Гольцев Виктор Александрович
Из литературных наблюдений

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Изъ литературныхъ наблюденій.

   Мы дождались, наконецъ, новаго разцвѣта и нашей философской мысли, и нашей художественной литературы. Смѣло, могучимъ усиліемъ духа, отброшены старыя традиціи, глубоко заглянуло новое творчество въ бездонныя пучины мистическаго и символическаго. Уже теперь получились результаты поразительные: извѣстному ученому Н. Вагнеру удалось достигнуть фотографическихъ изображеній съ чертей или другихъ духовъ, вызванныхъ на спиритическихъ сеансахъ; философы и поэты новаго направленія уже подарили міру новыя созданія, уже сокрушили старыя гуманныя преданія, которыми, по недоразумѣнію, очевидно, жили лучшіе наши люди въ сороковыхъ и шестидесятыхъ годахъ... И множится эта отборная рать, и ростетъ эта грозная сила. Еще одинъ поэтъ, подававшій надежды, переводы котораго изъ Шелли съ удовольствіемъ привѣтствовала Русская Мысль, переходитъ въ лагерь доморощенныхъ декадентовъ и символистовъ. Я имѣю въ виду г. Бальмонта съ его новою книжкой оригинальныхъ на этотъ разъ стихотвореній. Не могу не подѣлиться съ читателями обращиками сей вдохновенной поэзіи, примѣрами того проникновеннаго служенія раздраженію барабанной перепонки, которому посвящена книжечка, озаглавленная Подъ сѣвернымъ небомъ.
   
   "Какъ весело, какъ горестно весной,
   "Звучитъ мольбой тоскующей и странной
   "Кукушки нѣжный плачъ въ глуши лѣсной".
   
   Прерываю цитату замѣчаніемъ, что въ подлинникѣ эти стихи читаются снизу вверхъ; возможность такого чтенія взадъ и впередъ составляетъ одно изъ выдающихся, достоинствъ новаго направленія, принятаго поэзіей г. Бальмонта. Естественно, что г. Бальмонтъ, почувствовавъ свои силы, начинаетъ презирать людей. Онъ требуетъ себѣ орлиныя крылья,
   
   "Чтобъ могъ я на нихъ улетать въ безграничное царство лазури,
   "Чтобъ могъ я не видѣть людей".
   
   Передъ полетомъ въ безграничную лазурь поэтъ, однако, кое-куда на землѣ заглядываетъ, въ альковъ, напримѣръ (см. стихотвореніе, помѣщенное на... увы, на этой страницѣ нѣтъ цифры, по счету же она шестьдесятъ. четвертая). Но и оставаясь еще на землѣ, г. Бальмонтъ пишетъ уже невразумительныя вещи:
   
   "Вечеръ. Взморье. Вздохи вѣтра.
   Величавый возгласъ волнъ.
   Близко буря. Въ берегъ бьется Чуждый чарамъ черный челнъ".
   
   Называется это стихотвореніе Челнъ томленья, но, какъ бы оно ни называлось, понять его невозможно. На этомъ успѣхѣ, разумѣется, не слѣдуетъ останавливаться: г. Бальмонтъ такъ хорошо владѣетъ стихомъ, что можетъ преодолѣвать задачи и потруднѣе. Онъ въ состояніи достигнуть и того, чтобъ его произведенія читались не только взадъ и впередъ, но и поперекъ. Чтобъ ему, напримѣръ, написать Ладью пустописанья, гдѣ соединенныя слова каждой строчки, стоящія послѣ цезуры, читались бы такимъ образомъ: да здравствуютъ декаденты, да процвѣтаетъ символизмъ!
   Мнѣ жаль симпатичнаго дарованія г. Бальмонта. Въ этой же книжкѣ напечатано нѣсколько стихотвореній, въ которыхъ есть и благородная мысль, и достойное уваженія чувство; но они исчезаютъ подъ орлиными крыльями съ альковомъ и челномъ томленья.
   То духовное оживленіе, о которомъ я говорю, распространяется и на другія сферы нашей умственной и общественной жизни. Предо мною, напримѣръ, лежитъ присланная для отзыва брошюрка: По поводу перваго десятилѣтія со дня основанія московскаго общества собирателей почтовыхъ марокъ. Цѣль общества: сходиться собирателямъ въ опредѣленные дни, обмѣниваться дублетами, пріобрѣтать новыя марки и "вообще съ большимъ удобствомъ и единодушіемъ заниматься филателіей, этою новѣйшею отраслью человѣческаго знанія". Общество имѣло уже 148 собраній, въ томъ числѣ пять чрезвычайныхъ,-- вѣроятно, по поводу какихъ-либо внезапныхъ и особенно важныхъ открытій въ новѣйшей отрасли человѣческаго знанія.
   Къ брошюркѣ приложены нѣкоторыя статьи устава общества, составленнаго съ тою серьезностью и обдуманностью, которыя требуются интересомъ дѣла. Какъ посторонній наблюдатель, я не могу согласиться лишь съ § 5, который дозволяетъ пріемъ въ общество только достигшихъ пражскаго совершеннолѣтія: устраняя лицъ отъ семи до двѣнадцати лѣтъ, общество понапрасну ограничиваетъ число вполнѣ компетентныхъ работниковъ въ обширной области филателіи. Мало этого, по собственнымъ наблюденіямъ и по наблюденіямъ другихъ людей, могу смѣло утверждать, что именно въ указанномъ мною возрастѣ душа человѣка бываетъ особенно воспріимчива къ истинамъ "новѣйшей отрасли человѣческаго знанія".
   Отрадно уйти отъ такихъ явленій жизни, гдѣ вѣетъ если не смертью, то дремотой, къ книгамъ, въ которыхъ ключомъ бьетъ жизнь, которыя будятъ мысль и совѣсть. О двухъ изъ подобныхъ книгъ я скажу нѣсколько словъ.
   Одна изъ нихъ -- сборникъ старыхъ статей, печатавшихся въ Современникѣ въ 1858--1862 гг.: Замѣтки о современной литературѣ. Съ захватывающимъ интересомъ читаются всѣ статьи этой умной и благородной книги. Какою широкою терпимостью, какою горячею и гуманною мыслью всѣ онѣ проникнуты!
   Авторъ привѣтствуетъ, напримѣръ, новый журналъ, славянофильскую Русскую Бесѣду, онъ радуется успѣхамъ Русскаго Вѣстника, хотя оба эти изданія въ важныхъ вопросахъ являлись противниками Современника. Многіе удивляются такому отношенію къ противникамъ, но Чернышевскій разъясняетъ, что существуетъ между этими журналами общая почва, на которой могутъ и должны происходить споры, но которая обусловливаетъ взаимное уваженіе. "Мы хотимъ свѣта и правды,-- пишетъ знаменитый публицистъ,-- Русская Бесѣда также; мы, по мѣрѣ силъ, возстаемъ противъ пошлаго, низкаго и грязнаго,-- Русская Бесѣда также; мы считаемъ кореннымъ врагомъ нашимъ въ настоящее время невѣжественную апатію, мертвенное пустодушіе, лживую мишуру,-- Русская Бесѣда также".
   Прочтите статью о сочиненіяхъ Грановскаго, и васъ глубоко тронетъ почти восторженное отношеніе автора къ славному профессору Московскаго университета. Говоря о Гоголѣ, объ его слабостяхъ и заблужденіяхъ, Чернышевскій обнаруживаетъ тонкое пониманіе движеній наболѣвшей души великаго писателя и окружаетъ его память благоговѣйною любовью... Извѣстно, какъ относился публицистъ Современника къ Бѣлинскому. Въ Замѣткахъ о журналахъ за іюль 1856 года нѣсколько горячихъ страницъ посвященно этому даровитѣйшему изъ нашихъ критиковъ, имя котораго нельзя было произносить въ печати {Замѣтки о современной литературѣ. Изд. М. Н. Чернышевскаго. Спб., 1894 года, стр. 64--67.}.
   Признавая, что между современными ему писателями-художниками нѣтъ генія, Чернышевскій говоритъ, что ко всѣмъ этимъ писателямъ можно примѣнить извѣстные стихи Некрасова:
   
   "...Замѣтенъ ты;
   Но такъ безъ солнца звѣзды видны..."
   
   "Такъ,-- прибавляетъ критикъ.-- Нѣтъ сомнѣнія, когда явится это желанное солнце, этотъ будущій великій поэтъ, подобный тѣмъ, которые дѣлаютъ эпохи въ литературѣ и въ исторіи развитія своего народа,-- нѣтъ сомнѣнія, тогда многое изъ производимаго теперь потускнѣетъ или представится въ другомъ свѣтѣ; но отъ того не умалятся заслуги теперешнихъ русскихъ писателей,-- тѣхъ писателей, которые твердо держали свѣточъ Знанія, Истины и Добра, среди сумерекъ, не освѣщенныхъ лучезарнымъ сіяніемъ генія... И такъ, читатель, не требуя отъ русской литературы того, чего она дать не можетъ, оцѣнитъ въ ней два неоспоримыя ея качества -- Даровитость, часто блестящую, и Честность стремленій изумительную, если о ней пристально подумать,-- и полюбите ее, если вы еще принадлежите къ тѣмъ, которые ея не любятъ..."
   И про такъ мыслившаго, такъ чувствовавшаго писателя какой-то г. Волынскій имѣетъ... храбрость говорить, что онъ "растлилъ" русскую литературу!
   Другая книга, о которой я упомяну, принадлежитъ также умершему писателю, умершему совсѣмъ молодымъ, въ самомъ началѣ блистательной ученой и профессорской дѣятельности. Я говорю о недавно изданныхъ лекціяхъ Шахова, читанныхъ имъ на,-- увы!-- теперь не существующихъ высшихъ женскихъ курсахъ профессора Герье. Объ этой книгѣ (Очерки литературнаго движенія въ первую половину XIX вѣка) была уже въ Русской Мысли обстоятельная рецензія; но, мнѣ кажется, мои слова будутъ не лишнимъ дополненіемъ къ этой рецензіи.
   Въ напечатанныхъ уже трудахъ Шахова (Французская литература въ первые годы XIX вѣка, Гёте и его время и вышеназванныя лекціи) прежде всего поражаетъ бодрая, горячая, честная мысль. Вы видите, что историкъ и критикъ переживаетъ горе и радости изображаемой эпохи, что онъ чувствуетъ съ писателями и съ дѣйствующими лицами ихъ произведеній, за одно съ ними негодуетъ и восторгается. Шаховъ былъ вѣренъ завѣтамъ Грановскаго: "Тотъ не историкъ,-- говорилъ Грановскій,-- кто не способенъ перенести въ прошедшее живаго чувства любви къ ближнему и узнать брата въ отдѣленномъ отъ него вѣками иноплеменникѣ. Тотъ не историкъ, кто не съумѣлъ прочесть въ изучаемыхъ имъ лѣтописяхъ и грамотахъ начертанныя въ нихъ яркими буквами истины: въ самыхъ позорныхъ періодахъ жизни человѣка есть искупительныя, видимыя намъ на разстояніи столѣтій стороны, и на днѣ самаго грѣшнаго передъ судомъ современниковъ сердца таится одно какое-нибудь лучшее и чистое чувство".
   Такое требованіе ведетъ не къ застою, не къ равнодушію; оно не заглушаетъ справедливости, не ослабляетъ гнѣва, но лишь направляетъ его; не уменьшаетъ поклоненія героямъ мысли и правды, но указываетъ вмѣстѣ съ тѣмъ, что необходимо принимать во вниманіе незамѣтныя усилія многихъ и многихъ людей, культурную работу длиннаго ряда поколѣній. По остроумному пророчеству г-жи Сталь, "восемнадцатое столѣтіе высказывало слишкомъ безусловно свои принципы; девятнадцатое, можетъ статься, будетъ черезъ-чуръ подчиняться фактамъ. Первое вѣрило въ абсолютную природу отношеній, второе будетъ вѣрить только въ обстоятельства. Первое хотѣло повелѣвать будущностью, второе ограничивается изученіемъ человѣчества". Шаховъ признаетъ, что въ этихъ словахъ много правды, но самъ онъ принадлежитъ къ числу отраднѣйшихъ въ этомъ отношеніи исключеній. Идеалистъ и энтузіастъ уживались въ немъ съ безпристрастнымъ ученымъ, дополняли и исправляли другъ друга. Тщательное и точное изученіе фактовъ, ихъ спокойное и многостороннее обсужденіе только увеличивали его горячую преданность тѣмъ гуманнымъ завѣтамъ, которые переданы намъ вождями просвѣщенія въ прошломъ вѣкѣ. Обидно и горько, что у насъ еще мало людей, подобныхъ Шахову.
   Въ сжатыхъ и живыхъ характеристикахъ Шаховъ умѣлъ изображать и писателя, и вскормившую его среду. Прочтите маленькую главу, отведенную, напримѣръ, Лудвигу Бёрне, и вы изъ нея лучше поймете и оцѣните этого удивительнаго человѣка, чѣмъ изъ многихъ обширныхъ трактатовъ. "Еврейское происхожденіе Бёрне,-- говоритъ Шаховъ,-- и связанное съ этимъ происхожденіемъ общественное положеніе возбудили и развили въ его натурѣ чутье къ общественной несправедливости; философія XVIII вѣка осмыслила его стремленія и расширила его кругозоръ: вопросы политическіе уже въ ранней юности сдѣлались содержаніемъ его думъ, въ немъ выросталъ будущій проповѣдникъ гражданскаго и политическаго равенства, будущій поборникъ человѣческихъ правъ".
   При всемъ сочувствіи къ Бёрне, Шаховъ относится къ нему съ полнымъ безпристрастіемъ и не закрываетъ глазъ на его недостатки. "Бёрне не хотѣлъ замѣтить,-- говоритъ критикъ,-- того, что переворотъ въ научныхъ понятіяхъ, въ философскихъ воззрѣніяхъ стоитъ въ тѣсной связи съ измѣненіемъ общественнаго строя, что если метафизическій сумбуръ, бездушный философскій пессимизмъ, романтическій бредъ à la Novalis суть лучшія опоры для абсолютизма и лучшія орудія въ борьбѣ съ практическими влеченіями націи, то, съ другой стороны, болѣе живыя и свѣжія философскія понятія, основательное отношеніе къ научнымъ вопросамъ, духъ бодраго изслѣдованія -- лучшее средство разсѣять тьму всякихъ предразсудковъ и авторитетовъ, раскрыть глаза обществу на его положеніе, освѣтить ему путь къ соціальнымъ улучшеніямъ, окрылить его къ самодѣятельности, къ энергичной борьбѣ съ природой общимъ дружнымъ трудомъ свободныхъ единицъ, сознавшихъ свои интересы и изучившихъ средства къ этихъ ихъ осуществленію".
   Вотъ какія лекціи читались на упраздненныхъ теперь высшихъ женскихъ курсахъ профессора Герье. Иныя времена,-- иныя пѣсни. Читатели будутъ, вѣроятно, очень благодарны мнѣ, если я обращу ихъ вниманіе на другое сочиненіе, недавно Вышедшее, на Письма о балетѣ Л. М. Нелидовой. Въ первомъ появившемся письмѣ трактуется объ идеалахъ хореографіи и истинныхъ путяхъ балета. Вотъ гдѣ теперь пролагаются истинные пути и высоко ставятся идеалы!
   Авторъ скорбитъ объ упадкѣ балета, но вы не догадаетесь, чѣмъ онъ объясняетъ этотъ упадокъ: "въ эпикурействѣ, въ легкости отношенія значительной части общества къ серьезнымъ вопросамъ вообще и лежитъ одна изъ лучшихъ причинъ печальной обособленности и немощи балета". Надо позаботится, замѣтитъ читатель, о распространеніи стоическихъ и даже аскетическихъ воззрѣній, и тогда балетъ возродится и запляшетъ вся Россія
   
   "Отъ финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды,
   "Отъ потрясеннаго Кремля
   "До стѣнъ недвижнаго Китая".
   
   Авторъ признаетъ однако, что христіанство и аскетизмъ сильно повредили балету... Какъ же тутъ быть?
   Книжка г-жи Нелидовой полна интереснѣйшихъ культурно-историческихъ фактовъ. Мы узнаемъ изъ нея, напримѣръ, когда у танцовщицъ появились короткія платья и панталоны, замѣненныя впослѣдствіи трико. "Рука объ руку съ этими важными для прогресса балета костюмными реформами, являвшимися каждый разъ, большею смѣлостью и прививавшимися лишь постепенно, шли реформы и въ самыхъ танцахъ". Авторъ полагаетъ, что балетъ "долженъ вносить въ массу и поддерживать въ ней понятія объ истинномъ и прекрасномъ". Какъ же это ногами въ трико можно поддерживать понятія объ истинномъ и прекрасномъ? Опасаемся мы, что не исполнится требованіе г-жи Нелидовой, чтобы государство матеріально w принципіально поддержало балетъ: грубые позитивисты скажутъ, что все же есть для государства задачи поважнѣе.

О. Т. В.

"Русская Мысль", кн.IV, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru