День да ночь. Эпизоды изъ жизни одной человѣческой группы. М. Н. Альбова. Изданіе редакціи журнала "Сѣверный Вѣстникъ". Спб., 1894 г. Цѣна 1 р. 50 к. "Человѣческая группа", про которую повѣствуетъ авторъ, проживаетъ въ Петербургѣ и не всѣ составляющія ее лица знакомы между собою, такъ что намъ они представляются не "одною", а двумя группами, имѣющими лишь одно общее -- всѣ выведенныя въ повѣсти лица принадлежатъ къ небогатому классу постоянныхъ петербургскихъ обывателей. Первую "группу", или же отдѣлъ "группы", составляютъ старуха-вдова спившагося и давно умершаго неудачника-художника, двѣ ея дочери и ихъ знакомые. Вдова, Авдотья Марковна Хороводова, кое-какъ перебивается торговлей въ табачной лавочкѣ; старшая дочь, Глаша, тридцатилѣтняя дѣвица, нервничаетъ, молодится, жаждетъ любви; меньшая, Вѣра, зачитывается до одури переводными романами, апатична и малоподвижна. У Глаши зарождается нѣчто вродѣ нѣжнаго чувства къ молодому человѣку Аркашѣ, едва знакомому, впрочемъ, обѣимъ сестрамъ. Она мечтаетъ о возможности замужства, счастливой жизни съ милымъ юношей. Но мечты быстро разлетаются прахомъ, какъ только Глаша увидала Аркадія мертвецки пьянымъ и въ пьяной компаніи, ввалившейся въ ихъ табачную лавочку. Старый пріятель ея отца, пятидесятилѣтній Мартынъ Матвѣевичъ, бывшій лакей какого-то графа, наворовавшій у господъ изрядный капиталецъ, удостоиваетъ просить у Авдотьи Марковны руки ея старшей дочери. Старуха въ блаженствѣ, все дѣло теперь въ согласіи Глаши, въ которомъ мать не сомнѣвается. Къ великому ея удивленію, дѣвушка рѣзко отказывается отъ такого замужства и глубоко уязвлена словами матери, напомнившей ей, что она не молоденькая и надо пожалѣть старуху-мать, выбившуюся изъ силъ въ борьбѣ съ нуждою. Принявши слова матери за упрекъ въ дармоѣдствѣ, Глаша кидается на поиски работы и находитъ заказъ спѣшно шить приданое. Не разгибаясь, просиживаетъ она недѣлю за швейною машиной и на восьмой день приноситъ матери выработанныя деньги. Мать отказывается ихъ принять, происходитъ нерѣдкое въ подобныхъ случаяхъ недоразумѣніе, кончающееся упреками и рѣзкостями, подрывающими всю бодрость дѣвушки. Глаша позднею ночью убѣгаетъ изъ дома... Параллельно съ этимъ повѣствованіемъ, черезъ главу или нѣсколько главъ, изображается житье-бытье другой "человѣческой группы": семьи бухгалтера банка, Ивана Еремѣевича Равальяка, и его пріятелей, между которыми самое видное мѣсто занимаетъ довольно оригинальная фигура неповоротливаго толстяка Емельяна Ивановича Самострѣлова. Равальякъ -- добрый человѣкъ, хорошій семьянинъ, нѣжный отецъ многочисленныхъ чадъ, счастливый и преданный супругъ прекрасной женщины, но не удовлетворенный смирною семейною жизнью. Онъ фантазеръ, мечущійся отъ одного дѣла къ другому, и чувствуетъ себя скованнымъ семьей, воображаетъ, будто именно жена-то и является препятствіемъ для него сдѣлать что-то такое блистательное, чего онъ самъ опредѣлить не умѣетъ. Въ одинъ изъ приливовъ такого настроенія Равальякъ засиживается въ трактирѣ съ однимъ знакомымъ Чепыгинымъ, выпиваетъ лишнее и возвращается домой въ тотъ часъ, когда Глафира убѣжала изъ дому. У канала Равальякъ натыкается на возмутительную сцену грубаго обращенія сторожей, дворниковъ и полицейскаго съ несчастною дѣвушкой, бросившеюся въ воду и вытащенною за косу караульными барки. Равальякъ вступается за Глашу, -- это была она,-- и ведетъ незнакомую дѣвушку въ гостиницу, отпаиваетъ ее виномъ и чаемъ и въ нервномъ возбужденіи самъ напивается до потери самообладанія. Когда къ утру онъ опомнился въ томъ же номерѣ, то припоминаетъ и соображаетъ, что произошло нѣчто ужасное и непоправимое. Онъ бросается домой, въ головѣ повторяется и звучитъ только одно слово: "пропалъ, пропалъ!"... Въ прихожей его встрѣчаетъ акушерка и заявляетъ, что женѣ его требуется полный покой, такъ какъ вотъ-вотъ Богъ имъ пошлетъ прирощеніе семейства... На утро изъ номера полубезчувственную Глашу привезли домой, съ ней открылась горячка... Авторъ заканчиваетъ повѣсть словами: "А что съ ними случится, о томъ въ свое время будетъ разсказано". Подзаголовокъ повѣсти: "Эпизоды изъ жизни" и т. д. вполнѣ соотвѣтствуетъ ея отрывочной "эпизодической" формѣ, производящей нѣсколько странное впечатлѣніе на протяженіи всей книги до послѣднихъ двухъ главъ включительно. Повторяемъ, передъ нами не "одна группа", а двѣ, и, притомъ, не совсѣмъ одинаковыя, нѣсколько искусственно связанныя приключеніями на каналѣ и въ номерѣ гостиницы. Авторъ, разумѣется, вправѣ развивать дѣйствіе и вести свое повѣствованіе какъ ему угодно, лишь бы это было сдѣлано жизненно и логично. И въ этомъ г. Альбовъ не отступилъ отъ того, что требуется. Но, съ другой стороны, мы думаемъ, что не слѣдовало бы ставить читателя въ такое положеніе, что онъ до конца романа не видитъ точки соприкосновенія двухъ "труппъ", имѣющихъ между собою очень мало общаго. Окончаніе повѣсти обѣщаніемъ, что досказана она будетъ "въ свое время", представляется намъ тоже неудобнымъ. Мы понимаемъ, когда въ журналѣ на послѣдней страницѣ неоконченной повѣсти выставлено: "окончаніе (или продолженіе) слѣдуетъ",-- мы получимъ слѣдующій номеръ и узнаемъ, что "слѣдуетъ" и чѣмъ дѣло кончается. При отдѣльномъ же изданіи такой перерывъ... На что же онъ нуженъ, одна, ко? Вы еще не придумали, чѣмъ и какъ развязать очень круто затянутый вами узелъ? Такъ вы придумайте, а потомъ уже и пожалуйте намъ готовою сполна вашу выдумку, или же просто оборвите вашъ разсказъ, предоставивши каждому изъ насъ задумываться и своимъ умомъ рѣшать, что дѣлать, куда дѣваться людямъ, такъ или иначе попавшимъ въ крайне затруднительное, чтобы не сказать -- безвыходное, положеніе. Оговорившись объ этомъ, мы съ удовольствіемъ признаемъ, что повѣсть г. Альбова даетъ фигуры и положенія очень жизненныя, читается, благодаря мастерству автора, легко и съ интересомъ, который, впрочемъ, все-таки, немного расхолаживается отсутствіемъ видимой для читателя или чувствуемой имъ связи между отдѣльными "эпизодами".