Фаге Эмиль
Корнель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Характер Севера в трагедии "Полиевкт".
    Перевод под редакцией Августы Гретман (1912).

Эмиль Фогэ.
Корнель

Характер Севера в трагедии "Полиевкт"

   Содержание этой трагедии составляет мученичество Полиевкта в III веке от Р. X. во время царствования императора Деция. В эту эпоху христиане, уже многочисленные и влиятельные, подвергались преследованиям правительства, которое требовало поклонения древним богам. Событие, послужившее содержанием драмы Корнеля, происходит в Армении. Полиевкт, один из властителей страны, вступает в брак с Полиной, дочерью наместника Феликса. Полиевкт уже давно христианин в душе, но под влиянием своего друга Неарка, он после брака принимает крещение. Одушевленный этим торжественным событием он во время религиозного обряда низвергает изваяния языческих богов. Это государственное преступление, и Феликс, как правитель страны и наместника императора, должен строго наказать Полиевкта.
   Полина, во время своего пребывания в Риме, была любима Севером и отвечала ему взаимностью. Феликс, ее отец, не соглашался на этот брак, так как, по-видимому, у Севера не было ни будущности, ни богатства. Но в то самое время, когда Полиевкт низвергает языческих богов, приходит известие о возвращении Севера в Армению. Он является окруженный славой, знаменитый своими победами и любимцем императора. Это дает повод Феликсу жестоко преследовать Полиевкта. Он считает Севера, во-первых, враждебно настроенным против Полины и против него самого, так как Полина вступила в брак с Полиевктом; во-вторых, врагом Полиевкта -- христианина и мятежника, мужа любимой им некогда Полины. Наконец, Феликс -- строгий исполнитель законов и указов императора. Погибель Полиевкта решена.
   Полина старается всеми силами предупредить опасность; она умоляет отца быть снисходительным; но мы уже знаем, почему Феликс остается непреклонным. Она умоляет Полиевкта отречься и принести повинную, но глубоко верующий Полиевкт слишком экзальтирован; он всецело проникнут "священным одушевлением креста" и не уступает просьбам Полины, не соглашаясь возвратиться в язычество, он, наоборот, желает обратить ее в христианство. "Искать путь к блаженству для себя мне мало, я хочу и вам указать его".
   Зная великодушие Севера и его готовность на жертву, Полина умоляет его повлиять на Феликса, чтоб спасти Полиевкта.
   Феликс ошибся в оценке характера Севера, но Полина в нем не ошиблась, Север -- человек великодушный, благородный, способный на жертву.
   Несмотря на свою любовь к Полине, он старается спасти "несчастного", при том он не фанатик, не слепой исполнитель законов и приказов императора. Он представитель идей веротерпимости и свободы совести. Мы это увидим в той сцене, где он поверяет свои чувства и мысли своему другу Фабиану (IV акт, сцена VI).
   Полине удается убедить Севера вступиться за участь Полиевкта, над которым приговор произнесен.
   Север говорит наедине с Фабианом: "Не понимаю, мои мечты о счастье рассеялись как дым, под ударами судьбы. Чем ближе мне казалось это счастье, тем дальше оно уходит от меня. Думая его найти, я его теряю. Разбивая мои юные надежды, судьба ко мне всегда неумолима; не давая мне возможности выразить мои желания, она всегда мне отвечает отказом. Мне грустно и больно, что я малодушно лелеял надежду, и ее не скрывал".
   Севера нельзя назвать высокомерным. Он несправедливо обвиняет и упрекает самого себя. Он не мог скрывать своего чувства и не сказать Полине, что он ее еще любит. Это вполне естественно и простительно. Полина ему отвечает, как только может отвечать честная и несчастная женщина. Она говорит ему: "Спасти Полиевкта, это подвиг достойный вас. Чем труднее подвиг, тем выше его слава. Не забывайте же, что вы -- Север".
   Они оба остаются верны своей прекрасной и высокой роли. Север способен оставаться на той высоте, на какую его возводит Полина. Он не имеет повода упрекать или презирать себя. Но именно в силу своего великодушия он упрекает себя в том, что, уступив малодушно слабости, на минуту оказался ниже Полины, указавшей ему необходимость подвига. Он продолжает, обращаясь к Полине:
   
   Величие вашей прекрасной души не уступает вашему горю. Оно непреклонно и готово на жертву. Полина, ваши страдания терзают сердце того, кто вам предан душою.
   
   Другими словами: "Я должен не только отказаться от вас, но должен содействовать вашему союзу с Полиевктом.
   Я должен спасти жизнь своего соперника и, совершив этот подвиг, вас отдать ему в руки".
   Заметьте, что, в сущности, он более не колеблется, не отступает перед необходимостью принять сознательное решение, сложившееся в глубине его сердца, и выразить его в решительной форме. В сущности, он решил спасти Полиевкта, но еще не знает, как это сделать. "Трудно решиться, сказав себе, что решение принято". Фабиан, оспаривая его намерение, тем самым вызывает его принять окончательное решение, или, по крайней мере, заявить о нем. Он говорит Северу:
   
   Участь этой несчастной семьи представлена судьбе. Пусть она примирит отца с дочерью, Полиевкта с Феликсом, жену с ее мужем.
   
   Какую награду ожидаете вы от подобного подвига?
   Какую награду? Сознание подвига, сознание способности жертвовать собою. Замечание Фабиана равносильно вопросу: "Какая тебе от этого польза?"
   Север ему отвечает: "Это дает мне возможность уважать самого себя, сказав себе, что я могу по собственной воле, поступать бескорыстно и жертвовать собою". Он, действительно, так и отвечает:
   
   На что я надеюсь? На счастье доказать этой благородной душе, что Север достоин ее и ей равен во всем; что ее любовь должна была принадлежать мне, и что жестоко решение судьбы, разлучившее нас.
   
   Решение судьбы жестоко, т. е. несправедливо. В этих четырех строках заключается основная мысль Корнеля. Отличительное свойство героев Корнеля -- желание иметь право на самоуважение. Но так как уважать себя можно только за поступки, в которых проявляется сознательная воля, самообладание, отрешение от самого себя и победа над своим эгоизмом, то герои Корнеля -- герои воли и бескорыстия. С другой стороны, когда они любят, они любят нравственные качества любимого им человека более всего остального и почти исключительно. Они знают, что любимый человек любит их также только за эти качества. Нередко между двумя влюбленными Корнеля возникает борьба великодушия; каждый из них считает другого своей совестью и совестью строгой и суровой; каждый из них, желая быть достойным другого, поднимается на необыкновенную высоту самосознания. Наконец, если бы оба любовника, и Север, и Полина, были бы христианами, ни тот ни другой не говорил бы, что говорит Север в двух последних стихах, приведенных нами. Но Север и Полина -- язычники. Север может обвинять, или осуждать богов, доказавших своими поступками, что они к нему несправедливы, помешав его браку с Полиной.
   Фабиан не герой и не стоик, но человек практичный, заурядный, исполнитель приказания, подобный Феликсу. Он пытается указать Северу на угрожающие опасности, внушая ему мещанскую осторожность.
   
   Судьбу не обвиняй в несправедливости к тебе, берегись опасности, неразлучной с такой жертвой; Подумай о том, на что ты решился. Как? Ты задумал спасти христианина? Разве тебе неизвестна ненависть Деция к несчастной секте христиан?
   Он твой поступок сочтет за преступление; если ты лишишься его расположения, он для тебя может оказаться роковым.
   
   В прозе это означает: "Ты рискуешь попасть в немилость". На это грозное предостережение Север отвечает: "Такие слова могут испугать только труса":
   
   Подобные соображения пригодны людям заурядным. Хотя моя судьба и мое счастье в его руках, но я останусь верен самому себе. При всей своей безграничной власти он не может ни умалить моей славы, ни поколебать во мне сознание долга.
   
   Другими словами, власть Деция бессильна, когда дело касается понятия о чести и сознания долга. Ничто так не оскорбляет героев Корнеля, как безразличное отношение к вопросам чести. Так как у них понятие о чести неразлучно с презрением к личной выгоде, то ничто их так не оскорбляет, как желание внушить им соображение о ней. Это их point d'honneur -- вопрос чести. Север выразил бы все, что ему приходится сказать, менее сильно, если б Фабиан, как человек заурядный, ему не подал совета, предполагая в нем такие же чувства. Север продолжает: "Дело здесь касается вопроса чести, и я желаю разрешить его. Какова, бы ни была моя дальнейшая судьба, благоприятна мне, или враждебна, --судьба всегда изменчива, --я буду счастлив погибнуть, оставаясь верен самому себе".
   Здесь необходимо выяснить вопрос, так как относительно последних слов может возникнуть сомнение: "Окажется ли судьба благоприятной мне или наоборот, несмотря на мою неосторожность; если я даже стану убеждать себя в том, что осторожность бесполезна, так как судьба изменчива, как азартная игра, то я все же стану поступать по собственному усмотрению, не принимая ее в расчет. Если мне суждено погибнуть, я умру довольный в сознании моей славы. Я умру удовлетворенным". Эта мысль всецело принадлежит Корнелю. Герои Корнеля думают прежде всего о том, чтоб хорошо умереть. Они сами повторят то, что Беранже вложил в уста старого солдата, который говорил, обращаясь к детям: "Это еще не все. Жизнь еще не все. Бог, да ниспошлет вам, дети, добрую кончину".
   Некоторые из древних и все христианские философы говорили, что жизнь должна служить приготовлением к смерти. Это до некоторой степени мысль всех героев Корнеля. Они смотрят на жизнь, как на возможность приготовиться к славной смерти, к смерти, достойной великого, честного человека. Заметьте, что Север понимает это в таком же смысле. В глазах мира считалось бы более достойным умереть, сохраняя расположение Деция, умереть победителем, или побежденным на поле битвы, чем умереть в неизвестности от руки палача, чтоб спасти жизнь христианина в Армении. Но, чтоб умереть достойным образом, Север желает умереть, оставаясь верен своему понятию о чести.
   Север продолжает, переходя к другому ряду мыслей:

I

   Я скажу тебе еще более, с условием, чтоб это осталось между нами: секта христиан не такова, какой ее нам представляют. Их ненавидят. Почему? Мне это неизвестно, И в этом я считаю Деция несправедливым. Мне хотелось их узнать из любопытства. Они слывут за чародеев, подвластных силам ада. На этом основании их подвергают казням, за тайные обряды, значения которых мы не знаем. Но в Греции и в Риме Церера Элевзинская -- добрая богиня, как и они, имеет свои тайны. Мы допускаем безнаказанно существование богов повсюду, исключая их богов. В Риме чудовища Египта имеют свои храмы. Наши предки совершенно произвольно возводили человека в божество. Следуя их заблуждениям, мы населяем небо нашими царями. Но вспоминая беспристрастно об их апофеозе, я сомневаюсь в справедливости таких метаморфоз.

II

   Христиане признают единого Бога. Он полный властитель всего, все совершается согласно его воле. Но, говоря между нами, не могу не заметить, что множество наших богов нередко живут в несогласии. Без боязни я утверждаю, -- хотя бы мне пришлось погибнуть на месте, -- что у нас слишком много богов, чтоб их можно было признать за богов настоящих.

III

   Наконец, что касается христиан, нравы у них безобидны. Они ненавидят пороки, добродетели у них процветают. Они желают нам добра, хотя мы их угнетаем. Хотя мы издавна подвергаем их мученьям, разве они восставали? Среди них мятежей не бывало. Не из их ли среды являлись верные воины? Непобедимые в битве, они не страшатся палачей. Сильнее львов на войне, они умирают, как агнцы.

IV

   Глубоко о них сожалея, я не откажу им в защите. Пойдем и разыщем Феликса, начнем с его зятя. Этим поступком я успокою Полину и мою совесть и оправдаю на деле свои желания.
   
   Я привожу всю эту сцену, так как она представляет целую речь. Север не сочинил ее заранее; она является логическим развитием хода идей. Она является как бы кратким изложением диссертации о состоянии христиан и язычества в III веке и состоит из трех отдельных частей и заключения.
   Первая часть, начиная словами: "я скажу тебе более", до слов: "христиане признают единого Бога", -- это сравнение христианства с язычеством, относящееся к тому, в чем их можно упрекнуть с точки зрения последнего.
   Вторая часть: "христиане признают единого Бога", до слов: "наконец, у христиан", -- второе сравнение христианства с язычеством с богословской точки зрения, где монотеизм противопоставляется многобожию, как учение более разумное.
   Третья часть, начинаясь словами "наконец, нравы христиан безобидны", до слов "я о них сожалею".
   Заключение: вот почему я решил так поступить.
   Возвратимся теперь к подробному разбору, рассматривая от-дельно главные мысли:
   1. Секта христиан не такова, какой ее считают. Относительно христиан существует предрассудок. Север не имеет предрассудков. Христиан ненавидят, почему? Неизвестно, и в этом я (Север) считаю Деция несправедливым. Против христиан существуют не только предрассудки, но и слепая ненависть, которая для меня непонятна. Император ее разделяет. Я слишком его уважаю, чтоб не сказать, что в этом деле я нахожу его несправедливым. В этом он, несомненно, несправедлив. Я пожелал их узнать из любопытства. Но свободный от всяких предрассудков, и сильно интересуясь историей философии, я сочувствую философам академической секты, которые видят хорошие стороны во всех философских системах. Я изучал христиан, и вот что вынес из такого изучения. Их подвергают казням за тайные обряды, значения которых мы не знаем, считая их за чародеев, подвластных силам адским. Их ненавидят за то, что у них тайны, догматы и обряды, значение которых они всем не открывают, сообщая их только посвященным, оставляя их недоступными для профанов. Из этого вывели заключение, что они чародеи, поклоняющиеся адским силам. Было бы, конечно, лучше, если б эти обряды не были так таинственны, но, что касается нас, язычников, мы сами имеем тайны, доступные небольшому числу посвященных и скрытые от профанов. У нас существует пример -- Элевзинские таинства. Почему мы упрекаем христиан в том, в чем они могут упрекать и нас, почему мы их считаем за чародеев, когда мы сами, по-видимому, таковы? Заметьте, что у нас есть разные обычаи, и по привычке они нам кажутся благоразумными, но, в сущности, они довольно нелепы нескромны и даже смешны. Мы признаем богов народов всего мира, за исключением богов христианских, что, между прочим, довольно странно. Мы признаем богов чудовищных, нечистых, звероподобных, -- богов Египта, над которыми смеялись Вергилий и Гораций. Все это мы, положим, делаем под видом веротерпимости. Почему нашу веротерпимость не распространить на христиан? Они, по крайней мере, не поклоняются богу в образе собаки.
   Другая странность наших язычников: они считают богами людей, оказавших им помощь и заслуживших их уважение. Наши предки со своей точки зрения были правы, обоготворяя благодетелей человечества или прекрасных его представителей, так как по их воззрению боги ничто иное, как "люди более великие, более сильные, более красивые, чем обыкновенные люди и притом бессмертные". Что касается нас, мы обоготворяем наших императоров. Некоторых из них нельзя считать благодетелями, или прекрасными представителями человечества. Среди них есть и такие, которые напоминают египетских чудовищ.
   Вот мое мнение насчет такого поклонения. Я сомневаюсь, чтобы Коммод или Калигула могли превратиться в богов только потому, что умерли. Переход слишком резок.
   2. Поднимемся немного выше и займемся богословием. С одной стороны, я вижу Единого Бога, с другой, толпу богов: "христиане имеют Единого Бога; Он полный властитель всего, Он все исполняет по собственной воле, т. е. Он один все решает, не имея советников" и нигде не встречая противоречия. По своему всемогуществу, Он исполняет все, что решает. Разве эта мысль не разумна? Это идея Римской Империи. Бог для всего мироздания представляет то, что римский император для всех народов. Эта мысль не может казаться смешной. Мы же, напротив, имеем тысячи богов; но, говоря между нами, я должен заметить, что множество наших богов нередко живут в несогласии. Без боязни я утверждаю, хотя бы мне пришлось за это погибнуть на месте, что у нас слишком много богов, чтоб их можно было считать за настоящих. Если у них нет согласия, что могут они сделать, и как будут они управлять? Не странно ли, что мы учредили неограниченную власть на земле и допускается мысль об анархии на небе? Возможно ли это? Чтоб быть всемогущим, Бог должен быть единым. Если существуют тысячи богов, они вступают в ссоры, парализуют друг друга, остаются бессильными. Если они не имеют настоящей власти, они не настоящие боги. Я знаю, что это считается за богохульство. Я подвергаюсь опасности навлечь на себя гнев богов, если они судят тех, кто их оскорбляет. -- Очень сильны сказанные слова по своей холодной иронии. Это доказывает, что Север уже более не верит в язычество.
   3. Наконец, у христиан нравы безобидные. Север оставляет область теологическую и рассматривает христианство с точки зрения общественной, указывая на поведение христиан. Истинность учения нельзя доказывать на основании образа жизни его последователей, но он говорит в его пользу. Поведение христиан доказывает, что их нельзя считать врагами общества. Север, как государственный человек, смотрит на них с этой точки зрения. Христиане безобидны, добродетельны и пороков не поощряют. Они веротерпимы и милосердны.
   "Они нам желают добра, хотя мы их угнетаем. Это достоверно известно и сообразуется со словами их учителя: "Любите врагов ваших". Надо признать, что язычество никогда не знало и не внушало таких слов и такого поведения".
   Север, конечно, не знает Евангелия, но он видит его последствия, и это его поражает. Как могут эти люди молиться за своих врагов? В нем как будто произошел нравственный переворот очень глубокий, и Север, не сознавая его вполне, измеряет его и сохраняет сильное впечатление. Его поражает более всего, что правительство смотрит на христиан, как на мятежников, делая все возможное, чтоб вызвать мятежи среди них. Это не удается. "Хотя мы их подвергаем мучениям, разве они восставали? Среди них мятежей не бывало".
   Это, действительно, факт, заслуживающий внимания. Почему христиане не отвечают на преследования восстанием? Потому что их учитель сказал: "Царство мое не от мира сего", и далее: "Воздайте Кесарево Кесарю, а Божие -- Богу". Вот учение, которое, впрочем, Север не знает, но он его предугадывает, и оно внушает ему уважение.
   4. Заключение. Север решил спасти Полиевкта если возможно, из уважения к христианам, желая успокоить Полину и свою совесть, оставаясь верным понятию о чести и оправдывая на деле чувства своего сострадания.
   Вот что Север говорит своему другу Фабиану; последний ничего не отвечает, так как он ничего не понял.

-------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Чтение хороших старых книг / Акад. Э. Фагэ ; Под ред. А.Ф. Гретман. -- Москва: "Звезда" Н. Орфенов, 1912. -- 368 с.; 28 см. -- (Наука, искусство, литература; No 17).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru