Амфитеатров-Кадашев Владимир Александрович
Печальный мир

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ("Цех поэтов", кн. 4-ая)

Владимир Амфитеатров-Кадашев.

Печальный мир ("Цех поэтов", кн. 4-ая)

   "Цех поэтов" считают группою, объединенною по признаку внешнему -- известным формальным подходом к поэзии.
   Против такого взгляда протестуют участники "Цеха", подчеркивая, что их "кларизм" -- единство не формы, а мироощущения (статья Н. Оцупа в отчетном, четвертом сборнике).
   Признавая законность этого протеста и наличие в "Цехе" единства мироощущения, я вижу, однако, это единство, совсем не там, где его находят сами "цеховые".
   Судя по их резким нападкам на "истерику", "неврастению" современной поэзии, на подчеркивание "человечности" ("Писарев -- человечнее декадентов, и, стало быть, лучше" -- слова Н. Оцупа) -- можно подумать: "цеховые" стремятся, к утверждение мира, как здороваго, целостнаго, разумно радостнаго конгломерата явлений.
    -- "Радостей в мире таинственно много,
   Сладостна жизнь от конца до конца."
   Но, читая стихи "цеховых" -- видишь обратное: миp предстает -- юдолью печальною и безвыходною.
   
   "И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотря
   На то, что ты и бодр и молод,
   Как грустно путнику в начале сентября
   Вдруг ощутить чуть слышный холод",
   
   жалуется Г. Адамович.
   
   "Мы плыли в узкой лодке по волнам
   Нам было грустно, как всегда влюбленным",
   
   признается Г. Иванов. Ирина Одоевцева:
   
   "Медленно встает луна большая,
   С моря влажный ветер налетел,
   И спешат прохожие, не зная,
   Как печален их земной удел".
   
   У этой поэтессы грусть сплошь и рядом переходит в ужас перед темною, неведомою субстанцией жизни, -- тютчевскою "бездной со страхами и мглами":
   
   "А там, где икона была
   Торчит из угла
   Морда козла,
   Блеет протяжно и глухо ..."
   
   Снятся ей тяжкие, трудные сны:
   
   "На сосне чернеют копыта,
   И кобылья торчит голова.
   Говорит: все у нас шито-крыто,
   А сама то ты какова?"
   
   Еще резче ощущается ужас Mиpa в стихах Н. Оцупа: "Сразу стало небывалым все, что было. Страшный суд"... "В канаву человека повалили и кто в лоб ударил каблуком", "шар земной прострелен до прорех", "Уж восемь лет земля пьяна, тупеет понемногу"...
   В результате: усталое сознание безсилия, разуверение, страдательная покорность.
   "Когда необходимой суетой
   Придавлен ты, и ноша тяжела,
   Не жалуйся и песен ты не пой:
   Устраивай свои дела"
   (Н. Оцуп).
   
   В этой безнадежности даже любовь -- не нужна и напрасна:
   
   "И разлюби: не ангела крыло
   Ту женщину сияньим осенит,
   Ей пригодится разве помело,
   Когда она на шабаш полетит"
   (Н. Оцуп).
   
   Правда, у того же Н. Оцупа есть строки более осияннья, не столь проникнутыя безнадежностью, сознанием безъисходности:
   "Твой стан печальной музыки нежнее,
   Темны глаза, как уходящий день,
   Лежит, как сумрак, на высокой шее
   Разсеянных кудрей двойная тень.
   Я полюбил, как я любить умею и т. д."
   Иногда это очарование женщиной приближается даже к чему то похожему на очарование Вечно-Женственным:
   
   "Люблю подруги синия очи,
   Такой подруги, которой нет."
   (Н. Оцуп).
   
   Но все таки: радость для поэтов "Цеха" -- всегда лишь бледный отсвет, неуловимая память о каком то сиянии, в которое больше не верится:
   
   "Но брежжил над нами
   Какой то божественный свет,
   Какое то легкое пламя,
   Которому имени нет",
   
   не без странной робости, признается Адамович.
   Здесь необычайно характерна неопределенность выражений: какое то пламя, какой то свет; лишь легким призраком, проскальзывает перед взорами печальных поэтов воспоминанье о забытой светлой Родине. Они знают; есть иное существование, помимо печальнаго и страшнаго мира, жить в коем они осуждены:
   
   "И вижу широкую реку,
   И темную тень на коне,
   И то, что забыла Россия
   Тогда вспоминается мне"...
   (Г. Адамович)
   
   но это знание никогда не переходит в ощущение Реальности:
   
   "Но спит непробудно столица.
   Не светит на небе луна.
   Не бьют барабаны. Из гроба
   Никто не встает. Тишина."
   (Г. Адамович).
   
   Мгновенно тухнут лучезарныя памяти:
   
   "И все прозрачней, все ясней
   Сияющий блаженный путь.
   И ветер, ветер... Страшно ей (душе)
   В блаженстве этом утонуть.
   Но это длится только миг,
   Короткий миг. Поймай его!
   И снова стол, и груда книг
   И после завтра Рождество."
   (Ирина Одоевцева).
   
   Лучезарной мечте не одолеть, не разомкнуть тяжкаго круга бывания не преобразить страшнаго мира... Ведь даже сны о светлой родине снятся не поэтам, -- кому другому, кому поэты мучительно завидуют:
   
   "А тебе приснится наверно,
   Если лес, -- то такой, как всегда,
   У ручья боязливая серна,
   И в ручье голубая вода"
   (Ирина Одоевцева).
   
   Ибо сами поэты грезят -- страшным и грозным: "копытами чернеющими на сосне" и лошадиными черепами -- уродливыми гримасами мира печальнаго и страшнаго...

Владимир Кадашев 

   
   Владимир Кадашев. Печальный мир ("Цех поэтов", кн. 4-ая) // Эхо. "Aidas". Иллюстрированное приложение к газете "Эхо". 1924. No 2 (22). С. 13.
    
   Подготовка текста Павел Лавринец (Вильнюс), 2010.
   Публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2010.
    
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru