Белинский Виссарион Григорьевич
Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 3.53*242  Ваша оценка:

  

В. Г. Белинский

Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова

   Собрание сочинений в девяти томах
   М., "Художественная литература", 1979
   Том четвертый. Статьи, рецензии и заметки. Март 1841 -- март 1842
  
   ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Сочинение М. Лермонтова. Издание второе. Санкт-Петербург. В типографии Ильи Глазунова и Ко. 1841. Две части. В 12-ю д. л. В I-й части VI и 250, во II-й -- 173 стр.
  
   Давно ли приветствовали мы первое издание "Героя нашего времени" большою критическою статьею1 и, полные гордых, величавых и сладостных надежд, со всем жаром убеждения, основанного на сознании, указывали русской публике на Лермонтова, как на великого поэта в будущем, смотрели на него, как на преемника Пушкина в настоящем!.. И вот проходит не более года, -- мы встречаем новое издание "Героя нашего времени" горькими слезами о невозвратимой утрате, которую понесла осиротелая русская литература в лице Лермонтова!..2 Несмотря на общее, единодушное внимание, с каким приняты были его первые опыты, несмотря на какое-то безусловное ожидание от него чего-то великого, -- наши восторженные похвалы и радостные приветы новому светилу поэзии для многих благоразумных людей казались преувеличенными...3 Слава их благоразумию, так много теперь выигравшему, и горе нам, так много утратившим!.. В сознании великой, невознаградимой утраты, в полноте едкого, грустного чувства, отравляющего сердце, мы готовы великодушно увеличить торжество осторожного в своих приговорах сомнения и охотно сознаться, что, говоря так много о Лермонтове, мы видели более будущего, нежели настоящего Лермонтова, -- видели Алкида, в колыбели удушающего змей зависти, но еще не Алкида, сражающего ужасною палицею лернейскую гидру...4 Да, все написанное Лермонтовым еще недостаточно для упрочения колоссальной славы и более значительно как предвестие будущего, а не как что-нибудь положительно и безотносительно великое, хотя и само по себе все это составляет важный и примечательный факт, решительно выходящий из круга обыкновенного. Первые лирические пьесы: "Руслан и Людмила" и "Кавказский пленник", еще не могли составить славы Пушкина как великого мирового поэта; но в них уже виделся будущий создатель "Цыган", "Онегина", "Бориса Годунова", "Моцарта и Сальери", "Скупого рыцаря", "Русалки", "Каменного гостя" и других великих поэм... Толпа судит и делает свои приговоры задним числом; она говорит, когда уже не боится проговориться. Толпа идет ощупью и о твердости встреченного ею предмета судит по силе толчка, с которым наткнулась на него. Оставляя за толпою право видеть вещи не иначе, как оборачиваясь назад, не будем отнимать права у людей заглядывать вперед и -- по настоящему предсказывать о будущем... Всякому свое: толпе кричать, людям мыслить... Пусть же кричит она, а мы снова повторим: новая, великая утрата осиротила бедную русскую литературу!..
   Самые первые произведения Лермонтова были ознаменованы печатаю какой-то особенности: они не походили ни на что, являвшееся до Пушкина и после Пушкина5. Трудно было выразить словом, что в них было особенного, отличавшего их даже от явлений, которые носили на себе отблеск истинного и замечательного таланта. Тут было все -- и самобытная, живая мысль, одушевлявшая обаятельно прекрасную форму, как теплая кровь одушевляет молодой организм и ярким, свежим румянцем проступает на ланитах юной красоты; тут была и какая-то мощь, горделиво владевшая собою и свободно подчинявшая идее своенравные порывы свои; тут была и эта оригинальность, которая, в простоте и естественности, открывает собою новые, Дотоле невиданные миры и которая есть достояние одних гениев; тут было много чего-то столь индивидуального, столь тесно соединенного с личностию творца, -- много такого, что мы не можем иначе охарактеризовать, как назвавши "лермонтовским элементом"... Какой избыток силы, какое разнообразие идей и образов, чувств и картин! Какое сильное слияние энергии и грации, глубины и легкости, возвышенности и простоты! Читая всякую строку, вышедшую из-под пера Лермонтова, будто слушаешь музыкальные аккорды и в то же время следишь взором за потрясенными струнами, с которых сорваны они рукою невидимою... Тут, кажется, соприсутствуешь духом таинству мысли, рождающейся из ощущения, как рождается бабочка из некрасивой личинки... Тут нет лишнего слова, не только лишней страницы: все на месте, все необходимо, потому что все перечувствовано прежде, чем сказано, все видено прежде, чем положено на картину... Нет ложных чувств, ошибочных образов, натянутого восторга: все свободно, без усилия, то бурным потоком, то светлым ручьем, излилось на бумагу... Быстрота и разнообразие ощущений покорены единству мысли; волнение и борьба противоположных элементов послушно сливаются в одну гармонию, как разнообразие музыкальных инструментов в оркестре, послушных волшебному жезлу капельмейстера... Но, главное -- все это блещет своими, незаимствованными красками, все дышит самобытною и творческою мыслию, все образует новый, дотоле невиданный мир... Только дикие невежды, черствые педанты, которые за буквою не видят мысли и случайную внешность всегда принимают за внутреннее сходство, только эти честные и добрые витязи букварей и фолиантов могли бы находить в самобытных вдохновениях Лермонтова подражания не только Пушкину или Жуковскому, но и гг. Бенедиктову и Якубовичу...6
   Повторяем: небольшая книжка стихотворений Лермонтова7, конечно, не есть колоссальный монумент поэтической славы; но она есть живое, говорящее прорицание великой поэтической славы. Это еще не симфония, а только пробные аккорды, но аккорды, взятые рукою юного Бетховена... Просвещенный иностранец, знакомый с русским языком, прочитав стихотворения Лермонтова, не увидел бы в их малочисленности богатства русской литературы, но изумился бы силе русской фантазии, даровитости русской натуры... Некоторые из них законно могли бы явиться в свет с подписью имени Пушкина и других величайших мастеров поэзии... "Герой нашего времени" обнаружил в Лермонтове такого же великого поэта в прозе, как и в стихах8. Этот роман был книгою, вполне оправдывавшею свое название. В ней автор является решателем важных современных вопросов. Его Печорин -- как современное лицо -- Онегин нашего времени. Обыкновенно наши поэты жалуются, -- может быть, и не без основания, -- на скудость поэтических элементов в жизни русского общества; но Лермонтов в своем "Герое" умел и из этой бесплодной почвы извлечь богатую поэтическую жатву. Не составляя целого, в строгом художественном смысле, почти все эпизоды его романа образуют собою очаровательные поэтические миры. "Бэла" и "Тамань" в особенности могут считаться одними из драгоценнейших жемчужин русской поэзии; а в них еще остается столько дивных подробностей и картин, в которых с такою отчетливостию обрисовано типическое лицо Максима Максимыча! "Княжна Мери" менее удовлетворяет в смысле объективной художественности. Решая слишком близкие сердцу своему вопросы, автор не совсем успел освободиться от них и, так сказать, нередко в них путался; но это дает повести новый интерес и новую прелесть, как самый животрепещущий вопрос современности, для удовлетворительного решения которого нужен был великий перелом в жизни автора... Но увы! этой жизни суждено было проблеснуть блестящим метеором, оставить после себя длинную струю света и благоухания и -- исчезнуть во всей красе своей...
  
   Прекрасное погибло в пышном цвете...
   Таков удел прекрасного на свете!
   Губителем неслышным и незримым,
   Во всех путях беда нас сторожит,
   Приюта нет главам, равно грозимым;
   Где не была, там будет и сразит.
   Вотще дерзать в борьбу с необходимым:
   Житейского никто не победит.
   Гнетомы все единой грозной силой.
   Нам всем сказать о здешнем счастье: "было!"9
  
   Как все великие таланты, Лермонтов в высшей степени обладал тем, что называется "слогом". Слог отнюдь не есть простое уменье писать грамматически правильно, гладко и складно, -- уменье, которое часто дается и бесталантности. Под "слогом" мы разумеем непосредственное, данное природою уменье писателя употреблять слова в их настоящем значении, выражаясь сжато, высказывать много, быть кратким в многословии и плодовитым в краткости, тесно сливать идею с формою и на все налагать оригинальную, самобытную печать своей личности, своего духа. Предисловие Лермонтова ко второму изданию "Героя нашего времени" может служить лучшим примером того, что значит "иметь слог". Выписываем это предисловие:
  
   Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики. Но обыкновенно читателям нет дела до нравственной Цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас. Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана. Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела орудие более острое, почти невидимое к тем не менее смертельное, которое, под одеждою лести, наносит неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый из них обманывает свое правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы.
   Эта книжка испытала на себе еще недавно несчастную доверчивость некоторых читателей и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно обиделись -- и не шутя, -- что им ставят в пример такого безнравственного человека, как герой нашего времени; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личности!
   "Герой нашего времени", милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили возможности существования всех трагических и романических злодеев, -- отчего же вы не верите в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?
   Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно людей кормили сластями, у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины. Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастию, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить -- это уж бог знает!10
  
   Какая точность и определенность в каждом слове, как на месте и как незаменимо другим каждое слово! Какая сжатость, краткость и вместе с тем многозначительность! Читая строки, читаешь и между строками; понимая ясно все сказанное автором, понимаешь еще и то, чего он не хотел говорить, опасаясь быть многоречивым. Как образны и оригинальны его фразы: каждая из них годится быть эпиграфом к большому сочинению. Конечно, это "слог", или мы не знаем, что такое "слог"...
   Немного стихотворений осталось после Лермонтова. Найдется пьес десяток первых его опытов, кроме большой его поэмы -- "Демон"; пьес пять новых, которые подарил он редактору "Отечественных записок" перед отъездом своим на Кавказ... Наследие не огромное, но драгоценное! "Отечественные записки" почтут священным долгом скоро поделиться ими с своими читателями. Лермонтов немного написал -- бесконечно меньше того, сколько позволял ему его громадный талант11. Беспечный характер, пылкая молодость, жадная впечатлений бытия, самый род жизни, -- отвлекали его от мирных кабинетных занятий, от уединенной думы, столь любезной музам; но уже кипучая натура его начала устаиваться, в душе пробуждалась жажда труда и деятельности, а орлиный взор спокойнее стал вглядываться в глубь жизни. Уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать романическую трилогию, три романа из трех эпох жизни русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени)12, имеющие между собою связь и некоторое единство, по примеру куперовской тетралогии, начинающейся "Последним из могикан", продолжающейся "Путеводителем в пустыне" и "Пионерами" и оканчивающейся "Степями"...13 как вдруг --
  
   Младой певец
   Нашел безвременный конец!
   Дохнула буря, цвет прекрасный
   Увял на утренней заре!
   Потух огонь на алтаре!..14
  
   Нельзя без печального содрогания сердца читать этих строк" которыми оканчивается в 63 No "Одесского вестника" статья г. Андреевского "Пятигорск": "15 июля, около 5-ти часов вечера, разразилась ужасная буря с молниею и громом: в это самое время, между горами Машукою и Бештау, скончался -- лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов. С сокрушением смотрел я на привезенное сюда бездыханное тело поэта"...15
  
   Друзья мои, вам жаль поэта:
   Во цвете радостных надежд,
   Их не свершив еще для света,
   Чуть из младенческих одежд,
   Увял! Где жаркое волненье,
   Где благородное стремленье
   И чувств, и мыслей молодых,
   Высоких, нежных, удалых?
   Где бурные любви желанья,
   И жажда знаний и труда,
   И вы, заветные мечтанья,
   Вы, призрак жизни неземной,
   Вы, сны поэзии святой?
   Быть может, он для блага мира
   Иль хоть для славы был рожден;
   Его умолкнувшая лира
   Гремучий, непрерывный звон
   В веках поднять могла. Поэта,
   Быть может, на ступенях света
   Ждала высокая ступень.
   Его страдальческая тень,
   Быть может, унесла с собою
   Святую тайну, и для нас
   Погиб животворящий глас,
   И за могильною чертою
   К ней не домчится глас времен --
   Благословения племен!16
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

  
   В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
   Анненков -- П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960.
   Белинский, АН СССР -- В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.
   ГБЛ -- Государственная библиотека им. В. И. Ленина.
   Герцен -- А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954-1966.
   ГИМ -- Государственный исторический музей.
   ГПБ -- Государственная Публичная библиотека СССР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
   ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.
   КСсБ -- В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I-XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859-1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
   КСсБ, Список I, II... -- Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание "по незначительности своей".
   ЛН -- "Литературное наследство". М., Изд-во АН СССР.
   Панаев -- И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
   ПР -- позднейшая редакция III и IV статей о народной поэзии.
   ПссБ -- В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., под ред. С. А. Венгерова (т. I-XI) и В. С. Спиридонова (т. XII-XIII), 1900-1948.
   Пушкин -- А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962-1965.
   ЦГИА -- Центральный Государственный исторический архив.
  
   Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова. Издание второе... Впервые -- "Отечественные записки", 1841, т. XVIII, No 9, отд. VI "Библиографическая хроника", с. 1-5 (ц. р. 31 августа; вып. в свет 2 сентября). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. V, с. 337-344.
  
   1 Статью о первом издании романа (1840) см.: наст. изд., т. 3, с. 78-150.
   2 Лермонтов погиб на дуэли 15 июля 1841 г. (по ст. стилю).
   3 Белинский имеет в виду прежде всего Н. А. Полевого, который в статье "Несколько слов касательно приговора русским поэтам и прозаикам в "Отечеств<енных> записках" ("Сын отечества", 1840, т. II, с. 663-70) резко полемизировал с высокой оценкой творчества Лермонтова. Белинский отвечал Полевому в статье "Журналистика" (наст. изд., т. 3, с. 415-419). О том, что Лермонтов еще не может претендовать на титул "великого поэта", заявлял О. И. Сенковский (см.: "Библиотека для чтения", 1840, т. XLIII, отд. VI, с. 1-11).
   4 Алкид (Геракл) -- герой древнегреческой мифологии -- еще младенцем задушил двух змей, посланных богиней Герой, чтобы убить его. Уничтожение Лернейской гидры -- второй подвиг взрослого Геракла.
   5 Среди первых стихотворений Лермонтова, появившихся в печати, критик особенно выделял "Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" ("Литературные прибавления к "Русскому инвалиду", 1838, No 18, от 30 апреля).
   6 "Черствый педант" -- С. П. Шевырев, писавший (в рецензии на "Стихотворения М. Лермонтова"), что в поэзии Лермонтова "вам слышатся попеременно звуки то Жуковского, то Пушкина, то Кирши Данилова, то Бенедиктова; примечается не только в звуках, но и во всем форма их созданий... трудно нам доискаться того, что собственно принадлежит ному поэту..." ("Москвитянин", 1841, No, с. 527). Отзыв об этой рецензии см. в письме Белинского В. П. Боткину от 9 апреля 1841 г.
   7 Имеется в виду единственный прижизненный поэтический сборник Лермонтова ("Стихотворения М. Лермонтова". СПб., 1840); в него вошли 26 стихотворений и две поэмы ("Песня про царя Ивана Васильевича..." и "Мцыри").
   8 См. аналогичный тезис в статье о первом издании романа -- наст. изд., т. 3, с. 78-150.
   9 Критик цитирует элегию В. А. Жуковского "На кончину ее величества королевы Виртембергской" (1819).
   10 В данной цитате есть небольшая неточность.
   11 Белинский не мог знать, что неопубликованное наследие Лермонтова было весьма значительным -- и не только за счет ранних стихотворений. При жизни Лермонтова увидело свет не более 40 его стихотворений, но написано им было около 400. Краевский действительно располагал автографами Лермонтова, и после смерти поэта большинство его неизданных произведений публиковалось в "Отечественных записках", в том числе такие шедевры, как "Парус", "Утес", "Сон" ("В полдневный зной в долине Дагестана..."). Краевскому удалось опубликовать лишь отрывки из поэмы "Демон" ("Отечественные записки", 1842, No 6); полностью "Демон" был напечатан лишь в 1856 г. в г. Карлсруэ.
   12 Можно предположить, что об этом замысле Лермонтов рассказал Белинскому во время их встречи в Ордонанс-гаузе, приблизительно датируемой 14 апреля 1840 г. (см.: В. А. Мануйлов. Лермонтов и Краевский. -- ЛН, т. 45-46, с. 370; об этой встрече Белинский писал В. П. Боткину 16 апреля 1840 г.). П. К. Мартьянов передал рассказ М. П. Глебова о беседе с Лермонтовым по дороге к месту дуэли (Глебов был секундантом Лермонтова). Лермонтов говорил, что "выработал уже план... двух романов: одного из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене, и другого -- из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране..." (П. К. Мартьянов. Дела и люди века, т. II. СПб., 1893, с. 93-94; о замысле Лермонтова написать роман "из времен Екатерины II, основанный на истинном происшествии", свидетельствует А. М. Меринский -- "М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников", М., "Художественная литература", 1972, с. 133).
   13 Имеется в виду пенталогия Ф. Купера, открывающаяся романом "Зверобой, или Первая тропа войны". Однако критик не подозревал о существовании этого романа, написанного в один год с данной рецензией (1841), а на русский язык переведенного только в 1848 г. Примечательно, что после свидания с Лермонтовым в Ордонанс-гаузе Белинский сообщал В. П. Боткину в письме от 16-21 апреля 1840 г.: "Я был без памяти рад, когда он сказал мне, что Купер выше В<альтера> Скотта... Я давно так думал..." (см. также: Панаев, с. 136-137).
   14 "Евгений Онегин", гл. 6, строфа XXXI.
   15 Обстоятельства гибели Лермонтова являлись запретной темой для русской печати вплоть до 1858 г.
   16 Критик неточно цитирует XXXVI-XXXVII строфы шестой главы "Евгения Онегина". В XXXVI строфе пропущена 11-я строка: "И страх порока и стыда...". В XXXVII строфе 13-я строка читается: "К ней не домчится гимн времен".

А. Л. Осиповат и Л. С. Пустильник

Оценка: 3.53*242  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

viromtoys.ru - купить премиум домен для вашего бизнеса!
Рейтинг@Mail.ru