Байрон Джордж Гордон
Mémoires de Lord Byron...

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Mémoires de Lord Byron, publiés par Th. Moore, traduits de l'anglais par М-me Louise Svv. Belloc. Première livraison. (Записки Лорда Байрона, изданныя Томасомъ Муромъ, 1-е Отдѣленіе).-- Парижъ, 1830. 2 т. въ 8-ю д. л.
   Прежде нежели начнемъ мы разбирать сіи Записки, открывающія намъ всѣ подробности богатой приключеніями жизни славнѣйшаго изъ Поэтовъ нашего времени, и служащія къ изреченію безпристрастнаго суда о его характерѣ, столь худо понятомъ современниками предубѣжденными или завистливыми, -- мы извлечемъ нѣсколько выписокъ, которыя, надѣемся, читатели наши прочтутъ съ удовольствіемъ. Таковыя выписки, взятыя не на удачу (ибо публика въ правѣ требовать, чтобъ мы не полагались наудачу тамъ, гдѣ дѣло идетъ о возбужденіи любопытства), по выбранныя изъ множества мѣстъ, равно любопытныхъ, суть какъ бы предтечами удовольствія, которое обѣщается чтеніемъ записокъ Байрона; онѣ освободятъ насъ отъ всякихъ похвалъ труду переводчицы. Г-жѣ Св. Беллокъ, давно уже извѣстной прекраснымъ своимъ сочиненіемъ о жизни и твореніяхъ Лорда Байрона, не чужды ни одинъ изъ обычаевъ Англійскаго общества, ни одно изъ лицъ, являвшихся въ ономъ
   "Байронъ имѣлъ, по выходѣ своемъ изъ Университета, и даже прежде, одну или двѣ любовныя связи; но въ нихъ голова его больше участвовала, нежели сердце. Одинъ изъ странныхъ оттѣнковъ его характера былъ тотъ, что любовь, подобно всѣмъ молодымъ людямъ, хвалиться успѣхами своими въ дѣлахъ любовныхъ, пока они были еще въ перспективѣ, -- онъ становился таинственнымъ и скрытнымъ съ тѣхъ поръ, какъ дѣло начинало слаживаться. Малѣйшій намекъ о любви его, даже самой пустой, заставлялъ его краснѣться, какъ дѣвушку, и приводилъ его въ смущеніе. Товарищи его имѣли привычку говорить между собою: "Видно у Байрона есть какая нибудь любовная связь, потому что онъ сталъ скрытенъ и угрюмъ, какъ любовникъ обманутый. "Эту стыдливость имѣлъ онъ и съ самимъ собою: въ замѣчаніяхъ своихъ, какъ и въ самыхъ дружескихъ письмахъ, онъ говоритъ только о тѣхъ предметахъ своей страсти, которые, для него, остались чистыми. Кажется, первая подруга его сердца (и можетъ быть, мать ребенка, къ которому онъ написалъ слѣдующее стихотвореніе, донынѣ еще не бывшее въ печати) умерла очень молода, и что онъ приписывалъ себѣ раннюю ея кончину. Сіе несчастіе поразило его, какъ предчувствіе будущей его судьбы и одиночества, которое его ожидало. "Я остался одинъ при вступленіи моемъ въ свѣтъ," говорилъ онъ позже, "одинъ въ моей любви, одинъ въ домашней моей жизни, и умру одинъ, я животное совершенно одинокое, не по выбору, но по необходимости".
   

Къ моему сыну.

   "Эти золотистые волосы, эти голубые глаза, блестящіе какъ глаза твоей матери, эти розовыя уста, коихъ ямочки и улыбки сладко восхищаютъ сердце: все мнѣ напоминаетъ минувшую жизнь радостей; все потрясаетъ мою душу, дитя мое!"
   "Нѣкогда ты будешь лепетать имя твоего отца. Ахъ, Вилльямъ! зачѣмъ это и не твое имя! Тогда не было бы ни терзаній, ни тревогъ совѣсти.... Но поздно! мои попеченія оградятъ твой покой; тѣнь твоей матери улыбнется отъ радости; изъ любви къ тебѣ она проститъ былое, о сынъ мой!
   "Мурава покрыла смиренную ея могилу, и чуждая грудь приняла тебя. Свѣтъ насмѣхается твоему рожденію, и съ трудомъ даетъ тебѣ имя на землѣ; но его усилія не помрачатъ ни одной изъ твоихъ надеждъ, ибо сердце твоего отца съ тобою.
   "И зачѣмъ бы отвергнулъ я права природы? О, нѣтъ! Пускай свѣтъ ропщетъ и смѣется надо мной, пускай строгіе нравоучители вопіютъ: я назову тебя любимымъ сыномъ любви моей, прелестный Херувимъ, залогъ юности и радостей! Отецъ бодрствуетъ у твоей колыбели.
   "О, какъ сладостно мнѣ будетъ, прежде чѣмъ старость изроетъ морщинами лице мое, прежде чѣмъ утечетъ половина моей жизни, слѣдовать въ тебѣ и за сыномъ, и за братомъ, употребить мои преклонныя лѣта на возвращеніе тебѣ правъ твоихъ.
   "Хотя отецъ твой молодь и безразсуденъ, но никогда вихрь молодости не заглушитъ въ немъ любви отцовской! И дотолѣ, пока черты Елены будутъ жить въ тебѣ, сердце, познавшее сіи прошедшія радости, не покинетъ никогда, о сынъ мой, сей послѣдній залогъ блаженства, уже не существующаго."
   Мы передаемъ, безъ малѣйшей перемѣны, сіе небольшое стихотвореніе, образецъ пріятности и поэзіи, голосъ сердца, исполненнаго самыхъ чистыхъ чувствованій, и совсѣмъ тѣмъ столь недостойно оклеветаннаго въ послѣдствіи. Байронъ скоро лишился сего сына, котораго въ будущемъ называлъ онъ своимъ братомъ, своимъ товарищемъ. Поэту не исполнилось еще 19-ти лѣтъ, когда онъ написалъ сіи стихи. Посмотримъ на него, теперь, при отъѣздѣ его изъ Англіи. Мы помнимъ прекрасную пѣснь отплытія въ Чильдъ-Гарольдѣ?

Adieu, аdieu! my native shore, etc.;

   не въ такомъ вовсе тонѣ описываетъ онъ свое отплытіе другу своему Гогдзону (Hogdson), перемѣшивая шуточную прозу съ шуточными стихами.
   "Покидаю Англію безъ сожалѣнія; возвращусь въ нее безъ удовольствія. Я, какъ Адамъ, первый грѣшникъ, осужденный на изгнаніе, но у меня нѣтъ Евы: если я вкусилъ плода, то, право, онъ былъ изъ самыхъ кислыхъ и дикихъ. Такъ кончится моя первая глава. Прощай."
   

Съ Фалмутскаго рейда, 30 Іюня 1809.

   "Ура, Гогдзонъ! отплываемъ. Эмбарго снято. Вѣтеръ дуетъ, парусъ надувается, флагъ развѣвается на верху мачты. Слушай! вотъ прощальный выстрѣлъ! Крикъ женщинъ, брань матросовъ, все возвѣщаетъ минуту отплытія. Вотъ плутъ таможенный принимается за дѣло, глазами и руками. Чемоданы опоражниваются, сундуки трещатъ; ни мышья порка не укроется отъ поисковъ, на зло всей сумятицѣ,
   "Гребцы наши отвязываютъ веревки, которыми барка причалена къ берегу; руки ихъ впились въ весла; съ набережной спускаютъ пожитки: поспѣшимъ; часы уходятъ; отваливай отъ берега.-- "Остерегитесь: въ этомъ ящикѣ находятся напитки." -- "Задержки ладью." -- "Мнѣ дурно, Богъ мой!" -- "Дурно, сударыня? о, на кораблѣ будетъ еще хуже." -- Такъ кричатъ мужчины, женщины, господа, госпожи, слуги, служанки. Всѣ толкаются, сталкиваются, словно рой пчелъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

(Оконч., въ слѣд. No.)

"Литературная газета", No 13, 1830

   

Письмо 2-е, къ нему же.

Гибралѣтаръ, 6-го Августа, 1830.

   "Севилла прекрасна; а Сіерра-Морена, которую отчасти мы объѣхали, есть цѣпь горъ изрядной величины; но, къ чорту описанія, всегда скучныя!... Кадиксъ, восхитительный Кадиксъ, чудо мірозданія! Красота его улицъ и домовъ не уступаетъ миловидности его обитательницъ, ибо, не взирая на всѣ мои народные предразсудки, я долженъ сознаться, что женщины Кадикскія столь же превосходятъ Англичанокъ красотою, какъ Англичане превышаютъ Испанцевъ во всемъ, что составляетъ достоинство человѣка. Красавицы Кадикскія, суть чародѣйки здѣшняго края. Чуть было не влюбися я здѣсь въ долгіе черные волосы, въ нѣжные, томные глаза и въ формы столь прелестныя, что мнѣ и во снѣ бы ихъ не привидѣлось, знавъ только однообразную приторность и полу-сонный видъ моихъ единоземокъ. Прибавь къ тому сладострастное и благопристойное кокетство, противъ котораго никакъ нельзя устоять.
   "Дуэньи, о которыхъ такъ много нашумѣли въ романахъ, здѣсь очень сговорчивы, онѣ отпугиваютъ только филиновъ и вороновъ, по подпускаютъ близко птицъ, у которыхъ перья красивѣе ... Всѣ женщины Испанскія сходны между собою: воспитаніе одно для всѣхъ. Жена Герцога также мало образована, какъ и поселянка; а жена поселянина также ловка въ поступкахъ, какъ и Герцогиня. Правду сказать, всѣ онѣ отмѣнно плѣнительны, но у всѣхъ ихъ въ душѣ одна только мысль, и главное дѣло цѣлой ихъ жизни -- любовь."
   Мы хотѣли бы разсказать одинъ случай съ Байрономъ въ Севиллѣ, гдѣ добродѣтель его, какъ онъ называетъ, была подвержена искушенію одною прелестною Андалузянкой, которая сказала ему, допустивъ однако жъ его удалиться: Atlios, tu liermoso! me gusto mucho. Но мы лучше присовѣтуемъ читателю обратиться къ цѣломудреннымъ разсказамъ самого Поэта, а почерпнемъ изъ его записокъ нѣсколько анекдотовъ о Шериданѣ, котораго онъ очень любилъ и къ которому оказывалъ неограниченное удивленіе.
   "Я видѣлъ два или три раза Шеридана плачущимъ: можетъ быть и вино отчасти приводило его въ слезы, но впечатлѣніе было отъ сего тѣмъ сильнѣе; ибо кто могъ бы спести, видя льющіяся изъ глазъ Мальбруговыхъ слезы безсильной старости, или видя Свифта, умирающаго въ безумствѣ и отдающагося на позоръ черни въ своемъ сумасшествіи?
   "Въ одинъ разъ, между прочими, у Робинса, послѣ роскошнаго обѣда, на который созваны были знаменитѣйшія особы и люди славнѣйшіе по уму, имѣлъ я честь сидѣть подлѣ Шеридана. Сказано было нѣсколько замѣчаній на счетъ твердости, которую явили Виги, отказавшись отъ всѣхъ должностей, чтобы не измѣнить своимъ правиламъ. "Господа," сказалъ Шериданъ, обратившись къ собесѣдникамъ: "пожалуй, легко Милорду Г .... Графу Г ... Маркизу Б ..., или Лорду Г ... получающимъ милліоны доходовъ, выказывать свой патріотизмъ и противиться искушеніямъ; но они не знаютъ, какая сила души нужна тѣмъ, которые, съ гордостью равною, съ дарованіями, можетъ бытъ, высшими, съ страстьми живѣйшими, не имѣли вовсю жизнь свою ни одного шиллинга." И говоря это, онъ заплакалъ.
   "Неразъ слыхалъ я отъ него, что онъ никогда на имѣлъ ни шиллинга своихъ денегъ. Правда, что онъ находилъ средство вытаскивать ихъ много изъ чужихъ кармановъ.
   "Въ 1815 году, случилось мнѣ зайти къ моему Прокурору, я засталъ у него Шеридана. Послѣ взаимныхъ вѣжливостей, сей послѣдній ушелъ. Я спросилъ, что его привело? "Охъ," отвѣчалъ мнѣ дѣловый человѣкъ: "это всё старая пѣсня; онъ приходилъ просить меня, чтобъ я не подавалъ на него иска отъ имени его погребщика, по дѣламъ котораго хожу я." -- "Что же," спросилъ я, "намѣрены вы сдѣлать?" -- "Ничего покамѣстъ," -- отвѣчалъ онъ: "у кого станетъ духу волочить по судамъ стараго Шерри? и то сказать, что изъ этого выиграешь?" Таковъ-то былъ Шериданъ: онъ ублажалъ Прокуроровъ.
   "При мнѣ однажды онъ сдѣлалъ выходку противъ самого себя, въ честь Гаррика. Онъ напалъ на посвященіе вдовствующей Леди ...; пришелъ въ изступленіе, кричалъ, что это подлогъ, что никогда, ничего не посвящалъ онъ этой старой ворчуньѣ и пр. и пр., и цѣлый часъ не переставалъ онъ бранить свое собственное посвященіе, или лучше, ту, которая была предметомъ онаго. Если бы всѣ Писатели были также искренни, это было бы забавно.
   "Когда онъ умиралъ, его уговаривали выдержать операцію, которая могла спасти его. "Нѣтъ, нѣтъ," отвѣчалъ онъ: "я уже выдержалъ двѣ, и этого довольно въ жизнь человѣка." -- "Какія же?" спросили его.-- "Я позволилъ себѣ остричь волосы, и сидѣлъ, когда писали съ меня портретъ."

(Изъ одного французскаго журнала).

"Литературная газета", No 14, 1830

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru