Lib.ru/Классика: Быков Петр Васильевич. Александр Дюма

Александр Дюма

Критико-биографический очерк П. В. Быкова

I.

Задолго перед тем, как пала старая наполеоновская Франция в лице царственного "седанского пленника", над сердцами и умами громаднейшего круга читателей почти безгранично властвовал писатель, известность которого разливалась широкой волной далеко за пределами его родной страны. Один из могикан романтизма, последний блестящий его представитель, он написал миллионы страниц свежих, увлекательных, запечатленных сильным талантом; он мало имел соперников по своей литературной плодовитости и удивительной популярности во всей Западной Европе и России, и долго еще жило его влияние на французский народ, романтическое влияние, породившее столько личностей, целиком взятых из произведений знаменитого повествователя, неподражаемого рассказчика. Не сразу умерло это влияние в возрожденной Франции, когда отживший романтизм уступил свое место иным литературным течениям. Явились новые боги, овладевшие воображением читающего люда, влияние прежнего кумира растаяло, как дым, но не забылись его произведения, и любитель легкого чтения с огромным интересом поглощает эти живые, пламенные страницы человеческой трагикомедии, страницы яркого колоритного живописца страстей великих и ничтожных. Редко кому из пишущих людей выпадает такое счастье.

Этим счастливым писателем был Дюма, знаменитый автор "Виконта де Бражелона", "Графа Монте-Кристо", "Трех мушкетеров", "Королевы Марго", "Графини Монсоро", целого ряда драм и комедий, путевых впечатлений, дневников и проч., -- тот самый Дюма, имя которого гремело в продолжение нескольких десятилетий, было предметом разных толков, рассказов, порою довольно фантастических, напоминающих легенды, служило мишенью для остроумия, нападов, нередко доходивших до бесцеремонных клевет, любопытнейших анекдотов, где интимная жизнь писателя бесцеремонно выворачивалась наизнанку" С именем Дюма мало церемонились и современники писателя, и позднейшие их потомки, и тем не менее ему отдавали должное, как талантливому романисту, приобретшему европейскую, вполне заслуженную репутацию, как создателю настоящей драмы, как яркому выразителю наиболее отличительных черт своей эпохи" И старая, и новая критика признавала его выдающееся мастерство и находила, что в Дюма, словно в фокусе, .ясно, отчетливо отразилась французская нация с ее положительными и отрицательными сторонами, которые писатель, олицетворяя в своих героях, сумел передать почти фотографически верно в целом ряде бесчисленных романов, повестей и мемуаров.

Еще в тридцатых годах французская критика называла Дюма замечательным рассказчиком, но порицала за страсть к эффектам, ради которых он часто жертвовал исторической истиной. Однако критика признавала, что если Дюма насилует иногда, заведомо или неумышленно, истину историческую, скоро преходящую, относительную, то ему никогда не приходился действовать наперекор истине вечной, всеобщей и абсолютной. Случается нередко, что он искажает лицо, но человек для него неприкосновенен; пусть душа иногда ускользает от даровитого повествователя, но сердце -- никогда. Его владычество, его торжество, это -- драма интереса, драма внутренняя. С какой бы эпохой ни связал Дюма своего сюжета. к какому бы историческому моменту или событию не пристегнул его, он все-таки всегда дает почувствовать, как бьется в груди его героев сердце, горячее и живое. Оно бьется одинаково и под средневековой фуфайкой, и под фраком новых веков. Живописуя страсти, он нередко простирает логику до преступления, истину простирает до чрезмерной откровенности. На всех главных, любимых автором героях лежит печать удали, веселья, беспечности, беззаботности, Такие качества -- прямое отражение личности самого Дюма, много испытавшего на своем веку, много видевшего в своей разнообразной, богатой приключениями жизни и до конца дней сохранившего эти типичные черты.

II.

Александр Дюма родился 24 июля 1802 года в Виллер-Коттре, небольшом городке Энского департамента, лежащем по пути из Парижа, в двух милях от Ферт-Милона, где родился Расин, и в семи лье от Шато-Тьерри, где родился Лафонтен. Автор героической эпопеи о похождениях трех мушкетеров всегда назывался этой частью своей настоящей фамилии де ля Пайетри, и поэтому, как говорит сам писатель в своих любопытных записках, современники оспаривали у него право на эту фамилию, так что Дюма вынужден был опубликовать в печати свое метрическое свидетельство. Оно удостоверяло, что его отцом был Томас-Александр Дюма Дави де ля Пайетри, известный во время республики генерал, женатый на Мари-Луизе-Елизавете Лабурэ, дочери первого дворецкого Луи-Филиппа Орлеанского. В его жилах текла отчасти негритянская кровь, так как его отец, дед писателя, маркиз Антуан-Дави дс ля Пайетри был женат на негритянке Тьенетт Дюма, когда он жил на острове Сан-Доминго в качестве генерал-губернатора. Вернувшись во Францию, он привез с собою мулата, которого официально признал своим сыном, но который принял прозванье матери своей, когда престарелый маркиз вступил во второй брак, женившись на мадемуазель Рету, своей ключнице. Мулат, по словам Дюма, отличавшийся необыкновенной красотою, пошел в солдаты, проявил редкую храбрость (это было в 1792 году, когда производство в чины шло довольно быстро) и в конце концов дослужился до дивизионного генерала. В дни империи ему не повезло; он вышел в отставку и умер в Виллер-Коттре в бедности, оставив сына и вдову почти без средств.

Этим и объясняется то довольно скромное образование, которое она могла дать сыну. Александр Дюма обязан своим первоначальным воспитанием некоему аббату Грегуару, который с трудом выучил его латыни и ничего не добился, преподавая ему арифметику. Грустно мелькали детские годы Александра; тем не менее он всегда был жизнерадостен и бодр. Больше ученья он любил ловить птиц на свисток, бегать по улицам и садам, ездить верхом, заниматься фехтованием и стрельбой в цель из пистолета. Унаследовав от отца атлетическое сложение, он физическими упражнениями и вечным пребыванием на воздухе еще больше укрепил свой организм, приобрел железное здоровье и, по собственным словам Дюма, вырос "крепким, хорошеньким мальчиком''. Здоровье его не пошатнулось и впоследствии, когда он предался всяким излишествам, когда он работал усиленно, не покладая рук, и его умственное напряжение доходило до крайних пределов. Работоспособность Дюма всех удивляла, наравне с его необычайной подвижностью, предприимчивостью, деятельностью страстной, с его увлекающейся натурой.

Мать Дюма жила на свою вдовью пенсию, и юному Александру не хватало средств. Он стал искать работу и на девятнадцатом году поступил писцом в контору королевского нотариуса Меннесона в Виллер-Котте. В этом городке проживало изгнанное из Парижа, по возвращении Бурбонов, семейство Левен. Один из членов этой семьи, Адольф, писал водевили, и когда Дюма пожаловался ему на скудный заработок, Левен посоветовал ему испробовать свои силы в драматургии. "Театр, мой милый, -- говорил ему водевилист, -- это золотое дно. Пишите пьесы, я буду помогать вам!" Дюма последовал его совету и послал в парижские театральные дирекции три пьесы. Их забраковали, но Дюма не упал духом и продолжал писать. Затем, когда Левен уехал в Париж, вслед за ним отправился туда же искать счастья и Дюма в компании со старшим клерком нотариуса Меннесона. Молодые люди уехали почти без денег, только с ружьями за плечами. Дорогой они стреляли дичь, продавали ее и таким образом добрались до Парижа. Здесь водевилист Левен принял Дюма с распростертыми объятиями, добыл ему даровой билет на спектакль с участием знаменитого Тальма, ввел за кулисы и, наконец, представил великому трагику. После довольно благосклонного приема Тальма, как рассказывает Дюма в своих "Записках", стал всматриваться в черты молодого человека и на его челе и во взоре его нашел несомненные признаки гениальности. "Александр Дюма, -- сказал он ему, -- во имя Шекспира, Корнеля и Шиллера, посвящаю тебя в поэты! Поезжай обратно домой, вернись к своему нотариусу; дух поэзии отыщет тебя повсюду, поднимет за волосы, как древние пророки, и перенесет туда, где тебе найдется работа".

Предсказание великого трагика оправдалось довольно скоро, и злой гений литературы перенес Дюма окончательно в Париж. Он повествует в своих "Записках", что счастливая бильярдная игра в Виллер- Коттре возместила ему все его путевые издержки, кроме того, он взял у матери пятьдесят франков, а у избирателей Энского департамента несколько рекомендательных писем к старым генералам империи -- и очутился в Париже, на чердаке дома на Итальянской площади. Начались визиты к важным особам. У маршала Журдена Дюма встретил прием совсем холодный, а герцог Белюнский даже не удостоил его приемом, и только генерал Фуа, друг и сослуживец отца его, принял участие в молодом человеке. Убедившись, что у Дюма недурной почерк, он определил его в секретариат герцога Орлеанского сверхштатным переписчиком на оклад в 1200 фр. в год. Здесь работы было сравнительно мало, и юноша ревностно принялся за чтение, за внимательное изучение родной литературы. Дюма откровенно сознается, что он тогда был страшный невежда. Жадно поглощал он творения Вальтер-Скотта, Шекспира, Гёте, Шиллера и классиков французских. Не без гордости говорил он своему покровителю, генералу Фуа, что все это чтение очень пригодится ему впоследствии и что "покуда он живет только своим почерком, но потом будет существовать своим пером". От слов надо было перейти к делу -- и Дюма написал две небольшие комедии для театров, за которые получал по четыре франка поспектакльной платы. Умудрился он также, не зная немецкого языка, перевести трагедию Шиллера "Заговор Фиеско в Генуе" и, не имея еще основательных познаний в истории, сочинил трагедию "Гракхи".

В фельетонах маленьких парижских газет он помещал повести и в 1826 году издал один томик их. На сцене театров "Одеон" и "Французском театре" шли его пьесы "Охота и любовь", "Свадьба и похороны" и "Гракхи", -- причем последняя была сперва забракована. Эти пьесы Дюма поставил не под своим именем, а под псевдонимом Дави, частью своей фамилии. После "Гракхов" он написал пьесу "Христина" на сюжет, заимствованный из Гёте. При посредничестве Шарля Нодье, известного писателя и библиофила, пьесу приняли во "Французском театре", но по ряду причин она не пошла.

Но Дюма был не из тех малодушных, которые при первой неудаче складывают оружие. Он шел напролом к намеченной цели и скоро написал новую пьесу: "Генрих III и его двор", на что побудили его представления одной английской труппы, гастролировавшей в Париже. По протекции герцога Орлеанского пятиактная эта драма была поставлена в том же "Французском театре" 10 февраля 1829 года. Ее успех превзошел ожидания автора. На представлении присутствовал сам герцог, рукоплесканиям не было конца, и на другой же день Дюма был возведен в звание придворного библиотекаря Луи-Филиппа Орлеанского. Это было большой милостью со стороны герцога: жалованье было приличное, а служба не стесняла молодого писателя, вполне располагавшего свободным временем.

Переселившись из Сен-Дени на Университетскую улицу, Дюма занял богатую квартиру и со всем пылом своей южноафриканской крови отдался веселью, ведя рассеянную, полную смены разнородных впечатлений, жизнь. Между тем наступил 1830 год, когда умы всех обуяли замыслы славы и честолюбия. Возраставшая известность и популярность Дюма как представителя литературы далеко не вполне удовлетворяли его. Он сам заявляет торжественно, что "с этого дня его занимала одна политика, и литература была забыта". Но это не совсем верно: Дюма домогался почестей, домогался министерского портфеля, менял знамена, делался то роялистом, то бонапартистом, то республиканцем, -- но писать не переставал. Он продолжал заботиться о постановке своих старых пьес и, между прочим, "Христины", которую театр "Французская комедия" все еще не хотел принять. Дюма взялся за перо, едва только успели умолкнуть ружейные выстрелы революционных дней, и прошла мода на них; он написал драму в шести актах и девятнадцати картинах под заглавием "Наполеон Бонапарте, или "Тридцать лет истории Франции", движимый раздражением, что Луи- Филипп упрямится и не дает ему министерского портфеля. Свою пьесу "Христина" он переделал в романтическую драму в стихах и посвятил ее герцогу Орлеанскому, в ту пору еще не бывшему королем и тщательно пытавшемуся выпросить у Карла X орденскую красную ленточку для честолюбивого драматурга. Под живым впечатлением этого неучтивого отказа Дюма сражался в июльские дни против Бурбонов и поручил июльский крест.

После революции слава писателя росла с каждым днем, а с нею возрастало и число его драматических произведений. Большая часть пьес Дюма отличается поверхностной психологией, лишь более поздние из них, когда он нашел эпоху, дух которой ему был известен, и которым он сумел овладеть, представляют прекрасные изображен недавно минувшего времени. Но не пьесами стяжал он себе популярность необычайную.

Нет, популярность Дюма зиждется почти исключительно на его романах и повестях. Его театр отошел в область преданий, устарев совершенно, тогда как романы всегда читались с жадностью и пережили не одно поколение. Они всегда будут представлять чтение интересное, занимательное и поучительное. В них описательная форма превосходна и играет одну из главных ролей и его исторических романах -- лучших из всех его разнородных произведений. Она является замечательной чертой таланта Дюма.

Небольшие новеллы были дебютами его в области беллетристики. Затем последовали более длинные повести, где уже сказался талант писателя, его замечательная способность увлекать читателя, живо и естественно описывать быт настоящего и минувшего, заинтересовывать отлично введенной интригой, мастерским красивым рассказом. И здесь уже видны обширность замыслов, бездна смелости и оживления, богатство фантазии. Тип этих произведений носит характер романтизма, но приближается к нему лишь внешними приемами, стремлением к блеску языка и местного колорита, к верному, превосходному изображению обстановки того времени, из которого произведения эти взяты. Они производят впечатление, несмотря на относительную бедность внутреннего содержания, на слабый психологический анализ. В них ярко выступает, бьющий через край, непосредственный талант его, колоссальный по силе темперамент, его необыкновенная самоуверенность, стремительность, его кипучая кровь. В этих произведениях так же, как и в остальных, более крупных, выдвигается обаятельный рассказчик, не затрудняющийся выйти из самых запутанных обстоятельств, хитросплетенных положений, победоносно разрубая гордиевы узлы и выказывая поразительную изобретательность. Он ни перед чем не останавливается. Воображение Дюма пламенно, неугасимо, неутомимо. Он не знает границ, как веселье богов, а плодовитость его неисчерпаема, как воды океана. Горячая голова писателя, никогда не остывавшая, работала без устали, никогда не затруднялась ни в выборах сюжета, ни в разработке его, и полет фантазии рассказчика приводил в изумление своими неожиданностями, нередко крайностями.

Дюма раскрывает перед читателями бесконечно длинную галерею лиц, в сущности обыденных и заурядных, какими полон весь мир, которых, однако, романист силою своего удивительного таланта заставляет жить и кипеть Б водовороте самых разнообразных страстей, порывов и чувствований; он вкладывает в их сердца повышенную чувствительность, одаряет неугомонной волей, лихорадочной подвижностью, жаждой приключений, новых переживаний, глубоко захватывающих ощущений. Несмотря на то, что Дюма нередко приходилось творить под давлением материальных обстоятельств, он всегда оставался художником, любил своих героев -- и весь выливался в произведениях своих со всей цельностью натуры и чертами характера, веселостью, ловкостью, чрезвычайной изобретательностью. Французско-африканская кровь, беззаботность креольской природы и чувственное пламя черной расы живо чувствуется в его сочинениях.

Как рассказчик. Дюма обладает огромной способностью самому невероятному приключению, небывалому происшествию, чуть не легендарного свойства, придать характер живой действительности, истинного факта. И эта особенность своеобразного творчества писателя является прямою потребностью души его. Он удивительно умеет сочетать фантазию с жизнью. И если фантастичность его рассказов порою отзывается наивностью, ребячеством, то в ней все же много неизъяснимой прелести. Фантазия романиста не останавливается ни перед чем, ее не страшат ни самые широкие горизонты, ни самые смелые замыслы, и, упиваясь ее прихотями, ее капризами до самозабвения, романист возводит их в культ в своих произведениях, отличающихся удивительной ясностью и жизненностью. Для него не существуют расстояния, грани чудесного, прекрасного, низменного, ужасного, -- для него, этого своего рода Гулливера, крепкого, твердого, сильного волей, неутомимого и отважного. Неукротимый, неуклонный каратель порока, пламенный защитник добродетели, в какой бы форме она ни проявлялась, романист энергично распоряжается судьбою выводимых им лиц и силою пылкой фантазии словно налагает на них перст Божий.

Дюма не был в состоянии написать ни одной вещи беллетристического характера, если лично не видел места действия задуманного романа, повести, рассказа или если не читал о нем. Но тем или другим путем ознакомясь с этим местом действия, он быстро воспламенялся при одном воспоминании о нем, переносился в него и населял его своими героями, создавать которых он умел стремительно. Его воображение работало изумительно плодотворно, без замедления, почти безостановочно; герои являлись во множестве, так сказать, рождая друг друга. Но что мы говорим -- "во множестве": под различными именами перед взором нашим предстает один герой, одно главное действующее лицо, это пламенный гений Дюма. Отсюда понятен вывод Сирано де Бержерака, что земля -- величайшая, удивительная из планет, Европа -- удивительнейшая из частей света, Франция со своей революцией -- самая удивительная из стран Европы, Париж тридцатых годов -- самый удивительный из городов Франции, а Дюма -- самый плодотворный ум Парижа, вместилище, полное чудесных, обворожительных сказок, сюжет которых взят из живой, повседневной действительности и центральная фигура которых является в образе графа Монте-Кристо, героя столь излюбленного, так богато наделенного душевными качествами, до известной степени отразившего в себе и положительные, и отрицательные черты его вдохновенного творца. Надо сказать правду, что в большинстве случаев каждый из героев Дюма непременно наделен одною или несколькими из этих черт. Герои его деятельны, энергичны, предприимчивы, ловки, никогда не теряются в самых затруднительных обстоятельствах, сильны духом и телом, храбры, мудры. Этими качествами наделены мужские фигуры произведений Дюма. Они ему всегда удаются и написаны более уверенно, чем женские портреты. Последние особенно бледны и слабо начертаны в драматических произведениях Дюма. Он вечно вращался среди женщин, артисток, дам полусвета, искательниц приключений; женщина, переодетая мальчиком, сопровождала даже писателя в путешествии его по Италии. Он прекрасно знал этот мир слабого пола и тем нс менее не успел создать ни одной женской фигуры, столь ярко обрисованной, написанной так сочно, как действующие лица мужского ряда.

Произведения Дюма, расходившиеся с небывалой быстротой, выдерживавшие множество изданий, все более и более обогащали его; он жил в роскошных палатах, вел веселую жизнь, окруженный толпою друзей-приятелей, поклонников его таланта, блестящих представителей искусства, литературы. Но при всем своем благополучии он не чувствовал полного удовлетворения, его сжигало простое человеческое честолюбие. В его беспокойных мечтах назойливо рисовалась красная ленточка в петличке. Луи-Филипп был еще зол на писателя -- и сын его, герцог Орлеанский, принимавший Дюма однажды в Версале, доставил ему случай встретиться с королем. Тут знаменитый автор "Трех мушкетеров" покаялся перед последним в своих вольных и невольных прегрешениях -- и получил милостивое прощение. При всем дворе его назвали "большим школьником", и в конце концов красная орденская ленточка красовалась на его изящном сюртуке. Спустя несколько месяцев он вполне оправдал данное ему имя -- действительно сошкольничал, перейдя границы светских приличий и придворного этикета. Приглашенный на бал герцога Орлеанского, Дюма явился в сопровождении артистки Иды Ферье, постоянно игравшей в его пьесах. Разумеется, все ахнули от удивления, но принц поправил дело: он подошел к романисту и его спутнице и с большим достоинством сказал Дюма: " Без сомнения, любезнейший, вы могли представить мне только жену свою?" Слова эти звучали приказанием; об ослушании не могло быть и речи. И Дюма поспешил жениться. Это было в 1842 году.

О женитьбе этой кричал весь Париж. Свадьба была отпразднована великолепно; вся литература присутствовала на ней. Сам знаменитый автор "Замогильных записок" Франсуа Шатобриан вызвался быть свидетелем при брачном договоре, причем в церковных книгах Дюма расписался маркизом де Пайетри. "Маркиз и маркиза" окружили себя безумной роскошью; пирам и забавам, на которые популярный романист был так изобретателен, конца не было. Но спустя три года после свадьбы супруги разъехались, и маркиза избрала своим местожительством Флоренцию, где и жила до самой смерти, последовавшей в 1859 году. Здесь кстати будет упомянуть о том, что при всей своей легковесности, достаточном легкомыслии и беззаботности Дюма был необыкновенно нежным отцом. Он обожал сына Александра от Катрины Лабе, как говорится, души не чаял в нем, и то и дело упоминал о нем в своих путевых записках. Большой охотник до покупок всякого рода, Дюма приобретал вещь всегда в двух экземплярах -- один для себя, другой для сына. Однажды с веселым смехом он рассказывал, что, когда Дмитрий Павлович Нарышкин, у которого Дюма в свой приезд в Россию жил в Петербурге и в деревне, подарил ему дорогую соболью шубу, у романиста так и вертелся на языке вопрос: "Нет ли у вас еще одной такой же для моего сына?"

Александр Дюма-сын, женатый, кстати на нашей соотечественнице Надежде Нарышкиной, автор "Дамы с камелиями" отличался чрезвычайной серьезностью, практичностью, бережливостью, и его изумляло легкомыслие отца, не совместимое с его годами. Миллионы франков зарабатывался -- один роман "Монте-Кристо" дал ему более 200 000 франков, и у него никогда ничего не оставалось. Это не мешало ему помогать бедным, делать добро ближнему, в чем ярко сказывалась юношеская теплота сердца писателя, понимавшего чужое горе и чутко откликавшегося на него. Однажды обратились к нему за помощью: нужно было хоронить полунищую актрису. В этот момент у Дюма не было денег в наличности, и писатель, не задумываясь ни на минуту, тотчас продал все свои иностранные ордена. В подобных случаях он мало стеснялся в выборе средств, лишь бы скорее прийти на помощь. Постоянно находясь в оппозиции по отношению к Наполеону III, он тем не менее нередко прибегал к щедрости императрицы Евгении (Дюма хорошо знал ее, как графиню де Монтихо еще в Испании, до переезда ее во Францию), ходатайствуя за других,-и никогда не получал отказа. Подчас щедрость писателя не знала границ. Но, проявляя эту симпатичную черту характера по отношению к окружающим, он и сам любил принимать подарки, и, как видно из его собственных признаний, никогда и нигде его так не баловали в смысле всяких подношений, как в России.

III.

Набрасывая облик Дюма, необходимо сказать о нем как о неутомимом путешественнике. Французы очень неохотно покидают насиженное гнездо, не любят оставлять родину. Дюма в этом отношении был совсем не похож на своих соотечественников. Он обожал кочевую жизнь, еще в юности мечтая о путешествиях, о знакомстве с чужими краями. Об этих краях он умудрялся, благодаря начитанности и сильному воображению, писать, не выезжая из Парижа. Любимец двора, Дюма, в качестве историографа, по смерти герцога, сопровождал герцога Монпансье в его путешествии по Испании. После первых недалеких прогулок по Вандее, где он собирал разные материалы, и затем по Швейцарии, это была первая продолжительная поездка Дюма. Из Испании романист отправился на побережье Африки, получив в распоряжение казенный французский пароход "Белое". Затем денежные обстоятельства вынудили блестящего романиста покинуть Францию и около года прожить в Бельгии, а по возвращении в Париж он совершил путешествие по Италии. В 1858 году Дюма познакомился с графом Кушелевым-Безбородко, основателем журнала "Русское слово", известным меценатом, жившим тогда в Париже, и с восхищением принял его приглашение отправиться вместе с ним в Россию.

Последней поездкой Дюма было его посещение освободителя Италии Джузеппе Гарибальди. Едва он появился в Сицилии, как Дюма уехал к нему и около года сопровождал его почти во всех его походах. Эту поездку романист предпринял после путешествия по России.

С 1844 года Дюма поселился в вилле Медичи, в Сен-Жерменском предместье, мечтая о собственном доме. Прежде всего он приобрел участок земли на середине холма по дороге из Сен-Жермена в Марли, сделал план, смету. Все должно было слоить около сорока восьми тысяч франков, а обошлось в триста тысяч.

У Дюма была широта захвата и в произведениях его, и в жизни, и при сооружении своего великолепного замка Монте-Кристо он дал большой простор фантазии... Из Туниса были выписаны мастера-туземцы, устроившие настоящую арабскую комнату -- Альгамбру в миниатюре, -- стены которой были расписаны стихами Корана. При этом с мастеров была взята подписка, что они не имеют права повторить свою работу где-либо в Европе. И чего только не было в этом роскошном замке великого фантазера! Павильоны в готическом стиле, башенки с колоколами, сады, островки, водопады, гроты, мостики. Углубленные источники, несколько приподнятые, снабжали водою большой бассейн, посреди которого высился домик из камешков и раковин с плитками и медальонами, на которых высечены были надписи -- названия различных творений владельца замка. Красотой и изяществом пленял чудный павильон с лазурным сводом, усеянным звездами, служивший Дюма рабочим кабинетом, ярко-цветные стекла которого бросали причудливые блики на инкрустированные стены и устланный дорогими коврами пол. В замке была и мастерская для художников, двенадцать комнат для гостей, беседка для обезьян, попугаев и собак; конюшня не уступала дворцовой королевской. В приемной, убранной шелками и золотом, были собраны чудеса искусства; в будуаре, служившем и маленькой приемной, на окнах висели драпри из настоящих драгоценных кашмирских шалей. Было тесно от картин, статуй, мебели Буля, всевозможных редкостей. Если многое и не отличалось тонким вкусом, зато было дорого и великолепно. Наиболее выдающиеся представители живописи, скульптуры, архитектуры, декоративного искусства, садоводства трудились над созданием, над убранством замка Монте-Кристо, двери которого были широко раскрыты для всевозможных посетителей, стекавшихся в замок чуть не со всех сторон света. Они, что называется, осаждали замок, где находились под необычайно гостеприимным кровом владельца, предоставлявшего в их распоряжение и великолепные покои, и птичник с его богатым запасом для изысканного стола, и сараи с прелестными экипажами для прогулок, для охоты, рыбной ловли, и места для игр всякого рода. Удивительной терпимостью и снисходительностью, порой не имевшей границ, редкой любезностью Дюма привлекал все новые и новые тучи прожорливой саранчи... Кажется, только ленивый не посещал редкостного замка. Гости ели, пили, развлекались и, предоставленные себе, хозяйничали как дома.

А сам обладатель "странноприимного дома", этот неисправимый расточитель, поднимался наверх, в свой роскошный павильон с цветными стеклами, служивший ему, как сказано уже, рабочим кабинетом, чтобы писать свои обычные три фельетона, столь нетерпеливо ожидаемые читателями. "Я не скажу, -- замечал при этом Дюма, -- чтобы писание моих фельетонов не доставляло мне удовольствия, но, работая над ними, я во всяком случае получаю меньше удовольствий, чем те, кто совсем не работает!"

Чтобы покончить с этим затейливым обиталищем знаменитого романиста, надо добавить, что в довершение всего на фасаде замка был изображен герб маркиза де ля Пайетри, и на щите этого герба стоял девиз: "Люблю тех, кто меня любит". Открытие замка Монте-Кристо сопровождалось лукулловским пиршеством. Присутствовало шестьсот человек. После пира был блестящий спектакль. Шла специально для торжества написанная пьеса "Шекспир и Дюма", дружно разыгранная известными артистами. Это было сплошное восхваление превознесенного до небес писателя... так что напечатать пьесу посовестились и даже побоялись, чтобы не вышло скандала. У Дюма было врагов, недоброжелателей и завистников достаточно.

Но вернемся к произведениям Дюма. Давнишней заветной мечтой его было дать в романах целую историю Франции, начиная с эпохи Франциска I и кончая тем временем, в котором писатель жил и действовал. Но к выполнению задуманного Дюма приступал понемногу, подобно Герберту Спенсеру, который, из боязни внезапной смерти, не доведя до конца своего философского исследования, спешил написать заключение. Отсюда естественные пробелы.

К середине сороковых годов XIX века относятся главные романы Дюма: "Три мушкетера", "Двадцать лет спустя" и "Виконт де Бражелон", "Королева Марго". Небывалый, неслыханный успех выпал на их долю. Ими зачитывались во дворцах, в великосветских салонах, их прямо пожирала полуобразованная толпа, бульварная публика. Критика справедливо отмечала в них исторические недочеты, но не могла не признать, что романист дает блестящие картины, рисует яркие образы, дивно иллюстрирует героические эпопеи и сильно волнует сердца, всецело овладевает умами читателей. В этих романах особенно ярко сказался талант Дюма, исполинским, радужным фонтаном бьет его фантазия, и рельефно выступают так мастерски созданные, цельные, ясные, определенные типы, вроде гасконца д'Артаньяна, бесконечно веселого, храброго до самозабвения, остроумного собеседника, отличного товарища, преданного друга и вместе с тем большого мастера охранять свои интересы. Но и, кроме перечисленных романов исторического характера, не менее интересны: "Две Дианы", "Графиня Монсоро", "Женская война", "Могикане Парижа", "Сорок пять", "Черный тюльпан" (''Пленник Левенштейнского замка"), "Шевальде д'Арманталь" ("За королеву") и т. д. И в этих менее объемистых произведениях Дюма на исторической канве вышивает богатейшие по рисунку и краскам узоры, поражая обилием своей неиссякаемой, живой фантазии, чаруя сложным фейерверком неожиданностей всякого рода, увлекая разнообразием сюжетов.

Большинство критиков с особенным вниманием останавливается на "Кавалере Красного Замка" -- лучшем из его исторических романов. Все здесь прекрасно. Способ, с помощью которого Диксмер заставляет любовника своей жены спасать королеву, характер Лорана и самая развязка представляют наиболее захватывающие места. На фоне всего этого, написанного широкими, художественными мазками, наряду с вымышленными лицами, фигуры Марии-Антуанетты и Елизаветы Тюдор выступают ярко и имеют историческую ценность. По этому произведению видно, что Дюма уважает святыню. Этот ловкий хитрец, вечно толкующий о том, что он отступает от истории, когда в этом является необходимость, умеет честно и благородно защищать несчастных. Но в этих случаях он не пересаливает в описании чувств и вообще не теряет достоинства повествователя: смеется и плачет, когда нужно и всегда в меру. Дюма в совершенстве постиг искусство выдержанности тона на протяжении всего произведения, избегая сентиментальной плаксивости и грубой красочности в манере письма. Это мнение критиков можно применить и к остальным историческим романам его, где перед читателем проходит целая галерея живых фигур разных эпох, от Карла VII до Людовика XVI, и других, очерченных яркими контурами, образных, верных действительности. В отношении психологии эти фигуры исполнены не особенно тонко, но в историческом смысле автор не грешит против правды. С захватывающим интересом читатель следит за описаниями исторических событий, видит живые портреты Медичи, Бурбонов, Валуа, Анжа Питу, врача Реми, Миледи (в "Трех мушкетерах"), герцога Лорана и проч.

Превосходно изображен у Дюма характер толпы, то рабской, низкопоклонной, то жестокой, жаждущей крови, то сентиментальной, то грубой и циничной. "Королева Марго", "Графиня Монсоро", "Сорок пять", "Бальзамо", "Ожерелье королевы", "Анж Питу", "Графиня Шарни", " Кавалер Красного Замка" и другие романы являются живым воплощением души Франции,

Большой вкус Дюма, его широкая натура отражаются целиком во всех романах, и исторических, и иных. Нередко с этим большим вкусом обрисованы женские типы, каковы, например, Катерина Медичи в "Королеве Марго" или Миледи в "Трех мушкетерах". Дюма особенно любит изображать женщин пламенных, дышащих страстью или мечтательных, мягких, нежных, женщин, способных воспламеняться от одного взгляда мужчины, женщин, все существование которых, весь смысл жизни заключается в любви. Да и герои-мужчины у Дюма -- это тоже невольники любви, пылкие жрецы страсти, которая не чужда даже и самым светлым личностям, людям, беззаветно преданным королеве. Что касается худших из героинь и героев, то они отдаются страсти до самозабвения. Натуры холодные, бесчувственные вызывают у романиста большую иронию; он не жалеет для них сарказма, питая, наоборот, глубокую жалость и симпатию к тем, кто становится жертвой любви, кто сгорает в огне страсти. Дюма умеет прекрасно охарактеризовать ту или другую эпоху. Пусть герцог Наваррский не был королем Франции, пусть Катерина Медичи не отказывалась от трона, но эти отступления от исторической правды Дюма охотно и порою довольно смело допускает ввиду преследуемых им целей, драматизма положения, тех или других эффектов, заставляющих усиленно биться сердце читателя, бесконечно интересных для толпы. На драматизме, на эффектах, на чудесных приключениях Дюма основывает успех своих произведений. Тут он выказывает во всей силе свой огромный талант, свое удивительное, подчас безграничное воображение.

Тут энергия его неисчерпаема. Если Наполеон и Дантон являются титанами энергии в области политики, то Дюма представляется таковым же в области национального романа, в особенности в "Трех мушкетерах", в его продолжении "Двадцать лет спустя", в "Виконте де Бражелоне".

Мастерство Дюма сказалось и в романе приключений, в главе которого стоит знаменитый "Граф Монте-Кристо" -- эта дивная сказка, в которой талант писателя развернулся во всю ширь, явил всю свою мощь. Доходящая до дерзости, до безумия, она обезоруживает читателя, невольно поддающегося обаянию властного таланта.

IV.

После виллы Монте-Кристо Дюма пришло на мысль выстроить свой собственный театр исключительно для представления своих пьес. Герцог Монпансье, в то время почти юноша, подобно брату своему покойному герцогу Орлеанскому, оказал покровительство знаменитому писателю, дал ему привилегию и даже позволил назвать новый театр -- театром Монпансье.

Шутить этим было невозможно. Луи-Филипп, обладавший большим чутьем в тех случаях, когда дело касалось более или менее рискованных предприятий, денежных афер, узнав о затее Дюма, так или иначе связанной с именем герцога Монпансье, заметил увлекавшемуся сыну:

-- Берегись, Монпансье, ты вовсе не так богат... Пожалуй, строй себе театры, но не забывай одного, что члену королевской фамилии непозволительно сделаться банкротом!

Испугавшись, Монпансье взял назад свое дозволение, и театр Монпансье превратился в "Исторический театр". Дюма переступил привилегию директору Гостейну за сто тысяч франков и, пока строился театр, съездил в Испанию, присутствовал на свадьбе герцога Монпансье, бросал деньги направо и налево для поддержания своей известности при дворе королевы Изабеллы, расписался на брачном контракте и уехал на казенном корабле, который был отдан в полное распоряжение романиста министром Сальванди. С Дюма поехал сын его Александр, живописцы Хиро и Дебаролль и Югост Маке, сотрудник писателя. Пристали к берегам Африки. Дюма побывал в разных городах, охотился за львами и, если верить его "Запискам", освободил двенадцать пленников Абдель-Кадера -- и вернулся в отечество. Сюда из Мадрида и Туниса он привез множество знаков отличия. В день св. Филиппа всемирно известный писатель и начальник сен-жерменской национальной гвардии, тогда еще владелец, Монте-Кристо, явился во дворец Тюильери, грудь Дюма была в крестах, звездах и орденских лентах. Рассказывают, что, когда он однажды предстал во всем этом своем величии перед Шарлем Нодье, тот не утерпел и сказал ему своим добрым, отеческим тоном, за который ему все прощалось:

-- Ах, мой милый, мой бедный Дюма, что это на вас навешано?! Неужели вы, негры, никогда не изменяетесь, и вас вечно радуют всякие стекляшки и погремушки?

"Исторический театр", открывшийся 20 февраля 1847 г. "Королевою Марго", пьесой, переделанной из романа того же заглавия, давал доход, и Дюма мог бы поправить свои плохие обстоятельства, дела, расстроенные расточительностью и не в меру роскошной жизнью писателя, но подоспевшая февральская революция отозвалась на сборах. Время для театров было неподходящее: толпы народа были и зрителями, и артистами в театрах иного рода, в разыгрывавшихся сценах революции.

Для поддержания своей репутации демократа, а еще более, как уверяли злые языки, для поправления дел, Дюма стал издавать журнал "Свобода". Ему хотелось, по уверению его недоброжелателей, заменить роман-фельетон, который читать было некогда, увеселительной политикой. Но времена были слишком серьезные -- шутить не приходилось.

Дюма сравнивали с фокусником, вздумавшим показывать свое искусство на похоронах. Его "Свобода" в борьбе с равнодушием публики должна была умереть. Однако, Дюма все еще не хотел уступить и начал выпускать "Месяц", историко-политическое обозрение под эпиграфом: "Провидение диктует -- мы пишем". Но республиканцы не поддержали и этого издания, и "Месяц" просуществовал немного более полутора лет.

Устав от журнальной деятельности, Дюма пытался попасть в учредительное собрание, но в клубах его встречали насмешки. Кто-то заметил ему, что на нем слишком много орденов для республиканца. Со свойственной ему находчивостью остроумный писатель ответил:

-- Что же мне делать? Ведь я ношу их из вежливости. Не хотелось бы огорчать этих бедных королей, которые жалуют меня постоянно орденами.

Дюма снова вернулся к театру. Для поддержания своего умирающего детища он заложил замок Монте-Кристо, но жертва эта была напрасна: театр не поднялся, а Монте-Кристо был продан. Прелестное поместье пошло за тридцать тысяч франков. "Нет худа без добра" -- говорит пословица; Дюма все-таки сделал хорошее дело, выйдя путем этой продажи из очень затруднительных обстоятельств. После целого ряда неудач Дюма уехал в Бельгию. По словам все тех же злых языков, Дюма мог бы и не уезжать из Парижа, но Виктор Гюго в это время отправился в изгнание, нельзя же было и автору "Монте-Кристо" не показать себя тоже в ореоле мученика политики, отверженного... Дюма поселился в Брюсселе в 1852 году, а в следующем вернулся на родину. Водворившись в Париже, он снова отдается литературной деятельности, издавая журнал "Мушкетер", переименованный спустя четыре года в "Монте-Кристо ", просуществовавший, однако, недолго.

V.

Некоторые биографы Дюма пытаются доказать, что "Шевалье д'Арманталь" писался в сотрудничестве с Маке, который делал для Дюма всю черновую работу в его произведениях. Может быть, в этом есть доля справедливости, но тем не менее рука Дюма, а ничья другая, именно его своеобразная манера, лучи его бесспорно огромного таланта явственно видны в каждом произведении его -- в пьесе, романе, путевых впечатлениях. Важен не остов произведения, а разработка сюжета, хотя бы и заимствованного, и Дюма прекрасно понимает это. Если "черновую работу" и делали другие, то над разработкой сюжета трудился он сам и всегда штрихами настоящего мастера скрашивал эту "черновую работу", которая, впрочем, делалась по его плану, по его указаниям. По мнению Дюма, написать роман или драматическое произведение, было делом совершенно пустым. Зарождение идеи, а затем ее воплощение -- вот что составляло единственную трудность. Когда с этим дело было покончено, рука работала как бы по инерции, сама собою. Дюма очень часто высказывал эту мысль. Раз кто-то оспаривал это мнение писателя, который тогда работал над своим "Кавалером Красного Замка". План романа в то время у него вполне сложился, и Дюма предложил своему противнику пари, что он напишет первый том в течение всего трех дней, в которые должны входить и сон, и еда. Пари обусловливалось сотней червонцев, причем в томе должны были заключаться семьдесят пять огромных страниц, по сорока пяти строк каждая, и в строке должно было заключаться не менее пятидесяти букв. В два с половиною дня Дюма написал это число страниц своим красивым почерком, без помарок, и на шесть часов ранее условленного срока. И таким образом Дюма блестяще доказал и быстроту работы своей, и необыкновенную трудоспособность, не говоря уже о мастерстве овладевать сюжетом.

Хулители Дюма предъявляли к нему обвинение в пользовании чужими сюжетами, заимствованными из разных авторов. Он не отрицал этого, но виновным себя не признавал. Чрезвычайно оригинально его мнение о литературных заимствованиях. "Изобретает, -- писал он в каком-то предисловии, -- не один человек, а люди. Всякий, приходя в свой час и в свою очередь, берет известное отцами, пускает в дело путем новых соображений и умирает, прибавив несколько крох к сумме человеческих знаний. Что же касается до полного создания чего-нибудь, я считаю его невозможным. Когда глупый критик упрекал Шекспира в заимствования иногда целой сцены у какого-нибудь современного автора, Шекспир отвечал: "Эта сцена -- девушка, которую я вывел из дурного общества и ввел в хорошее". Мольер говорил еще наивнее: "Беру свое добро, где попадется". И Шекспир и Мольер правы: гений не продаст, он завоевывает... Я принужден высказать это, потому что, вместо благодарности за то, что я познакомил публику с неизвестными ей сценическими красотами, мне указывают на них пальцем, как на подлог, как на кражу. Мне осталось, правда, в утешение сходство с Шекспиром и Мольером: порицатели их были так ничтожны, что ничья память не сохранила их имен". Обвинение Дюма в заимствовании сюжетов и сцен у авторов старых и новых относится главным образом к его драматическим пьесам. Дюма сам говорил иногда, что в течение всей литературной деятельности у него было сотрудников не менее, чем у Наполеона генералов. И правдивые защитники Дюма, его биографы: Жюль Жанель, Блаз де Бюри и другие не отрицают факта заимствования автором `"Генриха Ш" материал а для его пьесу Иффланда, Августа Лафонтена, Кальдерона и т.д. , но прибавляют при этом, что французский писатель хотя и пользовался чужими набросками сюжетов, но создавал из них вполне самобытные пьесы; он брал чужую канву, но вышивал по ней свои оригинальные рисунки.

Хотя Дюма представлял собою кряжевую натуру, обладал крепким организмом, но рука времени все же стала налагать на него свою печать. Энергия его стала заметно ослабевать, когда он приближался к шестидесятилетнему возрасту. С энергией постепенно угасло и его творчество. После поездки к Гарибальди он уже не пытался создать что-либо цельное и ограничивался большей частью переизданием своих прежних произведений, спрос на которые не уменьшался. Он продолжал оставаться любимым писателем, и его романы по-прежнему имели самое широкое распространение. Но материально он не был уже заинтересован в этом. Обогащался не он, а его издатели, которым давно были проданы самые выдающиеся его произведения. В 1864 году начало выходить полное собрание его сочинений, на которые он "любовался издали, потому что они были в чужих руках", как выражается один из его биографов.

Около этого времени Дюма уже удалился из шумного Парижа и стал жить в уединении. Его старость была печальна, средства крайне ограничены, долги донимали его. Былые картины прошлого еще удерживались в памяти блестящего писателя, но все, что относилось к настоящему, к переживаемому моменту, уже не запечатлевалось в ней. Он говорил -- и тут же забывал, о чем шла речь. Делались неоднократно попытки привести в норму его мышление; казалось, ум его прояснялся, но затем явления забытья продолжались. Маститого романиста посещали странные видения: он видел себя на вершине горы, воздвигнутой из книг; но почва под ногами его колебалась все больше и больше, ускользала, и в конце концов он замечал, что его Гималаи были нечем иным, как зданием, сооруженным на сыпучем песке. В один из вечеров Дюма-сын застал отца как-то особенно горестно углубленным в свои размышления.

-- О чем это ты так задумался, отец? -- спросил он старика.

-- О том, что слишком серьезно для тебя...

-- Почему же?

-- Да ведь ты все смеешься...

-- Я смеюсь потому, что у меня нет причины грустить. Все мы вместе: ты, моя жена, твои внуки... Это, впрочем, не мешает мне быть и серьезным. В чем же, однако, дело?

-- Ты даешь мне слово ответить вполне искренно?

-- Даю!

-- Так вот, Александр, скажи, как ты думаешь -- в твоей душе, в твоем сознании останется ли частица меня?

"Я стал, -- рассказывает Дюма-сын, -- уверять отца в этом, и, казалось, мои долгие уверения были ему очень приятны. Он крепко пожал мою руку, я обнял его, и отец более не возвращался к этому вопросу".

Спустя несколько дней его не стало...

Автор "Монте-Кристо" тихо скончался 6 декабря 1870 года. Он отошел в вечность с какой-то нездешней, радостной улыбкой на устах, завершившей это необычайное существование, полное триумфа и шумного успеха, усиленной работы, а наряду с этим расточительности, озаренных яркими лучами фантазии.

"Мне делают упреки в том, что я был расточителен, -- говорил Дюма перед смертью своему сыну. -- Я приехал в Париж с двадцатью франками в кармане... -- И, указывая взглядом на свой последний золотой на камине, продолжал: -- И вот, я сохранил их. Смотри!"

После этого миновало всего несколько дней -- и порвалась нить жизни того, кто в течение сорока лет отдавался беспрерывной сказочной работе, всецело сливаясь с душой французского народа. Он питал его плодами своей редкой энергии и фантазии. С душой нараспашку, с лицом, всегда озаренным веселой, здоровой улыбкой, взвинченный успехом, разжигаемый враждебными нападками, кипя в горниле работы театральной и беллетристической, Дюма поддерживал священный огонь на пылающем жертвеннике творчества, бросая туда драму, комедию, исторический роман, роман приключений и страстей, путевые впечатления, мемуары, сказку, новеллу, этюды но искусствам и, наконец, гастрономию... И в этом непрерывном труде только подчас вытирал он рукавом своей незанятой руки обильный пот на высоком челе. Сорок лет он воссоздавал быт, эпоху и живые лица, к великому удовольствию современников. Он не был ни идеологом, ни мыслителем; идеи гражданственности были ему не по плечу; на философские размышления у него не хватало времени. Его стихия была воображение. Сила жизни трепетала в его мозгу. Всем существом, всем своим творчеством он отдавался фантазии и дару оживлять лица и события. И отсюда проистекала его способность сливаться с героями его творений, сообщать своим иллюзиям характер живой действительности. И отсюда шло создание его замка Монте-Кристо, положившего начало его разорению. Ему были органически нужны собственный замок, собственный театр, собственные газеты, собственные легенды вокруг... "Дюма, -- говорил Брандес, -- наполнял сцену, книжные лавки и газетные фельетоны своими произведениями. Печатные машины кряхтели и стонали, лишь бы не отстать от его бойкого пера. Следует только пожалеть, что ребяческое легкомыслие не дало ему возможности пройти порядочную школу". "Благодаря этому легкомыслию, -- по замечанию Пелисье, -- Дюма был необыкновенно расточителен по отношению к своим богатым дарованиям, а иначе он возвысился бы до величайших писателей девятнадцатого века".

Оставить комментарий Быков Петр Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1910 Обновлено: 16/08/2025. 48k. Статистика. Очерк: Публицистика, Критика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Критико-биографический очерк.

Быков Петр Васильевич Александр Дюма

Александр Дюма

I.

II.

III.

IV.

V.

Быков Петр Васильевич
Александр Дюма