Аверченко Аркадий Тимофеевич
Поль Квадратов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
   Т. 10. В дни Содома и Гоморры
   М.: Изд-во "Дмитрий Сечин", 2017.
   

ПОЛЬ КВАДРАТОВ

I

   Всей своей душой я ненавижу Поля Квадратова, но, не могу ничего с ним сделать.
   Буквально ничего.
   Я думаю, если бы у меня был свой собственный тигр в клетке и была возможность бросить в эту клетку Поля Квадратова, то он и в этой клетке остался бы сидеть, неизменно и нагло благодушный и совершенно не тронутый тигровыми когтями и зубами.
   Почему?
   Обычно, конечно, тигр должен был бы слопать всякого человека, попавшего к нему в клетку, но если бы этим человеком оказался Поль Квадратов, у тигра обязательно бы нашлась какая-нибудь отговорка: или у него болели бы зубы, или он только вчера поклялся своему тигровому богу перейти в вегетарианство.
   Будь у меня возможность швырнуть Поля Квадратова среди океана с корабля в воду -- и тут я не уверен, что, приставши к берегу, я не увидел бы причаливающего сбоку верхом на акуле благодушно и нахально улыбающегося Поля Квадратова...
   Всякая нормальная, уважающая себя и порядок вещей акула должна бы слопать плавающего в воде человека, но Полю подвернулась бы сумасшедшая, безумная акула -- грязный выродок среди тварей этого сорта. Вбросила бы она Поля себе на спину и поплыла бы к берегу, как мирный ялик береговой стражи с таможенным чиновником у руля.
   Я не только не могу насолить чем-нибудь этому проклятому Квадратову, я не могу даже вбить в его тупую, самодовольную голову, что ему просто дьявольски, неимоверно везет -- и только везет! Больше ничего.
   Ни умения нет, ни сообразительности, ни искусства применяться к обстоятельствам, -- одно нелепое, неразборчивое в выборе объекта своих благодеяний счастье.
   Пробовал я несколько раз вовлечь его в азартную игру, надеясь, что он проиграет, и хоть это горе сделает его самодовольную, блистающую счастьем круглую физиономию осмысленнее.
   Он всегда лениво и вяло отнекивался:
   -- Ну, что ты, что ты. Какой же я игрок... я даже и играть не умею.
   -- Да ведь пойми ты, игра простая: у кого больше очков. Восьмерка и девятка -- самое большее. Десятка уже -- ноль, понял? Фигуры не считаются -- понял?
   -- Но у меня и денег сейчас нет. Я не захватил...
   -- Я тебе дам денег -- играй! Потом отдашь.
   -- Ах, как ты мне надоел, -- жалобно скулил и мямлил он. -- Ну давай свои деньжишки... Только для тебя и играю, а то, вообще, для меня лично игра -- скучища смертоносная.
   Я давал ему часть своих денег. И мы играли. И он все время открывал или восьмерку, или девятку. И если у него было два, то нужно бы прозакладывать голову, что у партнера -- одно очко. И все мы платили ему свои деньги, которые он наигрывал на мои же сто рублей, и при этом он скулил и ныл, что ему скучно и что напрасно мы его заставили играть.
   Рассовывая выигранные деньги по карманам и осыпая нас упреками, уходил, будто так и полагалось.
   Он никогда ничем не болел, кроме одного случая, когда у него открылась грыжа. Эта болезнь свалилась на него как раз перед тем, как ему нужно было идти на военную службу. И, конечно, его освободили, а он принял это как должное, и только несколько дней ныл и плакал, что, раздеваясь в воинском присутствии, схватил насморк:
   -- И когда это кончится проклятая война, -- плаксиво говорил он. -- Такие жертвы, такие мучения... Верите: по дюжине носовых платков в день выходит!
   Чувство юмора не было ему знакомо, все это говорилось совершенно серьезно.
   Ненавижу я его.
   

II

   Впервые презрение перешло в острую ненависть вот по какому случаю:
   -- Еду я на Кавказ, -- по обыкновению вяло, без всякого выражения, сообщил он.
   -- Когда? -- удивился я.
   -- Сегодня вечером.
   -- А-а... Счастливого пути. Билет у тебя железнодорожного общества или казенный?
   -- А я еще не знаю. Какой найдется на вокзале, -- сонно пробормотал он.
   Я отшатнулся от него.
   -- Как?! В такое время, когда билеты расхватываются за месяц, когда в билетных конторах и на вокзалах стоят хвосты в полверсты, ты хочешь купить билет в день отправления?
   -- Глупости, -- лениво поднял он на меня свои дремлющие глаза. -- Какие там хвосты... Одни сказки. Приеду минут за сорок до поезда и возьму билет в кассе, как, вообще, нормально.
   -- Нормально?! -- взревел я, разъяренный его самоуверенностью. -- Да дело-то в том, что теперь, во время войны, все ненормально! Дело в том, что каким это образом для твоих прекрасных, выразительных, как оловянная пуговица, глаз по щучьему велению будет билет в то время, когда высшие сановники и большие влиятельные люди должны по неделям ждать очереди?!
   -- Чепуха, -- посапывая своим гнусным носом, усмехнулся он. -- Как это так, чтоб не было билетов?
   -Ну, вот увидишь! Держу с тобой пари, что с вокзала поедешь не солоно хлебавши!
   -- Пари я держать не хочу, это все глупости, а не выехать сегодня не могу, потому что подогнал все дела -- и здесь, и там, на Кавказе, -- к сегодняшнему отъезду. Понимаешь? Как же так можно не уехать?
   -- Микроцефал ты этакий! Слон с головой страуса! Я нарочно поеду с тобой на вокзал, чтобы увидеть разочарование на твоей лишенной всякого выражения блиновидной физиономии.
   -- А... Ты, значит, хочешь меня проводить? Вот это мило с твоей стороны. Ты настоящий друг.
   Я глядел на него, не будучи в состоянии вымолвить ни слова: я захлебнулся злостью.
   ...Приехали мы за полчаса до отхода поезда. Около билетных касс уже не было ни души, потому что билеты на отходящий поезд отъезжающие расхватали за месяц.
   Поль Квадратов подошел своей медвежьей походкой к тускло светящемуся окошечку и уверенно постучал в него.
   -- Что вам, -- выглянул заспанный кассир.
   -- Билет первого класса до Кисловодска. На сегодня.
   -- У меня есть один, кто-то вернул, но только для некурящих.
   -- Я и не курю, -- самодовольно заявил Поль. -- Только чтобы нижнее место.
   -- Да, это случайно оказывается нижнее. Ваше счастье.
   -- Какое там счастье, -- величественно возразил Поль. -- Просто железная дорога должна удовлетворять все требования пассажиров. Позвольте билет.
   Ужаснее всего, что, отходя от кассы, он даже не позлорадствовал надо мной. Я думаю, он просто забыл о моих словах, а неслыханное чудо с возвращенным кем-то билетом считал за правило.
   Прощаясь, обнял меня, поцеловал и заметил снисходительно:
   -- Ну, вот и спасибо, что проводил. А то я бы тут скучал один.
   Будто бы я приехал именно за тем, чтобы развлечь его!
   С этого момента ненависть вошла в мое сердце и свила там прочное гнездо.
   

III

   В феврале я чувствовал себя именинником! Поль Квадратов снял у купца Чердыкина подвальное помещение, сырое и неуютное, под артистическое кабаре, а на другой день после заключения контракта городская комиссия запретила Полю открывать в этом помещении какое-либо театральное дело.
   Я чувствовал себя именинником, и если что и отравляло мое бодрое настроение, так это то, что и Поль ходил как именинник.
   -- Чему ты радуешься? -- нервно спрашивал я. -- Контракт на помещение у тебя с неустойкой, помещение никуда не годится, а ты сияешь как луна.
   -- Все к лучшему, -- томно улыбнулся он. -- Дело в том, что мой компаньон, с которым мы хотели открыть кабаре, оказался жуликом. Слава богу, что я не ввязался с ним в дело.
   -- Да, но теперь на твоей шее оказывается бесполезное помещение!
   -- А кто тебе сказал, что оно бесполезное? Оно у меня пойдет под склад.
   -- Под склад чего?
   -- А я еще, брат, не знаю. Куплю какие-нибудь товары и положу туда.
   И на старуху бывает проруха -- счастье на этот раз изменило Полю.
   В особенности я почувствовал это тогда, когда Поль с дурацки-таинственным видом зазвал меня к себе и с ужимками и подмигиваниями угостил прескверным шампанским какой-то неведомой марки:
   -- "Тэт-Руж".
   -- Что это за слякоть? -- ядовито спросил я.
   -- Нет-с, не слякоть. Это, брат, французское шампанское. Ты знаешь, почем я его купил? По 4 рубля бутылка.
   -- А я думал, по полтиннику. Небось, купил целую дюжину этой дряни?
   -- Нет, что ты, -- промямлил он, поглядывая на меня своими оловянными тусклыми глазами. -- Что ты! Я купил три тысячи бутылок.
   -- Ч... что?! В своем ли ты уме?
   -- Ну, да. А что я, сумасшедший, что ли? Купил по случаю. И теперь, видишь, мой подвал не гуляет! Хи-хи! Пригодился.
   -- Да ведь ты навязал себе камень на шею!
   -- Почему? Пусть полежит винцо. Сделается старое -- станет лучше. Тогда его и можно продать подороже.
   -- Эти помои? Ну, знаешь ли!..
   Я был счастлив, будто выиграл двести тысяч.
   Это было в феврале. А в сентябре содержатель кафешантана купил у Поля весь склад его шампанского (запасы хорошего дорогого шампанского иссякли во всем городе) за 45 тысяч рублей, по пятнадцати рублей за бутылку. Ему был полный расчет, потому что своим клиентам этот почтенный муж продавал вино из-под полы, сдирая за каждую перелитую в кувшин бутылку по сорока рублей.
   Рассказывая мне об этом, Поль Квадратов прибавлял:
   -- Конечно, я нажил на этом тридцать тысяч, но, скажу тебе откровенно, винные операции мне не по душе. Скучное это дело. Нет, понимаешь ли, удовлетворения.
   О, как я его ненавижу... Бог мой, как я его свирепо ненавижу.
   

IV

   День радости! День величайшего торжества: сегодня узнал, что жена Поля Квадратова изменяет ему с нашим общим знакомым, преподавателем английского языка мистером Скуба.
   О, сытое, самонадеянное животное! Пусть я подлец, пусть мне нельзя подать руки, пусть я погублю хорошую, чудесную женщину, но я таки сделаю тебя несчастным, я таки повергну тебя в пыль и прах человеческого горя и отчаяния, в тот самый прах, в котором копошимся мы все, несчастные простые смертные.
   Ха-ха-ха!
   -- Поль, -- ласково говорю я ему, впиваясь взглядом в его одутловатое безмятежное лицо. -- Поль! Я тебя очень люблю и поэтому считаю долгом сказать тебе правду... Ты слышишь меня, Поль?
   -- Ага. Ну-ну. Спасибо. Я люблю, если правда. Говори.
   Тихое, безоблачное, ухмыляющееся лицо...
   Проклятая бычачья морда! Над тобой уже занесен молот мясника!
   -- Поль... Мужайся. Верь мне, что мною руководит только дружба, -- говорю я воркующе-задушевным тоном. -- Поль! Знай, что твоя жена изменяет тебе! Любит другого! И тому есть доказательства! Все доказательства, понимаешь, черт возьми!
   Он с криком бросился на меня, больно сжал меня своими медвежьими лапами (ага! наконец-то!), заревел что-
   то нечленораздельное и стал осыпать мое лицо крепкими бестолковыми поцелуями.
   -- Друг... друг, -- бессвязно бормотал он, -- спасибо! Ты настоящий друг.
   -- Что такое? Что с тобой?!
   По лицу его текли слезы умиления.
   -- Если бы ты знал, как ты меня выручил, как развязал руки... Дело в том, что я... как бы это тебе сказать... ну... люблю другую... и у нас уже все было условлено, кроме одного -- как мне развязаться с навязшей мне в зубах женой. А теперь ты и это устранил. Нет, право, ты -- лучший из друзей!

-----

   Он не понимает того взгляда, которым я, безмолвствующий, смотрю на него.
   Что я еще могу ему сделать?
   У меня в кармане лежит щепотка стрихнина, а у него в буфете стоит бутылка красного вина, к которому он изредка прикладывается.
   Конечно, я бы всыпал... Но где у меня гарантия, что сейчас же после этого к нему не придет богатый дядя, не выпьет этого вина и не протянет ноги, завещав своему одутловатому племяннику многотысячное наследство?!
   О, если бы я знал наверное, что дядя не придет!..
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Аргус. 1917. No 2.
   "Аргус", ежемесячный иллюстрированный художественный и литературный журнал, выходил с 1913 по январь 1918 г. Редактировал его писатель Василий Александрович Регинин (1883-1952), известный бульварный журналист. Аверченко дебютировал там в No 7 за 1913 г. рассказом "Эхо церкви Феличе", проиллюстрированным Ре-Ми.
   Но главным достоинством этого номера была обложка с цветным прорезным портретом Аркадия Тимофеевича, предназначенным для своеобразной инсталляции: его, как разъяснялось в подробной инструкции, следовало свернуть в трубочку и вставить в прилагавшийся к журналу картонный диск, имитирующий поля шляпы. Получившаяся в итоге цилиндрическая композиция с нелепо торчащими ушами создавала, как заверяло издательство, "полную иллюзию лица популярного писателя-юмориста".
   
   "Тэт-Руж" -- мифическая марка вина. Аллюзия на продукцию известной фирмы "Американский дом бриллиантов ТЭТа", занимавшейся торговлей имитациями бриллиантовых украшений.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru