Чернышевский Николай Гаврилович
Основьяненко. Сочинение Григория Данилевского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
   Том II.
   М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947
   

БИБЛИОГРАФИЯ

<ИЗ No 1 "СОВРЕМЕННИКА">

Основьяненко. Сочинение Григория Данилевского. С портретом Квитки, снимком его почерка и домиком Основы. СПБ. 1856.

   Задумав написать биографию Основьяненка, г. Данилевский обратился к лицам, знавшим покойника, с просьбою сообщить ему, г. Данилевскому, какие-нибудь известия о харьковском писателе. Некоторые из этих почтенных людей были так добры, что отвечали г. Данилевскому письменно; другие сообщили ему несколько писем, полученных или писанных Квиткою. Г. Данилевский напечатал в своей статье эти письма, которая таким образом украсилась несколькими хорошо написанными страничками, содержащими не лишенные интереса и достоверные известия. Другие из бывших знакомых Квитки рассказали г. Данилевскому (по словам г. Данилевского) несколько анекдотов, в том числе два-три любопытные. Г. Данилевский пересказывает эти анекдоты. До какой степени соблюдена в его пересказывании точность, мы не знаем. Мы помним только, что когда-то г. Данилевский поместил в "Московских ведомостях" подробное описание Яновщины, хутора Гоголя, и что потом в "Отечественных записках" было доказано, что в этом рассказе единственным достоверным известием должно считать уверение г. Данилевского, что какой-то чумак, встретившийся ему на дороге, пел песню:
   
   Ой, у кума пчолы булы...
   
   а все остальное -- сплетение недосмотров, обмолвок и анахронизмов1. После этого нам кажется, что и новым рассказам г. Данилевского может верить только желающий. Впрочем, если и отбросим их, биография Квитки не потеряет многого, потому что анекдоты эти неважны, да и во всей статье интересны только пять-шесть не длинных писем Квитки, его супруги, Загоскина, С. Т. Аксакова, г. Плетнева и г. Костомарова. Затем остаются собственные изыскания г. Данилевского; они, повидимому, стоили ему некоторого труда. Если так, охотно похвалим давно уже пишущего юношу за трудолюбие; жаль только, что нельзя похвалить его за основательность. Каждая фраза его показывает, что он не позаботился порядочно ознакомиться хотя с самыми главными фактами истории нашей литературы, о которой пишет. Вот, например, как он излагает историю малороссийской литературы до XVIII века:
   
   Древнейшими памятниками степного наречия (?) были, с XI века, отрывки в сказаниях Нестора, Кирилла Туровского, Слова о Полку Игоря, Ефрема Сирина (что за набор имен!), в грамотах князей владимирских и галицких и в поучении Владимира Мономаха (что за хронология!). Организованным является оно в Литовском Статуте и в Словаре Памвы Берынды, в гетманских универсалах и в полных летописях, какова известная летопись Величко. Сюда же относятся: старинные акты Южной Руси, письма Мазепы к дочери Кочубея и два любопытные памятника: Кроника из летописцев стародавних, Феодосия Сафоновича, 1672--1681 года, и Изборник Святослава. (!)
   
   Кому хотя сколько-нибудь знакомы эти имена, тот может подивиться безотчетности в их подборе у г. Данилевского и забавным анахронизмам, которыми наполнен его перечень. Укажем лишь один промах: "Изборник Святослава", памятник XI века, отнесен к памятникам XVII века. Отысканием других промахов предоставляем заняться самому г. Данилевскому. Это занятие даст ему случай хотя сколько-нибудь ознакомиться с главными фактами и с хронологиею русской литературы. Предупреждаем его только, что на каждой строке своего отрывка он найдет, по крайней мере, пять промахов. Когда г. Данилевский приступит к изданию "Полного собрания своих сочинений", в чем мы не сомневаемся, то мы рекомендуем ему, перепечатывая статью об Основьяненке, исключить из нее и этот отрывок, и все остальное, кроме писем Квитки, его супруги, Загоскина и гг. С. Т. Аксакова, Плетнева и Костомарова, как советуем ему исключить из этого будущего "Полного собрания своих сочинений" и все остальное, что было им написано и напечатано до сих пор. Рекомендуем ему также, прежде, нежели он приступит к составлению обещаемой им биографии Каразина 2, год или два употребить на то, чтобы основательно изучить "Руководство к истории русской литературы", изданное Департаментом народного просвещения: для начинающих эта книга очень хороша.
   Когда г. Данилевский познакомится с этим полезным руководством, он, без сомнения, оставит намерение писать обширную статью "о малороссийском философе" Сковороде, потому что он убедится в совершенной незначительности этого "философа". А если бы г. Данилевский заглянул в "Историю русской литературы", нами ему рекомендуемую, прежде, нежели принялся за составление своей статьи об Основьяненке, то мы были бы лишены удовольствия читать письма об Основьяненке г. С. Т. Аксакова и других и забавы читать рассуждения самого г. Данилевского об этом предмете. Он узнал бы, заглянув в "Руководство", что Основьяненко вовсе не принадлежит к числу тех деятелей литературы, которые заслуживают подробных монографий. Объяснимся подробнее, для пользы г. Данилевского, потому что, по меткому выражению одного из наших критиков, посредственные и слабые писатели разделяются на нуждающихся в порицании и на нуждающихся в назидании; г. Данилевский принадлежит к числу последних, и мы не можем отказать в полезном поучении юноше, которого г. Сен Жюльен -- от кого слышал он это? -- некогда называл учеником и преемником Гоголя3.
   Основьяненко был человек добрый и почтенный по своей благонамеренности. Но, к сожалению, он был человек довольно ограниченный и вовсе не талантливый. Есть люди, которые, не имея ни особенного ума, ни таланта, пишут романы довольно сносные для своего времени, потому что имеют или образование, или наблюдательность. В пример укажем на автора "Семейства Холмских", автора романа "Дочь купца Жолобова"4. Если г. Данилевскому известны эти произведения, он согласится, что и по своему внутреннему достоинству они выше, и произвели в свое время на публику гораздо более впечатления, нежели "Пан Халявский" и "Похождения Столбикова"5. Следовательно, их авторы скорее Основьяненка имели бы право удостоиться подробных монографий. А между тем -- не правда ли?-- смешно и подумать, что может быть написано 128 страниц о Бегичеве или Калашникове. Следовательно, об Основьяненке писать статью во 128 страниц еще страннее. Для человека, знакомого с этими именами, тут не может быть сомнения. По всей вероятности, г. Данилевскому неизвестны имена Бегичева и Калашникова, и, если хотите, он очень мало теряет от того, как мало потерял бы и тот, кому было бы неизвестно имя Основьяненка. Но дело в том, что наше назидание, вероятно, еще не совсем убедительно для него; по неизвестности ему Бегичева и Калашникова, он не может быть уверен, что эти безвестные писатели более заслуживали бы прославления, нежели Основьяненко. Нечего делать, надобно изложить сущность дела, без всяких ссылок на факты, неизвестные автору исследования, и убедить его разбором фактов, ему известных.
   Читал ли, например, г. Данилевский "Пана Халявского", значительнейшее из произведений Основьяненка?-- Читал. -- Прекрасно! Что же поражает вас в этом романе с первых же строк самым неприятным образом? Натянутое и нимало не острое остроумие, такого рода: ныне просвещения стало больше -- вот. например, мой сосед прорубил в зале своей два новых окна, чтобы просвещения было больше; обхождения ныне нет, потому что, например, наш заседатель, когда у него обедают гости, не обходит вокруг стола с просьбами кушать и пить, как обходили в старину; И заметьте, что каждый из этих каламбуров растянут на целую страницу журнального формата. Можете вообразить, каково впечатление этих семимильных острот на читателя. Растянутость у Основьяненка изумительная. Описав, как распространилось просвещение и вывелось обхождение, он говорит, что и воспитание детям ныне дают не такое, как прежде -- разумеется, это опять острота -- то есть ныне детей не набивают с утра до ночи ватрушками и пампушками, как в старину. Эга острота тянется на четыре страницы журнального формата. Так написан весь роман, так написаны все произведения Основьяненка. А какое правдоподобие! Начать хотя с того, что рассказчиком романа выведен старик, который, по пословице, в лесу вырос, а беспрестанно этот дикий степняк сбивается на тон, каким мог говорить только человек нынешнего века и порядочного образования; где на свете виданы глупцы, которые бы велели прививать детям натуральную оспу? Где на свете виданы фельдшеры, которые бы послушались такого приказания? Где на свете виданы дьячки-учители, которые доказывали бы зажиточным панычам пользу грамоты тем, что "вот как выучишься, паныч, грамоте, будешь писать поминальные записочки о покойниках и будешь получать за то хороший доход"? Ведь как бы ни был глуп учитель, все же он знает, что паныча этим не прельстишь. Какой малорусе -- ведь они получше других народов знают толк в пении -- станет хвалить певца "за скрыпучий голос, от которого морозом по коже подирает"? Одним словом, на каждой строке у Основьяненка -- несообразности, и, кроме несообразностей, нет ничего: все вяло, приторно, пересолено, жеманно, натянуто и растянуто. Но, быть может, г. Данилевскому известно, что некоторые хвалят "Сердечную Оксану"?6 Не советуем ему слушать этих людей: "Оксана" во сто раз приторнее и натянутее "Пана Халявского". И нигде нет у Основьяненка ни тени самостоятельности: большая часть страниц его пропитана самым неловким подражанием Гоголю; на других страницах он подражает то Карамзину (в "Бедной Лизе"), то г. Далю, то Загоскину, то какому-нибудь второстепенному, ныне забытому романисту. В этой книжке мы высказали свое мнение о бароне Брамбеусе, как ценителе литературных произведений, и сказали, что, если он делал промахи, говоря о произведениях, имеющих художественное достоинство, то над произведениями решительно слабыми он умел подсмеиваться. И слова его об Основьяненке, которыми так возмущается г. Данилевский, совершенно справедливы:
   
   Есть разного рода остроумия более или менее несносные: но самое несносное из всех -- это провинциальное остроумие. Эти глубокомысленные наблюдения над человеческим сердцем, делаемые из-за плетня; эти черты нравов, подмеченные между маслобойнею и скотным двором; эти взгляды на жизнь, обнимающие на земном шаре великое пространство, пять верст в радиусе; этот свет, составленный из шести соседей; эти колкие сарказмы Над борьбою изящества и моды с дегтем и салом; эти насмешки над новым и новейшим, которых даже и не видно оттуда, где позволяют себе подшучивать над ними,-- весь этот дрянный, выдохлый губернский яд, которого не боятся даже и мухи; и эти остроты, точенные на приходском оселке; и эти стрелы, пущенные со свистом и валящиеся наземь, в пяти шагах от носа стрелка; и эти смелые удары, с треском падающие, вместо общества, на лужу грязи, которая от них только распрыскивается на читателей; раны и язвы, наносимые пороку с той стороны, которой порок никогда не видиг у себя, если стоит прямо перед зеркалом. Все это может казаться очень замысловатым какой-нибудь ярмарке, какому-нибудь уезду, даже целой губернии, но не должно переходить за границы этого горизонта, под опасением быть принятым за пошлость и безвкусие...7
   
   Напрасно г. Данилевский не принял в уважение этой верной характеристики: с рецензиями барона Брамбеуса о посредственных или плохих книгах не худо справляться; о дурных книгах он говорил почти всегда хорошо,-- по крайней мере, лучше и нельзя говорить о них.
   Но ведь Основьяненко пользовался уважением в своем кружке? Ну, да, и вполне заслуживал этого уважения, как человек добрый, приятный собеседник, радушный хозяин, как человек, занимавший, и не без пользы для общества занимавший, довольно почетное место в губернском кругу, наконец, как человек, искренно любивший свою родину и желавший успехов ее литературе.
   Но ведь он считался одним из лучших писателей на малороссийском языке? Ведь его малорусские повести до сих пор имеют в Малороссии почитателей? Да можно ли полагаться на суждения их? Ведь это или такие люди, которые ничего лучше "Халявского" и "Оксаны" не читывали, или люди, готовые прощать все возможные недостатки книге, написанной на милом для них наречии. А что касается до значения Основьяненка в ряду авторов, писавших на малороссийском наречии, мы сказали бы, что не заслуживает внимания малорусская литература, если Основьяненко может в ней считаться, сравнительно с другими, хорошим писателем. Но, к счастию, это вовсе не так: малорусская литература имела писателей действительно замечательных, людей, которые занимают высокое место в русской литературе, и занимали б его и тогда, если бы писали и на обыкновенном литературном языке8; и когда кто-нибудь -- только уже не г. Данилевский, надеемся -- расскажет нам об этой малорусской отрасли русской литературы,-- отрасли, достойной всякого сочувствия, то упомянет кстати, что в числе хороших знакомых того или другого замечательного малорусского писателя был Г. Ф. Квитка, добрый и почтенный человек, любивший литературу и писавший посредственные произведения под именем Основьяненка9.
   

ПРИМЕЧАНИЯ.

   1 Статья Г. П. Данилевского "Хутор близ Диканьки" была напечатана в "Московских ведомостях", 1852, No 124 (с исправлениями перепечатана в "Русском инвалиде", 1853, No 26). Различные ошибки Данилевского указаны в статье "Выправки некоторых биографических известий о Гоголе" -- "Отечественные записки", 1853, No 2.
   2 Данилевский позже действительно написал биографию В. Н. Каразина.
   3 Сен-Жюльен в 1853 году печатал в "Journal de Saint-Pétersboure" серию статей под заглавием "Causeries russes". В одной из этих статей (1853, No 89) он поместил неумеренную похвалу Г. П. Данилевскому, против которой сам Данилевский принужден был протестовать в "Петербургских ведомостях".
   4 Роман Д. Н. Бегичева "Семейство Холмских. Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян" (6 частей) был выпущен анонимно первым изданием в 1832 году. Роман писателя-сибиряка И. Т. Калашникова "Дочь купца Жолобова. Роман, извлеченный из иркутских преданий" (4 части) появился в 1831 году. Оба романа пользовались в свое время известным успехом и выдержали по нескольку изданий.
   6 Русский роман Квитки-Основьяненки "Пан Халявский" вышел первым изданием в 1840 году, роман "Жизнь и похождения Петра Степанова, сына Столбикова, помещика в трех наместничествах. Рукопись XVIII века -- в 1841 году.
   о "Сердешна Оксана" -- повесть Квитки на украинском языке, впервые появившаяся в альманахе Гребенки "Ластовка" -- в 1841 году. В следующем году повесть была дана в русском переводе в "Москвитянине".
   7 Статья Сенковского, выдержку из которой приводит Чернышевский, напечатана в "Библиотеке для чтения", 1841, 1 ("Литературная летопись").
   8 Чернышевский подразумевает здесь Т. Г. Шевченко.
   9 Чернышевский несправедливо сводит к нулю литературное значение Квитки, значительное влияние которого на последующую украинскую литературу несомненно.
   

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

* Составлены H. M. Чернышевской.

   Первоначально опубликовано в "Современнике" 1856, No 1, стр. 1--6; перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ., 1906 г.), стр. 277--281.
   Рукописи и корректуры не сохранилось. Воспроизводится по тексту "Современника".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru