Чернышевский Николай Гаврилович
Шиллер в переводе русских поэтов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
   Том IV.
   М., ОГИЗ ГИХЛ, 1948
   

Шиллер в переводе русских поэтов. Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов, изданные под редакцией) Н. В. Гербеля. Часть первая. Спб. 18561

   Когда идет речь об исторических науках, о том, что настоящее состояние их еще очень неудовлетворительно, все мы начинаем говорить, что материалы еще мало разработаны, но хорошо было б, если б дело ограничивалось только необходимостью подвергнуть материалы исторических наук более внимательной, полной и точной разработке. Нет, не в этом одном состоит дело: самая идея каждой отрасли исторических наук понимается еще слишком узко; нужно не только разработать материалы, нужно расширить границы содержания науки, о какой бы отрасли исторических наук ни должна была итти речь. Возьмем в пример хотя историю литературы. Не будем говорить о том, что до сих пор, вместо истории литературной мысли в обществе, нам дается обыкновенно только обзор произведений, замечательных в художественном отношении; вместо того, чтобы говорить об обществе, о нации, говорится только об исключительных явлениях, каковы гениальные или, вообще, знаменитые поэты,-- то есть делается то же самое, как если бы география, вместо описания страны, в котором равнины, болота, степи, луга занимают гораздо более места, нежели картины горных хребтов, давала нам только описания вершин Монблана, Сен-Готарда и Мон-Сени. Нет, нам нужно знать и такие книги, которые доставляли умственную пищу массе, и Федот Кузмичов скажет нам, какова была умственная жизнь той бесчисленной массы, которая не знала и не требовала другой пищи, кроме его произведений.
   Но оставим в стороне это требование, к принятию которого слишком мало еще приготовлены понятия современных исследователей. Положим даже, что история литературы должна говорить нам только о писателях замечательных в художественном отношении, пренебрегая, как пренебрегает теперь, книгами, доставляющими чтение огромнейшему числу грамотного населения. И с этою уступкою все-таки мы не дошли еще до того, чтобы находить удовлетворительно широкими нынешние границы истории литературы. Теперь она почти исключительно занимается только оригинальною литературою, не обращая почти никакого внимания на переводную. Это было бы совершенно справедливо, если бы история литературы должна была представлять не рассказ о развитии литературных понятий народа, а простой список людей известной нации, прославившихся в литературе. Правда, переводчики редко приобретают знаменитость, а часто и вовсе не бывают литераторами в настоящем смысле слова,-- но что ж из того? Никто и не просит историю литературы говорить о переводчиках -- пусть она говорит о переведенных произведениях,-- ведь наука имеет предметом факты, и какой бы стране, какому бы народу ни принадлежал человек, от которого ведет начало литературный факт, о факте все-таки должна говорить история того народа, на жизни или понятиях которого отразился этот факт. Ведь пароходы американское изобретение, а говорит же о них английская статистика, потому что они перешли и в английскую жизнь; паровозы английское изобретение, а говорит же о них французская статистика. Так и Байрон, если только переводы его произведений имели, положим, на французскую публику не менее влияния, нежели, например, произведения Шатобриана или Ламартина, должен занимать собою историю французской литературы не менее, нежели Ламартин или Шатобриан. Мы говорим не о произведениях французских подражателей или последователей Байрона,-- нет; о самых произведениях Байрона во французском переводе.
   Вообще надобно принять за правило, что если история литературы должна рассказывать о развитии общества, то ей следует обращать одинаковое внимание на факты, имевшие одинаково важное значение для этого развития, какой бы нации, какой бы литературе ни принадлежало первоначальное появление этих фактов.
   Переводная литература у каждого из новых европейских народов имела очень важное участие в развитии народного самосознания или (чтобы говорить определительнее, заменим другим выражением эту обиходную фразу, слишком часто ведущую к недоразумениям) в развитии просвещения и эстетического вкуса. Потому историко-литературные сочинения только тогда не будут страдать очень невыгодною односторонностью, когда станут на переводную литературу обращать гораздо больше внимания, нежели как это обыкновенно делается теперь.
   Есть некоторое извинение для такой односторонности, когда дело идет об истории литератур, очень развитых, богатых силами, литератур, в которых иноземные влияния тотчас выражаются подражаниями, по своему относительному достоинству занимающими в литературе, принимающей влияние, такое же место, какое принадлежит оригиналам этих подражаний в литературе, от которой исходит влияние.
   У нас до сих пор было не так. Участие иностранных литератур в развитии нашего эстетического вкуса производилось преимущественно чистыми переводами. Исключение разве за одним байроновским направлением, которое отчасти в Пушкине, отчасти в Лермонтове имело у нас достойных представителей,-- между тем как самого Байрона мы знали очень мало. Можно прибавить еще, что начавшееся от Вальтера Скотта направление имело у нас также представителей, заслуживших любовь публики,-- но, тем не менее, романы самого Вальтера Скотта были у нас распространены гораздо более, нежели достойные внимания оригинальные романы того же рода. Об остальных иноземных писателях надобно решительно сказать, что если они действовали на нас, то исключительно прямым, а не косвенным образом,-- действовали только переводами, решительно не имея у нас достойных последователей. Монтескье, Вольтер, Руссо, Шиллер, Гете, Диккенс -- все эти писатели имели, или имеют, участие в нашей умственной жизни исключительно через переводы.
   Огромную важность имеет у нас переводная литература. До самого Пушкина она была несравненно важнее оригинальной. Да и теперь еще не так легко решить, взяла ли над нею верх оригинальная литература. Как ни высоко ценим мы значение Гоголя, но мы колеблемся, можно ли сказать положительным образом, чтобы иностранные писатели имели на развитие литературной мысли в русском обществе менее влияния, нежели творец "Ревизора" и "Мертвых душ". Гоголь кровный, родной нам, его содержание ближе к нам,-- прелесть его рассказа непосредственнее чувствуется нами,-- все это так, мы любим его живее и сильнее. Но содержание чужих гениальных писателей,-- что делать, надобно сознаться,-- шире; художественная форма их произведений,-- и в этом надобно сознаться,-- совершеннее; они стоят дальше от нас, но фигуры их колоссальнее; мы не с такою кровною любовью подчиняемся их мысли, но если на стороне Гоголя наше субъективное сочувствие, то на стороне их превосходство объективного величия и совершенства,-- и на чьей стороне перевес влияния, трудно решить2.
   Если таково отношение оригинальной и переводной литературы теперь, после Гоголя, когда оригинальная литература получила развитие несравненно высшее и сильнейшее, сравнительно с прежним, то до Гоголя, и особенно до Пушкина, когда оригинальная наша литература была еще очень слаба, переводная литература имела над нею решительный перевес. Если вникнуть в дело беспристрастно, то, кажется нам, едва ли можно не притти к заключению, что до Пушкина, в истории нашей литературы, переводная часть почти одна только имеет право считаться истинною питательницею русской мысли3.
   При случае мы подтвердим это мнение подробным разбором фактов, а теперь укажем пока на один пример, представляемый книгою, заглавие которой мы выписали. Поэзия Шиллера как будто родная нам, а между тем у нас не было ни одного замечательного оригинального поэта в этом роде. Произведения Шиллера были переводимы у нас4 -- и этого довольно, чтобы мы считали Шиллера своим поэтом, участником в умственном развитии нашем. Чувство справедливой благодарности понуждает нас признаться, что этому немцу наше общество обязано более, нежели кому бы то ни было из наших лирических поэтов, кроме Пушкина.
   Благодаря переводам Жуковского, он стал наш поэт. Но Жуковский перевел только меньшую половину его стихотворений. Другая, гораздо большая половина усвоенных нашему языку его стихотворений до сих пор почти совершенно погибала для русской публики, потому что эти пьесы были рассеяны по старым журналам и сборникам стихотворений разных наших поэтов, большею частью мало распространенных в публике.
   Г. Гербель решился собрать эти переводы и, дополнив массу их новыми переводами тех стихотворений, которые или не были переведены, или не были удовлетворительно переведены на русский язык, издать полное собрание лирических стихотворений Шиллера в русском переводе.
   Мысль эта прекрасна. Жаль только, что, из нескольких переводов одной пьесы выбирая лучшие, г. Гербель часто ошибается в выборе и, отбрасывая лучший, печатает менее удовлетворительные,-- но это не более, как ошибка, а "ошибка в фальшь не ставится"; притом же он дает полный список всех переводов, обозначая, где помещен каждый из них,-- стало быть, сам дает средство исправлять ошибки своего выбора. Правда, в обозрении переводов Шиллера на русский язык он положительным образом хвалит переводы г. Гр. Данилевского, г. Алексеева, не удостоивая (на той же странице) этой чести переводы Козлова, Губера, г. К. Аксакова, г-жи Павловой, г. А. Григорьева, г. Яхонтова, которые бесспорно во сто раз лучше переводов г. Гр. Данилевского, г. Лялина и проч., но это опять ошибка, не более. Но зато г. Гербель обнаружил при составлении своего сборника много трудолюбия; отыскивая повсюду переводы пьес Шиллера, он пересмотрел почти все наши журналы, альманахи и собрания стихотворений с 1800 года,-- что, по его словам, составляет 9 000 томов -- работа обширная, и в этом отношении нельзя не отдать полной справедливости г. Гербелю.
   Он много трудился, и потому, несмотря на довольно частые его ошибки при оценке достоинства различных переводов, в его издании все-таки собрано очень много хороших переводов, которые погибали бы в старых журналах и книжках стихотворений посредственных поэтов, если бы г. Гербель не собрал этих пьес. Мало того. Многие пьесы Шиллера переведены,-- и часто переведены хорошо,-- собственно для его сборника, различными поэтами; многие другие переводы, уже сделанные прежде, но до сих пор остававшиеся ненапечатанными, напечатаны у него в первый раз. Из числа последних г. Гербель справедливо указывает на прекрасный перевод "Песни о колоколе" г. Мина, "который один есть уже приобретение для литературы".
   Таким образом, несмотря на сделанное нами замечание, "Сборник", изданный г. Гербелем, достоин всякого внимания.
   У нас привыкли нераздельно соединять Шиллера с Жуковским, и те, которые находят, что время поэзии Жуковского прошло, часто воображают, что точно так же прошло и время поэзии Шиллера. Это совершенно несправедливо. Жуковский прекрасно перевел многие из лучших стихотворений Шиллера, познакомил с этим поэтом русскую публику, но, с тем вместе, он переводил много из второстепенных английских и немецких поэтов, произведения которых ныне, конечно, кажутся устарелыми по своему содержанию; особенно забавны теперь баллады Соути, в которых, кроме ведьм, чертей и колдовства, нет ничего. Рядом с этими переводами помещены собственные произведения Жуковского, которые ныне, после Пушкина, Лермонтова, Кольцова и других новейших поэтов, конечно, утратили большую часть своей прежней цены. Таким образом, стихотворения Шиллера, в собрании стихотворений Жуковского, как будто несут на себе ответственность за остальные произведения, среди которых рассеяны.
   Но Шиллера не должно смешивать ни с кем. Его поэзия никогда не умрет,-- это не какой-нибудь Соути или Гербель. Люди, гордящиеся своею мнимою положительностью, между тем как имеют только сухость сердца,-- своим знанием жизни, между тем как приобрели только знание мелочных интриг, говорят иногда о Шиллере свысока, как об идеалисте, мечтателе,-- иногда решаются даже намекать, что у него больше было сентиментальности, нежели таланта. Все это, может быть, справедливо относительно иных поэтов, которых считают у нас сходными, по направлению, с Шиллером, но не относительно Шиллера. Характер своей поэзии он сам объяснил нам в "Письмах об эстетическом воспитании человеческого рода", излагая свои понятия о существенном значении поэзии вообще. Это сочинение написано в 1795 году, в эпоху французских войн, от результата которых зависела не только политическая самостоятельность или подчиненность Германии, но также решение вопросов внутреннего быта немецких племен. [В наше время, говорит Шиллер, человек чувствует более влечения рассуждать о государственных и общественных вопросах, нежели об эстетических воззрениях. Я чувствую сам это влечение, продолжает он, и если, наперекор ему, пишу эстетическое исследование, то не по наклонности к этому предмету, а потому, что это, в сущности, полезное. Именно Шиллер хочет доказать, что путь к разрешению политических вопросов -- эстетическая деятельность.] По его мнению, необходимо нравственное возрождение человека для того, чтобы изменить к лучшему существующие отношения: устройство их может быть усовершенствовано только тогда, когда облагородится человеческое сердце. Средством такого возрождения должна быть эстетическая деятельность. Она должна давать благородное и твердое настроение умственной жизни. Суровые принципы душевного благородства пугают людей, когда излагаются строгою наукою. Искусство незаметно внушает человеку понятия, достоинство которых не хочет он оценить, когда они являются ему без поэтической одежды. Своими идеалами приводит поэзия лучшую действительность: внушая благородные порывы юноше, готовит она его к благородной практической деятельности [в эпоху мужества, преобразуя отдельных людей, мало-помалу преобразует она нацию и все ее внутренние отношения].
   Такова действительно поэзия Шиллера. Это вовсе не сантиментализм, не игра мечтательной фантазии,-- нет, пафос этой поэзии -- пламенное сочувствие всему, чем благороден и силен человек. [Пора такой поэзии не прошла и никогда не пройдет, пока человек будет стремиться к чему-нибудь лучшему, нежели окружающая его действительность.]
   Мы желаем, чтобы издание г. Гербеля имело успех в публике. Шиллер много принес и может принести еще гораздо больше пользы нашему эстетическому [и нравственному] развитию. Недостатки, нами замеченные в издании г. Гербеля, доказывают только, что дело могло бы быть исполнено лучше, если б в него не замешалась претензия. Но все-таки само по себе дело так хорошо, что, несмотря на несовершенную удачность исполнения, остается прекрасным.
   Внешний вид издания красив. Оно напечатано в формате "Легкого чтения", на хорошей бумаге. Оно будет состоять из двух томов5. При втором г. Гербель хочет приложить биографию Шиллера,-- от души желаем, чтобы она была написана хорошо.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   1 Чернышевскому принадлежит рецензия лишь на первый том названного издания. Неизменно сочувственные рецензии на остальные тома написаны Н. А. Добролюбовым (см. "Современник", 1857, XII, 1858, VII и XII или "Полное собрание сочинений" Н. А. Добролюбова, 1934, т. I, стр. 310--312, 486--490 и примечания на стр. 638--639 и 657).
   2 Чернышевский исключительно высоко ценил художественное творчество Гоголя, считая главной заслугой этого писателя введение в русскую литературу "критического направления". В то же время Чернышевский отмечал и слабые стороны автора "Мертвых душ": отсутствие у него передового, демократического миросозерцания. "Мы не считаем сочинения Гоголя,-- писал Чернышевский,-- безусловно удовлетворяющими всем современным потребностям русской публики" (Собр. соч., т. III, стр. 9--10), добавляя при этом, что в "некоторых произведениях последующих писателей" он усматривает "залоги более полного и удовлетворительного развития идей, которые Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий".
   3 Поставив задачей своей литературной деятельности борьбу с идеологией господствующего класса, Чернышевский был склонен в некоторых случаях преувеличивать зависимость русской дворянской литературы от западноевропейской культуры. При всем том Чернышевский подчеркивал всегда ту огромную роль, какую играет русская литература в жизни русского общества, противопоставляя ее в этом смысле литературе западноевропейской. "Ни одна в мире литература,-- писал он в "Очерках гоголевского периода",-- не возбуждает в образованной части своего народа такой горячей симпатии к себе, как русская литература в русской публике, и едва ли какая-нибудь публика так здраво и верно судит о достоинстве литературных произведений, как русская. Сам Байрон не был для англичанина предметом такой гордости, такой любви, как для нас Пушкин. Издание сочинений Байрона не было для англичанина национальное дело, каким недавно были для нас издания Пушкина и Гоголя" (Собр. соч., т. III, стр. 306).
   4 Первые переводы Шиллера в России относятся к 1793 г. ("Разбойники"); первые переводы стихотворений принадлежат Мерзлякову и Державину (1806).
   5 Все издание составило девять томов и было закончено о 1861 г. Стихи Шиллера занимают тт. I--III, тт. IV--VII занимают драмы, т. VIII -- разные сочинения и т. IX -- исторические сочинения.
   

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

   (Первоначально: "Современник" 1857, No 1.)
   Рукопись на 6 листах писчего формата, автограф. Много зачеркнутых мест, в тексте рукописи пометки красным карандашом рукою Н. А. Некрасова.
   Рукопись имела первоначально иной вид. Ее начало было зачеркнуто и переписано заново.
   Стр. 502, 9 строка снизу. В рукописи: и Мон-Сени. "Старичок-Весельчак" -- это плоское произведение, написанное нелепыми виршами, должно занимать в истории литературы не менее места, нежели прекрасные произведения того или другого из наших замечательных поэтов, и Федот Кузмичов когда-нибудь сделается предметом исследований столь же внимательных, как Пушкин или Гоголь,] сериозных, внимательных исследований [науки], [исторической науки] историка литературы, как репейник или бурьян сериозно и внимательно исследуется естествоиспытателем. Нет, нам нужно
   Стр. 503, 8 строка. В рукописи: должна была [оставаться как обыкновенно понимается до сих] представлять не рассказ о развитии [народа в литературном отношении], [в поэтическом и нравственном] литературных понятий
   Стр. 503, 12 строка. В рукописи: смысле олова,-- но [какое дело науке до людей? Она говорит об] [должна говорить об идеях и фактах, и если факт] что ж из того?
   Стр. 504, 22 строка. В рукописи после этих строк идет зачеркнутый отрывок, показывающий, что предыдущие страницы были написаны заново, а первоначально рукопись имела другое начало, после отброшенное автором.
   В рукописи: исключительно через переводы.
   [Шиллер в переводе русских поэтов. Лирические стихотворения Шиллера в переводах русских поэтов, изданные под редакцией) Н. В. Гербеля. Часть первая. СПБ. 1857.
   Дело, задуманное г. Гербелем, очень хорошо само по себе. Из лирических стихотворений Шиллера большая часть переведены на русский язык разными поэтами, и многие переведены превосходно. Г. Гербель решился собрать эти переводы, дополнить свой сборник новыми переводами тек стихотворений, которые еще не были переданы, или не были удовлетворительно переданы на русский язык, и таким образом у него составилось полное собрание всех лирических стихотворений Шиллера в русском переводе.
   Мысль издать такой сборник -- прекрасна. Мы когда-то говорили, какую] Огромную важность...
   Стр. 504, 11 строка снизу. В рукописи: подчиняемся их мысли, но сама по себе эта мысль могущественнее -- словом сказать, если на стороне Гоголя
   Стр. 505, 6 строка. В рукописи: мы выписали. Направление поэзии, представителем которого был Шиллер, совершенно родное нам,-- а между тем
   Стр. 505, 10 строка. В рукописи: участником в развитии нашего общества. Чувство справедливой благодарности
   Стр. 505, 26 строка. В рукописи: в русском переводе.
   [Мысль эта прекрасна. Мы должны настолько же сочувствовать ей, насколько сочувствуем изданию полного собрания стихотворений Лермонтова] [какого-нибудь великого русского поэта, пьесы которого]
   Мысль эта прекрасна. Жаль только -- мало сказать: "жаль", надобно сказать оскорбительно видеть, что к прекрасной мысли примешалась другая мысль, мелочная и тщеславная. Мы хотели бы не замечать этой примеси,-- неприличной примеси,-- но она слишком ярко бросается в глаза. Раскрываем книгу -- первая пьеса "Могущество песнопения" -- перевод Н. Гербеля. Как это случилось, что г. Гербель является корифеем между всеми поэтами, переводившими Шиллера? Закрываем книгу -- и получаем ответ -- последняя пьеса "Прощание с читателем" -- также перевод Н. Гербеля, г. Гербель, как видите, альфа и омега в сонме поэтов, переводивших Шиллера, они составляют только свиту его, собраны им для того, чтобы прославлять его, уступая ему первенство. Да, это так. Вот вам новое свидетельство. Когда г. Гербель находит несколько переводов одного стихотворения, по его мнению хороших, он помещает все эти переводы один за другим.
   Но если какое-нибудь стихотворение переведено самим г. Гербелем, он без церемонии выталкивает за порог всех своих недостойных соперников и владычествует один в красоте своего совершенства.
   Это жалкое тщеславие,-- пусть нас извинит г. Гербель,-- безобразит его издание и делает смешным его самого.
   Если б не это жалкое тщеславие, не за что было бы осудить г. Гербеля. Правда, его собственные переводы слабы,-- но в том виноват не он, а воля судьбы; притом же, количество его переводов не велико. Правда, что из нескольких переводов одной пьесы, выбирая лучшие, он иногда ошибается.
   Стр. 505, 8 строка снизу. В рукописи: не более. Вообще нельзя сказать, чтобы г. Гербель обнаружил много вкуса при составлении своего сборника,-- зато он показал много трудолюбия
   Стр. 506, 11 строка. В рукописи: таким образом хотя тщеславные претензии самого г. Гербеля на поэтическое первенство в сборнике и заслуживают насмешки, но сборник, им изданный, достоин всякого внимания.
   [; -- лучший стоит первым, второй по достоинству вторым и т. д. Например, у него напечатано четыре перевода "Дифирамба" -- на первом месте -- перевод Жуковского, на втором -- перевод г. Фета, на третьем -- Алферьева, на четвертом -- г. Михайлова; или, другой пример,-- "Жалобы Цереры", переводы: 1) Жуковского; 2) г. Шевырева; 3) г. Ф. Миллера; или: "Желание", переводы: 1) Жуковского, 2) Губера, 3) г. Струговщикова. Но -- когда есть перевод самого г. Гербеля, он с покойным сознанием собственного достоинства расталкивая толпу, становится впереди всех, хотя бы в этой толпе был сам Жуковский,-- "Юноша у ручья", переводы: 1) Н. Гербеля, 2) Жуковского. "Раздел земли", переводы: 1) Н. Гербеля, 2) Жуковского.
   Как вам это нравится, читатель? Это мы называем наглостью, решительно переходящею всякие границы приличия. Впрочем, г. Гербель еще милостив, когда терпит хотя на втором плане кого-нибудь подле себя,-- и эту милость он оказывает только Жуковскому,-- если между соперниками г. Гербеля нет Жуковского, он без церемонии выталкивает их за дверь. Например, пьеса "Могущество песнопения" переведена была шестью поэтами, кроме г. Гербеля, "Дева из чужбины" -- семью поэтами, кроме г. Гербеля, но если какое-нибудь стихотворение
   Стр. 506, 2 строка снизу. В "Современнике": немецких племен. Шиллер хотел доказать в нем, что путь к разрешению общественных вопросов -- эстетическая деятельность. По его мнению
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru