Горный Сергей
"Витовт" М. В. Добужинского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Сергей Горный

  

"Витовт" М. В. Добужинскаго

  
   Ниже мы помещаем напечатанную в берлинской газете "Руль" статью С. Горнаго, посвященную картине художника М. В. Добужинскаго "Витовт Великий", исполненной по заказу литовскаго правительства и находящейся в литовском посольстве в Берлине.
    
   Мало кто знает, что в Берлине находится "капитальное" произведение М. В. Добужинскаго -- огромное историческое полотно, портрет Витовта, сделанный по заказу литовскаго правительства. Картина эта, в высшей степени интересная для характеристики творчества Добужинскаго -- висит в помещении Литовскаго Посольства.

*

   Что поразительно в этом портрете Добужинскаго, это какая-то "сгущенная" историчность полотна, отнюдь его, однако, не отяжеляющая. Наоборот. В полотне есть какая-то "текучесть". Это не только портрет Витовта, это -- история о нем, сказание, "повесть временных лет".
   Витовт выростает из складок этих пологих холмов. "Самодержавие" здесь объяснено как-то биологически. Фигура в мантии выросла органически из глубин. Это не просто "некий князь", фигура из галлереи предков, помещенная для живописности на фоне литовскаго ландшафта. Нет. Здесь трудно сказать где кончаются складки мантии и начинаются переливы холмов. Понятно, все это сделано без модернизма и выверта, -- без того, чтобы, например, действительно смазать контуры и заставить князя "по настоящему" "выпирать" из земли. Приемы Добужинскаго -- иные. Это музыкальные, это гипнотизирующие приемы. Внешне у него "все впорядке": и холмы на месте, и складки мантии, и излучина реки, и подступающия к переднему плану бойницы и стены. Ничто не "пересекается", не "взрезается", -- по Шагаловски не взмывается в воздух и не изламывается вящше. Все на месте.
   И вместе с тем все поет. Это не просто мантия -- это текучесть городов. Это -- хронология. Это -- история. Это все мантии Гедеминов, Ягеллонов и Кейстутов -- нарицательнаго Витовта. Тяжкий горностай ниспадает, как рельеф гор. В нем есть покой рока, судьбы, истории. И все же на нем есть отпечаток силы, личности, повелевающей власти.
   Все это выявляет Добужинский подсознательно. Разумеется он не говорит себе: -- "а давай ка я сделаю Витовта так, что, мол, он рожден "историей", холмами, долинами Литвы..." Разумеется эта фигура "выпираемая", как некий Дух Банко, стихиями из нутра земли, родилась у Добужинскаго легко и вольно, в творческом ясновидении.
   Какой прекрасный "учебник истории" эта картина. Немножко своеобразный "учебник" -- и все же какой сильный, какой впечатляющий. Как передана повторяемость, текучесть событий. Дни, переливающиеся в годы. Годы, наростающие в столетия. Сзади стоит большой светлый замок. Он вознесен над темною горою городов, рожден ею. Много нужно было наслоений времен, чтобы так легко и вольно поднялась радость бытия, светлый замок "с теремами и зубцами". Сказочен ли этот замок? Да, он -- не реален, не натуралистичен. Но и навязывания нам его символичности нет. (Вообще в Добужинском и здесь как и везде, нет навязывания, нарочитости, указующаго перста). В этом замке нет Беклиновщины: не замок, мол, а символ. Но, понятно, нет и "натуры", передвижничества... Что же есть? Есть особая Магия, свойственная из "нынешних" разве только Бенуа и Добужинскому. Сгущение истории в одном фасаде, -- повторяемость дней, застывший сгусток их -- в одном Версальском завитке фонтана, ленивом Нептуне, подстриженном баскете. Так и есть: -- это не просто Витовт, это -- Литва. Это жизнь людей. Они жили, боролись, умирали за эти холмы, за эти крепостные зубцы, за пологую тишь этого куска земли. Они любили его. В этом, может быть, все очарование картины, что Добужинский подслушал, ощутил (вещим сердцем -- а сердце у Добужинскаго вещее) эту любовь. Помните, как в былинах: "И слез добрый молодец с коня, приложил ухо к сырой земле и стал слушать".
   Добужинский прильнул к Земле своей родины (он родом оттуда). Прильнул -- доносится к нему шум и лязг мечей на городской стене, и плач, и смех, и радость побеждающих толп, и страх гонимых. И тихая жизнь, журчащие дни на пологих холмах. И ровный плеск Немана и мерная поступь дней, годов, столетий. Услышал все это он -- не умом, не сердцем, -- а той волшебной "аурой", которая дана Избранным, которая открывает им невидимое и неслышимое нам. Ибо если-б не услышал -- не мог так разсказать о куске земли, который любил. В сущности разгадка магии Добужинскаго -- очень простая, такая простая, что раскрытие ея, похоже на трюизм. Он любит то до чего коснулся. Но любит не просто эту "данность", момент, фотографию внешняго минуты, -- а ея становление, вещь im Werden. У него не "месяц" в деревне, не просто александровский ампир, а история этих кресел, чреда дней в тихой усадьбе, родившая по немногу, повторением, многократностью, баюканьем -- и эти завитки, и колонны, и паркет и висюлки хрусталя. Его "извозчики", "разносчики", "татары", "мамки", лицеисты, солдаты, чиновники, городовые и дворники Санкт-Петербурга -- не портреты, не типы. В них тоже эта "магия" Добужинскаго словно "излучает время". Развертывают ленту обратно. Показывают нам зарождение жизни, становление ея, молекулярное наслоение ея.
   Так и Витовт его вынесен наверх холмами и бойницами Литвы. Слитность человека с землею-матерью у него совсем такая, как на полотнах Зулоаги, где коренастые испанцы вынесены органически из католанских недр -- тоже на фоне холмов и дальных стен родины. Если взять еще дальше -- вглубь веков -- это органическая "биологическая" и одновременно духовная (неотрываемая!) связь "задняго" ландшафта, фона с передней фигурой -- была и у Чмаде Капелиа но и у Андреа дель Сарто. В этом смысле Витовт "классичен". В нем все достижения сегодняшняго дня: экспрессия, насыщенность, глубина, преодоление наивнаго натурализма и юношескаго символизма -- и вместе с тем в нем благородство подлинной традиции. И еще -- в этом Витовте музыкальность. Холмы поют (повторными, синхронными складками) -- им вторит излучина реки -- параллельные аккорды "горностая" -- звенит светлым металлом огромный меч -- поет хоралом к небу прозрачный замок -- -, Баховскую фугой, повторными складками сливаются в одно целое пласты земли, образующие темную гору, годы, дни, столетия жизнь.
   Разве это не "магия"?
  
   Сергей Горный. "Витовт" М. В. Добужинскаго // Наше эхо. 1931. No 698, 12 июля.
   Подготовка текста -- Кирилл Васильев, 2002.
   Публикация -- Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru