Евгеньев-Максимов Владислав Евгеньевич
Поэзия Некрасова в оценке некоторых из его современников

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Поэзія Некрасова въ оцѣнкѣ нѣкоторыхъ изъ его современниковъ.

   Ходячее мнѣніе о томъ, что поэзія Некрасова вызвала къ себѣ глубоко отрицательное отношеніе со стороны многихъ изъ современниковъ поэта главнымъ образомъ, со стороны представителей современной ему литературы,-- нуждается въ пересмотрѣ. Я уже указывалъ въ печати {См. въ моей книгѣ о Некрасовѣ (М., 1914 г.) главу "Изъ исторіи отношенія къ Некрасову интеллигентнаго общества и учащейся молодежи".} на то, что широкіе круги русскаго интеллигентнаго общества 40--70 г.г., въ полномъ соотвѣтствіи съ очень сочувственными отзывами о Некрасовѣ корифеевъ тогдашней критики, Бѣлинскаго, Добролюбова и Писарева, относились къ "музѣ мести и печали" прямо таки восторженно. Этимъ, конечно, и объясняется тотъ, не подлежащій теперь никакимъ сомнѣніямъ фактъ, что ни одинъ изъ русскихъ поэтовъ, не исключая даже и тѣхъ, которые превосходили Некрасова размѣрами своего художественнаго дарованія, не пріобрѣталъ такого непосредственнаго вліянія на общество, какъ онъ. Требующій спеціальнаго изслѣдованія вопросъ о роли некрасовской поэзіи въ возбужденіи народническихъ настроеній, принявшихъ въ 70-ые годы форму хожденія въ народъ, въ общихъ очертаніяхъ прояснился уже и теперь. Маститый Н. А. Морозовъ, одинъ изъ видныхъ участниковъ народническаго движенія, дѣлаетъ по этому поводу совершенно опредѣленное заявленіе:
   "Чѣмъ болѣе я думаю теперь, говоритъ онъ ("Голосъ Минувшаго", 1913 г No 9), о причинахъ того, почему революціонное движеніе появилось у насъ въ концѣ семидесятыхъ годовъ именно въ формѣ стремленія уйти отъ шумныхъ городовъ къ простому народу, какъ къ чашѣ всякихъ совершенствъ, тѣмъ больше я прихожу къ выводу, что форма эта была дана вліяніемъ стиховъ Некрасова. Этому удивительному поэту-народнику, котораго съ увлеченіемъ читала и заучивала наизусть вся тогдашняя молодежь, и принадлежитъ по моему, наиболѣе выдающаяся роль во всемъ движеніи въ народъ, которое захватило и меня въ то время. Но, какъ часто бываетъ въ общественныхъ движеніяхъ, ни самъ невидимый вдохновитель его Некрасовъ, ни вдохновленная имъ молодежь, составившая по его, стихамъ свои трогательные образы крестьянина,-- не сознавали этого. Да и какъ было сознать?"
   Само собой разумѣется, что только въ исключительно рѣдкихъ случаяхъ художникамъ слова удается оказывать столь могущественное воздѣйствіе на общественную психику, что цѣлыя общественныя теченія слагаются въ зависимости отъ идейнаго содержанія ихъ произведеній. Дѣлается это возможнымъ лишь при условіи широчайшей популярности даннаго автора, каковой, безспорно, и обладалъ Некрасовъ при "жизни. Констатируя ее, было бы, однако, неправильно оспаривать тотъ фактъ, что среди писателей, преимущественно одного съ Некрасовымъ поколѣнія, находились отрицатели его, какъ поэта. Это были, главнымъ образомъ, типичные представители 40-хъ годовъ съ ихъ непреоборимымъ тяготѣніемъ къ эстетизму въ области искусства, соединявшемуся нерѣдко съ барственнымъ сибаритствомъ въ частной жизни, что они могли сказать и, какъ кажется, говорили Некрасову еще во времена совмѣстной съ нимъ работы въ "Современникѣ", объ этомъ можно судить хотя бы по воспоминаніямъ А. Я. Панаевой-Головачевой и Е. Я. Колбасина. Панаева-Головачева въ своей книгѣ ("Русскіе писатели и артисты", стр. 365--370) передаетъ, напримѣръ, сущность тѣхъ наставленій, съ которыми обращался къ Некрасову В. И: Боткинъ, поддерживаемый И. С. Тургеневымъ...Мы хлопочемъ, говорилъ Некрасову Боткинъ, чтобы въ твоихъ стихахъ не было грубой реальности... Ты на ложной дорогѣ. Брось воспѣвать любовь ямщиковъ, огородниковъ и всю эту деревенщину. Это фальшь, которая рѣжетъ ухо" и т. д. и т. п. Достовѣрность фактовъ, сообщаемыхъ въ воспоминаніяхъ Панаевой-Головачевой, нѣсколько разъ и не безъ основаній заподазривалась, но на этотъ разъ ея разсказъ не внушаетъ никакихъ сомнѣній, такъ какъ находитъ авторитетное подтвержденіе въ воспоминаніяхъ Колбасина, (См. "Современникъ", 1911 г. No 8). По словамъ Колбасина, "Боткинъ, Дружининъ и даже Тургеневъ удивлялись безобразію стихні Некрасова и его неслыханнымъ рифмамъ".
   -- "Это чудовищно!" -- восклицалъ Боткинъ: "возможно ли употреблять подобныя выраженія:
   
   Сожалѣли по Житоміру:
   Ты-де нищимъ кончишь вѣкъ
   И семейство пустишь по міру,
   Безпокойный человѣкъ!"
   
   -- "Какова рифма!" "По Житоміру" и "по міру"! У него есть еще худшія уродства",-- добавлялъ Дружининъ,-- "не говоря уже объ его сатирахъ, стихъ которыхъ скрипитъ, какъ немазанныя колеса деревенскаго обоза; не говоря объ этомъ, можно ли допустить въ такъ называемыхъ, лирическихъ произведеніяхъ такія выраженія, какъ: портфель, микстура и т. п."
   -- "Все это еще ничего",-- говорилъ Тургеневъ,-- "это правда, что у него нѣтъ и намека, на благозвучіе, что только татарское ухо можетъ слушать стихъ вродѣ слѣдующаго:
   
   "Алчбы и жажды блѣдное дитя",
   
   -- "Но, главное, по моему мнѣнію, нѣтъ никакого букета, букета! Однѣ честныя мысли нельзя назвать поэзіей!"
   Эти сужденія, какъ и тѣ, которыя приводитъ Панаева-Головачева, относились къ первой половинѣ 50-годовъ, т. е. къ тому времени, когда дружескія отношенія между Некрасовымъ и его пріятелями-эстетиками еще ничѣмъ не были омрачены. По мѣрѣ же того, какъ все яснѣе и яснѣе сталъ обозначаться переходъ Некрасова на сторону радикальной разночинной интеллигенціи, представленной въ редакціи его журнала такими перворазрядными литературными величинами, какъ Чернышевскій и Добролюбовъ, по мѣрѣ того, какъ, соотвѣтственно съ этимъ начали проясняться принципіальныя различія во взглядахъ "старой" и "молодой" половины сотрудниковъ "Современника", при чемъ Некрасовъ не дѣлалъ тайны изъ того, что его симпатіи принадлежатъ молодой половинѣ,-- отрицательное отношеніе его недавнихъ друзей къ его поэзіи замѣтно возрастало. Послѣ окончательнаго разрыва Некрасова съ членами тургеневско-боткинскаго кружка, совпавшаго съ началомъ 60-хъ годовъ, оно настолько опредѣлилось и окрѣпло, что проявилось въ формѣ, которую нельзя не назвать чрезвычайно рѣзкой, чтобы не утомлять вниманія читателя, ограничусь только, въ качествѣ иллюстраціи, двумя-тремя наиболѣе яркими выписками. Вотъ, напримѣръ, стихотвореніе Фета, относящееся къ 1866 году:
   
   "На рынокъ! Тамъ кричитъ желудокъ!
   Тамъ для стоокаго слѣпца
   Цѣннѣй грошевый твой разсудокъ
   Безумной прихоти пѣвца?
   Тамъ сбытъ малеванному хламу
   На этой затхлой площади,
   Но къ музамъ, къ чистому ихъ храму,
   Продажный рабъ, не подходи!
   Влача, по прихоти народа,
   Въ грязи низкопоклонный стихъ,
   Ты слова гордаго: свобода
   Ни разу сердцемъ не постигъ!"
   
   Не уступаютъ фетовскимъ стихамъ въ выразительности прозаическія сужденія Тургенева.
   -- "Г-нъ Некрасовъ, писалъ Тургеневъ Полонскому въ 1868 году,-- поэтъ съ натурой и штучками, пробовалъ я на дняхъ перечесть его собраніе стихотвореній... нѣтъ! Поэзія и не ночевала тутъ, и бросилъ я въ уголъ это жеванное папье-маше съ поливкой изъ острой водки", ("Первое собраніе писемъ И. С. Тургенева", СПБ., 1884 г., стр. 130).
   Это безапеляціонное мнѣніе вскорѣ было перенесено Тургеневымъ, конечно, съ нѣкоторыми варіаціями, на страницы повременной печати. Въ своей рецензіи на стихотворенія Полонскаго ("СПБ. Вѣдомости", 1870 г. No 8) Тургеневъ заявилъ:
   -- "Я убѣжденъ, что любители русской словесности будутъ еще перечитывать лучшія стихотворенія Полонскаго, когда самое имя г. Некрасова покроется забвеніемъ. Почему же это? А просто потому, что въ дѣлѣ поэзіи живетъ только одна поэзія, и что въ бѣлыми нитками сшитыхъ, всякими пряностями приправленныхъ, мучительно-высиженныхъ измышленіяхъ "скорбной музы" г. Некрасова -- ея-то, поэзіи, и нѣтъ на грошъ"...
   Что Фетъ и Тургеневъ не были одиноки въ своемъ отрицаніи Некрасовской поэзіи -- это не подлежитъ не малѣйшему сомнѣнію; ихъ точка зрѣнія, безспорно, раздѣлялась и нѣкоторыми другими представителями поколѣнія 40-хъ годовъ. Сравнительно недавно мы, напримѣръ, узнали, что къ числу отрицателей какого-либо поэтическаго дара у Некрасова принадлежитъ и Л. Н. Толстой. Вотъ, напр., подлинныя слова Толстого изъ предисловія его къ роману фонъ Поленца "Крестьянинъ": "совершенно лишенный поэтическаго дара Некрасовъ"...
   Тѣмъ не менѣе, подобные приговоры принимались и принимаются черезчуръ ужъ распространительно. Одинъ изъ новѣйшихъ критиковъ, базируясь на нихъ, договорился даже до такого, въ основѣ своей, совершенно неправильнаго взгляда на отношеніе въ Некрасову его современниковъ: "Читатели его боготворили. Но писатели ненавидѣли". У меня имѣются въ рукахъ фактическія данныя, которыя открываютъ возможность, во 1-хъ, установить, что крупнѣйшіе изъ литературныхъ отрицателей Некрасова далеко не были безусловны въ своемъ отрицаніи и, во 2-хъ, доказать, что среди писателей одного поколѣнія съ Некрасовымъ находились такіе, которые чрезвычайно высоко ставили его поэзію, разсматривая ее не только подъ угломъ ея общественной цѣнности, но и подъ угломъ чисто художественныхъ ея достоинствъ.
   Прежде всего, я положительно утверждаю, что отрицательнымъ отзывамъ Тургенева о поэзіи Некрасова можно противопоставить не малое количество положительныхъ его о ней сужденій. Вотъ нѣкоторыя изъ этихъ послѣднихъ. Въ 1847 году, извѣщая Бѣлинскаго ("Бѣлинскій. Переписка", СПБ., т. III, стр. 385; письмо изъ Парижа отъ 26/14 ноября 1847 г.) о полученіи NoNo "Современника", которые читаются имъ теперь "съ волчьей жадностью", Тургеневъ обращается къ нему со слѣдующей просьбой: "скажите отъ меня Некрасову, что его стихотвореніе въ 9-ой книжкѣ меня совершенно съ ума свело; денно и нощно твержу я это удивительное произведеніе и уже наизусть выучилъ". Отзывъ Тургенева сдѣлался извѣстнымъ Некрасову, и онъ, въ письмѣ Тургеневу, написанномъ въ декабрѣ 1847 г. (Пылилъ. Н. А. Некрасовъ. СПБ. 1905 г. стр. 90), дѣлаетъ о немъ совершенно опредѣленное упоминаніе: "похвалы, которыми обременили вы мои послѣдніе стихи въ письмѣ къ Бѣлинскому"...-- и т, д. Нѣсколько позднѣе, въ письмѣ къ самому Некрасову отъ 18 ноября 1852 г. (, русская Мысль", 1912 г. No 1), Тургеневъ такъ оцѣниваетъ присланное ему поэтомъ новое стихотвореніе, предназначавшееся для перваго No "Современника" за 1853 г.:
   -- "Скажу тебѣ, Некрасовъ, что твои стихи хороши, хотя не встрѣчается въ нихъ того энергичнаго и горькаго взрыва, котораго невольно отъ тебя ожидаешь; притомъ, конецъ кажется какъ бы пришитымъ... Но первые 12 стиховъ отличны и напоминаютъ Пушкинскую фактуру".
   Замѣчу кстати, что въ первомъ случаѣ рѣчь идетъ о стих. "Ѣду ли ночью по улицѣ темной", а во второмъ -- о стих. "Муза". Нѣтъ надобности распространяться о томъ, насколько оба они характерны для Некрасова: хвалить ихъ -- значило хвалить ту какъ разъ струю его поэтическаго творчества, которая являлась главной и наиболѣе своеобразной его особенностью. Сравненіе съ Пушкинымъ, неизмѣнно вызывавшимъ самое благоговѣйное отношеніе со стороны Тургенева -- это, съ его точки зрѣнія, высшая степень одобренія, которую только можетъ заслужить поэтъ.
   Въ 1854 году въ письмѣ къ И. С. Аксакову Тургеневъ сообщаетъ, что Некрасовъ "написалъ нѣсколько хорошихъ стихотвореній, особенно одно -- плачъ старушки крестьянки объ умершемъ сынѣ". Въ 1856 же году онъ призналъ въ письмѣ къ Колбасину ("Первое Собр. писемъ Тургенева", 37 стр.), что "Некрасова стихотворенія, собранныя въ одинъ фокусъ,-- жгутся".
   О сочувствіи Тургенева въ эту пору стихамъ Некрасова могутъ также свидѣтельствовать нижеслѣдующія слова изъ письма послѣдняго къ Тургеневу отъ 17 ноября 1853~г. (Пыпинъ, стр. 119): "Я вспомнилъ наши давніе литературные толки, ту охоту, съ которою я прочитывалъ тебѣ каждое мое новое стихотвореніе, и то вниманіе, съ которымъ ты меня слушалъ. Давнія времена". Отсюда съ полною ясностью вытекаетъ, что внимательное и вполнѣ доброжелательное отношеніе Тургенева къ поэзіи Некрасова проявлялось не только въ единичныхъ случаяхъ, по поводу отдѣльныхъ стихотвореній, а носило, если можно такъ выразиться, постоянный характеръ. Не даромъ Некрасовъ чрезвычайно дорожилъ тургеневскими отзывами, полагаясь на нихъ больше, чѣмъ на чьи бы то ни было другіе. Разсказавъ въ письмѣ отъ 7 декабря 1856 г. о своей усиленной работѣ надъ поэмою "Несчастные", свидѣтелемъ которой былъ Фетъ, Некрасовъ добавляетъ слѣдующее: "Онъ мою вещь очень хвалитъ, но кромѣ тебя я никому не вѣрю. Я -- ты не откажешь мнѣ въ этомъ -- дошелъ въ отношеніи къ тебѣ до той высоты любви и вѣры, что говаривалъ тебѣ самую задушевную мою правду о тебѣ. Заплати мнѣ тѣмъ же". Отвѣтъ Тургенева, къ сожалѣнію, не дошелъ, но, если судить по письмамъ Некрасова отъ 18-го и 30-го декабря, въ немъ заключалось, прежде всего, указаніе на нецензурность поэмы въ ея настоящемъ видѣ, которое глубоко взволновало и огорчило Некрасова, принужденнаго, вмѣсто того, чтобы послать поэму для напечатанія въ No 1 "Современника" за 1857 г., засѣсть за ея "порчу", а затѣмъ искренняя похвала ей ("спасибо за доброе мнѣніе о Кротѣ" -- писалъ Некрасовъ).
   Итакъ, насколько можно судить по этимъ отзывамъ, въ жизни Тургенева былъ весьма продолжительный періодъ, когда онъ отнюдь не принадлежалъ къ отрицателямъ Некрасовской поэзіи. Весьма знаменательно, что свое сочувственное отношеніе къ ней онъ выражалъ не только въ письмахъ, но однажды выразилъ и печатно. Я имѣю въ виду нижеслѣдующія его слова изъ рецензіи о стихотвореніяхъ Тютчева ("Современникъ", 1854 г. т. 44):
   "Легко указать на тѣ отдѣльныя качества, которыми превосходятъ его (Тютчева) болѣе даровитые изъ теперешнихъ нашихъ поэтовъ; на плѣнительную, хотя нѣсколько одноооразную, грацію Фета, на энергическую, часто сухую, жесткую страстность Некрасова, на правильную, иногда холодную живопись Майкова; но на одномъ только г. Тютчевѣ лежитъ печать той великой эпохи, къ которой онъ относится и которая такъ ярко и сильно выразилась въ Пушкинѣ".... и т. д.
   Отсюда видно, что Некрасовъ являлся для Тургенева однимъ изъ "болѣе даровитыхъ" современныхъ поэтовъ и стоялъ на одной плоскости съ такими высоко цѣнимыми имъ писателями, какъ Фетъ и Майковъ.
   Такимъ образомъ, въ 40-хъ и особенно въ 50-хъ годахъ, мнѣніе Тургенева о поэзіи Некрасова нельзя не признать въ основѣ своей весьма благопріятнымъ. Съ тѣмъ большой горячностью напалъ Тургеневъ на "музу мести и печали" въ 60-хъ и 70-хъ годахъ. Нѣкоторые изъ его отзывовъ я уже напомнилъ читателю; на другихъ останавливаться не буду, отмѣчу только, что отрицательное; отношеніе Тургенева къ некрасовскимъ стихамъ было въ это время настолько сильнымъ, что, подъ вліяніемъ его, онъ, въ явномъ противорѣчіи съ тѣмъ, что писалъ когда-то Бѣлинскому и самому Некрасову, категорически заявлялъ Полонскому ("Первое собраніе писемъ И. С. T." письмо отъ 29 янв. 1870 г.), что "всегда былъ одного мнѣнія объ его (Некрасова) сочиненіяхъ -- и онъ это знаетъ", что чувствуетъ къ нимъ "нѣчто въ родѣ положительнаго отвращенія: ихъ "arriée gout"... особенно противенъ: отъ нихъ отзываетъ тиной, какъ отъ леща и карпа" и т. д.
   При сопоставленіи всѣхъ этихъ сужденій Тургенева получается безысходное противорѣчіе, усугубляемое тѣмъ, что относящіяся къ 50-ымъ годамъ воспоминанія Панаевой-Головачевой и Колбасина объ участіи Тургенева въ рѣзкой критикѣ некрасовскихъ стиховъ, расходятся съ его оцѣнкой ихъ въ письмахъ этого же времени. Единственнымъ средствомъ выйти изъ этого противорѣчія является предположеніе, что Тургеневъ долго не могъ составить вполнѣ опредѣленнаго взгляда на поэзію Некрасова,-- съ одной стороны, рѣзко нарушавшей и по формѣ и по содержанію тѣ эстетическія традиціи, авторитетъ которыхъ онъ признавалъ, съ другой, проповѣдовавшей близкіе его сердцу идеалы народнаго и общественнаго блага. Такимъ образомъ, если многое въ некрасовскихъ стихахъ коробило эстетическій вкусъ Тургенева, то, съ другой стороны, въ нихъ было не мало элементовъ, глубоко затрагивавшихъ его гражданское чувство. Вотъ почему, надо думать, въ бесѣдахъ съ Боткинымъ и Дружининымъ, Тургеневъ поддавался господствовавшему въ кружкѣ этихъ писателей весьма скепгическому^мнѣнію о некрасовской музѣ, въ письмахъ же къ Некрасову, или къ такому восторженному цѣнителю его поэтическаго таланта; какъ Бѣлинскій, высказывалъ о ней "добрыя слова". Не безъ вліянія осталась въ данномъ случаѣ общеизвѣстная мягкость характера Тургенева, которую иные изслѣдоватли не стѣсняются называть слабохарактерностью...
   Не безьинтересно констатировать, что эволюція тургеневскихъ взглядовъ на поэзію Некрасова, иной разъ приводившая, какъ мы видѣли, автора "Записокъ охотника" къ двойственнымъ сужденіямъ, разрѣшилась въ смыслѣ благопріятномъ для "музы мести и печали". Примирившись съ Некрасовымъ незадолго до смерти послѣдняго,-- а для того, чтобы примириться надо было истребить чувство личной непріязни, глубоко засѣвшее въ его сердцѣ еще съ самаго начала 60-хъ годовъ,-- Тургеневъ пришелъ, очевидно, къ болѣе или менѣе объективному взгляду на его поэзію. Въ письмѣ своемъ къ Стасюлевичу отъ 16/1 февраля 1878 г. (см. "Стасюлевичъ и его современники, т. III) Тургеневъ о своемъ только-что умершемъ другѣ-врагѣ говоритъ слѣдующее:
   -- "Сегодня пришелъ февральскій No "В. Е.". Я немедленно-проченъ Вашу статейку о Некрасова и нахожу, что опредѣленіе самой сущности и свойства его таланта -- совершенно правдиво и вѣрно:-- я бы готовъ обѣими руками подписаться подъ Вашими строками". Стасюлевичъ же въ своей, въ общемъ довольно сдержанной статьѣ, писалъ: "Она (муза Некрасова) будила совѣсть общества; благодаря таланту поэта, она успѣвала глубоко проникнуть въ душу даже тѣхъ, кого подчасъ корила... Мы не поколеблемся признать его (Н--на) замѣчательнымъ художникомъ" и т. д.
   Не лишена интереса, для выясненія отношенія къ поэзіи Некрасова его современниковъ, переписка Тургенева съ А. И. Герценомъ. Герценъ, винившій Некрасова въ нечистоплотныхъ денежныхъ махинаціяхъ по дѣлу Огарева съ его женой, выработалъ къ 50-мъ годамъ вполнѣ опредѣленное и рѣзко отрицательное мнѣніе о личности Некрасова, которому не измѣнялъ никогда, но поэзію его цѣнилъ довольно высоко, а потому жестоко ошибаются тѣ изъ новѣйшихъ критиковъ, которые полагаютъ, что Герценъ былъ одного мнѣнія съ Тургеневымъ о некрасовскихъ стихахъ. Такъ, въ письмѣ къ Тургеневу отъ 11 декабря 1875 г. (см. "Современникъ", No 6, 1913 г.) Герценъ, извѣщая своего корреспондента о полученіи стиховъ Некрасова, пишетъ: "Я нахожу и находилъ въ немъ сильный талантъ, хотя сопряженный съ какой-то злой сухостью и угловатой обрывчивостью,-- мнѣ еще не удалось хорошенько почитать... "Псовая охота"... прелесть и мать, потерявшая сына, Ненила -- больше не читалъ". Въ мартѣ 1858 г. въ письмѣ къ тому же Тургеневу, Герценъ выражается на этотъ счетъ еще рѣшительнѣе: "Ты напрасно думаешь, что я ненавижу Некрасова -- право, это вздоръ. Въ его стихотвореніяхъ есть такія превосходныя вещи, что не цѣнить ихъ было-бы тупосердіе". Благожелательное отношеніе Герцена къ стихамъ Некрасова перешло и на страницы "Колокола". Такъ, напримѣръ, нашумѣвшая исторія съ перепечаткой въ XII книгѣ "Современника" за 1856 г. стихотворенія Некрасова "Поэтъ и Гражданинъ", исторія, которая навлекла массу непріятностей и на журналъ и на редактировавшаго его поэта, вызвала въ "Колоколѣ" довольно быстрый и сочувственный откликъ. Она изложена въ письмѣ "Изъ Петербурга" ("Колоколъ" 1857 г. отъ 1 августа) въ такихъ выраженіяхъ:
   "Воры и укрыватели воровъ большой руки", возстали сначала противъ статей "Русскаго Вѣстника", которыя знакомили публику съ типами губернскихъ воровъ средней руки", а затѣмъ "пошли жаловаться на книжку стихотвореній, гдѣ ничего нѣтъ, кромѣ участія къ бѣдности и ненависти къ притѣсненіямъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И впослѣдствіи, несмотря на непрекращавшуюся личную непріязнь къ Некрасову своихъ издателей, "Колоколъ" не оставался безучастнымъ къ его поэзіи. Такъ, въ январѣ 1860 г. (листъ 61-й) въ немъ было напечатано стихотвореніе "У параднаго крыльца" (въ Россіи "Размышленія у параднаго подъѣзда" появились лишь въ 1863 г. въ 3-емъ изданіи стихотвореній Некрасова) съ слѣдующимъ знаменательнымъ примѣчаніемъ редакціи: "мы очень рѣдко помѣщаемъ стихи, но такого рода стихотворенія нѣтъ возможности не помѣстить". Изъ этихъ словъ съ достаточной ясностью вытекаетъ, что руководители "Колокола" сознавали крупное общественное значеніе стиховъ Некрасова.
   Категорически враждебный этимъ послѣднимъ отзывъ Л. Н. Толстого, геніальнѣйшаго изъ современниковъ поэта, подрывается, хотя бы, нижеслѣдующимъ разсказомъ Гусева изъ его "дневника" (см. его книгу "Два года съ Л. Н. Толстымъ" стр. 76--77), свидѣтеля, по общему мнѣнію, вполнѣ достовѣрнаго:
   "Сегодня за обѣдомъ кто-то заговорилъ о Некрасовѣ. Я спросилъ Л. Н--ча, зналъ ли онъ писателей некрасовскаго "Современника": Добролюбова, Чернышевскаго?
   -- Чернышевскаго зналъ,-- отвѣтилъ Л. Н...-- Онъ мнѣ всегда былъ очень непріятенъ, писанія его непріятны. А самъ Некрасовъ былъ скорѣе пріятенъ. Я, помню, разъ зашелъ къ нему вечеромъ,-- онъ всегда былъ какой-то умирающій, все кашлялъ,-- онъ тогда писалъ стихотвореніе "Замолкни" муза мести и печали", и я сразу запомнилъ его наизусть.
   Вечеромъ послѣ чая Л. Н. опять вспомнилъ про Некрасова. Я прочиталъ любимый мною конецъ "Рыцаря на часъ" отъ словъ "Повидайся со мною, родимая" до "Уведи меня въ станъ погибающихъ за великое дѣло любви". Эти стихи понравились Л. Н--чу (онъ не помнилъ этого стихотворенія), за исключеніемъ строкъ (выраженіе "станъ погибающихъ" ему не понравилось) -- "Мое лучше", сказалъ онъ, и прочиталъ начало того стихотворенія, о которомъ говорилъ:
   
   "Замолкни, муза мести и печали!..
   Я сонъ чужой тревожить не хочу.
   Довольно мы съ тобою проклинали;
   Одинъ я умираю и молчу".
   
   Дальше Л. Н. не могъ вспомнить".
   При этомъ, правда, Толстой неодобрительно отозвался о, стихѣ" Некрасова, находя его "грубымъ" и "пошлымъ"; тѣмъ не менѣе разсказъ Гусева, въ значительной степени, нарушаетъ уничтожающій смыслъ его приговора надъ поэзіей Некрасова въ предисловіи къ роману фонъ-Поленца. Разъ Толстой признавался, что хотя бы нѣкоторые стихи Некрасова ему нравились, разъ онъ охотно декламировалъ ихъ, разъ они такъ врѣзались ему въ память, что онъ "сразу запомнилъ ихъ наизусть" и продолжалъ помнить въ теченіе полувѣка,-- слѣдовательно, въ нихъ было что-то такое, чего никакъ не совмѣстишь съ жестокимъ сужденіемъ: "лишенный поэтическаго дара Некрасовъ"... Съ другой стороны, нельзя не отмѣтить, что въ срединѣ 50-хъ годовъ, какъ это видно изъ недавно опубликованнаго письма Толстого къ Некрасову (см. "Современникъ", 1913 г. No 1), Толстой высказывался о стихахъ Некрасова въ опредѣленно-похвальномъ тонѣ.
   Итакъ, первая часть поставленной выше задачи разрѣшена, такъ какъ рядомъ примѣровъ установлено, что наиболѣе отрицательныя сужденія о поэзіи Некрасова, на которыя особенно часто ссылаются въ критической литературѣ, никоимъ образомъ не могутъ быть признаны окончательнымъ и неизмѣннымъ мнѣніемъ высказавшихъ ихъ лицъ, изъ числа представителей одного съ Некрасовымъ поколѣнія.
   Нижеслѣдующіе факты убѣдятъ читателя, что и вторая часть, нашей задачи сравнительно легко поддается разрѣшенію.
   У меня имѣется нѣсколько неизданныхъ писемъ къ Некрасову двухъ выдающихся поэтовъ его времени, Я. П. Полонскаго и А. М. Жемчужникова, изъ которыхъ явствуетъ, что оба они держались чрезвычайно: высокаго мнѣнія о стихахъ Некрасова и что, такимъ образомъ, среди представителей своего поколѣнія, на ряду со скептически настроенными въ отношеніи его поэзіи людьми, Некрасовъ встрѣчалъ и восторженныхъ цѣнителей.
   Полонскій въ полномъ смыслѣ этого слова можетъ быть назвавъ сверстникомъ Некрасова, даже старшимъ сверстникомъ, потому что онъ родился въ 1819 году, тогда какъ Некрасовъ родился'въ 1821 г, человѣкъ другого психическаго склада, другого міровоззрѣнія, хорошій пріятель столь враждовавшаго съ Некрасовымъ Тургенева, Полонскій сумѣлъ, однако, выработать на поэзію Некрасова вполнѣ самостоятельный и глубоко объективный взглядъ, котораго держался неуклонно іи которому не измѣнялъ даже тогда, когда легко было ему измѣнить, поддавшись личному чувству. Взглядъ этотъ, въ основѣ своей, нельзя не признать очень благопріятнымъ для Некрасова, и это тѣмъ знаменательнѣе, что критики некрасовскихъ журналовъ иной разъ говорили Полонскому, какъ поэту, не слишкомъ пріятныя вещи, больно уязвляя его самолюбіе. Такъ, рецензія Добролюбова на стихотворенія Полонскаго, напечатанныя въ 1854 г. въ "Современникѣ" (No 7), вызвала такой откликъ въ письмѣ Полонскаго къ Некрасову ("Временникъ Пушкинскаго дома", 1913 г. стр. 66):
   "Благодарю за критику въ "Современникѣ", она тѣмъ замѣчательна, что выписываетъ мои стихи самые непоэтическіе, чтобъ похвалить меня какъ поэта... Привезу для васъ еще кой-какое произведеньице моей лиры. Напечатайте стихи мои: "По горамъ двѣ хмурыхъ тучи",-- эти стихи всѣмъ нравятся.-- Впрочемъ у £васъ свой вкусъ -- поступайте какъ знаете. Меня же считайте вашимъ постояннымъ сотрудникомъ. Если посылаемые вамъ стихи не нравятся -- не церемоньтесь -- я никогда и ни на что не въ претензіи, особливо съ тѣхъ поръ, какъ вашъ кружокъ доказалъ мнѣ, что я человѣкъ мягкій и проклинать не умѣю".
   Изъ послѣднихъ словъ письма видно, что Полонскій превосходно разобралъ, въ чемъ суть, отнюдь не враждебнаго ему, но въ то же время и не лишеннаго значительной дозы кислоты отзыва Добролюбова. Этотъ послѣдній, констатируя наличность у Полонскаго несомнѣннаго поэтическаго таланта, указывалъ на тяготѣніе его къ "томно фантастическому колориту".
   "Но что же влечетъ его, спрашивалъ критикъ, безпрестанно въ эту область мечтаній? Отчего онъ не удерживается въ предѣлахъ живой, человѣчески-ясной дѣйствительности? Отвѣтъ, довольно положительный, находимъ въ нѣкоторыхъ его стихотвореніяхъ. Поэтъ радъ бы жить дѣйствительностью, но она для него такъ безотрадна, скучна и безсмысленна, что онъ невольно стремится отъ нея подальше. Какъ скоро онъ принимается изображать что-нибудь изъ жизни, совершающейся передъ его глазами, его стихъ становится такъ унылъ и безотраденъ, что невольно щемитъ сердце. Если бъ въ талантѣ г. Полонскаго было менѣе мягкости и какой то стыдливости, то онъ, при своемъ грустномъ настроеніи, могъ бы извлекать изъ своей лиры страшные звуки негодованія и проклятія. Но проклинать онъ не умѣетъ и недовольство его выражается въ тихой, задумчивой жалобѣ... И все то въ нашей общественной жизни возбуждаетъ тяжелое чувство въ поэтѣ. И тѣмъ тяжелѣе для него это чувство, что онъ видитъ необходимость покориться факту; онъ не имѣетъ силъ бороться со зломъ, его смущаетъ холодная правда даже чужого безпощаднаго стиха... Вообще незлобіемъ и добродушіемъ вѣетъ отъ всѣхъ словъ поэ^а, къ кому бы ни обращались они,-- къ благоухающей ли природѣ, къ печальному ли кладбищу, къ коварной ли женщинѣ. Даже въ своихъ отношеніяхъ къ общественной неправдѣ и угнетенію онъ остается такъ же грустно незлобивъ, какъ и въ своемъ сожалѣніи о прошедшей молодости, или въ досадѣ на дурную-погоду".
   Въ этихъ словахъ Полонскій, разумѣется, не могъ не чувствовать скрытаго упрека, который, конечно, былъ ему непріятенъ, но вознегодовать на этомъ только основаніи противъ критика "Современника" и редактора журнала, ему препятствовали его здравый умъ и благородное сердце. Еще ярче эти качества Полонскаго проявились въ другомъ подобномъ же эпизодѣ. Приглашенный Некрасовымъ въ концѣ 1867 года сотрудничать въ "Отечественныхъ "Запискахъ" новой редакціи, Полонскій охотно откликнулся на это приглашеніе, такъ какъ, по словамъ его отвѣтнаго, неизданнаго еще письма къ Некрасову, "дорого цѣнилъ" и "вниманіе" этого послѣдняго, "какъ поэта" и его "откровенность -- какъ редактора". Однако, добрыя отношенія между Полонскимъ и редакціей "Отеч. Зап." вскорѣ были омрачены появленіемъ въ некрасовскомъ журналѣ весьма неблагопріятной о немъ рецензіи, принадлежащей, повидимому, перу М. Е. Салтыкова ("Отеч. Записки",-- 1869 г., No 9). Начиналась она съ разсужденія о томъ, что даже писатели второстепенные имѣютъ извѣстное значеніе, если они, примыкая къ какимъ либо уже сложившимся школамъ, "даютъ новыя подкрѣпленія возникающимъ жизненнымъ вопросамъ, проливаютъ на нихъ новый свѣтъ и даже отчасти видоизмѣняютъ ихъ". Въ дальнѣйшемъ авторъ рецензіи переходилъ собственно къ Полонскому, котораго называлъ "писателемъ второстепеннымъ и несамостоятельнымъ", "эклектикомъ4, берущимъ "дань со всѣхъ литературныхъ школъ"; отсюда, говорилъ онъ, проистекаютъ его "вялость и безцвѣтность", а "въ литературномъ произведеніи нѣтъ недостатка болѣе нестерпимаго, какъ вялость и безцвѣтность". Публика, "встрѣчаясь съ эклектикомъ, рискуетъ услышать одно безсодержательное сотрясеніе воздуха". Къ такимъ безсодержательнымъ сотрясателямъ воздуха, по мысли автора рецензіи, и относится Полонскій. Затѣмъ, въ рецензіи весьма неблагосклонно разбиралось стихотвореніе Полонскаго -- "Царство науки не знаетъ предѣла", причемъ разборъ его сопровождался нижеслѣдующимъ довольно таки ядовитымъ намекомъ на службу Полонскаго въ цензурномъ вѣдомствѣ: "Всюду слѣды ея вѣчныхъ побѣдъ" -- и это такъ, хотя тоже не безусловно, ибо намъ извѣстны цѣлыя учрежденія, которыя заведены именно съ цѣлью противодѣйствовать побѣдамъ наукъ"...
   Какъ ни огорчительна должна была быть для Полонскаго подобная рецензія, однако, онъ нашелъ въ себѣ достаточно объективности не только для того, чтобы не измѣнить своего высокаго мнѣнія о поэзіи Некрасова, но и для того, чтобы рѣшительно отгородиться отъ всякаго подозрѣнія въ сочувствіи Тургеневу, которому отзывъ "Отеч. Зап." объ его стихахъ далъ поводъ напечатать свое пресловутое сужденіе о "бѣлыми нитками сшитыхъ, всякими пряностями приправленныхъ, мучительно высиженныхъ измышленіяхъ "скорбной" музы г. Некрасова". Въ подтвержденіе приведу нижеслѣдующее еще не появлявшееся въ печати {Пользуюсь случаемъ воздать дань благодарности Жозефинѣ Антоновнѣ Полонской за разрѣшеніе ознакомить читателей -- какъ съ этимъ, такъ и съ приведеннымъ ниже письмомъ Полонскаго.} письмо Полонскаго къ Некрасову отъ 24: января 1870 г.

"Милостивый Государь Николай Алексѣевичъ!

   Вы когда то цѣнили мое искоеннее расположеніе къ Вамъ и съ Вашей надписью дарили мнѣ изданія Вашихъ стихотвореній. Позвольте мнѣ, въ воспоминаніе нашихъ прежнихъ отношеній, если не дружескихъ, то по крайней мѣрѣ, болѣе человѣческихъ, отплатить Вамъ тѣмъ же вниманіемъ и послать Вамъ собраніе моихъ стихотвореній и прозаическихъ упражненій {Рѣчь идетъ о четырехтомномъ собраніи сочиненій Полонскаго, изданномъ М. Вольфомъ въ 1869--1870 г.г.}.-- Совѣстно мнѣ посылать Вамъ такой вздоръ; но да оправдается поступокъ мой тѣмъ, что мое поклоненіе поэтическому таланту Вашему не зависитъ ни отъ какихъ -- какихъ бы то ни было личныхъ отношеній.-- Позвольте мнѣ въ заключеніе сказать Вамъ одно. Я мысленно былъ благодаренъ за статью обо мнѣ въ сентябр. книжкѣ Отеч. Записокъ.-- Такая брань для репутаціи авторовъ гораздо полезнѣе умѣренныхъ похвалъ -- но благодарность моя была только до прочтенія письма И. С. Тургенева (въ No 8 "Спб. Вѣдомостей") -- изъ этого письма, я увидѣлъ ясно, что одна несправедливость въ литературѣ вызываетъ другую еще большую несправедливость. Отзывъ И. С. Тургеяева о стихахъ Вашихъ глубоко огорчилъ меня... За симъ

Имѣю честь быть
Вашъ покорный слуга
Я. Полонскій.

   Одновременно у Полонскаго возникла по тому же поводу переписка, и съ Тургеневымъ. Онъ, очевидно, далъ понять этому послѣднему, что его нападки на Некрасова въ рецензіи на его стихотворенія были не совсѣмъ тактичны. По крайней мѣрѣ, въ своемъ отвѣтномъ письмѣ отъ 22 марта 1870 г. ("Первое Собраніе писемъ И. С. Тургенева", стр. 171), Тургеневъ счелъ себя вынужденнымъ выразить Полонскому свое сожалѣніе по поводу происшедшаго.
   "Ты такъ долго ко мнѣ не писалъ, читаемъ мы здѣсь, что я уже начиналъ думать, не сердишься ли ты на меня -- хоть за мою выходку противъ Некрасова, которая, говорятъ, тебѣ была непріятна, и по поводу которой ты даже написалъ къ нему письмо. Если это такъ, то мнѣ остается выразить свое сожалѣніе и снова увѣрить тебя, что высказанное мною мнѣніе о стихахъ Некрасова -- стародавнее, и что я никогда, даже во время дружбы съ нимъ, не имѣлъ другого. Но я, конечно, могу ошибаться".
   Въ слѣдующемъ своемъ письмѣ отъ 4-го апрѣля Тургеневъ, очевидно, отвѣчая на завѣренія Полонскаго, что въ фактѣ посылки имъ сочувственнаго письма къ Некрасову онъ не долженъ усматривать ничего въ отношеніи себя враждебнаго, писалъ ему, что у него и въ мысляхъ не было осуждать Полонскаго за это. "Напротивъ, продолжаетъ Тургеневъ,-- я нашелъ, что ты и тутъ поступилъ съ прямой добросовѣстностью, которую я такъ высоко въ тебѣ цѣню. Съ какой стати ты бы сталъ раздѣлять мое мнѣніе о стихахъ Некрасова, потому только, что оно было высказано въ статьѣ, посвященной твоей защитѣ?" -- Нельзя не присоединиться къ той высокой оцѣнкѣ образа дѣйствій Полонскаго, которую даетъ здѣсь Тургеневъ. Разсказанный инцидентъ, дѣйствительно, какъ нельзя болѣе ярко свидѣтельствуетъ о "прямой добросовѣстности" и душевномъ благородствѣ Полонскаго.
   Отрадно констатировать, что размолвка между нимъ и редакціей "Отеч. Записокъ" была непродолжительной {Говоря объ этой размолвкѣ нельзя не отмѣтить, что во.2-мъ No "Отеч. Зап." за 1871 г. о сборникѣ Полонскаго "Снопы" былъ помѣщенъ опять весьма и весьма неблагопріятный отзывъ, на который Полонскій счелъ себя вынужденнымъ отвѣчать особой брошюрой: "Рецензентъ Отеч. Зап. и отвѣтъ ему". Спб. 1871 г.}: въ 1873 году онъ помѣстилъ въ некрасовскомъ журналѣ длинную поэму свою "Мими". Личныя отношенія его съ Некрасовымъ снова пріобрѣли утерянную было теплоту: "Милостивый Государь Николай Алексѣевичъ" исчезъ, и на смѣну ему явился "Милѣйшій другъ Николай Алексѣевичъ". Съ наибольшей силой эта вновь упрочившаяся пріязнь Полонскаго къ Некрасову сказалась въ письмѣ его къ нему, написанномъ подъ непосредственнымъ впечатлѣніемъ глупой и бранчивой статьи сотрудника "С.-Петербургскихъ Вѣд." г-на Z (см. "СПБ. Вѣд." 1874 г. No 26) о новой главѣ поэмы "Кому на Руси жить хороню" -- "Крестьянка" ("Отеч. Зап." 1874 г. No 1). Общая характеристика поэзіи Некрасова, предложенная г-онъ Z, сводилась къ слѣдующему:-- "это безвкусный, выдохшійся, обратившійся въ лицедѣйство, такъ-называемый, гражданскій паѳосъ, весь основанный на рутинныхъ хныканьяхъ и причитаньяхъ въ quasi-народномъ и въ quasi-протестующемъ родѣ". Новое произведеніе Некрасова критикомъ "Спб. Вѣд." опредѣлялось, какъ "пять печатныхъ листовъ рубленой прозы", при чемъ особо неблагосклонно оцѣнивался имъ трогательный образъ Матрены Тимофеевны, выведенный авторомъ яко бы только для того, чтобы "разжалобить читателей ужасами многострадальной -- русской долюшки женской;" въ этомъ образѣ г. Z видѣлъ чуть ли не сплошную фальшь и дѣланное простонародничанье.
   Свое справедливое возмущеніе критическими сужденіями и критической манерой г-на Z, Полонскій излилъ, какъ я сказалъ, въ особомъ письмѣ къ Некрасову (отъ 30 января 1874 г.). Привожу его полностью:
   "Простуда мѣшала и мѣшаетъ мнѣ зайти къ Вамъ, милѣйшій другъ, Николай Алексѣевичъ, и досада заставляетъ меня писать къ Вамъ: по прочтеніи глупѣйшей рецензіи въ "Спб. Вѣдомостяхъ" по поводу Вашей Крестьянки -- я подумалъ, какъ было бы кстати, если бы въ январьской книжкѣ "Отечеств. Записокъ" явилась моя пародія на подобныя рецензіи.-- Какъ хотите, а ее надо напечатать -- присовокупивши слѣдующую нелѣпость:
   "Очевидно, что дѣйствующія лица въ драмѣ г-на Шекспира -- изучали самого г. Шекспира, такъ сказать, воспитались на немъ, ибо всѣ говорятъ его стихами... (!)
   Это будетъ точь въ точь Буренинская фраза, упрекающая Васъ за то, что Ваша Крестьянка говоритъ Вашими стихами!
   Никогда еще критика наша недоговаривалась до такихъ абсурдовъ -- и нѣтъ во всей журналистикѣ ни одного голоса противъ такихъ нелѣпостей!
   А опредѣленіе поэзіи, приводимое изъ Бѣлинскаго -- приводимое какъ законъ -- а между тѣмъ такое, которому и на трехъ страницахъ конца бы не было, если бы Бѣлинскій вздумалъ его продолжать!-- А жалоба на изобиліе поэзіи по поводу 2 поэмъ, тогда какъ "С.-Петерб. Вѣдомости" сами же печатаютъ, что въ 1872 году въ Англіи вышло въ свѣтъ болѣе 200 поэмъ!-- и тамъ никто на это не жалуется.
   Зоринъ также пустился толковать о современныхъ идеяхъ въ поэзіи. Пусть же онъ лучше растолкуетъ намъ, что въ настоящую минуту въ Россіи онъ считаетъ самымъ современнымъ? Интересно было бы послушать...
   Знаютъ ли они сами, чего хотятъ?
   Вотъ вопросъ, который невольно приходитъ въ. голову, читая нашихъ судей, рѣшительныхъ и строгихъ.-- По какому кодексу,.по какой логикѣ -- по какимъ законамъ искусства они изрекаютъ свои приговоры?
   Знаю, что брехня "Спб. Вѣдомостей" нисколько не смущаетъ Васъ.-- Лично Васъ она и не должна смущать;-- но такъ или иначе бороться съ невѣжествомъ есть гражданскій долгъ всякаго писателя.
   Молчаніе журналовъ -- въ наше время, по преимуществу полемическое -- дурно толкуется нашей публикой; ибо эта публика то же самое не знаетъ, чему ей вѣрить и такъ какъ она даже въ г-нѣ Z сомнѣвается, то и жаждетъ опроверженій сильныхъ и неотразимыхъ. Я хотѣлъ было писать эти опроверженія -- но --
   Гдѣ я ихъ напечатаю? И прилично ли мнѣ отвѣчать, такъ какъ и мое имя замѣшивается? Пародію, которую вы отдали г. Михайловскому безъ моего имени, и можно и должно напечатать (хоть въ "Русскомъ Вѣстникѣ" -- если не въ Петербургѣ)? Надо только еще кое-что прибавить изъ послѣднихъ фельетоновъ. Пожалуйста, Николай Алексѣевичъ, попросите Михайловскаго вернуть Вамъ эту рукопись. Я, когда выздоровлю, зайду къ Вамъ за ней.
   Прощайте, до свиданья. Кланяюсь милѣйшей Зинаидѣ Николаевнѣ и остаюсь

Вашъ Полонскій.

   Тургеневъ прислалъ мнѣ статейку для "Складчины" -- она у меня".
   Благожелательство свое къ Некрасову и его поэзіи Полонскій сохранилъ и впослѣдствіи. Въ 1876 г., въ извѣстномъ посвященномъ ему стихотвореніи, онъ не только высказалъ свое одобреніе внѣшней сторонѣ некрасовскаго творчества ("Надъ риѳмой онъ глядѣлъ борцомъ, а не рабомъ"), но и далъ отпоръ тѣмъ, кто готовъ былъ заподазривать искренность его содержанія. Вотъ характерный отрывокъ изъ этого стихотворенія:
   
   И вѣрилъ я ему тогда,
   Какъ вѣщему пѣвцу страданій и труда.
   Теперь пускай кричитъ молва,
   Что это были все слова, слова, слова,
   Что онъ лишь тѣшился порой
   Литературною козырною игрой,
   Что съ юныхъ лѣтъ его грызетъ
   То зависть жгучая, то ледяной расчетъ.--
   Предъ запоздалою молвой,
   Какъ вы, я не склонюсь послушной головой.
   Ей нипочемъ сказать уму:
   За то, что ты свѣтилъ, или скорѣй во тьму.
   Молва и слава -- два врага:
   Молва мнѣ не судья, и я ей не слуга.
   
   Приведеннаго фактическаго матеріала, въ части своей еще неизданнаго, съ избыткомъ довольно, чтобы судить объ отношеніи Полонскаго къ поэзіи Некрасова.
   Другой крупный поэтъ средины и второй половины XIX вѣка А. М. Жемчужниковъ, родившійся, кстати сказать, въ томъ же году, что и Некрасовъ, держался еще болѣе высокаго мнѣнія о размѣрахъ поэтическаго таланта автора "Русскихъ женщинъ" и "Кому на Руси жить хорошо". Начать съ того, что Жемчужниковъ въ автобіографическомъ предисловіи къ двухтомному изданію своихъ стихотвореній, перерывъ въ своемъ поэтическомъ творчествѣ, совпавшій съ "эпохой новыхъ вѣяній", прямо таки объясняетъ невозможностью состязаться въ качествѣ пѣвца гражданскихъ пѣсенъ съ Некрасовымъ. "Онѣ (т. е. гражданскія пѣсни Некрасова), читаемъ мы здѣсь, были такъ сильны и оригинальны, что тягаться съ ними я, конечно, не могъ, а вторить имъ хотя бы и не фальшиво, было бы излишне".
   Еще болѣе ярко благоговѣйное отношеніе Жемчужникова къ стихамъ Некрасова обнаружилось въ ихъ перепискѣ, относящейся къ концу 60-хъ и самому началу 70-хъ годовъ, часть ея, письма Некрасова къ Жемчужникову, недавно была напечатана въ "Русской мысли" (1913 г. No 2), другая же ея часть, письма Жемчужникова къ Некрасову, еще не была издана. Съ нѣкоторыми извлеченіями изъ нея я и имѣю въ виду познакомитъ читателей. Прежде чѣмъ приступить къ этому, отмѣчу, что изъ опубликованныхъ писемъ Некрасова къ Жемчужникову явствуетъ, что Некрасовъ, давая иной разъ благопріятныя сужденія о стихахъ Жемчужникова, не закрывалъ глаза и на ихъ слабыя стороны и не стѣснялся высказывать ему свое откровенное о нихъ мнѣніе. Такъ, по поводу первой части сатирической поэмы Жемчужникова противъ Каткова, которую онъ сочинилъ въ 1868 году, въ бытность свою за границей, и намѣревался напечатать въ "Отеч. Запискахъ", Некрасовъ напрямикъ заявилъ Жемчужникову въ письмѣ отъ 5-го марта 1868 года, что она произвела на него впечатлѣніе "далеко не удовлетворяющее", что присланный отрывокъ отнюдь "не принадлежитъ къ особенно удачнымъ произведеніямъ" Жемчужникова, такъ какъ всѣ тѣ мотивы, на которыхъ построена его характеристика Каткова, многократно и прозой и стихами были уже не безъ удачи трактованы въ мелкой либеральной прессѣ, вслѣдствіе чего большая часть строфъ поэмы., не имѣетъ ни новости, ни силы". Печатать ее въ "Отеч. Зап." Некрасовъ рѣшительно отказывался. Эта, не лишенная суровости отповѣдь, была очень терпимо встрѣчена Жемчужниковымъ, признавшимъ вскорѣ, что Некрасовъ былъ въ данномъ случаѣ совершенно правъ, а главное, не настроила его недоброжелательно въ отношеніи поэзіи самого Некрасова. Въ своемъ неизданномъ письмѣ къ Некрасову отъ 25 марта 1870 года Жемчужниковъ пропѣлъ прямо-таки восторженнѣйшій дифирамбъ въ честь ново-напечатанныхъ главъ все-той же поэмы "Кому на Руси жить хорошо",-- "Счастливые" и "Помѣщикъ" ("Отеч. Записки", 1870 г., No 2):
   "Пожалуйста извините меня, уважаемый Николай Алексѣевичъ, что я давно не отвѣчалъ Вамъ. Хотѣлось побесѣдовать съ Вами свободно, не спѣша; а тутъ, какъ нарочно, разныя обстоятельства мнѣ препятствовали. Простите на этотъ разъ и. сами не слѣдуйте правилу око за око. Я имѣю къ Вамъ слѣдующую просьбу: не вступая со мной въ систематическую и правильную переписку,-- что отняло бы у Васъ много времени,-- не лѣнитесь иногда писать мнѣ, и во всякомъ случаѣ, отвѣчать на мои письма, хотя бы въ самыхъ краткихъ и сжатыхъ выраженіяхъ. Это бы было для меня очень утѣшительно и полезно. Я живу и умственно и сердечно въ русской литературѣ, а пребываніе мое за границей,-- которое хотя и имѣетъ свою хорошую сторону и свои выгоды по образу жизни, который я здѣсь веду,-- лишаетъ меня возможности говорить и разсуждать о томъ предметѣ, который составляетъ такой существенный элементъ моей жизни.-- Обращусь теперь къ послѣднимъ строкамъ Вашего письма. Двѣ послѣднія главы Вашей поэмы: "Кому на Руси жить хорошо" и въ особенности, "Помѣщикъ" -- превосходны. Повѣрьте, что я не желаю расточать передъ Вами учтивости и комплименты. Вы желали узнать мое мнѣніе, и я сообщаю его правдиво и серьезно. Эта поэма есть вещь капитальная и, по моему мнѣнію, въ числѣ вашихъ произведеній она занимаетъ мѣсто въ передовыхъ рядахъ. Основная мысль очень счастливая; рама обширная въ родѣ рамы "Мертвыхъ душъ". Вы можете помѣстить въ нее очень много. Продолжайте; безъ всякаго сомнѣнія продолжайте! И не торопитесь окончить, и не съуживайте размѣровъ поэмы! Какъ изъ Вашего вопроса: продолжать ли поэму? такъ и изъ разныхъ другихъ современныхъ литературныхъ признаковъ, я заключаю, что Вы не находите вокругъ себя несомнѣнной, энергичной поддержки. Не обращайте на это вниманія и дѣлайте свое дѣло. Вина не Ваша, а того сумбура, который теперь господствуетъ. Это время пройдетъ и то, что дѣйствительно хорошо, будетъ таковымъ и признано, когда разсѣется туманъ. Я прочелъ Ваши стихи три раза (и еще прочту). Достоинства Вашей поэмы оставались для меня несомнѣнными послѣ каждаго чтенія; но она написана такъ, что на натуры, подобныя моей, дѣйствуетъ непосредственно и при первомъ чтеніи особенно возбудительно. Въ первый разъ я не могъ прочесть всего безъ остановки, спокойно. Я нѣсколько разъ вскакивалъ со стула и прерывалъ чтеніе въ избыткѣ удовольствія. Глава: Помѣщикъ мнѣ понравилась особенно, какъ я уже сказалъ. Не буду перечислять тѣхъ мѣстъ въ обѣихъ главахъ, которыя, по моему мнѣнію, въ особенности хороши; но укажу только на одно превосходное мѣсто, а именно на три стиха: ударъ искросыпительный и проч., именно потому, что я прочелъ неодобрительные отзывы объ этихъ трехъ стихахъ. Рецензентъ высказалъ здѣсь, по моему убѣжденію, поразительное непониманіе. Этотъ крѣпостническій паѳосъ, до котораго, незамѣтно для самаго себя дошелъ Вашъ Помѣщикъ; эта лирическая высота, на которой онъ очутился такъ неожиданно и такъ не кстати съ которой, опомнившись, сейчасъ же поспѣшилъ сбѣжать внизъ,-- это великолѣпно!-- Я сомнѣваюсь только: правильно ли составлено Вами слово: искросыпительный? Мнѣ же кажется, что надобно сказать: искросыпательный. Напримѣръ, отъ глагола: щипать, щиплетъ -- слѣдовало бы составить прилагательное: щипательный, а не щипительный. Впрочемъ, навѣрно не знаю"...
   Мнѣнія Полонскаго и Жемчужникова, несомнѣнно, раздѣлялись не только народнически настроенною молодежью 60-хъ и 70-хъ годовъ, неизмѣнно благоговѣвшей передъ поэзіей Некрасова, но и многими изъ людей ихъ возраста и поколѣнія. Сопоставляя эти мнѣнія, столь категоричныя въ своемъ благожелательномъ отношеніи къ поэзіи Некрасова, съ тѣми колеблющимися сужденіями о ней, которыя я отмѣтилъ, анализируя хотя бы переписку Тургенева,-- съ неизбѣжностью приходишь къ выводу, что ходячее представленіе о враждебности стихамъ Некрасова современныхъ ему писателей, преимущественно тѣхъ, кого принято называть людьми 40-хъ годовъ, не вполнѣ соотвѣтствуетъ дѣйствительнымъ фактамъ и можетъ быть принято лишь частично, да и то съ большими оговорками и ограниченіями.

В. Евгеньевъ.

"Современникъ", кн.III, 1915

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru