Богданович Ангел Иванович
Критические заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Воспоминания г. Мертваго "Не по торному пути".- Чего искали лет пятнадцать назад и чего ищут теперь.- Французский "пролетарий" и русский общинник.- "Мысли о школьном и домашнем воспитании" Л. Келльнера.- Как понимают значение учителя в Германии и у нас.- "Историческое Обозрение" т. восьмой.- Благородное соревнование.- Новые программы для самообразования.- Некоторые их особенности и общая односторонность.

   

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Воспоминанія г. Мертваго "Не по торному пути".-- Чего искали лѣтъ пятнадцать назадъ и чего ищутъ теперь.-- Французскій "пролетарій" и русскій общинникъ.-- "Мысли о школьномъ и домашнемъ воспитаніи" Л. Келльнера.-- Какъ понимаютъ значеніе учителя въ Германіи и у насъ.-- "Историческое Обозрѣніе" т. восьмой.-- Благородное соревнованіе.-- Новыя программы для самообразованія.-- Нѣкоторыя ихъ особенности и общая односторонность.

   Когда люди старѣются, она пишутъ воспоминанія, въ которыхъ съ перваго слова заявляютъ, что прежде было все лучше. О солнце свѣтило тогда ярче, и люди были добрѣе, умнѣе, великодушнѣе, а, главное, жилось веселѣе, бодрѣе и легче. Отдалъ дань этой общечеловѣческой слабости и г. Мертваго въ своихъ, вообще, очень интересныхъ воспоминаніяхъ -- "Не по торному пути", посвященныхъ его блужденіямъ по свѣту, въ поискахъ за лучшимъ разрѣшеніемъ хозяйственныхъ вопросовъ. "Пятнадцать лѣтъ тому назадъ,-- говоритъ онъ,-- въ Россіи были еще всякіе вопросы, которые мучили, волновали; эти вопросы заставляли искать отвѣта и не нашли еще тогда себѣ разрѣшенія въ игрѣ въ винтъ и кутежахъ. "Было время, а теперь другое", говоритъ поговорка. У всякаго былъ свой вопросъ, всякій искалъ своего raison d'être и всякій разрѣшалъ его по своему". Въ его словахъ есть доля правды. Положимъ, и теперь всякихъ вопросовъ хоть отбавляй, но правъ авторъ, что теперь мы равнодушнѣе къ нимъ и не очень утруждаемъ себя исканіемъ отвѣтовъ, предпочитая плыть по теченію, которое куда-нибудь да вынесетъ...
   Г-на Мертваго волновали и интересовали вопросы сельскохозяйственные. Тогда всѣхъ привлекали статьи покойнаго Энгельгардта, для многихъ явившіяся своего рода откровеніемъ. Перечитывая ихъ теперь, намъ уже трудно понять, что такъ увлекало читателей 70-хъ годовъ, которымъ эти статьи словно открывали новый міръ, куда, по обычаю русскихъ людей, немедленно началось паломничество. Въ Батищево, имѣніе Энгельгарда, одни шли съ вѣрою обрѣсти "спасеніе души", какъ, спустя нѣсколько лѣтъ, другіе шли съ тою же цѣлью въ Ясную Поляну. Иные имѣли въ виду болѣе простыя и практическія задачи: они хотѣли поучиться, какъ вести хозяйство въ деревнѣ, откуда до сихъ поръ всѣ бѣжали, кромѣ кулака. Къ числу послѣднихъ принадлежалъ и г. Мертваго, рисующій нѣсколько любопытныхъ очерковъ изъ своего пребыванія въ Батищевѣ. Но насъ интересуютъ не они, а тѣ "тонконогіе",-- какъ ихъ прозвали крестьяне,-- которые въ земледѣльческой химіи видѣли средство для "спасенія души", а въ фосфоритѣ -- рычать, съ помощью котораго они намѣревались вознести русскую деревню на небывалую высоту.
   Подумаешь, съ какой простотой разрѣшались тогда вопросы. Но эта простота характерна не только для тогдашняго времени. Черезъ всю краткую исторію русской интеллигенціи проходитъ красною нитью общая черта "тонконогихъ" -- необыкновенное легкомысліе, съ которымъ мы хватаемся за всякія средства для спасенія души. Начиная съ діалектики Гегеля, въ которой еще Бѣлинскій видѣлъ одну изъ панацей (положимъ, быстро отъ нея отказавшійся), и до самоновѣйшаго видоизмѣненія ея -- "марксизма",-- мы твердо уповаемъ, что можемъ изыскать средство, которое насъ "спасетъ". То и дѣло проявляются пророки, благодѣтельствующіе грѣшнаго обывателя новымъ средствомъ, и немедленно являются послѣдователи, съ восторгомъ хватающіе "новое слово", какъ принято у насъ называть открытія, до которыхъ русскій человѣкъ "своимъ умомъ дошелъ". Иногда это бываетъ трогательно, но въ огромномъ большинствѣ случаевъ -- смѣшно, обнаруживая въ насъ отсутствіе того, что европейцы называютъ "убѣжденіями". Это тоже отличительная наша черта,-- полная свобода отъ всякихъ убѣжденій, хотя и нѣтъ въ мірѣ другого общества, въ которомъ такъ горячо и много говорили бы насчетъ убѣжденій, какъ въ нашемъ.
   Отчего это зависитъ? Причины такого печальнаго явленія, этой неустойчивости русской "души", скрыты глубоко въ условіяхъ нашего общественнаго быта и, прежде всего, въ слабости нашей культуры. Европеецъ, появляясь на свѣтъ божій, уже несетъ въ себѣ зародышъ тѣхъ прочно-сложившихся взглядовъ и убѣжденій, которыя его дѣды и отцы завоевали въ свое время, выносили въ себѣ и кровью заплатили за нихъ. Въ путешествіяхъ нашихъ туристовъ часто встрѣчаются насмѣшки надъ нѣкоторыми особенностями европейцевъ. Больше всего достается англичанамъ, которые нигдѣ не измѣняютъ своимъ привычкамъ. Ничего подобнаго у насъ нѣтъ, откуда и проистекаетъ наша чрезвычайная воспріимчивость и неустойчивость. "Общій характеръ націй,-- замѣчаетъ г. Мертваго, -- опредѣляется не возможностью извѣстнаго направленія, но уже сложившимся направленіемъ въ данный историческій моментъ. Теперь пока мы еще можемъ называть себя націей чиновничьей -- служебной". А взгляды, тѣмъ болѣе убѣжденія, вовсе не нужны чиновничьей средѣ, которая обязана выполнять и слѣдовать предписаніямъ начальства. То же самое происходитъ и въ интеллигенціи, гдѣ роль начальства сегодня изображаетъ Энгельгардтъ, завтра Толстой, послѣ завтра Марксъ. Каждому изъ нихъ русскій интеллигентъ воздаетъ слѣдуемое, и такъ, какъ, въ сущности, къ ихъ "предписаніямъ" онъ относится также легко, какъ легко увлекается ими, то въ концѣ концовъ.онъ оказывается въ той или иной канцеляріи, гдѣ вчерашній "марксистъ" или "народнику" съ усердіемъ выводить отношенія и подшиваетъ "входящія" и "исходящія"...
   Г. Мертваго, послѣ своихъ батищевскихъ опытовъ -- изображать работника изъ "тонконогихъ", направился въ Европу и, между прочимъ, въ Парижъ, гдѣ поступилъ въ работники къ огороднику. Чему и какъ онъ тамъ, учился,-- интересующихся отсылаемъ къ его книгѣ, вполнѣ заслуживающей такого вниманія. Для насъ здѣсь любопытнѣе всего его сравненія тѣхъ условій, въ которыхъ живетъ европейскій "пролетарій" и нашъ русскій общинникъ. Каждому изъ нашихъ читателей хорошо извѣстно, сколько безкорыстныхъ слезъ пролила русская литература надъ этимъ несчастнымъ "пролетаріемъ", и какъ въ примѣръ ему и поученіе воспѣвала она вашего "общинника". Побывавъ въ роли того и другого, г. Мертваго является довольно компетентнымъ судьей и въ вопросѣ, кому изъ нихъ живется лучше. Когда онъ заявилъ Энгельгардту о своемъ желаніи учиться у него, тотъ прислалъ свои условія, изъ которыхъ выписываемъ слѣдующія; "2) Помѣщаются и харчуются (желающіе работать) вмѣстѣ со всѣми рабочими. Помѣщеніе -- сарай и изба. Харчи -- черный хлѣбъ, щи со свинымъ саломъ, крупникъ или каша. Въ постные дни сало замѣняется коноплянымъ масломъ. По праздникамъ сотка водки. 3) жалованье получаютъ полное или половинное, или ничего, смотря по работѣ. Полное жалованіе іюль, августъ -- 6 р., сентябрѣ -- б р., остальные мѣсяцы по 3 р.".
   Въ письмѣ къ Мертваго Энгельгардтъ пишетъ, что будетъ говорить "ты", ибо "назвался груздемъ -- полѣзай въ кузовъ". Это "ты" чрезвычайно характерно для насъ.
   Г. Мертваго говоритъ дальше, что эти условія были лучшими для рабочихъ всей мѣстности, гдѣ находится Батищево, и крестьяне шли къ Энгельгардту особенно охотно, такъ какъ "харчъ былъ вполнѣ удовлетворительный". Самъ онъ, впрочемъ, какъ и другіе "тонконогіе", не могъ его ѣсть, и пропитывался молокомъ. Если любознательные читатели заглянутъ въ земскіе сборники по текущей статистикѣ, они увидятъ, что условія Энгельгардта, приблизительно, среднія для всей Россіи: вездѣ почти жалованье на хозяйскихъ харчахъ колеблется около 60 р. въ годъ, лѣтомъ около 6--8 р., зимой около 3--4. Рабочими являются вездѣ крестьяне-общинники, и если охотно идутъ на такія условія, значить находятъ ихъ для себя выгодными, ибо ничего лучшаго не имѣютъ. Если бы "общинныя условія" жизни были лучше, это повлекло бы за собой, какъ необходимое послѣдствіе, и повышеніе заработной платы, и улучшеніе содержанія. Связь между тѣми и другими условіями столь ясна, что нѣтъ надобности на ней дольше останавливаться.
   Затѣмъ, спустя два года, г. Мертваго работалъ у хозяина-огородника въ Парижѣ. Жалованье "полнаго работника" на хозяйскомъ содержаніи составляло въ его время 60--65 франковъ въ мѣсяцъ, что по курсу 1882 г. равнялось 25--30 р. А условія содержанія были слѣдующія. Онъ и другой работникъ Поль помѣщались въ особой комнатѣ; "въ ней стояло 2 кровати съ мягкими шерстяными тюфяками; подушка и постельное бѣлье были также отъ хозяевъ". Какъ это напоминаетъ "сарай", гдѣ помѣщались работники Энгельгардта! Работа начиналась въ четыре часа утра, но "прежде чѣмъ идти на работу полагалось выпить полъ-чайнаго стакана коньяку ("по праздникамъ сотка водки!") и закусить его "хлѣбомъ -- это называлось "prendre lagoutte" (капельку пропустить)". Въ 7 часовъ возвращался другой работникъ съ поля, гдѣ онъ бралъ навозъ для огорода, "и мы, прежде чѣмъ разгружать возъ, принимались втроемъ (съ хозяиномъ) "casser la croûte", т.-е. закусывать хлѣбомъ, сыромъ бри съ холодными остатками ужина, запивая ѣду стаканомъ краснаго вина" ("по праздникамъ сотка водки!"). Работа, затѣмъ, продолжалась до 11 часовъ, когда наступало время завтрака. "Подавалось одно кушанье -- какое-нибудь жареное съ соусомъ изъ овощей. И, по обыкновенію, сыръ и вино ("по праздникамъ сотка водки!"). Послѣ завтрака всѣ ложились спать, причемъ на ѣду и отдыхъ полагалось 2 часа, послѣ которыхъ мы принимались за прерванныя работы и продолжали ихъ до 4 часовъ, когда приходило время обѣда, состоявшаго изъ мясною супа, овощей (артишоки, цвѣтная капуста и т. п.), мяса (обыкновенно изъ супа, а иногда, если супъ былъ съ саломъ, то жаренаго мяса), салата, если во время ягодъ -- земляника, или малина съ краснымъ виномъ ("по праздникамъ сотка водки!") и кофе. Такимъ образомъ, обѣдъ состоялъ всегда изъ 4 блюдъ и кофе". Послѣ обѣда отдыха не было, въ виду особаго характера работы, которая и продолжалась до 10 часовъ вечера, когда "всѣ садятся ужинать и расходятся спать". Итого, пять разъ въ день ѣда, и притомъ, такая, о которой не можетъ мечтать даже "властитель русскихъ думъ" -- чиновникъ, хотя на его долю и приходится 18% изъ нашего милліарднаго бюджета.
   Положимъ, такія условія работы не могутъ быть разсматриваемы, какъ общія для всей Франціи. Близость Парижа не можетъ не оказывать вліянія, о чемъ говоритъ и г. Мертваго. Но несомнѣнно, что "пролетарій", узнавъ объ условіяхъ "общинника", врядъ ли пожелалъ бы помѣняться съ нимъ, какъ бы ему ни захваливали эту пресловутую общину. Тѣмъ болѣе, что и у себя на родинѣ онъ имѣетъ общину. "Вѣдь и здѣсь,-- говоритъ г. Мертваго,-- деревня называется "la commune", т. е. община, и, благодаря этому, здѣсь мостовыя, шоссе, общественныя школы,-- и люди не тратятъ времени безполезно на печеніе хлѣба каждый для себя, на заготовленіе запасовъ каждый для себя, а дѣлаютъ все это люди, которые спеціально этимъ занимаются. У насъ общива стѣсняетъ способности человѣка (не стѣсняя, впрочемъ, кулака, который въ общинѣ чувствуетъ себя, какъ рыба въ водѣ): она приравниваетъ его къ одной сенькиной шапкѣ; здѣсь община помогаетъ ему легче жить, но ни въ чемъ не останавливаетъ хозяина въ его задачѣ".
   Когда у насъ говорятъ объ "общинѣ", выставляя ее какъ бы въ укоръ Западу, у котораго одинъ "пролетаріатъ",-- обыкновенно упускаютъ изъ виду, что на Западѣ общественныя стороны "общины" несравненно сильнѣе и лучше развиты, чѣмъ у насъ. Европеецъ, отбросивъ всѣ стороны общины, стѣснявшія его личность, сохранилъ и развилъ до недосягаемаго совершенства всѣ остальныя. Въ противоположность европейской общинѣ, которую личность подчинила себѣ, можно указать на китайскую общину, которая цѣликомъ подавила личность. Есть чрезвычайно поучительная книга Пирсона, англійскаго консула въ Шанхаѣ, въ которой онъ описываетъ могучее развитіе общины въ Китаѣ. Здѣсь община является всѣмъ: для китайца она служить альфой и омегой его существованія. Каждый китаецъ, обращаясь къ общинѣ, могъ бы повторить слова Андромахи къ Гектору: "ты мнѣ теперь -- и отецъ, и любезная матерь, ты и братъ мой единственный, ты и супругъ мой прекрасный". Внѣ общины китаецъ немыслимъ. Она подавила въ немъ волю, желанія, умъ и безпощадно наказуетъ малѣйшее отступленіе отъ освященныхъ тысячелѣтіями традицій. Пирсонъ приводитъ поразительные факты власти общины надъ китайцемъ, который, куда бы ни бросила его судьба, несетъ съ собою и общину, что даетъ ему въ борьбѣ за существованіе среди другихъ народностей необычайную стойкость. По словамъ Пирсона, китайцы медленно, но неуклонно завоевываютъ Малайскій архипелагъ, вытѣсняя малайскую расу, и завоевали бы Америку, если бы не во время принятыя энергичныя мѣры, воспретившія китайскую иммиграцію. Но въ общинѣ лежитъ и китайская слабость. За предѣлами ея для китайца кончается міръ, и понятія о государствѣ, въ нашемъ смыслѣ, онъ не имѣетъ. Этимъ объясняется легкость, съ которой манчжуры завоевали и управляютъ Китаемъ, хотя ихъ неизмѣримо меньше. Этимъ же объясняются и результаты японско-китайскаго столкновенія. Китайской націи нѣтъ, а есть китайская раса, которая охотно подчиняется кому угодно, только бы не мѣшали ей размножаться; китаецъ -- не гражданинъ своего отечества, а членъ своей общины, подобно микробу, который является членомъ расплодившейся въ благопріятныхъ условіяхъ микробной общины.
   Русская община занимаетъ какъ бы середину между указанными двумя полюсами, повидимому, все больше и больше склоняясь къ европейскому образцу. Съ паденіемъ крѣпостнаго права, бывшаго главнымъ оплотомъ вашей общины, она быстро пошла по той дорогѣ, по которой шла нѣкогда и европейская община, превратившаяся въ современную "la commune". Г. Мертваго, возвратившись изъ-заграничнаго странствованія, разсказываетъо о впечатлѣніи, какое произвела на него русская деревня.
   "Когда я смотрѣлъ на заграничныя поля, они меня не радовали -- я видѣлъ на ними безземельнаго кнехта, и мнѣ поэтому привлекательнѣе рисовались наши поля, созданныя положеніемъ 19 февраля. Теперь я былъ въ. центрѣ Россіи, въ хозяйствѣ "свободнаго", работающаго на себя крестьянина, и былъ пораженъ этой необходимостью бѣжать ему отъ своей земли въ городъ на заработки. Это бѣгство необходимо, такъ какъ населеніе не можетъ, прокормиться, такъ какъ въ его надѣлѣ нѣтъ выгона, нѣтъ покоса, нѣтъ лѣса и вдобавокъ оно прикрѣплено къ этому надѣлу, какъ къ позорному столбу; оно не можетъ оставить его, убѣжать куда-нибудь на сѣверъ или въ Сибирь, или въ степь, на свободныя земли, какъ дѣлали въ старину, гдѣ бы оно могло приложитъ свой трудъ, создать вдвое, втрое цѣнностей на пользу своего отечества.."
   Въ послѣднемъ г. Мертваго ошибается. Если бы даже всѣ наши общинники разбрелись врозь, на разныя "теплыя воды", количество "цѣнностей на пользу отечества" оттого не возрасло бы. Цѣнности растутъ только съ возрастаніемъ потребностей, ростъ которыхъ зависитъ отъ условій общественной жизни и уровня развитія.
   "Сто лѣтъ назадъ,-- говорить онъ въ другомъ мѣстѣ,-- жилось во Франціи точно у насъ въ Россіи теперь. Сто лѣтъ-назадъ, французы ѣли ржаной хлѣбъ, который приходилось часто замѣнять овсянымъ, а иногда подбавлять въ него коры, пили не вино, а какой-то хлѣбный напитокъ, похожій на нашъ квасъ; голодовки и недоимки были ужасныя. Такъ жилось въ деревнѣ. Огородники, Которые всюду стоятъ нѣсколько выше деревенскаго населенія, были безграмотны, школы въ плохихъ положеніяхъ, плохо одѣвались и плохо ѣли... Овощей требовалось тогда немного, такъ какъ, конечно, отъ спроса зависѣлъ прогрессъ огородничества. Какой же прогрессъ былъ возможенъ въ этомъ дѣлѣ, когда только высшіе классы покупали парниковыя овощи, да и ихъ вкусъ, подобно современному русскому, стоялъ еще только на огурцахъ?.."
   Въ концѣ своихъ скитаній г. Мертваго убѣдился, что для "чиновничьей націи" пока еще не наступило время французскихъ огородовъ, а для русскаго хозяйства нѣтъ пока торнаго пути. "Не торный путь будетъ только когда-нибудь менѣе тяжелъ,-- заканчиваетъ авторъ свои воспоминанія,-- когда создастся у насъ крѣпкая связь между наукой и жизнью, и когда сознаніе необходимости общей работы проникнетъ въ каждую усадьбу, въ каждую избу", что можетъ быть достигнуто только путемъ, по которому шло развитіе этого сознанія въ западной Европѣ.

-----

   Первымъ этапомъ на этомъ пути должно быть созданіе народной школы. Много мы говоримъ о ней и очень мало дѣлаемъ. Быть можетъ, это покажется парадоксомъ, но, по нашему мнѣнію, въ дѣлѣ народнаго образованія мы пошли назадъ за послѣднія 10--15 лѣтъ, сравнительно съ тѣмъ, какъ стояло и шло это дѣло въ первое время земскихъ учрежденій. Но прежде нѣсколько словъ о томъ, что такое народная школа?
   У сѣверо-американцевъ есть извѣстная національная пѣснь, народный гимнъ "Yanke Doodle"; ее поютъ во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло идетъ о народной чести и силѣ. Въ десятой строфѣ этой пѣсни говорится:
   
   "У насъ, какъ васильки на полѣ,
   Повсюду школы расцвѣли
   И къ просвѣщенью изъ неволи
   И умъ и сердце привели".
   
   "Мнѣ хорошо извѣстно,-- замѣчаетъ нѣмецкій педагогъ и инспекторъ народныхъ школъ Л. Келльнеръ,-- какъ велика пропасть между пѣснею и дѣломъ, но я нахожу трогательнымъ, что этотъ народъ въ своей любимой пѣснѣ вспоминаетъ о школѣ! Само собой напрашивается заключеніе, что у него народная школа-учрежденіе народное!" Иными словами: народная школа -- такое учрежденіе, которое въ жизни народа занимаетъ одно изъ главныхъ мѣстъ, когда она является не случайнымъ придаткомъ, который сегодня есть, а завтра можетъ и не быть, какъ это у насъ сплошь и рядомъ бываетъ, когда школа живетъ своей особой жизнью внѣ всякихъ теченій и направленій, политическихъ, общественныхъ, религіозныхъ, такъ какъ всѣ, какихъ бы они ни -были взглядовъ и убѣжденій, согласны въ одномъ,-- что школа такъ же необходима, какъ солнце. До такой школы мы еще не доросли, и потому говорить у насъ о школѣ приходится всегда въ желательномъ тонѣ, а во многихъ случаяхъ и доказывать ея необходимость. Въ сущности, это значитъ, что народная школа еще не вошла въ кругъ потребностей народа, и ее надо ему прививать.
   Какое значеніе имѣетъ школа тамъ, гдѣ она народное учрежденіе, показываетъ очень интересное сочиненіе упомянутаго Л. Келльнера -- "Мысли о школьномъ и домашнемъ воспитаніи", изданное недавно и на русскомъ языкѣ К. И. Тихоміровымъ въ его "Педагогической библіотекѣ". На нѣмецкомъ языкѣ книга Келльнера выдержала двѣнадцать изданій, и врядъ ли найдется въ Германіи учитель, у котораго не оказалось бы этой книги въ числѣ его настольныхъ руководствъ. И эта популярность вполнѣ понятна. Келльнеръ предназначилъ свою книгу для учителей, главнымъ образомъ, которымъ онъ путемъ бесѣдъ внушаетъ одну основную мысль -- возвышенность ихъ призванія и огромную отвѣтственность, отсюда вытекающую. Школа для Келльнера -- это храмъ, а учитель въ немъ -- главный жрецъ (для незнакомыхъ съ нѣмецкими школами считаемъ нужнымъ пояснить, что Законъ Божій въ нихъ преподается учителями, и духовенство, какъ католическое, такъ и протестантское, не имѣетъ права вмѣшиваться въ школьную жизнь,-- вообще, касаться школы какимъ бы то ни было образомъ).
   "Хорошо,-- говоритъ онъ,-- если бы школа всегда стояла на самомъ веселомъ, солнечномъ мѣстѣ во всемъ селеніи; если бы она всегда строилась въ уютномъ, тихомъ, уголкѣ, вдали отъ базарной площади, вообще отъ суеты и движенія, вблизи церкви; и хотѣлось бы мнѣ, чтобы въ довершеніе прелести она была окружена тѣнистыми, красивыми деревьями, подъ которыми въ знойные лѣтніе дни дѣти могли бы собираться для веселья, игръ и пѣсенъ. Но классная комната, сверхъ того, должна бы представлять собой истинный дѣтскій храмъ, который подходилъ бы къ блеску молодой жизни, и въ тоже время могъ бы приводить его въ соотвѣтствіе съ высокой и важной задачей ученія... Маленькаго нищаго не пускаютъ въ покои знатныхъ и богатыхъ, но двери школы для него открыты (въ Германіи), какъ и двери храма, и развѣ не необходимо, чтобы хоть на короткое время онъ могъ наслаждаться привѣтливой опрятностью, свѣжимъ воздухомъ, веселой чистотой? Знаешь ли ты, какія сѣмена благороднаго стремленія можетъ заронить въ душу бѣдняка такое наслажденіе?"
   Положимъ, это описаніе школы и въ Германіи еще идеалъ, но по высотѣ его можно судить о дѣйствительности. Каковъ идеалъ школы у нашихъ педагоговъ,-- никому неизвѣстно, такъ какъ отличительное качество ихъ -- полное пренебреженіе къ печатному обмѣну мыслей. Впрочемъ, можетъ быть, это зависитъ отъ скромности, а еще болѣе отъ условій ихъ дѣятельности, ори которыхъ не полагается имѣть мыслей, тѣмъ болѣе -- идеаловъ. Но если намъ неизвѣстны послѣдніе, за то мы хорошо знаемъ школьную обстановку современной русской "народной" школы. За рѣдкими исключеніями, обусловленными всегда посторонними счастливыми обстоятельствами, помѣщенія школъ ниже всякихъ, самыхъ умѣренныхъ, требованій школьной порядочности. И это не въ какихъ-либо глухихъ углахъ, а даже въ такихъ яко бы культурныхъ центрахъ, какъ, напр., Петербургскій уѣздъ. Три года тому назадъ были собраны земской управой свѣдѣнія о школахъ посредствомъ опроса учителей. Изъ полученныхъ 60 отвѣтовъ мы не помнимъ ни одного, въ которомъ школьное помѣщеніе было-бы признано вполнѣ удовлетворительнымъ въ самыхъ примитивныхъ требованіяхъ гигіены. Школьныя помѣщенія тѣсны, темны, грязны и всѣ съ дурной вентиляціей, лучше сказать -- безъ всякой вентиляціи. Въ нѣкоторыхъ отвѣтахъ сообщаются данныя, невозможныя для оглашенія въ общей печати. Нѣсколько школъ помѣщаются въ одномъ зданіи съ волостными правленіями, и учителя жалуются, что "часто экзекуціи надъ отцами нарушаютъ тишину и порядокъ среди дѣтей".
   Отъ школы Келльнеръ переходитъ къ учителю, къ которому онъ обращается съ словами: "Знаешь ли ты, учитель малыхъ бѣдныхъ, что хочетъ Богъ сдѣлать посредствомъ твоихъ, учениковъ, и приходило ли тебѣ въ голову, что, можетъ быть, изъ твоей деревенской школы возсіяетъ умъ, который покроетъ міръ славой своего имени? Слова и мысли, которыя сходятъ съ твоихъ устъ? подобно брошеннымъ камнямъ, уже болѣе не въ твоей власти, и ты не знаешь, какой отзвукъ они встрѣтятъ, какіе дадутъ толчки". Чтобы такъ говорить, надо имѣть подготовленную аудиторію, и Келльнеръ зналъ, конечно, къ кому обращается. Дѣло въ томъ, что Германія имѣетъ дѣйствительно настоящаго народнаго учителя. Типъ его вырабатывался вѣками, а начало ему было, положено реформаціей. Путемъ эволюціи, очень долгой сложной, учитель постепенно преображался изъ бродячаго студента среднихъ вѣковъ, учившаго урывками и переходившаго съ мѣста на мѣсто, перемѣнявшаго самыя разнообразныя занятія,-- въ осѣдлаго учителя, получающаго строгое, систематическое, педагогическое образованіе въ могочисленныхъ учительскихъ семинаріяхъ, послужившихъ потомъ образцами для всѣхъ народовъ. Теперь въ Германіи нельзя встрѣтить "случайнаго" учителя, попавшаго въ учителя только потому, что ничего лучшаго для него не нашлось. Народные учителя составляютъ тамъ особое сословіе, очень разборчивое въ своихъ членахъ, управляющееся вѣками выработанными традиціями, к имѣющее для завѣдыванія своими интересами особый панъ-германскій учительскій союзъ, предъ упорнымъ сопротивленіемъ котораго отступалъ даже Бисмаркъ. И въ словахъ Мольтке, что Францію побѣдилъ нѣмецкій школьный учитель, далеко не столько преувеличеній, какъ кажется русскому обывателю, привыкшему подъ словомъ "народный учитель" понимать нѣчто жалкое, загнанное, забитое и убогое, едва терпимое и едва влачащее существованіе.
   Кому, изъ русскихъ читателей незнакома нѣсколько каррикатурная, хотя и съ любовью изображаемая въ нѣмецкой литературѣ, фигура германскаго народнаго учителя, съ его ермолкой на головѣ, очками на длинномъ носу и линейкой въ рукахъ, тощая и высокая, восторженная и добродушная? Въ литературѣ Германіи эта фигура разработана въ совершенствѣ, и нѣтъ ни одного классическаго писателя тамъ, который не посвятилъ бы ей нѣсколько теплыхъ словъ. И, напр., Гауптманъ, въ своей "Ганеле", желая представить все, что было хорошаго, что согрѣвало и освѣщало жизнь бѣдной Ганеле,-- олицетворилъ это въ учителѣ. Въ безчисленныхъ иллюстрированныхъ журналахъ, издаваемыхъ въ Германіи для средняго домашняго круга и для народа, преимущественно крестьянъ, учитель фигурируетъ въ любомъ нумеръ, какъ онъ фигурируетъ и въ жизни, во всѣхъ торжественныхъ и обыденныхъ случаяхъ деревни.
   Интересно отмѣтитъ, что въ русской литературѣ народный учитель всецѣло отсутствуетъ. О немъ писали и пишутъ въ передовыхъ статьяхъ и въ земскихъ изслѣдованіяхъ, но учителя, какъ художественный типъ, изящная литература не знаетъ. Объясняется это, на первый взглядъ, странное явленіе тѣмъ, что художникъ беретъ типы изъ жизни, онъ ничего не создаетъ, а только обобщаетъ разсѣянныя въ жизни черты одного и того же характера, объединяетъ ихъ и возводить въ "перлъ созданія". Когда Гоголь создавалъ свои безсмертные типы чиновничьей, помѣщичьей и народной среды, онъ имѣлъ богатѣйшій выборъ среди безчисленныхъ Чичиковыхъ, Ноздревыхъ и Сквозниковъ-Дмухановскихъ. Тоже имѣлъ и Щедринъ, выводя Балалайкиныхъ, Іудушекъ и Разуваевыхъ. Но когда тотъ же же Щедринъ захотѣлъ отдохнуть на минуту отъ вѣчнаго лицезрѣнія русскаго обывателя, онъ долженъ былъ закрыть глаза на русскую жизнь, и только во "снѣ" изобразилъ учителя. Въ современной русской жизни нѣтъ народнаго учителя,-- это типъ будущаго. Нѣтъ даже отдѣльныхъ разсѣянныхъ черточекъ типа, по которымъ можно бы судить, каковъ онъ будетъ. Въ составѣ нѣсколькихъ десятковъ тысячъ учителей низшихъ школъ можно встрѣтить представителей всевозможныхъ профессій и сословій, въ большинствѣ занесенныхъ въ деревню случаемъ и готовыхъ убраться оттуда при первой возможности. Правда, можно найти и среди учителей -- людей, работающихъ по призванію, по "велѣнію сердца", но не они даютъ окраску всему составу учителей. Эту окраску даетъ среда, а не единичныя личности, какъ бы высоки ни были ихъ нравственныя достоинства.
   Только съ измѣненіемъ общественныхъ условій, при которомъ живетъ и дѣйствуетъ учитель, выработается постепенно типъ высокой нравственной личности, типъ народнаго учителя какъ его понималъ, напр., Гизо, такъ характеризующій истиннаго народнаго учителя:
   "Это человѣкъ, который обязавъ знать больше того, чему учитъ, чтобы вести обученіе обдуманно и съ интересомъ; который долженъ жить и дѣйствовать въ низкой средѣ и тѣмъ не менѣе обладать возвышенной душой, чтобы сохранить въ своихъ взглядахъ и даже въ поведеніи достоинство, безъ котораго онъ никогда не завоюетъ уваженія и довѣрія семей; который долженъ обладать рѣдкимъ соединеніемъ кротости и твердости, такъ какъ въ обществѣ поставленъ ниже многихъ другихъ людей, но ни къ кому не долженъ униженно прислуживаться; который не можетъ не знать своихъ правъ, но гораздо болѣе долженъ быть озабоченъ своими обязанностями; который долженъ служить для всѣхъ примѣромъ, всѣмъ помогать совѣтами; который, прежде всего, не долженъ стремиться выйти изъ своей среды, долженъ быть доволенъ своимъ положеніемъ, такъ какъ дѣлаетъ въ немъ добро, рѣшившись на службѣ скромной школѣ, которую считаетъ служеніемъ Богу и людямъ,-- жить и умереть".
   Приведя это мнѣніе Гизо, Кельнеръ съ грустью замѣчаетъ; "Всѣ двѣнадцать пунктовъ, подставленныхъ намъ, нѣмцамъ, какъ зеркало, хороши и прекрасны, но я желалъ бы, чтобы не только всѣ учителя, но и большинство людей вообще исполняло ихъ", потому что,-- замѣтимъ отъ себя,-- только при этомъ условіи и мыслимъ подобный высокій типъ учителя. Пока этого нѣтъ, никто не въ правѣ требовать отъ современныхъ нашихъ учителей, чтобы они непремѣнно были такими, какъ ихъ изображаетъ Гизо. И еще менѣе въ правѣ мы укорять ихъ за то, что они не таковы. Скорѣе, напротивъ, должно удивляться, что въ общемъ контингентъ русскихъ сельскихъ учителей сравнительно такъ удовлетворителенъ, какъ объ этомъ свидѣтельствуютъ всѣ земскіе ежегодные отчеты. Скажемъ даже больше,-- и навѣрное, люди свѣдущіе согласятся съ нами,-- что уровень учительской среды не понизился за послѣднее время, хотя взгляды на народное образованіе, въ общемъ, довольно замѣтно измѣнились къ худшему.
   Лѣтъ пятнадцать назадъ, немыслимо было въ литературѣ отстаивать самый низкій типъ школъ, школы грамотности, видя въ нихъ какъ бы удобную замѣну дорогихъ (!) земскихъ школъ. Тогда въ дѣлѣ народнаго образованія отстаивался не тотъ принципъ, что "по одежкѣ -- протягивай ножки", а совершенно обратный,-- доставать "одежку" по мѣрѣ протягиванія "ножекъ". Всѣми, или, по крайней мѣрѣ, лучшей частью литературы, признавалось, что потребность въ знаніяхъ растетъ и надо ее удовлетворять -- не самымъ дешевымъ, а самымъ лучшимъ способомъ, и школы заводились. Огромное большинство земскихъ школъ было устроено именно тогда, и если съ тѣхъ поръ число ихъ возросло, то далеко не въ той пропорціи, какъ того требуетъ дѣйствительность.
   Второй принципъ, казалось, установленный тогда незыблимо, былъ -- даровое образовавіе. Признавалось, что народное образованіе не есть частная потребность Ивана или Петра, а -- всего государства. Этотъ принципъ распространялся на все образованіе, разъ оно должно было стать народнымъ. Теперь же во многихъ городахъ взимается плата, правда, незначительная, съ учениковъ городскихъ школъ, а въ земствахъ раздавались голоса за взиманіе такой платы и съ учениковъ сельскихъ школъ. Даже нашли благовидный софизмъ для такой мѣры, основанный на особомъ качествѣ русскаго народа, который "дорожитъ только тѣмъ, за что онъ платить". По существу, это принципъ ретроградный въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія, которое всегда и вездѣ есть даровое, разъ оно дѣйствительно народное. Народная школа, какъ справедливо говоритъ Келльнеръ, должна быть храмомъ, двери котораго широко открыты для всѣхъ -- богатыхъ и нищихъ, умныхъ и убогихъ, сильныхъ и слабыхъ.
   Третій принципъ, проводимый тогда и въ литературѣ и въ жизни, заключался въ томъ, что "пока будутъ существовать школы, выпускающія дѣтей въ жизнь,.не давъ имъ ничего, кромѣ механическаго навыка въ чтеніи, пока будутъ существовать учителя, у которыхъ обученіе письму сводится на списываніе и диктантъ, а не поднимается до самостоятельнаго выраженія мыслей, пока счетъ не сдѣлается умственнымъ, примѣнительно къ требованіямъ практической жизни,-- до тѣхъ поръ народъ будетъ имѣть право смотрѣть на такія школы равнодушно". Чтобы поднять уровень школьнаго образованія, устраивались семинаріи для учителей. Съ того времени не было сдѣлано для народной школы нит чего. Пусть укажутъ хотя бы одну учительскую семинарію, открытую за послѣднія 10--15 лѣтъ. Были ли закрыты нѣкоторыя изъ нихъ, не помнимъ, но, какъ примѣръ, можно указать на петербургское губернское земское собраніе, въ которомъ ежегодно горячо дебатируютъ о закрытіи учительской семинаріи -- за ненадобностью!..
   Только въ самое послѣднее время началось какъ бы возрожденіе школьнаго дѣла, но, наученные горькимъ опытомъ, мы далеки отъ всякихъ иллюзій и думаемъ, что народное образованіе у насъ еще только въ зародышѣ. Хорошо лишь одно,-- всѣ, повидимому, согласны теперь, что, по словамъ Келльнера, "въ наше время человѣкъ невѣжественный похожъ не на ребенка, которому нѣтъ нужды въ знаніи, такъ какъ отецъ и мать заботятся о его потребностяхъ, но на человѣка, который ничему не научился и внезапно попалъ въ міръ, не умѣя стоять на собственныхъ ногахъ и не обладая силой и способностью къ самопомощи".

-----

   Когда появились "Программы домашняго чтенія", составленныя московскою коммиссіей, ихъ встрѣтили всѣ съ громаднымъ сочувствіемъ, и, спустя мѣсяцъ по выходѣ въ свѣтъ, понадобилось второе изданіе. Въ литературѣ, насколько помнится, было сдѣлано одно лишь возраженіе, правда, довольно серьезное, что программы излишне обширны и имѣютъ цѣлью не столько самообразованіе, сколько эрудицію, ученость. Справедливъ или нѣтъ этотъ упрекъ, разбирать не станемъ. Каждый и самъ можетъ видѣть, насколько онѣ ему полезны, что онъ можетъ позаимствовать оттуда и въ какихъ предѣлахъ. Огромнымъ достоинствомъ ихъ является обширность программы и величайшая ея объективность, научность, отсутствіе подтасовки, хотя бы невольной, согласно тѣмъ или инымъ воззрѣніямъ составителей, личность которыхъ всецѣло отсутствуетъ. Въ свое время мы назвали ихъ "новымъ шагомъ" въ дѣлѣ просвѣщенія. Теперь мы имѣемъ новую попытку въ томъ же родѣ, познакомить съ которой нашихъ читателей считаемъ далеко не лишнимъ.
   Предъ нами восьмой томъ "Историческаго обозрѣнія", издаваемаго подъ редакціей профессора Н. И. Карѣева, Историческимъ Обществомъ при Петербургскомъ университетѣ. Во второмъ отдѣлѣ этого тома помѣщена статья Н. И. Карѣева "Обь отношеніи исторіи къ другимъ наукамъ съ точки зрѣнія интересовъ общаго образованія", служащая какъ бы введеніемъ къ "Энциклопедической программѣ для самообразованія", тутъ же приложенной вмѣстѣ съ двумя спеціальными программами -- по русской исторіи и политической экономіи.
   "3а послѣднее время,-- говоритъ въ своей статьѣ г. Карѣевъ,-- сильно оживились толки о самообразованіи, о его цѣли, о его способахъ, о программахъ самообразовательнаго чтенія. Настоящая моя статья стоитъ въ тѣсной связи съ тѣмъ, что самому мнѣ уже пришлось высказать по этому вопросу въ "Письмахъ къ учащейся молодежи о самообразованіи" и въ "Бесѣдахъ о выработкѣ міросозерцанія", причемъ въ обѣихъ этихъ книжкахъ я старался выставить на видъ особую важность историческаго образованія. Я вовсе не думаю повторять теперь то, что было тамъ сказано... Скажу и о поводѣ, вызвавшемъ мою настоящую статью. Осенью прошлаго года образовалась изъ спеціалистовъ разныхъ наукъ коммиссія для выработки программы образовательнаго чтенія. Въ такой программѣ существуетъ настоятельная необходимость, которая до сихъ поръ удовлетворялась разными, большею частью, неумѣло и односторонне составленными списками книгъ. Быстрый успѣхъ программъ, изданныхъ московской коммиссіей для организаціи домашняго чтенія, указываетъ на то, какъ сильна потребность читающей публики въ подобнаго рода программахъ и спискахъ. Петербургская коммиссія поставила своею задачею выработать общую, такъ сказать, энциклопедическую программу, исходя изъ того принципа, что главною задачею систематическаго общеобразовательнаго чтенія должно быть усвоеніе современныхъ научныхъ данныхъ и выводовъ для выработки теоретическаго и нравственно-общественнаго міросозерцанія, и что литературныя указанія должны быть согласованы не только съ указанною цѣлью, но и съ предполагаемою у громаднаго большинства читателей степенью знанія и пониманія".
   Далѣе почтенный авторъ приводить многократно высказанную мысль о необходимости, какъ онъ выражается, "историзма" при изученіи всѣхъ наукъ, особенно же гуманитарныхъ.
   Затѣмъ идетъ самая "энциклопедическая программа", составленная коммиссіей "изъ спеціалистовъ разныхъ наукъ", въ числѣ которыхъ изъ 17 человѣкъ только 4 спеціалиста по естествознанію: профессора физики гг. Боргманъ и фанъ-деръ-Флитъ, химіи г. Меньшуткинъ и физіологіи г. Павловъ. Остальные -- историки, экономисты и юристы. Это уже указываетъ на общій характеръ "энциклопедической" программы. Впрочемъ, мы забыли упомянуть, что всѣ отдѣлы естествознанія, кромѣ физики, химіи и физіологіи человѣка, именно программы по астрономіи, геологіи, физической географіи, ботаникѣ, зоологіи, общей физіологіи и физической антропологіи, составлены гг. М. А. Антоновичемъ и Н. А. Рубакинымъ, которые, судя по заявленію коммиссіи, тоже должны быть отнесены къ числу спеціалистовъ по естествознанію. Мы, конечно, не сомнѣваемся въ ихъ знаніяхъ въ этой области, хотя насъ нѣсколько поражаетъ необычайная широта ихъ спеціальности. Если мы говоримъ "судя по заявленію коммиссіи", то лишь потому, что Н. А. Рубакинъ, превосходную книгу котораго мы отмѣтили въ прошлый разъ, былъ вамъ извѣстенъ до сихъ поръ, какъ опытный публицистъ по нѣкоторымъ вопросамъ въ области просвѣщенія народа. Что же касается М. А. Антоновича, то еще въ шестидесятыхъ годахъ онъ снискалъ себѣ почетную извѣстность, какъ критикъ и публицистъ, а впослѣдствіи какъ переводчикъ многихъ цѣнныхъ сочиненій. Имъ, между прочимъ, была переведена "Исторія индуктивныхъ наукъ" Уэвеля. Съ тѣхъ поръ, положимъ, прошло 20 лѣтъ,-- время, болѣе чѣмъ достаточное, чтобы при нѣкоторомъ усердіи стать спеціалистомъ по астрономіи, геологіи, географіи, ботаникѣ, зоологіи, физіологіи, антропологіи и проч.
   Какъ извѣстно, спеціалисты страдаютъ однимъ общимъ недостаткомъ, подмѣченнымъ еще Кузьмою Прутковымъ въ его афоризмѣ: "спеціалистъ подобенъ флюсу, ибо полнота его одностороння". Къ счастью, отъ такого упрека вполнѣ свободны наши спеціалисты, гг. Антоновичъ-и Рубакинъ, какъ показываетъ ихъ "энциклопедическая" программа по естествознанію. Такъ, по геологіи, какъ книгу, безъ сомнѣнія, вполнѣ доступную для всѣхъ, они рекомендуютъ "А. Карпинскій, Очеркъ физико-географическихъ условій Европейской Россіи въ минувшіе геологическіе періоды. Приложеніе къ LV тому Записокъ Академіи Наукъ, 1887 г., No 8". За это указаніе имъ въ особенности будутъ благодарны провинціальные читатели. Или, они рекомендуютъ знаменитый трудъ такого извѣстнаго русскаго геолога, какъ почтенный П. А. Ососковъ,-- "Жигули и известнякъ, которымъ мостятъ улицы въ Самарѣ". Если же они и рекомендуютъ болѣе спеціальныя и мало распространенныя книги, въ родѣ Гельмгольца -- "Популярныя и научныя статьи" и Тиндаля -- "Популярныя лекціи", то спѣшатъ пояснить, что "вмѣсто обѣихъ этихъ книгъ, можно ограничиться одною: "М. А. Антоновичъ. Ледниковая гипотеза и ледниковыя явленія въ Финляндіи и Повѣнецкомъ уѣздѣ. Двѣ статьи въ "Горномъ журналѣ" 1878 г. Февраль и мартъ". Для всякаго, надѣемся, ясно, что "Горный журналъ" 1878 г. легче достать, чѣмъ Тиндаля и Гельмгольца. Да, наконецъ, если даже и нѣтъ, то стоить поискать, чтобы прочесть статью, въ которой г. Антоновичъ совмѣстилъ Гельмгольца и Тиндаля. И никого не должно удивлять такое сопоставленіе: вѣдь, ни Тиндаль, ни Гельмгольцъ не обладали такой всеобъемлющей спеціальностью -- по астрономіи, геологіи, географіи, ботаникѣ, зоологіи, физіологіи, антропологіи,-- какъ г. Антоновичъ.
   Составители любятъ всякія "упрощенія", подчасъ, весьма оригинальныя. Указавъ по исторіи земли авторовъ: Гейки ("Геологія"), Пэджъ ("философія геологіи"), упомянутаго выше П. А. Ососкова, Уильямсона, Котта, Соколова, составители программы заявляютъ: "Послѣднія шесть книгъ могутъ быть замѣнены одною -- "Агафоновъ. Прошедшее и настоящее земли". Не слишкомъ ли ужъ опасаются впасть въ спеціализацію г.г. Антоновичъ и Рубакинъ, рекомендуя одной этой книгой замѣнить такихъ извѣстныхъ ученыхъ? Мы думаемъ, что ни г. Агафоновъ, ни редакція журнала, въ которомъ былъ помѣщенъ его трудъ, и не мечтали о такой высокой чести.
   Въ другихъ отдѣлахъ своей программы составители оказываются столь же на высотѣ положенія, какъ и въ геологіи. Такъ, по физіологіи они рекомендуютъ: "Физіологическія письма Карла Фохта, 1863 г.", "Физіологію растительныхъ процессовъ проф. Сѣченова 1870 г.", "Уроки элементарной физіологіи Гекели, 1868 г.", и въ довершеніе эффекта -- "Физіологію обыденной жизни Льюиса, 1867 г." Въ этомъ нельзя не видѣть трогательной черты, дань воспоминаніямъ молодости, когда еще г. Антоновичъ былъ не всеобъемлющимъ естественникомъ, а просто публицистомъ. И намъ вполнѣ понятно появленіе этихъ почтенныхъ ветерановъ въ "энциклопедической" программѣ, назначенной для молодого поколѣнія, хотя бы и по наукѣ, претерпѣвшей за послѣднія тридцать лѣтъ огромныя измѣненія. Положимъ, тотъ же Кузьма Прутковъ и говоритъ: "всякому овощу свое время", и кто теперь сталъ бы изучать физіологію по Льюису, получилъ-бы объ этой наукѣ превратное во многомъ представленіе. Но слѣдуетъ помнить основной принципъ "энциклопедической" программы -- "историческое изученіе"...
   Не касаясь другихъ особенностей программы по естествознанію, въ надеждѣ, что люди болѣе свѣдущіе окажутъ имъ должное и весьма, по нашему мнѣнію, необходимое въ этомъ случаѣ вниманіе, перейдемъ къ другимъ отдѣламъ.
   По соціологіи составлялъ программу самъ г. Карѣевъ. Будучи, какъ мы видѣли, врагомъ односторонности, онъ рекомендуетъ... свои собственныя сочиненія, какъ основу, и къ нимъ, въ качествѣ легкаго гарнира, Бокля, Льюиса, Милля, Спенсера, Эспинаса, Н. К. Михайловскаго, С. Н. Южакова и П. Николаева. Свои сочиненія г. Карѣевъ рекомендуетъ въ этой программѣ 12 разъ, сочиненія же другихъ авторовъ по разу, по два, и только H. К. Михайловскому сдѣлано уваженіе: онъ упомянутъ три раза. Столь же видное мѣсто отводитъ себѣ г. Карѣевъ въ программѣ по всеобщей исторіи, въ основу изученія которой онъ кладетъ свои курсъ -- "Исторія Западной Европы", доведенный до 1830 г., но -- предупредительно успокаиваетъ почтенный авторъ программы -- "онъ будетъ продолженъ до 1871 г.". Мы ничего не имѣемъ возразить противъ прекраснаго курса г. Карѣева, но видѣть его во главѣ изученія исторіи и лишь какъ дополненія къ нему такія имена, какъ Гизо, Брайсъ, Корелинъ, Фюстель-де-Кулавжъ, Морлей и другія,-- намъ кажется, по меньшей мѣрѣ, страннымъ.
   Въ другихъ отдѣлахъ "энциклопедической" программы мы встрѣчаемся съ тѣмъ же явленіемъ. Въ спеціальной программѣ по русской исторіи, составленной гг. Семевскимъ, Мякотинымъ и Сиповскимъ, г. Семевскій весь отдѣлъ "крестьяне и крестьянскій вопросъ въ XVIII вѣкѣ" составилъ изъ своихъ сочиненій, прибавивъ къ нимъ даже свои статьи, печатавшіяся въ журналахъ. "Для не имѣющихъ возможности,-- любезно добавляетъ въ примѣчаніи г. Семевскій,-- читать всѣ отмѣченныя звѣздочкой (напечатанныя въ журналахъ) монографіи авторъ составилъ небольшую статью, въ которой изложилъ главные выводы изъ своихъ трудовъ о бытѣ крестьянъ этого времени. Статья эта будетъ скоро напечатана". Г. Мякотинъ, не желая отстать отъ г. Семевскаго, рекомендуетъ собственные статьи, даже по два раза: "Прикрѣпленіе крестьянъ лѣвобережной Малороссіи къ Россіи. "Русское Богатство" 1894 г. No 2" фигурируетъ въ главѣ "Малороссія въ XVII вѣкѣ" и въ главѣ "Малороссія въ XVIII вѣкѣ", съ добавленіемъ "Р. Бог. NoNo 2--4".
   Но верхъ совершенства по широтѣ и объективности представляетъ программа по политической экономіи, составленная гг. Яроцкимъ и Карышевымъ, въ которой г. Яроцкій рекомендуетъ г. Карышева, а г. Карышевъ не менѣе предупредительно -- г. Яроцкаго. Такъ, г. Яроцкій перечислилъ не только отдѣльныя сочиненія г. Карышева, но и всѣ его статьи въ журналахъ и даже въ энциклопедическихъ словаряхъ, а г. Карышевъ -- магистерскую диссертацію г. Яроцкаго. Главу третью спеціальной программы по политической экономіи оба составителя распредѣлили такъ: "изслѣдованіе хозяйственнаго быта Россіи" -- 25 сочиненій и отдѣльныхъ статей въ журналахъ (конечно, не забытъ и г. Карышевъ) посвящено общинѣ и земледѣлію, 3 -- кустарнымъ промысламъ, 5 -- фабричной промышленности, одна Сибири и одна переселенію. Это ли не объективное отношеніе къ программѣ для самообразованія, чуждое всякой односторонности? Изученіе политической экономіи гг. Карышевъ и Яроцкій предлагаютъ начать слѣдующимъ образомъ: "Занятія по политической экономіи рекомендуется начать съ чтенія краткаго учебника, схематически излагающаго систематику предмета и содержаніе каждаго его отдѣла. Для такого подготовительнаго чтенія пригодны курсъ г. Карелина и книжка г. Карышева. Въ первомъ изъ нихъ обращаютъ на себя преимущественное вниманіе прикладныя части, знакомящія попутно съ многими интересными фактами хозяйственной жизни Россіи; во второй имѣется вопросникъ, могущій служить важнымъ подспорьемъ начинающему для усвоенія предмета. Лучше всего -- соединить оба учебника, пополняя теоретическія главы г. Карышева прикладными частями работы г. Карелина". При всемъ уваженіи къ гг. Карышеву и Яроцкому, позволительно спросить, неужели "лучше всего" начать съ г. Карышева, хотя бы и дополняемаго г. Карелинымъ?
   Сказаннаго, намъ кажется, достаточно для характеристики "энциклопедической" программы. Благородное соревнованіе, побудившее коммиссію при Историческомъ Обществѣ создать свои программы для самообразованія, въ высшей степени почтенно, но программы петербургской коммиссіи много выиграли бы, если бы составители ихъ послѣдовали примѣру членовъ московской коммиссіи, которые съумѣли затушевать свою личность, нигдѣ не выступая на первый планъ. Труды такихъ ученыхъ, какъ г. Карѣевъ или г. Семевскій, безспорно, должны занять видное мѣсто въ любой программѣ, но когда ими эти программы начинаются и кончаются, то такая односторонность едва ли служитъ на пользу дѣлу. Что же касается программъ по отдѣламъ астрономіи, геологіи, физической географіи, батаники, зоологіи, физіологіи и антропологіи, составленныхъ двумя такими спеціалистами, какъ гг. М. А. Антоновичъ и Н. А. Рубакинъ, то, при всемъ довѣріи къ ихъ научнымъ силамъ, было бы небезполезно пригласить имъ на помощь кого-либо изъ настоящихъ спеціалистовъ по каждой изъ этихъ семи наукъ. Ибо все тотъ же Кузьма Прутковъ не безъ основанія замѣчаетъ: "можешь ли объять необъятное?" А въ наше время область естествознанія, дѣйствительно, необъятна, и попытка упомянутыхъ спеціалистовъ вдвоемъ охватить ее -- по меньшей мѣрѣ, рискованна...
   Въ заключеніе, нельзя не указать на общую односторонность всей "энциклопедической" программы. Въ послѣдней нѣтъ соразмѣрности частей, и насколько подробно разработаны такія науки, какъ исторія, всеобщая и русская, и политическая экономія, на столько же слабо развиты всѣ естественныя науки. Въ сущности, естествознаніе едва затронуто и, какъ мы видѣли, въ нѣкоторыхъ отдѣлахъ весьма страннымъ образомъ. Получается такое впечатлѣніе, какъ будто коммиссія только терпитъ естественныя науки. Такая односторонность вполнѣ понятна въ коммиссіи, изъ семнадцати членовъ которой только четыре естественника. Но для того, кто пожелалъ бы пользоваться программами коммиссіи, отъ того нисколько не легче. Наша средняя школа не даетъ никакихъ свѣдѣній по естествознанію, и единственный путь для ихъ пріобрѣтенія -- самостоятельное чтеніе. Поэтому, если важны общія программы для домашняго чтенія, то несравненно важнѣе -- программы по естественнымъ наукамъ. Принято, почему-то, до сихъ поръ отводить имъ какое-то подчиненное мѣсто, чуть не на запяткахъ, въ дѣлѣ воспитанія и образованія. На чемъ основанъ этотъ предразсудокъ, трудно понять въ настоящее время. Его можно объяснить только переживаніемъ, какъ остатокъ воззрѣній, преобладавшихъ прежде въ системѣ образованія, которое цѣликомъ сводилось къ классицизму и исторіи. Съ великимъ трудомъ на ряду съ ними водворилась математика и изученіе родного языка, а естественныя науки до сихъ поръ не могутъ отвоевать себѣ мѣстечка. Между тѣмъ, нельзя быть въ настоящее время образованнымъ человѣкомъ, оставаясь невѣждой во всемъ, что касается окружающей насъ природы. Немыслимо выработать себѣ какое-нибудь "міросозерцаніе", не ознакомившись съ этимъ міромъ, хотя бы въ главнѣйшихъ его явленіяхъ, и никакое знакомство съ исторіей не можетъ замѣнить этого недостатка. Въ этомъ и заключается самый существенный недостатокъ петербургскихъ программъ въ сравненіи ихъ съ московскими, въ которыхъ естествознанію отведено надлежащее мѣсто,-- оно не подавляетъ другія науки, но и само не отодвинуто на задній планъ. Московская коммиссія, въ этомъ случаѣ, оказалась вполнѣ объективной, открывая каждому доступъ къ тому, къ чему онъ имѣетъ больше склонности.

А. Б.

"Міръ Божій", No 7, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru