Белинский Виссарион Григорьевич
"Северная пчела" - защитница правды и чистоты русского языка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
   Том 9. Статьи и рецензии 1845--1846.
   М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
   

85. "СЕВЕРНАЯ ПЧЕЛА" -- ЗАЩИТНИЦА ПРАВДЫ И ЧИСТОТЫ РУССКОГО ЯЗЫКА.1

   А что нового в нашей литературе, в нашей журналистике? Почти ничего. Если хотите, появился даже новый журнал, но оттого не меньше всё пошло по-старому.2 О собственно литературных новостях поговорим в первой книжке "Отечественных записок" будущего года, в статье: "Русская литература 1845 года". В этой статье укажем мы на всё, что являлось замечательного в наших журналах 1845 года, но собственно о журналах говорить не будем, за исключением новых, или, лучше сказать, нового. Направление, дух, достоинства и недостатки, старых журналов уже известны публике, и нового о них сказать нечего. Пусть каждый из них идет своею дорогою, не мешая нам идти нашею. Но долг вежливости понуждает нас ответить на все прямые и косвенные вопросы, взгляды, прицепки и намеки, обращенные на наш журнал и наши мнения другими журналами. Это мы всегда делали и теперь сделаем в конце года, в виде "Литературных и журнальных заметок", обыкновенно помещаемых нами в отделе "Смеси". Говорили же о нас и наших мнениях только два журнала -- "Москвитянин" и "Северная пчела". С первым мы объясняться не намерены... Другое дело -- "Пчела": она так любит нас, так занята нами, что с нашей стороны было бы очень невежливо за ее годовое к нам внимание не заплатить ей хотя минутным вниманием.
   У "Пчелы", или "Пчелки", как иногда она сама себя называет, много разных претензий. Главнейшие из них -- правдолюбие и отличное знание русского языка. Если поверить ей, то все наши журналы терпеть не могут правды, лгут напропалую, а по-русски не умеют правильно написать двух фраз; только она, только одна "Пчела" любит правду больше всего на свете -- ежеминутно готова умереть за правду и терпит за нее гонения от всей литературной братии; только она, только одна "Пчела" умеет писать по-русски, и без нее русские литераторы давно бы сгубили русский язык. Хорошо или дурно пишем мы по-русски,-- предоставляем судить публике, но как пишет "Пчела", об этом на сей раз мы себе предоставляем судить... Нет не хотим судить, а вместо этого просто представим здесь образчики языка и слога "Пчелы". "Куда бы он ни пошел, что бы он ни делал, таинственный человек тут как тут: в театра (хъ), за обедом, в церкви, на гулянье, подходя к окну, когда просыпался, и затворяя его, когда ложился, везде взор его встречал неизбежного незнакомца" (No 116). Каков взор "Северной пчелы": он умеет подходить к окну, ложиться, затворять окно, просыпаться!!. Удивительный взор! "В парижских газетах исчисляют, чего стоит у них дать концерт какому-нибудь артисту" (No 116). Парижские газеты дают концерты артистам!.. "Сначала мне отвели табачную контору, а чрез несколько дней откажут титул пера; нельзя же всё сделать вдруг" (No 148): откажут титул пера -- по-каковски это? По-русски следовало бы сказать откажут в титуле пера... "Сын обоготворенного Белля, Нин, несчастный супруг Семирамиды, основавший Ниневию, надеясь на свое могущество и богатство, вознамерился сделать свой город столицею мира, царственный город, из которого прославленные цари Фелгаффаласар, Салманасар, Сеннахерив, Аархаддон и Навуходоносор водили полки свои .за покорение Иудеи, Сирии, Палестины, Финикии, Мидии, Египта, Нубии, Эфиопии и наконец Вавилона, роскошествовал Валтасар и утопал в разврате Сарданапал" (No 183)... Как это хорошо сказано: царственный город, из которого роскошествовал Валтасар и утопал в разврате Сарданапал!..-- "Какая великая наука история, если изучать ее философически! Рассматривая прошедшее и настоящее, будущее открывается само собою" (No 183)... Будущее рассматривает прошедшее и настоящее и открывается само собою: что за галиматья!.. -- "У меня болит сердце, когда я вижу по городам разносчиков саек, яблоков?" и пр. (No 174). Если яблоков?, а не яблок, то должно писать: стеклов, а не стекол, селов, а не сел, яйцов, а не яиц и т. д.-- "Всё это кажутся мелочи" (No 185), вместо: всё это Кажется мелочами.-- "Как слышно, первоначальные сметы будут превзойдены" (No 199): что это такое?-- "Заметим только, что вообще до сих пор полагали, что артисты почитают за честь утомляться для публики, изъявляющей свое удовольствие тем, что требует (кто -- публика или то, что?) повторения пьесы" (No 207). Как это складно!..-- "Зубной врач Д. Валленштейн привез с собою столько драгоценностей, что в две недели или более, что он здесь, еще не успел разобрать и рассортировать всего в своей квартире" (No 207). Такого периода не разберешь и в три недели!.. "У г. Лемольта найдете огромную коллекцию нежнейших медальонов и барельефов из этой массы, допускающей теперь за довольно дешевую цену украшать письменный стол" и проч. (No 207).-- "Дороги Северной пчеле" никто не заступит, и она довольно опытна для того, чтоб знать, что на Руси простора вдоволь и что хулою чужого издания не улучшишь своего собственного" (No 237). Как жаль, что "Пчела" не довольно опытна для того. чтоб правильно и складно писать по-русски, или уже знать, что это искусство ей не далось и что не ее дело учить других тому, что другие знают лучше ее!.. "Но, поступая с величайшим беспристрастием и руководствуясь одною общею пользою, как то делает "Северная пчела", этим средством оказывается большая услуга публике и вознаграждается искусство и честность. Как иногда затруднительно приискать в столице, что нам. нужно, не взирая на тысячи вывесок и объявлений! Например, мы, петербургские старожилы, пошли на днях отыскивать несколько вещей, нужных для псовой охоты, и не нашед, что нам было нужно, решились отыскать хорошего слесаря и заказать ему вещи. Зашед в последний раз в один магазин (на Невском проспекте), где на окне стояли ружья, мы просили указать нам искусного слесаря, но приказчик, узнав, что нам нужно, сказал: "Извольте идти в магазин г. Ржецицкого, в Большой Мещанской, в доме Кракау, на заломе улицы, наискось ломбарда: тут вы найдете всё, что нужно для охоты"" (нумер 255). Ай-да русский язык -- что ни слово, то Цицерон с языка!.. И эти ошибки мы случайно встретили только в девяти нумерах "Северной пчелы". Что же, если б собрать все 300 нумеров, составляющих годовое ее издание? Какой бы отличный кодекс русского языка можно было составить из них для забавы читателей!..
   Но так пишут, может быть, только сотрудники "Пчелы": теперь посмотрим, как правильно пишет главный редактор ее и великий русский грамматик, г. Греч. "Достойно замечания, что почти все здешние полковые музыканты не природные французы, а уроженцы немецкой провинции ее (кого?), Алзации" (нумер 205). "Один услужливый экзекутор добыл нам хорошее место, но, на беду нашу, окна этой залы идут на пабережную Сены" (нумер 221). "В 1839 г. он сделал второй банкрот на острове Джерси" (там же). Но довольно -- всего не перечтешь, не выпишешь! А любопытно бы! Какая драгоценная книжка для примеров какографии набралась бы из фраз "Пчелы" -- этой, как она сама себя величает (нумер 222), хранительницы и блюстительницы чистоты и правильности драгоценнейшего народного достояния -- русского языка!..
   Постоянною целью нападений "Пчелы", по части искажения русского языка, служит преимущественно "Библиотека для чтения", а по части изящной литературы и понятий о ней -- Гоголь, "Отечественные записки" и "Физиология Петербурга".
   О "Физиологии Петербурга" "Пчела" говорила несколько раз и два раза разбирала ее. Приговор ее был тот, что эта книга никуда не годится, что всё напечатанное в ней бездарно, пошло, глупо, плоско, грязно. Так из чего же бы и хлопотать? Стоит ли несколько раз говорить о плохой книге? Но у "Пчелы" своя логика! По ее мнению, в России не было и нет писателя бездарнее и грязнее Гоголя, а между тем ни о ком, кроме своих издателей, так много и так часто не говорит она... По ее мнению, на Руси не было и нет журнала хуже "Отечественных записок", а между тем только о них и твердит она вот уже слишком семь лет... Итак, довольно подозрительно, чтоб "Физиология Петербурга" раздражила "Пчелу" своими недостатками, а не чем-нибудь другим. Мы даже можем сказать, чем именно. Во-первых, тем, что авторы статей, из которых состоит "Физиология Петербурга", пишут в духе современного направления русской литературы, а не так, как писали назад тому лет пятнадцать... Это первая причина; вторая заключается в том, что большая часть статей "Физиологии Петербурга" принадлежит сотрудникам "Отечественных записок". После этого кто же не согласится, что "Пчела" не может ничего хорошего видеть в "Физиологии Петербурга"... И вот в 234 ее нумере снова является грозная статья на эту книгу. Статья начинается изъявлением удивления, что г. Некрасов мог быть редактором этой книги. А почему же бы он не мог быть ее редактором, как и всякий другой? -- спросите вы. "Пчела" отвечает вам на это, что "быть редактором сочинения значит иметь право исправлять и переделывать его". Вот новость! В "Северных цветах", альманахе, издававшемся покойным Дельвигом, помещались статьи Пушкина и Жуковского: значит Дельвиг исправлял и переделывал их? Не думаем! И г. Некрасов не почел себя вправе коснуться ни одной статьи, напечатанной в его сборнике. Редактор сборника -- не то, что редактор журнала. По общему мнению, быть редактором сборника, значит набрать статей, сделать им выбор и расположить их, а потом присмотреть за изданием. Так и поступил г. Некрасов, и для этого ему не нужно было иметь никаких особенных прав и преимуществ. Доказав (выписками по две строки, по нескольку слов, а иногда и по слову из той или другой страницы), что статья "Петербург и Москва" (NB. написанная одним из постоянных сотрудников "Отечественных записок") никуда не годится и хуже всего худого на свете, рецензент "Пчелы" разбирает статью г. Некрасова "Петербургские углы", бранит ее и называет г. Некрасова "питомцем новейшей школы, образованной г. Гоголем, школы, которая стыдится чувствительного, патетического, предпочитая сцены грязные, черные" (нумер 226).3
   Видите ли: во всем этом один смысл, одна мысль, одно чувство, которое можно назвать болезненною досадою, бессильною злобою на существование Гоголя и "Отечественных записок"... Выставляя эти факты, мы не имеем намерения ни спорить с "Северною пчелою", ни защищаться против нее, и еще менее имеем в виду отстаивать от нее "Физиологию Петербурга". В свое время и в своем месте мы сказали наше мнение об этой книге, при котором остаемся и теперь, не имея нужды ни изменять его, ни повторять...4 И всему этому причиною Гоголь, как поэт, давший новое направление русской литературе, и "Отечественные записки", своею критикою теоретически развивающие и поддерживающие это направление! Но слова "Северной пчелы" об основанной Гоголем школе требуют некоторых пояснений. Что эта школа стыдится чувствительного -- правда, потому что чувствительное, или сантиментальное теперь -- то же, что пошлое, и его любит только школа, которая мы не знаем кем основана, но которая порождает нелепые и вздорные произведения, вроде "Аристократки" г. Леопольда Бранта и других. Но чтоб основанная Гоголем школа стыдилась патетического, это решительно ложь. Где больше патетического, как не в сочинениях Гоголя: "Тарас Бульба", "Старосветские помещики", "Невский проспект" и "Шинель"? Что же касается до грязи... светские кружки средней руки ведь считают же за непристойность то, что принято в большом свете за хороший тон, и считают же за хороший тон, что в большом свете считается дурным тоном. Это бывает и в литературе. Было время, когда французы называли Шекспира пьяным дикарем, а его творения -- навозными кучами, в которых случайно попадаются жемчужины...5
   Не менее забавна в "Северной пчеле" рецензия на две книжки "Библиотеки для чтения" нынешнего года. Эта рецензия также помещена в трех нумерах "Северной пчелы" и явно писана одною и тою же рукою, как и длинная рецензия на "Физиологию Петербурга". Она особенно наполнена жалобами на то, что большая часть вновь выходящих книг предается в журналах безусловному осуждению. Особенно занимательны в этой статье строки: "Некоторые авторы, почему-либо очень не понравившиеся иным журналам, преследуются в них постоянно, с ожесточением систематическим и беспардонным; этих писателей беспрерывно бранят, хотя бы они и ничего не издавали вновь: надобно же задать острастку!"6 (No 252). Как слышится в этих словах голос сочинителя, который на себе самом испытал всю горечь этой истины! В самом деле, во всякой литературе есть эти несчастные сочинители, которым весь мир -- смертельный враг, но они сами виноваты: сами лезут на опасность, не переставая издавать сочинение за сочинением. Так иной сочинитель этого рода издает книжку плохих повестей -- ее сотте de raison {как и следовало ожидать (франц.).-- Ред.} раскритикуют: тут бы следовало ему и замолчать -- нет, куда! он пишет книгу против своих рецензентов, доказывая в ней существование какого-то заговора против него, тогда как ни один рецензент, до появления плохих повестей, не знал о его существовании.7 Потом сочинитель сам делается критиком и рецензентом, вопиет о том, что русская литература упала от самих литераторов. Напрасно будете вы ему доказывать, что русская литература и не думала падать, а что пали только плохие его повести; что иностранные литераторы тоже беспрестанно спорят и даже ссорятся друг с другом, и, однако ж, тем не менее литература находится там в цветущем состоянии; и что несправедливо требовать, чтоб русские литераторы были не людьми, а ангелами и превосходили своими добродетелями литераторов всех других стран. Он вопиет свое и гордо выставляет в пример свою "добросовестность с легким оттенком безобидной иронии".8 Но публика не обращает никакого внимания на эти жалобы, и новые сочинения его делаются добычею букинистов.
   Так как, говоря о "Пчеле", мы преимущественно имеем в виду доставить материалы для будущего историка русской литературы, то и заключаем нашу статью таким фактом, за который не только будущий историк литературы, но и будущий историк просвещения, образования и нравов нашей эпохи будет нам особенно благодарен. Это оригинальные мысли фельетониста "Северной пчелы" (Ф. Б.), возбужденные в нем по случаю сооружения памятника Бетховену. Выписываем вполне этот удивительный образец газетной философии, фельетонного глубокомыслия (No 219):
   
   При всей любви нашей к музыке, мы не разделяли вовсе печатных восторгов по случаю сооружения памятника Бетговену, посреди городской площади, в Бонне. Памятники па площадях, среди народа, должны воздвигаться только мужам с народным именем, защитникам отечества, благодетелям и просветителям человечества. Ставьте памятники великим артистам и художникам в музеях, в академиях, в театрах, словом, в местах, где собираются люди на торжество искусств -- это дело; но на площади должен стоять памятник мужа, которого подвиги или творения были бы в памяти потомства. Памятник на площади ставится для того, чтоб согревать сердце, воспламенять ум и служить уроком потомству. Тогда памятник священ для народа, когда отец может указать на него сыну, примолвив: вот пример тебе! А что сказать, указывая на памятник Бетговена? Разве запеть мотив из "Фиделио" (между нами -- прескучной оперы) или вспомнить какую-нибудь симфонию!!! -- Когда в Риме ставили памятники бойцам и скоморохам, тогда уже Рим отжил свою славу! -- Цивилизация, когда состареется, переходит в детство. Выставила ли Германия памятники всем своим героям от Арминия или Германа до поэта-воина Кернера, от Лейбница, Кеплера до Гёте? Эта монументомания дошла в Западной Европе до смешного. Во Франции в каждом местечке воздвигают памятники известным чем-либо соотчичам, и даже воздвигнули памятник фермеру Иармантье за введение во Франции возделывания картофеля! Пусть бы поставили бюст его в первой парижской ресторации -- ни слова; но если ставить на площади памятники всем, кто ввел картофель, капусту, кто выдумал подовые пироги или написал прекрасную симфонию, то истинным героям уж надлежит воздвигать храмы, как было в древности. Пусть бы Франция воздвигнула памятник доктору Паризе, который подвергал жизнь свою явной опасности при исследовании средств к прекращению чумной заразы; пусть Англия ставит памятник доктору Дженнеру за открытие прививания коровьей оспы, мы преклоним чело пред благодетелями человечества! Но памятники всякой известности возвысят неизвестность. Хотите непременно, чтоб лик известного вашего соотечественника украшал площадь, поставьте его на колодезе (как памятник Мольера в Париже) или в нише какого-нибудь богоугодного заведения, тогда я не скажу ни слова. Наша юная русская образованность весьма разборчива, и наши русские памятники достойны славы народной. Монумент Петра Великого, Александровская колонна, памятники Пожарского и Минина, Суворова, Румянцева, Кутузова, Барклая де Толли, Ломоносова, Державина, Карамзина, Крылова -- суть памятники во славу России и человечества! Я готов называть Бетговсна необыкновенным, удивительным человеком, даже знаменитым, но великим мужем не назову. Величие не в нотах -- а в душе, в уме!9
   
   Восклицательный знак и шесть точек!.. Сочинитель как будто сам удивляется собственным словам своим... Боже мой! Чего не терпит бумага, и как для иных сочинителей хорошо, что с подобных мнений не берут пошлины... Надо поставить памятник Кернеру, поэту средней руки,-- и не надо ставить памятника величайшему из гениев мызыкального мира!.. Величие не в нотах, а в душе, в уме! Видно, фельетонист и не слыхивал, что иногда душа и ум бывают в нотах, как бывают они в мраморе, в красках, в печатных буквах!.. Но довольно! старых материалов у нас бездна, новые "Северная пчела" не замедлит представить, а впереди времени еще много...
   
   1. "Отеч. записки" 1845, т. XLIII, No 12 (ценз. разр. 30/XI), отд. VIII, стр. 116--121. Без подписи.
   2. Белинский имеет в виду "Финский вестник", издававшийся с начала 1845 г. Ф. К. Дершау. Подробнее о нем см. в обзоре "Русская литература в 1845 году" (н. т., стр. 404).
   1. Всё это на страницах 234, 235 и 236 номеров "Сев. пчелы" говорил Л. В. Брант, скрывшийся под литерами Я. Я. Я.
   4. Свое мнение о "Физиологии Петербурга" Белинский высказал в двух статьях, посвященных этому сборнику; в них же он попутно остановился на отзыве Ф. Булгарина о "Физиологии Петербурга" (н. т., NoNo 16 и 39).
   5. "Пьяным дикарем" называл Шекспира Вольтер (см. ИАН, т. I, примеч. 661).
   6. Цитата из фельетона Л. В. Бранта.
   7. Л. В. Брант выпустил в 1839 г. "Воспоминания и очерки жизни", которые были раскритикованы почти всеми журналами. Против своих рецензентов Л. В. Брант в том же году выступил с брошюрой "Петербургские критики и русские писатели. Несколько, мыслей о современном состоянии русской литературы в отношении критики". Белинский высмеял эту брошюру в двух рецензиях (ИАН, т. IV, NoNo 6 и 10).
   8. Потерпев неудачу с повестями и с брошюрой "Петербургские критики и русские писатели", Л. В. Брант в 1842 г. выпустил в свет две новые брошюры: "Опыт биографического обозрения, или очерк последнего полугодия русской литературы, с октября 1841 по апрель 1842" (СПб., 1842) и "Несколько слов о периодических изданиях русских".
   Обе эти брошюры он разослал бесплатно при газетах. Белинский подверг новые брошюры Л. В. Бранта беспощадной критике (ИАН, т. VI, No 37).
   9. В цитате есть небольшие погрешности против текста подлинника.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru