Дорошевич Влас Михайлович
Собрание сочинений великих писателей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Вариации на одну и ту же тему).

Влас Михайлович Дорошевич

Собрание сочинений великих писателей

(Вариации на одну и ту же тему)

   Чтоб ознакомить наших терпеливых читателей с манерой наших великих писателей, мы обратились ко всем современным "звёздам литературы" с просьбою написать "сочинение" на заданную тему.

Тема:

Он любил её. Она любила его. Так они вместе любили друг друга.

   Великие писатели, разумеется, написали "сочинение" на пять с плюсом, а гр. Толстой, по своему обыкновению, отказался даже от гонорара. Выражая свою глубокую признательность всем русским писателям вообще, а гр. Л. Н. Толстому в особенности, мы приступаем к печатанию собрания "сочинений великих писателей".
  

I. В стране апельсинов и корольков.

   Дон Себастьян-дель-Прима-Бестия, по справедливости, считался первым разбойником в горах Кастилии. Его знала вся Испания от Хереса до Мадеры и от Опорто до Лиссабона. Когда ему делалось скучно, он уходил в ущелья Сьерра-Невады и для развлечения резал там альгвасилов. Про его подвиги рассказывали чудеса. Говорили, что однажды, не имея шведской спички, чтоб закурить пахитосу [тоже, что и папироса - ред.], он зарезал путника, раскурил от его трубки сигару и ушёл. Но вот уже 164 раза солнце совершило своё обычное путешествие из Сантьяго-де-Кампостелы в Вера-Кроче, -- как Дон Себастьян-дель-Прима-Бестия переменился. В душу его закралась любовь к Пахите, красе Андалузии, 164 дня страдал Прима-Бестия, а на 165 отточил поострее наваху и засел в Пиренеях...
   ...Была чудная полночь, на небосклоне одновременно с разных сторон выходили месяц и солнце, -- что бывает только в Испании. Пахита, краса Андалузии, только что выкупалась в прозрачных струях Гвадалквивира и возвращалась к себе в Альпухарру. Смеясь, она перебегала Пиренейские горы, напевая хабанеру и танцуя тарантеллу, -- как вдруг из расселины скалы показался бледный, как пять упокойников, Дон Себастьян.
   -- Ни с места! -- крикнул он, размахивая навахой. -- Будь моей невестой, или, клянусь всеми чертями, я отправлю тебя ведьмам в зубы.
   -- Что за странный способ объясняться в любви с ножом и на большой дороге? -- гордо спросила краса Андалузии.
   -- Себастьян всё привык брать с ножом в руке! -- отвечал мерзавец.
   -- "Оббожаю, люблю, мой ррразбойник, тебя!!!" -- воскликнула Пахита, и они укусили друг друга за губы.
   Так они вместе любили друг друга.

Вас. И. Немирович-Данченко.

  

II. Хмурые люди.

   На дворе бегали собаки. На улице шёл дождик. Зонтик стоял в углу. Пётр Петрович лежал на диване с вывихнутой от зевоты челюстью.
   "Хоть бы взять зонтик, да ударить им собаку, или бы хоть Марфа Игнатьевна пришла!" -- думал Пётр Петрович.
   В это время дверь отворилась, и в комнату с заспанным лицом вошла Марфа Игнатьевна.
   -- Какая скучища! -- сказала Марфа Игнатьевна.
   -- Тощища! -- нехотя отвечал Пётр Петрович.
   -- В дурачки, что ли, сыграть или кошку опять выдрать?!
   -- Надоело! -- зевнул Пётр Петрович. -- Давайте от скуки хоть любить друг друга!
   -- Это вопрос серьёзный, -- серьёзно ответила Марфа Игнатьевна, -- это не кошку выдрать!
   -- Вы думаете? -- рассеянно спросил Пётр Петрович.
   -- Над этим вопросом надо подумать, -- продолжала Марфа Игнатьевна, -- да думать-то лень.
   -- Ну, и не думайте! -- отвечал Пётр Петрович и, повернувшись на другой бок, захрапел.
   Марфа Игнатьевна села у окна и задумчиво начала ковырять в носу. Через два часа она легонько толкнула Петра Петровича под бок.
   -- Что такое? Пожар?! -- спросонья заорал он.
   -- Нет, не пожар, а просто я вас тоже люблю!
   -- Ну, и любите! -- зевнул он, и они начали зевать вместе.
   Так они любили друг друга.

Антон Чехов.

  

III. Последний из Уродовых.

(Из семейной хроники Уродовых).

   -- Не хочешь ли, боярин, шоколаду? -- таким вопросом приветствовала боярышня Ната Завихры-Отодралова молодого княжича Уродова, встречая его в шитом сенными девушками пеньюаре на пороге терема, убранного в китайском стиле.
   -- Не за шоколадом пришёл, боярышня, к тебе я, и не бисквиты есть. Пришёл просить того, что слаще шоколаду и всех белей бисквит на свете! -- ответствовал ей последний из Уродовых, шаркая ногой и делая русский поклон.
   -- Что ж может слаще шоколада быть? -- зардевшись ровно маков цвет спросила боярышня, потупивши взоры.
   -- Руки твоей, боярышня, прошу руки, -- наставительно заметил Уродов, -- в балете зрел тебя я в бенуаре и столь прельщён тобою был, что тут же рек себе: "Воздвигну от неё Уродовых угаснувшее племя!" Согласна, что ли? Я -- человек бывалый и дважды на колу сидел.
   -- Согласна! -- прошептала боярышня. -- Ты сам давно мне люб.
   И их уста слились в самом сладком поцелуе, который только раздавался когда-либо в начале XII столетия.
   Так они в старину любили друг друга.

Всев. Соловьев.

  

IV. В fin-de-siecle'е[*].

(Эскиз или даже не эскиз, а так -- безе).

  
   [*] - В конце века (фр.), дежурная фраза 1890-1910 гг (ред).
  
   Это был красивый и представительный пшют [фат, хлыщ], лет шестидесяти, с шишковатой головой и вполне интеллигентный лицом, на котором вы не отыскали бы никакой пошлости, какая обыкновенно встречается на лицах малокультурных людей: например, усов, бороды, бровей или вообще каких-нибудь волос. Его высокий, открытый лоб обнажал резко очерченный затылок и заканчивался у шейных позвонков. В данную минуту герой наш лежал вверх своей костистой спиной, а массажистка поколачивала его по спинному хребту.
   -- А знаете ли что? -- неожиданно сказал он. -- Не снять ли вам для удобства корсаж?
   От волнения её рука дрогнула, и она дала ему подзатыльник.
   -- Если хотите, я на вас женюсь! -- сказал он, заметив по силе удара её волнение. -- Собственно говоря, мне, ведь, это всё равно!
   -- Я давно чувствую к вам психомоторное влечение! -- отвечала девица, занимающаяся массажем, и поцеловала его в глянцевитый лоб около затылка.
   Так они любили друг друга.

П. Боборыкин.

  

V. Молодёжь.

   Он сидел у грязного окна с выбитыми стёклами, смотрел на помойную яму и зубрил наизусть Бокля. Она вошла, даже не вошла, а влезла в комнату через перегородку.
   Они познакомились две недели тому назад, когда она попросила позволение надеть его штаны и пиджак, потому что отправлялась в этот вечер в театр. Он разрешил, они разговорились и сошлись в убеждениях.
   -- Сосед! -- сказала она. -- Пойдёмте ко мне. Я только что сварила в самоваре кота.
   -- Признаться, люблю варёных кошек! -- сказал он.
   -- У-у, лакомка! -- нежно сказала она, сморкнувшись в его полотенце.
   На этот раз они молча съели варёного кота, и только, когда он собрался перелезать через перегородку к себе, она остановила его словами:
   -- Я, вы знаете, уж давно чувствую к вам мерехлюндию!
   -- Я сам к вам питаю кислые чувства! -- ответил он, сплюнув в сторону.
   Они пожали друг другу влажные руки.
   -- А как тебя звать? -- спросила она. -- Я, признаться, до сих пор не интересовалась.
   -- Праздное любопытство! -- ответил он. -- Зови, как нравится. Нравится Антип -- зови Антипом. А я тебя буду звать хоть Матрёной.
   И Антип с Матрёной принялись зубрить Бокля вместе, не сводя глаз с помойной ямы.
   Так они любили друг друга.

Григорий Мачтет.

  
   "Сочинение" г-на Потапенко, написанное на ту же тему, к сожалению, напечатано быть не может, ибо обнимает собою 800 печатных листов, которые распределяются так:
  
   описание наружности героя
   300
   листов
   описание наружности героини
   300
   "
   описание комнат, в которых они жили, улиц, по которым они ходили, и даже переулков, в которые они никогда не заглядывали
   200
   "
   Затем следует подпись "продолжение следует".
  

VII. "Чижик, чижик, где ты был?"

(Соната).

   В вагон входили и выходили разные лица, а Позднышев всё ещё продолжал свой рассказ.
   Тяжело вздохнув, он сказал мне:
   -- Вам часто, наверное, приходилось слыхать про "прелесть взаимной любви": он любит её, она любит его, так они любят друг друга! Тьфу, гадость! Тьфу! Ложь!
   Позднышев даже высморкался от отвращения.
   -- Не угодно ли вам прослушать, как я зарезал свою седьмую жену?
   И заметив мой изумлённый взгляд, он, слегка сконфузившись, сказал:
   -- Это будет последняя!
   И начал:
   -- Моя седьмая и последняя из зарезанных мною супруг была блондинка. Тьфу, пакость! Я встретился с нею на балу. По принятому у нас безнравственному обычаю, я был в том самом "приличном костюме", который неприлично не закрывает даже бёдер. Заметьте, что даже папуасы, и те носят передники! А я ходил с двумя хвостиками сзади и думал, что я вполне приличен! Она ходила тоже вся голая: голые руки, плечи и оголённая спина. Увидев её, я хотел было крикнуть городового, чтоб составить протокол о появлении в неприличном виде в публичном месте, но, вместо того, сделал гадость, подошёл к ней и пригласил её на мерзкий танец, называемый вальсом. Достаточно вам сказать, что я, человек едва знакомый, обхватил её за талию, и она не только позволила это, но даже сама положила мне руку на плечо. Вместо того, чтобы ударить или, по крайней мере, плюнуть на декольте бесстыдной женщины, я начал её неизвестно зачем кружить по залу, в присутствии посторонних. В течение вечера она особенно охотно кружилась именно со мной, вероятно, потому, что другие кавалеры могли потными руками замазать ей платье, а у меня руки были в чехле из собачьей кожи. На следующий день я сделал ей визит, то есть явился к ней днём в том же неприличном, соблазнительном костюме, а она встретила меня, хотя и не голая, но в джерси. Тьфу, мерзость! Она не была голой, но казалось голой, только вымазанной в саже. Увидав её в таком виде, я не устоял и сделал гнусное предложение. Я не буду вам говорить, как мы жили семь лет, что называется, "душа в душу". Тьфу, отвращение! Но на восьмом году, я сидел в своём кабинете, окружённый кинжалами, и слушал, как мой старший мальчишка одним пальцем на рояле разыгрывал "Чижика". Вы знаете эту гнусную песню? "Чижик, чижик, где ты был?" Да, именно! Где был ты, чижик, где был в то время, когда эта гнусная женщина нарочно надевала чёрное джерси, чтоб казаться голой и вымазанной сажей? Чем занимался ты, чижик, всё это время, каким свиным занятием? И неужели ты, чижик, зарезавший шесть жён, не зарежешь и эту седьмую дрянь? Такие мысли мелькали у меня в голове, когда в кабинет вошла моя жена и, по обычаю, выпятила губы для поцелуя. Они были у неё необыкновенно розовые. Она мазала их какою-то особенной, сладкой, губной помадой, потому что знала, что я люблю сладкое, и хотела, чтоб я чаще целовался. Мне стало необыкновенно противно это выпячивание губ, я схватил кинжал, пырнул и успокоился. Потом я лёг спать и, выспавшись только, заметил, что, следовательно, это уже обратилось у меня в привычку: резать жён. И что я убил седьмую жену ещё тогда, когда убивал первую и приобретал дурную замашку. Тьфу, пакость!
   И Позднышев, плюнув прямо на колени сидевшей против него даме, перевернулся на другой бок и захрапел.

Лев Толстой.

  

VIII. Голубая любовь.

(Краткий опыт в декадентско-натуралистическом жанре).

   В его вылинявшем зеленоватом сердце загорелась голубая любовь, и оттуда как пёстрые галки вылетели полосатые с крапинками сомнения. В его лохматой сизо-бурой голове розовые голуби свили себе голубое соломенное гнездо. Его душу словно какой-то маляр выкрасил в розовый цвет с разводами, и в этой душе появились голубоватая любовь, розовая надежда и желтоватые ещё мечты. Эта радуга, сиявшая в его душе, словно упиралась одним концом в красное сердце, а другим -- в серый мозг, и нестерпимо жала, как сапоги жмут мозоли. Ему было тяжко, и он, несмотря на вечер, побежал погрузить своё разгорячённое тело в холодную воду, на ходу сбрасывая разноцветные принадлежности туалета. Он добежал до купальни и бултыхнулся в воду. Он был так разгорячён, что вода кругом даже закипела, а в противоположном углу раздался испуганный крик. Это была "она". Она только за две минуты перед ним вошла в воду, и он сгоряча не заметил её присутствия.
   -- Ах! -- воскликнула она. -- Что же теперь делать?!
   -- Я сейчас выйду! -- сказал он.
   -- Вы с ума сошли! -- воскликнула она. -- Чтобы вы выходили из воды при мне?!
   -- В таком случае, выходите из воды вы первая!
   -- Да вы ещё больше с ума сошли. При вас?!
   -- Но, ведь, не можем мы мокнуть до самой смерти! Придёт зима, мы замёрзнем, придут ледоколы, вырубят нас и увидят в таком виде.
   -- Ах, какой стыд! -- воскликнула она.
   -- Я могу вам предложить только одно: руку и сердце. Тогда и вы, и я можем выйти, так сказать, сухими из воды. У будущих мужа и жены секретов быть не может.
   -- Я согласна, -- прошептала она.
   И они подали друг другу посиневшие руки, в которых переливалась розовая кровь.

И. Ясинский.

  

IX. На Принцевых островах.

(Из воспоминаний туриста).

   Прекрасной Заире давно уже снился этот красивый русский корреспондент. Ей нравилась его чёрная, надвое расчёсанная, борода и умный взгляд его синего черепахового пенсне.
   "Как хорошо было бы поцеловать эти стёклышки!" -- с чисто восточной ребячливостью думала она. Невыразимо прекрасная Заира каждый раз сидела у окна, когда невыразимо красивый корреспондент гулял по невыразимым Принцевым островам. Так сидела она и мечтала, как вдруг вскочила в страшном испуге. По улице сверкали только невыразимые красивого корреспондента. Толпа местных мальчишек, по восточному обычаю, провожала его, кидая в него кочерыжками. Все двери и окна были заперты. Спасения не было!
   В невыразимом ужасе Заира открыла окно, корреспондент невыразимо быстро прыгнул в окно и показал мальчишкам нос. Он был в безопасности. У него кружилась голова и от того, что по ней колотили кочерыжками, и от близости этой опьяняющей восточной женщины.
   -- О, чем мне отблагодарить тебя? -- воскликнул он, падая на колени. -- Я красив, и это единственное моё достояние...
   -- Я давно люблю тебя! -- отвечала Заира.
   Она покрыла феской все шишки на его голове, дала ему в зубы душистое наргиле, заставила играть на зурне, а сама пустилась танцевать.
   Он видел уже эти танцы Бен-Байи на французской выставке, но тогда приходилось платить за вход 20 копеек. Теперь они понравились ему ещё больше. Так он утопал в неге до самого вечера, а когда вечером Заира выпустила его из окна, сторож ударил его палкой.
   Но это не огорчило русского корреспондента.
   Он погладил ушибленное место и сказал:
   -- Это будет мне воспоминанием о Востоке, нравы которого я опишу.

Сергей Филиппов.

  

----------------------------

   Источник: Дорошевич В. М. Одесса, одесситы и одесситки. -- Одесса: Издание Ю. Сандомирского, 1895. -- С. 190.
   Оригинал здесь: Викитека.
   OCR, подготовка текста - Евгений Зеленко, январь 2013 г.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru