Гёте Иоганн Вольфганг Фон
Фауст

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ФАУСТЪ

СОЧИНЕНІЕ ГЕТЕ

ПЕРЕВОДЪ
А. СТРУГОВЩИКОВА

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ВЪ ТИПОГРАФІИ ГЛАВНАГО ШТАБА ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
ПО ВОЕННО-УЧЕБНЫМЪ ЗАВЕДЕНІЯМЪ
1856

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ чтобы по напечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. Санктпетербургъ, Октября 24 дня 1856 года.

Ценсоръ В. Бекетовъ.

   

ПРОЛОГЪ.

НЕБЕСНОЕ ПРОСТРАНСТВО.

ТРИ АРХИСТРАТИГА.

РАФАИЛЪ.

             Гремитъ, и въ сонмѣ сферъ небесныхъ.
             Ликуя и звуча хвалой,
             Свершаетъ солнце кругъ чудесный,
             Творцомъ указанной стезей;
             И вѣковѣченъ хоръ согласный
             Ему, Зиждителю всего,
             И днесь, какъ въ первый день, прекрасны
             Творенья дивныя Его!
   

ГАВРШЛЪ.

             И вотъ земля въ своемъ убранствѣ!
             Тьму свѣтомъ, свѣтъ смѣняя мглой,
             Она вращается въ пространствѣ
             Съ непостижимой быстротой;
             Моря шумятъ, и съ ихъ скалами,
             Незримо движима впередъ,
             Въ связи съ небесными тѣлами,
             Она свершаетъ свой полетъ.
   

МИХАИЛЪ.

             Здѣсь огнь земли подъемлетъ море,
             Тамъ сушь волной поглощена,
             То споръ стихій! но въ этомъ спорѣ
             Благія жизни сѣмена.
             Все та же твердь; природа та же,
             И день, Владыка, тотъ же онъ;
             Твои стратиги, мы на стражѣ,
             И неизмѣненъ Твой законъ.
   

ВСѢ ТРОЕ.

             Греми хвалою, хоръ согласный,
             Ему, Зиждителю всего --
             Хвала! какъ въ первый день, прекрасны
             Созданья дивныя его!

(Исчезаютъ.)

   

ЗЕМНОЕ ПРОСТРАНСТВО.

ЧИСТЫЙ ДУХЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ,

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Я здѣсь довольно пошатался
             И про людей могу сказать,
             Что, не отвыкни хохотать,
             Надъ ними бъ ты расхохотался.
             Въ наукѣ сферъ я не смышленъ
             И музыки небесной не смекаю;
             Но родъ людской я покороче знаю --
             Божокъ земли, какъ въ первый день, смѣшонъ
             Чудакъ, бѣду бѣдою накликаетъ.
             Высокое въ себѣ подозрѣваетъ --
             И дважды въ дуракахъ! но еслибъ на него,
             Порой, та блажь не находила,
             Ему бы здѣсь немножко лучше было.
             И странно: то, что онъ зоветъ умомъ
             И что разумника отъ твари отличаетъ,
             Частенько онъ на то употребляетъ,
             Чтобъ со скотами быть отъявленнымъ скотомъ.
             Онъ, съ позволенія, походитъ
             На длинноногаго сверчка,
             Что, прыгая, не го, что ходитъ,
             Не то летаетъ; далъ скачка --
             Подумаешь, застрялъ: не тутъ-то было!
             Во всяку дрянь свое онъ тычетъ рыло.
   

ДУХЪ.

             Духъ отрицатель! на землѣ
             Всегда и все не по тебѣ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ,

             Да не съ чѣмъ и тебя поздравить.
             А люди -- чортъ рѣшился ихъ оставить
             везъ жалости ихъ видѣть не могу.
   

ДУХЪ.

             А Фауста?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Доктора?
   

ДУХЪ.

                                                     Достойнаго слугу!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             По чести, онъ на прочихъ не походитъ,
             И ѣсть и пьетъ, не по плечу другимъ;
             Но снѣдь его не изъ земли исходить,
             И аппетитъ его неутолимъ:
             То полнъ земныхъ и страстныхъ вожделѣній,
             То алчетъ звѣздъ, въ безуміи хотѣній,
             И широко волнуемая грудь
             Нигдѣ и ни на чемъ не можетъ отдохнуть.
   

ДУХЪ.

             Онъ духомъ чистъ, хотя въ немъ вѣры нѣтъ;
             Но скоро озаритъ его небесный свѣтъ.
             Весною узнаётъ хозяинъ вертограда,
             Что осенью пожметъ отъ гроздій винограда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ только стоитъ согласиться,
             Изъ рукъ звѣрекъ не ускользнетъ.
   

ДУХЪ.

             Блуждаетъ онъ, пока еще стремится.
             Пытай его, покуда онъ живетъ,
             Пока въ немъ кровь играетъ и струится.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И мнѣ, чтобъ кровь играла съ молокомъ!
             Благодарю: я не терплю тщедушныхъ;
             А съ мертвыми я вовсе не знакомъ
             И въ этомъ сходствую съ котомъ:
             Особенно люблю великодушныхъ:
             Будь краснощекъ, рѣзовъ, и чѣмъ живѣй,
             Тотъ и согласнѣе съ политикой моей.
   

ДУХЪ.

             Сперва рѣши, потомъ хвались задачей:
             Источникъ чисть и бьетъ живымъ ключемъ!
             Сьумѣй его исполнить зломъ;
             Но знай, стыдяся неудачи:
             Правдивый и среди невзгодъ
             На путь прямой, на прежній слѣдъ придетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             О, если такъ, я не заставлю ждать!
             Съ богоподобіемъ, ручаюсь, онъ простится;
             Его горстьми заставлю пыль глотать,
             Да онъ же будетъ и хвалиться,
             Какъ это дѣлаетъ почтенная моя
             Прабабушка, проклятая змѣя.
   

ДУХЪ.

             Твой путъ открыть; тебя не презираетъ
             Святая власть. И изо лжей,
             Что нынѣ Бога отрицаютъ,
             Прямая ложь сноснѣе для людей:
             За зломъ добро, за тьмою свѣтъ виднѣй,
             И въ мудрости судилъ Создатель,
             Чтобъ темный демонъ-отрицатель
             Противникомъ ихъ доброй воли сталъ
             И зломъ добро всечасно искушалъ;
             Зане въ борьбѣ со злымъ началомъ,
             Того бъ добра побѣда означала
             Его грядущее, святое торжество!
             А вы, поборники прямые Провидѣнья,
             Мужайтесь; вамъ готовитъ божество
             Залогъ любви и чудо воскресенья.

(Исчезаеть.)

МЕФИСТОФЕЛЬ,

             Повременамъ, люблю со старикомъ
             Потолковать; онъ дѣло разумѣеть;
             Да какъ и не любить, когда, притомъ,
             И съ дьяволомъ онъ вѣжливъ быть умѣетъ?
   

ТРАГЕДІЯ

НОЧЬ.

Фаустъ за письменнымъ столомъ, въ узкой готической комнатѣ со сводами.

ФАУСТЪ.

             Я философіи служилъ,
             И богословіе съ нравами,
             И медицину изучилъ.
             Простакъ, напрасно я съ лѣтами
             Лишь трудъ и время истощилъ!
             Магистромъ, докторомъ зовуся;
             Съ учениками на авось,
             Десятый годъ, и вкривь и вкось,
             Съ утра до вечера вожу ея,
             И вижу, знаю только то,
             Путемъ обиднаго сознанья,
             Что мы не знаемъ ничего,
             Что точно стоило бы знанья.
   
                       Что радости быть смышленѣе глупцовъ,
                       Присяжныхъ, судей и писцовъ,
                       Сомнѣньями, словами не смущаться,
                       Чертей и ада не бояться?
                       Зато я послѣдней отрады лишенъ,
                       Кажуся самъ себѣ смѣшонъ,
                       При мысли подобныхъ себѣ исправлять,
                       Учить и добру наставлять:.
                       Зато у меня ни кола, ни двора,
                       Ни почестей, ниже другаго добра.
             Такая жизнь кому бь не надоѣла!
             И вотъ меня желанье одолѣло
             Заняться магіей: быть можетъ, въ чарахъ я
             Раскрою тайну бытія,
             Ихъ сокровенными путями,
             И прозрю вѣщими очами,
             Чтобы, чего не знаю самъ,
             Не проповѣдывать глупцамъ:
             По чтобы силы естества
             И ихъ живыя начинанья
             Далися мнѣ, какъ истинное знанье,
             А не какъ мертвыя слова.

(Всходитъ мѣсяцъ.)

             О, еслибъ, мѣсяцъ свѣтозарный,
             Свѣтилъ ты здѣсь въ послѣдній разъ!
             Какъ скорбный другъ, ты въ поздній часъ
             Придешь на трудъ неблагодарный
             Свой тусклый, блѣдный лучъ пролить
             И пыльной хартіи страницы
             Своимъ сіяніемъ печально озарить!
             Ласкать бы мнѣ усталыя зетищы,
             О, мѣсяцъ, при твоихъ лучахъ,
             Надъ яснымъ озеромъ, на горнихъ высотахъ!
             Съ воздушною бы мнѣ толпою
             Ихъ легкихъ призраковъ летать,
             Въ твоей росѣ, передъ зарею,
             Больную грудь мою купать!
             Да изцѣлюсь отъ мукъ сомнѣнья
             И тяжкой пытки размышленья.
   
             А этотъ склепъ, куда я заключенъ,
             Гдѣ стѣны самыя, какъ своды гробовые;
             Гдѣ солнца лучъ о стекла преломленъ,
             Скользить, какъ тать, сквозь окна расписныя;
             Гдѣ лишь на томъ играетъ свѣтъ,
             Чего въ живой природѣ нѣтъ:
             Реторты, стклянки, скудный хламъ
             Старинныхъ дѣдовскихъ затѣи,
             И съ паутиной но стѣнамъ
             Громады книгъ, во снѣдь мышей:
             Собранье хартій всѣхъ вѣковъ
             И инструменты всѣхъ сортовъ --
             Наслѣдье пыли и червей.
             Вотъ отъ, твой міръ!... но развѣ міръ таковъ?
   
             О, нѣтъ! иль ты понять не можешь,
             Что самъ свое же сердце гложешь?
             Когда вселюбящимъ Творцомъ
             Намъ данъ природы свѣтлый домъ.
             На стѣны въ затхлой паутинѣ,
             Живой мертвецъ, ты промѣнялъ его,
             И вотъ подобіе жилища твоего --
             Скелетъ ободранный скотины!
   
             Бѣги, шли другихъ селеній!
             Вотъ книга Нострадама: въ ней
             Вселенной смыслъ; врата въ музей
             Ея безчисленныхъ твореній.
             Чему не внемлетъ умъ сухой,
             Бездушной буквы смыслъ толкуя,
             То мнѣ доскажется природою живой,
             И, ею вразумленъ, пойму я
             Бесѣду сокровенныхъ силъ,
             И связь и ходъ ночныхъ свѣтилъ.
   
             Теперь, о, духи, къ вамъ взываю,
             Внемлите, васъ на помощь призываю!

(Раскрываетъ книгу Нострадама и усматриваетъ изображеніе Макрокосма.)

             Какъ мощенъ взглядъ! какъ сильно впечатлѣнье!
             Внезапно, пламенной струей,
             Въ меня проникло наслажденье,
             И нѣга страстная, и жизни молодой
             Невыразимое, святое ощущенье!
             Живыя эти письмена
             Сама ль природа начертала?
             Картину дивную раскрыла мнѣ она
             И сердце бѣдное восторгомъ обуяла!
             Какъ въ зеркалѣ, читаю бытія
             Неизмѣримыя страницы,
             И прозрѣли душевныя зеницы!
             И понялъ и сказанье мудреца,
             И внялъ невнятному, въ чертахъ его лица:
                       Духъ доступенъ; но въ темницѣ
                       Духъ твой собственный. Дерзай!
                       На зарѣ, въ лучахъ денницы,
                       Смѣло грудь свою купай!

(Задумывается, разсматривая изображеніе.)

             Какъ все живетъ одно въ другомъ,
             Снуется все согласіемъ во всемъ!
             Вотъ силы горнія, съ вліяньемъ на земныя,
             Встаютъ, нисходятъ чередой
             И цѣпью, ведра золотыя
             Передаютъ, въ порукѣ круговой;
             Въ земныя нѣдра посылаютъ
             Благословеніе свое
             И мірозданья -- вся я все
             Въ согласный гимнъ, въ единый звукъ сливаютъ.
   
             Картина дивная! по диво созерцая,
             Взалкалъ иною жаждой я --
             Природа! гдѣ же грудь твоя?
             О, безпредѣльная, къ тебѣ я припадаю!
             Журчитъ, поитъ отрадная струя;
             Но, ахъ, сосцы твои неуловимы,
             И я томлюсь, и ты неумолима!

(Съ огорченіемъ переворачиваетъ аистъ и усматриваетъ изображеніе духа земли.)

             Вотъ взглядъ иной, иное впечатлѣнье:
             О, духъ земли, ты ближе мнѣ!
             Я сознаю уже и новое влеченье
             И силы новыя, и рдѣю, какъ въ огнѣ!
             Хочу, могу и чувствамъ волю дать,
             И въ бѣдствіяхъ, и въ благахъ искуситься,
             Лицомъ къ лицу передъ грозою стать,
             И духомъ, въ часъ крушенья, не смутиться!
                                 Темнѣетъ,
                                 Сокрылась лупа,
                                 И гаснетъ лампада --
                                 Дымитъ!
                                 Багровые лучи нисходятъ на меня,
                                 И ужасомъ повѣяло со сводовъ!
                                 Я чую, близокъ,
                                 Ты близокъ мнѣ, желанный геній!
                                 Невидимый, явись!
                                 Твоихъ я жажду вожделеній,
                                 Разоблачись!
   
                       Какое страстное влеченье
                       Непонятное понять,
                       Недоступныхъ, сокровенныхъ
                       Ощущеній испытать!
   
             Явись! отъ всей души къ тебѣ взываю!
             Явиться долженъ ты! я жизнью заклинаю!

(Въ пламени является духъ.)

ДУХЪ.

             Кто звалъ меня?
   

ФАУСТЪ.

                                           О, видъ ужасный!
   

ДУХЪ.

             Меня ты страстно призывалъ,
             Моей стихіи причаститься
             Ты съ буйной жадностью алкалъ --
             И что жь?
   

ФАУСТЪ.

                                 Нѣтъ силъ.
   

ДУХЪ.

                                                     Несчастный!
             Не ты ли пылко такъ стремился
             Мой слышать голосъ, видѣть ликъ?
             Я внялъ тебѣ, на зовъ явился --
             А ты въ отчаяньи поникъ!
             Гдѣ смертный, за предѣлы ставшій,
             Что міръ, имъ созданный, въ самомъ себѣ носилъ?
             Гдѣ Фаустъ, въ пылу мятежныхъ силъ,
             На равенство съ безсмертными дерзавшій?
             И онъ, который умолялъ,
             Всей силой воли заклиналъ, --
             Не онъ ли здѣсь трепещетъ въ страхѣ,
             У ногъ моихъ, уничиженъ,
             Моимъ дыханіемъ сраженъ,
             Презрѣнный червь, свернувшійся во прахѣ?!
   

ФАУСТЪ (съ усиліемъ).

             Нѣтъ, чадо пламени, я не презрѣнья стою,
             Тебѣ подобный, Фаустъ помѣрится съ тобою!
   

ДУХЪ (съ презрѣніемъ).

             Потоками жизни, въ разгарѣ дѣяній,
             Невидимый, видимо всюду присущій,
             Я радость и горе,
             Я смерть и рожденье,
             Житейскаго моря
             Живое волненье --
             На шумномъ станкѣ мірозданья,
             Отъ вѣка, сную безъ конца,
             И въ твари, я въ нѣдрахъ созданья,
             Живую одежду Творца.
   

ФАУСТЪ.

             Вселенную, какъ ты, я мысленно объемлю;
             Духъ-дѣятель, подобенъ я тебѣ!
   

ДУХЪ.

             Подобенъ ты -- тебѣ доступному, -- не мнѣ!
             Собрата въ смертномъ не пріемлю.

(Исчезаетъ.)

ФАУСТЪ (пораженный).

             Я -- не тебѣ?
             Я, Божіе подобіе,
             И даже не тебѣ!
             Кому же?

(Стучатъ въ двери.)

             Вотъ мученье!
             И надо же притти ему,
             Бумажной мудрости сухому колзуну,
             Чтобъ разогнать мои видѣнья!

(Входитъ Вагнеръ.)

ВАГНЕРЪ.

             Я слышу чтеніе, -- нельзя ли
             Урокъ и въ этомъ взять у васъ?
             Хорошіе чтецы въ ходу у насъ;
             А вы, кажись, трагедію читали?
             Вѣдь говорятъ, иной пасторъ
             Запрячетъ за-поясъ актера.
   

ФАУСТЪ.

             И то случается, нѣтъ спора,
             Когда актеромъ сталъ пасторъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Но какъ же дѣйствовать на мнѣнья?
             Тутъ одного не станетъ убѣжденья.
   

ФАУСТЪ.

             Напрасно! если не дана,
             И самъ не сознаешь той силы;
             Врожденная, лишь отъ души она
             На души дѣйствуетъ, мой милый!
             Рядитеся въ изношенный кафтанъ,
             Сбирайте со стола кусочки
             И тощіе вздувайте огонечки,
             На удивленіе дѣтей и обезьянъ.
             По мнѣ, тотъ самъ на нихъ походитъ.
             Кто убѣжденія навязываетъ намъ:
             Нѣтъ, сердца не придашь сердцамъ,
             Когда оно изъ сердца не исходитъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Однако, тотъ ораторомъ слыветъ,
             Кто убѣжденія красно передаетъ.
   

ФАУСТЪ.

             Къ чему трезвонъ? или прямой дорогой.
             Искусства тутъ не надо много,
             Чтобъ здравый смыслъ, во цвѣтѣ силъ,
             Себя на дѣло выносилъ.
             И надо ль вамъ, чтобъ дѣльное сказать,
             Словами пыль въ глаза пускать?
             Да, тощій плодъ хитросплетеній,
             Въ итогѣ вашихъ умозрѣній,
             Питателенъ, какъ вѣтра свистъ,
             Какъ осени поблеклый, желтый листъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Ахъ, наша жизнь такъ коротка,
             И такъ обширно поле знаній,
             Что, право, Боже мой, пока
             Добьешься истины, дойдешь до основаніи,
             Придется ноги протянуть:
             Къ источникамъ такъ труденъ путь,
             А въ критикѣ такъ много увлеченій,
             Что только въ ней -- отрада отъ сомнѣній.
   

ФАУСТЪ.

             Не въ хартіяхъ она, священная струя.
             Что сердца жаръ отрадно утоляетъ;
             Изъ чьей души она не вытекаетъ,
             Того извнѣ не освѣжитъ она.
   

ВАГНЕРЪ.

             Какъ поучительно, однако же, вникать
             Но времена прошедшія и знать,
             Какъ мудрецы до насъ гадали,
             И какъ потомъ шагнули мы впередъ.
   

ФАУСТЪ.

             О, да, вершка недостаетъ,
             Мы съ неба звѣздъ бы нахватали!
             Для насъ, мой другъ, сѣдая старина,
             Какъ книга подъ семью печатями: она
             Своихъ страницъ не раскрываетъ;
             А духомъ времени потомство называетъ
             Тотъ духъ писателя, который времена
             Въ себѣ, какъ въ зеркалѣ разбитомъ, отражаетъ.
             И посмотрѣть, такъ право, срамъ!
             Тутъ рухлядь старую, собранье изрѣченій,
             Соръ прагматическихъ, избитыхъ разсужденій,
             Изъ кладовыхъ, въ ныли забытый хламъ,
             Съ придачей сотни комментарій,
             За древность выдаетъ премудрый антикварій
             И куклу съ чердака за диво кажетъ вамъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Природу, сердце человѣка
             Кому не любопытно знать?
   

ФАУСТЪ

             Младенцу ль мужа разгадать?
             Познаніе сокрытое отъ вѣка!
             Не многіе кой-что знавали, да и тѣ:,.
             Когда они, въ сердечной простотѣ,
             Народу помыслы и души повѣряли,
             Ихъ искони и жгли и распинали....
             Однако, тѣнь ложится на поля,
             И намъ пора, дружокъ, разстаться.
   

ВАГНЕРЪ.

             А я готовъ не разставаться
             И разсуждать хоть до утра.
             Вотъ завтра бы, въ день Праздника Христова,
             Мнѣ перемолвить съ вами слово.
             Чего не знаю я, о томъ потолковать....
             Ужь, кстати, все хотѣлось бы узнать!

(Уходить.)

ФАУСТЪ (одинъ).

             И съ нимъ надежды молодыя,
             И онъ желаньями богатъ?
             Все зарится на клады золотые,
             А червяка отьищетъ -- онъ и радъ!
   
             И вслѣдъ видѣній благородныхъ
             Дерзнуло выступить такое существо?
             Но этотъ разъ, благодарю его,
             Бѣднѣйшаго изъ земнородныхъ.
   
             Я, внѣ себя, отчаяньемъ страдалъ;
             Онъ охладилъ порывы изступленья,
             Когда передъ лицомъ явленья
             Я, какъ пигмей, безсильно вопіялъ!
   
             Я мнилъ, причастникъ правды вѣчной,
             Подобіе живое Божества,
             И, недѣлимый въ безконечномъ,
             Теку по жиламъ естества,
   
             Я мнилъ, созданіемъ хранимый,
             Что днесь, отъ персти отрѣшенъ,
             Я взысканъ выше херувима....
             И словомъ я однимъ сраженъ!
   
             Такъ между нами нѣтъ сравненья?
             Я былъ не въ силахъ удержать,
             Кого, однако, могъ призвать?
             И новое меня тѣснитъ сомнѣнье!
   
             Но кто же вразумитъ меня?
             Мнѣ плыть ли противу теченья,
             Блуждать въ ночи, искать ли дня,
             Иль слѣпо слѣдовать влеченью?
             Мы дѣйствуемъ -- цѣль въ сторонѣ отъ насъ,
             Бездѣйствуемъ -- скрывается изъ глазъ.
   
             Души высокихъ достояній
             Намъ сохранить не суждено,
             Нѣжнѣйшихъ сердца обаяній
             Соединить съ мірскими не дано.
             Стяжавъ добро, другое отвергаемъ,
             И это лучшее, нетлѣнное добро,
             Когда въ глазахъ становится пестро,
             Пустымъ обманомъ называемъ.
   
             Обманъ! а, между тѣмъ, растетъ
             Боязнь утраты, духъ скудѣетъ,
             И въ мелочахъ житейскихъ цѣпенѣетъ
             Насъ окрыляющей фантазіи полетъ:
             Забота мелкая тогда гнѣздо свиваетъ
             На глубинѣ хладѣющей души
             И, тысячу личинъ пріемля, насъ пугаетъ
             И въ шумѣ свѣта и въ тиши.
             Младенца ль, женщину встрѣчаемъ --
             Въ пучинѣ, въ пламени, на остріѣ ножа,
             Мы приговоръ безвременный читаемъ
             И радости ликующаго дня,
             Слѣпымъ предчувствіемъ смущаемъ!
   
             Не Богу я подобенъ, сынъ земли,
             О, слишкомъ это постигаю:
             Подобенъ червяку въ пыли,
             Котораго ногою попираю.
   
             Найду ли здѣсь, чего искалъ?
             Изъ книгъ еще ли не дознался,
             Что искони родъ смертнаго страдалъ,
             Что кое-гдѣ счастливецъ обрѣтался?
             Вотъ черепъ мнѣ какъ будто говоритъ:
             И я за истиной стремился,
             Но свѣтъ ея отъ насъ сокрытъ,
             И жаждой знанія напрасно я томился!
   
             И вы смѣетесь надо мной,
             Орудія премудрости земной!
             У входа я стоялъ; вы были мнѣ ключами.
             Но въ чемъ, отъ вѣка, какъ слѣпцамъ,
             Природа отказала намъ,
             Того не сдвинемъ рычагами,
             И отъ таинственныхъ дверей
             Замка не вынудимъ у ней,
             Ни хитростью, ни клиномъ, ни зубцами.
   
             Зачѣмъ, скудель, забытая въ пыли,
             Давно съ тобою не разстался?
             Теперь, снарядъ отцовскій, ты
             Живымъ упрекомъ мнѣ остался!
   
             Какъ время новыя потребности родитъ
             И средства мертвыя насмѣшкою пятнаетъ,
             Такъ насъ ненужное добро обременяетъ
             И, какъ бездѣйствіе, собою же мертвитъ.
   
             Но отчего, прикованъ къ стклянкѣ той,
             Мой взоръ въ тотъ уголъ устремился,
             И я, какъ путникъ въ ночь, луной,
             Внезапнымъ свѣтомъ озарился?

(Снимаетъ съ полки стклянку съ ядомъ.)

             Склоняюся смиренно предъ тобой,
             Осадокъ смертоносныхъ зелій,
             Вѣнецъ премудрости людской!
             Твой мастеръ, онъ стоитъ у цѣли
             И отъ твоихъ снотворныхъ силъ
             Услуги ждетъ, какъ самъ тебѣ служилъ.
             Я на тебя смотрю -- тревога умолкаетъ,
             Души волненіе стихаетъ
             И стелется равниной свѣтлыхъ водъ;
             За мной, во мракѣ, путь печальный....
             Открытый океанъ все далѣе зоветъ,
             И я плыву равниною зеркальной....
             Съ поморья новый день встаетъ,
             И улыбается, въ туманѣ, берегъ дальный!
             И лучезарна, какъ денница,
             На легкихъ крыльяхъ, колесница
             Къ эфирному меня началу мчитъ,
             Въ страну дѣятельности чистой,
             И чисть, какъ свѣтъ луны сребристой,
             Мой духъ надъ сферами паритъ....
             Такъ! солнцу красному земли
             Сказавъ: о, доброе, прости, --
             Ворвусь въ ту дверь, что осторожно
             Хотѣлъ бы всякій миновать;
             Пора на дѣлѣ доказать:
             Есть мужество, -- оно не ложно;
             Безсмертію оно въ глаза глядитъ,
             И не страшна ему пещера,
             Въ жерлѣ которой адъ кипитъ,
             И будь дѣйствительно, что создала химера,
             Оно предъ нимъ не задрожитъ!

(Снимаетъ бокалъ.)

             Приди и ты, бокалъ завѣтный,
             Блиставшій влагой искрометной
             На пиршествахъ моихъ отцовъ,
             Когда ихъ шумная бесѣда оживляла,
             То свѣтлая, какъ грань кристалла
             Твоихъ узорчатыхъ краевъ,
             То полная глубокаго значенья...
             Зарокъ -- тебя до капли осушать --
             И вслѣдъ, затѣйливо, стихами объяснять
             Замысловатыя твои изображенья...
             Ахъ, не одну-то ночь, среди друзей,
             Напомнилъ ты, товарищъ прошлыхъ дней!
             Тебя не передамъ сосѣду,
             Ты насъ не увлечешь въ веселую бесѣду,
             Отслужишь ты другую службу мнѣ!
             Тлетворный сокъ въ тебя вливаю
             И вотъ, завѣтъ отцовъ храпя,
             Въ честь утра и во славу дня,
             Тебя до капли выпиваю!

(Поднимаетъ чашу.)
(Колокольный звонъ и хоровое пѣніе.)

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ,

                       Христосъ воскресъ!
                       Пойте побѣдную
                       Господу силъ;
                       Ваши наслѣдныя
                       Немощи бѣдныя
                       Онъ разрѣшилъ!
   

ФАУСТЪ.

             Торжественный, знакомый сердцу гласъ!
             Отъ устъ онъ чашу отторгаетъ...
             Колокола, въ полночный часъ,
             Не Пасху ли святую возвѣщаютъ?
             Не такъ ли нѣкогда звучалъ
             Хоръ ангеловъ, залогомъ примиренья,
             Когда онъ міру возвѣщалъ
             Завѣтъ любви и чудо откровенья?
   

ХОРЪ ЖЕНЪ.

                       Мы тѣло пречистое
                       Во гробъ положили,
                       Цвѣтами душистыми
                       Христа обложили,
                       И въ се-ночи, скорбныя,
                       Блаженнаго снова
                       Оплакать пришли;
                       Но, ахъ, мы за утро
                       Христа не нашли!
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

                       Тѣмъ, кто въ страданіяхъ
                       Ждалъ избавителя,
                       Въ земныхъ испытаніяхъ
                       Чаялъ Спасителя,
                       Душъ утѣшителя,
                       Спаситель воскресъ!
   

ФАУСТЬ.

             Глаголъ небесный, звукъ священный,
             Меня ль во прахѣ вамъ искать?
             Звучите для души смиренной,
             Душѣ, способной отвѣчать!
             Я слышу вѣсть; но вѣра отказала
             Тому, кто чуда не призналъ,
             Ея любимаго дитяти. Ахъ, бывало,
             Въ тотъ часъ, какъ Пасха наступала,
             Предвѣстникомъ всерадостнаго дня,
             Небесный поцалуй спускался на меня!
             Молился я и тихо забывался,
             Когда ту вѣсть несли колокола....
             Я полнотой ихъ звука упивался,
             И благодатна мнѣ молитва та была!
             Бѣжалъ въ лѣса.... несмѣтный міръ гаданій,
             Надеждъ и грёзъ передо мной вставалъ;
             Я слезы лилъ, я тихо трепеталъ,
             Въ святомъ наитіи сердечныхъ обаяній!
   
             Ахъ, этотъ звукъ, онъ возвѣщалъ
             Мнѣ игры дѣтскія и праздникъ тотъ весенпій;
             Что съ первымъ цвѣтомъ наступалъ,
             Надъ бездною теперь щкь шагъ послѣдній
             Воспоминаньемъ оковалъ!
             Младенчества чарующая сладость,
             О, призракъ, сердцу дорогой,
             Ты чистая, божественная радость,
             Звучи, какъ встарь звучала на до мной....
             Слеза.... земля, я снова твой!
   

ХОРЪ УЧЕНИКОВЪ.

                       Въ ночи погребенный,
                       Для жизни нетлѣнной,
                       Заутра воскресъ!
                       Ему подобаетъ,
                       Его ожидаетъ
                       Небесная благость,
                       И вѣчная радость,
                       И царство небесъ!
                       Мы чада юдоли
                       Печалей, скорбей --
                       Учитель, намъ долѣ
                       Завидно твоей!
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

                       Христосъ воскресъ!
                       Изъ мрака забвенія
                       Воскресли и вы,
                       Для вѣчныя жизни,
                       Для вѣчной любви!
                       Всѣмъ уповающимъ,
                       Скорбныхъ питающимъ,
                       Ихъ ублажающимъ,
                       Господа чающимъ,
                       Его прославляющимъ,
                       Спаситель воскресъ!
                       Се, Онъ грядетъ уже,
                       Онъ уже здѣсь!
   

ЗА ГОРОДСКИМИ ВОРОТАМИ.

Гуляющіе всѣхъ сословіи.

МОЛОДЫЕ РЕМЕСЛЕННИКИ.

ПЕРВЫЙ.

             Мы въ слободу.
   

ВТОРОЙ.

                                 А вы куда?
   

ТРЕТІЙ.

             На мельницу.
   

ВТОРОЙ.

                                 А мы къ прудамъ?
   

ЧЕТВЕРТЫЙ.

             Дороги нѣтъ, да и мѣста пустыя.
   

ПЯТЫЙ.

             А ты?
   

ШЕСТОЙ.

                                 А я -- куда другіе.
   

ЧЕТВЕРТЫЙ.

             Въ Охотничій пойти бы намъ:
             И дѣвушки, и пиво лучше тамъ,
             Да ужь и схватки-то какія!
   

ВТОРОЙ.

             Вотъ зададутъ тебѣ, дай срокъ.
             Нѣтъ, братъ, туда я не ходокъ.
   

ГОРНИЧНАЯ.

             Его мы встрѣтимъ непремѣнно.
   

ВТОРАЯ.

             Большое счастье! что мнѣ въ томъ,
             Что вы гуляете вдвоемъ?
             Онъ твой сосѣдъ, танцоръ безсмѣнный.
             А мнѣ-то что?
   

ПЕРВАЯ.

                                           Довольна будешь имъ.
             Вечоръ сказалъ, немного попозднѣе,
             Придетъ, молъ, и курчавый съ нимъ.
   

ШКОЛЬНИКЪ.

             Вотъ славная статья! за ними поскорѣе!
             Нарядныхъ горничныхъ, да пиво и табакъ
             Люблю я, братецъ, какъ дуракъ,
   

ГОРОЖАНКА.

             Охота имъ за челядью гоняться!
             А мальчики вѣдь, право, хоть куда!
             Могли бъ съ порядочными знаться,
             А наровятъ, поди-ка, вонъ куда!
   

ВТОРОЙ ШКОЛЬНИКЪ.

             Зачѣмъ спѣшить? смотри-ка, рядомъ
             Почище, братъ, за нами двѣ идутъ.
             Мы поотстанемъ тихимъ шагомъ,
             Такъ насъ еще съ собой возьмутъ,
   

ПЕРВЫЙ.

             Нѣтъ, съ ними каши не сварить.
             Скорѣй! чтобъ дичь не упустить.
             Рука, что въ будни пыль сметаетъ,
             Чудесно насъ по праздникамъ ласкаетъ!
   

ГОРОЖАНИНЪ.

             Нашъ бургомистръ что день, то строже,
             И ужь куда заносчивъ сталъ
             Съ тѣхъ поръ, какъ въ почести попалъ.
             А, между тѣмъ, и все дороже,
             И если дѣло разберемъ,
             Для города какая польза въ немъ?
   

НИЩІЙ.

             Свѣтлый день для всѣхъ сегодня!
             Вы, честные господа,
             Ради праздника Господня,
             Наградите старика!
             Праздникъ, пусть и для меня
             Будетъ свѣтлымъ днемъ сегодня!
   

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИНЪ.

             Въ воскресный день люблю бесѣду
             О новостяхъ, о старинѣ,
             Но больше, признаюсь сосѣду,
             Люблю разсказы о войнѣ:
             Я о себѣ не думаю высоко,
             Но если въ Турціи какой нибудь, далеко,
             Представь, свирѣпствуетъ война,
             А ты себѣ стоишь спокойно у окна
             И свой стаканчикъ допиваешь
             Да рѣчка быстрину глазами провожаешь, --
             Какая разница! пускался домой,
             Ты подъ вечеръ благословляешь
             И время мирное и вѣкъ свой золотой.
   

ПЕРВЫЙ.

             Сосѣдъ, и я стою на томъ:
             Другіе могутъ передраться
             И все перевернуть верхъ дномъ,
             Лишь намъ бы цѣлу оставаться
             Да жить по прежнему....
   

СТАРУХА.

                       Какая прелесть! да,
             Кровь съ молокомъ подъ дымкою играетъ!
             Но тише вы: старушка ли не знаетъ
             Желанья скрытыя...
   

ГОРОЖАНКА.

                                           Агата, не шутя,
             Намъ съ вѣдьмою, средь бѣла дня,
             Здѣсь оставаться непристало.
             Вѣдь суженаго мнѣ она
             Живьемъ о Святкахъ показала.
   

ВТОРАЯ.

             Мнѣ въ зеркалѣ -- я какъ теперь гляжу --
             Между другими молодцами,
             Поставила военнаго съ усами;
             Однако, все его не нахожу.
   

СОЛДАТЫ.

                       Башни спѣсивыя
                       Стѣнъ городскихъ,
                       Они стыдливыя
                       Дѣвъ молодыхъ --
                       Храброму воину
                       Славная дань!
                       Славная плата
                       За сильную длапь.
                       Сватала сваха,
                       Трубила труба,
   
                       Сватала радость
                       На гибель она.
                       Вотъ заштурмуемъ --
                       Веселья не жди;
                       Вотъ запируемъ,
                       А смерть впереди.
   
                       Башни спѣсивыя,
                       Очи стыдливыя
                       Городъ сдаетъ!
                       Служба служиваго
                       Дальше зоветъ.
   

ФАУСТЪ и ВАГНЕРЪ (проходятъ).

ФАУСТЪ.

             Вскрылся покровъ ледяной,
             Дыханьемъ весны животворной;
             Зима, изъ лощины нагорной,
             Безсильная, только порой,
             Повѣетъ морозной крупою,
             Поляну слегка занесетъ
             И снова, наскучивъ борьбою,
             На горныхъ вершинахъ уснетъ.
             Все бѣлое солнцу не мило,
             И силой растительной силы
             Пестрѣть начинаютъ поля,
             И, слѣдомъ кругаго ненастья,
             Одѣнется злакомъ земля --
             Надеждою новаго счастья!
             Цвѣтовъ еще нѣтъ, и она
             На краски едва намекаетъ --
             Ей въ пестрыхъ нарядахъ толпа
             Собою цвѣты замѣняетъ.
             Смотри, огляпися, изъ тѣсныхъ воротъ,
             Шумя и пестрѣя, какъ валитъ народъ!
             Имъ весело, любо! всякъ хочетъ сегодня
             Отпраздновать день Воскресенья Господня!
             Воскресли вы сами изъ вашихъ гробовъ;
             Изъ грязныхъ рабочихъ, изъ темныхъ домовъ,
             Изъ улицы, спертой рядами строеній,
             Изъ душныхъ подваловъ, изъ сумрачной сѣни
             Суровыхъ церквей, -- чтобы въ грудь,
             Весеннюю радость вдохнуть!
   
             Видишь, какъ толпа живая
             Тутъ разсыпалась, играя,
             Тамъ въ одинъ кружокъ свернулась,
             Лентой въ гору потянулась
             И пестрѣетъ вдалекѣ.
             Посмотри-ка, на рѣкѣ
             Сколько лодокъ! такъ и гонятъ...
             Вонъ послѣдняя, одна
             Отвалила, чуть не тонетъ,
             До краевъ нагружена.
             Слышишь клики изъ селенья?
             Все ликуетъ, хочетъ жать;
             Здѣсь ихъ небо, утѣшенье...
             Здѣсь -- я человѣкъ; здѣсь -- я смѣю имъ быть!
   

ВАГНЕРЪ.

             Смертельный врагъ всего, что грубо,
             Одинъ бы не пошелъ сюда;
             Съ тобою же, вдвоемъ, всегда
             Мнѣ поучительно и любо!
             Шумъ, гвалтъ и кеглей стукотня
             Невыносимы для меня;
             Ихъ словно духъ нечистый погоняетъ....
             И это -- чернь весельемъ называетъ!

(Народъ подъ типами поетъ и пляшетъ. Съ приближеніемъ Фауста, гудокъ умолкаетъ. Къ Фауету изъ толпы выходить старикъ со стаканомъ вина.)

СТАРИКЪ.

             Народу любо видѣть васъ!
             Спасибо, что не погнушались
             И въ свѣтлый праздникъ, въ добрый часъ,
             Подъ наши пѣсни прогулялись!
             Такъ выпейте, -- это всего
             Мы просимъ сердца, -- эту чашу,
             И молимъ, поднося ее,
             Чтобъ Богъ мольбу услышалъ нашу:
             Пусть, сколько капель будетъ въ ней,
             Онъ намъ прибавитъ къ жизни дней!
   

ФАУСТЪ.

             Заздравный кубокъ принимаю
             И тѣмъ же вамъ, друзья, желаньемъ отвѣчаю.

(Пьетъ.)

СТАРИКЪ.

             Я правду молвилъ, въ добрый часъ,
             Мы вашу милость повстрѣчали.
             Да, было время, вы же насъ
             Въ лихіе дни не оставляли;
             Л нашъ отецъ -- что живы мы,
             Ему хвала! отъ злой чумы
             Людей онъ сохранилъ не мало; g
             Онъ отъ больныхъ ни день, ни ночь
             Не отходилъ, бывало, прочь --
             Довольно ихъ и умирало!
             Сынъ отъ отца не отставалъ,
             И часто, ангелъ нашъ хранитель,
             Ты насъ въ больницахъ навѣшалъ,
             Помощнику помощникъ помогалъ --
             Спасителей хранилъ Спаситель!

(Народъ униженно кланяясь.)

             Пусть долги дни онъ вамъ пошлетъ,
             Чтобъ помогали и впередъ!
   

ФАУСТЪ,

             Сгибайтесь передъ Тѣмъ, Кто свыше помогаетъ,
             И учитъ помогать, и помощь посылаетъ.

(Идетъ далѣе съ Вагнеромъ.)

ВАГНЕРЪ.

             Великій мужъ! какъ лестно для того
             Такое общее вниманье,
             Кто пользамъ брата своего
             Обрекъ и жизнь и дарованья!
             Уводятъ, всѣ къ нему спѣшатъ;
             Отцы тебя указываютъ дѣтямъ,
             За шапкой шапки вверхъ летятъ,
             Ну, какъ не восхищаться этимъ?
             Ты подойдешь -- молчитъ народъ;
             Всякъ слова ждетъ, какъ благостыни,
             И -- малаго недостаетъ --
             Готовы пасть, какъ предъ святыней.
   

ФАУСТЪ.

             На этомъ камнѣ отдохнеы!.....
             Въ ту пору, я скорбѣлъ глубоко,
             И помню, часто, одинокій,
             Я ночи проводилъ на немъ.
             Богатъ надеждой, въ вѣрѣ твердый,
             Къ Творцу довѣренностью гордыя,
             Я призывалъ Его, молитвой и постомъ;
             Слезами, вздохами, стенаньемъ,
             Ломая руки, я молилъ
             Его, Царя небесныхъ силъ,
             Унять повальное страданье
             И бѣдствію конецъ послать...
             О, если бы ты могъ во мнѣ читать!
   
             Кого они превозносили?
             Я и отецъ, за темныя дѣла,
             Вѣнцы иные заслужили:
             Въ насмѣшку мнѣ ихъ похвала!
             Отецъ, въ быту честной и скромный,
             На естество свой взглядъ имѣлъ,
             По, человѣкъ въ наукѣ темный,
             Ея пути превратно разумѣлъ;
             Онъ, въ подражаніе адептамъ,
             Въ лабораторіи природу изучалъ
             И, по безчисленнымъ рецептамъ,
             Несогласимыя начала соглашалъ.
             Такъ нѣжну лилію, норой,
             Въ ретортахъ мы со львомъ соединяли,
             Растворы ихъ, палительной свѣчей,
             Въ одинъ сосудъ перегоняли.
             И намъ служила образцомъ,
             Цвѣтами яркими блистая,
             Она, царица молодая.
             Я отъ отца не отставалъ,
             Мы вмѣстѣ зелье составляли,
             И я больнымъ отраву подавалъ,
             И, пуще прежняго, чумные умирали!
             Такъ въ лютую годину мы,
             Страшнѣе язвы и чумы,
             Цвѣтущій край опустошали.
             И вотъ я дожилъ, что народъ,
             Убійцу чествуя, спасителемъ зоветъ!
   

ВАГНЕРЪ.

             Ну, можно ль этимъ сокрушаться?
             Достаточно честнымъ трудомъ,
             По силамъ, выполнить стараться,
             Что намъ завѣшано отцомъ:
             Кто юношей свой умъ питаетъ,
             Тотъ въ знаньи, возмужавъ, ростетъ,
             И, къ знанью знаній прибавляя,
             Онъ сына дальше поведетъ.
   

ФАУСТЪ.

             О, счастливъ, кто еще въ надеждѣ
             Изъ бездны заблужденій встать!
             Что нужно намъ, въ томъ мы невѣжды,
             И знаемъ, что могли бъ не знать.
             Но настоящаго мгновенье
             Не отравимъ печальнымъ размышленьемъ;
             Ты видишь, даль передъ гобой,
             Позлащена вечернею зарей;
             Отходитъ день; владыка бытія
             Жизнь новую песетъ въ сосѣдніе края....
             За нимъ бы мнѣ, за нимъ въ сіяньи свѣта!
             Вотъ сѣни, въ сумракѣ почившія за мной,
             Здѣсь пробужденный край, въ мерцаніи разсвѣта,
             Тамъ полушаріе въ одеждѣ золотой!
             На синія моря, на свѣтлые заливы,
             На мрачный лѣсъ и на нотокъ тривый,
             Превыше, горъ,
             Я устремляю жадный взоръ...
             Но лучезарное свѣтило
             Скрывается въ пучинѣ водъ --
             Я напрягаю свой полетъ,
             Орлиная меня подъемлетъ сила:
             Тамъ ночь, тутъ день передо мной,
             Горе -- небесный сводъ, и волны -- подъ стопой!
             Чудесный, мимолетный сонъ...
             Я персть, и къ персти пригвожденъ.
             Увы! ее -- напрасныя усилья --
             Душевныя не вздымутъ крылья.
             Но кто съ влеченьемъ не знакомъ
             И тѣхъ стремленій кто не знаетъ,
             Когда Въ пространствѣ голубомъ
             Надъ нами жавронокъ играетъ
             И тонетъ, пѣснями звеня,
             Въ сіяньи радужнаго дня --
             Когда орелъ, въ лучахъ денницы,
             Поднебесьемъ недвижимо паритъ
             И, еле видной вереницей,
             Съ поморія журавль на родину летятъ!
   

ВАГНЕРЪ.

             Такихъ чудесъ не знаю за собой;
             Въ лѣсахъ охотно я гуляю,
             Охотнѣе того иду домой
             И птицей быть, ей-Богу, не желаю.
             Другой восторгъ во мнѣ живетъ,
             Когда пишу, когда читаю:
             Тутъ зимній день невидимо течетъ,
             Ровнѣе кровь по жиламъ разливая;
             А если рукопись старинная, порой,
             Отъищется, я самъ не свой.
   

ФАУСТЪ.

             Одна душа тебѣ, одно стремленье сродно,
             И дай-то Богъ, чтобъ ты не зналъ второй!
             Ахъ, двѣ души меня терзаютъ неисходно,
             Враждебныя, бѣгутъ одна другой...
             Одна, рабыня вожделѣній,
             Плотски, въ земную грудь впилась,
             И цѣпко къ персти льнетъ, и жаждетъ наслажденій;
             Другая, лучшая, юдоли отреклась
             И рвется къ праотцамъ въ заоблачныя сѣни!
             О, если духи есть межь небомъ и землей,
             Какъ говоритъ о томъ преданье,
             Пусть внемлютъ моему призванью,
             Пускай влекутъ меня съ собой,
             На новую чреду существованья!
             Волшебный плащъ меня бъ умчалъ
             Туда, къ заоблачному міру!
             Нѣтъ, -- и на царскую порфиру
             Его бы я не промѣнялъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             О, не зови стихій знакомую семью!
             Она нашъ воздухъ возмущаетъ
             И намъ, скрывая жолчь свою,
             Лукаво гибелью онъ всюду угрожаетъ:
             Отъ сѣвера и жалитъ и язвить
             Своими острыми иглами,
             Съ востока засухой мертвитъ,
             Спирая грудь тлетворными парами;
             Отъ юга шлетъ за зноемъ зной,
             И если съ запада, надъ нашей головой,
             Отрадою дохнетъ -- опасное значенье --
             Она во слѣдъ готовитъ наводненье;
             Порою, на моряхъ, послушная семья,
             Для вящшей гибели, коварствуетъ она...
             Но вотъ порядкомъ засвѣжѣло:
             Пора домой; за печкой то ли дѣло!...
             Но ты куда такъ взоры устремилъ?
   

ФАУСТЪ.

             Вонъ черный песъ на пашнѣ рыщетъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Такъ несъ тебя остановилъ?
             Ну что жь, собака слѣду ищетъ.
   

ФАУСТЪ.

             Престранный звѣрь; вглядись въ него.
   

ВАГНЕРЪ.

             Я вижу пуделя и больше ничего.
   

ФАУСТЪ.

             Но въ пуделѣ иное что таится.
   

ВАГНЕРЪ.

             Вотъ новая еще напасть!
             Что страннаго, что песъ кружится,
             Чтобы на слѣдъ хозяина попасть?
   

ФАУСТЪ.

             Смотри, какъ онъ, спиральными чертами,
             Сближается едва замѣтно съ нами,
             И слѣдъ его, ложась таинственной дугой,
             Какъ будто огненной означенъ полосой.
   

ВАГНЕРЪ.

             Простаго пуделя я вижу предъ собой;
             Ты, знать, мечтою ослѣпленъ.
   

ФАУСТЪ.

             И видно но глазамъ, скрывая что-то злое,
             Магическія намъ тенета ставитъ онъ.
   

ВАГНЕРЪ.

             Хозяина не видя -- что за диво --
             На незнакомцевъ онъ косится боязливо.
   

ФАУСТЪ.

             Все ближе кругъ и все тѣснѣй!
   

ВАГНЕРЪ.

             Ну, вотъ она, -- собака, не видѣнье,
             Собачьи всѣ, смотри, уловки въ ней:
             Ложлися на-спину, стоитъ какъ бы сомнѣньи
             И шевелитъ хвостомъ, все будто напоказъ.
   

ФАУСТЪ.

             Ну, песъ, не отставай отъ насъ!
   

ВАГНЕРЪ.

             А, право, пудель звѣрь забавный;
             Ты остановишься -- онъ ждеть;
             Дай узелъ -- донесетъ исправно;
             Прикажешь въ воду -- онъ пойдетъ,
             А бросишь палку -- и подавно;
             И что ни скажешь, все пойметъ.
   

ФАУСТЪ.

             Да, демонской не видно въ немъ снаровки,
             Вся сила тутъ въ отличной дрессировкѣ.
   

ВАГНЕРЪ.

             На пуделя, на странности его
             Глядитъ съ улыбкой мужъ почтенный,
             И стоитъ онъ вниманья твоего,
             Студентовъ-школьниковъ питомецъ несравненный!
   

НОЧЬ.

ФАУСТЪ. (Въ углу за печкой пудель.)

             Опять угасшій день смѣняя,
             На долъ и лѣсъ ложится тѣнь,
             И ночь, сознанье пробуждая,
             Намъ лучшую готовитъ сѣнь:
             Души бѣжитъ страстей тревога....
             Своей святынѣ отдана,
             И взыскана, любовью Бога,
             Любовью къ ближнему она.

(Пудель становится безпокоенъ.)

                       Полно шнырять и возиться; уймися!
                       Что ты почуялъ, песъ, у дверей?
                       На, вотъ подушка; за печкой ложися
                       И не тревожь бѣготнею своей.
   
             Когда, таинственно лія
             Свой полусвѣтъ отрадный, томный,
             Вновь озаришь мои уголъ скромный,
             Лампада бѣдная моя, --
             Изъ глубины самосознанья
             Встаетъ рѣшимость, упованье,
             И снова жажду я тебя,
             О, жизни сладкая струя!

(Пудель становится все безпокойнѣе.)

                       Лай твой меня изъ терпѣнья выводитъ;
                       Собачье визжанье твое не подходитъ
                       Подъ звуки, чьо душу объемлютъ мою,
                       Подъ ихъ золотую, святую струну.
                       Часто прекрасное, если его мы не знаемъ,
                       Часто и доброе, если ему не внимаемъ,
                       Люди, привыкли мы зря порицать --
                       Пудель! ты думаешь намъ подражать?
   
             Межь тѣмъ -- увы!-- очей моихъ бѣжалъ
             Небесный свѣточъ упованья,
             И удержать его -- напрасное старапье;
             Не разъ я это испыталъ.
             Но знаю, гдѣ истокъ стремленья:
             Меня съ младенчества томить
             Святая жажда откровенья.
   
             Свѣтильникъ истиннаго свѣта,
             Нигдѣ онъ чище не горитъ,
             Какъ въ книгѣ Новаго Завѣта!
   
             Въ порывѣ ревности честной,
             Объять наитіемъ священнымъ,
             Передъ символомъ драгоцѣннымъ,
             Рѣшусь ли, твердою рукой,
             Въ глаголы языка роднаго
             Облечь оригиналъ святой?
             Сперва за текстъ примуся снова.

(Развертываетъ книгу Новаго Завѣта.)

             Написано: въ началѣ было слово.
             Что разумѣть подъ словомъ Слово?
             Уразумѣвъ, какъ выразить его,
             Начало, свѣтъ и жизнь всего?
             Скажу ли; Разумъ, Сила силъ,
             Все не придамъ достойнаго названья,
             Зане, въ себѣ совокупилъ
             Съ причиной первое дѣянье...
             Скажу ль.... но, между тѣмъ, какъ слово излетаетъ,
             Опять внезапное сомнѣнье возникаете...
             Но не съ началомъ ли сливается конецъ?
             И я пишу: въ началѣ былъ Творецъ!

(Пудель пуще прежняго бѣгаетъ, лаетъ, воетъ и визжитъ.)

                       Слушай, если дольше,
                       Хочешь здѣсь гостить,
                       Чуръ не лаять больше,
                       Пудель, и не выть.
                       Ты упрямъ? я вдвое.
                       Выбирай любое:
                       Гость, такъ хозяина знай;
                       Не то вотъ и двери, прощай!
   
                       Что вижу! возможное ль дѣло?
                       Мой пудель ростетъ въ ширину,
                       Ростетъ въ ширину и въ длину!
                       Все больше, огромнѣе тѣло;
                       Походитъ уже на слона....
                       То не песъ, развѣ самъ сатана!
   
                       Стой же ты, кромѣшный:
                       Я хозяинъ у себя!
                       Соломоновъ ключъ, конечно,
                       Усмиритъ тебя.
   

ДУХИ (въ переходѣ).

             Не соваться туда:
             Приключилась бѣда!
             Какъ капкану лиса,
             Старый бѣсъ поддался;
             Но не въ прокъ онъ попался въ полонъ.
             И запечный, какъ влѣзъ, такъ и вылѣзетъ онъ.
             Хлопочите, бѣснуйтесь, шныряйте,
             Старика изъ бѣды выручайте.
             Онъ и самъ, бѣсенята, какъ зналъ,
             Васъ не разъ изъ бѣды выручалъ.
   

ФАУСТЪ

             Извѣдаю сперва
             Простѣйшія слова.
   
                       Саламандра пусть рдѣетъ,
                       Сольется Ундина,
                       Сильфа исчезнетъ,
                       Выю согнетъ домовой.
   
             Кто стихіямъ не причастенъ,
             Кто ихъ свойствъ и силъ
             Вглубь не научилъ,
             Надъ духомъ хоть не властенъ.
   
                       Пламенемъ рдѣй,
                       Саламандра!
                       Слейся полною,
                       Ундина!
                       Красою блесни метеора,
                       Сильфа!
                       Выю согни,
                       Домовой!
                       Incubus! Incubus!
                       Появись, окажись,
                       Помогай!
   
             Знать, изъ стихій ни одна
             Скотинѣ не дана:
             Спокойно лежитъ и косится;
             Заклинанье мое не годится.
   
                       Если ты чадо
                       Мрачнаго ада,
                       Предъ знаменемъ въ моихъ рукахъ,
                       Отверженный, пади во прахъ!
                       Смирись, иль покараетъ.
                       Ужь онъ щетину подымаетъ...
   
                       Не зачатъ, не рожденъ,
                       Прежде вѣкъ нарѣченъ....
                       Предательски распятаго,
                       Всевышнимъ воспріятаго,
                       Ты въ знамени прочелъ?
                       Узналъ Его символъ?
   
             Вотъ онъ прижался, весь уголъ наполнилъ собой,
             Кверху ползетъ, разстилаясь туманною мглой!
   
                       Демонъ, сбрось личину,
                       Въ ноги пади къ властелину!
                       Я не тщетно грожу,
                       Я небеснымъ огнемъ поражу!
                       Не жди же знаменій,
                       Трикраты палящихъ,
                       Не жди заклинаній
                       Сильнѣйшихъ и вящшихъ!

(Изъ пуделя выходитъ Мефистофель въ видѣ странствующаго схоластика.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Зачѣмъ шумѣть? къ услугамъ что?
   

ФАУСТЪ.

             Такъ это скорлупы зерно?
             Вотъ случай, признаюсь, забавный:
             Схоластикъ въ пуделѣ сидѣлъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Имѣю честь явиться. Я исправно,
             По вашей милости вспотѣлъ.
   

ФАУСТЪ.

             Зовутъ тебя?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Вопросъ смѣшонъ
             Въ устахъ того, кто слово презираетъ,
             Кто скорлупой не ослѣпленъ,
             По зернамъ вещи различаетъ.
             Зѣло ученый мужъ, примите мой поклонъ!
   

ФАУСТЪ.

             У вашей братіи, значенья
             Съ прозваньемъ объ руку идутъ,
             И если говорятъ: злодѣй, губитель, плутъ,
             То, за немногимъ исключеньемъ,
             Безъ имени, по имени зовутъ.
             Кто жь ты?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ-

                                 Частина силы той,
             Что, вѣкъ желая зла, лишь благо созидаетъ.
   

ФАУСТЪ.

             Загадки смыслъ какой?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Я духъ, что вѣчно отрицаетъ,
             И это подѣломъ:
             Всѣмъ смерть, а смерти все боится;
             Такъ ничему бъ вѣрнѣе не родиться.
             И что зовемъ: паденіемъ, грѣхомъ;
             Короче, зломъ зовутъ иные;
             То на роду -- моя стихія.
   

ФАУСТЪ.

             Ты весь; межъ тѣмъ, "я часть", ты говорилъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Я къ правдѣ скромность приложилъ;
             А ты? "Я малый міръ!" безумно восклицаешь,
             И цѣлымъ что?-- свой пошлый міръ считаешь.
             Я часть частицы той, что древле всѣмъ была,
             Частица тьмы, что свѣтъ произвела,
             Надменный свѣтъ, что въ ослѣпленьи чванства,
             У ночи-матери оспорилъ часъ пространства;
             Добро не впрокъ: въ границахъ онъ,
             Пока съ тѣлами съединенъ:
             Стремясь изъ тѣлъ, тѣла онъ украшаетъ,
             Межь тѣмъ, его тѣла же заслоняютъ.
             И близокъ срокъ, я убѣжденъ,
             Съ тѣлами же и сгинетъ онъ.
   

ФАУСТЪ.

             Теперь почтенную обязанность мы знаемъ:
             Большое не далось тебѣ,
             Такъ, видно, съ мала начинаемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Успѣха нѣтъ, и пользы мало мнѣ,
             Я сознаюсь. Противникъ вздорный
             Первоначальнаго Ничто,
             Сей Нѣчто пошлый, міръ упорный.
             Стоитъ себѣ, и хоть ты что!
             Пожаръ, потопъ, землетрясенье,
             Ничто шальнаго не беретъ:
             Все та жь земля и то же лоно водъ.
             А что до смертныхъ поколѣнья,
             Я просто выбился изъ силъ!
             Ужь сколькихъ я похоронилъ...
             Живутъ! и свѣжая повсюду кровь играетъ.
             Животныя животнымъ подражаютъ.
             Съ ума сойти! въ водѣ, пространствѣ и землѣ,
             Что день, то нѣсть числа! Живуче злое сѣмя,
             И въ сухѣ, сырости, какъ въ стужѣ и теплѣ,
             Проклятое себѣ плодятся племя!
             Когда бъ огня сберечь не подоспѣлъ,
             Я своего угла бы не имѣлъ.
   

ФАУСТЪ.

             Такъ силѣ, вѣчно животворной,
             Цѣлебно-зиждущей, благой,
             Грозишь ты, демонъ непокорный,
             Своею немощно-строптивою рукой?
             Ищи себѣ, забавный сынъ хаоса,
             Иную цѣль, другихъ путей.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ништо, и, только бъ довелося,
             Въ свободный часъ подумаю о ней.
             На этотъ разъ позвольте удалиться?
   

ФАУСТЪ.

             Вопросъ твой страненъ для меня:
             Теперь знакомъ съ тобою я,
             Такъ заходи, когда случится.
             Вотъ обѣ двери, вотъ окно,
             Не то въ трубу, -- мнѣ все равно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Признаться ли, я затрудненъ немного,
             Вотъ этимъ знакомъ, у порога.
   

ФАУСТЪ.

             Духъ пентаграммой затрудненъ?
             Умѣлъ войти, не знаетъ выйти онъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Двѣ линіи угла, -- вглядись.
             Къ отверстію немного разошлись.
   

ФАУСТЪ.

             Но какъ же чортъ не догадался?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             Какъ пудель, въ петлю я попался,
             И чорту выйти мудрено.
   

ФАУСТЪ.

             Такъ вылѣзай себѣ въ окно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Нельзя нарушить заведеній;
             Таковъ законъ чертей и привидѣній:
             Какимъ путемъ умѣлъ войти,
             Тѣмъ самымъ долженъ и уйти.
   

ФАУСТЪ

             И адъ имѣетъ уложенье,
             И у него свой кодексъ есть?
             Такъ, стало, можно безъ сомнѣнья,
             Съ нимъ на-слово условиться, на честь?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И сдержимъ все, что обѣщаемъ;
             Но мы позднѣй объ этомъ поболтаемъ:
             Теперь же я, покорнѣйше, нижайше,
             Прошу меня освободитъ.
   

ФАУСГЬ.

             А я просилъ бы васъ, дражайшій.
             Хотя часокъ, еще повременить.
             Ну, вѣсточку....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Сто -- будетъ легче
             Въ свободный часъ --
   

ФАУСТЪ.

                                           Никто толкалъ;
             Попался самъ, и чорта крѣпче
             Держи, кто разъ его поймалъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Пусть будетъ такъ, -- и книги въ руки,
             Но хоть концертъ, какъ гостю, мнѣ позволь.
   

ФАУСТЪ.

             Съ условіемъ, по уморить со скуки;
             Искусство я люблю, изволь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             И ты въ немногія мгновенья
             Такія вкусишь наслажденья,
             Какихъ и въ годы не вкушалъ,
             Тутъ зрѣніе и обонянье,
             Слухъ, вкусъ и даже осязанье
             Не ложный встрѣтятъ идеалъ 1
             Созвучіе, благоуханье,
             Живой любви очарованье
             Тебѣ готово. Мы живемъ
             In Corpore, -- итакъ, начнемъ!
   

ХОРЪ.

                       Сгиньте, туманы
                       Завѣсы ночное!
                       Всходитъ румяный
                       День молодой!
                       Брезжутъ, мерцаютъ
                       Лазурныя сѣни,
                       Кружатся, мелькаютъ
                       Прозрачныя тѣни;
                       Въ млечномъ теченіи
                       Звѣзды прелестныя,
                       Въ рѣзвомъ движеніи
                       Дѣти небесныя --
                       Свѣтлый соборъ!
                       Облачны ткани
                       Ихъ одѣяній,
                       Ихъ славословію
                       Вторятъ съ любовію
                       Хоры сестеръ.
                       Сны ли мятежные
                       Въ ночь ожиданія,
                       Звуки ли нѣжные
                       Часомъ свиданія,
                       Сѣни прибрежныя
                       Въ тѣ безмятежныя
                       Рощи зовутъ,
                       Гдѣ виноградныя,
                       Сердцу отрадныя
                       Рѣки текутъ.
                       То золотистыя,
                       Между садами,
                       Онѣ разливаются,
                       То серебристыми,
                       Долу, струями,
                       Въ озера сливаются;
                       Вѣтви широкія
                       Ихъ осѣняютъ,
                       И въ нихъ отражаютъ
                       Плоды краснощекіе;
                       Горнихъ обителей
                       Мирные жители
                       Тутъ опускаются
                       И тихо качаются,
                       Когда отражаются
                       Въ лазурныя воды
                       Лазурные своды,
                       Небесъ чудеса.
                       И всѣ разлетаются...
                       Тѣ надъ полями,
                       Другіе садами,
                       Сестеръ окликаютъ;
                       Иные дерзаютъ т
                       Какъ вихорь, летучи,
                       Подъ самыя тучи,
                       И полны созвучій
                       Дремучи лѣса.
                       Но хоръ умолкаетъ,
                       Душа замираетъ
                       И мчится гуда,
                       Гдѣ жизни нетлѣнной,
                       Любви неизмѣнной
                       Н вѣчно блаженной
                       Сіяетъ звѣзда!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Уснулъ? спасибо, бѣсенята!
             Я за концертъ въ долгу у васъ.
             Межъ тѣмъ его, мои ребята,
             Вы убаюкайте на часъ,
             Ему отрадными мечтами.
             Я вамъ за это заплачу.
             Знать, чорту онъ еще не по плечу!
             Но крыса мнѣ нужна, чтобъ съ вами
             Съ порога пентаграмму снять.
             Никакъ скребетъ? не долго ждать.
   
             Владыка блохъ, клоповъ и вшей,
             Сверчковъ, лягушекъ и мышей
             Велитъ тебѣ къ порогу приложиться,
             И что онъ масломъ проведетъ,
             То острый зубъ пускай грызетъ!
             Изволь еще немного потрудиться
             И на зубокъ возьми, вотъ этотъ уголокъ.
             Совсѣмъ? Спокойна ночь, дружокъ!

(Исчезаетъ).

ФАУСТЪ. (Просыпаясь)

             Опять съ видѣньями простился!
             Опять напрасно я мечталъ?
             И, между тѣмъ, какъ чортъ мнѣ снился,
             Мой чудный пудель убѣжалъ.
   

КАБИНЕТЪ.

ФАУСТЪ. (За письменнымъ столомъ. Стучатся.)

             Кто тамъ? войди! Кто тамъ опять
             Стучится?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

                                 Я.
   

ФАУСТЪ.

                                           Войди!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                                     Жду третьяго отвѣта.
   

ФАУСТЪ

             Войди же, говорятъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (входя).

                                           Люблю за это!
             Чтобы тоску тебѣ поразогнать,
             Я, какъ дворянчикъ, нарядился,
             Въ плащѣ и галуномъ обшитъ,
             Услуги предложить явился:
             Кафтанъ мой золотомъ горитъ,
             Перо на шляпѣ есть и шпага подъ полою,
             По модѣ я причесанъ и одѣтъ,
             Совѣтую послѣдовать за мною.
   

ФАУСТЪ.

             Что ни надѣнь, мнѣ радости не знать;
             Другой кафтанъ не облегчитъ страданій;
             Я слишкомъ старъ, чтобы играть,
             И слишкомъ молодь я, чтобъ не имѣть желаній.
             А свѣтъ, что можетъ онъ мнѣ дать,
             Когда обманутъ я въ призваньи?
             "Отказывай себѣ, смиряй свои желанья"
             Вотъ пѣсня вѣчная, что на день по сту разъ
             Съ утра до вечера намъ въ уши напѣваютъ,
             Что сиплымъ голосомъ, всѣмъ людямъ каждый часъ,
             Безумолку часы напоминаютъ.
             Разсвѣта часъ, и дня приходъ
             Съ предубѣжденіемъ встрѣчаю,
             И плакать радъ за тѣмъ, что знаю,
             Грядущій, онъ,-- я знаю напередъ,
             Не оправдаетъ мнѣ ни одного желанья,
             Послѣднее -- и то съ собою унесетъ,
             И, щедрый лишь на дрязги, при прощаньи
             Онъ радость каждую въ зародышѣ убьетъ
             Когда же ночь глаза мои смыкаетъ,
             Съ боязнію, съ тоской на ложе я гляжу,
             Успокоенія и тутъ не нахожу:
             Меня, какъ мальчика, тяжелы сны пугаютъ!
             Мой Богъ, со мною сущій, онъ во мнѣ
             Глубоко начерталъ Свое благоволенье,
             И Онъ же, силъ моихъ владыка, Онъ извнѣ,
             Мнѣ не пошлетъ крупицы утѣшенья!
             Такъ вотъ, вотъ почему болятъ душа моя,
             Мнѣ ненавистна жизнь и жажду смерти я.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ну, все же смерть не другъ, не гость желанный!
   

ФАУСТЪ.

             Блаженъ, кого она нежданно
             Въ объятіяхъ любезной обрѣтетъ
             Иль чью главу вѣнкомъ лавровымъ
             Въ побѣдный часъ внезапно обовьетъ!
             О, еслибъ я, подъ жребіемъ суровымъ,
             Въ самозабвеньи ногъ душою опочить!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             А помнится, той ночью, кто-то
             Поморщился, когда пришлось испить
             Немножко кислаго.
   

ФАУСТЪ.

                                           Куда тебѣ охота
             Шпіономъ быть!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

                                           Хоть не всевѣдущъ я,
             А знаю кое-что.
   

          ФАУСТЪ.

                                           И ежели тогда
             Мнѣ сладкій гласъ младенчество напомнилъ,
             Давно знакомый звукъ отрадно прозвучалъ,
             Меня забытыми восторгами исполнилъ
             И памятью о дняхъ былыхъ очаровалъ:
             Такъ днесь кляну, и обольщенья свѣта
             И все, чѣмъ жизнь намъ съ молоду мила,
             Чѣмъ нищета ея обманчиво одѣта,
             И день, когда она мнѣ послана была!
             Будь проклято и чувства упоенье
             И чары благодатныхъ думъ,
             Будь проклято къ высокому стремленье
             И все, чѣмъ льстить себѣ самолюбивый умъ!
             Проклятіе тебѣ, минута увлеченья,
             Когда твоя призракъ намъ безсмертіе сулитъ,
             Когда онъ ламъ, въ мечтахъ иль въ сновидѣньи,
             О нашемъ имени и славѣ говоритъ!
             Все, чѣмъ Маммона насъ на подвигъ вызываетъ,
             Чѣмъ дружба и любовь прельщаетъ,
             Чтобы вѣрнѣй сосудъ былъ отравленъ,
             Кляну и то, какъ лживый сонъ!
             Денницы лучъ и грозды винограда,
             Восторгъ любви а доблести отрада,
             Пора надеждъ, я вамъ проклятье шлю!
             И, проклиная все, что дышетъ наслажденьемъ,
             Я прежде всѣхъ тебя, о, глупое терпѣнье,
             Проклятію тебя, трикраты предаю!
   

ХОРЫ ДУХОВЪ (невидимыхъ).

                       О горе! о горе!
                       Его раздробилъ,
                       Рукою могучей
                       Его ты разбилъ!
                       Самимъ полубогомъ
                       Онъ въ прахъ обратилъ,
                       Сей міръ твой чудесный
                       Въ развалинахъ онъ!
   
                       Мы съ горемъ уносимъ
                       Останки съ собой,
                       Тоскуемъ и плачемъ
                       Надъ рано погибшей
                       Его красотой!
   
                       Прекраснѣе, могучѣе
                       Создай себѣ другой,
                       И новый міръ въ душѣ своей
                       Носи всегда съ собой.
   
             Свободнѣй на поприщѣ жизни
             Желанья твои разовьются,
             И новыя, чудныя пѣсни
             На радостный зовъ отзовутся!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

                       Мои дружки,
                       Мои малютки
                       Сюда бѣгутъ;
                       О лучшей долѣ,
                       О новомъ счастьѣ
                       О ли поютъ!
                       И на веселье
                       Изъ міра скуки
                       И тяжкихъ думъ,
                       Гдѣ вянетъ сила
                       И чахнетъ умъ,
                       На новоселье
                       Тебя зовутъ!
                       И что за умный,
                       Благоразумный
                       Совѣтъ даютъ!
   
             Зачѣмъ съ тоской, какъ съ коршуномъ играть?
             Она убьетъ. Живешь въ разладѣ съ вѣкомъ,
             Когда послѣдній шутъ даетъ тебѣ понять,
             Что ты съ людьми и былъ и будешь человѣкомъ.
             Но я, мой другъ, не изъ такихъ,
             Чтобы тебя равнять съ толпою;
             Не знатенъ я, не изъ числа большихъ,
             Но ежели поладишь ты со мною,
             Чтобъ заодно и дѣйствовать и жить,
             То ты найдешь во мнѣ товарища и друга,
             И даже я тогда, ужь такъ и быть,
             Какъ вѣрный рабъ, къ твоимъ услугамъ.
   

ФАУСТЪ.

             А за услуги что, осмѣлюся спросить?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ну, стоитъ ли объ этомъ говорить!
             Успѣемъ; время терпитъ.
   

ФАУСТЪ.

                                                     Нѣтъ, любезный!
             Изъ милости просить -- смѣшно и безполезно;
             Чортъ ради Бога не даетъ;
             Не долго до бѣды съ такимъ слугою:
             Онъ эгоистъ большой, и напередъ
             Намъ не мѣшало бы условиться съ тобою.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Здѣсь, для тебя обязанъ жить,
             Твое предупреждать малѣйшее желанье;
             За то, коль тамъ сойдемся, при свиданьи,
             Ты долженъ тѣмъ же отплатить.
   

ФАУСТЪ.

             Ты этотъ міръ -- его сперва разбей!
             А тамъ что будетъ! радости моей
             Источникъ здѣсь, онъ изъ земли исходитъ,
             И это солнце -- здѣсь, на мой печальный путь,
             О, красное! свой чудный свѣтъ наводитъ --
             Когда утрачу ихъ, тогда что хочешь будь!
             Сомнѣньями не возмущусь отнынѣ,
             Что намъ завѣшано въ невѣдомой пустынѣ:
             Тамъ вѣчная ли тьма, -- иль свѣтъ,
             Любовь и ненависть, -- иль нѣтъ --
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ намъ бы только согласиться:
             Съ такими мыслями успѣхъ еще вѣрнѣй;
             А далъ бы я такихъ попробовать вещей,
             Что и во снѣ другому не приснится.
   

ФАУСТЪ.

             Что. бѣдный чортъ, ты можешь дать?
             Твоимъ ли сдамся обольщеньямъ,
             И можетъ ли тебѣ подобный постигать,
             Чего топу въ возвышенномъ стремленьи?
             Ну, чѣмъ бы ты порадовать хотѣлъ?
             Любовницей, что мнѣ пожалуй скажетъ:
             "Люблю", а между тѣмъ, на третьяго укажетъ?
             Поддѣльнымъ золотомъ, что лучше бъ не имѣлъ?
             Виномъ и яствами? Любезный мой, все это
             Изъ рукъ твоихъ -- фальшивая монета,
             Игра, въ которую лишь деньги вынимай!
             Ужь если такъ, мнѣ дерево давай,
             Такое, чтобъ оно у корня пропадало,
             Межь тѣмъ, что день, то новый плодъ давало.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             Такимъ сокровищемъ всегда могу служить,
             На столько-то меня бы стало...
             Нѣтъ, милый мой, чтобъ о вещахъ судить,
             Извѣдать ихъ сперва бы не мѣшало.
   

ФАУСТЪ.

             Когда успѣешь ты обворожить меня
             Самодовольствіемъ, отрадой, наслажденьемъ,
             И въ радости моей сознаюсь я,
             И я, обманутый, приду въ самозабвенье,
             Я съ жизнію тогда прощуся самъ...
             Держу пари.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Идетъ!
   

Фаустъ.

                                                     И по рукамъ!
             Пускай въ то самое мгновенье,
             Когда услышишь ты хоть разъ,
             Что я скажу: "помедли часъ,
             Прекрасенъ ты!" -- мое паденье,
             Пускай свершится, часъ мой бьетъ,
             Окончится твое служеніе
             И время на косу падетъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Подумай, я не позабуду.
   

ФАУСТЪ.

             Обдумано, любезный мой, давно!
             Бѣднѣе оттого не буду;
             Тебѣ служить, другому, все равно!
             Каковъ я есть -- я рабъ; а право,
             И такъ, и этакъ, -- чортъ одинъ,
             Ктобь ни былъ онъ, мой господинъ!
             И, стало, йодное на то имѣешь право.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ я искусства моего
             Образчикъ дамъ, и это безъ отсрочки,
             За докторскимъ столомъ; но до того,
             На жизнь или на смерть, прошу двѣ строчки.
   

ФАУСТЪ.

             Педантъ! чтобъ я росписку далъ?
             Или правдиваго ты мужа не знавалъ?
             Или тебѣ честнаго слова мало?
             Природа надъ собой, природа не властна,
             Все двигая, не движется ль она,
             И обязательство меня чтобъ удержало?
             По слово, другъ, отъ юности оно
             Залогомъ лучшаго чего-то намъ дано....
             Мечта! но въ ней чудесное значенье;
             Блаженъ, кто съ молоду въ душѣ ее носилъ,
             Кто словомъ дорожилъ, кто слову вѣренъ былъ;
             Онъ не раскается.... Да, нуще лривидѣнья
             Боимся мы бумаги и чернилъ;
             Пугаютъ насъ печать, сургучъ и скрѣпа;
             По это, милый чортъ, ужь до того нелѣпо.
             Что самъ же ты и назначай,
             Перомъ писать, рѣзцомъ иль мѣломъ?
             Пергаменъ, мраморъ, сталь, -- любое выбирай,
             Приказывай и самъ распоряжайся дѣломъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Не слишкомъ ли красно и, такъ сказать,
             Витіевато ты изволишь разсуждать,
             Когда бъ на то клочка бумажки стало,
             Да крови капли двѣ, чтобъ имя подписать?
   

ФАУСТЪ.

             Вотъ этого еще недоставало!
             На пошлость я готовъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

                                           Въ крови, любезный. что-то
             Особенное есть.
   

ФАУСТЪ.

                                 Вотъ новая забота!
             Къ чему стремлюсь, я тѣмъ бы наказалъ
             Себя за то, о чемъ мечталъ;
             Такъ тутъ не можетъ быть сомнѣній.
             Отвергъ меня мой благодатный геній,
             Природы дверь закрыта для меня,
             Затерянъ путь любви и размышленья,
             И надоѣло мнѣ, какъ школьнику, ученье.
             Теперь я самъ диклюся на себя;
             Бывало, мнѣ чудесное мечталось,
             И я, Богъ, вѣсть, чего хочу;
             А на повѣрку оказалось,
             Что я тебѣ, мои демонъ, по плечу;
             Пусть въ перегарѣ пресыщеній
             Остыпетъ пылъ моихъ страстей;
             Въ невѣдомой, волшебной сѣни,
             Я жду чудесь отъ мудрости твоей!
             Потомъ веди по колеѣ всесвѣтныхъ
             Событій, выдумокъ и новостей газетныхъ;
             Ударимся во все -- съ страданьемъ пополамъ,
             Пускай и радости доступны будутъ намъ:
             Въ безустали прямой дѣлецъ мужаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И вамъ границъ никто не поставляетъ.
             И средства всѣ для васъ равны:
             Сегодня здѣсь, а завтра тамъ, властны
             По волѣ вы гулять и веселиться;
             Къ услугамъ все, что подъ рукой случится;
             Но здравіе и ѣшь себѣ, и ней,
             Хватай, лови -- по только не робѣй!
   

ФАУСТЪ.

             Дойми! не одного я жажду наслажденья:
             Въ томленіяхъ страстей, въ отравѣ пресыщенья,
             Всѣ крайности хочу я испытать,
             Чтобъ знать, что я могу и вправѣ презирать:
             Есть въ горести своя чудесная отрада,
             И злополучныя въ насъ радости живутъ!
             Пускай любви и подвига награда,
             И скорби насъ, и вопли сердца ждутъ!
             Все, что завѣщано на долю человѣка,
             Что человѣчеству завѣщано сносить,
             Хочу лести въ себѣ, всеобщей жизнью жить,
             И истину, сокрытую отъ вѣка,
             Тяжелой ношею страданья искупить:
             Не жертвою страстей и обольщенья,
             Пускай паду -- съ всеобщимъ разрушеньемъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Изъ этой чаши я, любезный мой, вкусилъ:
             Не поздоровилось отъ тяжкаго похмѣлья!
             Какъ созданъ свѣтъ, ей-ей, такого зелья
             Еще ничей желудокъ не варилъ.
             Повѣрь, мы лучше знаемъ это:
             Для Бога лишь оно. Насъ окружилъ Онъ мглой.
             Себя -- сіяньемъ вѣчнымъ свѣта,
             А васъ -- смѣшеньемъ дня со тьмой.
   

ФАУСТЪ.

             Но я хочу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 И будетъ! лишь совѣтомъ,
             Я услужить бы вамъ желалъ;
             Условьтеся съ романтикомъ-поэтомъ;
             Пускай, для образца, создастъ вамъ идеалъ:
             Чтобъ безъ труда и размышленья,
             Умѣлъ онъ все на свѣтѣ постигать,
             Съ правдивостью умѣлъ коварство сочетать.
             Съ горячею душей -- холодное терпѣнье,
             Съ разсудкомъ пылкую соединялъ мечту,
             Со львиной силою -- оленя быстроту;
             Ну, словомъ, чтобъ его творенье,
             Какъ въ фокусѣ, въ себѣ вмѣщало все:
             Я передъ нимъ бы шляпу снялъ съ почтеньемъ
             И микрокосмомъ назвалъ бы его.
   

ФАУСТЪ.

             Да что же въ жизни мнѣ негодной,
             Когда я цѣли благородной,
             Когда стяжать не въ силахъ я
             Вѣнца земнаго бытія?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И такъ и сякъ, въ любой одеждѣ,
             Въ картузѣ, въ парикѣ, на каблукахъ въ аршинъ.
             Ты будешь тоже, что и прежде,
             Во всѣхъ нарядахъ -- все одинъ.
   

ФАУСТЪ.

             Вотще сбиралъ я васъ донынѣ,
             Сокровища премудрости людской --
             Ахъ, нѣтъ ея, надежды молодой!
             Въ сердечной, горестной пустынѣ
             Не бьетъ любви живительный потокъ,
             И я, какъ встарь, отъ истины далекъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ты видишь вещи съ вѣрной точки,
             Да жизнь-то наша коротка.
             Почтенный мой! лови ее, пока
             Не разлетѣлася въ кусочки.
             И развѣ людямъ суждено,
             Пытая доброе и злое,
             Гадать о томъ, что имъ дано,
             Какъ достояніе прямое?
             Что нужды, какъ, и что, а почему?
             Согласенъ, чортъ возьми, пускай по твоему,
             Рука и голова твоя твоими,
             Останутся всегда; да если я
             Четверку рысаковъ спроворю для себя,
             Такъ развѣ силы ихъ не будутъ и моими?
             Ну, соколы! въ коляску ихъ запрегъ
             И всюду полетѣлъ стрѣлою:
             Какъ будто бы шестьнадцать ногъ
             Ты вдругъ почуялъ подъ собою.
             Скорѣе къ дѣлу! думы прочь!
             Кто маклачитъ, по мнѣ, точь въ точь,
             Ни дать, ни взять, голодная скотина,
             Что лѣшій ни лугу муравчатомъ пасетъ:
             Ее мутить а кружить чертовщина,
             А подъ-носомъ трава шелковая растетъ.
   

ФАУСТЪ (сдаваясь на предложеніе).

             Съ чего жь начнемъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Какая скука,
             Набрать мальчишекъ цѣлый домъ!
             И такъ, во первымъ, мы уйдемъ;
             А во вторыхъ, какая мука,
             Не зная самъ чему учить,
             Съ утра до вечера солому молотить;
             Мнѣ въ этомъ смыслу не добиться!
             Того, что точно стоить знать,
             Ты имъ не можешь передать...

(Слышенъ стукъ у дверей.)

             А, вотъ одинъ уже стучится.
   

ФАУСТЪ.

             Принять его сегодня не могу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Не хочешь ли, тебѣ я помогу
             И слова два ему оставлю въ утѣшенье;
             Давно пріема ждетъ бѣднякъ --
             Дай мантію и докторскій колпакъ,
             А, между тѣмъ, готовься къ отправленью.

(Мефистофель надѣваетъ мантію и шляпу Фауста, который выходить.)

             Костюмъ къ лицу!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (въ одеждѣ Фауста).

             Пренебрегай познаньемъ и умомъ,
             Надежнѣйшимъ для смертнаго путемъ!
             Житейскимъ призракомъ плѣнлися,
             Да лишь почаще увлекайся
             Его блестящей мишурой,
             И ты, конечно, будешь мой!
             Все дальше, все впередъ стремиться
             Ему судьбою суждено,
             И самой жизнью насладиться
             Бѣдняжкѣ не было дано.
             Теперь на сцену призракъ ложный!
             Теперь пройдется онъ со мной
             Но дрязгамъ жизни мелочной
             И повседневности ничтожной.
             Пресыщенный и алчущій всегда,
             Карабкайся, скользи, дружокъ, цѣпляйся,
             Доволенъ ты не будешь никогда.
             Ужь онъ таковъ! и чорту не поддайся,
             Не сдобровать ему бы и тогда.

(Стучатъ.)

             Кто тамъ? войди!
   

УЧЕНИКЪ (видя).

             Отпущенъ матушкой въ ученье,
             Спѣшу отдать мое почтенье
             Тому, о комъ и старъ и младъ
             Съ благоговѣньемъ говорятъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             За честь благодарю сердечно!
             А человѣкъ я, какъ и всѣ.
             Вы осмотрѣлися, конечно?
   

УЧЕНИКЪ.

             Прошу, опорой будьте мнѣ!
             Я молодъ, но люблю работу;
             Деньжонки есть и есть охота.
             Насилу могъ уговорить
             Меня въ ученье отпустить.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И вы идете прямо къ цѣли.
   

УЧЕНИКЪ.

             Какой, однако, грустный домъ!
             Ни деревца, ни зелени кругомъ,
             И, право, хоть бѣжать отселѣ:
             Такъ все угрюмо и мертво!
             Признаться, это до того
             Мой слухъ и зрѣніе стѣсняетъ,
             Что самая охота пропадаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Мой другъ, съ привычкой все придетъ;
             Младенецъ нехотя и также по неволѣ
             Сперва грудь матери берегъ;
             Потомъ вы съ каждымъ днемъ все болѣ
             Къ сосцамъ премудрости начнете привыкать,
             И вы полюбите ее -- вторую мать!
   

УЧЕНИКЪ.

             Къ ея стопамъ охотно пропадаю;
             Но кто же путь укажетъ мнѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Успѣемъ; прежде знать желаю,
             Какой предметъ назначили себѣ?
   

УЧЕНИКЪ.

             Я всѣ науки уважаю;
             Во все хотѣлось бы войти!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             И вы на истинномъ пути;
             Не надо только развлекаться.
   

УЧЕНИКЪ.

             Отъ всей души готовъ стараться;
             Но, признаюся, иногда,
             Люблю я лѣтомъ прогуляться;
             Прогулка праздникъ для меня.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ахъ, время улетаетъ скоро!
             Но гдѣ порядокъ -- время споро.
             И мой совѣтъ, безъ дальнихъ думъ,
             Начать съ collegium logiciim.
             Тамъ васъ прошколятъ, промуштруютъ,
             Въ полусапожки зашифруютъ,
             Чтобы, валяя наугадъ,
             Вашъ умъ не брелъ окольными путями,
             А шелъ бы мѣрными стопами
             И все бы дѣлалъ -- (a parte) не впопадъ.
             Потомъ на практику укажутъ
             И вамъ, какъ дважды-два, докажутъ,
             Что въ словѣ, въ дѣлѣ, и во всемъ.
             Гдѣ надо дѣйствовать умомъ,
             Довольно знать одни пріемы;
             Что намъ послушны аксіомы,
             Какъ по командѣ пьютъ, ѣдятъ:
             Разъ! два! и ходятъ и стоятъ.
             Конечно фабрика мышленья
             Имѣетъ сходство со станкомъ,
             Гдѣ ткачъ, невидимымъ толчкомъ,
             Приводитъ машину въ движенье
             И, тьмой невидимыхъ связей,
             Связуя тысячи нитей,
             Любыя тканья производитъ;
             Но вотъ, философъ самъ приходитъ;
             Онъ говоритъ: вотъ такъ и такъ;
             Сомнѣнья нѣтъ; изъ двухъ выходитъ,
             Что третье также будетъ такъ;
             А если третье такъ, то тоже
             И дальше выйдетъ изъ того же;
             Не будь же первыхъ двухъ, тогда
             Не бытъ и двумъ послѣ длимъ никогда.
             Понятно. Школьники педанта прославляютъ,
             А все въ ткачи не попадаютъ!
             Живое изучивъ, чтобъ объяснить, начнутъ
             Съ того, что выжмутъ духъ изъ тѣла.
             Потомъ, по ниточкѣ, всѣ части разберутъ;
             Бездѣлки, связи лишь не будетъ, что за дѣло!
             И это -- право, стыдъ и смѣхъ,
             Kncheiresin naturae химіей зовется,
             И вотъ, шалунья, какъ на грѣхъ,
             Сама же надъ собой смѣется.
   

УЧЕНИКЪ.

             Все это какъ-то мнѣ темно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             Яснѣй покажется оно,
             Когда классифицировать начнете
             И синтезомъ къ анализу придете.
   

УЧЕНИКЪ.

             Ну, право же, кажись, въ умѣ моемъ
             Все мельницей пошло ходить кругомъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Потомъ на помощь призовите
             Науку важно разсуждать,
             О томъ, чего нельзя понять,
             И метафизику прилежнѣй изучите!
             Во все, что дико и темно,
             Глубокомысленно вникайте,
             А что въ башку не лѣзетъ, то
             Удачнымъ словомъ разрѣшайте;
             Вотъ это главное. Потомъ
             Съ порядка, съ точности начните
             И ежедневно, со звонкомъ,
             Пять разъ на лекцію ходите.
             А если съ вечера прочесть.
             Что господинъ профессоръ скажетъ
             И что въ учебной книгѣ есть,
             То лекціей онъ вамъ докажетъ,
             Что онъ, ни болѣе, ни меньше не сказалъ;
             А потому уроками займитесь
             И до того въ писаньи изощритесь,
             Какъ будто бъ самъ Виргилій диктовалъ!
   

УЧЕНИКЪ.

             О, за письмомъ не станетъ дѣло;
             Что самъ попишешь, то съ собой
             Несешь, какъ собственность, домой,
             И, стало быть, ручаюсь смѣло!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Но изберите жь факультетъ.
   

УЧЕНИКЪ.

             Къ правамъ во мнѣ охоты нѣтъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И въ этомъ васъ не обвиняю:
             Наука эта такова!
             Я самъ законы и права
             Наслѣдственной болѣзнію считаю.
             Права! они, изъ рода въ родъ,
             Отъ одного къ другому переходятъ
             И, дѣйствуя наоборотъ,
             Забавное явленье производятъ;
             Тутъ льгота намъ становится ярмомъ,
             Разумность -- глупостью, благодѣянье -- зломъ.
             И горе же тебѣ, что ты явился
             Не пращуромъ, а правнукомъ на свѣтъ;
             Права, съ которыми родимся,
             О нихъ и знать не хочетъ гордый свѣтъ!
   

УЧЕНИКЪ.

             Вы поселили отвращенье
             Во мнѣ къ законамъ и нравамъ.
             Вотъ къ философія влеченье
             Имѣю я, коль не противно вамъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ввести боюся въ заблужденье!
             Наукъ наука; но изъ ней
             Такъ много гибельныхъ связей
             И яду скрытаго, что если разберете,
             Того въ иной аптекѣ не найдете.
             Тутъ лучшее: избравши одного
             Философа, и вѣровать въ него;
             Что онъ сказалъ, какъ бы сказали сами!
             А главное, держитеся словамъ:
             Тогда вы вѣрными вратами
             Войдете въ вожделенный храмъ.
   

УЧЕНИКЪ.

             Да надо жь быть понятно съ словами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Лишь черезчуръ не надо строго брать!
             Гдѣ смысла нѣтъ, тамъ къ стати слово
             На выручку всегда готово.
             Словами можно убѣждать,
             Изъ словъ системы составлять,
             Словами важный споръ подымешь,
             Отъ слова буквы не отымешь.
   

УЧЕНИКЪ.

             Простите, васъ я задержалъ....
             Но кстати, я бы знать желалъ
             О медицинѣ ваше мнѣнье.
             Три года курсъ! и надобно терпѣнье
             Его пройти, а время такъ идетъ,
             Что радъ хотя на шагъ подвинуться впередъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (въ сторону).

             Мнѣ надоѣла сушь: я маску оставляю
             И, чортомъ-чортъ, въ свои права вступаю.

(Ученику.)

             Къ наукѣ этой путь прямой:
             Узнайте малый свѣтъ, вотритеся въ большой,
             Поймите тутъ, что знаніе безплодно;
             Понявъ, оставите въ покоѣ остальной,
             Чтобы все шло какъ публикѣ угодно!
             Увѣренность, снаровка въ Свѣтѣ жить,
             Снаровка на лету ловить
             Случайности мгновенья,
             Вотъ ключъ къ общественному мнѣнью,
             И женщины -- тутъ сущій кладъ!
             Вы стройны, не дурны собою,
             И потому, особенно весною,
             Вы ихъ лечите заурядъ,
             Отъ всякія недуги и причины:
             Подъ видомъ разныя личины,
             Но силой зелья одного,
             Лечите заразъ, отъ всего.
             А чтобъ избѣгнуть нареканья,
             Вамъ надобно себя титуломъ оградить,
             И набожно, до времени, таить,
             Подъ видомъ скромности, нескромныя желанья.
             А тамъ хоть въ дюжину влюбитеся потомъ
             И эту дюжину считайте нипочемъ!
             Начните быть смѣлѣе, ловко
             Умѣйте, съ пульсомъ, ручку жать
             И, пламенно взглянувши на плутовку,
             Попробуйте подчасъ се обнять,
             Чтобъ справиться, не давитъ ли шнуровка?
             И вы увидите, какую черезъ годъ
             Такая практика вамъ пользу принесетъ.
   

УЧЕНИКЪ.

             Вотъ это такъ; причина тутъ видна,
             И лекцію я слушалъ не напрасно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Теорія, любезный мой, скучна,
             А жизни дерево -- цвѣтисто и прекрасно.
   

УЧЕНИКЪ.

             Я слушаю -- и, право, какъ во снѣ!
             Чтобы подробнѣй объясниться,
             Просилъ бы я, позволить мнѣ
             Еще когда нибудь явиться.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Охотно.
   

УЧЕНИКЪ.

                                 И еще одна
             До васъ есть просьба у меня:
             Хоть строчкой мой альбомъ почтите;
             Какъ милости прошу, не откажите.

(Подаетъ ему альбомъ.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Весьма охотно.

(Пишетъ и возвращаетъ альбомъ.)

УЧЕНИКЪ (читаетъ).

             Eritis sicut Deus scienles bonum et malum.

(Почтительно закрываетъ альбомъ, раскланивается и уходить.)

МЕФИСТОФЕЛЬ (одинъ)

             Держась сказанію прабабушки; лай срокъ,
             Съ богоподобіемъ простишься ты, дружокъ!

(Входитъ Фаустъ.)

   

МЕФИСТОФЕЛЬ и ФАУСТЪ

ФАУСТЪ.

             Куда же мы?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Какъ хочешь. Мой совѣтъ:
             Передъ большомъ, сначала въ малый свѣтъ;
             При этомъ, можемъ подъ рукою
             Пріятное съ полезнымъ согласить.
   

ФАУСТЪ.

             Но мнѣ, клянуся бородою,
             Недостаетъ умѣнья съ свѣтѣ жить.
             Я этой грамоты не знаю,
             Да, признаюсь, и прежде не знавалъ:
             И робокъ я всегда бывалъ,
             И при людяхъ, въ своихъ глазахъ теряю.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Самонадѣянностъ за правило возьми,
             И ты поймешь -- умѣнье жить съ людьми.
   

ФАУСТЪ.

             Да гдѣ же лошади, карета и прислуга?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Найдется все для истиннаго друга!
             Смотри, мнѣ стоитъ развернуть
             Пошире плащъ -- и только много
             Ты клади не беря въ дорогу,
             Такъ намъ открытъ воздушный путь:
             Отъ всякаго труда могу тебя избавить
             И -- съ новымъ поприщемъ имѣю честь поздравить!
   

ПОГРЕБЪ АУЕРБАХА ВТЬ ЛЕЙПЦИГѢ.

Сходка разгульной молодежи.

ФРОШЪ.

             Не пьютъ? не хохочутъ? ей, пьяныя рожи!
             Что носъ повѣсили? на что это похоже'!
             Орутъ, бывало, что слышно на улицѣ,
             А тутъ, словно мокрыя курицы!
   

БРАНДЕРЪ.

             Ори себѣ, зависитъ отъ тебя;
             Ты хоть бы глупостью сегодня угостилъ....
   

ФРОШЪ (выливаетъ ему на голову стаканъ вина).

             Да, вотъ тебѣ!
   

БРАНДЕРЪ.

                                 Свиньей свинья!
   

ФРОШЪ.

             Какъ быть! когда о томъ просилъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Кто ссорится, за дверь того!

(Кричитъ.)

             За круговую, ей! ну, пейте и орите!

(Поетъ.)

             Кто держитъ, кто хранитъ на славу....
   

АЛЬТМАЙЕРЬ.

             Ай, уши, уши пощадите!
             Мнѣ лысый уши заложилъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Да басъ прямой лишь тѣмъ и узнается,
             Когда какъ громъ со сводовъ отдается.
   

ФРОШЪ.

             Ну, да, за дверь, кто глупо подшутилъ!

(Поетъ.)

             Кто держитъ....
   

АЛЬТМАЙКРЪ (поетъ).

                                 Кто хранитъ на славу....
   

ФРОШЪ.

             Ну, глотки спѣлись, начинай!

(Поетъ.)

             Кто держитъ, кто хранитъ на славу,
             Святую римскую державу?
   

БРАНДЕРЪ.

             Дрянная пѣснь! другую подавай!
             Въ пѣньѣ политики не надо:
             Политика -- присяжныхъ душъ отрада!
             Молиться бы вамъ Богу каждый часъ,
             Что царствами не надѣлилъ онъ васъ!
             И я судьбѣ немало тѣмъ обязанъ.
             Что ни къ женѣ, ни къ трону не привязанъ;
             Но если намъ безъ паны быть нельзя,
             Пусть папой тотъ провозгласитъ себя,
             Кто качества его прямыя знаетъ...
             И такъ, кто папа, тотъ и начинаетъ!
   

ФРОШЪ (поетъ).

             Сударыня-ласточка, на небо взвейся, несися,
             Голубушкѣ-любушкѣ тысячу разъ поклонися!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Не нужно любушки! не надо ей поклону!
   

ФРОШЪ.

             Поклонъ голубушкѣ! не то задамъ трезвону!

(Поетъ.)

                       Настежъ дверь! ночной порой,
                       Настежь дверь! любезный мой.
                                 Свѣтъ на дворъ,
                                 Двери на запоръ!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Да, прославляй, хвали ее и пой!
             Подъ пору ей, не мы, а домовой.
             Купался я, признаться, въ этой лужѣ,
             И проведетъ она тебя не хуже;
             Пускай козла -- когда подъ куражомъ,
             Съ попойки курцъ-галопомъ скачетъ
             И куртизанятъ ей бочкомъ --
             Пускай козла негодная дурачить!
             А отъ меня, ей вотъ какой поклонъ:
             Каменьями всѣ стекла вонъ!
   

БРАНДЕРЪ (ударяя по столу).

             Silentium! любви я цѣну знаю!
             Возлюбленныхъ люблю и уважаю,
             Хоть, къ счастію, сямъ вовсе не любимъ;
             Да и влюбленнымъ подобаетъ
             Хвала и честь, коль съ нами засѣдаютъ.
             Прислушайте! изъ уваженья къ нимъ,
             Вотъ пѣсенка новѣйшаго покроя;
             Но чуръ -- дружнѣй припѣвъ за мною!

(Поетъ.)

                       Въ подвалѣ крыса завелась,
                       Все сыръ да масло ѣла,
                       Большимъ брюшкомъ обзавелась,
                       Какъ патеръ ожирѣла.
                       Кухарка мышьяку дала:
                       Имъ крыса такъ объѣлась,
                       Что въ тотъ же часъ она слегла,
                       Какъ будтобъ ей хотѣлось!
   

ВСѢ.

                       Какъ будтобъ ей хотѣлось!
   

БРАНДЕРЪ.

                       Не въ мочь лежать; она бѣжитъ
                       И пьетъ изъ каждой лужи,
                       Скребетъ, кусается, визжитъ;
                       Но ей что часъ, то хуже!
                       Прыгнула въ страхѣ разъ, другой,
                       Но пуще разгорѣлась;
                       Кухарка въ радости большой,
                       Какъ будтобъ ей хотѣлось!
   

ВСѢ.

                       Какъ будтобъ ей хотѣлось!
   

БРАНДЕРЪ.

                       Дала послѣдняго скачка,
                       И навзничь повалилась --
                       Ага! и съ смѣхомъ за бока
                       Кухарка ухватилась.
                       Тормашки крыса подняла;
                       Недолго повертѣлась --
                       Прыгунья душу отдала,
                       Какъ будто бъ ей хотѣлось 1
   

ВСѢ.

                       Какъ будто бъ ей хотѣлось!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Какъ счастливы! вотъ новая забота --
             Бѣдняжекъ отравлять мышей!
             Ловите крысъ! полезная работа.
   

БРАНДЕРЪ.

             Такъ мыши здравствуютъ, по милости твоей?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ

             Плѣшивому не вчужѣ больно;
             Недаромъ крысъ бѣдняжками зоветъ!
             Въ раздутой крысѣ онъ невольно
             Свое подобіе живое узнаетъ.
   

ТѢ ЖЕ, ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Чтобъ зналъ, какъ жизнь инымъ дается
             И какъ легко на свѣтѣ имъ живется,
             Мы къ ихъ кружку разгульному примкнемъ:
             Здѣсь празднуютъ они, мои ребята,
             Гонялся за остренькимъ словцомъ,
             Какъ за хвостомъ гоняются котята.
             Что день, то пиръ! довольные судьбой,
             Довольны всѣмъ, а болѣе собой.
             И лишь вина бы доставало
             Да вѣрилъ погребщикъ, такъ имъ и горя мало!
   

БРАНДЕРЪ.

             Пріѣзжіе! ручаюсь головой!
             Замѣтно по всему: по платью, по фигурѣ.
   

ФРОШЪ

             Ты нравъ! нашъ Лейпцигъ городокъ --
             Другой Парижъ въ миніатюрѣ
             И служитъ образцомъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

                                           Ты думаешь?
   

ФРОШЪ.

                                                               Дай срокъ!
             Я дипломатъ и дѣло понимаю.
             Пусть подопьютъ; тогда я вмигъ
             Вето подноготную узнаю....
             Но, кажется, они не изъ простыхъ.
   

БРАНДЕРЪ.

             За торгашей ихъ принимаю.
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Какъ знать....
   

ФРОШЪ.

                                 Поддѣну же я ихъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (тихо Фаусту).

             Народецъ дьявола не чуетъ!
             На шею сядь, онъ и тогда
             Нечистаго по своему толкуетъ.
   

ФАУСТЪ.

             Мое почтенье, господа!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Кружокъ нашъ тѣмъ же отвѣчаетъ,

(Смотря искоса на Мефистофеля, тихо Фрошу.)

             Смотри, никакъ вонъ тотъ хромаетъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Мы выпьемъ съ вами заодно?
             Вѣдь, говорятъ, пріятная бесѣда
             Сдобряетъ кислое вино?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ (указывая на Фауста).

             Спросили бы объ этомъ у сосѣда.
   

ФРОШЪ.

             Недаромъ вы такъ рано поднялись;
             А съ нашимъ дурнемъ вы, дорогой, не сошлись?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             На станціи его мы повстрѣчали,
             И пили съ намъ, а долго разсуждали:
             О братцахъ, о друзьяхъ онъ много толковалъ
             И -- по поклону всѣмъ и каждому послалъ.

(Кланяется каждому.)

АЛЬТМАЙЕРЪ (тихо Фрошу),

             Что взялъ?
   

ЗИБЕЛЬ (Альтмайеру).

                                 Да онъ, братъ, штука!
   

ФРОШЪ.

             А вотъ постой....
   

ЗИБЕЛЬ.

                                 Смотри, впередъ наука!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ушами, кажется, своими,
             Я слышалъ хоромъ голоса;
             А хоръ, подъ сводами такими,
             Должно быть, просто, чудеса!
   

ФРОШЪ.

             Вы виртуозъ? зачѣмъ же стало?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Охота есть, да толку мало.
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             А ну-ка пѣсню....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Сто, когда хотите!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Да только новую, смотрите,
             Чтобы съ иголочка была!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Мы изъ Испаніи недавно,
             Отчизны пѣсень и вина.

(Поетъ.)

                       Жила-была старуха,
                       У ней была блоха....
   

ФРОШЪ (прерывая его).

             Блоха! да это презабавно.
             Лишь не кусалась бы она.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (поетъ).

                       Живетъ себѣ старуха,
                       Гоститъ у ней блоха;
                       Блоха милѣй старухѣ,
                       Чѣмъ дѣтки и сноха.
                       Зоветъ она портнаго:
                       Поди-ка ты, болванъ,
                       Для гостя дорогого
                       Сшей бархатный кафтанъ!..
   

БРАНДЕРЪ (прерывая его).

             Портному-то, пожалуйста, внушите,
             Чтобы кафтанъ не рѣзалъ въ рукавахъ;
             Да головой поплатится, скажите,
             Коль будутъ складки на штанахъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (поетъ).

                       Вотъ по послѣдней модѣ
                       Блоха наряжена,
                       И полная свобода
                       Въ хозяйствѣ ей дана;
                       Она родню сзываетъ,
                       Все ставятъ на своемъ
                       И домомъ управляетъ,
                       Какъ собственнымъ добромъ.
   
                       По дѣткамъ блохи скачутъ,
                       Кусаясь до костей,
                       А дѣтки чуть не плачутъ,
                       Не смѣя гнать гостей;
                       И тронуть-то боятся,
                       Не то, чтобы ихъ бить --
                       А мы, кто сталь кусаться,
                       Сейчасъ давай душить!
   

ХОРЪ.

                       А мы, кто сталъ кусаться,
                       Сейчасъ давай душить!
   

ФРОШЬ.

             Браво! брависсимо! браво!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Пускай про это блохи знаютъ.
   

БРАНДЕРЪ.

             И гости на-усъ намотаютъ.
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Да здравствуютъ свобода и вино!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И мы, въ честь вольности, стаканъ бы осушили,
             Когда бы вина здѣсь немножко лучше были.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Какъ лучше? смѣйте повторить!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Хозяина боюся оскорбить;
             А то бы далъ, какъ знатокамъ,
             Чудеснаго винца отвѣдать вамъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Ручаюсь, коль за этимь стало!
   

ФРОШЪ.

             Идетъ! но съ тѣмъ, чтобъ отвѣчала
             И порція вину -- да, знайте,
             Изъ малости не стану рта марать:
             Ужь если я примуся разсуждать,
             Мнѣ цѣликомъ боченокъ подавайте!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ (тихо).

             Я угадалъ! и по чутью,
             Въ нихъ нижне-рейнцевъ узнаю.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Теперь буравъ мнѣ одолжите.
   

БРАНДЕРЪ.

             У васъ не бочка же съ собой?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ (идетъ въ уголъ и приноситъ снаряды въ корзинѣ).

             Вотъ и снаряды подъ рукой.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (отъискавъ буравъ, Фрошу).

             Какого вы вина хотите?
   

ФРОШЪ.

             Да вы не всѣхъ же навезли.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Увидимъ, только назовите.
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             У этого ужь слюнки потекли.
   

ФРОШЪ.

             Коль такъ, рейнвейну я желаю:
             Дары отечества всему предпочитаю!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Для пробокъ воску бы --

(Буравитъ на краю стола, гдѣ сидитъ Фрошъ, и затыкаетъ воскомъ.)

АЛЬТМАЙЕРЪ.

                                 Я бьюся объ закладъ,
             Вы шутите, да только не впопадъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Брандеръ).

             А вамъ?
   

БРАНДЕРЪ.

                                 Люблю шампанское вино,
             Холодное, чтобъ искрилось оно.

(Mефистофель буравитъ и затыкаетъ дырья воскомъ.)

             Мы о другихъ обидно судимъ,
             А дорожимъ чужимъ добромъ:
             И то сказать, французовъ мы не любимъ,
             А вина ихъ всегда охотно пьемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Зибелю).

             А вы?
   

ЗИБЕЛЬ.

                       Я кислаго, признаться, не терплю,
             И потому изъ сладкихъ попрошу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ я могу токайскимъ услужить.

(Обращается къ Альтмайеру.)

             А вамъ?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

                                 Смѣетесь вы надъ нами?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Съ такими важными гостями
             Опасно было бы шутить:
             Какимъ виномъ могу служить,
             По вкусу, сами назначайте!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Любымъ! лишь поскорѣй давайте!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Виноградъ на лозѣ,
                                 Какъ рога на козѣ;
                                 Сухи лозы, соченъ плодъ,
                                 Грозды дерево даетъ.
                       Тайну естества познаніе!
                       Древо древомъ, столъ столомъ,
                       Брызни древостолъ виномъ!
                       Пробки вонъ! теперь вкушайте.

(Всѣ откупориваютъ, подставляютъ стаканы и пьютъ.)

ВСѢ (кромѣ Фауста и Мефистофеля].

             О, влага дивная! о, благодать! о, чудо!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Но чуръ, прольете -- будетъ худо.
   

ВСѢ (пьютъ и поютъ).

                       Славно, братцы, любо намъ,
                       Словно пятистамъ свиньямъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Какъ разгулялось бестіанство!
   

ФАУСТЪ.

             Уйдемъ скорѣй! такое пьянство,
             Мнѣ гадко....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Вотъ оно, свободы торжество!
   

ФАУСТЪ.

             Уйдемъ! нашелъ кого дурачить....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А вотъ теперь то ихъ скотство
             Себя вполнѣ и обозначитъ.
   
   ЗИБЕЛЬ (неосторожно пьетъ, вино проливается и вспыхиваетъ пламенемъ).
             Огонь! горю! нѣтъ силъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (заговаривая пламя).

             Смирись, знакомая стихія!

(Обращаясь къ Зибело.)

             На этотъ разъ я только пошутилъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Онъ пошутилъ! Вы кто такіе,
             Что вздумали морочить насъ?
   

ФРОШЪ.

             Посмѣй еще, такъ мы проучимъ васъ!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ (тихо товарищамъ).

             По мнѣ бы, лучше разойтись.
   

ЗИБЕЛЬ.

             Мы вамъ не мальчики дались
             На фокусы....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Молчи, пивной котелъ!
   

ЗИБЕЛЬ.

             Еще ругается! хромая тварь, оселъ!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Не дать ли имъ убраться потихоньку?
   

БРАНДЕРЪ (подымая кулаки).

             Постой же, я задамъ имъ гонку!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ
(между тѣмъ, откупориваетъ еще разъ; вмѣсто вина вспыхиваетъ пламя и обдаетъ его).

             Горю! горю!
   

ЗИБЕЛЬ.

                                 Дружнѣй! ко мнѣ! сюда!
             Душить его! надъ чортомъ пѣть суда!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (торжественно).

             Ложь! за это вамъ
             Быть не по мѣстамъ --
             Будьте здѣсь и тамъ!

(Мѣняются мѣстами и въ удивленіи смотрятъ другъ на друга.)

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Луга! сады! то правда или грезы!
   

ФРОШЪ

             И виноградники!
   

ЗИБЕЛЬ.

                                 И грозды подъ рукой!
   

БРАНДЕРЪ.

             Подъ этой зеленью густой
             Какой цвѣтникъ! какія лозы!

(Схватываетъ Зибеля за носъ. Другіе, поднимая ножи, дѣлаютъ тоже.)

          МЕФИСТОФЕЛЬ (торжественно)

             Сними, заблужденье, повязку съ очей,
             И знайте, какъ чортъ угощаетъ друзей!

(Исчезаетъ съ Фаустомъ; прочіе отступаютъ другъ отъ друга.)

ЗИБЕЛЬ.

             Какъ?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

                       Что?
   

ФРОШЪ (Альтмайеру).

                                 И носъ еще съ тобою?
   

БРАНДЕРЪ (Зибелю).

             А я, я твой въ рукѣ держалъ?
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

                       Ударъ по жиламъ пробѣжалъ,
                       Я ногъ не слышу подъ собою!
   

ФРОШЪ.

             Да гдѣ же онъ? что сталося съ виномъ?
   

ЗИБЕЛЪ.

             Бѣжать за ними не охота,
             А то бы взялъ его живьемъ!
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Я видѣлъ, какъ онъ за ворота
             На бочкѣ выѣхалъ верхомъ.

(Садится.)

             Вотъ былъ родникъ! вотъ было наслажденье!
   

БРАНДЕРЪ.

             Да какъ же виноградъ ему дался?
   

ЗИБЕЛЬ

             Все было ложь, обманъ и заблужденье!
   

ФРОШЪ.

             Однако, пили мы, и въ этомъ нѣтъ сомнѣнья.
   

АЛЬТМАЙЕРЪ.

             Поди, теперь, не вѣруй въ чудеса!
   

КУХНЯ ВѢДЬМЫ.

Надъ огнемъ большой котелъ, на низенькомъ очагѣ. Подлѣ него морская кошка снимаетъ пѣну и не даетъ жидкости бѣжать черезъ край. Возлѣ нее морской котъ съ котятами грѣютъ лапы. Въ парахъ, надъ котломъ, мелькаютъ чудовищные образы. Потолокъ и стѣны увѣшаны волшебною утварью.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ.

             И въ этотъ омутъ сумасбродства
             Ты, не спросясь, привелъ меня?
             И что за глупость, за уродство
             Хотѣть и думать, чтобы я
             Искалъ у вѣдьмы исцѣленья!
             Вся эта вздорная, нелѣпая стряпня
             Вселяетъ только отвращенье.
             И ничего-то ты не выдумалъ умнѣй,
             Чтобъ сбросить мнѣ десятокъ лѣтъ съ костей?
             Такъ я -- увы!-- надѣялся безплодно
             На жизненный, спасительный елей!
             Природа, думалъ я, иль геній благородный...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Свой вздоръ ты заключилъ умно;
             Но средство есть еще другое,
             Да жаль, дешевое, простое,
             Оно въ курьёзную тетрадь занесено
             И тамъ отмѣчено особою графою.
   

ФАУСТЪ.

             Я знать хочу!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Да вотъ оно:
             Не надо тутъ ни заклинаній,
             Ни денегъ, ни врачебныхъ знаній;
             Ступай въ деревню, землю рой,
             Въ кругъ тѣсный заключися духомъ,
             Живи не головой, а брюхомъ,
             И со скотами, за сохой,
             Доволенъ будь въ безвѣстной долѣ;
             Питайся пищею простой,
             Да не считай за грѣхъ, порой,
             Самъ удобрять для жатвы поле;
             Вотъ сродство лучшее, замѣть,
             На много лѣтъ помолодѣть.
   

ФАУСТЪ

             Я не привыкъ съ сохой возиться,
             Не склоненъ къ сельской тишинѣ,
             И жизнь такая не по мнѣ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ надо къ вѣдьмѣ обратиться.
   

ФАУСТЪ.

             А самъ не смастеришь питья,
             И именно старуха тутъ нужна?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Прекрасное для чорта развлеченье!
             Со знаніемъ тутъ надобно терпѣнье;
             Я, между тѣмъ, скорѣй готовъ
             Построить тысячу мостовъ!
             Лишь время тонкому броженью
             И вкусъ и крѣпость придаетъ,
             И только то ростетъ съ лѣтами,
             Что умъ спокойныи создаетъ.
             Знакомъ я, правда, съ чудесами,
             И имъ училъ никто другой, какъ я,
             А не могу сварить чудеснаго питья.

(Увидѣвъ звѣрей.)

             Какая милая семья!
             И вотъ служанка, вотъ слуга.

(Обращаясь къ звѣрямъ.)

             А что, хозяйки дома нѣтъ?
   

ЗВѢРИ.

                       Не докончила обѣдъ,
                       Осѣдлала метлу,
                       Ускакала въ трубу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А долго ей въ гостяхъ сидѣть?
   

ЗВѢРИ.

             Покуда лапки будемъ грѣть.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (обращаясь къ Фаусту).

             Ты какъ звѣрятъ изволить находить?
   

ФАУСТЪ.

             Да отвратительны, какъ только могутъ быть 1
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А самъ отъ нихъ въ восторгъ я,
             Бесѣда съ ними страсть моя!

(Обращаясь къ звѣрямъ.)

             Ну, куклы чортовы, скажите,
             Вы что тугъ у огня творите?
   

ЗВѢРИ.

             Да супъ для бѣдныхъ изъ костей.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Такъ много жь будетъ здѣсь гостей.
   

КОТЪ (ласкаясь къ Мефистофелю).

             Ты игрокъ, и я игрокъ,
             Оба глупы, все не впрокъ;
             Бѣденъ я, и плачу!
             А буду я богаче,
             Такъ буду и умнѣй.
             Съиграемъ же скорѣй!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             За счастье бъ эта тварь почла.
             Когда бы хоть въ лото она съиграть могла.

(Котята, играя, подкатываютъ стеклянный шаръ.)

КОТЪ.

             Вотъ онъ, вотъ онъ, шаръ земной!
             Неизмѣнной чередой
             Вверхъ и внизъ снуется;
             Онъ стеклянный, пусть внутри,
             Вотъ, смотри,
             Съ чѣмъ нибудь столкнется,
             Мигомъ разобьется!
   
             Тутъ звенитъ,
             Тамъ блеститъ,
             Чудо какъ живется!
                       Чудный твой
                       Шаръ земной
                       Будетъ черепками;
                       Онъ пустой,
                       Милый мой;
                       Смерть не за горами!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Зачѣмъ вамъ сито?
   

КОТЪ.

                       Въ это сито
                       Все открыто.

(Снимаетъ сито и подбѣгаетъ съ нимъ къ старой кошкѣ.)

                       Глянь-ка, старуха,
                       Кто это тутъ,
                       Воръ или муха,
                       Сычъ или плутъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             На что горшокъ?
   

КОТЪ и КОШКА.

                       На что намъ сито и горшокъ?
                       Ахъ, онъ мѣшокъ!
                       Въ такихъ вещахъ,
                       Подумать страхъ,
                       Не знаетъ толку, образина!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Молчать, нелѣпая скотина!
   

КОТЪ.

             Не знаешь ты толку, такъ лучше смирись,
             Займися метелкой и въ кресла садись!

(Усаживаетъ Мефистофедя въ кресло.)

ФАУСТЪ
(который уже нѣкоторое время стоялъ передъ зеркаломъ, то подходить, то отходитъ отъ него).

             Возможно ли? небесное видѣнье!
             Неси мнѣ, любовь, быстрѣй мечты,
             Летимъ, летимъ въ объятья красоты!
             И зеркало могло изобразить творенье
             Столь совершенное,? Созданія вѣнецъ,
             Прекрасной женщины чистѣйшій образецъ!
             Я приближаюся -- его туманъ скрываетъ,
             Я отступилъ -- и онъ свѣтлѣе сталь,
             И вотъ опять какъ будто исчезаетъ....
             Блаженства и любви высокій идеалъ,
             Къ тебѣ -- увы!-- стремлюся я напрасно!
             И женщина, возможно ль, такъ прекрасна?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ну да; нельзя же наконецъ,
             Чтобъ шестидневнаго созданія вѣнецъ
             И Еввы дщерь имѣла видъ несчастный.
             Любуйся досыта поддѣльной красотой,
             Покуда я съ живой не подоспѣю,
             И ужъ недаромъ тотъ похвастаетъ судьбой,
             Кто назоветъ ее возлюбленной своею.

(Фаустъ продолжаетъ смотрѣть въ зеркало. Мефистофель, потягиваясь на крестахъ, играетъ метлой.)

             Вотъ мой престолъ! вотъ мой народъ!
             Я скиптръ держу вѣнца недостаетъ.

(Звѣри, въ суетахъ и съ большимъ крикомъ, подбѣгаютъ къ нему съ вѣнцомъ.)

ЗВѢРИ.

                       Ну, будь молодецъ,
                       Да потомъ и кровью,
                       Склей намъ вѣнецъ!

(Оброненный ими вѣнецъ разламывается.)

                       Мы стонемъ и плачемъ,
                       Визжимъ и оремъ,
                       Смѣемся и пляшемъ
                       И риѳмы плетемъ.
   

ФАУСТЪ (противъ зеркала).

             Разсудокъ мнѣ какъ будто измѣняетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (указывая на звѣрей).

             Да и меня тошнить, признаться, начинаетъ.
   

ЗВѢРИ.

                       А если придется,
                       И намъ улыбнется
                       Фортуна на насъ,
                       Такъ тотчасъ и мысли родятся у насъ!
   

ФАУСТЪ (все еще передъ зеркаломъ).

             Горитъ вся внутренность моя...
             Уйдемъ, покуда въ силахъ я!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А что жъ, по крайней мѣрѣ это
             Преоткровенные поэты.

(Котелъ, оставленный кошкою, начинаетъ перевивать; пламя увеличивается и бьетъ въ трубу, откуда съ крикомъ влетаетъ вѣдьма.)

ВѢДЬМА.

             Ау, ау! ау, ау!
                                 Проклятый звѣрь!
             И допустить ты это смѣлъ,
             Чтобъ мой котелъ перекипѣлъ?
             Проклятый звѣрь!

(Увидавъ Фауста и Мефистофеля.)

             Что здѣсь за смѣсь?
             Зачѣмъ вы здѣсь?
             Какой васъ песъ
             Сюда занесъ?
             Чтобъ лысый бѣсъ
             Вамъ въ душу влѣзъ!

(Черпаетъ уполовникомъ изъ котла брызжетъ во всѣ стороны пламенемъ. Звѣри визжатъ.)

МЕФИСТОФЕЛЬ
(разбиваетъ метлой горшки и стклянки, вѣдьма съ ужасомъ и въ ярости отступаетъ).

             Вотъ тѣ разъ! вотъ тѣ два!
             Всѣ горшочки, черепочки
             Разлетѣлися въ кусочки --
             Я те, старая корга!
             Что, пугало? сѣдая образина!
             Узнала своего судью и господина?
             Вотъ захочу, такъ мигомъ разобью
             Тебя и всю твою проклятую семью!
             Къ пѣтушьему перу нестало уваженья!
             А куртка красная? И къ курткѣ нѣтъ почтенья?
             Прикажешь мнѣ назваться самому?
             Или моя фигура позабыта?
   

ВѢДЬМА (униженно).

             Простите, господинъ баронъ!
             Двухъ вашихъ вороновъ не вижу и копыта.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             На этотъ разъ тебѣ пардонъ.
             И то сказать, давно съ гобою
             Мы не встрѣчалися нигдѣ;
             А просвѣщеніе, повсюду разлитое,
             Отозвалося и на мнѣ!
             Мои рога, мой хвостъ теперь не въ модѣ,
             И даже говорятъ въ народѣ,
             Что все, чѣмъ и такъ щедро одаренъ,
             Осталося лишь для мужей и женъ,
             И сѣверъ моего не видитъ приведенья;
             Ужь это мнѣ благое просвѣщенье!
             Да вотъ, чтобы ногой себя не обличить,
             Я долженъ былъ ее на вату положить
             И, взявъ примѣръ со знати молодой,
             Хожу теперь съ поддѣльною икрой
   

ВѢДЬМА (въ радости пляшетъ).

             Съ ума сойти готова я:
             Опять онъ здѣсь, голубчикъ-сатана!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Чуръ, именемъ не называть меня!
   

ВѢДЬМА.

             Не называть? а отчего?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Да въ сказки дѣтскія давно
             Оно людьми занесено,
             Хотя я въ этомъ пользы мало.
             Едва людей оставилъ злой,
             Какъ злыхъ гораздо больше стало!
             Я кавалеръ, какъ и другой,
             Такъ пусть, но твоему, барономъ называюсь;
             Я столбовикъ, со знатью знаюсь
             И гербъ имѣю -- вотъ какой!

(Дѣлаетъ неблагопристойное движеніе).

ВѢДЬМА.

             Вотъ, шельма, славно подшутилъ!
             Знать, все такой же, какъ и былъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Фаусту.)

             Замѣть однажды навсегда,
             Какъ надо съ вѣдьмой обращаться,
             Чтобъ вѣдьмы смущались тебя.
   

ВѢДЬМА.

             Ну, что жь къ услугамъ, господа?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Стаканъ извѣстнаго питья!
             Но мнѣ хотѣлось бы, признаться,
             Пріятеля на славу угостить:
             Такъ не угодно ли покрѣпче предложить.
   

ВѢДЬМА.

             Есть у меня бутылка на примѣтѣ,
             И ужь бутылочка, какой
             Вы не найдете въ цѣломъ свѣтѣ --
             Завѣтная, и вони никакой!

(Тихо Мефистофелю.)

             Но если черезчуръ хлебнетъ,
             Такъ, знаете, и дня не проживетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Утѣшься: все сваритъ исправно;
             Ужь у него такой желудокъ славной.

(Въ слухъ.)

             Сомкнись въ кружокъ, слова произнеси
             И полную ему баклагу поднеси!

(Вѣдьма заключается въ кругъ, который обозначаетъ около себя, сопровождая эту продѣлку таинственными тѣлодвиженіями; потомъ собираетъ около себя морскихъ котовъ и котятъ, которые служатъ ей налоемъ и держатъ факелы. Вѣдьма, положивъ за нихъ большую книгу, раскрываетъ ее и дѣлаетъ знакъ Фаусту цодойти къ ней.)

ФАУСТЪ (Мефистофелю).

             Кого же ты морочить захотѣлъ?
             Весь этотъ вздоръ, нелѣпые пріемы,
             Обманъ пошлѣйшій, всѣмъ знакомый,
             Кому еще не надоѣлъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Извѣстно, вздоръ! да такъ, для смѣху
             И въ подражанье докторамъ,
             Старуха пыль въ глаза пускаетъ намъ...
             Ну, что жь? пускай себѣ, потѣха!

(Заставляетъ Фауста вступить въ кругъ.)

ВѢДЬМА
(раскрывъ книгу, начинаетъ декламировать съ видомъ, исполненныхъ таинственности).

                       Смотри, пойми!
                       Сперва возьми
                       И дважды три
                       Учетвери;
                       Очко причти
                       И раздѣли
                       Всѣ двадцать-пять
                       На пятью-пять,
                       И будь богатъ,
                       Чортъ будетъ радъ!
                       Умножь потомъ
                       Чужимъ добромъ:
                       Тогда, въ одинъ пріемъ,
                       Свершится преступленье,
                       И вотъ что мы зовемъ
                       Таблицей умноженья!
   

ФАУСТЪ.

             Въ горячкѣ бредитъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Мудрено
             Въ сей грамотѣ тебѣ добиться смысла;
             Въ ней многое и мнѣ осталося темно,
             И главною тому причиной -- числа.
             Безсмыслица, въ наборѣ красныхъ словъ,
             Таинственна не для однихъ глупцовъ;
             А числа ей ту важность придаютъ,
             Что объ руку съ обманомъ щеголяетъ
             И дважды ложь за правду разглашаетъ;
             Искусство старое! и нынѣ имъ живутъ.
             Какой-то смыслъ, повѣсть какой, и сами
             Привыкли мы соединять съ словами;
             А что намъ до кудрявыхъ словъ?
             И стоитъ ли оспаривать глупцовъ?
   

ВѢДЬМА (продолжаетъ).

                       Напрасное старанье!
                       Свѣтъ истины сокрытъ;
                       Сокрыто поле знанья
                       И въ землю кладъ зарытъ!
                       А кто ему смѣется,
                       Тому и безъ хлопотъ,
                       Безъ горя и заботъ
                       Подъ часъ оно дается.
   

ФАУСТЪ.

             Кого тугъ вѣдьма за носъ водить?
             Мнѣ, право, не понять и словъ;
             Какъ будто хоромъ чушь городятъ
             Сто-сорокъ тысячъ дураковъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Теперь, сивиллушка, намъ зелье подавай
             И чашу нацѣди по самый край!
             Попойка насъ не одолѣетъ;
             На свой беру я это страхъ:
             Пріятель мой въ большихъ чинахъ
             И это дѣло разумѣетъ.
   

ВѢДЬМА
(наливаетъ съ большими церемоніями напитокъ въ чашу; Фаустъ готовится выпить; при поднесеніи ко рту, вспыхиваетъ изъ чаши маленькій огонекъ).

             Раздумье прочь! скорѣе пей!
             Смотри, какъ сердце освѣжится;
             Кто съ дьяволомъ на ты, тотъ маленькихъ чертей
             И ихъ продѣлокъ не боится.

(Фаустъ выпиваетъ. Вѣдьма разрѣшаетъ его выйти изъ круга.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Теперь уйдемъ!
   

ВѢДЬМА.

                                           Всѣхъ благъ! и зелье
             Да будетъ впрокъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Теперь движенье
             Полезно вамъ. Идемъ, идемъ!

(Тихо вѣдьмѣ.)

             Мы на Валпургіи сойдемся.
   

ВѢДЬМА.

             А пѣсенку....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Мы тамъ сочтемся.

(Обращаясь къ Фаусту.)

             Вамъ надо пропотѣть скорѣе,
             Чтобы питья таинственная сила
             Могла проникнуть до костей,
             И тѣмъ сильнѣе насъ плѣнила
             Елена прелестью своей.
             Сперва вы къ лѣни благородной
             Себя пріучите; а тамъ
             Плутишка купидонъ и самъ
             Покажетъ вамъ, какъ онъ по дудкѣ пляшетъ,
             И улыбается, и крылышками машетъ.
   

ФАУСТЪ (смотря въ зеркало).

             Очаровательна! да дай же, наконецъ,
             Хоть разъ еще взглянуть! и мы идемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Нѣтъ, нѣтъ! всѣхъ женщинъ образецъ
             Тебѣ сейчасъ представлю я живьемъ!

(Про себя.)

             Съ такимъ напиткомъ въ животѣ,
             Еленой всякая покажется тебѣ.
   

УЛИЦА.

(ФАУСТЪ, обгоняя МАРГЕРИТУ.)

ФАУСТЪ.

             Какъ хороша! Осмѣлюся спросить,
             Могу я барышнѣ услуги предложить?
   

МАРГЕРИТА.

             Не барышня, во первыхъ, я,
             А во вторыхъ, найду дорогу и одна.

(Поспѣшно уходитъ.)

ФАУСТЪ.

             Какая прелесть! чудо крошка!
             Такой не видывалъ, ей-ей...
             И какъ скромна, хотя немножко
             И пострѣленокъ видѣнъ въ ней.
             Манеры -- просто восхищенье!
             И -- что такъ трудно согласить --
             Полна приличья въ обращеньи
             И будто создана любить!
             Опуститъ глазки, застыдится,
             Дыханье притаить готовъ;
             А взглядъ -- хоть въ ножки поклониться,
             И не. находишь, право, словъ!

(Встрѣчается съ Мефистофелемъ.)

             Достань!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Которую?
   

ФАУСТЪ.

                                                     Вотъ эту.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Она, скажу вамъ, по секрету,
             Къ попу ходила; я стоялъ
             За ширмами, и все узналъ.
             Повѣришь ли, напрасно прогулялась;
             На исповѣдь, все отвѣчала: "нѣтъ",
             И, не подъ силу мнѣ, невинна оказалась.
   

ФАУСТЪ.

             Четырнадцати будетъ лѣтъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Вотъ это дѣльно! господинъ
             Сердечкинъ также разсуждаетъ.
             Послушаешь, такъ онъ одинъ!
             Любой цвѣтокъ своимъ считаетъ
             И думаетъ, коль не сорвалъ,
             Такъ въ общемъ мнѣньи потерялъ.
   

ФАУСТЪ.

             Мой господинъ учитель школьный,
             Я сытъ уроками, довольно!
             И потому, извольте знать.
             Что -- коротко и ясно вамъ сказать --
             Что если милое созданье
             Моимъ не будетъ въ эту ночь,
             Я васъ -- прошу безъ оправданья --
             До полночи сгоняю прочь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Легко сказать, попробуйте на дѣлѣ!
             Никакъ изволите шутить?
             Маѣ надо, мало, двѣ недѣли,
             Чтобъ только случай уловить.
   

ФАУСТЪ.

             Имѣй на сутки я терпѣнья,
             Такую крошку, нѣтъ сомнѣнья,
             Безъ чорта соблазнить берусь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Вы говорите какъ французъ.
             Что пользы тотчасъ насладиться?
             Послушались бы вы меня:
             Гораздо выгоднѣй сперва
             Съ ципленочкомъ немножко повозиться,
             Помять и подготовить такъ,
             Чтобы, какъ въ сказкахъ говорится,
             На диво былъ, и вкусъ и смакъ.
   

ФАУСТЪ.

             Благодарю; я голоденъ и такъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Но шутки прочь. Нелѣпѣе всего
             Въ подобномъ дѣлѣ торопиться;
             Тутъ приступомъ не сдѣлать ничего,
             И надобно за хитрость ухватиться.
   

ФАУСТЪ.

             Да ты потѣшь хотя немножко,
             Достань повязку съ милой ножки
             Иль ленточку съ ея груди!
             Не то, теперь же, проведи
             Въ ея покойчикъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Чтобъ скорѣе
             Истому вашу утолить,
             Могу немного попозднѣе,
             Сегодня же, вамъ этимъ услужить.
   

ФАУСТЪ.

             И мы увидимся?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Ее сосѣдка ждетъ,
             И вы уводитесь не прежде,
             Какъ насъ рѣшительный пробьетъ.
             Межь тѣмъ, вы можете, въ надеждѣ
             Грядущихъ благъ, въ той сферѣ подышать,
             Гдѣ ваша милая изволитъ почивать.
   

ФАУСТЪ.

             Теперь же?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Нѣтъ, я не готовъ.
   

ФАУСТЪ.

             Такъ, между тѣмъ, подарокъ приготовь!

(Уходитъ.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Сейчасъ дарить? ну, будетъ прокъ!
             Когда-то мы знавали,
             Гдѣ клады зарывали;
             Пойти развѣдать, на часокъ.
   

ВЕЧЕРЪ.

Чистенькая комнатка.

МАРГЕРИТА (заплетая косу).

             Хотѣлось бы, однако, знать,
             Кто утромъ встрѣтился со мною?
             Изъ знатныхъ, кажется. И, надобно сказать,
             Ум*ѣетъ обойтись, и не дуренъ собою.
             Будь изъ простыхъ, тотъ не былъ бы такъ смѣлъ;
             А онъ, притомъ, и вѣжливъ быть умѣлъ.

(Уходитъ.)

   

Та же комнатка.

МЕФИСТОФЕЛЬ и ФАУСТЪ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Войди, но тише, въ эту дверь.
   

ФАУСТЪ.

             Прошу, оставь меня теперь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (оглядывая комнатку).

             Не всякая дѣвчонка такъ опрятна.

(Уходить.)

ФАУСТЪ (по нѣкоторомъ размышленіи).

             Такъ вотъ она, въ вечерней тишинѣ,
             Смиренной красоты смиренная обитель!
             Всесильная любовь, проникни въ душу мнѣ,
             Я жду тебя, мой ангелъ-искуситель!
             Въ укромномъ домикѣ, какая чистота --
             Честной души прекраснѣйшее свойство!
             Въ пріютѣ нищеты, какая полнота
             Досужества, порядка и устройства!

(Садится въ старыя кресла.)

             Прими меня, безмолвный стражъ, свидѣтель
             Минувшихъ радостей, печалей и трудовъ,
             Гдѣ дружба, ласка и любовь
             Семейную вѣнчали добродѣтель,
             Гдѣ старшаго совѣтъ былъ младшими почтенъ,
             Наслѣдье бѣдное, -- отцовъ семейный тронь!
             Вотъ здѣсь старикъ, предчувствуя разлуку,
             На Рождество своихъ внучатъ сзывалъ
             И ихъ напутствовалъ, и правнукъ цаловалъ,
             Подъ ёлкой праздничной, его сухую руку!
             Межь ними вижу и тебя,
             Мое прелестное дитя!
             Со мною геній твой хранитель,
             Спокойствія, порядка и труда
             Безукоризненный блюститель!
             Тотъ геній, что всегда съ тобой,
             Что на столѣ салфетку разстилаетъ,
             Сметаетъ пыль заботливой рукой
             И чистое крыльцо пескомъ пересыпаетъ,--
             Честная, добрая рука,
             Тобою хижина во храмъ обращена!
             А здѣсь!

(Поднимаетъ занавѣсъ постели,)

                                           Что предвкушаю я?
             Какимъ блаженствомъ грудь наполнилась моя!
             Природа! здѣсь твоей фантазіи любимой
             Зародышъ былъ когда-то положенъ,
             И въ тишинѣ, тобою же хранимый,
             И выросталъ и развивался онъ.
             Но, мудрая, не вдругъ ты подвигъ совершала,
             И форма красоты въ зародышѣ лежала,
             Какъ цвѣтъ въ зернѣ; какъ утренней зори
             Мерцаніе, она въ младенцѣ отразилась;
             Пора пришла, дитя преобразилось
             И блещетъ красотой, какъ ангелъ во плоти!
             Зачѣмъ я здѣсь? что провело меня?
             Какъ живо чувствую, какъ нѣжно тронутъ я!
             Зачѣмъ пришелъ? кто право далъ тебѣ?
             Ахъ! Фауста я не узнаю въ себѣ!
             То волшебство иль сновидѣнье?
             Неодолимое наитіе любви!
             Томлюся жаждой наслажденья,
             Какъ снѣди, алчу красоты!
             Войди она -- и истины служитель,
             Мыслитель выспренній и мученикъ труда,
             Какъ червь, какъ подлый обольститель,
             Паду къ ея ногамъ, не вѣдая стыда!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (входя).

             Скорѣй! она идетъ сюда.
   

ФАУСТЪ (съ рѣшимостію).

             Сюда не возвращу ея я!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Смотри-ка, для твоей прелестной,
             Какой подарокъ полновѣсной!
             Поставьте въ тканъ; когда прійдетъ,
             Отъ радости ея" ума сойдетъ.
             Я для другой его готовилъ,
             Когда шкатулочку спроворилъ.
             Игрушка. Что жъ! дитя всегда дитя....
   

ФАУСТЪ.

             Не знаю, право....
   

          МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Вы въ сомнѣньи?
             Такъ вотъ другое предложенье:
             Избавьте отъ хлопотъ меня,
             И выйдетъ слѣдствіе такое:
             Вы сбережете вещь и время золотое,

(Ставить шкатулку въ шкапъ и запираетъ его на замокъ.)

             Обдумали? уйдемъ теперь!
             Я за ухомъ чешу, я голову ломаю,
             А вы -- я васъ не понимаю --
             Стоите такъ, какъ будто дверь
             На лекцію была открыта,
             И метафизика, живьемъ,
             Стояла ротъ розиня.... все забыто!
             Уйдемъ, уйдемъ!

(Оба уходятъ.)

   

Та же комнатка.

МАРГЕРИТА (съ фонаремъ).

             Здѣсь какъ-то душно, тяжело....

(Отворяетъ окно.)

             А на дворѣ не слишкомъ-то тепло.
             Какъ странно мнѣ, какъ будто что случилось.
             Ахъ, еслибъ маменька скорѣе воротилась!
             То будто холодно, то броситъ въ жаръ меня;
             А, впрочемъ, я всегда трусихою была.

(Начинаетъ раздѣваться и поетъ.)

                       Жилъ въ Ѳулѣ царь съ подругой;
                       Свой вѣкъ она сочла
                       И, умирая, другу
                       Свой кубокъ отдала.
   
                       Съ нимъ царь не разставался;
                       Онъ пилъ ли на пирахъ,
                       Къ краямъ его касался
                       Съ слезами на глазахъ.
   
                       И, вѣкъ свой доживая,
                       Наслѣдье раздѣлилъ,
                       Все дѣтямъ отдавая,
                       Лишь кубокъ сохранилъ.
   
                       И тамъ, гдѣ домъ старинной
                       Его отцовъ стоялъ,
                       На взморьи, тамъ съ дружиной,
                       Старикъ, онъ пировалъ.
   
                       И пилъ онъ, жизни полный,
                       Послѣдній жизни пылъ!
                       И бросилъ кубокъ въ волны...
                       Въ послѣдній разъ онъ пилъ.
   
                       Пучина поглотила
                       Завѣтный тотъ бокалъ --
                       Царь, вѣрный до могилы,
                       Свой вѣкъ отпировалъ!

(Отпираетъ шкапъ и видитъ шкатулку.)

             Откуда здѣсь шкатулка очутилась?
             Мнѣ помнится, какъ со двора пошла,
             Я этотъ тканъ нарочно заперла.
             Какъ странно! что бы въ ней хранилось?
             Знать, маменькѣ оставили закладъ.
             А вотъ и ключъ. Взглянуть бѣды не будетъ;
             Цѣны отъ этого, конечно, не убудетъ.

(Отворяетъ шкатулку.)

             Ахъ, Боже мой! да это просто кладъ!
             Такихъ вещей мнѣ и не снилось,
             Ихъ и графиня бы надѣть не постыдилась!
             Кому бъ могли принадлежать онѣ?
             Посмотримъ-ка, къ лицу ли будутъ мнѣ?

(Надѣваетъ ожерелье и серьги передъ зеркаломъ.)

             Однѣхъ сережекъ бы довольно!
             Я въ нихъ и та же, да не та.
             Безъ этого, на что и красота
             И молодость? подумаешь невольно,
             Что пользы въ томъ, что молода?
             Изъ жалости похвалятъ иногда,--
             И хороню; да въ этомъ пользы мало.
             Всѣ золотомъ живутъ,
             На золото всѣ бьютъ,
             А насъ, бѣдняжекъ-то, какъ будто не бывало!
   

ПРОГУЛКА.

Фаустъ прохаживается въ задумчивости Къ нему подходитъ Мефистофель.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Клянусь отверженной любовью! сатаной!
             Я поклялся бы хуже....
   

ФАУСТЪ

                                           Что съ тобой?
             Никакъ взбѣсился? право, съ рода
             Такого я невидывадъ урода!
             И что за рожа?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Да, ко всѣмъ чертямъ,
             Не будь я чортомъ самъ,
             Себя послалъ бы....
   

ФАУСТЪ.

                                           Ты рехнулся?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Представь! ну, право, срамъ..
   

ФАУСТЪ.

             Да на кого же ты наткнулся?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                       Вещи старуха-мать увидала,
                       Сама испугалась и дочь напугала.
                       Претонкое, вишь, у ней чутье,
                       Носъ она суетъ во все,
                       Цѣлый день молитвенникъ читаетъ,
                       Поганое духомъ отличаетъ:
                       Вотъ и смекнула, не кстати,
                       Что-де тутъ немного благодати.
                       Дочери она я говоритъ:
                       Господь Богъ насъ втрое наградятъ --
                       Отдадимъ это на доброе дѣло.
                       Гретхенъ надулась, -- спорить не смѣла.
                       Старуха за стряпчимъ: Михей прибѣжалъ,
                       Цѣлый коробъ вздору насказалъ:
                       Людямъ, вишь, не впрокъ нечистое добро,
                       Душу, молъ, изъ тѣла гонитъ оно;
                       А кто, какъ вы, благочестиво судитъ,
                       Тотъ, конечно, въ накладѣ не будетъ.
                       На такой-де, сударыня, предметъ,
                       Благотворительный есть комитетъ;
                       Желудокъ у него, по истинѣ, славный:
                       Онъ и нечистое варить исправно;
                       Однажды всю казну свою поѣлъ,
                       Черезъ часъ опять кушать захотѣлъ.
   

ФАУСТЪ.

             Согласенъ; только твой Михей
             Забылъ жидовъ и визирей.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Сказавъ это, шкатулку взялъ,
             И -- царство небесное имъ завѣщалъ.
   

ФАУСТЪ.

             А Гретхенъ что?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Ее волнуетъ
             Одинъ и тотъ же все вопросъ:
             День цѣлый о вещахъ тоскуетъ,
             А болѣе -- о томъ, кто имъ принесъ.
   

ФАУСТЪ.

             Бѣдняжка! ей не до веселья.
             Ты лучше прежняго достанешь ожерелье!
             Жалѣть не стоитъ же о томъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Намъ все легко, все нипочемъ.
   

ФАУСГЬ.

             Да сдѣлай такъ, чтобъ и начало
             Моимъ желаньямъ отвѣчало --
             Да ну же, ну, ворочайся живѣй,
             А главное -- другой подарокъ поскорѣй!
             Что?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                       Радъ, сударь, стараться.

(Фаустъ уходить.)

             Иной чудакъ, вѣдь надобно признаться,
             Готовъ, чтобы любезной услужить,
             И солнце и луну ни за что заложить!
   

ДОМЪ СОСѢДКИ МАРТЫ

МАРТА (одна).

             Мой мужъ, Господь ему судья,
             Обидѣлъ, бѣдную, меня!
             Одинъ въ большой пустился свѣтъ,
             А до жены я дѣда нѣтъ.
             А я то какъ его любила
             И, видитъ Богъ, ничѣмъ не огорчила!

(Плачетъ.)

             Быть можетъ -- могъ я умереть,
             И хоть бы мнѣ свидѣтельство имѣть!
   

МАРГЕРИТА (входя).

             Сосѣдка!
   

МАРТА.

                                 Гретхенъ, что случилось?
   

МАРГЕРИТА.

             Отъ страху ноги подкосились!
             Насилу духъ перевожу....
             Представь, опятъ шкатулку нахожу
             Въ шкапу своемъ, и вещи въ пей
             Еще прелестнѣй и милѣй!
   

МАРТА.

             Ты матери о томъ не говори.
   

.

             Ахъ, полюбуйся, посмотри!
   

МАРТА.

             О, ты -- счастливое созданье!
   

МАРГЕРИТА.

             Что пользы мнѣ? ни на гулянье,
             Ни въ церковь съ ними не пойдешь
   

МАРТА.

             Оставь-ка ты ихъ здѣсь покуда;
             Часокъ, другой, когда ко мнѣ зайдешь,
             Ты можешь всякій разъ -- и это ужь не худо --
             Ихъ въ четырехъ стѣнахъ покуда надѣвать
             И передъ зеркаломъ, какъ кукла, щеголять;
             А тамъ, при случаѣ, мы будемъ понемножку,
             Сперва булавочку, а послѣ и сережки
             Выказывать другимъ... чтобъ пріучить слегка.
             А мать замѣтитъ -- не бѣда,
             Наскажемъ что нибудь --
   

МАРГЕРИТА.

                                           Все думаю о томъ,
             Кто бъ ихъ принесъ -- тутъ что-то не добромъ.

(Стучатъ.)

             Ахъ, если матушка -- немного погодите.
   

МАРТА (смотри изъ-водъ занавѣски).

             Никакъ чужой. Прошу, взойдите!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (входя)

             У дамъ прощенія прошу,
             Что безъ доклада къ нимъ вложу.

(Почтительно отступаетъ отъ Маргериты, низко ей кланяясь.)

             До Марты Швердъ есть дѣло у меня....
   

МАРТА.

             Къ услугамъ вашимъ. Это я.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (обращаясь къ Мартѣ, тихо).

             Поговорить мнѣ надо съ вами;
             Но я стѣсненъ -- при знатной дамѣ.
             Сударыня! теперь я знаю васъ:
             Зайду въ другой и въ третій разъ.
   

МАРТА (громко).

             Представь же ты себѣ, дитя,
             За знатную считаетъ онъ тебя!
   

МАРГЕРИТА.

             Куда намъ въ знать? ахъ, добрый господинъ,
             Мы люди бѣдные, простые,
             И вещи не мои -- чужія.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Не вещи, не нарядъ одинъ:
             Лицо и взглядъ, осанка, видъ,
             Все въ вашу пользу говоритъ.
   

МАРТА.

             Что скажете?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Душевно бы желалъ
             Вамъ сообщить иныя вѣсти:
             Отъ мужа вамъ поклонъ, и, съ этимъ вмѣстѣ
             Онъ долго жить вамъ приказалъ.
   

МАРТА.

             Онъ умеръ? несравненный другъ!
             О, Боже мой, о, добрый мой супругъ!
   

МАРГЕРИТА.

             Утѣшьтеся....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Я былъ свидѣтелемъ кончины.
   

МАРТА.

             Я неутѣшная вдова!
             Ахъ, смерть его убьетъ меня!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Печаль за радостью, отрада за кручиной.
   

МАРТА.

             Но гдѣ жъ и какъ скончался онъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Чтобы вкусить отрадный, вѣчный сонь,
             Супругъ вашъ въ Падуѣ скончался,
             И тамъ, въ приходѣ нашемъ онъ
             На Божьей нивѣ погребенъ.
   

МАРТА.

             Что жь онъ велѣлъ мнѣ поручить?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             За упокой души его,
             Пятьсотъ обѣдень отслужить;
             А, впрочемъ, больше ничего.
   

МАРТА.

             Другой до устали трудится,
             Другой свой цѣлый вѣкъ постится,
             Чтобы женѣ оставить что нибудь,
             Чтобъ было чѣмъ по смерти вспомянуть;
             А онъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Я искренно жалѣю,
             И самъ онъ тяжело скорбѣлъ
             Надъ горькой участью своею,
             Что ничего оставить не успѣлъ.
   

МАРГЕРИТА.

             Какъ люди-то, подумаешь, несчастны!
             Ахъ, упокой его Творецъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Маргаритѣ).

             Вы такъ добры, вы такъ прекрасны,
             Что вамъ бы тотчасъ подъ вѣнецъ!
   

МАРГЕРИТА.

             О, нѣтъ! и думать безполезно....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Что можетъ быть прелестнѣй васъ!
             Коли не мужъ, такъ сыщется любезный.
   

МАРГЕРИТА.

             Обычая такого нѣтъ у насъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Есть или нѣтъ, объ этомъ не тужите.
   

МАРТА.

             И такъ, прошу же, разскажите.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Не въ бархатѣ, не въ пышномъ домѣ
             Скончался онъ. И предъ концомъ.
             Онъ мнѣ покаялся во всемъ,
             Какъ христіанинъ, на соломѣ.
             Я у него въ ногахъ стоялъ,
             Когда святой отецъ Ипатіи
             Ему отходную читалъ:
             "Я стою гнѣва и проклятій --
             Онъ говорилъ -- я горько заблуждался,
             Я ремесломъ не занимался,
             Жену покинулъ, бросилъ домъ,
             И каюся теперь сердечно въ томъ....
             О, если бы она меня простила!..."
   

МАРТА.

             Я такъ добра, что все забыла.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             "Но, видитъ Богъ, всему виной она,
             И болѣе меня всегда грѣшила!"
   

МАРТА.

             Солгалъ! оклеветалъ меня!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Онъ говорилъ: "Сперва, я жилъ толково.
             Съ дѣтьми, и хлѣбъ ей добывалъ,
             И хлѣбъ въ обширномъ смыслѣ слова,
             А самъ куска спокойно не съѣдалъ!" --
             Но я увѣренъ, пѣть сомнѣнья,
             Въ бреду онъ это говорилъ.
   

МАРТА.

             Мою любовь и попеченья,
             Неблагодарный, онъ забылъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             О, нѣтъ, объ этомъ вспоминая,
             Онъ говорилъ, что, Мальту оставляя,
             О дѣтяхъ и о васъ мололся жарко онъ,
             И былъ за то судьбою награжденъ:
             -- "Турецкое мы судно захватили,
             Сокровища султана были съ нимъ --
             Прибавилъ онъ -- добычу раздѣлили,
             И сто піастровъ мнѣ пришлося съ небольшимъ...."
   

МАРТА.

             Какъ? гдѣ? да кто же ихъ скрываетъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Сударыня! объ этомъ вѣтеръ знаетъ.
             Въ Неаполѣ, однажды, онъ гулялъ
             И милую особу повстрѣчалъ.
             Они сошлось. Она его любила,
             И наконецъ, когда за нимъ ходила,
             Такимъ добромъ умѣла надѣлить,
             Что онъ по гробъ не могъ ее забыть.
   

МАРТА.

             Грабитель собственныхъ дѣтей!
             Отъ гнусной слабости и гибельныхъ страстей
             Его ничто не исцѣлило!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Горбатаго исправитъ лишь могила.
             И, чтобъ сказанье оправдать,
             Себя, какъ видите, онъ не заставилъ ждать.
             На вашемъ мѣстѣ, я бы друга
             Себѣ втораго пріискалъ.
   

МАРТА.

             Ахъ, не найти такого мнѣ супруга,
             Какъ былъ покойный мой -- когда трезовъ бывалъ.
             Но карты, женщины -- вотъ что его губило!
             А будь онъ только не такимъ,
             Я простака сердечно бы любила.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Положимте, что съ небольшимъ
             Иль около, вамъ съ рукъ сходила
             Подобная толика мелочей,
             И онъ не взыскивалъ -- вамъ было
             Грѣшно тужить объ участи своей:
             Колечкомъ съ вами помѣняться
             Готовъ, съ такимъ условіемъ, и я.
   

МАРТА.

             Вы шутите....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (въ сторону).

                                 Теперь пора убраться,
             Не то и къ чорту привязаться
             Она готова, не шутя.

(Обращаясь къ Маргеритѣ.)

             А ваше сердце, если смѣю?...
   

МАРГЕРИТА.

             Я, право, васъ не разумѣю.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (про себя).

             О, милая невинность! о, дитя!

(Раскланиваясь, громко.)

             Мое нижайшее почтеніе.
   

МАРГЕРИТА.

                                                     Прощайте!
   

МАРТА.

             Какъ мнѣ свидѣтельство достать,
             Что умеръ мужъ -- совѣтъ мнѣ дайте;
             Хотѣлось бы о томъ въ газетахъ прочитать,
             Порядокъ я всегда любила,
             Не полагаясь на слова.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Чтобы стоустая молва
             Извѣстіе повсюду разгласила,
             Вамъ двухъ свидѣтелей довольно, для суда;
             И истина всплыветъ предъ цѣлымъ свѣтомъ!
             Я приведу пріятеля сюда.
   

МАРТА.

             Ахъ, да!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                       И барышня не скроется при этомъ?
             Онъ славный малый, не стыдливъ,
             Живетъ въ большомъ кругу и въ свѣтѣ,
             И съ дамами -- особенно учтивъ.
   

МАРГЕРИТА.

             Должна краснѣть...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Ни передъ кѣмъ на свѣтѣ!
   

МАРТА.

             Она придетъ. Господъ мы ждемъ
             Въ моемъ саду, сегодня вечеркомъ.
   

УЛИЦА.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ встрѣчаются,

ФАУСТЪ. /

             Ну, какъ дѣла? идутъ на ладъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Что, загорѣлось? очень радъ.
             А Гретхенъ вы увидите сегодня;
             Къ сосѣдкѣ въ садъ придетъ она.
             Вотъ женщина -- нарочно создана
             Быть переметчицей и сводней!
   

ФАУСТЪ.

             Прекрасно!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Просьба и до насъ....
   

ФАУСТЪ.

             Ну, что жь? услуга за услугу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Свидѣтельство дадимъ сейчасъ,
             Что Марта Швердъ лишилася супруга,
             Что въ Падуѣ, тогда-то, онъ
             На Божьей нивѣ погребенъ.
   

ФАУСТЪ.

             Такъ надобно отправиться туда?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Sancta Simplicitas! да стоитъ ли труда?
   

ФАУСТЪ.

             Пойти на ложь? мнѣ это невозможно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             О, праведникъ! ужели въ первый разъ
             Тебѣ свидѣтельствовать ложно?
             Не ты ли все сокрытое для васъ
             Въ природѣ, въ сердцѣ человѣка,
             Вопросы естества и вѣка
             Самонадѣянно рѣшалъ?
             Не ты ли темныя гаданья
             За непреложный свѣточъ званья,
             Съ челомъ открытымъ выдавалъ?
             А если вникнуть въ сущность дѣла,
             Объ этомъ столько же ты зналъ,
             Какъ и о томъ, что Марта овдовѣла.
   

ФАУСТЪ.

             Ты лжецъ, софистъ, какимъ и былъ всегда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Да, если бы не зналъ, какъ дважды-два,
             Что говорю. Вотъ завтра кто-то станетъ
             Въ любви и вѣрности кого-то увѣрять --
   

ФАУСТЪ.

             Отъ всей души....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Любовь твоя завянетъ.
             А розсказни, которыхъ не понять,
             Про вѣчное двухъ душъ соединенье,
             Про недѣлимое, святое ощущенье,
             И это отъ души?...
   

ФАУСТЪ.

                                           Ну, да!
             Я не притворствую, когда
             Въ пылу, въ порывѣ увлеченья,
             Въ избыткѣ чувствъ, для ихъ сравненья,
             Я имъ названій, словъ ищу,
             И словъ, именъ не нахожу.--
             И если огнь, которымъ я сгараю,
             Небеснымъ, вѣчнымъ называю,
             Такъ развѣ я коварствую и лгу?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А все я правъ.
   

ФАУСТЪ.

                                 И книги въ руки.
             Споръ о словахъ, скучнѣе самой скуки;
             Межъ тѣмъ, на стѣнкѣ заруби
             И легкія мои сегодня пощади;
             Кто хочетъ и языкъ имѣетъ,
             Тотъ правымъ быть всегда съумѣетъ;
             Ты дважды правъ: пришелся по плечу,
             И не хотя, я самъ того хочу.
   

САДЪ СОСѢДКИ МАРТЫ.

МАРГЕРИТА съ ФАУСТОМЪ, МАРТА съ МЕФИСТОФЕЛЕМЪ, попарно и подъ руку, прогуливаются вокругъ сада.

МАРГЕРИТА.

             Вы слишкомъ вѣжливы, я это понимаю;
             Изъ снисхожденія щадите вы меня.
             На свѣтѣ вы чего не испытали -- знаю,
             Что вамъ смѣшна должна казаться я.
             Могу ль, своей бесѣдой несмышленой,
             Занять вниманіе особы просвѣщенной?
   

ФАУСТЪ.

             Да слово только, взглядъ лишь твой
             Дороже мнѣ всей мудрости земной!

(Цалуеть ей руку.)

МАРГЕРИТА.

             Ахъ, что вы? что вамъ за охота
             Такую руку цаловать?
             Вы посмотрите, отъ работы,
             Ее совсѣмъ нельзя узнать.
             Не то, что прежде, -- погрубѣла!
             А все нужда; въ семьѣ не безъ заботъ,
             И маменька всегда хотѣла,
             Чтобъ въ домѣ все....

(Проходятъ мимо.

МАРТА.

                                           Легко ли, отдохнуть
             Намъ некогда, и вы въ разъѣздахъ вѣчно?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Въ иномъ бы мѣстѣ радъ сердечно
             Пожить и долѣе, да надо какъ нибудь
             Копѣйку добывать трудами,
             И радъ не радъ....
   

МАРТА.

                                 Ну, съ молоду оно
             Еще не такъ; но, знаете, съ годами
             Куда какъ тяжело! повѣрить мудрено,
             Что холостяка, иной -- а это зачастую
             Въ нашъ вѣкъ -- ужь дожилъ до сѣдинъ
             И въ гробь глядитъ, а мается одинъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Да, признаюсь, предвидя жизнь такую,
             Я съ ужасомъ встрѣчаю каждый годъ!
   

МАРТА.

             Такъ не мѣшало бы подумать напередъ....

(Проходятъ мимо.)

МАРГЕРИТА.

             Я уступить должна; вѣдь съ вами
             Не угоняешься словами;
             До васъ мнѣ, право, далеко.
             Кто въ свѣтѣ жилъ, тому оно легко;
             Вы такъ умны -- могу ли спорить съ вами?
             Такъ опытны....
   

ФАУСТЪ.

                                           Приходитъ все съ лѣтами;
             Но часто, другъ, тщеславіе умомъ,
             А самолюбіе разумностью зовемъ.
   

МАРГЕРИТА.

             Э, полноте!
   

ФАУСТЪ (разсѣянно).

                                 Душа невинная, простая,
             Никѣмъ не знаема живетъ....
             Святая, -- въ себѣ себя не узнаетъ!
   

МАРГЕРИТА.

             Я помышлять о васъ душевно рада,
             Да вамъ -- то время нѣтъ подумать обо мнѣ.
   

ФАУСТЪ.

             Скажите, часто вы бываете однѣ?
   

МАРГЕРИТА.

             Нашъ домикъ не великъ; а все же надо,
             Чтобъ былъ порядокъ въ немъ.
             Служанки нѣтъ, такъ я справляюсь:
             Поутру сдѣлаю, что надо, а потомъ
             Сама на рынокъ отправляюсь....
   

ФАУСТЪ.

             Хозяюшка!
   

МАРГЕРИТА.

                                 Да, маменька во всемъ
             Такая экономка; а признаться,
             Не вижу я причины такъ нуждаться.
             Отецъ мой былъ хотя и не богатъ,
             А все оставилъ намъ изрядное наслѣдство:
             За городской заставой домъ и садъ.
             И мы, противъ иныхъ, имѣемъ больше средства
             Пошире жить. Мой братъ теперь солдатъ,
             Сестрицу мы похоронили --
             Вотъ съ ней-то няньчиться коммиссія была!
             Повѣрите ль, я такъ ее любила,
             Сестрица такъ была мила...
   

ФАУСТЪ.

             Мила, какъ ангелъ, если походила
             Хотя немножко на тебя...
   

МАРГЕРИТА.

             Когда сестрица родилася,
             Голубчикъ маменька слегла;
             Сама кормить малютку не могла.
             Что было дѣлать? я взялася
             Ее поитъ водицей съ молочкомъ.
             Мнѣ трудно было, но потомъ
             И я привыкла къ ней, да и она то стала
             Побольше, поумнѣй, и съ нею послѣ я,
             Превесело, по цѣлымъ днямъ играла!
   

ФАУСТЪ

             И этимъ счастлива была?
   

МАРГЕРИТА.

             Зато, ужъ, право, иногда
             Мнѣ приходилося трудненько:
             Проснется ли, захочетъ ли испить,
             Поняньчить надо, попоить;
             Къ себѣ возьмешь, бывало, и частенько,
             Случалось по ночамъ вставать,
             Да, припѣваючи, по комнатѣ плясать,
             Пока ее не успокоишь;
             Все для нея и шьешь и моешь;
             А, между тѣмъ, хозяйствомъ управляй,
             Да каждый день до пѣтуховъ вставай!
             Зато тогда и слаще спать ложилось,
             И ѣлось, и пилось, и снилось!

(Проходятъ мимо.)

МАРТА.

             Бѣдняжки женщины въ накладѣ завсегда;
             Холостяка исправить невозможно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Отъ васъ одной зависѣло бъ тогда
             Мнѣ указать, что истинно, что ложно.
   

МАРТА.

             Скажите напрямикъ, что сердце говоритъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Пословица недаромъ намъ твердитъ:
             Разумная жена да собственная хата
             Дороже жемчуга и злата.
   

МАРТА.

             Подумайте.... спросите-ка себя.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Всегда особенно у дамъ былъ принятъ я.
   

МАРТА

             Скажите, вы любили страстно?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ахъ, съ женщиной шутить -- куда опасно!
   

МАРТА.

             Такъ вы опять не поняли, что я...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ-

             О, это бы меня душевно огорчило,
             Однако, понялъ я.... (въ поголоса), что вы ужь слишкомъ милы!

(Приходятъ мимо.)

ФАУСТЪ.

             Неужели, мой ангелъ, ты сейчасъ,
             Лишь только я вошелъ, меня узнала?
   

МАРГЕРИТА.

             Я догадалася, лишь только увидала;
             Вы не замѣтили, а я узнала васъ.
   

ФАУСТЪ.

             Простишь ли мнѣ, и стоитъ ли прощенья
             То смѣлое съ тобою обращенье
             При встрѣчѣ -- ты иль церкви шла?
   

МАРГЕРИТА.

             Вы привели меня въ смущенье....
             У исповѣди я была.
             Мнѣ какъ-то странно показалось "
             Повѣрите ль, со мною ничего
             Подобнаго доселѣ не случалось.
             Неужли, я подумала, его
             Нескромнымъ чѣмъ ни будь.... казалось,
             Что я себя, какъ слѣдуетъ, вела
             И поводу къ тому не подала,
             Чтобъ обошелся онъ со мною,
             Какъ будто съ куклою какою,
             И, признаюсь, не знаю, что въ тотъ разъ,
             А въ вашу похвалу мнѣ что-то подсказало;
             Но на себя сердилась я не мало,
             Что не была сердитѣе на васъ.
   

ФАУСТЪ.

             Голубушка!
   

МАРГЕРИТА (срываетъ цвѣтокъ).

                                 Позвольте....
   

ФАУСТЪ

                                                     Это что?
             Не для вѣночка ль?
   

МАРГЕРИТА.

                                           Нѣтъ, совсѣмъ не то.
   

ФАУСТЪ.

             Такъ что же? Дай полюбоваться?
   

МАРГЕРИТА.

             Ахъ, нѣтъ, вы будете смѣяться....

(Ощипываетъ листки и бормочетъ про себя.)

             Онъ любитъ -- нѣтъ, любитъ пѣть...
   

ФАУСТЪ.

             Скажи мніѣ, что бормочешь ты?
   

МАРГЕРИТА (про себя).

             Онъ любить -- нѣтъ, любить -- нѣтъ....
   

ФАУСТЪ.

             Языкъ сердечной простоты!
   

МАРГЕРИТА (срывая послѣдній листокъ, въ забытьи, громко).

             Меня онъ любитъ!
   

ФАУСТЪ.

                                           Да, онъ любитъ, любитъ!
             Ты понимаешь ли, что это значитъ любитъ?!

(Онъ беретъ ее за обѣ руки.)

МАРГАРИТА (съ забытьи)

             О, Боже, Боже, что со мной?!
   

ФАУСТЪ.

             Залогъ блаженства, рай земной!
             О, не страшися
             Любви отрады
             И подѣлися
             Ея наградой!
             Кто выразитъ въ словахъ
             Невыразимое?
             Неизъяснимое
             Прочти въ моихъ глазахъ!
             Безцѣнный другъ,
             Блаженство безконечно --
             Мой добрый, нѣжный другъ,
             Клянуся, вѣчно! вѣчно!

(Маргерита освобождается изъ объятій Фауста и убѣгаетъ. Онъ остается нѣсколько времени въ размышленіи, потомъ спѣшить за нею.)

МАРТА.

             А вотъ ужь и темно....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Пора и по домамъ.
   

МАРТА.

             Просила бы повременить немного:
             Вѣдь здѣсь такая глушь; боюся, чтобы вамъ
             Чего не встрѣтилось дорогой.
             Нѣтъ ни души; аллеи да сады,
             И хоть бы я теперь -- вѣдь, право,
             Бываетъ иногда, попутаетъ лукавый,
             Съ мужчиною одна -- ну, долго ль до бѣды?
             И нашихъ не видать....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                                     Куда-то улетѣли
             Лѣсныя пташки.
   

МАРТА.

                                           Въ самомъ дѣлѣ,
             Она понравилась....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           И онъ....
   

МАРТА.

                                                               А я, такъ нѣтъ...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И вотъ, сударыня, на чемъ вертится свѣтъ!
   

БЕСѢДКА.

МАРГЕРИТА
(прибѣжавъ, прячется за дверь, держитъ палецъ у рта и смотритъ въ щель).

             Идетъ!
   

ФАУСТЪ.

                       Плутовка! Такъ-то ты меня --
             Постой....

(Цалуетъ ее.)

МАРГЕРИТА (обнимаетъ его и также цалуеть).

             Люблю, люблю тебя!

(Стучатся въ дверь.)

ФАУСТЪ (топнувъ ногою).

             Кто тамъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Пріятель.
   

ФАУСТЪ.

                                                     Звѣрь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (входя).

             Пора разстаться.
   

МАРТА (входя).

                                           Да, точно, что пора.
   

ФАУСТЪ.

             Не проводить ли васъ?
   

МАРГЕРИТА.

             Боюсь, что маменька....
   

ФАУСТЪ.

                                                     Прощаться?
             Прощайте же!
   

МАРТА.

                                           Адьё!
   

МАРГЕРИТА

                                                     Не забывайте насъ.

(Фаустъ и Мефистофель уходятъ.)

МАРГЕРИТА (про себя)

             Подумаешь, чего такой ученый,
             Чего не выскажетъ, чего не приберетъ!
             Стоишь да слушаешь -- а вотъ,
             Умнѣй ребенокъ несмышленый!
             И что ему но мнѣ? какъ погляжу,
             Такъ, право, тутъ ума не приложу.
   

ЛѢСЪ И ПЕЩЕРА.

ФАУСТЪ (одинъ).

             Духъ выспренній, я нынѣ взысканъ всѣмъ,
             Чего желалъ. И не вотще свой образъ
             Ты мнѣ явилъ. Природы царство,
             Даръ понимать ее и наслаждаться ею
             Даешь въ удѣлъ. И дивному ли только
             Я въ ней дивлюсь? Ея святая грудь,
             Раскрыта мнѣ она, какъ сердце друга.
             Передо мной проводишь рядъ созданій,
             И въ лонѣ водъ, земли, пространства,
             Ты съ братьями меня знакомишь; да.
             Поднимется ль гроза и дрогнетъ лѣсъ дремучій,
             Свирѣпый вѣтръ, со свистомъ и стенаньемъ,
             Крушитъ сосну и рушитъ дубъ маститый,
             И треску, грохоту ударовъ глухо вторитъ
             Отзывный гулъ утесистыхъ вершинъ --
             Въ знакомую тогда пещеру
             Ты указуешь путь; самопознанью учишь
             И, глубоко во мнѣ сокрытымъ, чудесамъ;
             Да вѣдаю, по нимъ, себѣ подобныхъ.
             И тихо ли, потомъ, съ полей эѳирныхъ,
             Луна окрестность озарить --
             Давноминувшіе, во образахъ сребристыхъ,
             Ко маѣ съ сѣдыхъ утесовъ сходятъ
             И сказочно надъ безднами встаютъ,
             Смягчая строгое ума и созерцаній.
   
             Но познаю, что совершенства
             Для человѣка нѣтъ. Съ блаженствомъ, возносящимъ
             Меня до божества, ты спутника даешь:
             Холодный, дерзкій, онъ меня
             Передъ самимъ собой уничижаетъ,
             Насмѣшкой благодать язвитъ,
             Отравою рѣчей твои дары позоритъ,
             И онъ-то, онъ, мнѣ сталъ необходимъ....
             Всечасно, образъ тотъ прекрасный вызывая,
             Онъ распаляетъ огнь, снѣдающій меня,
             И я, въ желаніяхъ, алкаю наслажденій,
             И въ наслажденіяхъ, желаній алчу я.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (проходя).

             Такая жизнь еще не надоѣла?
             Ну, день-другой, бѣды еще тутъ нѣтъ;
             Да наконецъ, пора же и на свѣтъ; "
             Разнообразіе, движенье -- то ли дѣло!
   

ФАУСТЪ.

             Чѣмъ въ добрый часъ надоѣдать,
             Тебѣ бы чѣмъ другимъ заняться?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ну, молодецъ, и стоишь двухъ, признаться.
             Такъ этимъ-то изволишь упрекать?
             Поди, узнай, чего ему угодно;
             Съ такимъ пріятелемъ и дьяволу несходно!
             Трудись, потѣй, а въ душу все не влѣзть;
             Что по нутру и что ему не сродно,
             У барина на лбу, ей-Богу, не прочесть.
   

ФАУСТЪ.

             Онъ докучаетъ мнѣ, и онъ же, о презрѣнный.
             Спасиба хочетъ отъ меня.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А какъ бы ты, земнорожденный,
             Существовалъ, не будь съ тобою я?
             Я отъ проказъ воображенья
             Тебя надолго исцѣлилъ,
             И безъ меня, сознайся въ заблужденья,
             Давно бы ты у предковъ былъ.
             Что пользы въ рытвинахъ скитаться
             И филиномъ въ трущобахъ пропадать,
             Какъ жаба, тиной, мхомъ питаться
             И сырость плѣсени впивать?
             Высокое подъ старость наслажденье!
             Тебѣ профессора не выжить изъ себя.
   

ФАУСТЪ.

             Знай ты такой юдоли упоенье,
             Цѣлебну мощь такого бытія,
             Въ тебѣ бы, чортъ, на столько чорта стало,
             Чтобъ положить колецъ ему....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                                               Нимало.
             И впрямь, какая благодать,
             То на сырой травѣ валяться,
             Съ землей и небомъ обниматься,
             До божества себя вздувать
             И, въ тайники созданья проникая,
             Нивѣсть въ какой отрадѣ утопая,
             Какимъ-то чаяніемъ жить --
             То сладко все и вся любить,
             Все шестидневное творенье
             Въ себѣ съ надменностью вмѣшать,
             И наконецъ, такое побужденье
             Осуществить....

(Съ непристойной ужимкой.)

                                 Что совѣстію сказать.
   

ФАУСТЪ.

             Стыдись!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

                                 Какъ можно то назвать,
             Что оскорбляетъ скромны уши,
             Что любо вамъ, однако, скромны душа?
             Такъ смѣло говори, стыдись!
             И, въ ложной скромности, нескромностью гордись.
             При случаѣ, тебѣ предоставляю
             Себя, кой-чѣмъ, пріятно оболгать.
             Опомнишься, тебя я знаю;
             А далѣе пойдешь -- не сдобровать:
             Самообманъ досадой разрѣшится
             И въ бѣшенство, и въ ужасъ перейдетъ....
             А тамъ, твой нѣжный другъ томится,
             И, радостей, покоя лишена,
             Тоскуетъ, все къ тебѣ стремится,
             Невыразимо влюблена!
             Сначала, страсть твоя, съ неодолимой силой,
             Какъ солнцемъ вызванный со снѣжныхъ горъ потокъ,
             Бѣдняжки сердце затопила --
             И вдругъ, изсякнулъ ручеекъ.
             Малютка стоитъ же награды,
             И чѣмъ въ трущобахъ засѣдать,
             Вельможа! вамъ бы отвѣчать
             На нѣжну страсть -- любви отрадой.
             Она грустить по цѣлымъ днямъ;
             Минутами, какъ будто весела.
             И рано на зарѣ, и поздно по ночамъ.
             Ахъ, если бы -- поетъ -- я птичкою была!
             Гладитъ въ окно, глядитъ порой,
             Какъ тянуть облака надъ городской стѣной,
             И цѣлый вечеръ -- хоть бы слово!
             А часъ поплачетъ, будто снова
             Поуспокоится она....
             И все-то, все-то влюблена!
   

ФАУСТЪ.

             Змѣя! змѣя!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (a parte.)

                                 Теперь-то и поймалъ тебя!
   

ФАУСТЪ.

             Иди, сокройся окаянный,
             По имени ее не называй,
             И образа возлюбленной, желанной
             Въ полу-помѣшанной душѣ не пробуждай!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ей кажется, что ты бѣжалъ, чудакъ;
             Да вполовину-то оно почти и такъ.
   

ФАУСТЪ.

             Я близокъ ей, и будь я за горами!
             Мнѣ не забыть ее; она мнѣ суждена;
             Да, я завидую....... когда она
             Къ его касается устами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Да, вешній цвѣтъ и запахъ розъ любя,
             Влюбленной парочкѣ завидовалъ и я.
   

ФАУСТЪ.

             Сгинь, сатана!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Ругайся, мнѣ смѣшно;
             Вѣдь gratis-то не всѣмъ ругаться суждено.
             Кто женъ и парней создавалъ,
             Тотъ благородно понималъ,
             Что надобно и случай имъ давать --
             Свое взаимное влеченье выражать.
             Не въ гробъ же я тебя толкаю,
             Тебѣ возлюбленной свѣтлицу предлагаю.
   

ФАУСТЪ.

             Ея объятій -- мнѣ ль не знать,
             И безъ нея могу ль существовать?
             Такъ пусть же и а груди прекрасной
             Вздохну хоть разъ! Не я ли, наконецъ,
             Скиталецъ тотъ, бездомный и несчастный,
             Что пропасти искалъ напрасно,
             Съ утеса на утесъ метавшійся бѣглецъ?
             А стороной, шалашъ въ долинѣ,
             И, простодушная, она
             Въ своей убогой благостынѣ:
             Она, семсопая святыня,
             Для тихой доли рождена.
             Мнѣ, нечестивцу, мало было
             Тотъ уголокъ ея разбить?
             Покой души она хранила --
             Я долженъ былъ и этотъ сокрушить?
             Такъ смѣйся, бѣсъ, надъ жалкой силой,
             Что груды скалъ ворочаетъ стопой --
             И аду жертвуетъ невинною сестрой!
             Уйми же страхъ души постылой;
             Мнѣ жизнь -- во времени страшна!
             Пусть неизбѣжное -- скорѣе совершится,
             Гроза судебъ -- скорѣе разразится,
             Да гибнетъ вмѣстѣ -- и она!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Опять кипитъ, опять огнемъ пылаетъ;
             Поди, утѣшь ее, простакъ!
             Онъ тотчасъ голову теряетъ,
             Чуть что не ладно иль не такъ.
             Дерзай -- и буди здравъ! Ты съ дьяволомъ, связался,
             Такъ стой же и за честь его;
             А чортъ, который растерялся,
             Что можетъ быть забавнѣе его?
   

КОМНАТА МАРГЕРИТЫ.

МАРГЕРИТА (одна, за самопрялкой).

             Прости, мой покой,
                       Ты прости навсегда;
             Не знать мнѣ тебя
                       Никогда, никогда!
   
             Съ нимъ все мое счастье,
                       Вся радость моя;
             Ему бы и душу
                       И жизнь отдала!
   
             Въ разлукѣ ужасно,
                       Въ разлукѣ нѣтъ силъ!
             И жизнь мнѣ постыла,
                       И день мнѣ не милъ?
   
             Прости, мой покой,
                       Ты прости навсегда;
             Не знать мнѣ тебя
                       Никогда, никогда!
   
             На что ни смотрю я --
                       Все чудится онъ,
             О чемъ ни задумаю --
                       Онъ же и онъ!
   
             Какъ онъ благороденъ
                       И ловокъ въ движеньяхъ,
             Какое въ улыбкѣ,
                       Въ устахъ выраженье!
   
             Волшебная сила
                       Любезныхъ рѣчей,
             Руки пожиманье
                       И прелесть очей....
   
             Въ немъ все такъ чудесно,
                       Все такъ хорошо;
             Къ нему бы, за нимъ бы,
                       Обнять бы его!
   
             Прости, мой покой,
                       Ты прости навсегда;
             Не знать мнѣ тебя
                       Никогда, никогда!
   
             О, еслибъ могла я
                       По волѣ ласкать,
             Могла бы по волѣ
                       Его цаловать --
   
             Его обняла бы,
                       Его бы ласкала,
             Ласкала бъ и вѣчно
                       Его цаловала
   

САДЪ СОСѢДКИ МАРТЫ.

МАРГЕРИТА-

             Такъ обѣщай же!
   

ФАУСТЪ.

                                 Все, чего желаешь.
   

МАРГЕРИТА.

             Скажи, религію ты точно уважаешь?
             Ты, Гейнрихъ, добръ; но въ этомъ, какъ-то мнѣ
             Сомнительно; не вѣрится тебѣ.
   

ФАУСТЪ.

             Дитя мое! оставимъ это.
             Я ближняго люблю, и ту любовь
             Я кровью искупить готовъ!
             Священны мнѣ священные предметы,
             И никогда, и ни за что на свѣтѣ,
             У ближняго святой любви не отыму.
   

МАРГЕРИТА.

             Да надо вѣрить самому!
   

ФАУСТЪ.

                                                     Такъ надо?
   

МАРГЕРИТА.

             Власть имѣть бы надъ тобою 1
             Небось, и таинства святыя позабылъ?
   

ФАУСТЪ.

             Я уважаю ихъ.
   

МАРГЕРИТА.

                                 Не возносясь душою --
             Давно къ причастію и въ церковь не ходилъ.."
             А въ Бога вѣруешь?
   

ФАУСТЪ.

                                           Кто знаетъ,
             Кто можетъ: вѣрую, сказать?
             Духовный я мудрецъ не хочетъ понимать
             И на вопросъ двуличію отвѣчаетъ.
             Что нужды, если я съ тобой?
   

МАРГЕРИТА.

             Такъ ты невѣрющій, такъ вотъ же ты какой 1
   

ФАУСТЪ.

             Не осуждай меня, прекрасное созданье!
             Кто можетъ великое имя назвать,
             Кто можетъ, спросятъ у разсудка, сказать:
             Воистину вѣрю въ него!?
             Кто можетъ заглушить святое упованье
             И, сердцу отказавъ и голосу призванья,
             Сказать: я не вѣрю въ него!?
   
                       Единый, Предвѣчный,
                       Въ вѣкахъ безконечный,
                       Хранитель тебя и меня,
                       Не Онъ ли, въ созданья, хранитъ и Себя?
   
                       Кто сводъ сей воздвигнулъ небесный,
                       На комъ оперлась земля,
                       Откуда свѣтъ солнца чудесный,
                       Кѣмъ блещетъ ночная звѣзда?
   
                       И если, старая огнемъ вожделѣнья,
                       Я въ очи твои погруженъ,
                       Въ нихъ блещетъ заря наслажденья,
                       Блаженный мнѣ видится сонъ
                       Невидимо-видимо, сила святая
                       Тебя очаруетъ, и въ ней утопая,
                       Твоя переполнится грудь --
                       Для великаго все позабудь!
                       Тогда, блаженная сознаньемъ,
                       Его какъ хочешь назови,
                       Словами: Бога, счастія, любви....
                       Всесильному не вѣдаю названьи!
                       Названье, имя -- только звукъ,
                       Во вѣки сущее -- невыразимо, другъ!
   

МАРГЕРИТА.

             Все это хорошо и съ поученьемъ схоже;
             Нашъ духовникъ -- оно почти и тоже --
             Да какъ-то иначе объ этомъ говоритъ.
   

ФАУСТЪ*

             И нынѣ, какъ вчера; а всякъ и всюду
             Святую истину по своему твердитъ.
             Зачѣмъ же исключеньемъ буду?
   

МАРГЕРИТА.

             Покуда слушаешь, куда еще ни шло;
             А какъ подумаешь, выходитъ что не то!
             А знаешь ли, что атому причина?
             Ты церковь позабылъ и долгъ христіанина,
   

ФАУСТЪ.

             Наставница моя!
   

МАРГЕРИТА.

                                           И тѣмъ ужъ потерялъ,
             Что ты въ недобрую компанію попалъ.
   

ФАУСТЪ.

             Какъ такъ?
   

МАРГЕРИТА.

                                 Да тотъ, что все съ тобою,
             Ужь вовсе мнѣ не понутру.
             Лицо его -- какъ посмотрю --
             Такъ я не знаю, что со мною!
   

ФАУСТЪ.

             Не бойся, ангелъ мой!
   

МАРГЕРИТА.

                                           Я, право, всѣхъ люблю;
             Но онъ.... его за плута почитаю,
             И видъ имѣетъ онъ такой,
             Что даже страхъ невольный ощущаю,
             При мысли видѣться съ тобой.
             Помилуй Богъ, коль согрѣшила,
             Когда невиннаго невольно оскорбила....
   

ФАУСТЪ.

             Дружочекъ мой, да какже быть,
             Нельзя и безъ такихъ....
   

МАРГЕРИТА.

                                           Но только съ ними жить
             Избави Богъ! врагу не пожелаю.
             Войдетъ онъ въ двери -- я не знаю --
             На всѣхъ насмѣшливо глядитъ,
             И будто сердится, когда заговоритъ;
             Ни въ комъ не приметъ онъ участья,
             Такъ равнодушенъ ко всему
             И, кажется, какъ будто счастья
             Онъ не желаетъ никому.
   

ФАУСТЪ.

             Да ты въ сердцахъ людей читаешь?
   

МАРГЕРИТА.

             Какъ будто самъ его не знаешь?
             А подойдетъ -- себя не узнаю --
             Я и тебя тогда, сдается, не люблю.
             И -- что мнѣ сердце раздираетъ --
             При немъ молиться не могу.
             Вотъ что меня душевно огорчаетъ!
   

ФАУСТЪ.

             Ну, антипатію имѣешь ты къ нему.
   

МАРГАРИТА.

             Пора домой.
   

ФАУСТЪ.

                                 Намъ ночь не улыбнется?
             И никогда-то не придется
             Мнѣ провести часокъ съ тобой,
             Грудь съ грудью и душа съ душой?
             Хотя бы разъ вздохнуть свободно!
   

МАРГЕРИТА.

             Ахъ, еслибъ я одна спала!
             Тебѣ охотно бы сегодня
             Я двери въ спальню отперла;
             Но маменька некрѣпко почиваетъ...
             И -- тутъ бы я со страху умерла!
   

ФАУСТЪ.

             Тебя напрасный страхъ смущаетъ....
             Вотъ сткляночка! три капли ей въ питье,
             И крѣпкій сонъ возьметъ свое;
             Ему натура помогаетъ.
   

МАРГЕРИТА.

             И это ей не сдѣлаетъ вреда?
   

ФАУСТЪ.

             Не сталъ бы и совѣтовать тогда.
   

МАРГЕРИТА.

             Ахъ, милый другъ! ты такъ плѣнилъ меня,
             Я такъ твоей покорна волѣ
             И сдѣлала ужь столько для тебя,
             Что ничего почти не остается болѣ!

(Уходитъ.)

Къ Фаусту подходитъ МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ,

             Котенокъ улизнулъ?
   

ФАУСТЪ.

                                           Подслушивалъ опять?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Мнѣ только удаюсь узнать,
             Что господинъ профессоръ -- катихизисъ
             Изволилъ съ кѣмъ-то повторять.
             Дѣвчонки ныньче навострились,
             Мораль читаютъ намъ, смѣняя про себя:
             Вѣрнѣе тотъ, кто вѣруетъ любя.
   

ФАУСТЪ.

             Чудовище! того не понимаетъ,
             Что вѣра теплая одна,
             Какъ мать любимое дитя,
             Ее собою согрѣваетъ!
             Что ею счастлива, она
             За гибель ближняго страшится,
             И въ этомъ свѣтится прекрасная душа!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Какъ это въ сказкахъ говорится.
             И кто жь морочитъ насъ? дитя!
   

ФАУСТЪ.

             Исчадье грязи и огня!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И это потому, что ей при мнѣ неловко?
             Въ физіогномикѣ плутовка
             Понавострилась до того,
             Что генія во мнѣ подозрѣваетъ,
             А, можетъ быть, и чорта самаго.
             Ей рожица моя на что-то намекаетъ...
             Ну, въ эту ночь?
   

ФАУСТЪ.

                                           Зачѣмъ тебѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Чудакъ! зачѣмъ подспорье мнѣ?!
   

У КОЛОДЕЗЯ.

МАРГЕРИТА и ЛИЗА, съ кружками.

ЛИЗА.

             О Варѣ слышала?
   

MAPГЕРИТА.

                                           Ни слова. Я давно
             Не вижуся ни съ кѣмъ.
   

ЛИЗА.

                                           Сибилла мнѣ призналась
             Что наконецъ и Варенька попалась.
             Впередъ не важничай.
   

МAPГЕРИТА.

             А что?
   

ЛИЗА.

                       Бездѣлка -- съ узелкомъ гуляетъ;
             Теперь самъ другъ, и ѣстъ и пьетъ она.
   

МАРГЕРИТА (заглушая вздохъ).

             Ахъ!
   

ЛИЗА.

                       Подѣломъ! пускай-ка испытаетъ,
             Что значить стыдъ. Никто другой, сама
             Молодчику на шею навязалась.
             И какъ вела себя? подумать даже срамъ;
             Бывало, нѣтъ конца гуляньямъ да пирамъ,
             За всю компанію Варюша отличалась;
             Гдѣ праздникъ, тамъ мы прежде всѣхъ,
             Ы не считалось же за грѣхъ,
             Безчестнымъ даже не казалось
             Вводить въ издержки молодца;
             То сладкихъ пирожковъ, то сладкаго винца,
             А тотъ и радъ, что дешево досталась.
   

МАРГЕРИТА.

             Бѣдняжка!
   

ЛИЗА.

                                 Стоитъ ли жалѣть?
             Она не то, что мы съ тобою
             Мы цѣлый день должны сидѣть
             За самопрялкой иль съ иглою;
             А ей-то все, бывало, нипочемъ.
             Чуть смеркнется, она ужь и вдвоемъ;
             То гдѣ нибудь въ углу, то бъ темномъ переходѣ,
             А вотъ теперь и поплатись!
             Да то ль еще заговорятъ въ народѣ?
             Придется босикомъ на исповѣдь пройтись.
   

МАРГЕРИТА.

             Онъ женится.
   

ЛИЗА.

                                           Кто, онъ? извѣстно!
             Онъ малый не дуракъ; почливѣе найдетъ;
             Да за него, не ей чета пойдетъ.
             Куда! и слѣдъ простылъ.
   

МАРГЕРИТА.

             Вотъ это ужь не честно.
   

ЛИЗА.

             Да если бы и такъ, ты думаешь, она
             Безстыдница ушла бы отъ стыда?
             Вѣночекъ-то ей парни бъ изодрали,
             А мы бы рубленой соломы подостлали.

(Уходитъ.)

МАРГЕРИТА (возвращаясь домой).

             Могла жь я строгой быть къ другимъ,
             Подружкамъ вѣтренымъ моимъ,
             Могла же такъ неосторожно
             Про ихъ поступки говорятъ,
             И такъ насмѣшливо, безбожно
             Другихъ злословить и чернить!
             Чего-то я не прибирала,
             Чтобъ черное еще чернѣй казало:
             И вотъ сама наказана за то.
             Но -- Боже мой!-- зачѣмъ же это все,
             Что въ грѣхъ, въ бѣду меня вводило,
             Такъ было хорошо и мило?!
   

ЧАСОВНЯ.

Въ углубленіи образъ Маріи Многострадальной.

МАРГЕРИТА (наполняя цвѣтами сосудъ передъ образомъ).

             О, склони,
             Склони, Многострадалица,
             Взоръ свѣтлый на меня!
   
             Истерзана печалями,
             Ты видѣла, Ты съ нимъ была,
             Ты помнишь, милосердая,
   
             Смерть Сына Твоего!
             Къ Отцу Ты обратила взоръ,
             И шлешь къ Нему съ молитвами
   
             И вздохи и рыданія...
             Кому же исповѣдуюсь,
             Кому, какъ не Тебѣ одной!
   
             Кто можетъ знать,
             Кто чувствовать,
             Какъ у меня душа болотъ,
             Какъ страхъ ее, тоска гнететъ,
             Какъ на сердцѣ ужасно мнѣ!
             Тебѣ одной, одной Тебѣ
             Понятно все, извѣстно все"...
             Спаси меня!
   
             Куда я ни пойду, вездѣ
             Такъ боязно, такъ грустно мнѣ!
             Меня тоска замучила....
             Одна ль сижу, все плачу я,
             А сердце словно высохло,
             Распалося....
   
             Слезами омочила я
             Окно мое,
             Когда я поутру рвала
             Цвѣты, что приношу къ Тебѣ,
             И рано, рано встала я:
             Лишь только показался свѣтъ,
             Ужь сидя на постели, я,
             Рыдаючи, терзалася...
   
             Спаси меня, спаси меня,
             Отъ смерти, отъ стыда спаси!
   
             О, склони,
             Склони, Многострадальная,
             Взоръ свѣтлый на меня!
   

НОЧЬ.

Улица передъ домомъ Маргериты. Въ сторонѣ часовня.

ВАЛЕНТИНЪ (солдатъ, братъ Маргариты)

             Сидишь, бывало, за столомъ,
             А тутъ товарищи кругомъ,
             И рѣчь о дѣвушкахъ зайдетъ,
             И всякъ свою хвалить начнетъ --
             Я преспокойно развалюсь,
             Рукой на столъ облокочусь
             И слушаю себѣ, молчу,
             Молчу и только усъ кручу;
             Да вдругъ стаканъ свой подыму
             И молвлю: "всякъ по своему!"
             И осушивъ его до дна,
             Примолвлю; "всякому своя!
             Но пусть-ка кто другую мнѣ
             Укажетъ въ нашей сторонѣ,
             Чтобы съ сестрой могли сравнять,
             Чтобъ съ ней не только рядомъ стать,
             А хоть такая бы нашлась,
             Чтобъ ей въ служанки годилась."
             Онъ правъ! кричать со всѣхъ сторонъ;
             Она краса всѣхъ здѣшнихъ женъ!
             Такъ! такъ! и чоканье пойдетъ,
             Молва гремитъ во весь народъ....
   
             Теперь, хоть въ петлю полѣзай,
             При людяхъ отъ стыда сгорай,
             Случайныхъ шуточекъ стыдись,
             Намековъ колкихъ берегись,
             И хоть инаго и побьешь,
             А все лжецомъ не назовешь!
   
             Постой, никакъ сюда идутъ?
             Будь онъ, -- кажись, ихъ двое тутъ?
             Будь онъ, -- за шиворотъ схвачу,
             Живаго съ мѣста не спущу!
   

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ

             Какъ тихій свѣтъ, что изъ часовни той
             Неугасимая лампада изливаетъ,
             Безсильно борется со тьмой
             И все слабѣй окрестъ мерцаетъ.
             11 ночи мгла тѣснится къ ней --
             Ахъ, такъ теперь въ душѣ моей!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А мнѣ невольно,
             Какъ будто кошечкѣ, привольно,
             Когда она, предъ фонаремъ,
             Вдоль стѣнки крадется тайкомъ
             И къ кладовой уже близка,
             Она готова дать прыжка;
             Блудливо-сладко ей и любо-воровато...
             Ну, такъ вотъ и сдается мнѣ
             Вальпургскій праздникъ на дворѣ!
             Кутнемъ же завтра въ ночь! тогда-то
             И ты не то заговоришь:
             Тутъ знаешь, почему не спишь.
   

ФАУСТЪ (указывая на окно Маргериты).

             Сегодня есть подарокъ ей?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Я какъ-то въ кружку покосился;
             Представьте, ожерелье въ ней;
             Но я безъ васъ не покусился
             На святотатство -- что жь, достать?
   

ФАУСТЪ.

             Что мнѣ за дѣло разбирать!
             Подарокъ былъ бы -- вотъ и все.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Молчанье знакъ....
   

ФАУСТЪ.

                                           Что?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                                     Ровно ничего.
   

ФАУСТЪ.

             Ну то-то же, съ пустымъ карманомъ,
             Я къ Гретхенъ не люблю ходить.

(Всходить луна.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А не мѣшало бы и даромъ
             Себя порой повеселить.
             При свѣтѣ мѣсячномъ, едва ли
             Любовь не говоритъ сильнѣй, --
             Спою, и, чтобъ успѣть вѣрнѣй,
             Романсъ не будетъ безъ морали.

(Поетъ, акомпанируя на гитарѣ.)

             Скажи, зачѣмъ тайкомъ,
             Катюша, вечеркомъ,
             Стоишь одна передъ свѣтлицей?
             Войдешь ты, молода,
             Дѣвицею туда,
             А выйдешь, выйдешь не дѣвицей.
   
             Не вѣрь, не вѣрь дружку,
             Не вѣрь, не вѣрь ему,
             Пока не выронитъ словечка;
             Покуда съ женихомъ,
             При всѣхъ, предъ алтаремъ,
             Не помѣняется колечкомъ.
   

ВАЛЕНТИНЪ (выступая).

             Кого ты манишь, говори,
             Проклятый крысоловъ? кого?

(Бьетъ по гитарѣ.)

             Сперва дурацкій инструментъ,
             А послѣ къ чорту самого!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Гитара въ прахъ, да что намъ въ пей?
   

ВАЛЕНТИНЪ.

             Вотъ доберусь и до башки твоей!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Фаусту).

             Не отступай; держись къ сторонкѣ;
             Дружнѣе, заодно стоять!
             Ну, вынимай свою шпажонку,
             Тебя я буду прикрывать.
   

ВАЛЕНТИНЪ.

             Обороняйся же!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Ну, такъ!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

             Еще!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                       Такъ вотъ тебѣ!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

                                           Никакъ
             Дерется чортъ.... рука нѣмѣетъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (Фаусту).

             Коли!
   

ВАЛЕНТИНЪ (падая).

                       О!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Ну, теленокъ присмирѣетъ.
             Бѣжимъ! поднимется тревога;
             А попадемся, взыщутъ строго.
             Съ Полиціей всегда въ ладу живу,
             Но Уголовную Палату не терплю.

(Уходятъ.)

МАРТА (у окна).

             Свѣчей сюда!
   

МАРГЕРИТА (у окна).

                                 Свѣти скорѣй!
   

МАРТА.

             Кричали здѣсь, дрались, ругались!
   

НАРОДЪ.

             Одинъ уже убить.
   

МАРТА (выходя изъ дому).

                                           Убійцы разбѣжались?
   

ГРЕТХЕНЪ (выхода изъ дому).

             О, Боже! кто убить?
   

НАРОДЪ.

                                           Сынъ матери твоей.
   

МАРГАРИТА.

             Мой братъ!
   

ВАЛЕНТИНЪ

                                 Мнѣ скоро умирать,
             А смерть придетъ еще скорѣй!
             Ну, бабы, полно вамъ кричать;
             Прислушайте, стоить смирнѣй!

(Его обступаютъ.)

             Еще ты, Гретхенъ, молода,
             А ужь не знаешь ты стыда --
   

МАРІЕРИТА.

             О, Боже! братъ мой!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

                                           Знай молчи
             И Бога всуе не зови.
             Что было, то не воротить,
             И будетъ такъ, какъ надо быть.
   
             Слышь ты, когда родится грѣхъ.
             Его скрываютъ это всѣхъ,
             И, съ головы до ногъ закрытъ,
             На свѣтъ онъ Божій не глядитъ;
             А какъ намнетъ онъ подростать,
             Его нельзя уже скрывать,
             И самъ тогда, при людяхъ, днемъ,
             Онъ щеголяетъ нагишомъ --
             И чѣмъ мерзѣй со всѣхъ сторонъ,
             Тѣмъ больше къ свѣту падокъ онъ.
   
             И скоро время то придетъ,
             Какъ добрый и честной народъ,
             Твоей гнушаясь красотой,
             Тебя негодной назоветъ,
             И отъ тебя, какъ отъ чумной,
             Тобой ругаясь, отойдетъ!.....
   
             Тебѣ колечка не носить,
             Тебѣ къ причастью не ходить;
             Не будешь, въ праздники, весной,
             Гулять съ подругой молодой
             И, прокаженная, свой вѣкъ
             Пройдешь межь нищихъ и калѣкъ.
             И если Богъ тебя простить,
             Тебя твой братъ не пощадитъ;
             Хоть умереть пришла пора,
             Скажу; будь проклята сестра!
   

МАРТА.

             Чѣмъ такъ безжалостно браниться,
             Вамъ лучше Богу помолиться,
             Передъ кончиной за себя.
   

ВАЛЕНТИНЪ.

             Когда бы, гнусная ты баба,
             Я могъ добраться до тебя --
             Дарю небесный!-- онъ тогда бы
             Меня, конечно, пощадилъ
             И мнѣ грѣхи бы отпустилъ.
   

ГРЕТХЕНЪ (рыдая).

             Мой братъ!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

                                 Я говорю, не вой!
             Больнѣе смерти былъ мнѣ часъ,
             Какъ ты отъ чести отреклась;
             Теперь расчелся я съ тобой,
             И, какъ честной солдатъ, мою
             Я Богу душу отдаю.

(Умираетъ.)

   

ВНУТРЕННОСТЬ СОБОРА.

Звуки органа. Пѣніе прихожанъ. Близъ алтаря МАРГЕРИТА. Позади ея злой ДУХЪ.

ДУХЪ.

             А помнишь, Гретхенъ, какъ, бывало,
             Съ своей невинностью, одна,
             Ты свой молитвенникъ читала.
             У алтаря, у этого окна?
             Не знала ты тогда печали;
             Игрушки дѣтскія да Богъ
             Твой умъ и сердце занимали.
             Кто бь думать могъ,
             Что ты преступна?
                       Твоя молитва недоступна!
                       Кто брата твоего убилъ,
                       Тебя и честь твою сгубилъ?
                       Бѣдняжка, что съ тобою сталось?
                       Куда дѣвалась
                       Головушка твоя?
                       Ты стыдъ и совѣсть позабыла,
                       Ты мать родную погубила....
                       Напрасно молишься, дитя!
   
                       Скорбію полно
                       Сердце твое;
                       Страхъ и раскаянье
                       Гложутъ его.
   

МАРГЕРИТА

                       Боже мой, Боже!
                       Страшныя мысли,
                       Противу воли,
                       Вѣчно и всюду
                       Ходить за мной.
   

ХОРЪ.

             Dies irae, dies ilia
             Solvet saeclum in favilla,

(Звуки органа.)

ДУХЪ.

                       Горе ждетъ тебя!
                       Слышишь, трубный гласъ;
                       Близокъ грозный часъ
                       Страшнаго суда!
   
             Мертвые встануть,
             Гробы дрожатъ,
             Утлыя кости
             Въ гробѣ стучатъ!
                       Грѣшное сердце
                       Изъ праха возстало...
   
             Ждутъ, наступили
             Лютыя муки!
   

МАРГЕРИТА.

             Еслибъ могла и отсюда уйти!
             Органъ сжимаетъ дыханье,
             Пѣнье протяжное душу томитъ,
             Сердце и рвется и поетъ.
   

ХОРЪ

             Judex ergo cum sedebit,
             Quidquid latet adparebit
             Nil imiltum remanebit.
   

МАРГЕРИТА.

             Своды, какъ тучи,
             Ограда и темень кругомъ!
   
                       Черныя стѣны
                       Меня обступили,
                       И душно и тѣсно,
                       И мѣста мнѣ нѣтъ....
                       Скорѣй бы на воздухъ,
                       Скорѣй бы на свѣтъ!
   

ДУХЪ.

             Прячься, не спрячешь грѣха!
             Кройся, не скроешь стыда!
   
                       Съ ними не сыщешь
                       Мѣста нигдѣ:
                       Душно и тѣсно
                       Будетъ вездѣ!
   

ХОРЪ.

             Quid sum miser lune dicturus,
             Quem patronuni rogalurus,
             Cum vix justus sit securus.
   

ДУХЪ.

                       Святители взоры
                       Отъ тебя отвратили;
                       Угодникамъ больно тебѣ
                       Помощи руку подать.
   
                       Худо тебѣ,
                       Горе тебѣ!
   

ХОРЪ.

             Quid sum miser tunc diclurus?
   

МЛР1ЕРИТА

             Душно, дурно, помогите...

(Падаетъ безъ чувствъ.)

   

ВАЛПУРГІЕВА НОЧЬ.

Гарцовыя горы.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Тебѣ бы, чай, метла подъ-стать,
             А и козла хотѣлъ бы осѣдлать;
             Брести-то долго намъ придется.
   

ФАУСТЬ.

             Бреду, пока еще бредется,
             Съ дубинкою. И то сказать,
             Какая надобность дорогу сокращать?
             Гдѣ спустишься, гдѣ надобно подняться,
             Гдѣ рытвину перешагнуть,
             И то ужъ сокращаетъ путь.
             Вотъ начала береза распускаться
             И вѣетъ въ воздухѣ весной;
             Она ужь дѣйствуетъ надъ елью и сосной:
             Какъ ей и въ насъ не отозваться?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Во мнѣ еще гоститъ зима,
             И на пути снѣжку бы не мѣшало!
             Печальная, какъ путникъ запоздалый,
             Встаетъ багряная, неполная луна
             И свѣтитъ худо. Какъ попало
             Себѣ прокладываешь путь;
             Того и жди, свернешься какъ нибудь!
             А, это кстати, на подмогу,
             Смотри, блудящій огонекъ!
             Чѣмъ такъ свѣтить, послушай-ка, дружокъ,
             Ступай впередъ, да освѣщай дорогу!
   

БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ.

             Мнѣ не легко привычкѣ измѣнить:
             Мыслетями нашъ братъ шагаетъ;
             Но вамъ готовъ, сударь, служить.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Каковъ? онъ людямъ подражаетъ.
             За дѣло жь! и скорѣй,
             Во имя дьявола, или себѣ прямѣй!
   

БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ.

             Да вы хозяинъ здѣсь? такъ, стало,
             Что скажете, я долженъ исполнять;
             Но здѣсь давно такой тревоги не бывало,
             Такъ промаха не надо строго брать.
   

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЕЛЬ и БЛУДЯЩІЙ ОГОНЬ
(поперемѣнно напѣвая).

             Въ міръ волшебныхъ обаяній
             Мы вступаемъ чередой;
             Будь же въ области мечтаній,
             Въ часъ таинственный, ночной,
             Путеводной намъ звѣздой!
   
             Глянь, деревья передъ нами
             За деревьями мелькаютъ
             И, повиснувъ головами,
             Намъ киваютъ, насъ пугаютъ
             Длинноносыми вѣтвями.
   
             Ручейки журчатъ и льются...
             То печально отзовутся
             Днями скорби безнадежной,
             То надеждой страсти нѣжной,
             Добрымъ счастьемъ лѣтъ блаженныхъ,
             Незабвенныхъ!
             И живому ихъ сказанью.
             Что такъ по сердцу бывало,
             Что любило, чѣмъ дышало --
             Отдаленно, какъ преданье,
             Вторитъ эхо, вторятъ скалы.
   
             Уу, шуу, раздается
             Изъ ущелій, изъ лѣсовъ;
             Ближе, ближе къ намъ несется
             Стая филиновъ и совъ!
             Изъ трущобы, изъ ухабы
             Лѣзутъ ящерицы, жабы,
             Толстобрюхи, длинноноги;
             По утесистой дорогѣ,
             Словно змѣи, корни вьются,
             Изгибаются, плетутся,
             И протоки дождевые,
             Какъ полипы водяные.
             Словно сѣти разставляютъ,
             Насъ въ тенета улучаютъ;
             А нолями, вслѣдъ за нами,
             Мыши пестрыми толпами,
             И окрайнами лѣсовъ,
             Тьмою тьмущею блистая,
             Съ толку путника сбивая,
             Рѣютъ тучи свѣтляковъ!
   
             Мы-то сами подаемся
             Иль на мѣстѣ остаемся?
             Все вертится, лѣсъ и скалы
             Корчутъ рожи небывалы,
             Узки, длинны,
             Половинны;
             А блудящіе огни,
             Какъ размножились они!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Руку дай, ко мнѣ прижмися,
             Крѣпче за полу держися,
             Да взгляни-ка, нашъ Маммона,
             Какъ блеститъ и рдѣетъ онъ!
   

ФАУСТЪ.

             Какъ странно подъ горой мерцаетъ
             Зари румяной полусвѣтъ;
             Въ пространствѣ мглой еще одѣтъ,
             Въ укромы бездны проникаетъ
             И блещетъ по окрайнамъ скалъ!
             То серебристъ, въ парахъ клубится,
             То съ водометомъ заблисталъ,
             Браздами на ноля ложится,
             И рдянъ, дробяся вдалекѣ,
             Мерцаетъ точкою въ стѣсненномъ уголкѣ
             Златистой пылью по долинѣ
             Разсыпался, и вотъ озарена,
             Отъ основанья до вершины,
             Горы кремнистая стѣна!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             А что, неправда ли, красиво
             Маммона домъ свой освѣтилъ;
             Гостей на праздникъ пригласилъ
             И угощаетъ насъ на диво!
   

ФАУСТЪ

             Какъ вѣтръ свирѣпо застоналъ,
             Какъ онъ разитъ, въ лицо и въ спину!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Держись, держись, чтобъ не умчалъ
             Тебя въ бездонную пучину!
   
             Тьму полуночи сугубитъ туманъ;
             Слышь, налетѣлъ ураганъ,
             Крики испуганныхъ совъ!
             Слышь, онъ въ лѣсу завываетъ,
             Вѣчно зеленыхъ дворцовъ
             Мощны столбы разбиваетъ;
             Сосны воротитъ съ корней,
             Дебри мятетъ и терзаетъ!
             Тише, и вновь свирѣпѣй,
             Мчится нагорной долиной,
             Свищетъ ущельемъ, и въ прахъ
             Груды сухой хворостины
             Вьюгой разноситъ во рвахъ!
   
             Слышь, вдалекѣ раздаются
             Пѣсни и клики и вой?
             Вотъ отовсюду, несмѣтной гурьбой,
             Гости на Броккенъ несутся!
   

ВѢДЬМЫ (хоромъ).

             Жатва зрѣетъ на поляхъ,
             Мы на Броккенъ! тамъ, въ горахъ,
             Уріанъ толпу вѣнчаетъ,
             Всѣхъ на праздникъ приглашаетъ;
             Черезъ пень-колоду тамъ
             Рыщетъ сволочь по лѣсамъ.
   

ГОЛОСЪ.

             Галопомъ, на свиньѣ верхомъ,
             Несется Баубо на содомъ!
   

ГОЛОСА.

             Ай, старуха! мѣсто ей!
             Пусть толпой повелѣваетъ!
             Поросятницу ль сѣдлаетъ,
             Весь причетъ скачи за ней!
   

ГОЛОСЪ.

             Откуда?
   

ГОЛОСЪ.

                                 Съ Изельштейна я.
             Въ гнѣздо дорогой заглянула,
             А тамъ сова!
   

ГОЛОСЪ.

                                 Чтобъ шею ты свернула,
             Чтобы нелегкая тебя!
   

ГОЛОСЪ.

             Ай, задѣла, зацѣпила,
             Кожу до костей ссадила!
   

ВѢДЬМЫ (хоромъ).

             Путь далекъ, путь широкъ,
             А ни сѣсть, ни стать;
             Смятъ ребенокъ, дайте срокъ,
             Скоро лопнетъ мать.
   

ЧАРОДѢИ (полухоромъ).

             Ай бабы, какъ онѣ проворны!
             А мы-то вѣчно назади;
             Гдѣ дьяволъ, тамъ онѣ безспорно
             Шаговъ на триста впереди.
   

ВѢДЬМЫ (полухоромъ).

             Что пользы намъ, что впереди?
             Мужчина разомъ перескочитъ
             И вдвое дальше, кодъ захочетъ,
             Оставитъ бабу назади.
   

ГОЛОСЪ (сверху).

             Сюда, сюда, скорѣе къ намъ!
   

ГОЛОСЪ (снизу).

             Того и просимъ, какъ бы къ вамъ!
             Мы бѣлы, чисты и пригодны,
             Да, только на бѣду, безплодны.
   

ОБА ХОРА.

             Стихнетъ хоръ -- звѣзда не блещетъ,
             Ночь во тьму погружена;
             Хоръ гремитъ и рукоплещетъ --
             Ночь какъ ясный день свѣтла!
   

ГОЛОСЪ (снизу).

             Стой! хочу на новоселье!
   

ГОЛОСЪ (сверху).

             Кто тамъ кличетъ изъ ущелья?
   

ГОЛОСЪ (снизу).

             Да возьми жь меня съ собой!
             Вѣки бьюся подъ горой,
             Лѣзу въ гору триста лѣтъ,
             А успѣху нѣтъ какъ нѣтъ.
   

ОБА ХОРА.

             Возятъ вилы, возятъ палки,
             Возятъ метла, возятъ скалки;
             Кто сегодня не взлетитъ,
             Вѣчно въ ямѣ просидитъ.
   

ПОЛУВѢДЬМА.

             И я уже давно ползу,
             А все-то, все еще внизу;
             Мнѣ дома скучно, на бѣду,
             А здѣсь покоя не найду.
   

ВѢДЬМЫ (хоромъ).

             Лишь лѣнивый не всплываетъ:
             Щепка -- кораблемъ плыветъ,
             Тряпка -- парусъ замѣняетъ,
             Зелье -- духу придаетъ!
   

ОБА ХОРА.

             Окружите всю вершину,
             Снизу, сверху и въ длину,
             И, спускаясь на долину,
             Занимайте всю равнину
             Въ ширину и въ глубину!

(Опускаются.)

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И шумъ и гамъ, и крикъ и стукотня,
             И плачъ и смѣхъ, и визгъ и толкотня,
             И огнь и дымъ, и вонь и смрадъ,
             Ну, право, настоящій адъ!
             Прижмись ко мнѣ, не то разлучатъ насъ;
             Да гдѣ жь ты?
   

ФАУСТЪ.

                                 Здѣсь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Туда умчало васъ?
             Съ дороги, чернь! дорогу господину!
             Дай руку, Фаустъ! еще прыжокъ, и въ разъ
             Мы цѣлы выйдемъ на равнину;
             А то пришлось не въ моготу мнѣ!
             Вонъ въ сторонѣ, между кустами,
             Какъ будто огоньки расходятся струями,
             Туда бы я совѣтовалъ тебѣ.
   

ФАУСТЪ.

             Веди меня, куда душѣ угодно,
             И самъ противоречь себѣ!
             На Броккенъ -- это безподобно --
             Уединенія приходишь ты искать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Какіе пестрые, смотри-ка, огоньки;
             Вокругъ сидятъ весельчаки
             И, кажется, не думаютъ скучать.
   

ФАУСТЪ.

             А выше жертвеннникъ дымится;
             Туда несмѣтная толпа,
             Смотри, къ нечистому стремится;
             Пойдемъ и мы: тамъ не одна
             Загадка можетъ разрѣшиться.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             И многое загадочно предстать.
             Зачѣмъ пускаться въ свѣтъ большой,
             Когда есть малый подъ рукой?
             Мы можемъ здѣсь отпировать.
             Въ большомъ кругу и такъ заведено,
             Чтобъ малые ему служили заодно.
             Взгляни на вѣдьмъ! молодки обнажились,
             А старыя -- куда умно --
             Въ нарядны ткани облачились.
             Прошу, любезенъ съ нами будь!
             А, музыка! деретъ, признаться, ухо,
             Но мы приходимъ не для слуха,
             А чтобъ на общество взглянуть.
             Войдемъ! ну, что, любезный другъ,
             Что скажешь? кажется, не стыдно
             Притти въ такой, хотя и малый, кругъ?
             Смотри, конца ему не видно,
             И тысячи, вокругъ, огней горятъ!
             Тутъ любятъ, пляшутъ, пьютъ, ѣдятъ,
             Поютъ, болтаютъ, скачутъ, врутъ --
             Подобное видалъ ли что нибудь?
   

ФАУСТЪ.

             Ужели чортъ въ тебѣ и фокусникъ вмѣстился,
             Ты въ качествѣ кого сюда явился?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Съ подвязкой изрѣдка хожу,
             Охотнѣе инкогнито гуляя;
             Но праздникамъ лишь орденъ надѣваю,
             А дома болѣе копытомъ дорожу.
   
             Но вотъ улитка лучше знаетъ,
             Хотя и ощупью ползетъ,
             Что мнѣ къ лицу, что мнѣ идетъ,
             Что моему желанью отвѣчаетъ;
             Мы отъ огня къ огню пойдемъ.

(Обращаясь къ сидящимъ у огней.)

             Ну, господа почтенные, скажите,
             Вы что тутъ у огня творите?
   

ОТСТАВНОЙ ГЕНЕРАЛЪ.

             Народъ измѣнчивъ! новизну
             Достоинству предпочитаетъ;
             А молодежь-то пыль ему,
             Какъ женщинѣ, въ глаза пускаетъ!
   

ЕКС-МИНИСТРЪ.

             Да, люди были ближе къ цѣли,
             Когда мы правили кормой,
             И то-то вѣкъ былъ золотой,
             Когда мы власть въ рукахъ имѣло.
   

ВЫСКОЧКА.

             И мы, бывало, не путемъ,
             Большія чудеса творили;
             Едва мы кашу заварили,
             Какъ все у насъ пошло верхъ дномъ.
   

АВТОРЪ.

             Кто книгу дѣльную возьметъ,
             Кто ныньче путное читаетъ?
             Да, этотъ молодой народъ
             Не въ мѣру широко шагаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (принимая видъ дряхлаго старика).

             Настала, знать, для жатвы череда,
             Когда и я, въ разладѣ съ поколѣньемъ;
             Предъ близкимъ свѣта представленьемъ,
             Въ послѣдній разъ я прихожу сюда.
   

ВѢДЬМА-ТОРГОВКА.

             Прохожіе! на мой товаръ взгляните!
             Вы много рѣдкостныхъ вещей
             Найдете въ лавочкѣ моей
             И, вѣрно, ихъ вниманьемъ подарите.
             Тутъ чистаго -- ручаюсь -- ничего:
             Нѣтъ ни единаго предмета,
             Не послужившаго для свѣта
             На преступленье или зло.
             Тутъ безъ отравы -- нѣтъ бокала,
             Безъ крови -- нѣтъ ножа или кинжала;
             Объ этомъ, други, знаетъ свѣтъ.
             Ручаюсь, господа, здѣсь нѣтъ
             Ни ожерелья, ни убора,
             Который бы цѣной позора
             Женѣ прекрасной не служилъ;
             Ниже меча, который бы за злато
             Не продалъ своего собрата
             Или врага коварно не сразилъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             Баба дѣломъ не смекаетъ:
             Что свершилось, то прошло;
             Новизна теперь прельщаетъ,
             На газеты все пошло!
   

ФАУСТЪ.

             Вотъ шабашъ! голову теряешь;
             А рожи тутъ -- забавнѣе всего.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Сдается, что другихъ пихаешь,
             А, между тѣмъ, пихаютъ самого.
   

ФАУСТЪ.

             А это кто?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Лилитъ.
   

ФАУСТЪ.

                                                     Да кто жь она?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Адама первая жена.
             О, берегись ея косы густой,
             Ея волосъ прекраснаго убора!
             Кто видѣлъ разъ, тотъ мужественно стой,
             А иначе, не увернется скоро.
   

ФАУСТЪ.

             А вотъ, старуха съ молодой,
             Смотри-ка, до чего устали.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             А все еще не доплясали;
             Начнутъ опять. Пойдемъ и мы съ тобой!
   

ФАУСТЪ (танцуя съ красоткой)

             Однажды сладко снилось мнѣ:
             Я видѣлъ яблоню во снѣ;
             Себѣ два яблочка досталъ
             И лучшихъ въ жизни не ѣдалъ.
   

КРАСОТКА.

             До яблочковь-то вы всегда
             Охочи были, господа!
             Мнѣ любо, что такой же плодъ
             Мой садикъ собственный даетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (танцуя съ старухой).

             Однажды гадко снилось мнѣ:
             Я видѣлъ старый пень, и въ мнѣ
             Большое, черное дупло;
             Оно просторно, но тепло.
   

СТАРУХА.

             Сонъ въ руку, господинъ баронъ!
             Примите низкій мой поклонъ;
             Вамъ отбитъ только пожелать,
             Меня теперь же....
   

ПРОКТОФАНТAЗМИСТЪ.

             Гдѣ видано, чтобъ чортово отродье
             На собственныхъ ногахъ могло стоять?
             А тутъ оно, какъ мы въ простонародьи,
             Да еще какъ, пусти лося плясать!
   

КРАСОТКА.

             А этотъ что на нашемъ балѣ?
   

ФАУСТЪ.

             Вы пляшете, а онъ сужденье подастъ,
             И ежели чего не разберетъ,
             Того какъ будто небывало,
             Того не ставитъ онъ и въ счетъ;
             Чужой успѣхъ его тревожитъ,
             А главное -- терпѣть не можетъ,
             Чтобы другіе шли впередъ.
             Проказпикъ, право, онъ гордится,
             Что на своихъ ногахъ стоитъ
             И, сохраняя важный видъ,
             На мѣстѣ мельницей вертится.
   

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ.

             Вы здѣсь еще? ну, право, нестерпимо!
             Мы такъ умны, мы просвѣтили свѣтъ,
             А вамъ -- уму непостижимо --
             До насъ какъ будто дѣла нѣтъ.
             Неслыханно, невыносимо!
   

КРАСОТКА.

             Да полноте жъ надоѣдать!
   

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ

             Я деспотизмъ духовный презираю,
             Я въ немъ себя не упражняю,
             И это вамъ въ глаза могу сказать.

(Пляска продолжается.)

             Сегодня мнѣ ничто не удается;
             Но буду дѣйствовать смѣлѣй,
             И мнѣ еще надежда остается
             Смирить поэтовъ и чертей.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Дай срокъ, онъ въ лужу угодитъ,
             И тамъ себя шавками обставитъ;
             Да если ихъ порядкомъ угостить,
             Тогда и насъ въ покоѣ онъ оставитъ.

(Фаусту, который вышелъ изъ кружка танцующихъ.)

             А гдѣ жь красавица твоя,
             Что напѣвала такъ прекрасно?
   

ФАУСТЪ.

             Ахъ, у нея мышонокъ красный,
             Во время самаго пѣнья,
             Изо рту выскочилъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Объ этомъ, въ добрый часъ, не ты бы говорилъ;
             Не сѣрый же мышонокъ этотъ былъ?
   

ФАУСТЪ (въ забвеніи).

             Мефисто!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                 Что?
   

ФАУСТЪ.

                                           Ты видишь въ отдаленьи,
             Вонъ эту дѣвушку, что въ сторонѣ, одна....
             Вонъ, это блѣдное, прелестное дитя?
             Задумчива и медленна въ движеньи,
             И будто скована, она
             Влачится -- не идетъ; влачась -- не выступаетъ,
             И -- будто Гретхенъ мнѣ напоминаетъ....
             Усопшей взглядъ....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

                                           Оставь! то волшебства игра,
             Бездушный призракъ, стѣнь! зловѣщая, добра
             Она собой не предвѣщаетъ;
             Дѣтоубійцы взоръ всю кровь оледенитъ
             И сердце въ камень обратитъ;
             Но о Медузѣ кто жь не знаетъ?
   

ФАУСТЪ (въ забвеніи).

             Обижена. Сдастся, въ смертный часъ
             Страдалицу ничья слеза не оросила,
             И этихъ добрыхъ, скорбныхъ глазъ
             Рука родная не закрыла....
             О, сколько въ нихъ! ну, да, я угадалъ,
             Вотъ та, которая меня боготворила,
             Съ которой я блаженство зналъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Повѣрь, какъ ты, узнаетъ всякій въ ней
             Изображеніе возлюбленной своей.
   

ФАУСТЪ (въ забвеніи).

             О, сколько грусти, сколько выраженья
             Въ ея истерзанныхъ чертахъ!
             Непонятой любви упреки на устахъ....
             И все бы, все бы въ напряженьемъ
             Я на нее глядѣлъ -- была пора...
             На шею глянь! какъ ей, прекрасной,
             Смотри, къ лицу шнурочекъ красный,
             Не шире спинки топора....
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Ну, да, и мнѣ сдается, что плутовка
             Подъ мышкою могла бъ носить головку!
             Ее Персей, убійца, обезглавилъ.
             А ты, ее любя,
             Какъ я люблю тебя,
             Себя и дешево и славно позабавилъ!
             Но глянь, никакъ театръ? сдается,
             Какъ будто вѣнскій партеръ здѣсь?
             Какой разгулъ, какая смѣсь!
             А что даютъ?
   

SERVIBILIS.

                                 Сейчасъ начнется
             Послѣдняя піеса изъ семи;
             Ихъ разомъ меньше не играютъ.
             Любители ихъ сочиняютъ,
             И ими же разъиграны они;
             Я самъ любитель, самъ играю,
             Самъ занавѣсь, любя искусство, подымаю.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

             Ну, хорошо, что вы пришли сюда;
             Вамъ здѣсь и мѣсто, господа!
   

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ.

ПОЛЕ.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ.

   Страждущая! въ отчаяніи! Послѣ долгаго, бѣдственнаго странствія по землѣ -- въ заключеніи! Какъ преступница, лютымъ мукамъ предана, -- милое, несчастное созданіе! Вотъ до чего дошло! И ты это скрывалъ отъ меня, негодный демонъ-предатель!? Стой себѣ, стой! Вращай свои сатанинскіе глаза! Ругайся надо много, своимъ отвратительнымъ присутствіемъ!-- Съ темницѣ! Въ невыразимыхъ страданіяхъ! Демонамъ мстителямъ предана и безчеловѣчному суду человѣческому!-- А меня ты, межь тѣмъ, убаюкиваешь ничтожными, пошлыми развлеченіями? Умалчиваешь о ея возрастающемъ бѣдствіи, оставляешь безпомощную на краю погибели?!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Она не первая.
   

ФАУСТЪ.

   Песъ! чудовище! О, духъ безконечный, обрати его въ прежній образъ пса, какимъ онъ нѣкогда являлся мнѣ, ползая у ногъ моихъ и ластяся ко мнѣ! возврати ему любимый его образъ! Да ползаетъ онъ по песку, глотая пыль! да попру ногами его, отверженнаго! Она не первая!? О, горе! о, бѣдствіе, непостижимое ни единой душѣ человѣческой! Страшная мысль,-- мысль о многихъ злополучныхъ, подобныхъ ей! Такъ мало было одной, для искупленія остальныхъ, для примиренія ихъ передъ очами Всепрощающаго? Такъ недостало мученій одной, для покрытія виновности другихъ? Или изъ глубины страшнаго бѣдствія, не долетали до Него вопли ея отчаянія, -- вопли жертвы, терзавшейся въ невыразимыхъ мученіяхъ! До мозга костей моихъ, до глубочайшихъ нѣдръ души, тронутъ я при мысли объ одной! а ты, чудовище, ты спокойный свидѣтель тысячей подобныхъ жребіевъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ мы опять на границѣ нашего остроумія; тамъ, гдѣ у тебѣ подобныхъ умъ за разумъ заходитъ. Зачѣмъ же братаешься съ нами, когда это братство тебѣ не попилечу? Хочешь летѣть, а боишься головокруженія? Ты къ намъ навязывался или мы къ тебѣ?
   

ФАУСТЪ

   Не скаль свои кровожадные зубы! меня тошнитъ! Великій, дивный духъ, удостоившій меня явленіемъ своимъ -- о, Ты, знающій мое сердце, мою душу, зачѣмъ было приковывать меня къ постыдному товарищу, къ нечестивцу, которому въ радость погибель, бѣдствіе другихъ?!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кончишь ли ты?
   

ФАУСТЪ.

   Спаси ее! или горе тебѣ! или злѣйшее проклятіе тебѣ, на времена неисчислимыя!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я не властенъ разрѣшить оковы мстителя-судіи, раздвинуть его затворы.-- Спаси ее!-- А кто погубилъ ее? Я или ты?

(Фаустъ дико озирается.)

   Хватаешься за перуны? по счастію еще, они вамъ, жалкимъ смертнымъ, не были даны! Поражать невинно противорѣчащаго -- ухватка извѣстная, уловка тирановъ -- давать себѣ просторъ въ затруднительныхъ обстоятельствахъ.
   

ФАУСТЪ.

   Веди меня къ ней! она должна быть свободна!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А знаешь ли опасность, которой подвергаешься самъ? На городскихъ стогнахъ лежатъ еще не смытыя, кровавыя пятна отъ руки твоей. Духи-мстители носятся еще надъ могилой убитаго, и стерегутъ, поджидаютъ убійцу,
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ, опасность? Этого еще недоставало? Убійство и гибель цѣлаго міра на тебя, чудовище! Веди меня къ ней, говорю я, и освободимъ ее!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сдѣлаю, что могу. Слушай! развѣ всѣ силы неба и земли во власти моей? слушай! я отуманю чувства тюремщика, ты овладѣешь ключами, и выведешь ее изъ заключенія своею рукою, рукою человѣческою. Я буду на стражѣ; волшебные копи готовы; я вывезу васъ. Вотъ все, что могу.
   

ФАУСТЪ.

   Къ дѣлу! скорѣй!
   

НОЧЬ.

Открытое поле.

ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ мчатся на вороныхъ коняхъ.

ФАУСТЪ.

             Эти тамъ что собралися на плачѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Кто ихъ знаетъ, что творятъ.
   

ФАУСТЪ.

             Подымаются, опускаются, нагибаются.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Вѣдьмы на сходкѣ.
   

ФАУСТЪ.

             Сѣютъ -- заклинаютъ, вѣютъ -- накликаютъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Скорѣе, скорѣй!
   

ТЕМНИЦА.

ФАУСТЪ (со связкой ключей и съ фонаремъ передъ желѣзною дверью).

             О, скорбный часъ, ты всѣ людскія
             Въ себѣ мученія вмѣстилъ!
             О, человѣчество! Онъ всѣ твои земныя
             Страданія въ себѣ совокупилъ.
             За этой мрачною стѣною,
             Своей любовью лишь грѣшна,
             За чувство доброе, благое,
             Она въ казнь осуждена?
             Не злое же то было увлеченье...
             Скорѣй! минута ей -- и гибель и спасенье!

(Берется за замокъ.)

(Изнутри голосъ.)

                       Моя мать, -- ,
                       Отравила меня!
                       Мой отецъ, --
                       Онъ заѣлъ меня!
                       Сестрица родная,
                                 Ножку играя,
                       Вверхъ подняла,
                       А я молода я,
                       Пичушка лѣсная
                       Въ то время была!
   
                       И вотъ лечу,
                       Куда хочу!
   

ФАУСТЪ (отпрая замокъ).

             Она спасенія не чаетъ,
             Не вѣдаетъ, кто близокъ ей;
             Соломы шелестъ, звукъ цѣпей
             Ей лишь ужасное одно напоминаетъ!

(Отворяетъ дверь)

МАРГЕРИТА (на соломѣ, стараясь скрыться въ ней).

             О, Боже! смерть! они идутъ за мной!
   

ФАУСТЪ (тихо).

             Тс, тише!-- будешь спасена.
   

МАРГЕРИТА (падая передъ нимъ).

             Ты человѣкъ? такъ сжалься надъ сестрой!
   

ФАУСТЪ.

             Тс, не кричи -- услышать голосъ твой.
   

МАРГЕРИТА (стоя на колѣняхъ).

             Кто право далъ тебѣ такое,
             Палачъ, такъ рано приходить?
             Приходишь въ полночь ты за мною,
             Ахъ, дай хоть до утра дожить!

(Встаетъ.)

             Вѣдь я еще такъ молода!
             Такъ молода -- и умереть должна?
             И что бишь, я было забыла...
             Да, я и хороша была;
             Ахъ, красота моя, она-то и сгубила!
             А онъ-то мой, какъ я его любила!
             Но отъ меня мой другъ далекъ,
             Цвѣты поблекли, смять вѣнокъ....

(Фаустъ беретъ ее за руку.)

             О, не хватайся такъ сурово!
             Щади меня, дай сроку хоть на часъ;
             И что я сдѣлала? Вѣдь я тебѣ ни слова,
             И вижу, право, въ первый разъ.
   

ФАУСТЪ.

             Переживу ль ея мученья?!
   

МАРГАРИТА.

             Я во власти твоей; подожди же минутку,
             Накормить, напоить дай малютку!
             Всю ночь я няньчилася съ ней;
             Они пришли, малютку взяли,
             Потомъ меня же обвиняли
             Въ убійствѣ дочери моей!
   
                       Люди пѣсни поютъ, да какія!
                       На меня намекаютъ -- о, злыя!
   
             Есть сказка, правда; но она
             Не про меня же сложена....
   

          ФАУСТЪ (падая передъ нею).

             Узнай меня, твой другъ съ тобою!
   

МАРГЕРИТА (падая передъ нимъ).

             О, припадемъ къ Спасителю съ мольбою!
             Слышь! подъ поломъ грохотъ,
             И страшный хохотъ!
             Тамъ адъ кипитъ!
             Слыть! подъ порогомъ --
             Какъ онъ ужасенъ, какъ онъ шумитъ,
             Онъ, отверженный Богомъ!
   

ФАУСТЪ (возвышая голосъ).

             Гретхенъ! Гретхенъ!
   

МАРГЕРИТА (прислушиваясь).

             То голосъ друга былъ!

(Она встаетъ. Цѣпи спадаютъ.)

             Гдѣ же онъ? я свободна!
             Я въ объятія друга лечу!
             Я на немъ отдохнуть, имъ упиться хочу!
             Онъ звалъ: Гретхенъ!-- Сквозь облако смрада,
             Сквозь хохотъ и вопли кипящаго ада,
             Изъ глубины моей могилы,
             Я слышала голосъ плѣнительный, милый!
   

ФАУСТЪ.

             Это я!
   

МАРГЕРИТА.

             Это ты? О, повтори!

(Обнимаетъ его.)

             Это онъ! это онъ! гдѣ мученье?
             Гдѣ страхъ темницы и цѣпей?
             Съ тобой, съ тобой мое спасенье,
             Съ тобою радость нашихъ дней!
             А вотъ и удина, гдѣ я
             Тебя впервые повстрѣчала!
             А вотъ и садъ, гдѣ я тебя
             Съ сосѣдкой Марьой поджидала!
   

ФАУСТЪ (стараясь увлечь ее).

             Идемъ, идемъ!.
   

МАРГЕРИТА.

                                 Не оставляй меня!
             Не оставляла жъ я тебя?
   

ФАУСТЪ.

             Спѣши, не то погибли мы!
   

МАРГЕРИТА (ласкаясь къ нему).

             Какъ? цаловать ужь разучился?
             Возможно ли, давно ли ты
             Со мною разлучился?
             И знаешь ли, ты страшенъ мнѣ!
             Теперь не то, что прежде:
             Бывало, намъ такъ сладко въ тишинѣ,
             Въ избыткѣ счастія, въ надеждѣ
             На лучшій, неизмѣнный край!
             Въ твоихъ рѣчахъ
             Въ твоихъ глазахъ,
             Я знала рай!
             Цалуй же меня!
             Не то поцалую тебя!

(Обнимаетъ его.)

             О, какъ холодны губы твои!
             Скажи, что сталось,
             Куда дѣвалась
             Любовь твоя? О, ты -- не ты!

(Отворачивается отъ него.)

ФАУСТЪ.

             Идемъ! спѣши! я умоляю!
             Тебѣ я пламенной любовью заплачу!
   

МАРГЕРИТА (обращаясь къ немц).

             Ты -- точно ль ты? я это знать хочу!
   

ФАУСТЪ.

             Я Гейнрихъ твой! идемъ!
   

МАРГЕРИТА.

             Оковы ты снимаешь,
             Въ объятія зовешь меня....
             А знаешь ли, мой другъ, кого освобождаешь?
   

ФАУСТЪ (стараясь увлечь ей).

             Идемъ! спѣши! чтобъ не дождаться дня!
   

МАРГЕРИТА.

             Я мать родную погубила,
             Я дочь родную утопила....
             А вѣдь она
             Обоимъ намъ была подарена.
             Какъ, и тебѣ? Тутъ есть сомнѣнье...
             Дай руку! то не сновидѣнье,
             Твоя любезная рука!
             Но отчего жь она мокра?
             Поди и оботри скорѣй;
             Мнѣ кажется, есть кровь на ней.
             Боже, что ты совершилъ?
             Ты шпагу свою обнажилъ!
             Спрячь! спрячь!
   

ФАУСТЪ.

                                           Прошедшее забудь!
             Ты губишь насъ!
   

МАРГЕРИТА.

                                           Но ты живи!
             Я подробно означу мѣста:
             Братъ подлѣ матери ляжетъ,
             А я въ сторонѣ, но не слишкомъ далеко;
             Малютка со мною, на правой груди!
             По самъ ты ко мнѣ не ходи!
             Бывало, мнѣ съ тобою любо;
             А ныньче я боюсь тебя!
             Ты холоденъ, не хочешь знать меня;
             А съ виду, также добръ и миль,
             Какъ и въ былое время былъ --
   

ФАУСТЪ.

             О, если такъ, или за мной!
   

МАРГЕРИТА.

             Куда?
   

ФАУСТЪ.

                       На свободу.
   

МАРГЕРИТУ.

                                           Въ могилу?
             Въ сырую постелю, на вѣчный покой?
             И дальше -- ни шагу, мой милый!
             Идешь?... О, еслибъ мнѣ съ тобой!
   

ФАУСТЪ.

             Ты можешь -- отворена дверь!
   

МАРГЕРИТА.

             Не смѣю; для меня -- все кончено теперь;
             Что пользы? вѣдь все же поймаютъ....
             О, какъ тяжело подаяніемъ жить,
             Да къ тому же
             Нечистую совѣсть съ собою носить!
             Что пользы? вѣдь все же узнаютъ...
   

ФАУСТЪ.

             Такъ я остануся съ тобой!
   

МАРГЕРИТА.

             Скорѣй! скорѣй!
             Спасай дитя!
             Все подъ гору,
             Все вдоль ручья,
             Черезъ боръ.
             На долину,
             Гдѣ плотина,
             Гдѣ старый заборъ;
             Въ пруду, полѣвѣй,
             Скорѣе, скорѣй!
             Она еще бьется,
             Она всплыветъ,
             Она очнется,
             Хватай же, вотъ!
   

ФАУСТЪ.

             Опомнись! шагъ одинъ, и будешь спасена!
   

МАРГЕРИТА

             Ахъ, другъ мой, еслибъ я могла....
             Скорѣй бы гору миновать!
             На камнѣ тамъ сидитъ старуха-матъ...
             Какъ голова у ней повисла!
             На камнѣ тамъ сидитъ старуха-мать,.
             Меня знобитъ при мысли!
             Не кивнетъ, не мигнетъ, какъ-то дико глядитъ
             И хоть долго спала, а, кажись, еще спитъ,
             Какъ, бывало, спала, чтобъ и днемъ
             Намъ привольнѣе было вдвоемъ...
             Ахъ, счастливое было то время!
   

ФАУСТЪ.

             Не внемлешь просьбамъ, ни мольбамъ,
             Такъ силу я употребуію!
   

МАРГЕРИТА.

             Прочь! я насилья не стерплю!
             О, не хватайся такъ убійственно,
             Любила жь я тебя!
   

ФАУСТЪ.

             Свѣтаетъ! опомнись! бѣжимъ!
   

МАРГЕРИТА.

             Свѣтаетъ, свѣтаетъ,
             День свадьбы моей наступаетъ!
             Но ты никому, ты ни слова,
             Что прежде у Гретхенъ бывалъ....
             О, Боже мой, съ меня вѣнокъ упалъ!
   
             А! вотъ и площадь, все готово;
             Проходу нѣтъ, народъ валитъ...
             Идетъ, идетъ невѣста!
             Толпа волнуется, кипитъ....
             Ударилъ колоколъ!... стоятъ, никто ни съ мѣста.
             Они меня вяжутъ, хватаютъ,
             На плаху толкаютъ.... о, Боже!
             Я уступаю силѣ,
             Дрожу при видѣ лезвія....
             Вдругъ, всѣ затылки нагнулись, -- а я!
             Все тихо, какъ въ могилѣ....
   

ФАУСТЪ.

             О, лучше бъ не былъ я рожденъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (показывается снаружи).

             Мгла рѣдѣетъ, брезжетъ свѣтъ;
             Скорѣй! иль вы погибли.
             Напрасныя рѣчи! пустыя слова!
                       Дрогнули кони,
                       Заря занялась!
   

МАРГАРИТА.

             Что тамъ встаетъ изъ земли?
             Онъ! онъ! скорѣй отошли!
                       Наше мѣсто свято!
             О, защити!
   

ФАУСТЪ.

                                 Тебя не выдамъ я!
   

МАРГЕРИТА (падая на колѣни и въ полной памяти).

             Суда меня, небесный Судія!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (увлекая Фауста).

             Бѣжимъ! накликаешь бѣду!
   

МАРГЕРИТА (въ полной памяти).

             Отецъ милосердый, Тебѣ поручаю себя!
             Вы, сонмы ангеловъ, вы окружите сестру!
             Чиста и безгрѣшна молитва моя!

(Обращаясь къ Фаусту.)

             Гейнрихъ, мнѣ страшно тебя!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

             Бѣжимъ -- она осуждена!
   

ГОЛОСЪ (свыше).

             Спасена!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ (увлекая Фауста).

             Ко мнѣ! за мною!
   

ГОЛОСЪ МАРГЕРИТЫ (изъ темницы, едва слышный).

             Гейнрихъ! Гейнрихъ!
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru