Франчич Валентин Альбинович
Лицо предка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Валентин Франчич
БЕЗУМНЫЙ ЛАМА
Рассказы

   

ЛИЦО ПРЕДКА

0x01 graphic

   Тому, кто, прочтя мой рассказ, иронически усмехнется и скажет: чепуха, -- посвящаю это маленькое предисловие. Милый, симпатичный скептик, в природе есть много дверей, и двери эти заперты великим ключарем -- Богом. Подобно взломщику, ночью, осторожно ступая, крадется философ к запертым дверям: в руке связка отмычек... Откроет ли он эти двери мыслями-отмычками? И если откроет, найдет ли он то, к чему стремился -- истину? Автор извиняется перед вами, милый скептик, за то что он взломает "запертую дверь" не с такой чистотой, как профессиональный взломщик-философ. Может быть, он украсит голый остов научной мысли пестрыми лентами метафор, как это делают с цирковыми пони когда ведут их на прогулку...
   Простите ему, читатель.

* * *

   Как все молодые художники, Астров перебивался с хлеба на квас и вечно нуждался в деньгах. В то время, когда случилось с ним то, о чем речь ниже, он бегал по различным редакциям, предлагал иллюстрации, выклянчивал, где мог, авансы, -- неутомимый, упорный, вездесущий. Несмотря на то, что он был, бесспорно, талантлив, многие из его более бездарных коллег и некоторые безусые "начинающие" презрительно говорили о нем: "Астров? -- Талантливая бездарность". И Астров, надо отдать справедливость, не представлял исключения. Так же, как и другие, он пренебрежительно отзывался о рисунке какого-нибудь художника, находя тот или иной технический недостаток.
   Словом, все складывалось таким образом что из Астрова рано или поздно должен был получиться превосходный техник-иллюстратор и бедный творческим гением художник. Атмосфера сплетни, профессиональной зависти, заботы о деньгах и ночи в ресторанах, воздух которых отравлен дымом сигар и винными испарениями, -- неизбежно должны были разрушить его.
   В конце апреля Астров шел по Невскому, направляясь в одну редакцию, где должен быль сдать рисунки. В поношенном демисезонном пальто, с черной фетровой шляпой на голове, высокий, красивый, он, несмотря на бедность наряда, обращал на себя внимание шикарных деми-монденок, лощеных англизированных денди и прочих завсегдатаев Невского, которых можете встретить в любое время дня и ночи.
   Но Астров ничего не замечал, поглощенный своими мыслями, и слегка удивился, когда внезапно увидел перед собой желтую вывеску журнала. Был вечер, и в кабинете редактора горело электричество, свет которого, смягченный зеленым абажуром, окрашивал все в теплые зеленые тона.
   Редактор сидел за письменным столом, положив ногу на ногу, курил сигару и медленно, словно опасаясь сказать что-нибудь лишнее, говорил о чем-то с полным, высоким темнолицым господином, сидевшим по ту сторону письменного стола и внимательно слушавшим его.
   -- Принесли рисунки, Астров? -- спросил редактор, обрывая беседу с темнолицым господином, который с любопытством взглянул на вошедшего художника.
   Астров показал.
   -- Настроение схватили... очень мило... -- говорил редактор, рассматривая лежавшие перед ним иллюстрации.
   Потом, обратившись к своему собеседнику, сказал:
   -- Это наш иллюстратор, г. Астров, познакомьтесь.
   У темнолицего господина была странная фамилия -- Натэр. Астрову показалось, что он уже где-то встречал это имя, но где, не мог вспомнить.
   Лицо у Натэра было тщательно выбритое, подбородок энергичный, нос крючковатый, опускавшийся на верхнюю губу, глаза черные, проницательные... От всей его внешности веяло грубым, резким и в то же время приятным. Настоящий шкипер, -- определил его Астров. Когда он стал прощаться прощаться, Натэр поднялся также и, пожимая редактору руку, сказал:
   -- Итак, Андрей Павлович, пока до свиданья. Об остальном поговорим в другой раз. Я надеюсь, что нам удастся провести это дело.

* * *

   -- Вы очень заняты? -- спросил Натэр, когда они вышли на улицу.
   -- Нет.
   -- Тогда поедемте в какой-нибудь ресторан. Я чувствую сегодня томление духа. Весенний воздух меня всегда расслабляет.
   Астров замялся.
   -- Ну, как вам не стыдно, -- догадался тот, -- я вас приглашаю, следовательно, вам незачем думать о деньгах... и потом, видите ли, мне надо поговорить с вами кое о чем.
   Натэр подозвал таксомотор и, впустив сперва Астрова, вскочил сам, захлопнув за собой дверцу. Автомобиль бесшумно помчался по Невскому, подавая сигналы.
   Пока они ехали, Натэр успел рассказать о том, что недавно в Петербурге, очень скучает, богат, приехал хлопотать об утверждении акционерного общества, и что в последнем отношении редактор Андрей Павлович Синягин обещал оказать ему некоторое содействие.
   -- Впрочем, все это меня очень мало интересует, -- неожиданно заключил он, когда автомобиль остановился у подъезда фешенебельного ресторана.

* * *

   -- Итак, слушайте внимательно, -- говорил Натэр немного захмелевшему Астрову: -- Все, что я скажу, может показаться нелепым, странным, утопичным. Но не перебивайте, не удивляйтесь и слушайте. С некоторого времени я почувствовал в себе присутствие другого незнакомого человека, который совершенно не считается с моими желаниями и деспотически заставляет меня делать все то, чего я не хочу. Никакого психоза здесь не может быть, так как я совершенно здоров. Я потерял себя, и этот второй человек сделался мной. Однажды, когда он заявил о своем присутствии, я был совершенно один в моем кабинете. Сгущались сумерки. Я подошел к зеркалу взглянуть на себя и почувствовал неописуемый страх: в нем отражалось другое лицо, уродливое, каменное, звериное. Я потрогал его руками, и пальцы мои нащупали звериные челюсти, маленький, покатый лоб, плоский нос. И с тех пор каждый вечер, каждый вечер...
   -- Любопытное явление, -- пробормотал Астров.
   -- Когда я увидел вас, я подумал, что вы могли бы, если не побоитесь, наскоро зарисовать лицо этого человека... Мне кажется, тогда он оставит меня... Я заплачу вам очень хорошо.
   -- Уверены ли вы, что лицо ваше меняется?
   -- Совершенно. Когда устроим сеанс?
   -- Хоть завтра.
   -- Только заметьте, что вы должны приехать ко мне до девяти часов вечера; лучше всего часов в семь... согласны? Тогда же поговорим и об условиях вознаграждения.
   Астров ехал домой на Васильевский остров в нанятом его необычайным клиентом автомобиле и думал:
   -- Сомнения нет: маньяк или просто сумасшедший. Странно только, что производит впечатление здорового человека.
   Невольно мысли художника потекли по совершенно новому руслу:
   -- Почему маньяк? Может быть, метаморфоза Натэра совершенно реальна. Какой-то философ сказал, что постоянная осязаемая внешность вещей -- обман, и что под нею скрывается подлинная сущность -- вещь в себе. Вообще, он странный человек, этот Натэр.

* * *

   Утром, едва Астров встал, его позвали к телефону.
   -- Здравствуйте, г. Астров, -- говорит Натэр. -- Не забудьте того, о чем условились вчера. Итак, в 7 часов вечера.
   Астров повесил трубку и возвратился в комнату.
   -- Ужасно глупо все это, -- думал он с кислой миной, прожевывая плюшку и запивая чаем. -- Галлюцинации какие-то преследуют человека, а ты изволь писать с них. Чистейший вздор.
   Но в семь часов вечера Астров надел новый костюм и поехал к Натэру. Натэр занимал квартиру на Разъезжей, в бельэтаже большого нового дома. Он сам открыл дверь и, заметив легкое удивление в лице Астрова, сказал:
   -- К этому времени я всегда отсылаю прислугу.
   Он ввел Астрова в гостиную, поразившую художника большим вкусом обстановки, сел в кресло и, подвинув художнику другое, предложил папиросу.
   Несколько мгновений они курили молча.
   Молчание нарушил Астров:
   -- Я думал над тем, что с вами происходит и затрудняюсь объяснить материю явления... Уверены ли вы, что это не следствие переутомленных нервов?
   -- Не буду доказывать вам, -- сказал, слегка нахмурившись, Натэр, -- вы убедитесь сами. Кстати, с вами альбом и карандаши? Прекрасно. Не пугайтесь и работайте, как только наступит время.
   По мере того, как приближался час жуткой метаморфозы, оба становились молчаливее и только изредка роняли отрывистые фразы, еще более подчеркивавшие тишину вечера. В углах гостиной уже сгущались сумерки.
   На мгновение Астров отвернулся и посмотрел в окно на меланхоличное вечернее небо, по которому медленно плыли бледно-розовые облака...
   Тихий стон заставил его обернуться, и Астров в первый раз почувствовал настоящий, всепоглощающий, холодный страх, от которого сердце забилось с безумной быстротой и каждый атом тела нервно затрепетал. Первым движением художника было бежать; потом он нечеловеческим усилием воли принудил себя остаться, взять альбом и карандаш.
   Против него в кресле сидел другой. Каменное асимметричное лицо с парой тупых звериных глаз, с плоским носом над вздернутой кверху губой, покатый, низкий гориллий лоб, короткая шея, в которую вросла голова с маленьким угловатым черепом. Стальные глаза смотрели на Астрова, не мигая, и не было в них ни мысли, ни впечатления.
   Астров писал машинально, почти не отрывая глаз от страшной маски и чувствуя, как постепенно железная цепь зависимости сковывала его волю.
   Рисунок был уже почти готов: оставалось только отделать некоторые детали.
   -- Как подвигается ваша работа? -- Натэр сидел, как прежде, в кресле и улыбался.
   -- Ужасно, -- прошептал художник, откладывая в сторону папку, -- я никогда не поверил бы, если бы не убедился сам.
   -- Вот видите, -- сказал серьезно Натэр, закуривая папиросу. -- В природе есть многое, что еще недоступно пониманию человека... Однако, покажите ваш рисунок.
   Натэр зажег электричество и при ярком свете люстры с напряженным вниманием стал рассматривать набросок.
   -- Теперь напишите большой портрет красками. Что касается вознаграждения, -- я заплачу вам пять тысяч -- две сейчас, а три после того, как окончите работу... Принимаете мои условия?
   -- Да, условия подходят, -- медленно произнес Астров, невольно думая о том, не продешевил ли он, согласившись на предложенное вознаграждение.
   -- Портрет должен быть готов через две недели, -- напомнил Натэр, когда Астров уходил. -- Недели через три думаю уехать за границу и там немного полечиться. Да и вообще надоела мне Россия. Я не русский... ничто меня не привязывает. Ликвидирую дела и уеду. Итак, не забудьте, через две недели.

* * *

   Астров от Натэра поехал не домой, а в один средней руки ресторан, где в определенное время собирались сливки петербургской богемы.
   Там встретил он и толстого, вечно веселого и пьяного Угодова, фельетониста большой бульварной газеты, и длинного, как верста, поэта Вершинина, который очень гордился тем, что печатался в хороших еженедельниках, и многих других.
   -- Вот он -- гордость России, -- пробасил Угодов.
   -- Гордость-то сомнительная, -- загадочно улыбнулся Астров, -- а шампанским вас угощу, -- и, подозвав лакея, торжественно заказал:
   -- Дюжину шампанского.
   -- Да ты сегодня при деньгах, -- удивился Вершинин.
   -- Наследство получил, что ли? -- предположил Угодов.
   -- Не все сразу. Дайте вздохнуть, -- и Астров рассказал о своем странном приключении.
   -- Ну, батенька, -- выдохнул воздух художник Арельский, -- если бы не corpus delicti {...corpus delicti -- состав преступления, совокупность улик (лат.).} в виде изрядной суммы денег, ни за что не поверил бы... Это какая-то сказка из "Тысячи и одной ночи".
   Шампанское быстро подняло температуру собутыльников.
   -- В природе, -- говорил Угодов, завладев вниманием, -- есть законы. Лицо, которое показал Астров, лицо первобытного человека-зверя. А первобытный человек -- наш отдаленный предок. Значит, человек, деспотически вселившийся в этого чудака, имя которого Астров не хочет назвать, и есть его предок.
   -- Это утопия, -- возразил Вершинин, залпом выпивая бокал шампанского.
   -- Разве жизнь не утопия? -- отразил нападение Угодов, -- разве вы все здесь, заседающие и пьющие на чужой счет, черт бы вас побрал, нечто большее, чем намеки на реальное? Эх вы, позитивисты.

* * *

   Астров работал прилежно, и портрет был готов до положенного срока. За это время он ни разу не виделся с Натэром, не говорил с ним даже по телефону. И его несколько удивляло молчание последнего. 8-го мая, в 12 ч. дня, Астров с готовым портретом поехал к Натэру.
   Когда извозчик подкатил к подъезду того дома, где жил Натэр, Астров увидел роскошный катафалк и целую вереницу автомобилей и экипажей.
   Жуткое предчувствие кольнуло его сердце. Расплатившись с извозчиком, художник с картиной в руке вошел в подъезд.
   -- Кто умер? -- спросил он у швейцара, который с торжественно-серьезной миной то и дело распахивал двери перед новоприбывшими.
   -- Г-н Натэр, -- ответил швейцар, роясь в ящике письменного стола: -- письмецо тут они за день до смерти вам оставили... Извольте получить.
   Машинально вынул Астров портмоне, дал швейцару рубль, сделал два шага к лестнице, постоял несколько мгновений и медленно пошел к выходу, опустив голову. В дверях он столкнулся с ксендзом, постно-смиренное, бритое лицо которого сразу вернуло его к действительности.
   Астров подозвал ваньку и приказал ехать в один ресторан, где днем и ночью играл оркестр. Ему хотелось забыться, опьянеть, погрузиться в хаос согласных, влекущих звуков, ослепнуть от электричества, оглохнуть от пьяного гама, смех и песен. Там он заказал бутылку вина и только после того, как выпил два бокала, распечатал письмо Натэра.
   "Астров!
   Перед смертью я должен вам сообщить нечто, касающееся и вас, и меня, и портрета, и всех людей. В каждом человеке есть два человека -- человек настоящего и человек прошлого. Человек прошлого собирательная величина.
   Составные части и его, человека прошлого, по-видимому, не отличаются особенным качеством. Все мои предки были преступниками, и наследственность соединила во мне наиболее низменные элементы их душ. Но перехожу к более важному.
   В молодости "человек прошлого" заставил меня совершить несколько крупных преступлений, в том числе одно убийство: теперь он вынуждает меня покончить земные счеты.
   Астров, если бы вы знали, как мне тяжело. Сейчас, когда я пишу вам, "он" овладевает мною, меняет лицо, искажает его в отвратительную гримасу. Мне хочется выть в сладострастном страхе, царапать грудь, рвать на себе платье.
   Кстати, портрет можете оставить себе, а недостающую сумму вы получите по вскрытии завещания, где я вам оставляю три тысячи. Вместе с портретом я завещаю вам "этого человека", которого прошу нигде не выставлять и беречь, как воспоминание обо мне. Не забудьте -- как воспоминание обо мне".

* * *

   Слава капризна и легкомысленна, как шаловливый ребенок, сознающий свою миловидность и ускользающий от поцелуя.
   Астров, находившийся до знакомства с Натэром в неизвестности, после смерти последнего как-то сразу, без всякой последовательности, пошел в гору и этим был обязан своему странному портрету. Два дня всего висел портрет в зале передвижной выставки, а уже повсюду в обществе, печати, в кругах литераторов и художников шумели толки об Астрове и его удивительном произведении. Создавались легенды одна другой удивительнее относительно происхождения портрета, чему способствовали перевранные отчасти сообщения товарищей Астрова.
   Факт, однако, оставался фактом: имя Астрова сделалось неимоверно быстро известным. Не прошло и недели, как банкир Мендельсон вступил с ним в переговоры о приобретении картины. Банкир снизошел даже до того, что приехал к нему лично.
   Старый толстый подагрик с багровым лицом, с тусклыми рачьими глазами -- он, стиснув гнилыми желтыми зубами дорогую сигару, сидел против Астрова и с медлительной важностью говорил:
   -- Я понимаю, г-н Астров, -- картина очень хорошая, и не думаю оспаривать очевидного, но, согласитесь, и сумма, которую вы просите за нее -- не маленькая. Вы знаете, что значит пятнадцать тысяч для опытного биржевика? Подумайте и уступите за десять.
   -- К сожалению, я не могу ничего уступить, -- холодно возразил Астров.
   -- Ну, как вам угодно, -- вряд ли найдете более подходящего покупателя, -- сказал банкир, направляясь к выходу.
   А на другой день к Астрову приехал управляющий Мендельсона и заплатил ровно пятнадцать тысяч.
   Портрет Натэра повешен был в гостиной банкира и восхищал его гостей, которые удивлялись необычайному лицу и сверхъестественной силе и живости ужасных глаз. Никто и не подозревал, что портрет этот является лишним доказательством того, что в мире ничего нет вечного, ничего, что бы запоминалось.
   Астров забыл о предсмертном желании загадочного Натэра и, словно щепка, которую увлек водоворот, закружился в хаосе удовольствий и кутежей.

* * *

   Однажды, после того, как прошел угар попоек и бессонных ночей, Астров сидел в своем ателье перед мольбертом и писал картину "Александр Македонский убивает царедворца Клита" {"Александр Македонский убивает царедворца Клита" -- Речь идет о т. наз. "Клите Черном", военачальнике и друге Александра, который был убит царем в пьяной ссоре в 328 г.}. Все уже было готово: роскошный зал в древнегреческом стиле, фигуры испуганных придворных, сам Александр, в порыве бешенства вонзающий дротик в грудь верного Клита, спасшего царя в одной из битв от неминуемой смерти; оставалось только отделать лицо падающего Клита.
   Астров несколько часов работал, не выпуская кисти. Какое-то необычайное вдохновение, которого у него раньше не бывало, водило его рукой.
   Вдруг он слабо вскрикнул, выпустил кисть и несколько секунд стоял в каком-то столбняке, чувствуя, как холодные мурашки медленно ползли по спине: не лицо Клита глядело на него, а знакомое, уродливое лицо портрета с непреклонными, стальными глазами медузы.
   И с тех пор. что бы ни начинал Астров писать, рука его, водимая посторонней волей, неизменно создавала одно и то же лицо, страшное лицо второго Натэра, -- с холодными, живыми глазами, отравленной иглою вонзавшимися в душу художника.
   Слава, которая улыбнулась Астрову с такой капризной непоследовательностью и сказочной быстротой, так же быстро и покинула своего избранника, чтобы отыскать новую жертву. О художнике, который повторялся, говорили все меньше и меньше, пока не забыли окончательно.
   Загадочна судьба Астрова, и многое из того, что произошло с ним, хранит на себе след глубокой тайны. Но, как песчинки на морском берегу, с каждой новой нахлынувшей волной меняющие свое положение, непостоянна жизнь людей, и новая волна времени умчит в вечность и Астрова, и его современников, и тайну его трагической судьбы.
   

Комментарии

   Публикуется по: Всемирная панорама, 1915, No 346-49, 3 декабря.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru