Михайлова М. В.
Волжская природа и "волжский мир" в произведениях Е. Н. Чирикова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   М. В. Михайлова

Волжская природа и "волжский мир" в произведениях Е. Н. Чирикова

  
   Публикуется с разрешения автора
   Ранняя публикация здесь: http://www.portal-slovo.ru/philology/37266.php.
  
  
   Многое изменилось в наших представлениях о литературе рубежа ХIХ и ХХ веков за последнее десятилетие. Вернулись из небытия имена писателей, ранее замалчиваемые в силу идеологических соображений или из-за принадлежности этих художников к авангардным течениям. Но одновременно произошли и нечто, что настораживает: в тени оказались отодвинуты писатели-реалисты, их творчество как бы негласно стало считаться не имеющим высокой эстетической ценности. Конечно, такой удел постиг далеко не всех. Никто не покушается на авторитет остались А.Чехова, И.Бунина, М.Пришвина. Что же касается некоторых других, рангом, что называется, поменьше, то их творчество с каждым годом вызывает все меньший интерес, и сегодня уже не встретишь литературоведческих исследований о произведениях К.Тренева, А.Серафимовича, А.Чапыгина и др.
   Еще более неудачно сложилась судьба Евгения Николаевича Чирикова (1864-1932). Из-за его эмиграции он смог быть литературно реабилитирован только в годы "оттепели". В 1961 году вышел его единственный за советское время сборник прозы. А в постсоветское время о нем попросту забыли. Только в журнале "Лепта" удалось напечатать его прелестную сказку "Белая роза" и замечательную повесть о псе по кличке Верный "Моя жизнь"[1] .
   А между тем это своеобразный писатель, отмеченный несомненной творческой индивидуальностью, дореволюционное и эмигрантское наследие которого включает в себя много того, что может быть интересно и нашему современнику. Им написаны обширное автобиографическое повествование "Жизнь Тарханова" (состоящее из четырех книг), хроникальный эпос Гражданской войны "Зверь из бездны", яркие публицистические произведения. Но несомненно особый интерес представляют его рассказы для детей и произведения "животного эпоса", которые могут составить конкуренцию рассказам о животных выдающихся представителей русской литературы рубежа веков, а также замечательные обработки сказаний и легенд, что подтверждает наблюдение М.Цветаевой о "ненасытности" "старика Чирикова" (она узнала его уже в эмиграции, когда писателю было около семидесяти лет. - М.М.) в его "любовном любопытстве к жизни".[2] И, возможно, "прививку" этого неуемного любопытства ко всему живому даровало ему детство, проведенное на Волге, где он родился в Казани и прожил все юношеские годы.
   Его первые пробы пера относятся ко времени пребывания в пятом классе гимназии, когда Чириков начал буквально воспевать на все лады -в стихах и прозе - родную Волгу. И его литературный дебют в 1886 году осуществился на страницах волжского издания - в газете "Волжский вестник". И Волга так и осталась на всю жизнь его величайшей привязанностью, его любимицей. Жена Чирикова, драматическая актриса В.Иолшина вспоминала, что больше всего он любил проводить летние месяцы на этой и летними впечатлениями жил еще долгое время спустя. Они проникали и в его романтическую прозу, и в его сказочные произведения. Причем граница между ними неотчетлива. И он может, например, в детской фантазии "В царстве сказок", чтобы поразить воображение ребенка, нарисовать яркие цветные тени от туч, которые на траве кажутся то синими, как небо, то красными, как малина, то желтыми, как лимон. Но и в лирическом рассказе он также свободно создает феерию красок: "Солнышко только что выкатилось из-за леса и ярким светом облило зеленую котловину, вершины нагорных сосен вспыхнули зеленым блеском, а желтые стволы засверкали золотом, росистые луга сделались изумрудными".[3]
   Но, конечно, не следует думать, что писатель однообразен в выборе освещения или цветовой гаммы. В его творческом наследии встречаются самые разнообразные пейзажные зарисовки.
   Но нередко писателю требуются пастельные, жемчужные тона для создания соответствующего настроения. И тогда волжская природа предстает совсем иною. Таинственна и прекрасна река ночью: "Волга, облитая голубоватым блеском лунного света, словно задремала, околдованная чарами неясных весенних грез, и тихо, ласково и любовно гладила своими струями и крутой берег, и высокие борта стоявшей на якоре баржи. Луна блистала ярко в вышине над лесом Жигулевских гор, серебрила листву молодой зелени на вершинах, но словно боялась заглянуть вниз под кручу громоздившихмся гор, туда, где висели густые сумерки, где длинные несуразные тени легли на воду и спрятали прижавшуюся к берегам баржу. Там, дальше, серебрилась переброшенная луною через реку искристая дорожка, а здесь было темно-темно, и лишь яркие звезды, меланхолически смотревшие с голубых небес на землю, еще ярче отражались в затененной горами речной поверхности и дрожали вокруг баржи синими огнями, гасли и вспыхивали, как электрические искры, ослепительно яркие, большие, синие... Изредка, когда Бог весть откуда, прилетал на своих крыльях беспечный весенний ветерок, - лес вздрагивал серебрившейся на луне листвою, и легкие, невнятные вздохи весны перебегали с утеса на утес, скатывались в темную бездну и здесь не то прятались в прибрежных кустах орешника, не то тонули в слегка зарябившейся речной заводи, не то убегали дальше, на противоположный берег, вместе с серебристою дорожкою лунного света... С напоенной ароматом цвета черемухи и пахучей березы прохладою ветерок приносил откуда-то отрывки несмелой соловьиной песни, журчание сбежавшего с гор по овражку ручья и еще какие-то странные, таинственные шумы и шорохи..." (С. 210).
   Но та же река может быть величественно-грозной, предвещающей несчастье. Писатель удачно использует мощную звуковую партитуру, чтобы создать образ разбушевавшейся стихии: "Ветер злился и гнал темные волны на берег, трепал мачтовые снасти и шумел в горах лесом. Темные тучи двигались по небу уродливыми массами и, заползая все выше, заволакивали остаток синеющего просвета ...Волны все сильней наскакивали на борт баржи и, разбиваясь с шумом, рушились, уступая место новым натискам. Чугунная доска покачивалась и, стукаясь краем о мачту, гудела как отдаленный набатный колокол. Притаившаяся за баржей лодка качалась, жалась к боту и все тревожнее постукивала в него носом. Руль и каюта водолива скрипели досками ... Разрезаемый мачтовыми снастями, уныло свистел ветер ... Изредка горизонт вспыхивал заревом молнии и на мгновение освещал черную водяную равнину с белевшими на ней гребнями волн, угрюмые горы и прижавшуюся у берега баржонку, послушно покачивающуюся из стороны в сторону, одинокую, заброшенную..." (С.231-232). Художник сознательно подчеркивает всевластие природного мира, перед которым таким крохотным и ничтожным должен чувствовать себя человек. В приведенном отрывке точно прописан контраст между "массами" туч, "натиском" волн и жалобно поскрипывающей и прижимающейся к боту лодкой и такой же бесприютной, подверженной всем напастям, "послушно" покачивающейся, одинокой, заброшенной "баржонкой" (выделено мною - М.М.).
   А в сказке "Белая Роза", написанной явно под влиянием "Соловья и Розы" О.Уайльда, есть абзац, где читатель вдруг слышит не голос повествователя, рассказывающего удивительную, неожиданную историю, а голос самого автора, стремящийся донести до нас восхищение и преклонение перед реальной красотой бытия: "... стоило только взойти на балкон, чтобы сердце запрыгало от восторга и радости при виде открывающейся картины. Прямо перед глазами - гладкая поверхность Волги сверкает на солнце своею сталью, над рекой поднимаются великаны - зеленые горы, убегающие куда-то далеко-далеко и пропадающие в голубой дымке прозрачного весеннего воздуха. Кругом - кудрявая зелень, позади, взбираясь в гору, поднимается прохладная зеленая роща..."[4] Так видит писатель красавицу-Волгу. И кажется - еще немного - и он произнесет: "Ничего не нужно, все суета сует, все пройдет, минется, исчезнет бесследно, только одна правда и красота природы - вечны, и только в общении с ними человек чувствует в себе радость Божию и находит цель жизни..." (С. 280). И кто бы мог подумать, что эти прекрасные слова идут вслед за гимном одной поющей птице. Но не соловью, как можно было бы предположить, которого, как считает Чириков, "люди с помощью своих поэтов опошлили", а ...кукушке, которая "уцелела", но именно потому, что "осталась непонятой и малоизвестной"! Писатель не скупится на слова признания, сочиняет почти оду в честь этой невзрачной птахи: "О, прекрасный лирик лесов! Слушаю я тебя в тишине тихого утра, и такое чувство рождается в душе моей, словно я после долгих и тщетных исканий нашел, наконец, что было нужно: красоту, правду и радость в природе, отражение их в душе чрез безмолвное, кроткое созерцание..." А еще раньше он задал читателю вопрос: "Случалось ли вам ранним утром, когда взошедшее солнце еще не успело высушить с трав и листвы сверкающих капелек росы, слушать, как поют в лесу кукушки?" - и, как мог, попытался ответить на него: "О, этого не опишешь! Соловьи ночью и кукушки на восходе солнца, только они одни поют такие песни, от которых в душе человеческой пробуждается столько смутных, горьких и радостных воспоминаний, столько порывов к невозвратному, столько тоски по недостижимому, столько грусти по неведомому!..." (С. 279)
   Приведенные выше слова взяты из рассказа Чирикова "Гиблое место", вошедшего в цикл "Волжские сказки", которые и построены на сопряжении вымысла и реальности, мечты и достоверности. Чарующая волжская природа. пение жигулевских соловьев, волшебные лунные ночи и сверкающие росистые утра, история реки, населявших ее людей, ее прошлое, настоящее и будущее составили основу этого цикла. Задуманное, по мысли писателя, должно было разрастись в трехтомную эпопею о "нашей исторической матери", как он называл Волгу: к беллетристической части он думал еще присоединить рассуждения об экономическом значении Волги, рассказать об ее этнографии. Эти части должны были быть озаглавлены "Волга-сказочница", "Волга-кормилица", "Волга-матушка. "Давно мечтал написать книгу, исключительно посвященную родной реке" - признавался он в письме к своему другу драматургу С.А.Найденову[5] . И к начинанию этому относился как к жизненному подвигу: Напишу - "и тогда уж помру", - добавлял он. Он даже позволил себе в книге "Волжские сказки" выпады против тех, кто, как казалось ему, недооценивает значение Волги, "нашей воистину национальной реки", которую, однако, "знаем и любим ... мало, холодно" (С.7). "До сей поры, - продолжал они с иронией, - встречаешь сынов ..., которые, дожив до последней грани жизни, все еще собираются "прокатиться" по Волге! А "Вниз по матушке по Волге", поют, впрочем, все и притом с большим воодушевлением..." (Там же).
   Но не довелось ему свершить задуманное. "Волжские сказки" появились в предреволюционном 1916 году. Остальные части так и не были созданы. Жизнь смешала все карты... И, словно предчувствуя неосуществимость замысла, он и "Волжские сказки" интенсивно насыщал и публицистическим и этнографическим материалом. Нельзя сказать, чтобы этот фактический материал всегда органически вплетался в ткань повествования, Однако, видимо, желание сказать обо всем, поделиться своими познаниями буквально захлестывало писателя. Так, он нередко с такой готовностью раскрывает подробности уклада народов, живущих по берегам Волги, что это может показаться страницами учебника: "... город Козьмодемьянск можно назвать столицей царства черемисского. Приволжские черемисы занимают своими поселениями значительную часть Козьмодемьянского уезда Казанской губернии И Василь-Сургорского уезда Нижегородской губернии - на правом берегу Волги и большое пространство земель Козьмодемьянского, Чебоксарского и Царевококшайского уездов Казанской губернии - на левом берегу. Черемисы некогда жили среди огромных непроходимых лесов этого края, ныне уже в большей части истребленных. Живя среди лесов, они сохранили до настоящего времени в своей душе ... непреодолимое тяготение к лесу. Остатки прежних лесов вдоль реки Суры, с дубовыми и березовыми рощами и теперь еще самый любимый ими уголок своего царства. Эта любовь к лесу из-за невозможностью жить в лесах привела к страсти украшать свое жилище искусственно разведенной растительностью. При каждом доме черемисина вы найдете сад из кудрявых берез, дубков, рябины. От этого черемисская деревня всегда кажется красивой, уютно-приятной и чистой, чем и отличается резко от русских деревень этого края" (С.91).
   "Волжские сказки" погружают нас в мир преданий, древних мифов, сказаний, былин, бытующих у народов, населяющих волжские берега, у людей, поселившихся за стенами обителей, в заброшенных сектантских скитах. Они переносят читателя в героическую эпоху разинского восстания ("Стенькина казна", "Бич Божий"), жестокие времена царствования Ивана Грозного ("Жена благоверная"), свирепого разгула татаро-монгольского нашествия ("Невесты Христовы"). Они повествуют о неистребимой силе любви, способной наставить на праведный путь грешника ("Иринова могила"), о любви, которая не знает преград и исчезает только со смертью влюбленных ("Соловей-любовник"). В них идет разговор об искушениях, злобе, предательстве ("Дочь неба", "Искушение", "Святая гора"). Есть в этой книге и грозное предостережение о неминуемом пришествии Антихриста в погрязший в пороках безбожный и обреченный на страдания мир ("Девьи горы").
   Нитью, скрепляющей столь разнородный материал становится путешествие писателя по любимой реке. Легенды и предания рассказывают ему попутчики, случайные люди. Рядом соседствуют поэтическая форма устного народного, часто ритмического сказания, и религиозно окрашенное повествование о нравственных основах мира, какими они рождаются в народном сознании. А все это вместе дает необыкновенно яркий жанровый сплав - что-то среднее между апокрифом и фольклорной байкой, живущей в веках, передающейся из поколение в поколение, в устах каждого нового рассказчика переживающей свое новое рождение.
   Но помимо сюжетных сцеплений и "пейзажных скреп" в "Волжских сказках" имеются и скрепы духовные - это вера в чудесное, в чудо преображения, которая питалась у художника способностью религиозно воспринимать мир. Но не меньшее значение для создания единства цикла имеет и настроение, тот лирический строй души, который способен превратить взрослого в ребенка, помочь ему почувствовать сказку сквозь пласт "культурных" наслоений. А ключом, открывающим эту душевную кладовую человека, опять же является природа - пение птиц, дыхание ветра, мерцание лунной дорожки на ночной глади воды ...
   Поэтому так естественно соседствуют в цикле легенды и лирические миниатюры ("Молодецкий курган", "Сон сладостный", "На стоянке", "Гиблое место"), где на первый план уже выходит повседневность, но преображенная в фантастически-прекрасный мир волшебством любовного чувства или властью памяти, определяющей духовную сущность человека, или глубиной постижения мира природы.
   Как художественно совершенный можно оценить лиро-драматический эскиз "На стоянке", где не просто тревожная, но полная драматизма жизнь обитателей баржи проходит не только на фоне природы, показанной импрессионистически в разное время суток - от раннего утра до поздней бурной ночи, но и сама является частью природы, сотрясаемой страстями. Однако назревающий любовный конфликт между Кирюхой, стариком водоливом и его молодой женой Мариной меркнет перед космическим одиночеством ребенка-сироты по прозвищу Жучок, который затерян-заброшен в этом мире.
   Однако именно стихия природы неожиданно позволяет ему почувствовать себя вместе с погибшим в волжскую бурю отцом. Во время такой же страшной бури чудится Жуку голос: "Господи! Спаси и помилуй!". "Неотпетая душа долго по земле скитается, скорбит и тоскует по земной недоли своей". А далее голос автора сливается с внутренним монологом ребенка: "Кто знает, быть может, то грешная душа потонувшего тятеньки носится над своею могилою-Волгою и стонет, скорбит перед вековечною разлукою с людьми и землей?... Быть может, она ищет своего сына родного, проститься с ним хочет и зовет его?!.
   - Господи, спаси и помилуй! Помяни его во царствии Своем!" (С. 236)
   Так в едином крике, прорывающемся сквозь завесу дождя, вновь соединяются отец и сын. И именно природа, по Чирикову, дарует отчаявшейся душе мгновение радости. О возможности гармонии и счастья в мире говорят заключительные строки рассказа: "Дождь пролил и притих. Устал, ослабел ветер... Ураганом пронеслась непогода над Жигулями, и на востоке робко выглянула небесная синева, а на ней мигнула одинокая звездочка. Но по небу еще беспорядочно ползали тучи, громоздились в горные цепи, разрывались и плыли за Волгу, где все еще перекатывались глухие раскаты грома и где вспыхивало и дрожало зарево молний" (С.236).
   Есть свидетельства, что несмотря на довольно-таки устроенную жизнь в эмиграции (известно, что Чехословакия очень хорошо приняла Чирикова и его многочисленное семейство), он очень тосковал по России, особенно по Волге. Ариадна Эфрон вспоминала, что "тоска жила в комнатке Евгения Николаевича, воплощенная и воплощаемая им - нет, не в рукописях: в деревянных модельках волжских пароходов, которые он сооружал на верстаке у окошка, глядевшего в самую гущу сада. Комната была населена пароходами - маленькими и чуть побольше, баржами - коломенками, тихвинками, шитиками, гусянками; челнами и косными ... Тесно было волжанину во Вшенорах, мелководно на Бероунке!"[6] Еще более пронзительно звучит признание его внучки И.В.Николаевой о том, "как дедушка любил Россию, любил крестьян и имел среди них друзей, как тосковал по волжским откосам и берегам, он даже сам смастерил вид Нижнего, с пароходиками, откосами, церквушками, под этим городком он и скончался, есть фотография".[7]
  
  
   Михайлова Мария Викторовна - профессор МГУ (кафедра русской литературы ХХ века), доктор филологических наук.
  
  

Примечания

  
   1. См. Лепта. 1994. N 23 и 1995. N 24 (публикация М.В.Михайловой)
  
   2. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т.6. М., 1995. С. 710.
  
   3. Чириков Е. Волжские сказки. Собр. соч. Т. 16. М. 1916. С. 277.
  
   4. Далее цитируется это же издание с указанием в скобках страницы текста: Лепта. 1995. N 24. С.234.
  
   5. РГАЛИ. Ф.1117. Оп.1. Ед.хр.63.
  
   6. Эфрон А. Страницы былого // Звезда. 1975. N 6. С.185
  
   7. Цит. по: Письма М.И.Цветаевой к Л.Е.Чириковой-Шнитниковой. М., 1997. С. 69.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru