Бунин Иван Алексеевич
"Панорама"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Иван Тхоржевский. Русская литература. Издательство "Возрождение". Париж. 1946.

Иван Бунин.
"Панорама"

   Слава Модеста Гофмана, уже давно пекущего, как блины, всякие русские истории для французов, соблазнила Ивана Тхоржевского, доныне нам известного только в качестве многолетнего сотрудника газеты "Возрождение" по части плохих переводов разных иностранных поэтов: теперь перед нами целых два тома его прозаического труда: "Иван Тхоржевский. Русская литература. Издательство "Возрождение". Париж. 1946".
   Это "общая панорама" русской литературы, по заявлению самого Тхоржевского: "Русская литература, -- категорически говорит он, будучи вообще весьма категоричен, -- лучшее, что было создано до сих пор русским народом. А между тем ее жизнь все еще не развернута одной общей панорамой. Не сделан -- а нужен! -- критический пересмотр: что же из старого еще живо в русской литературе? и чему из нового суждено жить?" Речь, как видит читатель, идет о деле весьма серьезном и печальном. И вот Тхоржевский решил спасти положение, длившееся до него спокон веку без "одной общей панорамы", без "критического пересмотра". Труд и ответственность предстояли ему громадные, прав развернуть "одну общую панораму" того "лучшего, что было создано русским народом" за все века его существования, дать "критический пересмотр" этого "лучшего" и решить наконец: "Что же из старого еще живо и чему из нового суждено жить?" -- прав на все это у Тхоржевского, мне кажется, не было и нет. Но вот он все-таки "развернул", "пересмотрел" -- и "решил". Он размахнулся необыкновенно широко, пересмотрел русскую литературу от самых древних истоков ее вплоть до самых последних наших дней, а руководствовался в своем труде следующей мыслью своей, высказанной в предисловии к "Русской литературе".
   "Долго живет и оставляет глубокую зарубку в читательской памяти только то, что было раньше отточено, -- как топор, -- жизнью".
   Что можно подумать о способностях и притязаниях Тхоржевского даже после одной этой смехотворной фразы? Все же считаю долгом предостеречь читателей от его "Русской литературы". Худо то, что некоторые и даже немалые способности у него все же есть и что не всякий сразу разберется в их качестве и вообще в ценности его панорамы. Читатели могут быть удивлены, во-первых, его трудоспособностью и начитанностью, ибо, повторяю, чего и кого только нет в его двух увесистых томах (от царя Гороха до советского драматурга Афиногенова), чуть не целая тысяча поэтов и прозаиков русских то проходит, то мелькает в его панораме! Могут быть, во-вторых, поражены читатели той бойкостью, смелостью, дерзостью, самоуверенностью, с которыми Тхоржевский, не хуже завзятого раешника, все проходящее в этой панораме с редкой решительностью судит, рядит, определяет, "отточено ли оно, -- как топор, -- жизнью" или нет. Есть, кроме того, в его "Русской литературе" весьма немало верного, правильного: почти все верно, правильно там, где дело идет об общеизвестном, о том, что можно найти в любом учебнике и что может внушить малоопытным читателям даже почтение к Тхоржевскому, не даст им заметить, что и тут он зачастую несет совершенную околесицу, говорит вздор и вульгарности: "Протопоп Аввакум пролетел как беззаконная комета в кругу расчисленых светил"; "Кантемир играл на глухом и дрянном инструменте"; "Котошихин был как человек дрянцо"; "у Жуковского и у его подражателя Тургенева было непременное желание нравиться и отсутствие своего слога"; "Каролина Павлова и ее муж были тогдашние Мережковские"; "Пушкин только краешком копыт "Медного всадника" коснулся символизма"; "Герцен -- русский Вольтер, читать этого русского Вольтера хорошо в вольтеровском кресле"; "Петербург вбил новые клинья в душу Некрасова"; "Аполлон Григорьев -- русский Ипполит Тэн", -- да, не более, не менее, как Тэн, который, вероятно, тоже мог бы сочинить, как Аполлон Григорьев это сделал, песенку "Две гитары за стеной жалобно заныли"; "Тургенев на три четверти фарфоровый, непрочное изящество, хрупкость и старомодность... тургеневское творчество временами похоже на толкучий рынок призраков... за тургеневской культурностью крылась зияющая пустота..." и т. д. и т. д.
   Таков Тхоржевский, когда он судит и рядит даже о классической русской литературе. А насколько он смел и развязен, как "критически пересматривает", категорически характеризует, венчает и развенчивает, казнит и милует писателей прочих, вчерашних и нынешних, как вообще он их разделывает под тот или иной орех, некоторых не удостаивает даже упоминания (Г. Иванова, Газданова, Зурова, Ладинского) и на многих просто сочиняет чепуху, -- во всем этом он и меры не знает. Вот, например, я: чего только не наплел он на трех страничках о литературном труде всей моей жизни, сколько наболтал о нем пошлостей и совершенно глупых, грубо противоречивых и почему-то злобных выдумок:
   "Бунин часто признавался в неистребимом желании своем как писателя остановить солнце. Движение ему несносно: ветер жизни его раздражает. Покой и солнце! Он классик, академик..."
   Что за чушь? Где, когда я "часто признавался" в столь идиотском желании "как писателя"? Я "классик, академик", но почему же этот господин включил меня в отдел своей "Русской литературы", озаглавленный: "Художники-импрессионисты"? Он откуда-то взял, будто меня "сближали с почвенником Гончаровым, творчество которого напоминает остановившиеся часы". Но как же связать с этой галиматьей о творчестве, подобном остановившимся часам, следующую тираду Тхоржевского: "Стиль чеховского "В овраге" воспринят Буниным со всей страстностью бунинского темперамента"? Куда же девались мои "покой и солнце"? И далее: "Стиль Бунина -- золотая сухость..." А где же стиль чеховского "В овраге"? И еще далее: "Людьми Бунин мало интересуется, чувствует себя среди них золотым фазаном на бедном птичьем дворе... Он скуп, недоверчив, мрачен к людям... Родился и умрет пейзажистом, самого себя вложил в пейзаж... Оторвите его повествование от пейзажа -- ничего не останется..." Старый "Господин из Сан-Франциско", лет сорок тому назад, когда весьма многие носили цилиндры, надел, сходя с парохода, цилиндр -- Тхоржевский и тут зачем-то передергивает: "В "Господине из Сан-Франциско" есть промахи: на палубе парохода люди в цилиндре"...
   Затем -- вот Алданов, Тэффи:
   "Время работало против эмигрантов... Всякий свежий номер из газеты их ранил... И писатели укрывались от жизни, каждый по-своему... Так возникли исторические романы Алданова... "Боги жаждут" А. Франса -- вот его образец... А закончил он свой исторический цикл прыжком прямо на Св. Елену... Другие пытались лечиться юмором: так возникли юмористические рассказы Тэффи..." И Тхоржевский, сделав вид для красного словца (он вообще очень "покраснел" теперь), будто он не знает, что Тэффи много лет писала юмористические рассказы и до эмиграции, так кончает свой "критический пересмотр" ее творчества: "Не роман -- область Тэффи. Ее сила и ее доля ("бабья доля -- доля злая") мир художественных мелочей и газетного фельетона..."
   При чем тут "бабья доля -- злая доля", непостижимо. Хлестаков опять и опять зарапортовался.

Примечания

   Русские новости. -- 1946. -- 30 августа (No 68). -- С. 4.
   
   Гофман М. Л. "Книга о русских поэтах последнего десятилетия" (СПб.; М., 1909). Автор ряда книг по истории русской литературы на русском и французском языках. См. также коммент. на с. 563.
   
   Тхоржевский Иван Иванович (1878-1951) -- переводчик Омара Хайяма и французских поэтов, автор книги "Русская литература" (1-е изд. -- Париж, 1946; 2-е изд. -- Париж, 1950). В предисловии "От автора" ко второму изданию Тхоржевский писал: "Первое издание этой книги разошлось очень быстро и вызвало в печати широкий отклик: и резкую брань, и восторженные похвалы, и придирчивые критические разборы. Настойчивый спрос на книгу, во всяком случае, продолжается, -- так что полезность ее доказана. Книга написана в свободной манере, охватывает материал от "Слова о полку Игореве" до Паустовского и Пришвина". Статья Бунина вызвала немало откликов. В "Русских новостях"  70 за 1946 г. появилось его письмо: "Я получаю много писем по поводу моей заметки о "Русской литературе" Тхоржевского. Среди них есть и такие, в которых говорится, что напрасно я в этой заметке "защищал" лично себя. Но почему же писатель не должен защищать свой труд от всяких зловредных хулителей? Это во-первых. А во-вторых, я ведь "защищал" и многих других, в том числе и таких, как Жуковский, Тургенев и сам Пушкин, про которого Тхоржевский дерзнул сказать, что он "только краешком копыт Медного всадника коснулся символизма" (совсем позабыв в пылу своей развязности, что даже у медных всадников не бывает копыт)".
   
   Котошихин Григорий Карпович (ок. 1630-1667) -- подьячий посольского приказа, бежавший в Швецию и составивший записку "О России" (1666). Казнен в Швеции за убийство в 1667 г.
   
   Павлова Каролина Карловна (урожд. Яниш, 1807-1893) -- поэтесса.
   
   ...и ее муж -- Павлов Николай Филиппович (1805-1864) -- писатель, женился на Каролине Яниш в 1837 г. Дом Павловых был широко известным в Москве литературным салоном.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru