Lib.ru/Классика: Бартенев Петр Иванович. А. С. Пушкин и С. С. Xлюстин

Петр Иванович Бартенев

А. С. Пушкин и С. С. Xлюстин

За год до рокового поединка с Дантесом-Геккерном Пушкин имел столкновение, которое едва не привело его тоже к поединку. Этот раз повод был литературный. История относится к началу 1836 года. В это время Пушкин уже получил высочайшее разрешение издать четыре книги литературного журнала под заглавием "Современник", которым рассчитывал он поправить расстроенные вполне денежные дела свои. Он занят был составлением первой книги (она дозволена к печати 31 марта 1836). Лучшие силы тогдашней словесности, Жуковский, Гоголь, князь Вяземский, князь Козловский, А. И. Тургенев доставили ему свои произведения; но не дремали и враги, которых нажил он себе не в высшем только обществе, но также и в ведомстве цензурном, находившемся под управлением графа Уварова, перед тем жестоко оскорблённого известною эпиграммою "В Академии Наук" и помещением в "Московском Наблюдателе" великолепных стихов "На выздоровление Лукулла". "Московский Наблюдатель" был немедленно запрещён, и стеснения грозили только что нарождавшемуся "Современнику"[462].

Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море[463].

В это тревожное для Пушкина время явился к нему неизвестный нам писатель с своим стихотворным переводом Виландовой поэмы "Вастола"[464]. Пушкин был необыкновенно участлив и сердоболен. Помог ли он переводчику "Вастолы" своими поправками или только имел слабость дать своё имя, мы не знаем; только в самом начале 1836 года[465] на заглавном листе плохой книжонки усмотрены магические слова: "издал А. Пушкин". Заправитель единственного тогда большого журнала "Библиотеки для чтения" Сенковский, естественно опасавшийся от "Современника" убыли в числе своих подписчиков, немедленно воспользовался неосторожностью поэта и в первой же книге "Библиотеки для чтения" на 1836 год поместил сначала такую заметку:

"Важное событие! А. С. Пушкин издал новую поэму под заглавием "Вастола или Желания сердца Виланда". Мы ещё её не читали и не могли достать; но говорят, что стих её удивителен. Кто не порадуется новой поэме Пушкина? Истёкший год заключился общим восклицанием: "Пушкин воскрес"".

Вслед за этими строками в "Литературной Летописи" журнала появился разбор "Вастолы", который мы приводим вполне, как образец злостного уменья дразнить противника.

"Вастола, или Желания". Повесть в стихах, сочинение Виланда. Издал А. Пушкин. СП-бург, в тип. Д. Внешней Торговли. 1836 в 8., стр. 96.

Певец Кавказского пленника сделал в новый год непостижимый подарок лучшей своей приятельнице, доброй, честной русской публике. Та, которая любила его как своего первенца, любила так искренно, так благородно, так бескорыстно; та, для чьего сердца имя его было нераздельно с драгоценнейшею вещию в мире,-- славою своего отечества, та самая, в возврат за все свои нежные чувства, заслуживающие всякого уважения, получила от него, при визитном билете, "Вастолу", с двусмысленным заглавием. Первым её движением было посмотреть в календарь, не пришлось ли в нынешнем году в новый год первое апреля. Нет, первое апреля будет первого апреля, а теперь начало января, время излияния дружеских чувствований, время поклонов с почтением и всяких маскарадов. Бедная русская публика не знала, что делать -- гневаться ли за эту мистификацию, или приказать "кланяться и благодарить и в другой раз к себе просить...". Посланец отпущен был без ответа.

Для многих ещё не решён вопрос о "Вастоле". Каждый толкует по-своему слово "издал", которое, как известно, принимается в русском языке также в значении -- написал и напечатал. Одни утверждают, что это действительно стихи А. С. Пушкина; другие, что они не его, а он только их издатель. Трудно поверить, чтобы Пушкин, вельможа русской словесности, сделался книгопродавцом и "издавал" книжки для спекуляций. Мы сами сначала позволили себя уверить, что Александр Сергеевич играет здесь только скромную роль издателя; но один почтенный "читатель" убедил нас в противном. Зашедши, в первых числах января, в книжный магазин С., чтобы купить себе "Вастолу", мы застали там одного депутата от публики, одного читателя, который пришёл туда с той же целью. Он держал в одной руке "Вастолу" и пробегал её глазами по неразрезанным листам, а в другой, протянутой к приказчику магазина, красную ассигнацию. Совестливый книгопродавец, прежде чем взять деньги, спрашивал читателя, знает ли он, что такое покупает. "Если вы хотите купить поэму Пушкина,-- говорил благородный приказчик, которого за это, в нынешнем же году, надобно представить к Монтионовым премиям за добродетель,-- то я должен предостеречь вас, что вы ошибаетесь: это не Пушкина сочинение-с!" Читатель посмотрел на него с изумлением и вскричал:

-- Как не Пушкина? Ба!.. будто бы я Пушкина стихов не знаю!..

-- Уверяю вас, что не Пушкина-с.

-- Подите, сударь! Да кто, кроме Пушкина, в состоянии написать у нас такие стихи?

И читатель стал тут же читать нам вслух следующие стихи из "Вастолы", постепенно одушевляясь их красотами.

Мещанка мать его, вдова весьма честнАя,

Уж несколько годов пряденьем промышляя,

Кормила тем себя и милого сынка.

Её рабочая, проворная рука

Не знала никогда покоя, и в присядку

Трескучую свою вертела самопрядку;

Вертела у окна при солнечном луче;

Вертела при свече,

Вертела при лучине,

Не мысля о кручине;

Но слёзно и за то всегда благодаря

Небесного Царя,

Когда на очажке для варева какого

Горело у неё обеденной порой

Немного хворосту сухого,

От коего потом все угли кочергой

Скорей вгребала в печь, чтоб в бедности за делом

Хоть было ей тепло в приюте устарелом,

При тихой жизни, толь святой,

Как ныне редкие на свете

Живут, оставшися вдовой,

Имея лёгкий труд в предмете...

Одна гнела её тоска,

Одна заботила кручина,

Что от Перфонтьюшки, любезного сынка,

Хоть он и дюжий был детина,

Ни шерсти нет, ни молока.

-- Кто у нас в состоянии,-- торжественно сказал читатель, произнесши последние стихи с непритворным энтузиазмом:-- кто у нас в состоянии так написать, кроме Пушкина?

Книгопродавец улыбался.

Читатель бросил с гневом ассигнацию на прилавок и, не дожидаясь сдачи, побежал из магазина. Я слышал ещё, как он говорил у дверей: "Да я знаю наверное, что это Пушкина книга! Вот нашёл кого дурачить!"

После этого я не смел и сомневаться, чтобы "Вастола" не была действительно произведением А. С. Пушкина. Не вдаваясь в объяснения с книгопродавцами, я важно потребовал для себя одного экземпляра, заплатил деньги и ушёл.

Я читал "Вастолу". Читал и вовсе не сомневаюсь, что это стихи Пушкина. Пушкин дарит нас всегда такими стихами, которым надобно удивляться, не в том, так в другом отношении.

Некоторые, однако, намекают, будто А. С. Пушкин никогда не писал этих стихов, что "Вастола" переведена каким-то бедным литератором, что Александр Сергеевич только дал ему напрокат своё имя, для того, чтоб лучше покупали книгу, и что он желал сделать этим благотворительный поступок. Этого быть не может! Мы беспредельно уважаем всякое благотворительное намерение, но такой поступок противился бы всем нашим понятиям о благотворительности, и мы с негодованием отвергаем все подобные намёки, как клевету завистников Великого поэта. Пушкин не станет обманывать публики двусмысленностями, чтоб делать кому добро. Он знает, чтС должен публике и себе. Если б в слове "издал" и не было двусмысленности, если бы оно и принято было здесь в самом тесном его значении, он знает, что человек, пользующийся литературною

славою, отвечает перед публикою за примечательное достоинство книги, которую издаёт под покровительством своего имени и что, в подобном случае, выставленное имя напечатлевается всею святостью торжественно данного в том слова. Он охотно вынет из своего кармана тысячу рублей для бедного, но обманывать не станет -- ни вас, ни меня. Дать своё имя книге, как вы говорите, "плохой", из благотворительности?.. Невозможно, невозможно! Не говорите мне даже этого! Не поверю! Благотворительность предполагает пожертвование труда или денег, чего бы ни было,-- иначе она не благотворительность. Согласитесь, что позволить напечатать своё имя не стоит никаких хлопот. Александр Сергеевич, если б пожелал быть благотворителем, написал бы сам две-три страницы стихов, и они принесли бы более выгоды бедному, которому бы он подарил их, чем вся эта "Вастола". Люди доброго сердца оказывают благотворительность приношением нищете какого-нибудь действительного труда, а не бросая в лицо бедному одно своё имя для продажи, что равнялось бы презрению к бедному и презрению к публике, к вам, ко мне, ко всякому. Нет, нет, клянусь вам, это подлинные стихи Пушкина. И если бы они даже были не его, ему теперь не оставалось бы ничего более, как признать их своими и внести в собрание своих сочинений. Между возможностью упрёка в том, что вы употребили уловку (рука дрожит, чертя эти слова), и чистосердечным принятием на свой счёт стихов, которым дали своё имя для успешнейшей их продажи, выбор не может быть сомнителен для благородного человека. Но этот выбор не предстанет никогда Пушкину. "Вастола", мы уверены, действительно -- его творение. Это его стихи. Удивительные стихи!

Эта ядовитая выходка достигла своей цели: она раздразнила Пушкина и сделалась предметом толков и пересудов. В числе светских приятелей Пушкина жил тогда в Петербурге богатый молодой человек Семён Семёнович Хлюстин (род. 1811, Љ 28 марта 1844), родной племянник известного американца, Ф. И. Толстого, получивший за границею отличное образование, ученик известного педагога Эванса, участник Турецкой войны 1828--1829 гг., потом подобно И. И. Пущину служивший в Москве надворным судьёю[466] и пользовавшийся видным положением в обществе. С Гончаровыми он был давно знаком по Калужской деревенской жизни. Из одного письма Пушкина к его жене (No 55) видно, что сия последняя прочила Хлюстина в супруги сестре своей[467].

Раздосадованный Сенковским Пушкин неосторожно поговорил с Хлюстиным и 4 февраля 1836 г. получил от него следующее письмо:

Первое письмо С. С. Хлюстина к А. С. Пушкину[468]

М. г. Я только приводил в разговоре замечания Г. Сеньковского, смысл которых состоял в том, что вы "обманули публику". Вместо того, чтобы видеть в этом с моей стороны простое повторение или ссылку, вы нашли возможным почесть меня за отголосок г. Сеньковского; вы в некотором роде сделали из нас соединение, которое закрепили следующими словами: "Мне всего досаднее, что эти люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев, каков Сеньковский". В выражении: эти люди -- разумелся я. Тон и горячность вашего голоса не допускали никакого сомнения в вашем намерении, даже если бы логика допускала неопределённость значения. Но то, что повторялись нелепости, не могло, разумно говоря, вас беспокоить; следовательно, вам показалось, что вы нашли во мне и слышали их отголосок. Оскорбление было довольно ясное: вы делали меня участником "нелепостей свиней и мерзавцев". Впрочем, к стыду моему или к моей чести, я не признал или не принял оскорбления и ограничился ответом, что если вы непременно хотите дать мне участие в выражении: "обманывать публику", то его я вполне принимаю на свой счёт, но что я отказываюсь от приобщения меня к "свиньям и мерзавцам". Соглашаясь таким образом, и против моей воли, сказать вам, что вы "обманываете публику" (литературно, потому что всё время шёл вопрос о литературе) , наибольшее, что я делал -- это только обиду литературную. Ею я отвечал и давал себе удовлетворение за обиду личную. Надеюсь, что я предоставил себе роль достаточно добродушную и довольно миролюбивую, так как, даже при взаимности оскорблений, ответное никогда не равняется начальному, в котором именно заключается сущность обиды. А между тем и после этого вы всё-таки обратились ко мне со словами, возвещавшими фешенебельную встречу: "Это через чур", "это не может так окончиться", "мы увидим" и т. д. Я ждал доселе исхода этих угроз. Но так как я не получал от вас никаких известий, то теперь мне следует просить от вас удовлетворения:

1) в том, что вы сделали меня участником в нелепостях свиней и мерзавцев.

2) в том, что вы обратились ко мне с угрозами (равнозначащими вызову на дуэль), не давая им далее ходу.

3) в неисполнении относительно меня правил требуемых вежливостью: вы не поклонились мне, когда я уходил от вас.

Имею честь быть, милостивый государь, вашим покорнейшим и послушным слугою

С. Хлюстин

С. П. Б. Владимирская, No 75,

4 февраля 1836.

Ответ А. С. Пушкина С. С. Хлюстину

М. г. Позвольте мне восстановить некоторые пункты, по которым, мне кажется, вы ошибаетесь. Я не помню, чтобы вы приводили какую-либо ссылку из той статьи. Заставило же меня объясняться, может быть, с излишнею горячностью, ваше замечание, что я напрасно накануне принял к сердцу слова Сеньковского. Я вам отвечал: "Я не сержусь на Сеньковского; но мне нельзя не досадовать, когда порядочные люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев". Вас отожествлять с свиньями и мерзавцами -- несомненно нелепость, которая не могла ни прийти мне в голову, ни даже сорваться с языка моего при всём жару спора. К моему великому удивлению вы мне возразили, что вы вполне принимаете за ваш счёт обидную статью С. и именно выражение "обманывать публику". Я тем менее был подготовлен к такому заявлению, исходящему от вас, что ни накануне, ни при последнем нашем свидании вы ничего ровно не сказали мне такого, что могло бы относиться к статье журнала. Мне показалось, что я вас не понял, и просил вас объясниться, что вы и сделали в тех же выражениях. Тогда я имел честь заметить вам, что то, чтС вы высказали, совершенно изменяет вопрос, и я замолчал. Расставаясь с вами, я вам сказал, что я не могу оставить это без последствий. Это может быть сочтено вызовом, но не угрозою. Ибо, наконец, я вынужден повторить: я могу пренебречь словами какого-нибудь Сеньковского, но я не могу презирать их, как только человек подобный вам принимает их на себя. Вследствие сего я поручил г. Соболевскому просить вас от моего имени просто-напросто взять ваши слова назад, или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством тому, насколько мне последнее решение было противно, то, что я сказал именно Соболевскому, что я не требовал извинений. Мне прискорбно, что г. Соболевский во всём этом поступил со свойственною ему небрежностью.

Что касается до того, что я невежливо не поклонился вам, когда вы от меня уходили, прошу вас верить, что была рассеянность совершенно невольная и в которой я от всего сердца прошу вас меня извинить. Имею честь быть вашим покорнейшим и послушным слугою

А. Пушкин

4 февраля

Второе письмо С. С. Хлюстина к А. С. Пушкину

М. г., в ответ на поручение, данное вами г. Соболевскому и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, я имею честь сообщить вам, что мне невозможно взять назад что-либо из того, что я сказал, полагая, что я достаточно в моём первом письме объяснил причину, по которой я так действовал. По отношению к обычному удовлетворению, о котором вы мне говорите, я нахожусь в вашем распоряжении.

Что касается меня лично, прося вас принять на себя труд припомнить включённые в моё письмо три пункта, которыми я счёл себя вами оскорблённым, я имею честь отвечать вам, что по третьему я считаю себя вполне удовлетворённым.

Относительно же первого, уверений, вами даваемых, что у вас не было в мысли приобщать меня к св... и проч., мне недостаточно. Все мои воспоминания и все мои рассуждения заставляют меня продолжать думать, что ваши слова выражают обиду даже в том случае, если в вашей мысли её не было. В противном случае я не мог бы оправдать в собственных глазах взятую на себя солидарность с оскорбительною статьёю, побуждение, которое с моей стороны не было ни невольным, ни пылким, но совершенно спокойным. Мне предстоит, следовательно, просить ясно выраженных извинений в приёмах, которые справедливо я должен был счесть за оскорбление, вами (к великому моему удовольствию) в сущности отрицаемое.

Я признаю, как и вы, милостивый государь, что во втором пункте была с моей стороны ошибка и что я счёл за угрозы выражения, которые могли быть приняты только за "вызов" (текст вашего письма). За таковый я их принимаю. Но если смысл их был не таков, какой вам угодно придавать, то мне также надо ожидать от вас извинений по поводу этого досадного недоразумения, потому что я думаю, что вызов, хотя бы ненамеренно заявленный и оставленный без последствий, равнозначущ оскорблению. Имею честь быть, милостивый государь, вашим покорнейшим и послушнейшим слугою

С. Хлюстин

4 февраля.

Письма эти, прибавляющие новую черту к биографии Пушкина и к разнообразной и поучительной истории его житейских столкновений, сохранились у дочери С. С. Хлюстина, Веры Семёновны Анненковой и ею доставлены в Русский Архив.

Дело кончилось миром. Но Пушкин не забыл "Вастолы" и в первой книжке своего "Современника" поместил следующую заметку (стр. 303):

"В одном из наших журналов дано было почувствовать, что издатель Вастолы хотел присвоить себе чужое произведение, выставляя своё имя на книге, им изданной. Обвинение несправедливое: печатать чужие произведения, с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось. Это называется издавать. Слово ясно. По крайней мере до сих пор другого не придумано. В том же журнале сказано было, что ""Вастола" переведена каким-то бедным литератором, что А. С. П. только дал ему напрокат своё имя и что лучше бы сделал, дав ему из своего кармана тысячу рублей". Переводчик Виландовой поэмы, гражданин к литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. Он мог поручить другому приятный труд издать свою поэму, но конечно бы не принял милостыни от кого бы то ни было. После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить могло подать повод к намёкам столь оскорбительным".

Под этою заметкою не означено имени; но в последней книжке "Современника", вышедшей в исходе ноября, в числе поправок сказано, что это произошло от того, что первая книжка печаталась в отсутствие издателя и что заметка писана именно Пушкиным. Вероятно, переводчик "Вастолы" пожелал такого заявления. Кто он, нам неизвестно. Вероятно, петербургские старожилы знают. Просим о сообщении в Русский Архив.

Примечания

Впервые опубликовано в "РА". 1884. No 2. С. 441--452.

ПРИМЕЧАНИЯ

Условные сокращения:

ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский Дом), рукописный отдел.

ПСС -- Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т.-- М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937--1949.

"Пушкин в воспоминаниях" -- А. С. Пушкин в воспоминаниях современников.-- T. 1--2.-- М., 1974.

"РА" -- "Русский Архив".

"Рассказы о Пушкине" -- Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851--1862 гг./Вступ. ст. и примеч. М. Цявловского.-- М., 1925.

ЦГАЛИ -- Центральный гос. архив литературы и искусства.

[462] "Московский наблюдатель" не был запрещён после опубликования стихотворения Пушкина, но цензурное давление на него усилилось.

[463] Из стих. "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье"), 1830 г.

[464] Переводчик "Вестолны" -- Е. П. Люценко.

[465] Цензурное дозволение П. Гаевского 12 марта 1835.

[466] Поступление человека высокообразованного и независимого на такую должность считалось почти что гражданским подвигом. Московский генерал-губернатор князь Д. В. Голицын говаривал: "Настоящими судьями у меня были только Пущин да Хлюстин".

[467] Письмо от 27 июня 1834 г., из Петербурга в имение Гончаровых Полотняный Завод, где тогда находилась Наталия Николаевна с детьми. С. С. Хлюстин был соседом Гончаровых по имению.

[468] Переписка Пушкина и Хлюстина по-французски. Перевод П. И. Бартенева. Ср.: ПСС.-- Т. 16.-- С. 79--80, 80--81, 81--82. Перевод -- с. 379, 379--380, 380--381.

Свидетелем столкновения Пушкина с Хлюстиным был Г. П. Небольсин. См. его воспоминания в публикации: Вайнштейн А. Л., Павлова В. П. Пушкин в воспоминаниях Г. П. Небольсина // Временник Пушкинской комиссии. 1969.-- Л., 1971.-- С. 71.

Оставить комментарий Бартенев Петр Иванович (bmn@lib.ru) Год: 1884 Обновлено: 21/08/2024. 22k. Статистика. Статья: Критика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Бартенев Петр Иванович А. С. Пушкин и С. С. Xлюстин