Балталон Цезарь Павлович
Принципы критики В. Г. Белинского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БѢЛИНСКАГО.

Ц. Балталона.

МОСКВА.
Типографія О. Л. Сомовой, В. Никитская, домъ де-Норманъ.
1898.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

   Эта брошюра заключаетъ въ себѣ краткое изложеніе принциповъ художественности и литературной критики, выработанныхъ В. Г. Бѣлинскимъ и его школой; принципы эти давно уже сдѣлались достояніемъ нашей литературы, но, кажется, еще не были формулированы съ достаточной полнотой; между тѣмъ они могли бы содѣйствовать выясненію въ сознаніи общества и молодого поколѣнія истинныхъ задачъ литературной критики и поэтическаго творчества; излагая ихъ здѣсь въ доступной формѣ, мы должны замѣтить, что болѣе подробное, въ нѣкоторомъ отношеніи, выясненіе тѣхъ же принциповъ войдетъ въ III главу "Эстетики В. Г. Бѣлинскаго".
   

ПРИНЦИПЫ КРИТИКИ В. Г. БѢЛИНСКАГО.

   Сочиненія Бѣлинскаго представляютъ собой матеріалъ, изученіе котораго еще не исчерпано въ нашей литературѣ, не смотря на все, что уже сдѣлано въ этомъ отношеніи. Біографическія изслѣдованія раскрыли намъ привлекательныя, благородныя черты личности Бѣлинскаго; въ критическихъ очеркахъ, посвященныхъ его литературной дѣятельности, выяснилось, какой цѣнный вкладъ сдѣланъ имъ въ исторію русской литературы новаго періода внесеніемъ въ эту область идеи историческаго развитія и постепеннаго совершенствованія художественнаго творчества нашихъ писателей; съ особенной ясностью выступаетъ въ послѣднее время значеніе Бѣлинскаго, какъ выразителя общественнаго сознанія цѣлой эпохи; и его педагогическія идеи вызываютъ свою долю заслуженнаго вниманія. Но есть еще одна сторона его литературной дѣятельности, требующая освѣщенія. Критикъ, который былъ талантливымъ истолкователемъ передъ обществомъ великаго значенія новой русской литературы, чуткимъ и проницательнымъ цѣнителемъ столькихъ произведеній художественнаго творчества и вдохновляющимъ руководителемъ, на первыхъ шагахъ творчества, такихъ геніальныхъ художниковъ, какъ Тургеневъ,-- не могъ не руководствоваться въ своихъ критическихъ сужденіяхъ и приговорахъ какими-либо опредѣленными началами критики: поэтому, интересно было бы выяснить, что же сдѣлано Бѣлинскимъ для теоріи литературной критики и художественнаго творчества.
   Въ тридцатыхъ годахъ нынѣшняго столѣтія русская мысль подчинилась одностороннему вліянію нѣмецкой идеалистической философіи,-- и не смотря на то, что это направленіе задержало на нѣкоторое время развитіе положительныхъ научныхъ знаній оно принесло и своего рода пользу: оно пріобщало русское общество къ образованности сосѣдней страны, развивало въ своихъ послѣдователяхъ діалектическія способности ума и -- что важнѣе всего -- эта философія распространяла въ образованной средѣ высокія понятія о значеніи искусства; она заставляла смотрѣть на него, какъ на самостоятельную и важную отрасль культуры, а на литературное, художественное творчество, какъ на органъ народнаго самосознанія, на выраженіе идей возвышенныхъ, абсолютныхъ, божественныхъ. Такіе взгляды проводились тогда поэтами, критиками и учеными въ произведеніяхъ поэзіи, въ беллетристикѣ, съ университетскихъ каѳедръ и на страницахъ журналовъ. Они принадлежали многимъ предшественникамъ и современникамъ Бѣлинскаго, и самъ Бѣлинскій находилъ нѣкоторое время въ этихъ воззрѣніяхъ опору своему убѣжденію въ существованіи общихъ для всѣхъ народовъ законовъ изящнаго. Казалось, что въ этомъ отношеніи Бѣлинскій, выступая на поприще критика, ничѣмъ не возвышался надъ уровнемъ господствовавшихъ философскихъ понятій своего времени.
   Какая же сила, какая особенность его умственнаго склада обезпечила ему великій успѣхъ на избранномъ пути, возвысила надъ многими учеными и философами, работавшими на томъ же поприщѣ, сдѣлала его "основателемъ русской критики, законодателемъ въ области эстетики"?
   Дѣло въ томъ, что литературная критика не можетъ основываться на отвлеченныхъ, философскихъ и, всего менѣе, на метафизическихъ началахъ, изъ которыхъ невозможно извлечь для ея цѣлей никакихъ практическихъ, примѣнимыхъ къ дѣлу выводовъ. Метафизическія начала стоятъ слишкомъ далеко отъ жизненнаго содержанія поэзіи, какъ два противоположные полюса мышленія. Для оцѣнки содержанія поэтическаго произведенія, воспроизводящаго конкретныя явленія жизни, во всемъ ихъ живомъ и цѣльномъ разнообразіи, философскія системы, даже при самомъ глубокомъ ихъ пониманіи, совершенно недостаточны и несостоятельны. Литературная критика требуетъ иныхъ способностей: не отвлеченнаго, спекулятивнаго мышленія требуетъ она, но всесторонняго психологическаго анализа, разработки фактовъ. Всякая литературная критика, имѣя дѣло съ изображеніемъ человѣка въ искусствѣ, съ отраженіемъ въ немъ его жизненныхъ интересовъ, его духовнаго, психическаго міра есть, прежде всего, критика психологическая.
   Бѣлинскій, по собственному сознанію, былъ плохимъ метафизикомъ, не чувствовалъ ни малѣйшей природной склонности къ этой области мышленія, въ которой онъ задыхался, по его выраженію. Его попытки писать "a la Ретшеръ", въ духѣ философской критики, были неудачны, а временное увлеченіе метафизикой только отвлекало его талантъ и крупныя силы отъ настоящаго, прямого пути, предназначеннаго ему природой. Онъ былъ по природѣ своей, по своему истинному призванію, психологъ, тонкій, проницательный, одаренный въ высокой степени развитымъ эстетическимъ чувствомъ: это главный источникъ его успѣха, какъ критика, и ключъ къ объясненію той самостоятельной роли, какая выпала на его долю между современниками, какъ главы литературной критики, руководителя цѣлой школы писателей.
   Въ теченіе первыхъ десяти лѣтъ журнальной дѣятельности, новые пріемы психологической литературной критики, съ самаго начала проявившіеся въ статьяхъ Бѣлинскаго, находятся какъ бы въ постоянной борьбѣ съ метафизическими тенденціями, навязанными эпохой. Даже статьи, въ которыхъ вліяніе гегелевскихъ идей Бѣлинскаго сказалось всего сильнѣе, напримѣръ статья "Горе отъ ума" 1841 года, изобилуютъ живыми протестами автора (какъ вопіющее противорѣчіе съ ихъ собственной тенденціей) противъ туманныхъ и формальныхъ пріемовъ тогдашней философской критики. Вообще въ сочиненіяхъ Бѣлинскаго этого періода обнаруживается два различныхъ теченія мыслей, вытекавшихъ изъ противоположныхъ источниковъ и находившихся между собою въ отношеніяхъ болѣе или менѣе явнаго антагонизма до тѣхъ поръ, пока наконецъ одно изъ этихъ теченій не восторжествовало окончательно надъ другимъ: это было, съ одной стороны, вліяніе господствовавшихъ метафизическихъ понятій объ искусствѣ и наукѣ, воспитавшее, вмѣстѣ съ философскими взглядами, діалектическія способности Бѣлинскаго, съ другой -- вліяніе выдающихся произведеній иностранной и, главнымъ образомъ, русской литературы, развившихъ его психологическое пониманіе и эстетическое чувство. Своими самостоятельными критическими взглядами Бѣлинскій былъ обязанъ не столько философскимъ сочиненіямъ, сколько вліянію на него образцовъ литературы и русскаго художественнаго генія въ лицѣ Пушкина, Гоголя и писателей сороковыхъ годовъ. Вліяніе Гомера, Шекспира, Сервантеса, Вальтеръ-Скотта, Байрона, Шиллера, Гёте, Бальзака, Жоржъ-Занда порождало въ понятіяхъ Бѣлинскаго продолжительныя колебанія, прежде чѣмъ ему удалось примирить противоположныя направленія философской нѣмецкой и соціальной французской литературы. Не трудно замѣтить, что идеалистическое направленіе получаетъ въ сочиненіяхъ Бѣлинскаго перевѣсъ лишь при рѣшеніи отвлеченныхъ вопросовъ, такъ или иначе связанныхъ съ искусствомъ; но какъ только Бѣлинскій, переходя изъ области умозрѣнія на почву фактовъ, обращается къ разбору произведеній литературы, въ его сужденіяхъ получаетъ рѣшительное преобладаніе реалистическая, психологическая точка зрѣнія. Различіе источниковъ, вдохновляющихъ его писательскій талантъ, постоянно отражается и на слогѣ его статей: натянутый, неясный и нѣсколько высокопарный, когда Бѣлинскій старается слѣдовать нѣмецкимъ авторитетамъ, онъ становится живымъ, яснымъ и увлекательнымъ, когда онъ руководствуется собственнымъ психологическимъ пониманіемъ и эстетическимъ чувствомъ. Самъ Бѣлинскій сознавалъ въ себѣ это призваніе психолога по натурѣ, наперекоръ метафизическому направленію своей эпохи. "Когда дѣло идетъ объ искусствѣ -- пишетъ онъ еще въ 1888 году -- и особенно о его непосредственномъ пониманіи или о томъ, что называется эстетическимъ чувствомъ или воспріемливостію изящнаго,-- я смѣлъ и дерзокъ, и моя смѣлость и дерзость въ этомъ отношеніи, простирается до того, что и авторитетъ самого Гегеля имъ не предѣлъ..." "Я мыслю (сколько въ силахъ), но уже, если моя мысль не подходитъ подъ мое созерцаніе или стукается о факты -- я велю ее мальчику вымести вмѣстѣ съ соромъ"... "отвлеченіе -- не моя сфера, и мнѣ душно и гадко въ этой сферѣ, и въ мысли, какъ мысли собственно, я играю роль слишкомъ не блестящую; моя сфера -- огненныя слова и живые образы -- тутъ только мнѣ и просторно, и хорошо. Моя сила, мощь -- въ моемъ непосредственномъ чувствѣ, и потому никогда не откажусь я отъ него, потому что не имѣю охоты отказаться отъ самого себя". (Бѣлинскій, его жизнь и переписка, А. Пыпина, т. I, стр. 233--237).
   Бѣлинскій не могъ, конечно, предвидѣть успѣховъ современной психологіи, которая, порвавъ связь съ метафизикой и обогатившись естественнонаучными методами и пріемами изслѣдованія, получила совершенно самостоятельное развитіе; онъ не могъ предвидѣть и того, что, подъ ея вліяніемъ, старинная философская эстетика, это "безсодержательное, по выраженію Буслаева, эстетическое ученіе" должно будетъ въ наше время уступить мѣсто психологіи эстетическаго чувства и художественнаго творчества. А между тѣмъ одна изъ величайшихъ заслугъ Бѣлинскаго, именно та, что онъ, опередивъ научное развитіе русскаго общества, подготовилъ своими трудами благодарную почву для психологіи художественнаго творчества. Въ разныхъ статьяхъ 1836 года, среди не вполнѣ ясныхъ еще для него самого понятій о творчествѣ, онъ опредѣляетъ методъ разработки теоріи изящнаго, какъ психологъ: "Изъ чего должны выводиться законы изящнаго, какъ не изъ изящныхъ созданій? Нѣтъ, пусть каждый толкуетъ по своему объ условіяхъ творчества и подкрѣпляетъ ихъ фактами,-- это самый лучшій способъ развивать теорію изящнаго". "Въ нашей литературѣ теперь именно наступила эта эпоха анализа.-- Мы наконецъ хотимъ владѣть сокровищемъ, не многимъ, но истиннымъ"... "И развѣ мы получили всѣ факты; развѣ мы изучили всѣ литературы, подъ этими безчисленными національными, вѣковыми и историческими физіономіями; развѣ мы изслѣдовали жизнь каждаго художника порознь? Развѣ въ этомъ отношеніи для будущаго уже ничего не остается? Нѣтъ еще долго дожидаться полнаго и удовлетворительнаго кодекса искусствъ... Стало быть, нѣтъ законовъ изящнаго, по которымъ можно и должно судить произведенія искусствъ? Есть, потому что если теперь не вполнѣ постигнутъ весь міръ изящнаго, то уже извѣстны многіе изъ его законовъ, извѣстны самыя его основанія: но будущему времени предоставлено открыть существующія отношенія между этими законами и основаніями и привести ихъ въ полную и гармоническую систему" (1, 120, 140, 154 {Томъ и страницы указываются по изд. Павленкова 1896 г.}). Вотъ, эти "основанія" законовъ изящнаго, и вмѣстѣ принципы литературной критики, были разработаны Бѣлинскимъ заранѣе указаннымъ имъ аналитическимъ путемъ и утверждены въ сознаніи общества его критическими трудами. Въ теченіе четырнадцати лѣтней литературной дѣятельности Бѣлинскій неутомимо и воодушевленно проводилъ въ сознаніе читателей здравыя понятія объ основныхъ законахъ художественности, преподавалъ обществу, такъ сказать, азбуку литературной критики. Въ чемъ же состояла эта азбука? Постараемся въ самыхъ сжатыхъ чертахъ дать понятіе объ этихъ принципахъ, не только не утратившихъ современнаго интереса, какъ матеріалъ для дальнѣйшей разработки психологіи творчества, но составляющихъ въ настоящее время необходимый элементъ знаній для всякаго образованнаго человѣка. Принципы эти имѣютъ широкое примѣненіе къ оцѣнкѣ художественныхъ произведеній; но разъединенные въ журнальныхъ, критическихъ и полемическихъ статьяхъ, высказанные по различнымъ поводамъ, въ тѣсной связи съ другими, заслоняющими ихъ вопросами, нерѣдко затемненные кажущимися и дѣйствительными противорѣчіями или, еще чаще, экскурсами въ область метафизическихъ теорій,-- эти принципы легко ускользаютъ отъ вниманія читателя въ общемъ собраніи сочиненій Бѣлинскаго. Ихъ необходимо сгруппировать, сопоставить между собою въ одномъ цѣломъ и дать имъ нѣкоторое психологическое освѣщеніе. Эта задача облегчается неуклонностью, постоянствомъ ихъ проведенія въ сочиненіяхъ Бѣлинскаго, независимо отъ его философскихъ и общественныхъ взглядовъ. Таковы принципы образности, реализма, типичности, объективности, гармоніи частей и освѣщенія, въ связи съ твердымъ убѣжденіемъ въ существованіи общихъ законовъ изящнаго, самостоятельныхъ законовъ искусства. Эти принципы, уже ясно намѣченные въ двухъ первыхъ статьяхъ Бѣлинскаго ("Литературныя мечтанія" и "О русской повѣсти и повѣстяхъ Гоголя") получаютъ впослѣдствіи болѣе полное развитіе, расширяются въ своемъ значеніи, смягчаются въ своихъ крайностяхъ, взаимно дополняются и ограничиваются, не подвергаясь кореннымъ измѣненіямъ, подобнымъ тѣмъ, какія замѣтны въ исторіи развитія его общественныхъ взглядовъ.
   Однимъ изъ главныхъ вопросовъ, постоянно занимавшихъ Бѣлинскаго, былъ вопросъ о примиреніи въ искусствѣ двухъ, повидимому, противоположныхъ его задачъ: съ одной стороны, его спеціальной, прямой задачи, эстетической, художественной, съ другой -- его культурно-исторической, утилитарной роли. Этотъ вопросъ порождалъ колебанія въ симпатіяхъ Бѣлинскаго къ двумъ направленіямъ современной европейской поэзіи: французскому -- утилитарно-общественному, и нѣмецкому -- философско-эстетическому. Одна изъ причинъ предпочтенія, которое Бѣлинскій оказывалъ нѣкоторое время нѣмецкой поэзіи и критикѣ, состояла въ томъ, что нѣмецкая философская эстетика и поэзія, какъ казалось, давала опору твердому убѣжденію Бѣлинскаго въ существованіи общихъ, всѣмъ народамъ свойственныхъ, неизмѣнныхъ законовъ искусства, независимыхъ отъ какихъ бы то ни было утилитарныхъ соображеній; между тѣмъ какъ современная французская литература отличаясь болѣе общественнымъ направленіемъ и отражая въ себѣ текущіе, живые вопросы дня, представляла своими произведеніями образцы тенденціозности, съ рѣзкими нарушеніями основныхъ требованій художественности. Изъ этого колебанія Бѣлинскій былъ выведенъ, главнымъ образомъ, самостоятельнымъ движеніемъ русской литературы, которая такими произведеніями, какъ "Ревизоръ" и "Мертвыя души", окончательно убѣдила его въ полной возможности примиренія въ поэзіи началъ культурно-общественныхъ съ художественными.
   Называя иногда литературную критику "движущейся эстетикой", опредѣляя ее въ началѣ своей дѣятельности, какъ "усиліе создать Теорію изъ данныхъ фактовъ", Бѣлинскій признавалъ въ ней какъ принципы постоянные, неизмѣнные, такъ и элементы, измѣняющіеся сообразно съ характеромъ разбираемаго произведенія и съ требованіями современности. И въ его собственной критической дѣятельности мы встрѣчаемъ по этому вопросу колебанія, заставлявшія его выдвигать то одну, то другую задачу искусства на первый планъ, подчеркивать ее съ большею силой, въ зависимости отъ содержанія сочиненій и авторовъ, на которыхъ въ данный моментъ было обращено вниманіе; но мы никогда не находимъ, чтобы Бѣлинскій совершенно забывалъ объ одной изъ этихъ сторонъ искусства или отвергалъ ее, какъ излишнюю; въ этомъ отношеніи онъ никогда небывалъ такъ-одностороненъ, какъ его иногда желаютъ себѣ представить, основываясь на его собственныхъ сожалѣніяхъ и раскаяніяхъ. Когда онъ говорилъ: "поэзія не имѣетъ цѣли внѣ себя, она сама себѣ цѣлъ", онъ этимъ выражалъ лишь ту справедливую мысль, отъ которой никогда не отступался ни въ началѣ, ни въ концѣ своей дѣятельности, что поэзія, какъ искусство, должна прежде всего подчиняться собственнымъ законамъ, чтобы не перестать быть искусствомъ, чтобы продолжать быть произведеніемъ поэзіи. Уже въ "Литературныхъ мечтаніяхъ", восторженно преклоняясь предъ объективнымъ геніемъ Шекспира, онъ въ то же время отдаетъ дань уваженія и субъективной поэзіи Байрона и Шиллера; высоко ставя въ этой статьѣ объективное художественное творчество, онъ въ то же время напоминаетъ о тѣсной связи между литературнымъ развитіемъ и общественнымъ просвѣщеніемъ; онъ говоритъ въ отвѣтъ на поставленный имъ же вопросъ: "Когда же наступитъ у насъ истинная эпоха искусства?-- Она наступитъ, будьте въ томъ увѣрены! Но для этого надо сперва, чтобы у насъ образовалось общество, въ которомъ бы выразилась физіономія могучаго русскаго народа; надобно, чтобы у насъ было просвѣщеніе, созданное нашими трудами, возращенное на родной почвѣ... Придетъ время -- просвѣщеніе разольется въ Россіи широкимъ потокомъ, умственная физіономія народа выяснится, и тогда наши художники и писатели будутъ на всѣ свои произведенія налагать печать русскаго духа. Но теперь намъ нужно ученье! ученье! ученье!" (I, 88, 89). Въ извѣстной полемической статьѣ своей "Менцель, критикъ Гете", 1840 г., въ которой Бѣлинскій, въ пылу односторонняго увлеченія, дошелъ до защиты обскурантныхъ въ общественномъ смыслѣ идей, тамъ, гдѣ онъ касается въ этой полемикѣ задачи искусства, онъ остается на совершенно вѣрной, справедливой, твердой почвѣ. Вотъ его слова: "Основная идея критики Менцеля есть та, что искусство должно служить обществу. Если хотите, оно и служитъ обществу, выражая его же собственное сознаніе и питая духъ составляющихъ его индивидуумовъ возвышенными впечатлѣніями и благородными помыслами благого и истиннаго; но оно служитъ обществу не какъ что-нибудь, для него существующее, а какъ нѣчто, существующее по себѣ и для себя, въ самомъ себѣ имѣющее свою цѣль и свою причину. Когда же мы будемъ требовать отъ искусства споспѣшествованія общественнымъ цѣлямъ, а на поэта смотрѣть, какъ на подрядчика, которому можно заказывать въ одно время -- воспѣвать святость брака, въ другое счастье жертвовать своею жизнью за отечество, въ третье -- обязанность честно платить долги, то вмѣсто изящныхъ созданій наводнимъ литературу риѳмованными диссертаціями объ отвлеченныхъ и разсудочныхъ предметахъ, сухими аллегоріями, подъ которыми будетъ скрываться не живая истина, а мертвое резонерство, или наконецъ угарными исчадіями мелкихъ страстей и бѣснованія партій... Мы этимъ отнюдь не хотимъ сказать, продолжаетъ Бѣлинскій, чтобы поэту нельзя было отзываться пѣсней на современныя событія; нѣтъ, это значило бы впасть въ противоположную крайность, плодъ ограниченности ума и мелкости духа"... (I, 382, 887). Наконецъ, если мы бросимъ взглядъ на тотъ періодъ его дѣятельности, когда онъ, повидимому, вполнѣ отдавался общественнымъ идеямъ, то увидимъ, что и здѣсь онъ не сдѣлался публицистомъ, но оставался, въ своихъ воззрѣніяхъ на искусство, литературнымъ критикомъ. Среди своей полемики съ славянофилами въ 1847 году, слѣдовательно за годъ до смерти, онъ высказываетъ слѣдующій рѣшительный взглядъ: "Когда произведеніе, претендующее принадлежать къ области искусства, не выполняетъ его требованій, тогда оно ложно, мертво, скучно, и не спасетъ его никакое направленіе. Искусство можетъ быть органомъ извѣстныхъ идей и направленій, но только тогда, когда оно прежде всего искусство. Иначе его произведенія будутъ мертвыми аллегоріями, холодными диссертаціями, а не живымъ воспроизведеніемъ дѣйствительности " (IV, 545). Выяснивъ себѣ общій взглядъ Бѣлинскаго на задачу искусства, посмотримъ теперь, съ какими принципами критики, согласно эстетическимъ воззрѣніямъ Бѣлинскаго, слѣдуетъ приступать къ оцѣнкѣ всякаго художественнаго произведенія.
   Основной принципъ поэтическаго творчества -- образность; поэтому первый вопросъ, который долженъ ставить себѣ критикъ и читатель, при оцѣнкѣ поэтическаго произведенія, состоитъ въ томъ, дѣйствительно ли авторъ поэтъ, т.-е. обладаетъ ли онъ въ надлежащей мѣрѣ способностью мыслить образами и талантомъ воспроизводить жизнь въ живыхъ, законченныхъ образахъ. Художникъ, какъ и мыслитель, долженъ стремиться къ открытію и выраженію истины; но тѣ истины, которыя можетъ сообщить міру поэтъ, скрываются въ содержаніи созданныхъ имъ образовъ. Художникъ не доказываетъ истины, какъ ученый, онъ показываетъ ее, но убѣждаетъ не меньше ученаго. Кто не одаренъ этой способностью "мыслить, разсуждать и чувствовать образами, тому не помогутъ сдѣлаться поэтомъ ни. умъ, ни чувство, ни сила убѣжденій и вѣрованій". Краснорѣчивый ораторъ, политикъ, адвокатъ, проповѣдникъ, наконецъ, всякій глубоко взволнованный человѣкъ -- всѣ они способны сильно выразить свое чувство и "заразить" имъ другого, не становясь отъ того поэтами. Поэтъ узнается по способности своей схватывать и создавать образы: это главная стихія поэзіи -- гдѣ образы, тамъ и поэзія. Поэтому, враждебнымъ поэзіи элементомъ является все то, что, по своей психологической природѣ, противоположно образу -- всякое отвлеченное понятіе, разсужденіе, диссертація, аллегорія, символъ, все то, въ чемъ тускнѣютъ краски, гдѣ блѣднѣетъ и замираетъ жизнь. Поэзія ослабѣваетъ и исчезаетъ въ произведеніяхъ искусства, какъ только непосредственныя картины жизни, со всѣми ея разнообразными явленіями, индивидуальными чертами и оригинальными особенностями, замѣняются нѣмыми знаками, не, опредѣленными, туманными намеками.
   Отсюда слѣдуетъ, что народность, опредѣленный колоритъ эпохи и мѣстности и оригинальность составляютъ первыя условія художественнаго совершенства образовъ, и въ этомъ отношеніи чѣмъ образъ болѣе богатъ признаками, чѣмъ онъ яснѣе, опредѣленнѣе и всестороннѣе очерченъ, тѣмъ онъ выше стоитъ въ художественномъ отношеніи.
   Этотъ глубоко-вѣрный, въ настоящее время общепризнанный психологическій принципъ, примѣненный въ оцѣнкѣ произведеній русскихъ писателей 18 и 19 вѣка, начиная съ Кантемира и Ломоносова и кончая Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Кольцовымъ, Гоголемъ, Тургеневымъ и Достоевскимъ, далъ возможность Бѣлинскому внести надлежащій свѣтъ и порядокъ въ исторію русской литературы этого періода, указавъ каждому писателю соотвѣтствующее ему мѣсто въ зависимости отъ степени его художественнаго таланта; онъ помогъ Бѣлинскому первому оцѣнить и нѣкоторыя произведенія русской народной поэзіи, найти "увлекательныя красоты" въ "Словѣ о полку Игоревѣ", подмѣтить сходство его поэтическихъ образовъ съ образами малороссійскихъ казацкихъ пѣсенъ, открыть много "поэзіи и силы выраженія" въ новгородскихъ былинахъ. Вообще этотъ принципъ служитъ источникомъ многихъ какъ положительныхъ приговоровъ его, такъ и отрицательныхъ. Напримѣръ, отсутствіе опредѣленнаго колорита и оригинальности въ цѣломъ рядѣ образовъ заставляетъ его осудить повѣсти Марлинскаго, которому онъ противопоставляетъ въ этомъ отношеніи Бальзака: "Посмотрите на Бальзака: какъ много написалъ этотъ человѣкъ, и не смотря на то, есть ли въ его повѣстяхъ хоть одинъ характеръ, хотя одно лицо, которое бы сколько-нибудь походило на другое? О, какое непостижимое искусство обрисовывать характеры со всѣми оттѣнками ихъ индивидуальности!.. Сколько женскихъ портретовъ вышло изъ-подъ плодотворной кисти Бальзака, и между тѣмъ повторилъ ли онъ себя хотя въ одномъ изъ нихъ?.. Таковы ли въ этомъ отношеніи созданія Марлинскаго? Его Амаллатъ-Бекъ, его полковникъ В***, его герой "Страшнаго гаданья", его капитанъ Правинъ, всѣ они родные братцы, которыхъ различить трудно самому ихъ родителю. Только развѣ первый изъ нихъ немного отличается отъ прочихъ своимъ азіатскимъ колоритомъ. Гдѣ же творчество?" (I, 69).
   Требованіе опредѣленнаго колорита, народности и оригинальности, психологически вытекающія изъ признанія принципа образности, какъ основного начала поэтическаго творчества, не есть требованіе узко-эстетическое: его внутреннимъ оправданіемъ служитъ не только удовлетвореніе эстетическаго удовольствія читателя, но и то, что эти свойства поэтическаго образа служатъ лучшей гарантіей жизненной правды, объективной истины, заключающейся въ поэзіи и независимой отъ личныхъ чувствъ и настроеній поэта.
   Второй принципъ критики есть реализмъ или естественность изображенія. Этотъ принципъ представляетъ собой дальнѣйшее необходимое развитіе основныхъ свойствъ художественнаго образа. Произведеніе поэзіи, обыкновенно, не представляетъ собой какого-нибудь одинокого образа, стоящаго внѣ времени и пространства, изолированнаго отъ окружающей среды и природы: напротивъ того, всякое художественное произведеніе, какъ цѣлое, заключаетъ въ себѣ какъ бы небольшой отдѣльный міръ, въ которомъ цѣлая группа образовъ живетъ подъ своимъ небомъ, поставлена въ живую связь съ условіями своего существованія, съ своею почвой, природой, обстановкой, со всѣми скрытыми побужденіями и внутренними мотивами, отъ которыхъ зависятъ движеніе и жизнь. Поэтъ долженъ заставить свои образы жить и дѣйствовать въ избранной имъ средѣ. Но читатель повѣритъ въ существованіе поэтическаго міра, развертывающагося предъ его умственнымъ взоромъ, лишь при томъ условіи, если онъ узнаетъ въ этой картинѣ самого себя, свои жизненные опыты, если почувствуетъ сходство съ заранѣе знакомыми ему образами, съ извѣстной ему средой и принадлежащими ей стремленіями, мечтами и чувствами; очевидно, что поэзія не есть воспроизведеніе какой-либо жизни, но жизни понятной, близкой, легко узнаваемой. "Всякій истинный поэтъ -- говоритъ Бѣлинскій -- на какой бы ступени художественнаго достоинства ни стоялъ, а тѣмъ болѣе всякій великій поэтъ, никогда и ничего не выдумываетъ, но облекаетъ въ живыя формы общечеловѣческое. И потому въ созданіяхъ поэта люди, восхищающіеся ими, всегда находятъ что-то знакомое или что-то свое собственное, что они сами чувствовали или только смутно и неопредѣленно предощущали, или о чемъ мыслили, но чему не могли дать яснаго образа, чему не могли найти слова и что, слѣдовательно, поэтъ умѣлъ только выразить. Чѣмъ выше поэтъ, т.-е. чѣмъ общечеловѣчественнѣе содержаніе его поэзіи, тѣмъ проще его созданія, такъ что читатель удивляется, какъ ему самому не вошло въ голову создать что-нибудь подобное: вѣдь это такъ просто и легко! Сочиненія, въ которыхъ люди ничего не узнаютъ своего и въ которыхъ все принадлежитъ поэту, не заслуживаютъ никакого вниманія, какъ пустяки" (III, 460).
   И вотъ, для того, чтобы поэтическіе образы были правдивы, чтобы читатель могъ узнавать ихъ и вѣрить въ нихъ, они должны быть представлены во всѣхъ своихъ положеніяхъ и деталяхъ, реально, естественно, т.-е. согласно съ исторической эпохой, съ законами природы и душевной жизни, такъ, какъ эти законы понимались всегда, или какъ они понимаются современнымъ образованнымъ человѣчествомъ. Уже въ "Литературныхъ мечтаніяхъ" Бѣлинскій рѣшительно заявляетъ, что онъ не считаетъ прекраснаго въ жизни исключительной темой искусства. "Въ самомъ дѣлѣ,-- замѣчаетъ Бѣлинскій по поводу объективнаго творчества Шекспира,-- развѣ вы можете назвать то или другое явленіе прекраснымъ, а это безобразнымъ, безъ отношеній?.. Для чего же поэтъ долженъ изображать вамъ одно прекрасное, одно умиляющее душу и сердце? Если Ганъ Исландецъ можетъ существовать въ природѣ, то я, право, не понимаю, чѣмъ онъ хуже какого-нибудь Карла Моора или даже маркиза Позы? Я люблю Карла Моора, какъ человѣка, обожаю Позу, какъ героя, и ненавижу Гана Исландца, какъ чудовище; но какъ созданія фантазіи, какъ частныя явленія общей жизни, они для меня всѣ равно прекрасны" (I, 16). Въ статьѣ о повѣстяхъ Гоголя 1885 года, сравнивая идеальную поэзію съ реальной, Бѣлинскій отдаетъ предпочтеніе послѣдней, называя ее "по преимуществу поэзіей нашего времени, болѣе понятной и доступной для всѣхъ и каждаго, болѣе согласной съ духомъ и потребностью нашего времени".-- "Мы требуемъ не идеала жизни, но самой жизни, какъ она есть. Дурна ли, хороша ли, но мы не хотимъ ея украшать, ибо думаемъ, что въ поэтическомъ представленіи она равно прекрасна въ томъ и въ другомъ случаѣ, и потому именно, что истинна, и что гдѣ истина, тамъ и поэзія". Послѣдніе годы своей дѣятельности Бѣлинскій, какъ извѣстно, также посвящаетъ горячей и краснорѣчивой защитѣ русской натуральной или реальной художественной школы противъ нападокъ на нее со стороны приверженцевъ старой реторической школы и мнѣній славянофиловъ.
   Третій принципъ критики и творчества -- ноетъ. Всматриваясь въ окружающую насъ толпу людей или знакомясь съ представителями общества, среди котораго живемъ, и стараясь отдать себѣ отчетъ въ производимомъ впечатлѣніи, мы легко замѣтимъ, что между наблюдаемыми людьми очень много общаго, сходнаго въ наружности, въ одеждѣ, въ движеніяхъ, въ языкѣ, въ понятіяхъ, чувствахъ, потребностяхъ и вѣрованіяхъ. Всѣ люди сходны между собой тѣмъ, что они люди, и потому у каждаго изъ нихъ найдется много общечеловѣческихъ чертъ; но, съ другой стороны, продолжая сравненіе, мы придемъ къ наблюденію, сдѣланному еще нашимъ древнимъ княземъ Владиміромъ Мономахомъ въ своемъ поученіи дѣтямъ; мы замѣтимъ, что сколько бы ни встрѣчалось намъ людей и сколько бы ни родилось ихъ на свѣтѣ, у всякаго своя собственная оригинальная физіономія, и не только свое особое лицо, не похожее на другихъ, но и свой личный окладъ характера, своя внутренняя, духовная личность; такимъ образомъ, каждая отдѣльная личность представляетъ собою, въ цѣломъ, соединеніе индивидуальныхъ чертъ съ общими, различныхъ со сходными. Поэтическій образъ въ художественномъ произведеніи долженъ производить впечатлѣніе, подобное тому, какое производитъ дѣйствительность: онъ долженъ совмѣщать въ себѣ индивидуальныя черты съ общими, напоминающія намъ не объ одномъ какомъ-нибудь человѣкѣ, но о цѣлой группѣ людей, о цѣломъ классѣ, сословіи, народѣ, племени, наконецъ, человѣчествѣ. Чѣмъ больше такихъ общихъ чертъ соединяетъ въ себѣ поэтическій о бракъ, не утрачивая при этомъ индивидуальной физіономіи, тѣмъ онъ понятнѣе большинству человѣчества, тѣмъ болѣе долговѣчна его литературная слава, тѣмъ большій интересъ представляетъ онъ для науки, для изслѣдованія, какъ предметъ знанія и изученія. Въ этомъ обобщающемъ свойствѣ художественнаго образа и состоитъ то, что мы называемъ, со времени Бѣлинскаго,-- бытовой, исторической и общечеловѣческой. Этотъ принципъ творчества всего болѣе способствуетъ сближенію задачъ искусства и науки. Никто такъ краснорѣчиво и убѣдительно и такъ часто не доказывалъ въ нашей литературѣ, какъ Бѣлинскій въ своихъ статьяхъ, что величіе и значеніе образовъ, созданныхъ Грибоѣдовымъ, Пушкинымъ, Гоголемъ, Вальтеръ-Скоттомъ, Сервантесомъ, Шекспиромъ, Гёте,-- заключается въ ихъ типичности. Вотъ, напримѣръ, какъ выясняетъ Бѣлинскій значеніе типичности въ одной изъ статей 1835 года: "Одинъ изъ самыхъ отличительныхъ признаковъ творческой оригинальности или, лучше сказать, самаго творчества состоитъ въ томъ типизмѣ, если можно такъ выразиться, который есть гербовая печать автора. У истиннаго таланта каждое лицо -- типъ, и каждый типъ для читателя есть знакомый незнакомецъ. Не говорите: вотъ человѣкъ, который глубоко понимаетъ назначеніе человѣка и цѣль жизни, который стремится дѣлать добро, но, лишенный энергіи души, не можетъ сдѣлать ни одного добраго дѣла и страдаетъ отъ сознанія своего безсилія,-- скажите: вотъ Гамлетъ! Не говорите: вотъ чиновникъ, который подлъ по убѣжденію, зловреденъ благонамѣренно, преступенъ добросовѣстно,-- скажите: вотъ Фамусовъ! Не говорите: вотъ чиновникъ, который подличаетъ изъ выгоды, подличаетъ безкорыстно, по одному влеченію души,-- скажите: вотъ Молчалинъ! Не говорите: вотъ человѣкъ, который во всю жизнь не вѣдалъ ни одной человѣческой мысли, ни одного человѣческаго чувства, который во всю жизнь не зналъ, что у человѣка есть страданія и горести, кромѣ холода, безсонницы, клоповъ, блохъ, голода и жажды, есть восторги и радости, кромѣ спокойнаго сна, сытнаго стола, цвѣточнаго чаю, что въ жизни человѣка бываютъ случаи поважнѣе съѣденной дыни, что у него есть занятія и обязанности, кромѣ ежедневнаго осмотра своихъ сундуковъ, амбаровъ и хлѣвовъ, есть чеотолюбіе выше увѣренности, что онъ первая персона въ какомъ-нибудь захолустьѣ; о, не тратьте такъ много фразъ, такъ много словъ,-- скажите просто: вотъ Иванъ Ивановичъ Перерепенко! или: вотъ Иванъ Никифоровичъ Довгочхунъ! И повѣрьте, васъ скорѣе поймутъ всѣ" (I, 131).
   Нарушеніемъ принципа типичности въ искусствѣ является изображеніе исключительныхъ, рѣдко встрѣчающихся, уродливыхъ лицъ и положеній, патологическихъ случаевъ. Съ этой точки зрѣнія, Бѣлинскій отвергаетъ предположеніе критиковъ, что въ лицѣ Гамлета Шекспиръ представилъ сумасшедшаго; точно такъ же вооружается онъ противъ нѣкоторыхъ повѣстей Гоголя и Достоевскаго за преобладаніе въ въ нихъ фантастическаго и психіатрическаго элементовъ.
   Объективность, какъ принципъ художественнаго творчества и критики, не слѣдуетъ смѣшивать съ философскимъ принципомъ объективности, какъ полнымъ сліяніемъ субъекта съ объективнымъ міромъ. Психологическій принципъ объективности опредѣляетъ то отношеніе, въ которое должна быть поставлена личность автора художественнаго произведенія къ изображаемымъ имъ типамъ для того, чтобы не нарушалось впечатлѣніе жизненной правды, производимое истинно поэтическимъ произведеніемъ. Для этого художникъ не долженъ обнаруживать въ своемъ сочиненіи стремленія играть роль судьи, моралиста, проповѣдника, роль автора, желающаго своими образами что-нибудь доказывать или навязывать читателямъ свои мнѣнія объ изображаемыхъ имъ лицахъ, свои сужденія о рисуемой имъ жизни. Всѣ моральныя, философскія и общественныя цѣли искусства должны достигаться прежде всего неотразимымъ дѣйствіемъ на читателя самихъ образовъ, той жизненной правды, которую уловилъ въ нихъ художникъ. Для достиженія этой цѣли, художественное произведеніе должно бытъ такъ организовано, чтобы въ немъ не были видны нитки, которыми сметаны его части, не были видны блоки и веревки, которыми приводится въ движеніе самимъ авторомъ весь ходъ дѣйствія. При первомъ чтеніи художественной, объективно написанной повѣсти, романа или драмы, читателю должно казаться, что передъ нимъ не книга, а сама жизнь, которая говоритъ за автора. Это не значитъ, конечно, чтобы авторъ могъ совершенно отсутствовать въ своемъ созданіи; требованіе объективности состоитъ только въ томъ, чтобы художникъ старался, въ извѣстной мѣрѣ, скрыть проявленія своей личности, поставить ее на самый отдаленный, на послѣдній планъ, въ полной увѣренности, что его мысль и чувство скажутся сами собою въ тѣхъ образахъ, которые онъ добросовѣстно и терпѣливо вынашивалъ въ своей душѣ, прежде чѣмъ выпустилъ ихъ въ свѣтъ. Бѣлинскій слѣдующимъ образомъ опредѣляетъ объективность (1889 г.): "Всякое лицо, созданное поэтомъ, должно быть для него предметомъ (объектомъ), совершенно ему внѣшнимъ, и задача автора оостоитъ въ томъ, чтобы представить этотъ предметъ (объектъ) какъ можно вѣрнѣе, соотвѣтственнѣе ему, т.-е. самому предмету (объекту), что и называется объективнымъ изображеніемъ, т.-е. такимъ, въ которое авторъ не вноситъ ничего своего, ни понятій, ни чувствъ" (I. 326). Въ 1840 году онъ повторяетъ: "Объективность, какъ необходимое условіе творчества, отрицаетъ всякую моральную цѣль, всякое судопроизводство со стороны поэта" (I. 430). Въ 1844 году онъ развиваетъ ту же идею: "Произведенія искусства должны не смѣшить, не поучать, а развивать истину творчески вѣрнымъ изображеніемъ дѣйствительности. Не ихъ дѣло разсуждать, напримѣръ, объ отеческой власти и сыновнемъ повиновеніи: ихъ дѣло -- представить или картину истинныхъ семейственныхъ отношеній, основанныхъ на любви, на общемъ стремленіи ко всему справедливому, доброму, прекрасному, на взаимномъ уваженіи къ своему человѣческому достоинству, къ своимъ человѣческимъ нравамъ; или изобразить уклоненіе отъ этой нормы -- произволъ отечественной власти, для корыстныхъ разсчетовъ истребляющей въ дѣтяхъ любовь къ истинѣ и добру, и необходимое слѣдствіе этого -- нравственное искаженіе дѣтей, ихъ неуваженіе, неблагодарность къ родителямъ. Если ваша картина будетъ вѣрна -- ее поймутъ безъ вашихъ разсужденій. Вы были только художникомъ и хлопотали изъ того, чтобы нарисовать возникшую въ вашей фантазіи картину, какъ осуществленіе возможности, скрывавшейся въ самой дѣйствительности, и кто не посмотритъ на эту картину, всякій, пораженный ея истинностью, лучше почувствуетъ и сознаетъ самъ все то, что вы стали бы толковать и чего бы никто не захотѣлъ отъ васъ слушать... Только берите содержаніе для вашихъ картинъ въ окружающей васъ дѣйствительности и не украшайте, не перестраивайте ея, а изображайте такой, какова она есть на самомъ дѣлѣ, да смотрите на нее глазами живой современности, а не сквозь закоптѣлые очки морали, которая была истинна во время оно, а теперь превратилась въ общія мѣста, многими повторяемыя, но уже никого не убѣждающія"... (III, 216).
   Вотъ почему Бѣлинскій безповоротно и неизмѣнно преклонялся предъ художественнымъ геніемъ Шекспира и колебался въ признаніи субъективной поэзіи Шиллера. Отдавъ высокую дань уваженія элементамъ поэзіи Лермонтова, съ точки зрѣнія образности, т.-е. живости и пластичности образовъ, онъ въ то же время осуждаетъ ее за нѣкоторую неопредѣленность, проявляющуюся иногда въ очертаніи этихъ образовъ, за преобладаніе субъективнаго элемента въ изображеніи Печорина. Нарушеніемъ принципа объективности является субъективность и тенденціозность изображенія.
   Въ основѣ принципа гармоніи частей или единства цѣлаго находится чувство гармоніи; оно составляетъ одно изъ проявленій: эстетическаго чувства, руководящаго художникомъ въ выборѣ лицъ, положеній, сюжетовъ и сценъ. Всѣ стадіи творческаго труда -- первый замыселъ, совпадающій съ моментально поразившимъ поэта своею типичностью, жизненнымъ впечатлѣніемъ, затѣмъ, исканіе подходящихъ элементовъ, необходимыхъ для развитія замысла, и наконецъ завершеніе стройнаго цѣлаго -- всѣ эти моменты творчества внушаются и контролируются этимъ чувствомъ, и чѣмъ выше дарованіе поэта, тѣмъ оно болѣе развито въ немъ. Бѣлинскій въ слѣдующихъ словахъ выясняетъ значеніе этого принципа (1843 г.): "Всякое художественное произведеніе прежде всего должно отличаться строгимъ единствомъ лежащаго въ еі% основаніи чувства или мысли, а слѣдовательно и формы. Мысль въ пьесѣ можетъ быть схвачена или въ одномъ своемъ моментѣ, или развита во всѣхъ ея моментахъ, но она должна быть одна, и ея развитіе должно относиться къ ней самой, какъ относятся въ музыкальномъ произведеніи варіаціи къ мотиву. Если мысль пьесы переходитъ въ другую, хотя бы и имѣющую къ ней отношеніе мысль,-- тогда нарушается единство художественнаго произведенія, а, слѣдовательно, единство и сила впечатлѣнія. Прочтя такое произведеніе, чувствуешь себя только обезпокоеннымъ, но неудовлетвореннымъ; утомленіе и досада заступаютъ мѣсто наслажденія. Если мысль поэтическаго произведенія истинна въ самой себѣ, ясна и опредѣленна для поэта, если произведеніе вѣрно концепировано и достаточно выношено въ душѣ поэта, то въ немъ не можетъ быть ни уродливыхъ частностей, ни слабыхъ мѣстъ, ни темныхъ и непонятныхъ выраженій, ни недостатка во внѣшней отдѣлкѣ. Произведеніе въ такомъ случаѣ органически цѣлостно; въ немъ нѣтъ ничего ни излишняго, ни недостающаго; оно округлено; его начало вводитъ читателя въ его смыслъ, послѣднее слово замыкаетъ собой все его содержаніе, такъ что читатель вполнѣ удовлетворенъ, и не можетъ спросить: "что же дальше?" (III, 48).
   Съ этой точки зрѣнія, напримѣръ, Бѣлинскій признаетъ неудовлетворительною въ художественномъ отношеніи большую часть произведеній Державина и сохраняетъ за ними только историческое значеніе, осуждаетъ "Полтаву" Пушкина, какъ поэму, взятую въ цѣломъ, и повѣсти Достоевскаго, въ отношеніи ихъ растянутости и нестройности.
   Въ то время, какъ всѣ предшествующіе принципы критики вытекаютъ изъ эстетической задачи искусства, принципъ освѣщенія жизни мыслью и чувствомъ, опредѣляющій субъективный элементъ поэзіи, имѣетъ двойное оправданіе, двоякое основаніе: эстетическое и практическое. Съ одной стороны, мы видимъ, что отраженіе индивидуальной личности поэта или коллективной личности народа въ его произведеніяхъ неизбѣжно, какъ естественный результатъ творческой дѣятельности; съ другой стороны, практическая во жизнь также настоятельно требуетъ, чтобы искусство служило не только эстетическимъ, въ тѣсномъ смыслѣ слова, но и всѣмъ вообще культурнымъ цѣлямъ, содѣйствующимъ счастью и благосостоянію человѣчества. Отсюда возникаетъ одна изъ самыхъ важныхъ и трудныхъ задачъ творчества: удовлетворить культурно-воспитательнымъ и общественнымъ задачамъ искусства въ такой формѣ, которая не нарушала бы основныхъ требованій художественности, и такимъ путемъ избѣгнуть двухъ одинаково нежелательныхъ крайностей въ направленіи творчества: безсодержательности и тенденціозности. Въ рукахъ поэта не мало средствъ, дающихъ ему возможность проявить вліяніе своей мысли и своихъ убѣжденій на общество, не нарушая принципа объективности: выборъ опредѣленныхъ явленій жизни, какъ предмета творчества, на который авторъ привлекаетъ вниманіе общества; извѣстная группировка подробностей, лицъ и положеній; перспектива въ изображеніи среды, какъ средство объясненія фактовъ; типы-выразители главныхъ идей и симпатій автора; заглавіе, эпиграфъ, наконецъ слогъ автора въ его собственныхъ характеристикахъ и описаніяхъ -- все это цѣлый рядъ путей проявленія личности художника въ его произведеніи, ставящихъ субъективный элементъ творчества въ извѣстныя художественныя границы. Глубина освѣщенія жизни зависитъ отъ степени образованія и широты міровоззрѣнія поэта.
   Въ 1841 г., по поводу сочиненій Лермонтова, Бѣлинскій пишетъ: "Въ наше время едва ли возможна поэзія въ смыслѣ древнихъ поэтовъ, созерцающая явленія жизни безъ всякаго отношенія къ личности поэта (поэзія объективная); и въ наше время тотъ не поэтъ и особенно не художникъ, у котораго въ основаніи таланта не лежитъ созерцательность древнихъ и способность воспроизводить явленія жизни безъ отношенія къ своей личности; но въ наше время отсутствіе въ поэтѣ внутренняго (субъективнаго элемента) есть недостатокъ... Преобладаніе внутренняго (субъективнаго) элемента въ поэтахъ обыкновенныхъ есть признакъ ограниченности таланта. У нихъ субъективность означаетъ выраженіе личности, которая всегда ограничена, если является отдѣльно отъ общаго. Они обыкновенно говорятъ о своихъ нравственныхъ недугахъ, и всегда одно и то же... Въ талантѣ великомъ избытокъ внутренняго, субъективнаго элемента есть признакъ гуманности. Не бойтесь этого направленія: оно не обманетъ васъ, не введетъ васъ въ заблужденіе. Великій поэтъ, говоря о себѣ самомъ, о своемъ я, говоритъ объ общемъ -- о человѣчествѣ, ибо въ его натурѣ живетъ все, чѣмъ живетъ человѣчество. И потому въ его грусти всякій узнаетъ свою грусть, въ его душѣ всякій узнаетъ свою и видитъ въ немъ не только, но и человѣка,
   брата своего по человѣчеству. Признавая его существомъ, несравненно высшимъ себя, всякій въ тоже время сознаетъ свое родство съ нимъ... Чѣмъ выше поэтъ, тѣмъ больше принадлежитъ онъ обществу, среди котораго родился, тѣмъ тѣснѣе связаны развитіе, направленіе и даже характеръ его таланта съ историческимъ развитіемъ общества... Въ созданіяхъ поэта, выражающихъ скорби и недуги общества, общество находитъ облегченіе отъ своихъ скорбей и недуговъ: тайна этого цѣлительнаго дѣйствія -- сознаніе причины болѣзни чрезъ представленіе болѣзни" (II, 122). Въ послѣдніе годы своей литературной дѣятельности Бѣлинскій обращалъ особенное вниманіе на субъективную сторону творчества, на міровоззрѣніе поэта. Такъ въ въ 1847 году, указывая на сочиненія Гервинуса о Шекспирѣ, онъ говоритъ: "Всѣ произведенія поэзіи больше или меньше субъективны, т.-е. всѣ они высказываютъ внутренній міръ автора, который напрасно бы старался утаить свои задушевныя мысли и. чувства. Чисто объективнаго представленія жизни,-- такого, гдѣ бы поэтъ не подавалъ собственнаго голоса въ дѣлахъ людей, гдѣ бы умирали мнѣнія, гдѣ бы уничтожались ею ощущенія,-- не было, нѣтъ, и не будетъ. Внимательный читатель узнаетъ творца при всей видимой его скрытности, кажущемся притворствѣ; онъ можетъ не только отгадать нѣкоторыя черты характера поэта по нѣкоторымъ мѣстамъ сочиненія, но и создать по этимъ чертамъ ясное, цѣльное представленіе всего характера" (IV, 870).
   Изъ изученія творчества Пушкина и Гоголя въ особенности, послѣ выхода въ свѣтъ "Мертвыхъ душъ" и "Выбранныхъ мѣстъ изъ переписки съ друзьями", Бѣлинскій имѣлъ полную возможность убѣдиться, какъ велико руководящее, воспитательное значеніе для общества субъективнаго элемента въ поэтическомъ творчествѣ; проявленія у этихъ писателей ложнаго освѣщенія и неправильнаго пониманія жизни, не соотвѣтствовавшаго требованіямъ времени, имѣли свою долю поучительности. Бѣлинскій пришелъ къ заключенію, что въ творчествѣ Пушкина и Гоголя "мыслитель стоитъ ниже художника" Сознаніе этого недостатка въ ихъ поэтическомъ талантѣ имѣло чрезвычайную важность. Въ это время взоры и надежды Бѣлинскаго уже обращались къ писателямъ 40-хъ годовъ, къ ихъ новому общественно-художественному направленію, въ которомъ соединялась высокая степень художественнаго совершенства съ міровоззрѣніемъ, основаннымъ на глубокомъ усвоеніи началъ европейской науки и цивилизаціи. Между этими писателями онъ уже выдѣлилъ Тургенева, въ которомъ, вмѣстѣ съ великимъ художественнымъ даромъ, угадалъ "сына нашего времени, носящаго въ груди своей всѣ вопросы и скорби его".
   Изложенные нами принципы литературной критики Бѣлинскаго можно представить, для большей ясности и наглядности, въ слѣдующей таблицѣ:

Основныя требованія художественности и художественные недостатки.

Требованія художественности.

Художественные недостатки.

   1. Образность:живость, полнота, всесторонность изображенія какъ отдѣльныхъ лицъ, такъ и цѣлыхъ общественныхъ группъ и картинъ.
   Блѣдность, неполнота, односторонность изображенія; замѣна образовъ символами, аллегоріями, или отвлеченными разсужденіями.
   2. Реализмъ или естественность: вѣрное изображеніе дѣйствительности, согласное съ исторической эпохой, съ законами природы и душевной жизни человѣка.
   Невѣрное, несогласное съ дѣйствительностью изображеніе жизни; недостаточное обоснованіе поступковъ, событій, разговоровъ.
   3. Типичность: изображеніе общихъ, характерныхъ, часто встрѣчающихся явленій или свойствъ, принадлежащихъ цѣлымъ общественнымъ группамъ, и историческимъ эпохамъ:
   а) типичность историческая и бытовая;
   б) типичность общечеловѣческая.
   Исключительность, необычайность, случайность изображаемыхъ явленій жизни; патологическія явленія, физическія и душевныя.
   4. Объективность:спокойное, безпристрастное отношеніе автора къ изображаемой имъ дѣйствительности; незамѣтность, скрытность его личныхъ чувствъ и взглядовъ: отсутствіе явнаго намѣренія что-нибудь доказать.
   Тенденціозность, умышленное проведеніе какого-нибудь взгляда, субъективность, преобладаніе авторскихъ мнѣній и чувствъ надъ изображеніемъ дѣйствительности.
   5. Гармонія частей: необходимость каждой части и единство цѣлаго; взаимное согласованіе всѣхъ подробностей.
   Безпорядочность, отрывочность, эскизность, излишество подробностей.
   6. Освѣщеніе изображаемой жизни мыслью и чувствомъ автора:
   а) выборъ предмета творчества;
   б) группировка подробностей, лицъ и положеній.
   в) перспектива въ изображеніи; среды;
   г) заглавіе, эпиграфъ, слогъ автора.
   Поверхностное, безотчетное изображеніе дѣйствительности; механическое, безстрастное творчество.
   Эта система принциповъ критики и художественнаго творчества, не только подготовленная Бѣлинскимъ, но и достаточно разработанная въ его статьяхъ, обнимаетъ собрю всѣ существенныя стороны поэзіи и даетъ широкое основаніе для всѣхъ возможныхъ направленій критики. Вытекая изъ самой природы поэтическаго творчества, принципы эти въ литературной критикѣ! такъ же необходимы, какъ правила логическаго мышленія, или методы научнаго изслѣдованія неизбѣжны въ критикѣ научной. Послѣ Бѣлинскаго, дальнѣйшее развитіе русской критики заключалось въ болѣе или менѣе односторонней, спеціальной разработкѣ (отдѣльными ея представителями) тѣхъ самыхъ принциповъ, которые составляютъ въ системѣ, выработанной "Бѣлинскимъ, стройное цѣлое. Всякая литературная критика, вѣрная своей задачѣ,-- не та безпринципная критика, которая въ наши дни вырождается въ импрессіонизмъ,-- неизбѣжно приводится къ одному изъ этихъ принциповъ. Когда, напримѣръ,литературный критикъ выясняетъ жизненную связь созданныхъ поэтомъ типовъ съ общественными стремленіями и перемѣнами, или устанавливаетъ ихъ сродство съ историческимъ прошлымъ, или анализируетъ ихъ, какъ типы, имѣющіе общечеловѣческое значеніе,-- всегда эти точки зрѣнія, общественная, историческая, психологическая -- служатъ въ литературной критикѣ для выясненія бытовой, національной или общечеловѣческой типичности поэтическихъ образовъ. Когда критикъ, останавливаясь на субъективныхъ взглядахъ, понятіяхъ и симпатіяхъ, руководящихъ творчествомъ художника, стремится объяснить ихъ данными его біографіи, міровоззрѣніемъ среды, къ которой онъ принадлежалъ, литературными на него вліяніями и т. д.,-- онъ содѣйствуетъ выясненію другой стороны творчества -- пріемовъ освѣщенія изображаемой жизни.
   Вотъ почему, говоря объ общей системѣ принциповъ литературной критики Бѣлинскаго, нѣтъ необходимости, при сжатомъ изложеніи этого вопроса, упоминать отдѣльно о тѣхъ разнообразныхъ критическихъ точкахъ зрѣнія, на которыя онъ становился, въ зависимости отъ содержанія и характера разбираемыхъ сочиненій. Такъ, напримѣръ, характеризуя и анализируя игру Мочалова въ роли Гамлета, Бѣлинскій становится, главнымъ образомъ, на психологическую точку зрѣнія; сочиненія Кольцова разсматриваются имъ съ точки зрѣнія біографической критики и художественной; сочиненія писательницы Зинаиды Р-вой, затрогивающія вопросъ о положеніи женщины въ обществѣ, онъ разбираетъ съ точки зрѣнія общественной, художественной и біографической; "Парижскія тайны" Эжена Ою, изображающія положеніе рабочаго класса въ Парижѣ, разсматриваются имъ съ точки зрѣнія художественной и соціальной; сочиненія кн. Одоевскаго -- съ точки зрѣнія художественной и общественной; сочиненія Державина -- съ точки зрѣнія исторической и художественной; наконецъ сочиненія Жуковскаго и Пушкина -- съ точки зрѣнія философской, нравственно-религіозной, историко-литературной, исторической, художественной и общественной и сочиненія Лермонтова и Гоголя -- съ точки зрѣнія художественной и общественной. Такимъ образомъ, мы видимъ, что критика Бѣлинскаго, исходя изъ указанныхъ нами общихъ принциповъ, неизбѣжно приводитъ, для объясненія литературныхъ явленій, къ всесторонней работѣ мысли и развертываетъ предъ нами всѣ главнѣйшіе типы критики, существующіе въ настоящее время. Ни на одномъ изъ этихъ видовъ критики Бѣлинскій не останавливался съ исключительною односторонностью и не разработывалъ ее спеціально; его энциклопедическая система заключаетъ въ. себѣ всѣ эти виды критики, какъ части въ цѣломъ. Это обстоятельство и даетъ ему право считаться основателемъ русской литературной критики. Всѣ области научнаго знанія могутъ доставлять литературному критику необходимый матеріалъ для оцѣнки поэтическаго произведенія съ одной изъ точекъ зрѣнія, указанныхъ въ этой системѣ.
   Въ сочиненіяхъ Бѣлинскаго можно отыскать и другого рода принципы и взгляды на искусство: идеи философскаго, формальнаго и схоластическаго характера; но надо принять во вниманіе, что тѣ немногія критическія статьи и страницы его сочиненій, куда проникали эти идеи на правахъ полныхъ хозяевъ, какъ результатъ невольнаго подчиненія автора понятіямъ своего времени, какъ бы поражены безплодіемъ и неудачей; онѣ обречены на забвеніе; не ихъ вліянію, не вліянію метафизическихъ принциповъ, обязаны своимъ существованіемъ тѣ лучшія, вдохновенныя страницы сочиненій Бѣлинскаго, которыя еще будутъ съ пользою читаться и изучаться потомствомъ.
   Принципы, сгруппированные нами въ этой таблицѣ и какъ бы подводящіе итогъ одной изъ существенныхъ сторонъ дѣятельности Бѣлинскаго, отличаются, во-первыхъ, тѣмъ, что они, какъ мы уже видѣли, съ успѣхомъ примѣнялись Бѣлинскимъ въ наилучшихъ его статьяхъ; во-вторыхъ, они могутъ быть сведены къ одному или двумъ психологическимъ началамъ: эстетическому и практическому, художественному и культурно-историческому; наконецъ, въ нихъ та особенность, что они не заключаютъ въ себѣ ничего схоластическаго, формальнаго; взятые даже въ той самой формѣ, какъ они выражены Бѣлинскимъ полвѣка тому назадъ, они производятъ впечатлѣніе положеній, какъ бы выработанныхъ современными европейскими психологами и критиками; даже можно сказать больше: они требуютъ дальнѣйшей психологической разработки. Очевидно, что эти принципы не могутъ быть забыты. какъ забыта въ настоящее время эстетика Гегеля, такъ какъ они имѣютъ подъ собой психологическое, общечеловѣческое основаніе и оправдываются всѣми выдающимися произведеніями художественнаго, поэтическаго творчества. Когда мы вдумываемся въ удивительную проницательность и широту взгляда нашего критика, для насъ все болѣе уясняется источникъ этого пламеннаго воодушевленія, этой ясности и простоты литературныхъ сужденій, этой мѣткости опредѣленій и твердости критическимъ приговоровъ, которыми отличается его критика; всѣ эти черты сочиненій Бѣлинскаго становятся для насъ понятнѣе, когда мы представляемъ себѣ, какое руководящее значеніе долженъ былъ имѣть для него этотъ всесторонній, полный идеалъ художественнаго творчества, который онъ всю жизнь носилъ въ душѣ, усердно развивая и примѣняя его въ своихъ статьяхъ. Эти принципы творчества и критики, уже давно вошедшіе въ сознаніе нашихъ лучшихъ писателей и образованныхъ людей, успѣли принести свои культурные плоды. Міровое значеніе, принадлежащее въ настоящее время русской художественной литературѣ, является прямымъ результатомъ дѣятельности школы писателей 40-хъ годовъ, которую ми смѣло могли бы назвать школою Бѣлинскаго и Тургенева, изъ которыхъ первому принадлежитъ полное теоретическое выраженіе идеала творчества, а второму самое счастливое и всестороннее его осуществленіе.
   Къ этой школѣ съ большимъ или меньшимъ правомъ принадлежатъ Тургеневъ, Гончаровъ, Островскій, Достоевскій, и др. Произведенія этой группы писателей служатъ выраженіемъ художественнаго реализма въ искусствѣ, котораго не слѣдуетъ смѣшивать съ натурализмомъ и другими существующими въ литературѣ, направленіями. Но такъ какъ натуралистическіе пріемы творчества принимаются иногда современными беллетристами и читателями за послѣднее слово и высшее выраженіе искусства, то прежде чѣмъ закончить этотъ очеркъ, необходимо указать, въ краткихъ словахъ, отличія художественнаго реализма, проводникомъ котораго былъ Бѣлинскій отъ натурализма.
   Имѣя въ своемъ основаніи плодотворный принципъ точнаго наблюденія и правдиваго изображенія жизни, натурализмъ, тѣмъ не менѣе, представляетъ собою крайнее направленіе въ искусствѣ, исторически сложившееся, какъ реакція противъ романтизма, внушенная новѣйшими успѣхами точнаго научнаго изслѣдованія.
   Художественный реализмъ, впервые формулированный у насъ Бѣлинскимъ какъ теорія, чуждая одностороннихъ крайностей, служитъ болѣе широкимъ выраженіемъ эстетическихъ и культурныхъ потребностей, осуществленныхъ во всѣхъ великихъ произведеніяхъ искусства.
   Съ точки зрѣнія натурализма, процессъ художественнаго творчества есть чисто-умственный актъ, отличающійся спокойною и методическою обдуманностью и требующій только умѣнья наблюдать, собирать точные факты и систематизировать ихъ съ извѣстною цѣлью.
   Художественный реализмъ видитъ въ творческой работѣ болѣе сложный психическій процессъ вынашиванія образовъ и наблюденій въ душѣ поэта,-- процессъ, въ которомъ эстетическому чувству принадлежитъ руководящая роль.
   Въ одностороннемъ стремленіи къ точности и естественности, натурализмъ не останавливается предъ изображеніемъ безобразныхъ и отвратительныхъ подробностей.
   Художественный реализмъ ограничиваетъ подобныя изображенія требованіями эотетическаго чувства, гармоніи частей и типичности.
   Имѣя въ виду одно воспроизведеніе дѣйствительности, натурализмъ исключаетъ изъ своей программы выраженіе идеаловъ и личности автора въ его произведеніи; воображеніе и чувство отодвигаются въ немъ на задній планъ, уступая мѣсто полному безстрастію.
   Художественный реализмъ, не исключая объективности изображенія, какъ условія жизненности и правдивости впечатлѣнія, требуетъ также отъ поэта правильнаго освѣщенія изображаемой жизни, какъ одной изъ существенныхъ задачъ искусства.
   Литературная критика, съ точки зрѣнія натурализма, не обязана заниматься оцѣнкою поэтическаго произведенія въ отношеніи художественнаго его совершенства или общественнаго и моральнаго значенія выведенныхъ въ немъ типовъ; задача такой критики состоитъ только въ раскрытіи всѣхъ историческихъ вліяній, обусловившихъ содержаніе художественнаго произведенія.
   Художественный реализмъ, имѣя въ виду многостороннее жизненное значеніе произведеній поэзіи, признаетъ столь же необходимою критику художественную, психологическую и общественную, сколько и историческую, какъ естественныя развѣтвленія литературной критики вообще.
   Изъ краткаго изложенія тѣхъ началъ критики, которыя проводились Бѣлинскимъ, можно въ нѣкоторой степени видѣть, каково должно быть значеніе этихъ началъ для теоріи критики нашего времени. Надо думать, что дальнѣйшее изученіе сочиненій Бѣлинскаго раскроетъ въ нихъ еще новые факты, бросающіе интересный свѣтъ на его личность, какъ критика и психолога.
   Исторія русскаго просвѣщенія за послѣднія два столѣтія насчитываетъ не мало русскихъ людей, отличавшихся цѣльнымъ характеромъ и великимъ сердцемъ, отзывавшимся на истинныя потребности родины; многіе изъ этихъ людей любили и талантливо разрабатывали русскую литературу; ихъ судьба была столь же трогательна, какъ и жизнь Бѣлинскаго, и, подобно ему, они справедливо считаются гордостью своего вѣка. Но Бѣлинскому принадлежитъ еще одна заслуга въ избранной имъ области критики: въ 80-хъ и 40-хъ годахъ, когда никто еще не помышлялъ въ Россіи о разработкѣ психологіи творчества, когда выясненію здравыхъ психологическихъ понятій на этотъ счетъ мѣшали метафизическія системы и укоренившіеся литературные предразсудки, нашъ критикъ усердно разрабатываетъ въ своихъ статьяхъ до тѣхъ поръ, пока смерть не прерываетъ его лихорадочныхъ трудовъ, такую систему принциповъ критики, которая и въ настоящее время, 50 лѣтъ спустя послѣ него, имѣетъ полное право на вниманіе современныхъ психологовъ,-- эта заслуга изъ русскихъ людей принадлежитъ одному Бѣлинскому.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru