Буянов Михаил И.
О "Кавказе" Дюма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О "Кавказе" Дюма

   "Кавказ" Александра Дюма первый и последний раз вышел на русском языке очень давно -- в Тифлисе в 1861 году.
   И вот спустя 125 лет "Кавказ" вновь публикуется на русском языке. И вновь в столице Грузии, где уже дважды (в 1964 и в 1970 г.) выходил на грузинском языке в сокращенном переводе с французского Тинатин Кикодзе, с предисловием профессора Акакия Гацерелиа.
   Современные читатели узнают о жизни Дюма главным образом по прекрасной книге А. Моруа "Три Дюма", вышедшей в 1962 году в издательстве "Молодая гвардия". Даже в этой фундаментальной биографии поездка Дюма в Россию описывается эскизно.
   К "Кавказу" можно относиться по-разному.
   Одни читатели расценят книгу лишь как прекрасное сочинение, достойное автора "Трех мушкетеров".
   Другие увидят в ней образец художественного описания путешествий.
   Третьи воспримут "Кавказ" как замечательный документ эпохи, сохранивший для последующих поколений комплекс обширных сведений о Кавказе 1858-59 годов.
   Четвертые могут думать, что "Кавказ", -- в основном, талантливая этнографическая и историческая работа, являющаяся этапом в изучении иностранцами Кавказа.
   Пятые...
   Могут быть и пятые, и шестые, и седьмые.
   И, вероятно, каждый будет по-своему прав, ведь книга Дюма -- как и всякое неординарное творение с множеством пластов и измерений, способна вызывать в читателях противоречивые чувства -- каждый будет черпать из нее необходимое. "Кавказ" -- это не только увлекательный рассказ о многих исторических событиях, людях его времени, но и о литературных фактах, имеющих значение сточки зрения истории русской литературы. Так, в нем приводится письмо Е. П. Ростопчиной и стихотворение М. Ю. Лермонтова "Раненый" -- до этого они нигде не печатались. В "Кавказе" автор дает оценку М. Ю. Лермонтову, А. А. Бестужеву-Марлинскому и другим литераторам -- знать мнение о них Дюма чрезвычайно любопытно.
   Как родился "Кавказ", какие социально-психологические и художественные факторы повлияли на создание книги? Чем интересна она нам, живущим много десятилетий спустя после ее выхода? Типична ли эта книга для творчества Дюма? И, наконец, как Дюма вообще оказался в России? Эти и многие иные вопросы встают перед читателем.

* * *

   С июня 1858 года по февраль 1859 года Дюма жил в России, причем последние три месяца провел на Кавказе.
   Дюма не только наблюдал жизнь страны, но и занимался литературным трудом. Помимо того, что он создал здесь книги о России, он много переводил: ода Пушкина "Вольность", "Герой нашего времени" и стихотворения Лермонтова, "Ледяной Дом" И. Лажечникова, повести А. А. Бестужева-Марлинского и т. д. Переводить Дюма помогали Д. В. Григорович и другие русские писатели, свободно владевшие французским языком. По возвращении в Париж Дюма издал эти переводы. Некоторые из них вошли в выпущенную им антологию русской литературы начала XIX столетия.
   Дюма внес большой вклад в приобщение западноевропейских читателей к русской литературе, и этого нельзя забывать, как нельзя не восхищаться и стабильностью творческой продуктивности писателя: ведь работать в гостях -- да еще в разъездах -- и работать дома, в привычной обстановке, конечно, не одно и то же.
   С 16 апреля по 15 мая 1859 года в Париже ежедневно отдельными выпусками (всего 30 выпусков, каждый стоил дешево -- по 15 сантимов) печатались путевые заметки Дюма о поездке на Кавказ. В эти же дни "Кавказ" вышел отдельным изданием. Тогда же Дюма выпустил две книги о своей поездке в Россию: вместе с "Кавказом" они как бы составляют своеобразную трилогию, хотя каждая из них самостоятельна.
   Дюма публиковал их зачастую в разной редакции и под неодинаковыми названиями: он порой объединял "Письма из Санкт-Петербурга" и "Из Парижа в Астрахань" в одну ("Впечатления о поездке в Россию" -- под таким, например, названием в 1858 году появилась одна из его книг: Дюма еще долго собирался оставаться в России, а в Париже уже вышла книга об этой поездке). Создавались эти книги по горячим следам ("Кавказ", например, был, в основном, написан во время пребывания в Грузии), и они несут на себе отпечаток политических и социальных проблем, беспокоивших русское общество тех лет.
   Расцвет либеральных надежд в начале царствования Александра II, завершившийся освобождением крестьян от крепостной зависимости; окончание четвертьвекового противоборства русской армии с войсками Шамиля; снятие правительственного табу на сведения о судьбе декабристов и опальных писателей эпохи Николая I -- все это отразилось на книгах Дюма об этой поездке.
   "Кавказом" охватывается не весь Кавказ, а большей частью Грузия: грузинской тематикой пронизана вся книга, грузинские мотивы в ней преобладают.
   В первой половине XIX столетия Кавказ посещало мало западноевропейских путешественников. В основном, дипломаты и негоцианты, интересовавшиеся сугубо практическими вопросами -- дипломатическими и торговыми. То были мужественные и любознательные люди, коли они пустились в нелегкое странствие. Их отчеты о поездках, хотя и являются интересным источником изучения Кавказа соответствующей эпохи, тем не менее лишены сколь-либо значительных художественных достоинств.
   В "Кавказе" упоминается француз Жан Шарден (1643-1713), автор "Путешествия в Персию". Он побывал в Грузии, подробно описал Дербент, одним из первых европейцев познакомил читателей с восстанием Степана Разина. В старой части нынешнего Тбилиси есть улица Шардена.
   В 1857 году в Петербурге вышел перевод книги прусского экономиста барона Августа фон Гакстгаузена (1792-1866) "Закавказский край. Заметки о семейной и общественной жизни и отношениях народов, обитающих между Черным и Каспийским морями". Автор в 1843 году проехал от Анапы до Тифлиса, оттуда направился в Эривань, затем вернулся в столицу Грузии. Он подробно описывает жизнь народов Кавказа, но его интересовали немцы-колонисты. Отталкиваясь от этого, Гакстгаузен рассказывает о жизни местных народов.
   Назовем еще одну книгу, она вышла в Париже в 1826 году и называется "Путешествие в южную Россию и в особенности в Закавказские провинции, совершенное с 1820 по 1824 годы шевалье Гамба, консулом короля в Тифлисе". Дюма, вероятно, внимательно прочитал ее, готовясь к поездке в Россию: имя автора он несколько раз упоминает на страницах "Кавказа".
   Жак-Франсуа де Гамба (1763-1833) -- заурядный торговец, связанный коммерческими интересами с Россией. В 1817-1818 годах он исколесил Крым, Кубань, юг Украины, объездил все Закавказье. В Грузии купил шестнадцать тысяч десятин леса, который выгодно перепродал во Францию. В 1824-1826 годах жил в Париже, где и выпустил книгу (она представляет библиографическую редкость и ни на какие языки с французского не переводилась), с 1826 года жил в Тифлисе.
   О чем же книга Гамба?
   О том, как выгодно западным европейцам торговать с Кавказом.
   О том, как богата Грузия.
   О том, что французы должны любой ценой помешать экспансии англичан на Кавказе.
   И так далее.
   Отчет Гамба о поездке по Кавказу является документом эпохи, все чаще привлекающим внимание советских ученых.
   Интересна и еще одна публикация, в том же Париже в 1838-45 годах вышла книга швейцарца Фредерика Дюбуа де Монпере (1798-1850) "Путешествие автора по Кавказу к черкесам и абхазам, в Колхиду, Грузию, Армению и в Крым".
   Все эти книги (плюс некоторые не названные) -- добросовестные, полезные, насыщенные любопытной информацией, вызывающие несомненный интерес, -- но они не произведения людей искусства.
   Книга же Дюма на фоне всего того, что писалось до и после него, стоит особняком -- это замечательное по своей достоверности и художественности произведение.
   
   Д. В. Григорович так объясняет причины приезда Дюма в Россию: "Путешествуя со своей семьей за границей, граф Г. А. Кушелев-Безбородко встретился в Риме в 1858 году с популярным тогда спиритом Даниилом Юмом, "шотландским колдуном", как называет его Дюма. Быстрое сближение завершается помолвкой Д. Юма с сестрой графини Александриной Кроль. Свадьба откладывается до возвращения в Россию; а проездом, в Париже, встретившись с А. Дюма, граф склоняет его к путешествию в Петербург в качестве гостя на предстоящей свадьбе" [Григорович Д. В. "Литературные воспоминания", Л., 1928, с. 277].
   24 июня 1858 года Ф. И. Тютчев писал жене: "Вот уже несколько дней как мы обладаем двумя знаменитостями: Юмом, вызывателем духов, и Александром Дюма-отцом. Оба приехали под покровительством графа Кушелева".
   Итак, благодаря случайности, Дюма оказался в России. В компании с Юмом, о существовании которого ныне знают лишь историки психиатрии и историки человеческих суеверий.
   Едва ступив на петербургскую землю, Дюма очутился на этой свадьбе. Шаферами были граф А. Бобринский и граф А. К. Толстой. Дюма с ними познакомился, но беседа на литературные темы с Толстым, увы, не состоялась, и на этом их контакты оборвались. На свадьбе Дюма встретился с Д. В. Григоровичем. Григорович познакомил француза со своими друзьями: Н. А. Некрасовым, И. И. Панаевым и А. Я. Панаевой. Григорович и Панаев выказывали самое дружеское расположение к Дюма, Дюма тоже не оставался в долгу. Он подарил Григоровичу зарисовки дачи Некрасова и Панаевой. Григорович и Панаев расставались с Дюма с сердечной грустью -- как и он с ними.
   Григорович в конце августа 1858 года отправился в плаванье по Средиземному морю, а Дюма 22 июля выехал поездом в Москву.
   В восьми верстах от Петербурга -- в Полюстрово (во времена Дюма писали Палюстрово от слова палюс -- болото) граф Кушелев-Безбородко владел прекрасной, но запущенной дачей. На этой даче гостил Дюма. Здесь он встречался с множеством людей, среди коих было немало лиц значительных. Он познакомился тут с Алексеем Петровичем Стороженко (1805-1874), писателем, скульптором, музыкантом. Оба пришлись друг другу по душе. В "Кавказе" Дюма вспоминает его: правда, перепутав фамилию -- Староренко. При таком обилии знакомств и новой, совершенно непривычной информации ошибиться в каких-то написаниях немудрено.
   Дюма, как сообщает Панаева, прибыл в Россию со своим секретарем, невзрачным человечком, замученным буйной энергией патрона. Кого имела в виду Панаева?
   Нет сведений, что с Дюма был кто-то еще, кроме Жан-Пьера Муане (1819-1876) [Фамилию Moynet по-русски пишут по-разному: то Мойне, то Моне, то Муане. Например, в тифлисском издании 1861 года спутник Дюма именуется Мойне. Годы жизни Муане установлены по: Hans Vollmer (Hrg) "Allgemeines Lexikon Bildenden Künstler" Leipzig, 1931, B. 25. (s). 206]. Это был способный архитектор, довольно известный художник, отличный рисовальщик, умевший быстро и точно передать сюжет и тональность. Дюма пригласил его с собой -- запечатлевать виды России и Кавказа.
   О том, что некоторые рисунки Муане хранятся в Москве в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина, нам было известно из статьи С. Н. Дурылина. Сохранились ли они, сколько их вообще?
   В Музее хранятся шесть рисунков Жан-Пьера Муане, связанных с путешествием художника по Кавказу. Все эти рисунки, отличающиеся высоким художественным качеством, исполнены акварелью по подготовке карандашом: все они подписаны рисовальщиком, и почти все датированы. 1) "Вид Тифлиса". 1858. 245x407; 2) "Вид Тифлиса". 1859. 257x355; 3) "Улица в Тифлисе" 1858. 262x395; 4) "Водяная мельница в горах". 1858. 175x255; 5) "Скалы". 1858. 209x250; 6) "Беседка в саду" 1858. 278x415.
   Муане находился в России вместе с Дюма с первого до последнего дня.
   В Москве Дюма обрел переводчика: студента Московского университета по фамилии Калино. Тот сопровождал писателя с сентября 1858 года по январь следующего года. И о Муане, и о Калино Дюма подробно пишет в "Кавказе".
   В конце 1858 года, когда Дюма был уже на Кавказе, в редактируемом Н. А. Некрасовым и И. И. Панаевым "Современнике" вышла статья И. И. Панаева "Петербургская жизнь. Заметки нового поэта". Приведем из нее выдержки о пребывании Дюма в Петербурге. Панаев цитирует французского романиста Жюля-Габриэля Жанена (1804-1874), напутствовавшего Дюма перед поездкой в Россию. Жанен обращается к русским с просьбой как можно приветливее встретить Дюма: "У него такая светлая голова, такой находчивый ум, такое удивительное воображение. В этом человеке столько жизни, и в ней столько грации и изобретательности. Мы поручаем его гостеприимству России и искренне желаем, чтобы он удостоился лучшего приема, чем Бальзак..."
   Панаев отвечает: "Г-н Жюль Жанен может быть совершенно покоен. Город Петербург принял г-на Дюма с полным русским радушием и гостеприимством..., да и как же могло быть иначе? Г-н Дюма пользуется в России почти такой же популярностью, как во Франции, как и во всем мире".
   Далее Панаев описывает жизнь Дюма в Петербурге и, между прочим замечает: "К г-ну Дюма являются ежедневно какие-то неслыханные им соотечественницы, единственно для того, чтобы с чувством пожать руку такому знаменитому человеку. Он получает беспрестанно из отечества самые нелепые просьбы: один просит определить его жену и его самого к петербургскому французскому театру, на том основании, будто бы он вызван в Петербург для устройства наших театров; другой, вообразив, что г-н Дюма путешествует по России для каких-то важных целей и по поручению русского правительства, просит принять его секретарем; третий -- отыскать ему богатую невесту в России и т. д. ...
   Счастливый г-н Дюма! Ему все... даже и петербургская суровая природа благоприятствует. В течение всего пребывания его в Петербурге стоит теплая... мало этого -- жаркая, ясная, чудная погода"...
   А вот внешность Дюма по И. И. Панаеву: Дюма... "высокий, полный, дышащий силой, весельем и здоровьем... с поднятыми вверх густыми и курчавыми волосами, с сильной уже проседью" Панаев обращает внимание, что Дюма не питает особенного расположения к новоявленному императору Наполеону III. Но особенно поразило Панаева, что, даже будучи в гостях, Дюма старается не пропустить ни единой возможности поработать. "Трудно представить себе человека деятельнее и трудолюбивее его", -- заключает Панаев свои наблюдения, проникнутые чувством удивления и симпатии к Дюма.
   Около месяца пробыл Дюма в Петербурге, конец июля и весь август -- в Москве, затем 7 сентября отправился в Переславль-Залесский, а потом через Калязин и Кострому в Нижний Новгород, оттуда в Казань, Саратов, Астрахань. За пять дней Дюма пересек прикаспийские степи и 7 ноября 1858 года приехал в Кизляр, т. е. вступил на кавказскую землю.
   В Москве Дюма жил в Петровском парке, в особняке князя Д. П. Нарышкина, с коим был знаком по Парижу. Неподалеку ныне "4-ый Эльдорадовский переулок". Когда-то были здесь еще три Эльдорадовских переулка, где-то в одном из них помещался знаменитый в середине XIX столетия ресторан "Эльдорадо". "4-го же Эльдорадовского переулка" во времена Дюма не существовало, он назывался тогда Цыганским уголком: здесь жили цыгане, выступавшие в увеселительных заведениях Петровского парка, их было великое множество.
   В ресторане "Эльдорадо" и в его саду был устроен прием в честь Дюма. В отчете о приеме полицейские грамотеи назвали его "Элдорадо", а князя Кугушева переиначили в Когушева. Б. С. Земенков ("Памятные места Москвы. Страницы жизни деятелей науки и культуры". М., 1959, с. 165) считает, что "Эльдорадо" находилось на том участке Новослободской улицы, где сейчас возвышается дом 58. В Петровском парке находился Петровский дворец, в котором когда-то поселился Наполеон.
   Обойти события 1812 года Дюма не мог. Однажды он отправился в Бородино. И как писателя, и как француза его влекло это место: еще бы, здесь закатилось солнце Наполеона! О чем думал Дюма на Бородинском поле?
   В конце XIX столетия весьма популярен был Илья Александрович Салов (1835-1902) -- автор драм, повестей, рассказов и пр. После его кончины были опубликованы его мемуары, в которых упоминается и знакомство с Дюма. Приведем эти воспоминания полностью (в той части, которая относится к французскому писателю):
   "...я встретился с Дюма-отцом. Встреча эта произошла в Бородинском монастыре, у игуменьи...
   В то время у игуменьи гостили две сестры Шуваловых... коль скоро они начали говорить, то перебивать их не было возможности. Дюма уж на что был великий говорун, но и тут спасовал перед ними... Дюма долго силился вставить от себя хоть единое слово, но все его усилия оказывались тщетными, и только за завтраком, сервированным на гранитных подножиях Бородинского памятника, мне удалось послушать Дюма... Дюма... заговорил о Бородинском сражении, о великом патриотизме москвичей, не задумавшихся даже ради спасения своего отечества зажечь Москву, о великой ошибке Наполеона, опьяненного победами и рискнувшего идти на Москву. -- Но, -- добавил он, -- великие люди делают и великие ошибки.
   Говорил он много, громко и несколько театрально, и театрально жестикулируя. Это был мужчина высокого роста, гигантского телосложения, с крупными чертами смугловатого лица и мелко вьющимися волосами, словно шапкой покрывавшими его большую голову.
   По поводу сожжения Москвы говорил он много и красноречиво. Но сестры Шуваловы... начали доказывать, что Москву подожгли не русские, а французы; но Дюма на этот раз не выдержал, вскочил с места и, ударяя себя в грудь, принялся опровергать высказанное ими. Он чуть не кричал, доказывал, что Наполеон сумел бы остановить французов от такой грубой и пошлой ошибки, так как гением своего ума не мог не предвидеть, что под грудами сожженной Москвы неминуемо должна была погибнуть и его слава, и его победоносная великая армия.
   -- Наполеон, -- кричал Дюма, -- как великий человек мог делать великие ошибки, но как гений, не мог делать глупых".
   Видно, эта тема больно трогала Дюма: о пожаре Москвы он вел беседы и с Е. Ростопчиной, о которой читатель узнает много ценного из книги Дюма.
   Вернемся к воспоминаниям Салова.
   Потом за Дюма приехали его поклонницы, "которые, по правде говоря, не давали ему ни прохода, ни проезда... Они чуть не все разом подхватили Дюма под руки и пошли гулять по Бородинскому полю. Дюма словно переродился: оживился, повеселел, и любезности одна другой щеголеватей и остроумнее посыпались из его уст" ("Исторический вестник", 1906, No 6, с. 168-170).
   В 1937 году опубликована ныне представляющая библиографическую редкость работа С. Н. Дурылина (1877-1954) о пребывании Дюма в России "Литературное наследство", т. 31-32. ч. 2. М., 1937. с. 491-562 []. Автор использовал архивы III отделения и обнародовал множество прежде неизвестных фактов. До наших дней каждый, кто описывал жизнь Дюма в России, так или иначе отталкивался от работы Дурылина или просто пересказывал ее [Это относится и к брошюре С. А. Шерипова "А. Дюма-отец в Чечено-Ингушетии, или 120 лет спустя" (Грозный, 1980), и к статье Аян Нысаналина "Странник из "Собачьей пещеры" (журн. "Простор", 1982,  1, с. 202-205)].
   Большинство документов лишь приблизительно передают суть явлений и отражают психологию тех, кто их составлял, и психологию тех, кому они адресованы, и уж потом психологию того, о ком они повествуют. К тому же многие из них совершенно банальны: ясно, например, что любой иностранец, оказавшийся на территории Российской империи, непременно попадал под тайный надзор полиции -- Дюма, естественно, тоже находился под надзором.
   Но уж коль зашел разговор о полицейском надзоре над Дюма, то полностью приведем жандармское "Дело" А. Дюма, многие материалы которого ввел в научный оборот С. Н. Дурылин в своей статье.
   В Москве на Большой Пироговской улице размещается Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (ЦГАОР СССР). В нем хранится множество документов, в том числе и все секретные сведения из святая святых царской жандармерии.
   Хранится и "Дело" Дюма. На каждом из десяти документов, составлявших "Дело", выведено: "Секретно" или "Весьма секретно", на полях некоторых стояло: "Доложено Его Величеству", на обложке же категорически начертано: "Хранить навсегда". И дата -- 18 июля 1858 г. (ф. 3-й экс; No 1858, ед. хр. 125).

1-й документ

   Г. начальнику 2-го округа корпуса жандармов.
   Известный французский писатель Александр Дюма (отец), прибыв в недавнем времени из Парижа в С.-Петербург, намерен посетить и внутренние губернии России, для каковой цели собирается ехать в Москву.
   Уведомляя о сем Ваше превосходительство, предлагаю Вам во время пребывания Александра Дюма в Москве приказать учредить за действиями его секретное наблюдение и о том, что замечено будет, донести мне в свое время.

Генерал-адъютант князь Долгорукий[*],

   18 июля 1858 г.
   [*] -- Долгоруков Василий Андреевич (иногда писался Долгорукий) -- (1804-1868) -- с 1856 года шеф жандармов.

2-й документ

   Г. наместнику кавказскому.
   Известный французский писатель Александр Дюма (отец) прибыв в недавнем времени туристом из Парижа в С.-Петербург, отправляется ныне вовнутрь России с намерением быть также в Тифлисе.
   Сообщая о сем Вашему Сиятельству, с тем не изволите ли Вы, милостивый государь, признать нужным учредить за Александром Дюма во время его пребывания в Тифлисе секретное наблюдение, покорнейше прошу о последующем почтить меня Вашим отзывом.

Генерал-адъютант князь Долгорукий,

   19 июля 1858 г.

3-й документ

   (отослан из Тифлиса 20 августа, получен в С.-Петербурге 4 сентября 1858 г.).
   Вследствие отношения ко мне Вашего Сиятельства от 19 июля настоящего года за No 676 по предмету надзора за г. Дюма, честь имею сообщить Вам, милостивый государь, что по приезде г. Дюма в Тифлис мною будет назначен для нахождения при нем в качестве переводчика и путеводителя благонадежный чиновник, которому вместе с тем будет поручено и наблюдать за ним.
   Этою мерой я полагаю совершенно удовлетворительно заменить полицейский надзор.

Генерал-адъютант князь Барятинский.

4-й документ

   (от 18 сентября 1858 г, получен 25 сентября).
   От начальника 2-го округа корпуса жандармов, No 67,
   Москва.
   Во исполнение секретного предписания Вашего Сиятельства от 18 июля сего года за No 658 я имею честь донести, что французский писатель Дюма (отец) с приезда своего в Москву в июле месяце сего года жил у г.г. Нарышкиных -- знакомых ему по жизни их в Париже; многие почитатели литературного таланта Дюма и литераторы здешние искали его знакомства и были представлены ему 25 июля на публичном гулянье в саду Элдорадо литератором князем Когушёвым, князем Владимиром Голицыным и Лихаревым, которые постоянно находились при Дюма в тот вечер; 27 же июля в означенном саду в честь Дюма устроен был праздник, названный НОЧЬ ГРАФА МОНТЕ КРИСТО. Сад был прекрасно иллюминован, и транспарантный вензель А.Д. украшен был гирляндами и лавровым венком.
   В тот день в честь Дюма князь Голицын давал обед, и оттуда прямо Дюма приехал на праздник в Элдорадо; в тот вечер с ним были двое Нарышкиных, живописец Моне и мадам Вильне, сестра бывшего в Москве французского актера, которая, как говорят, постоянно путешествует в месте с Дюма.
   В Москве Дюма посещал все достопримечательности и ездил в предместья Москвы; в начале августа с сыновьями генерала Арженевского он ездил в имение отца их, находящееся близ села Бородина, где осматривал памятник и бывшие в 1812 году батареи, был в Спасо-Бородинской пустыне, в Колоцком монастыре и в Бородинском дворце, который в то время отделывался в ожидании Высочайшего приезда Императорской фамилии.
   В семействе Нарышкиных, где жил Дюма, его очень хвалят, как человека уживчивого, без претензий и приятного собеседника. Он имеет страсть приготовлять сам на кухне кушанья и, говорят, мастер этого дела (последнюю фразу кто-то из читателей донесения подчеркнул: возможно, и сам царь -- М.Б. ). Многие, признавая в нем литературные достоинства, понимают его за человека пустого и потому избегали или сдерживались при разговорах с ним, опасаясь, что он выставит их в записках и будет передавать слышанное от них вопреки истине.
   7 сентября Дюма выехал из Москвы с семейством Д. П. Нарышкина в имение его Владимирской губернии Переславль-Залесского уезда село Елпатьево, где, как говорят, намерен пробыть дней 15, а оттуда вместе с живописцем Моне намерен отправиться в Нижний Новгород. Владимирскому и Нижегородскому штаб-офицерам корпуса жандармов сообщено о сем для зависящего с их стороны распоряжения к секретному наблюдению за Дюма.

Генерал-лейтенант Перфильев.

5-й документ

   (1 октября отправлен, 11 октября получен).
   Шефу жандармов и Главному начальнику III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии господину генерал-адъютанту и кавалеру князю Долгорукому.
   Корпуса жандармов подполковник Коптев от 26 минувшего сентября за No 364 донес мне, что французский писатель Александр Дюма во время пребывания своего в Нижнем Новгороде отправил в Париж 24 того же сентября конверт по адресу в Амстердамскую линию в дом No 77. Письмо это отправлено через Москву, по объему надобно полагать, что оно заключает в себе статью литературную.
   Ныне г. Дюма прибыл из Нижнего Новгорода в Казань в сопровождении студента Московского университета Колино и художника Моне, и, как известно, намеревается выехать в города Симбирск, Самару, Саратов и Астрахань, а по тому я дал предписание штаб-офицерам этих губерний, чтобы они имели за действиями Дюма самое аккуратное секретное наблюдение и о последствиях мне донести.
   Почтительнейше донеся о сем Вашему Сиятельству на основании предписания от 18 июля сего года за No 660 имею честь присовокупить, что о пребывании в Казани и выезде из оной Дюма я буду иметь честь донести особо.

Генерал-лейтенант Львов.

6-й документ

   (отправлен из Владимира 6 октября, получен в Петербурге 11 октября).
   От штаб-офицера корпуса жандармов, находящегося во Владимирской губернии.
   Имею честь почтительнейше донести Вашему Сиятельству, что известный писатель Александр Дюма (отец), пробыв в Переславль-Залесском уезде в имении тамошнего помещика Дмитрия Павловича Нарышкина, в селе Елпатьеве несколько дней, отправился с ним вместе в Нижний Новгород, о чем сообщено мною тамошнему жандармскому штаб-офицеру: во время пребывания его во Владимирской губернии ничего предосудительного замечено не было.

Полковник Богданов.

7-й документ

   (отправлен из Казани 9 октября 1858 г., получен в Петербурге 21 октября 1858 г.).
   Честь имею донести Вашему Сиятельству в дополнение докладной записки моей от 1 сего октября за No 94, что французский писатель Александр Дюма во время пребывания своего в Казани в продолжении одной недели не посещал никакого общества высшего круга, жил все время в конторе пароходного общества "Меркурий" в самой отдаленной части города, посещал дом полковника Жуковского, управляющего Казанской комиссариатской комиссией, которому был рекомендован из С.-Петербурга, и часто по целым дням пробывал в семействе под полковника инженеров путей сообщения Лан [Лан Фридрих Ипполитович был начальником I отдела Казанского окружного правления путей сообщения. Он очень заботился о Дюма, дал ему много рекомендательных писем и советов. Дюма и С. Н. Дурылин титулуют Лана генералом, а в жандармском донесении он подполковник. Кто прав? Наверное, жандармы, хотя, впрочем, это не столь уж важно для нынешних читателей]; посетил университет, где два раза был приглашен на чай к ректору университета действительному статскому советнику Ковалевскому, а также начальнице Родионовского института, которая визитом этим осталась весьма недовольна как по причине весьма неопрятного одеяния, в котором Дюма к ней приезжал, так и по причине неприличных выражений его, употребленных им в разговорах с нею. Вообще Дюма в Казани не произвел никакого хорошего впечатления. Многие принимали его за шута по его одеянию: видевшие же его в обществе, нашли его манеры и суждения общественные вовсе несоответствующими его таланту писателя.
   4 октября Дюма отправился на пароходе чрез Самару в Астрахань, куда от меня предписано штаб-офицерам Самарскому и Астраханскому иметь за Дюма секретное наблюдение. Донесения сих офицеров по сему предмету я буду иметь честь довести до сведения Вашего Сиятельства.
   Генерал-лейтенант Львов.

8-й документ

   (отослан из Казани 23 октября 1858 г., получен в Петербурге 5 ноября 1858 г.).
   В дополнение докладной записки моей от 9 сего октября за No 102 имею честь Вашему Сиятельству донести, что, как видно из донесения штаб-офицеров, французский писатель Александр Дюма отправился из Казани в Астрахань; в Симбирск не заезжал, в Самару прибыл на пароходе и с оного на берег не сходил и вскоре отправился в Саратов, куда прибыл 8 числа сего месяца, потребовал извощика, поехавши с ним по городу, расспрашивал у него, не живет ли кто в Саратове из французов, и когда узнал о проживании там француза Сервье, торгующего дамскими уборами, отправился к нему в магазин, куда вскоре приехал саратовский полициймейстер майор Позняк и пробыл тут, пока Дюма пил кофе и ел приготовленную для него рыбу, и в 8 часов вечера г. Дюма возвратился обратно на пароход.
   На другой день в 10 часов утра были у Дюма на пароходе чиновник, состоящий при Саратовском губернаторе князь Лобанов-Ростовский и полициймейстер Позняк, с которым Дюма, ездя по Саратову, заезжал к фотографу, снял там с себя портрет и подарил его г. Позняку и потом отправился обедать к нему; тут же были председатель Саратовской казенной палаты статский советник Ган, полковник, служащий в 7 округе путей сообщения Терме и князь Лобанов-Ростовский. После обеда г. Дюма при сопровождении вышеозначенных лиц отправился на пароход и в 5 часов вечера отплыл в Астрахань (откуда я донесения еще не получал). Разговор г. Дюма вел самый скромный, и заключался большей частью в расспрашивании о саратовской торговле, рыбном богатстве реки Волги и разной промышленности саратовских купцов и тому подобном.

Генерал-лейтенант Львов.

9-й документ

   Тот же Львов отправляет 13 ноября 1858 г. из Казани полученный им из Астрахани рапорт от жандармского полковника Сиверикова.

10-й документ

   представляет из себя рапорт на трех страницах вышеуказанного полковника Сиверикова.
   "Весьма секретно. Начальнику 7 округа корпуса жандармов господину генерал-лейтенанту и кавалеру Львову 1-ому корпуса жандармов полковника Сиверикова рапорт.
   Во исполнение секретного предписания Вашего Превосходительства от 4 сего октября за No 97, имею честь почтительнейше донести.
   Французский литератор Александр Дюма по прибытии в г. Астрахань 14 октября, остановившись на указанной ему квартире в доме коммерции советника Сапожникова, немедленно сделал визиты астраханскому военному губернатору контр-адмиралу Машину и управляющему астраханской губернией статскому советнику Струве, у которого в этот день по распоряжению управляющего губернией были ему показываемы армяне, татары и персы в домашнем их быту и в национальных костюмах, потом он обедал у военного губернатора и вечером в сопровождении г. статского советника Струве сделал визит персидскому консулу, а потом после этого посетил на несколько минут танцевальный вечер в доме Благородного собрания.
   16 октября по приглашению контр-адмирала Машина присутствовал на торжественном молебствии, бывшем по случаю начатия работ по углублению фарватера реки Волги верстах в 15 от Астрахани, оттуда в сопровождении старшего чиновника особых поручений начальника губернии Бенземана, адъютанта военного губернатора Фермора и нескольких охотников отправился на охоту для осмотра обширных рыбных ловлей Учужной конторы, откуда возвратился в Астрахань на частном пароходе и ужинал у г-на управляющего губернией; 17 числа утром на казенном пароходе "Верблюд" в обществе военного губернатора и лиц, сиим последним приглашенных, отправился вверх по Волге в имение калмыцкого князя Тюменя, где провел 17 и 18 числа в осмотре быта калмыцкого народа, их народных плясок, разных увеселений и конских скачек, откуда возвратился в Астрахань на 19 число. Утром 19 числа занимался описанием того, что видел и что ему было показано, обедал в своей квартире, а вечер провел у атамана астраханского казачьего войска генерал-майора Беклемишева; 20 числа по утру ездил в персидские лавки и покупал азиатские вещи, обедал у г. статского советника Струве, где провел и вечер; 21 числа утром писал письма в Петербург, Москву и Париж, куда также отправил по почте брошюру своих путевых впечатлений о России, обедал у лейтенанта Петриченко, с женой которого познакомился на пароходе "Верблюд"; вечером 21 и утром 22 числа занимался составлением путевых записок и приготовлением к поездке; окончив занятия, поехал с прощальными визитами к генерал-майору Беклемишеву и управляющему губернией, а в 4 часа пополудни выехал по частной подорожной, взятой в Астрахани, в г. Кизляр, откуда намерен проехать через укр. Темир-Хан-Шуру, Тарки, г. Дербент, креп. Баку, г. Шемаху, Елизаветполь в Тифлис. По этому пути астраханский военный губернатор снабдил его открытым предписанием на взимание безопасного конвоя; путь же этот избрал г. Дюма потому, что по позднему осеннему времени или по иным причинам ни один пароход не мог в скором времени отправиться в море.
   Как при прежних посещениях иностранцами г. Астрахани, так, в особенности, и при этом случае управляющий губернией г. статский советник Струве старался оказываемым вниманием привлечь этого иностранца к себе для удобнейшего за действиями его надзора и во избежание излишнего и, может быть, неуместного столкновения с другими лицами или жителями, ежели и случалось, что г. Дюма бывал в другом обществе, то никогда иначе как в сопровождении особого от управляющего губернией чиновника или полиции, и все это устраивалось весьма благовидно под видом гостеприимства и оказываемого внимания.
   Во время нахождения г. Дюма в Астрахани он вел себя тихо и прилично, но заметно разговоры его клонились к хитрому разведыванию расположения умов по вопросу об улучшении крестьянского быта и о том значении, какое могли бы приобрести раскольнические секты в случае внутренних волнений в России. Я узнал от статского советника Струве, что он отказал г. Дюма в выдаче заграничного паспорта потому, что г. Дюма перед отъездом заграницу будет в Тифлисе, где и может получить заграничный паспорт от наместника кавказского.
   Кроме сего, имею основание думать, что управляющий губернией об образе мыслей и любимых предметах разговора г. Дюма поставил в известность наместника кавказского, так как узнал я, что от статского советника Струве отправлена на этих днях эстафета в Тифлис, а по наведенным мною в разных его канцеляриях справках по делам в отправлении эстафеты к наместнику кавказскому не представлялось никакой потребности, и об ней не имеется нигде официальной переписки 26 октября 1858 г. No 12, г. Астрахань".
   
   Итак, десять документов, изложенных на шестнадцати страницах. Эти документы не полностью отражают все этапы наблюдения за Дюма: нет например, никаких сведений о его поездке по Кавказу. Но даже в таком урезанном виде они очень ценны, ибо в первую очередь полностью подтверждают содержание книги Дюма "Впечатления о поездке в Россию" и его писем, отправленных с берегов Волги в Париж (одно из них подробно цитирует Моруа в "Трех Дюма"). То, что сухо и кратко протоколировали жандармы, Дюма рассказал красочно, интересно и живо. Его книга о поездке по России так же верна и достоверна, как и "Кавказ". Но это уже тема иная.
   Велось ли жандармское наблюдение за спутниками Дюма, которых российские полицейские именовали Моне и Колино?
   В документах фонда III отделения никаких упоминаний о них обнаружено не было. Иными словами, за Муане и Калино наблюдения не велось и они не могли быть в числе жандармских агентов, приставленных к писателю.
   Вернемся к статье С. Н. Дурылина приводящего слова некоего адъютанта А. М. Дондукова-Корсакова, сказанные якобы спустя около четверти века после поездки Дюма: будто, чтобы развлечь француза, Дондуков-Корсаков приказал разыграть нападение на Дюма. Проверить достоверность этой информации невозможно. Скорее всего тут речь идет о мистификации в угоду предрассудкам, сложившимся вокруг имени Дюма.
   Но главное в другом: Дюма вел себя с полным самообладанием. А то, что какое-то нападение (или псевдонападение) действительно было и что Дюма вел себя как мушкетер, подтверждает мемуарист: он ни словом не обмолвился о возможности розыгрыша, хотя наверняка обязан был знать об этом.
   С. Н. Дурылин высоко и совершенно справедливо оценивает "Из Парижа в Астрахань", но о "Кавказе" почему-то отзывается пренебрежительно.
   ...Дюма боготворили простые люди -- не эстеты от литературы. Это особенно бросается в глаза, если вспомнить, что почти одновременно с Дюма Россию посетил Теофиль Готье (1811-1872), один из популярнейших в свое время поэтов-романтиков.
   К Готье русские относились куда серьезнее, чем к Дюма. На этом фоне успех Дюма у читателей России был ошеломляющим, не имевшим прецедента, вызывая недоумение у рассудительных людей и крайнюю зависть и раздражение у менее терпеливых.
   ...Дюма объехал почти весь Кавказ, за исключением Армении. То, что Дюма не побывал в Армении, порой отражалось на его книге: в ней встречаются некоторые неточности в описании фактов истории Армении.
   Текст "Кавказа" непрост не только для обычного читателя, но и для читателя-специалиста. Среди ученых нет единства по большинству вопросов, обсуждаемых в книге Дюма. Фактически, сколько исследователей, столько и суждений. Нет единства и в написании тех или иных имен, географических терминов и пр. Особенно это заметно в "дагестанских" страницах "Кавказа", ведь в этих местах, что ни селение, то особый народ со своим неповторимым языком. Ясно -- достичь унификации в написании местных названий едва ли возможно. Поэтому мы оставили все, как дано у писателя.
   Многонациональность Кавказа вошла в поговорку. В царской России взаимоотношения между кавказскими народами искусственно осложнялись администрацией. Нередко дело доходило до открытых столкновений. На страницах "Кавказа" видно, что отношения между народами в эпоху Дюма шли, мягко выражаясь, не всегда гладко. Дюма деликатно старался обойти эти проблемы, но поскольку он записывал не только то что видел сам, но и то, что ему рассказывали случайные попутчики, то порой эти записи были неловки, наивны или противоречивы.
   К тому же не следует забывать, что "Кавказ" -- это книга о кавказцах, написанная французом для французов. В ней автор говорит не только то, что хочет сказать, но и то, что требуют от него читатели, среди которых бытовали те или иные предрассудки.
   В "Кавказе" много исторических экскурсов. О чем-то писатель говорит мельком, о чем-то излишне остро или слишком мягко, о чем-то неверно или просто непривычно для нас. "Но тому, кто создал Д'Артаньяна, можно простить что угодно" (Д. Голсуорси). Тот же Голсуорси заметил, что для Дюма рассказать интересную историю важнее, чем показать человеческие типы и ход человеческой жизни. На страницах "Кавказа" читатель обнаружит множество любопытнейших историй, которые читаются с захватывающим интересом. И почти все они реальны, только увидены они глазом Дюма и под его волшебным пером превращены в сказку.
   О пребывании Дюма на Кавказе не будем распространяться -- оно изложено в его книге, да к тому же мы еще будем возвращаться к нему в послесловии и в комментариях.
   В предисловии к изданию "Из Парижа в Астрахань", появившемуся в конце 1970-х годов в Женеве, Андре Моруа пишет: "К чему нам сравнивать его с другими писателями-путешественниками? Его очарование как раз и состоит в том, что Дюма всегда Дюма, ничего, кроме Дюма. Все, что мы можем ожидать -- это немного России и много Дюма. И вот перед нами книга жизнерадостная, чарующая, полная историй и даже истории", заканчивает Моруа свой очерк. Однако верно ли, что в "Кавказе" много Дюма и мало Кавказа? Нет, не верно. Скорее наоборот: много Кавказа и весьма мало Дюма.
   
   Закончим наше предисловие тем, с чего оно началось.
   11 июня 1861 года тифлисский цензор Д. Коваленский разрешил печатать "Кавказ" (изданная в Тифлисе книга получила несколько иное название -- "Кавказ. Путешествие Александра Дюма").
   Это был первый перевод "Кавказа" на иностранный язык. Осуществил его Петр Никандрович Роборовский -- "чиновник для французской переписки" в канцелярии наместника Кавказа. В этом сокращенном переводе было много погрешностей, опечаток и т.п. Но и это не главное. Основным недостатком издания 1861 года было изъятие всех упоминаний политического характера. Ознакомившись с нынешним изданием "Кавказа", читатель заметит явно критическое отношение автора к николаевской России, поймет, как он симпатизировал декабристам и, в частности, А. А. Бестужеву-Марлинскому. "Кавказ" пронизан демократическими тонами, и это делает книгу замечательным документом эпохи -- документом политическим.
   Ничего этого не было в издании 1861 года. Книга открывалась лаконичным предисловием Роборовского, имелось также несколько десятков кратких комментариев (все они полностью приводятся в настоящем издании). И предисловие, и особенно комментарии были выдержаны в снисходительном по отношению к автору духе. Чтобы читатель почувствовал настроение издателей книги, приводим это предисловие полностью:
   "Издавая в свет "Путешествие Александра Дюма по Кавказу" в русском переводе, мы не рассчитывали оказать какую-либо услугу тем, которые имеют в виду серьезное изучение этого края. Цель наша была гораздо скромнее; мы хотели доставить легкое и занимательное чтение на русском языке из того рода сочинений, который преобладает ныне в читающей публике. Тот, кто внимательно следит за текущей литературой и за современными изданиями в России, конечно, согласится, что "путешествия" занимают между ними видное место.
   Автор предлагаемого путешествия, один из популярнейших представителей отживающего ныне романтизма, кажется, сам сознавал этот перелом в потребностях современной читающей публики, когда обратился к путешествиям, не взирая на то, что его имя как автора "Монте-Кристо", "Записок врача", "Трех мушкетеров" и пр., и пр., до сих пор еще пользуется во многих слоях прежнею славой, которая в тридцатых и сороковых годах едва ли не исключительно поглощала собою общественное внимание. Предметом первого сочинения в новом роде, если не ошибаемся [Роборовский ошибался: до "Кавказа" Дюма опубликовал много художественных отчетов о своих путешествиях. Еще в 1854 году в Москве вышло четырехтомное описание плаванья Дюма в Танжер, Алжир и Тунис на корабле "Быстрый"], автор выбрал Россию и Кавказ -- страну, которая особенно интересует Европу. И надобно отдать ему справедливость, -- романист отнесся к избранному предмету с лучшей стороны своего таланта в отношении увлекательного изложения, меткого глаза на предмет и любопытных подробностей, поражавших внимание автора почти на каждом шагу. Конечно, тот же романист сказался в нем и с невыгодной стороны, разумея под этим страсть к фантастическому и искажение фактов, которое впрочем касается только очень немногих частностей. Во всяком случае искажение это мы не вправе называть намеренным: оно могло зависеть от многих условий, в числе коих недостаток пособий для справок о здешнем крае должен быть на первом месте. Устранением по возможности этих искажений мы вполне обязаны лицу, знакомому с краем, именно Н. Г. Берзенову [Берзенов Николай Георгиевич (1831-1874) -- грузин по национальности. Редактор тифлисской газеты "Закавказский вестник" и заместитель редактора "Кавказа". Опубликовал несколько этнографических работ (например, "О быте грузин старого времени"), не утративший своего значения и сегодня. Многие замечании Берзенова в адрес Дюма кажутся излишне резкими, не свойственными Берзенову. Вполне возможно, что тон этих замечаний был уступкой цензорам, чтобы помочь выходу "Кавказа" в свет] обязательно взявшему на себя редакцию нашего перевода и снабдившему его примечаниями, где они были необходимы, при всем том, могло случиться, что некоторые названия местностей, не оказавшиеся на карте, будучи буквально переведены с подлинника, оказались неисправленными. Не думаем, чтобы это обстоятельство существенно повредило нашему труду, сделанному со всевозможной добросовестностью. Но судить об этом -- дело публики".
   Вскоре после того, как Роборовский перевел "Кавказ", он получил повышение по службе и, как указывает правительственный "Кавказский календарь" 1861 года, стал уже старшим столоначальником, т. е. вторым лицом после управляющего канцелярией. До этого Роборовский числился в канцелярии наравне с азербайджанским писателем Мирза Фатали Ахундовым, служившим в ней переводчиком.
   Перевод Роборовского сделанный с самого первого издания на французском языке, отличался неровностью; отдельные места были изложены превосходно, другие уже явно устарели. Но несмотря на все недостатки этого издания, надо отдать ему должное хотя бы потому, что оно состоялось и являлось первым на иностранном языке.
   Знакомясь с "Кавказом" приходится удивляться, как Дюма, не владея русским языком, прожив в России всего около восьми месяцев, так глубоко вник во многое. "Кавказ" -- по существу первая книга, обстоятельно познакомившая западного читателя с историей, географией, бытом и нравами кавказских народов. Это своеобразная хрестоматия кавказской жизни, написанная добродушным, но в то же время дотошным иностранцем в расчете на нерусского читателя. Поражаешься, как за такое короткое время Дюма так много узнал о Кавказе.
   В своей серии "Впечатлений от путешествий" Дюма обязался давать читателям представление о расходах, которые могут их ожидать в той или иной поездке. Тут уж ничего не поделаешь: это особенности жанра, ведь во многом его "Впечатления..." схожи с путеводителем и туристическим проспектом. Читатели "Кавказа" скоро увидят, что Дюма очень часто говорит о ценах, о тратах и т. п. Дюма -- человек, совершенно равнодушный к деньгам, легко их тратящий, хотя и зарабатывающий их каторжным трудом, -- вынужден говорить обо всем этом, имея в виду расходы будущего путешественника.
   
   4 июля 1854 года, когда владелец имения Цинандали подполковник Давид Александрович Чавчавадзе отсутствовал, в поместье ворвался отряд Шамиля и увел в плен всех, кто в это время находился там -- жену Д. Чавчавадзе Анну Ильиничну (внучку Георгия XII) с малолетними детьми, сестру Анны Ильиничны Варвару с сыном (незадолго до этого княгиня Варвара Ильинична потеряла мужа Илью Орбелиани -- брата знаменитого поэта, генерала Григола Орбелиани. -- М. Б.) и других чад и домочадцев. В плен попала и соотечественница Дюма мадемуазель Дрансей за восемнадцать дней до того поступившая гувернанткой в дом Д. Чавчавадзе.
   Нина Чавчавадзе-Грибоедова находилась далеко в Зугдиди у своей сестры Екатерины Дадиани -- вдовствующей владетельницы Мингрелии.
   Пленных доставили в резиденцию Шамиля, обращались с ними достаточно почтительно и через месяц обменяли на сына Шамиля.
   В 1856 году в Петербурге вышла повесть редактора "Кавказа" и "Записок Кавказского отдела Русского географического общества" Е. А. Вердеревского "Плен у Шамиля" (на эту книгу опубликовал рецензию Н. Г. Чернышевский. -- М. Б. ). В Париже и в Тифлисе появилась также книга Дрансей о пребывании в плену. Вполне возможно, что Дюма был хорошо знаком с книгами Вердеревского и Дрансей, это делает ему честь.
   Главы "Кавказа", посвященные пленению владельцев Цинандали, остросюжетны, занимательны, их воспринимаешь как приключенческую повесть. Язык прост, лаконичен; читать эти главы -- как и весь "Кавказ" вообще -- легко и приятно.
   Дюма был близок к семье Чавчавадзе и из первых уст был осведомлен о событиях 1854 года.
   Разъезжая по Кавказу, Дюма восторгался тем, что видел окрест: природа, люди, обычаи -- все вызывало у него доброжелательное любопытство. Его раздражали лишь фанатизм, ненависть, нетерпимость. Он восторгался Добром и не скрывал неприятия им Зла, открыто сочувствовал жертвам несправедливости. Менее всего Дюма на Кавказе это равнодушный регистратор. Нет, это очевидец, участник, сопереживатель, мастерски передающий читателям свое душевное потрясение от всего виденного и узнанного в далекой стране.
   Книга Дюма о Кавказе восхищает не только художественными достоинствами, но и объективными сведениями, точностью описаний: выдумщик выдумщиком, но Дюма в первую очередь был наблюдательным человеком и великим тружеником. При всех обстоятельствах он оставался верен своему призванию: запоминать, записывать и занимательно пересказывать. Каждый, кому хотя бы однажды довелось побывать на Кавказе, никогда не забудет гостеприимства местных жителей. Можно себе представить, как трудно было Дюма удержаться от соблазнов. Но Дюма вина не пил, не курил, держал себя на строгой диете. Дюма был опьянен Кавказом, но не вином.
   Как же трудился Дюма над "Кавказом"? Точно мы, естественно, не можем ответить на этот вопрос, но можно представить это примерно так. Ежедневно, от зари до зари, Дюма собирал материалы для книги, размышлял, записывал. Естественно, что в этом ему помогал Калино. Дюма просил его найти и прочесть заслуживающие внимания произведения. Калино отбирал их, читал, пересказывал Дюма. Тот улавливал самое существенное, а потом использовал в "Кавказе" -- получалось занимательно и ярко. Дюма обладал поразительной интуицией на все прекрасное, талантливое, необычное. Ведь из русских поэтов, писавших о Кавказе, он, Дюма, остановился на Пушкине и Лермонтове -- самых великих поэтах России.
   И получилась "книга жизнерадостная, чарующая, полная историй".
   Она состоит из вступления и собственно описания путешествия.
   Вступление А. Дюма написал в Тифлисе и датировал его 1 декабря 1858 г.
   Возникает естественный вопрос, каким образом за такой короткий срок Дюма получил исторические сведения, отличающиеся полнотой и относительной точностью. Сомнений нет: они почерпнуты преимущественно из "Кавказского календаря". В частности, в выпусках "Календаря" на 1858-1859 годы дается достаточно полная информация об истории Кавказа. Сокращенно, но занимательно она изложена писателем. Некоторые данные о древнем периоде Кавказа, приводимые Дюма, требуют подробного анализа, поэтому мы опустим расшифровку их. По мере приближения рассказа писателя к его современности, информация становится все более полной и верной, в ней почти отсутствуют спорные места. Наиболее точно он описывает войну горцев с русскими войсками.
   Однако не следует думать, будто Дюма лишь творчески переработал изложенные в "Кавказском календаре" сведения. Нет, Дюма использовал множество источников, помимо "Кавказского календаря".
   Подготавливая "Кавказ", Дюма проделал очень серьезную работу, изучил множество исторических документов. Все это характеризует Дюма как беллетриста-историка, умеющего отобрать заслуживающий доверия материал с интуицией истинного ученого.
   Из множества исторических источников, которые могли бы попасть в его поле зрения, Дюма отбирал наиболее заслуживающие доверия. В частности, он внимательно проштудировал изданную М. Броссе в 1842 году на французском языке фундаментальную монографию Вахушти (Багратиони) "История грузинского царства" и почти дословно перенес многие ее страницы на "Кавказ".
   Обилие исторических лиц, краткие, но четкие характеристики, способность с полуслова уловить суть дела -- все это типично для Дюма.
   Впрочем, в конечном итоге тут важны не сами по себе исторические сведения, а пафос "Кавказа", художественная сторона книги. Со страниц книги предстает сам автор, его облик, его отношение к людям и историческим явлениям. В истории Александр Дюма -- как и подобает писателю -- выделяет борьбу людских характеров и стремление личности к свободе и справедливости.

Михаил Буянов

-----------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кавказ / Александр Дюма; Лит. обраб. перевода П.Н. Роборовского Пер. недостающих частей, вступ. ст., послесл., примеч., коммент. и подбор. ил. М.И. Буянова. -- Тбилиси : Мерани, 1988. - 285 с., ил.; 29 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru