Добролюбов Николай Александрович
Речи и отчет

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    читанные в торжественном собрании московской практической академии коммерческих наук 17-го декабря 1858 года.

H. A. Добролюбов

Речи и отчет,
читанные в торжественном собрании московской практической академии коммерческих наук 17-го декабря 1858 года. Москва, в 8-ю д. л., 39, 31 и 14 стр.

   H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый
   Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859
   М.-Л., 1962, ГИХЛ
  
   В книжке, заглавие которой мы выписали, напечатаны: 1) речь преподавателя географии А. П. Телегина о значении географии и преподавании ее в Московской практической академии; 2) о воспитании в Московской практической академии; речь и отчет инспектора заведения, профессора Модеста Киттары; 3) отчет за 1858 год, перечисление лиц, принадлежащих к академии, членов совета, преподавателей и, наконец, воспитанников, получивших награды.
   В общепедагогическом отношении всего более интересен отчет профессора Киттары, и мы рассмотрим его несколько подробнее. К этому побуждает нас, во-первых, то, что "отчет" представляет несколько материалов для разрешения важного вопроса об отношении специального образования к общему, до сих пор еще возбуждающего у нас разноречивые толки; во-вторых, то, что имя профессора Киттары пользуется у нас репутацией), не позволяющею пропускать без внимания мнения почтенного профессора.
   Общее впечатление речи г. Киттары состоит в том, что в Практической академии все прекрасно. Беспрестанно попадаются у г. Киттары фразы: "У нас делается все, что можно", "цель нравственного воспитания у нас достигается вполне", "нужда в поправках у нас не часта" и пр. В заключение отчета г. Киттары говорит даже вообще: "Вот наша скромная жизнь, к которой мы привыкли и которую изменять нет надобности". Относительно некоторых частностей только признает г. Киттары не вполне достаточным положение академии; но и тут прибавляет, что многому уже положено начало "благодаря теплому сочувствию и одобрению высказанных выше (г. Киттары) убеждений -- господина попечителя академии, его сиятельства графа Арсения Андреевича Закревского, гг. членов совета и общества любителей коммерческих знаний" (стр. 29).
   Мы не имеем причин не верить г-ну Киттары во всех его похвалах академии и тем мерам, какие он принимает для ее процветания. Но мы не знаем, как примирить с этим следующие признания почтенного профессора, на 12-й странице отчета. Говоря о средствах воспитания, употребляемых им в академии, он замечает, что "многие из них вытекают не из личного его убеждения, но обусловлены временной необходимостью". Затем он делает такое признание: "Может быть, и самый взгляд мой. на основные идеи воспитания не совсем выработан, и, действительно, я должен сознаться, что, пользуясь всем,, что находится в моем распоряжении, в деле воспитания я сам еще учащийся".1 Может быть, это признание сделано только для красоты слога; в таком случае мы заметим только, что для красоты слога не следует жертвовать истиною фактов. Но если слова г. Киттары сказаны искренно, то нельзя не подивиться, как смиренное сознание своего недостоинства примиряется у г. Киттары с дифирамбическим, наивно-самодовольным тоном, которым проникнута вся его речь.
   Дифирамбически-самодовольный тон вообще неприятно поражает нас там, где мы ожидаем отчета человека о его действиях. Тем менее приятности доставляет нам такой тон в изложении официальных данных. Приведем пример. Никому не показалось бы странным, если б г. Киттары, описывая внутреннюю жизнь заведения, скромно упомянул, что в нем соблюдаются постные дни и что воспитанники поют на клиросе. Но г. Киттары, говоря об этом, впадает в тон, очень далекий от скромного изложения факта; он как будто хвалится тем, чем, собственно говоря, не должно хвалиться. Вот его слова (стр. 4--5):
  
   Религиозно-нравственное направление безуклонно проводится по всем классам, по всем возрастам учащихся; в течение всех восьми лет преподается им закон божий, обязанности христианские, излагаются -- догматы веры. Строго соблюдаются не только все посты, но даже и дни постные в неделе. В храме нашем постоянно слушается всенощная и обедня в дни праздничные, сопровождаемые пением двух хоров, составившихся по усердию к церкви из самих же воспитанников. Основываясь на годичном знакомстве моем с академией, я смело могу засвидетельствовать, что, благодаря усердию ревностного настоятеля нашей церкви и преподавателя закона божия, а равно благодаря добрым обычаям и мерам, издавна введенным в заведении, наши воспитанники обещают быть добрыми христианами, набожными и религиозными не по наружи только.
  
   Опыт многих годов и многих сотен отчетов уже доказал, что все подобные обещания и смелые засвидетельствования употребляются только в качестве официальных реторических тропов. Зачем г. Киттары увлекся в этом случае рутиной? Кроме ее, нечем объяснить странно восторженный тон его речи.
   Увлечению рутиной приписываем мы и то обстоятельство, что почтенный профессор очень мало обращает внимание на значение общего образования в круге специальных знаний. Он с удовольствием выставляет тот факт, что в последнее время значительно увеличилось количество детей, с малых лет отдаваемых родителями в Практическую академию. Удовольствие это очень понятно в г. Киттары как инспекторе академии; но оно могло быть и не столь безусловным, как это выразилось в отчете. Г-н Киттары мог допустить в своей речи хоть какую-нибудь оговорку в пользу общего образования и открытых учебных заведений, и это нисколько не повредило бы достоинству его как инспектора академии. Дело в том, что Практическая московская академия, при всех своих несомненных достоинствах, все-таки есть заведение специальное и закрытое и потому неизбежно имеет общие всем таким заведениям недостатки. С ранних лет дитя отчуждается от семьи и запирается часто не совсем невинные. И этим-то вознаграждается то доброе внушение, взыскание, наставление, которое воспитанник мог бы найти в своем семействе, если бы начальство заведения, отпуская воспитанника домой, просто потрудилось сообщить его поступки на рассмотрение родных его! Отчего не иметь доверия к их благоразумию, отчего не предположить, что они сами сумеют взыскать с мальчика за проступок, а между тем он все-таки не будет лишен освежающего и примиряющего влияния семейной жизни. Нам кажется, что можно лишать детей отпуска только в двух случаях: 1) когда сами родные этого требуют; 2) когда семья, в которую воспитанник отпускается, постоянно оказывает на него положительно вредное влияние.
   Но есть дети из воспитывающихся в закрытом заведении, которым и ходить вовсе некуда. О них высказывает г. Киттары опасение, чтобы они не подверглись ипохондрии. Опасение, конечно, довольно отдаленное; но г. Киттары считает своим долгом принять меры и против него. Для этого в заведении выписывается 77 (действительно 77) периодических изданий на разных языках, даются воспитанникам книжки, картинки и пр., даются музыкальные вечера, домашние концерты, детский домашний спектакль, посещаются театры, предпринимаются экскурсии. Все это очень хорошо, исключая домашних театров, относительно которых г. Киттары расходится во мнении с г. Пироговым. {См. статью "Быть и казаться" в "Журнале для воспитания", т. III, стр. 254.2} Кроме того, мы заметим здесь: отчего г. Киттары, в числе прочих развлечений, не упомянул о посещении воспитанниками академии музеев, мастерских, фабрик и т. п. Или этих посещений не делается? А они были бы очень полезны для будущих фабрикантов и торговцев -- едва ли даже не полезнее, чем чтение семидесяти семи журналов и газет.
   Относительно обучения мы прежде всего заметим, как однообразная форма проявляется даже в самом распределении классов. Здравая педагогика требует, чтобы не только содержание обучения, но и самые сроки занятий строго соображены были с возрастом учащихся; они могут увеличиваться постепенно, соответственно прибавлению сил у воспитанников, между тем в Практической академии мы видим одинаковые уроки -- час с четвертью -- для всех классов. Самое число уроков (по пяти в день, тридцать в неделю) одинаково для всех классов, а в первом как-то выходит даже тридцать три, то есть в иные дни по шести уроков. И большая часть их (то есть двадцать уроков в неделю) употребляются на французский и немецкий языки, изучение которых начинается вдруг и в одно время с первыми упражнениями в русском языке, на который уделено только четыре класса. Между тем на первой степени обучения, для детей от восьми до десяти лет, русский язык вместе с наглядным обучением должен бы был составлять самый главный предмет. Всесторонним рассмотрением различных предметов природы и искусства, описанием их свойств и употребления, чтением интересных рассказов и живою беседою о читанном, упражнением в связной речи (устной и письменной) на родном языке -- вот чем нужно занимать большую часть времени детей в этом возрасте; а в Практической академии они две трети своего времени тратят на "чтение, письмо и практические упражнения во французском и немецком языке". Во втором классе к нему прибавляется еще и английский. Этот уже преподается по ученой теоретической методе, потому что, по словам г. Киттары, академия "не имела еще до сих пор возможности ввести практическое изучение трудного английского языка, подобно языкам французскому и немецкому" (стр. 23). Отчего же такая невозможность? Неужели практического преподавателя во всей Москве не отыскалось? В таком случае можно бы его откуда-нибудь выписать, употребивши, на это хоть, например, часть той суммы, которая идет на выписку семидесяти семи периодических изданий. При хорошем преподавателе английский язык, может быть, показался бы даже не столь трудным, как он теперь кажется почтенному профессору, бог знает почему считающему его труднее немецкого и французского.
   Вообще мы не могли понять, почему г. Киттары полагает, что практический преподаватель немецкого, французского или английского языка должен быть непременно хорошим лингвистом (стр. 15). Главное дело здесь, кажется, не в лингвистических познаниях преподавателя, а в хорошей методе. Поэтому едва ли совершенно помогает делу средство, придуманное г. Киттары, -- соединение должности преподавателя иностранных языков с должностью гувернера. Известно, каких необыкновенных трудов, какого самоотречения требует вполне добросовестное исполнение должности гувернера в закрытом учебном заведении; -- известно и то, как дурно вознаграждаются эти труды в матерьяльном отношении. Жалованье гувернеров в большей части закрытых заведений так мало, что должность эту почти всегда занимают люди или находящиеся в крайней нужде, или вовсе ни на что не способные. Заставить хорошего преподавателя, чтобы он взял на себя и обязанности гувернера, можно только хорошим вознаграждением, а не жалованьем в 300--400 рублей, какое получают, по словам г. Киттары, надзиратели в Практической академии. Надзиратель, да еще и преподаватель вместе, должен быть неотлучно в заведении, должен только им ограничить свою деятельность. Какой же хороший преподаватель -- француз или немец -- согласится на это за 300 рублей, в Москве, где он без особенного труда может достать вдвое более частными уроками? Таким образом, соединение в одном виде двух должностей за очень скромную плату может, пожалуй, вредить вполне успешному отправлению и той и другой.
   Относительно распределения учебных предметов мы с удивлением заметили, что естественная история начинается в академии только с четвертого класса, в котором преподается уже 12 учебных предметов. Но чем же тогда наполняются первые три года -- в заведении, имеющем специально технический и коммерческий характер? О каких предметах толкуют учителя в классах русского языка, чем занимаются учителя языков иностранных? Неужели всё только словами, словами и словами? Неужели объяснениями предметов, относящихся к области возвышенных, чувств, отвлеченных идей, добродетели и порока?
   С третьего класса в Практической академии преподается география. Каким образом она проходится детьми, не имеющими никакого понятия о предметах естественной истории? На это ответ дается нам в речи о преподавании географии г. Телегина. Он сообщает, что в третьем классе проходится только "топический обзор земного шара", то есть изучаются только пространственные отношения различных местностей. Мы не знаем, до какой степени успешно идет преподавание г. Телегина; но нам кажется, что оно весьма легко может впасть в схоластику, самую сухую и скучную. С самого начала изучения географии эта наука представляется детям уже не как живое и стройное изложение того, что есть замечательного и интересного в разных местностях божьего мира, а просто как мертвая система пространственных отношений, что-то вроде хронологических таблиц. Мы находим, что г. Телегин несправедлив даже в своем общем понятии о географии, которую он определяет так: "География есть наука о законах устройства земной поверхности" (стр. 18). Неужели только законы, и притом касающиеся только поверхности земной, составляют предмет географии? А где же тогда описательная география и где связь географии с историей, провозглашаемая самим г. Телегиным? Определением г. Телегина исключаются из преподавания географии астрономические влияния на землю, физический климат страны и, главное, отнимается у географии ее этнографический характер.
   Впрочем, говоря вообще, речь г. Телегина показывает, что он в преподавании географии все-таки сделал шаг вперед от рутинных Преподавателей, доселе слепо верующих в учебники Арсеньева и Ободовского.3 За это он достоин искренней благодарности всякого, кто дорожит успехами учения в нашем отечестве.
   То же самое должны мы сказать и о самом г. Киттары. Мы сделали несколько замечаний на его отчет и осудили некоторые места его; но это мы делали всего более потому, что нас поразил самодовольный тон отчета, как будто успокоившегося на стяжанных лаврах. Мы очень хорошо понимаем, что не от вины г. Киттары происходят многие недостатки, неизбежные в закрытом учебном заведении; точно так же мы хорошо видим, что его собственные убеждения очень благородны и просвещенны и что его действия все направлены к истинному благу. Но тем более изумила нас та легкость, с какою г. Киттары решается выставлять в безукоризненном свете то, что следовало бы оговорить только как неизбежное зло. Конечно, если бы все дело ограничивалось только тоном речи, то еще хлопотать было бы не из чего: не беда, что человек говорит несколькими тонами выше или ниже. Но вот в чем беда: в этом тоне обнаруживается внутреннее состояние души. В отчете г. Киттары есть вещи, показывающие, что он делает уступки рутине иногда и потому, что еще не вполне тверд в своих педагогических началах. Например, он говорит, что всегда восставал против розог, и весьма основательно доказывает вред и безнравственность телесного наказания для детей. Но в то же время он сознается, что иногда, в минуты сомнения в непогрешимости своего взгляда, он прибегал и к наказанию розгами!.. Если уж в таком деле у него являются сомнения, заставляющие действовать вопреки его постоянным воззрениям, -- то в других случаях, мы полагаем, уступки рутине совершаются еще чаще и легче. Об этом нельзя не пожалеть.
   Заключая этим нашу рецензию, мы просим г. Киттары принять наши заметки -- так, как он сам выразился, -- "за доказательство сочувствия к вопросу, в наше время ставшему на первом плане народного развития -- образования всех слоев общества, в том числе и коммерческого сословия". Может быть, мы, незнакомые с местными условиями, в некоторых осуждениях были слишком строги и в таком случае с радостью готовы взять назад свое мнение, коль скоро увидим новые данные, при которых дело может представиться в другом виде. Во всяком случае, мы бы желали одного: чтобы в отчете Московской практической академии (как и во всех отчетах) было как можно менее общих мест и фраз и как можно более прямых, точных, неприкрашенных фактов.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

   Аничков -- Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I--IX, СПб., изд-во "Деятель", 1911--1912.
   Белинский -- В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I--XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953--1959.
   Герцен -- А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт I--XXVI, М., изд-во Академии наук СССР, 1954--1962 (издание продолжается).
   ГИХЛ -- Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934--1941.
   Гоголь -- Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I--XIV, М., изд-во Академии наук СССР, 1937--1952.
   ГПВ -- Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
   Изд. 1862 г. -- Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I--IV, СПб., 1862.
   ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
   Лемке -- Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I--IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. -- 1912).
   ЛН -- "Литературное наследство".
   Материалы -- Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861--1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
   Некрасов -- Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт I--XII, М., 1948--1953.
   Писарев -- Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, тт. 1--4, М., Гослитиздат, 1955--1956.
   "Совр." -- "Современник".
   Указатель -- В. Боград. Журнал "Современник" 1847--1866. Указатель содержания. М.--Л., Гослитиздат, 1959.
   ЦГИАЛ -- Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
   Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I--XVI, М., ГИХЛ, 1939--1953.
  
   В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные мм в декабре 1858 -- июне 1859 года и напечатанные в "Современнике" (NoNo 1--6) и в "Журнале для воспитания" (NoNo 1--7).
   Деятельность Добролюбова в эти месяцы протекала в сложной общественно-политической и литературной обстановке. В стране сложилась революционная ситуация. Кризис политики "верхов", бедствия и растущая активность "низов" создали объективные предпосылки для революционного выхода из кризиса, переживаемого самодержавно-крепостнической системой. В этих условиях борьба за революционный путь развития страны, в противоположность реформистскому пути, становится линией "Современника". Она нашла яркое выражение в статьях Чернышевского, определила содержание и характер публицистических и литературно-критических выступлений Добролюбова.
   Центральное место в статьях Добролюбова первой половины 1859 года занимает острая критика самодержавно-крепостнического строя России и разоблачение либерализма во всех его проявлениях ("Литературные мелочи прошлого года", "Что такое обломовщина?", рецензия на сборник "Весна"). Вместе с тем статья "Роберт Овэн и его попытки общественных реформ" развивает идею построения социалистического общества силами самих трудящихся.
   В свете общих задач революционно-демократической программы "Современника" Добролюбов защищает и развивает принципы материалистической философии ("Основания опытной психологии"), разоблачает реакционную идеологию церковников (рецензии на книги: "Впечатления Украины и Севастополя", "Голос древней русской церкви" и "Современные идеи православны ли?", "Мысли Светского человека"), крепостническую мораль и нравственность ("Новый кодекс русской практической мудрости", "Основные законы воспитания. Миллера-Красовского").
   Ряд рецензий Добролюбова направлен против субъективизма и реакционного осмысления исторического прошлого, против славянофильских и религиозно-монархических концепций развития русской литературы ("История русской словесности" Шевырева и др.), против теории и практики так называемого "чистого искусства" (рецензии на сборники "Утро", "Весна").
   Наконец, значительное место в работах Добролюбова за это полугодие занимают рецензии на педагогическую и детскую литературу в "Современнике" и "Журнале для воспитания".
   Подготовка текстов статей и рецензий Добролюбова, напечатанных в NoNo 1--3 "Современника" (включая вторую часть статьи "Литературные мелочи прошлого года" из No 4), и примечания к ним -- В. Э. Бограда, в NoNo 4--6 "Современника" и в "Журнале для воспитания" -- Н. И. Тотубалина.
   Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных и "Журнале для воспитания", устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного О. П. Паульсоном (Аничков, I, стр. 21--22).
   Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками; звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием -- Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
  

РЕЧИ И ОТЧЕТ
читанные в торжественном собрании Московской практической академии коммерческих наук 17 декабря 1858 г.

   Впервые -- "Журнал для воспитания", 1859, т. V, No 4, отд. II, стр. 226--234, за подписью "Д--в".
   Рецензию на эту же брошюру Добролюбов поместил ранее в No 2 "Современника" за 1859 год (см. выше). Рецензия на "Речи и отчет... 1859 г." была напечатана им в No 1 "Современника" за 1860 год (см. т. 6 наст. изд.).
  
   1. Эту фразу редакция "Журнала для воспитания" сопроводила следующим примечанием: "К сожалению, таких учащихся, как г. Киттары, у нас очень много; но не все так скромны, чтоб признаться: я взялся за дело, мне незнакомое".
   2. Статья Н. И. Пирогова "Быть и казаться" была первоначально опубликована в "Одесском вестнике" (1858, No 34), а затем перепечатана в "Журнале для воспитания" (1858, т. III, No 5). В ней Пирогов доказывал, что участие в театральных постановках и на балах приносит детям вред, так как способствует развитию в них всего внешне показного, поддельного, а вместе с тем тщеславия и других отрицательных качеств.
   3. Речь идет об устаревших, но все еще переиздававшихся учебных пособиях по географии А. Г. Ободовского (см. о нем прим. 6 к рецензии Добролюбова "Путешествие по Североамериканским штатам" в т. 3 наст. изд.) и о "Краткой всеобщей географии", написанной известным географом и историком К. И. Арсеньевым (1789--1865) еще в 1818 году и с тех пор десятки раз перепечатывавшейся без изменений.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru