Гревс Иван Михайлович
Массимо д'Адзелио

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Жизнь и творчество).

Массимо д'Адзелио
(Жизнь и творчество)

1

   Массимо д'Адзелио, один из сыновей маркиза Чезаре Тапарелли д'Адзелио, родился в Турине 24 октября 1798 года. Предки его переселились некогда в Италию из Бретани и вошли в состав пьемонтской феодальной знати. Отец его, владевший несколькими замками и землями в Пьемонте, прошел военную школу, сражаясь под знаменами Савойокой династии против натиска революционной Франции. Он был ревностный католик и преданно служил местной монархии. Жена его, Кристина, также принадлежавшая к аристократическому роду, прожила с ним 42 года и оставила рукописную биографию мужа, которою Массимо д'Адзелио пользуется в своих "Воспоминаниях", ценном источнике для изучения его жизни и состояния Италии в его время {Massimo d'Azeglio, i miei ricordi (2 изд., 2 тома, Firenze, 1867); имеется французский перевод}.
   Акты Венского конгресса (1814--1815), на котором ликвидировано было наследство Наполеона и определилась новая политическая карта Европы, сохранили за Италией раздробленность; последняя была особенно характерною чертою внутреннего строя Италии в феодальные века, но и после долгих войн между великими державами Запада за обладание этой страной, наполнявших XVI, XVII и XVIII столетия, пестрота покрывавших ее площадь политических единиц уменьшилась только отчасти. Городские республики, главные носительницы хозяйственного и духовного развития Италии в прошлом, уже издавна потеряли почти всю свою самостоятельность, и территории их сплотились в княжества под абсолютною (часто тираническою) властью единоличных правителей; другие части страны были захвачены иностранцами.
   Революционная Франция и Наполеоновская, империя перекроили Италию по-новому. Венский же конгресс решил восстановить прежних государей или,--как выражались тогда на языке дипломатов,-- утвердить "легальный" порядок. Надо бросить взгляд на конфигурацию Италии, какою она вышла из канцелярии Венского конгресса: этим наметится политическая среда, в которой суждено было расти Массимо д'Адзелио, представятся элементы и силы, влиявшие на его мысль и волю, откроется и ближайшая арена его деятельности.
   На северо-западе находилось государство, с которым д'Адзелио был связан теснейшим образом своим рождением. Оно называлось королевством Сардинским, но главным ядром его был Пьемонт с столицею Турином; к Пьемонту. С Севера примыкала Савойя и теперь присоединена была Генуя, одна из трех (Венеция, Генуя, Лукка) до того времени остававшихся в Италии старых республик.
   Пьемонт был страною земледельческой; в горах земля была собственностью крестьян, в равнине принадлежала знатным фамилиям, крестьяне же являлись зависимыми съемщиками. Крупные помещичьи имения передавались старшим сыновьям, младшие выбирали военную или гражданскую службу или вступали в духовный сан. В хозяйственном отношении население было отсталое, кроме генуэзцев, игравших большую роль в средневековой промышленности и торговле; но экономическое процветание Генуи уже давно было подорвано.
   Указанный комплекс территории был предоставлен власти Савойского дома (король Виктор Эммануил I); он отменил реформы Наполеона и восстановил прежние устарелые законы и порядки. Король правил самодержавно, опираясь на дворянство и духовенство; последнему возвращены были земли, судейские привилегии, даны были широкие права в школьном просвещении, цензуре книг и полиции нравов.
   Милан и Венеция с их территориями перешли к Австрии под наименованием Ломбардо-Венецианского королевства. Император правил им через наместника. Живое и деятельное население, добившееся высокого экономического развития, тяжело переносило фискальное и полицейское иго чужеземной монархии, главного оплота реакции в Европе.
   В средней Италии--Парме, Модене, Лукке, Тоскане--утверждены были герцогами либо принцы Габсбургского дома, либо, князья, подчиненные австрийской опеке. Только во Флоренции великие герцоги из Лотарингской ветви сохраняли начала политики просвещенного абсолютизма. Значительная средняя часть полуострова от Рима до Адриатического моря была занята папским церковным государством, и там царили, на основе полного экономического и умственного застоя, мрачная тирания высшего духовенства, иезуитов и вновь введенной инквизиции, своекорыстное управление и полицейский разгул.
   Южная Италия -- под названием королевства обеих Сицилий -- была возвращена под власть прежде царствовавшей там отрасли испанских Бурбонов, представителей самой разнузданной реакции. Земля принадлежала королю и знати, светской и духовной. Масса населения, бедная и невежественная, жила под гнетом правительства и дворянства. Нужда и утеснения плодили разбои, как специфическое бытовое явление; образовались опасные разбойничьи ассоциации, ежедневно совершавшие насилия, и государство, не могло справиться с ними.
   Страна была разбита на осколки. Руководитель европейской реакции, австрийский министр Меттерних прямо объявлял, что. "Италия -- только географический термин". Устраивая Италию, дипломаты Венского, конгресса нисколько не задумывались о ее народе; они заботились лишь о "европейском равновесии" в смысле обеспечения интересов великих держав. Зависимость от Австрии, стремившейся "властвовать, разделяя", тяготела над итальянским населением особенно невыносимо.
   Абсолютизм давил и раздражал прогрессивные элементы дворянства и городской буржуазии, требовавшие участия в законодательстве и управлении, свободы слова и неприкосновенности личности. Разделение возмущало эти слой, уже тогда жаждавшие единства нации. Инициаторы борьбы выходили из среды людей свободных профессий, адвокатов, врачей, писателей, художников, учительства, профессоров и студентов, а также из офицерства. Крестьянство, задавленное нуждою, зависимостью и темнотой, было слишком подчинено религиозным суевериям, чтобы в нем могла пробудиться способность к коллективной борьбе за освобождение. Стихийные порывы вспыхивали иногда в городском пролетариате, но он был еще малочислен, слаб и разрознен {На юге Италии крестьянство поддерживало установившийся режим если не сочувствием, то равнодушием. Д когда там начнутся движения против абсолютизма, бесчисленные неаполитанские ладзарони за деньги будут держать сторону короля против революционеров.}. Сильнее всего волнение ощущалось в передовых областях Италии,-- Ломбардии и Венеции, отчасти в Тоскане и в панской Романье; там кипела ненависть во всех слоях и быстро накоплялся революционный материал.
   На родине Массимо д'Адзелио, в Пьемонте, сохранялось много архаичесикх черт в хозяйстве, быту и нравах, много консерватизма в привычках и общественных настроениях. Дворянство не отличалось экономической предприимчивостью, довольствуясь в общем старыми оброками. В городах промышленный капитализм развивался слабо; только в Генуе, в порту, образовался значительный слой наемных рабочих, которые и будут заметно участвовать в последующих исторических событиях.
   Умственный уровень общества в Пьемонте стоял также ниже, чем в соседних центрах Италии, и Турин не играл видной роли в сознании и деятельности итальянской интеллигенции. Но Савойская династия увлекалась планами руководить судьбами Италии. Условия сочетались так, что Пьемонт стал исходною точкой объединенного движения.
   Массимо д'Адзелио впоследствии говорил: "Пьемонтцы далеки от притязания на более высокий ум и более богатые дарования, чем остальные итальянцы, но характер у них более твердый, оттого им выпало на долю прекрасное дело,-- положить почин освобождению Италии".
   

2

   Семья, в которой родился д'Адзелио, принадлежала к титулованному дворянству, но не обладала очень крупным состоянием. Родители его жили сравнительно просто: пьемонтская знать в общем сохраняла еще патриархальные обычаи в своих отношениях с дворовыми и крестьянами.
   Отец его стоял довольно близко к двору, но не добивался видных должностей. Он сумел развить в сыновьях способность к труду и чувство долга. Он считал, что надобно проходить через школу страдания, чтобы научиться самоотвержению. Так рисует Массимо систему отца. Он умел внушить сыну незыблемое уважение. Матъ подчинялась авторитету мужа, смягчая его строгость добротою в лаской. Развивая в сыновьях общественные и нравственные принципы, отец руководился, разумеется, сословными соображениями: он хотел, чтобы они стали galantuomini (т. е. джентльменами). Он развивал в них верность строю, унаследованному от предков, и всем классовым традициям.
   Когда Пьемонт был завоеван французами, Чезаре д'Адзелио уехал во Флоренцию и там, на свободе от службы, занялся воспитанием детей при помощи педагогов, между прочим и духовных, как это было в обычае {Д'Адзелио указывает, что иезуитская система портила его характер и искажала религиозность.}. Массимо провел в столице Тосканы часть детства; он всю жизнь оставался привязан к знаменитому городу, бывшему когда-то блестящим центром Ренессанса.
   После падения Наполеояа семья вернулась в Турин. Массимо рано стал посещать там университет, в котором преподавание носило элементарный, школьный характер. Он так изображает себя: "В 16 лет я был высоким, крепким юношей... Я полон был жажды видеть, узнавать, странствовать; я носился повсюду, будто какой-то дьявол сидел в моем теле, я рвался освободиться от стеснявших меня пут".
   В 1815 году отец был назначен королевским послом при дворе папы. Вся семья прожила с ним в Риме несколько лет. Массимо. остался в Вечном городе и после отъезда родителей. Он со страстью путешествовал по Италии. Избавившись от домашней опеки, он отдался было рассеянной жизни, но скоро погрузился в напряженный труд дальнейшего {} самообразования. Года его жизни в Риме были заполнены изучением книг и памятников., а также общением с людьми и непосредственным накоплением жизненного опыта. У него создались два центра духовных интересов: искусство и литература. Он изучал древность и ревностно занимался живописью, к которой рано почувствовал призвание. Постепенно, в нем созрел пейзажист и исторический живописец. Картины его стали обращать на себя внимание на выставках (позже попадали даже в Париж) и охотно, покупались любителями {Их можно видеть и теперь в картинных галлереях Турина и Милана.}. Они не были первоклассными произведениями, но в них было живое и искреннее чувство действительности. Писал он сначала робко, хотя и стремясь отойти от шаблонов, но в то же время боясь преувеличений реализма, к которому чувствовал склонность. Краски у него были мягкие, бледноватые, но теплые, освещение сдержанное, атмосфера золотистая.
   Отец, в заботе о служебной карьере сына, убедил его прервать обучение искусству и вступить на военное поприще. Массимо пробыл некоторое время в Турине офицером гвардейского кавалерийского полка. Но военная служба скоро опостылела ему; наскучили и пустые развлечения грубоватого общества пьемонтской столицы, и кутежи с военною молодежью. Массимо сиял мундир и вернулся в Рим, в мастерскую художника, для совершенствования в искусстве.
   Новые римские годы много дали для образования его ума и формирования характера. Увлекался он еще музыкой и с жадностью отдавался изучению литературы -- старой и новой, своей и чужой.
   Любимыми его писателями стали Данте и Ариосто. Передовые люди Италии обращались тогда к великому автору "Божественной Комедии", не только как к гениальному поэту, но и как к провозвестнику национального возрождения, которое теперь вновь волновало сердца. Из новых поэтов своим национальным энтузиазмом влиял на Адзелио Альфиери. Сам Массимо сочинял поэмы, оды и сонеты, "трепетавшие любовью к Италии"; в писательстве он, стараясь отбросить риторику, искал обновляющих форм для реальной правды.
   Наблюдение жизни, переживание событий, встречи с выдающимися людьми в Риме и Италии обогощали его опытом. Живя в центре католичества, знакомясь с разложением церкви и ужасающею действительностью папской монархии, видя бедствия населения на юге Италии и в областях, находящихся под игом Австрии, он не мог остаться равнодушным к политическим интересам, все острее захватывавшим идейно настроенных людей.
   Д'Адзелио был тогда затронут республиканскими мотивами в поэзии Альфиери. Что же касается церкви, он воочию убедился в полном разложении духовенства сверху донизу и, оставаясь убежденным католикос усомнился в возможности терпеть далее светскую власть папы, хотя продолжал признавать его права на главенство в вопросах религии и в управлении церковью.
   Он сообщает, что ему опротивела придворная значь в Турине; наблюдение растленной римской аристократии утвердило его в таком отвращении,
   Поводом больших переживаний для д'Адзелио послужили революционные события в Неаполе в 1820 году и в Пьемонте в 1821 году. Возбудителями их были тайные общества, размножившиеся тот да в Италии повсеместно. Возникли они уже в первые годы XIX века для борьбы с французским завоеванием, будто бы среди угольщиков Калабрии; поэтому члены их именовались карбонарами. Они первые поднялись против "тиранов" и чужеземных господ.
   В интересующее нас время союз карбонаров представлял революционную организацию, пополняемую из недовольных различных слоев, преимущественно, интеллигенции, военных и горожан. Имя карбонаров получило переносное значение для людей, радикально, настроенных и готовых вступить в заговор против существующего строя. Формы устройства, конспиративные приемы и секретный, символический церемониал они заимствовали от масонов. Для обозначения своих групп, должностных лиц и членов они условно приняли термины цеха угольщиков. Общество было, организовано централистически: местные ячейки -- "вендиты", к аде у масонов "ложи" -- подчинялись одному центру; все члены находились в строгой иерархической субординации друг к другу; они давали клятву верности общему делу; за предательство им грозила смерть.
   Численность карбонаров возрастала; в 1820 году они насчитывали несколько, сот тысяч членов. Власти боролись против них репрессиями и казнями, устраивали для сыска "контробщества". В Неаполе союз против карбонаров назывался "кальдерарами" (котельщиками); в церковном государстве образовался союз "сан-федистов" (защитников веры). Они действовали шпионством и доносами. Карбонары отвечали заговорами и террором.
   Они замышляли вооруженное восстание. Крайние требовали объединения Италии в федеральную республику; более умеренные удовлетворялись низвержением абсолютизма. Внешним толчком для взрыва явилась успешная революция 1820 года в Испании. Движение вылилось в Неаполе в форму военного бунта, к которому присоединились группы городских рабочих. Напуганный король Фердинанд IV присягнул конституции, но после прибытия австрийского войска немедленно изменил присяге. В Турине взбунтовавшиеся солдаты, сагитированные студентами университета, также требовали конституции; король Виктор Эммануил отказался от престола; брат его и преемник Карл Феликс призвал на помощь Австрию; восстание было подавлено и здесь. За разгромом восстания последовали репрессии; вожди были казнены или скрылись за границей. В Ломбардии также происходили волнения; поднятые карбонарами. Австрийское правительство усилило преследования; миланские "либералы" и "патриоты" подвергались пыткам в страшных австрийских тюрьмах. Писатель Сильвио Пеллико перенес долголетнее заключение в политической тюрьме Шпильберг в Моравии, и описал его. в прославившейся книге "I miei prigioni" (Мои темницы).
   Для Италии настали еще более тяжелые годы, отмеченные гнетом победившей реакции и упадком революционной энергии. Но потребность обновления была так настоятельна, что борьба не могла потухнуть; собирались новые силы.
   

3

   Д'Адзелио не был ни в Неаполе в 1820 году, ни в Турине в 1821. Он не присутствовал при восстаниях и не пережил момента их кратковременного торжества. Но он увидел в Риме печальные последствия разгрома. События должны были произвести сильное действие на его мысль и чувство.
   Трудно сказать, насколько он уже тогда утвердился в отрицательной оценке революционных способов освобождения Италии. Мемуары его выражают взгляды, сложившиеся к старости. Но можно думать, что под влиянием настроений близких ему кругов он отнесся к революционному движению отрицательно.
   Он говорит, что никогда не был карбонаром. Он уважал некоторых вождей движения, та их действий не одобрял. По его мнению страна не была готова к реформам, и восстания надолго отодвигали освобождение. Особенно неприемлемо для него было военное восстание. У него не было революционного темперамента, а сословные и классовые предрассудки, в которых он вырос, держали его мысль в крепких тисках.
   Еще несколько лет он продолжал заниматься искусством в Риме; живопись не только удовлетворяла его вкусам, но служила ему заработком: отец поддерживал его не очень щедро, желая, чтобы он научился жить собственным трудом. Собирая материалы и сюжеты для картин, он продолжал путешествовать по Италии, бывал ж во Франции; в его образовании был силен французский элемент.
   Странствования познакомили его с населением различных областей Италии, он перестал быть "пьемонтцем", стал "итальянцем" и в нем усилился интерес к общественным делам. Он окончательно убедился, что абсолютизм -- основной враг, а для его уничтожения необходимо свержение австрийского ига, потому что повсюду в Италии он получал поддержку именно из Австрии. Д'Адзелио приходил к выводу, что победу над внутренним деспотизмом может дать только сплоченное мнение сознательных элементов общества. Военного восстания он не допускал, на народные массы не рассчитывал, ссылаясь на их задавленность, темноту и политическую апатию. При таком состоянии страны тайные заговоры и революционные вспышки могли, по его мнению, только вредить.
   Политическую теорию, которая мало-по-малу слагалась в его сознании, он называет идеей пассивного сопротивления. Она требует терпения, медленного действия, большой выдержки,-- только так, думал он, можно притти к победе. Свою мысль он подкрепляет историческими ссылками: карбонарское восстание привело к тяжелому краху, а вот либеральное движение сороковых годов в Пьемонте достигло торжества над абсолютизмом. Это и есть революция общественного мнения, окрепшего и претворяющегося в факты.
   На деле д'Адзелио был типичный либерал, чья теория и практика отражали политическое бессилие и предательскую по отношению к массам тактику экономически слабой и раздробленной итальянской буржуазии 20--30-х годов.
   Представление д'Адзелио о силах, движущих общественную жизнь, имеет доктринерский характер. Д'Адзелио не понимает сложности исторических процессов, не видит неизбежности революции. Односторонность его взгляда объясняется, конечно, не только и не столько его личными качествами, а кругозором того класса, к которому он принадлежал по происхождению и с которым был связан всеми своими интересами. События общественной жизни он истолковывал в духе своей доктрины. Он убедился на опыте, что старые отношения неудержимы, что переворот назрел, но с типичной близорукостью либерального буржуа он надеется на осуществление этого переворота без кровопролития и гражданской войны, когда созреют "нужные силы". Так формулировал од свою точку зрения, когда план действий выработался у него вполне и не в виде далекой перспективы, а в виде практической программы на ближайшие годы. Ненавидя "насилие", он хотя и мирился с неизбежностью открытой войны против Австрии, но неизменно, и решительно высказывался против революционного движения внутри страны.
   До 1827 года д'Адзелио. жил в Риме, все более становясь профессиональным художником, но в то же время интерес его к современности усиливался, и он внимательно изучал "людскую породу". Записки его показывают, как много, он знал из того, что совершалось вокруг него. Потом он вернулся в Турин. Общественная жизнь там угнетала его: в правление Карла Феликса абсолютизм безраздельно царил в Пьемонте.
   Отыскивая тему для исторической картины, д'Адзелио наткнулся на рассказ историка XVI века Гвиччардини из времен борьбы Италии с Францией в первые годы столетия; рассказ заключал в себе эффектный сюжет для картины. Историк рассказывал о турнире группы итальянских рыцарей с группой французских по вызову первых, воодушевленных страстным желанием выказать свою доблесть и патриотизм. Д'Адзелио. назвал свою картину "Поединок в Барлетте". Но, по мере знакомства с событием, он загорелся намерением разработать этот момент из истории борьбы Италии с чужеземцами не только в красках, но и в слове, дополнив историческую картину историческим романом.
   Тале вернулся он к литературной работе, в которой пробовал свои силы еще в ранней юности. Возник роман "Этторе Фьерамоска". Д'Адзелио прочел первые главы своему другу Чезаре Бальбо;- одобрение последнего дало ему энергию для продолжения работы.
   Но литературная жизнь в Турине была так же бедна, как и политическая; д'Адзелио нужна была более культурная среда. После смерти отца (в конце 1830 года) он перебрался в Милан, где надеялся найти вдохновителей, советчиков и сотрудников. Тут начался новый 12-летний период его жизни, в течение которого он, продолжая деятельность художника, работал главным образом как беллетрист.
   Как ни тяжело было положение Ломбардии под австрийскою пятой, но. в Милане умственная жизнь не заглохла. Милан был одним из самых богатых центров Возрождения в XV и XVI вв.; он сохранил значительную культурную силу вплоть до XIX века, несмотря на пережитый им долгий период упадка. Для д'Адзелио здесь открылся желанный круг знакомств в литературном мире.
   Еще в конце XVIII века в итальянской литературе было заметно увлечение французской революцией. Аббат Парини и граф Альфиери -- разночинец и аристократ -- оба захвачены лозунгами национального освобождения и тираноборства. Граф Фантони и Джованни
   Пиндемонте в классическом стиле воспевают идеи якобинцев; взор их устремлен на язвы, от которых страдает Италия. Временно поэты Италии прославляют Наполеона, как освободителя страны от тиранов. Но скоро поклонение перед ним сменяется ненавистью. Наполеон обманул надежды итальянских патриотов, дав Италии не свободу, а рабство.
   В творчестве Уго Фосколо (1778--1827) звучит глубокое разочарование и гнев; но он остается верен революционному идеалу; он хочет не только свержения абсолютизма, но всеобщего равенства, чтобы не было ни богатых, ни бедных. Настоящее навевает на него только грусть. Это сильнее всего выражено в его романе "Последние письма Якопо Ортиса". Роман написан под влиянием "Вертера", но проникнут не отвлеченной мировой скорбью, как у Гете, а конкретным политическим пессимизмом после утраты неосуществившихся надежд на свободу и; счастье родины.
   Фосколо был учеником Парини, и сам стал учителем поэтов следующего, поколения. Карбонарское движение вновь вызвало усиление революционного энтузиазма и в итальянских писателях. Огромное влияние в этом направлении оказала могучая фигура Байрона. Он жил в Италии, был карбонаром и горячо принимал к сердцу беды этой страны. Но и сама Италия рождала певцов карбонаризма. В Неаполе волновала сердца лира Габриэле Россетги, в Пьемонте раздавались "Песни о бедствиях Италии" Даниэле Берше. Оба принуждены были спасать свою жизнь в чужих краях.
   Разгром восстаний 20-х годов привел к тому, что в рядах идеологов придавленной чужеземной властью, княжеским деспотизмом и феодализмом буржуазии увеличилось число сторонников мирного прогресса и воздержания от заговоров и вооруженных выступлений. Оформилась группа "умеренных", "либералов", отказывающихся от революционных методов. В литературе проводникам этого течения явилась романтическая школа.
   К ней принадлежал еще раньше Сильвио Пеллико (1789--1851), тоже пьемонтец, основавший в 1819 году в Милане журнал "Il Conciliatore" (Примиритель). Однако, как мы видели, и этот умеренный, чисто соглашательски настроенный писатель надолго попал в австрийскую тюрьму. Последнее окончательно разуверило его в возможности активной борьбы, и он стал призывать к терпению, покорности и самоусовершенствованию, стал доказывать, что каждый должен заняться выработкой в себе стоической твердости характера, чтобы создалась порода людей, способных подготовить родине независимость в будущем.
   Романтизм не носил в Италии столь реакционной окраски, как в Германии. Итальянские романтики, при всей своей умеренности, вое же смотрели вперед, а если обращались к прошлому, то искали в нем образцов для свободного будущего. Сильвио Пеллико утверждал, что "романтизм", зовущий к "гуманности", есть "либерализм", отстаивающий освобождение.
   Главою миланских романтиков был Алессандро Манцони (1785--1873). Это был талантливый поэт-лирик, драматург и романист, образованный и настроенный либерально. Он был внук философа и публициста Чезаре Беккариа, автора знаменитого трактата "О преступлениях и наказаниях" (1764), в котором нашли отражение некоторые просветительские идеи XVIII века. Освободительные заветы Беккарии хранились в семье Манцони. В юности Манцони сочувствовал революционным идеям, но потом "разочаровался" и примкнул к романтическому либерализму. Как и Пеллико он развивал мысль, что нравственная высота личности -- необходимая предпосылка для национального освобождения, и пока она не достигнута, нужно воздерживаться от решительных действий. Его миросозерцание было окрашено в религиозные тона.
   Манцони считал, что цель поэзии -- польза и благо людей; основная тема ее -- истина, средства -- увлекательность художественного изображения. Поэтическую проповедь он обращал к просвещенным людям демократического происхождения и стремился вдохнуть в них жажду избавления от власти иностранцев и от гнета абсолютизма. В этом -- пафос его трагедий и исторического романа "Обрученные" ("I Promessi sposi"). Сюжет последнего -- злоключения молодой крестьянской четы; но за этой личной драмой раскрывается мрачное историческое полотно -- картина испанского владычества в Италии. Роман Манцони дышит вдохновением, полон исторической правды и художественного реализма. Не говоря о чистой беллетристике, он оказал сильное влияние и на политическую литературу Италии.
   Д'Адзелио вошел в кружок Манцони, а затем женился на его дочери Джулии. В кружке чтилась память сошедших со сцены Беккариа, Парный, Пеллико, Фосколо, Монти и др. Это был литературный центр либерально-национального движения. В. этой атмосфере д'Адзелио энергично продолжал работу над романом; Манцони и Гросси одобряли его. В 1833 году "Этторе Фьерамоска" был напечатан, пройдя мытарства австрийской цензуры. Книга имела блестящий успех. Форма исторического романа была уже популярна в итальянской литературе; Вальтер Скотт служил здесь образцом, и все крупные писатели культивировали этот жанр. Незадолго перед тем вышли "Обрученные" Манцони, Гверацци только что прославился "Битвою при Беневенре" и -- одновременно с д'Адзелио.-- Гросси работал над своим "Марко Висконти".
   Д'Адзелио разделял взгляд Манцони на художественную литературу: она должна преследовать моральные и общественные цели, быть полезною для жизни. "Я стремился предпринять медленный труд содействия возрождению национального характера, вызвать в сердцах благородные чувства. Может быть, я уклонился от какого-нибудь правила литературной теории, но если бы все писатели мира обвинили меня, чти я нарушил правила, на меня бы это не подействовало, если бы я знал, что, вопреки правилам, я зажег сердца".
   Такова была тенденция всей итальянской патриотической литературы: своей задачей она ставила не осуществление определенного художественного канона, а общественно-воспитательное воздействие. Выбор сюжета, его трактовка, пафос всего произведения вытекали из основного намерения: пробудить чувство национальной доблести и энтузиазм борьбы за независимость. Считали, что высота задачи, при наличии у автора таланта, гарантирует художественность исполнения; при отсутствии этой высоты исчезнет и художественность.
   "Этторе Фьерамоска" был одним из первых после "Обрученных" Манцони историческим романом с политической и патриотической тенденцией. В этом его главное значение. Политическая задача заключалась в том, чтобы минорным тонам "Обрученных", которые в политическом плане представляли собою плач над Италией, дать бодрое, мажорное дополнение. Д'Адзелио и дал его в "Фьерамоске". Но задача эта была трудная. В прошлом Италии нужно было, найти такие факты, которые можно, было бы сделать убедительным материалом для бодрой, воспламеняющей умы политической проповеди. А прошлое Италии в политическом отношении давала очень мало такого материала. Нужно было ведь брать Италию в борьбе с чужеземцами, а не внутренние итальянские усобицы и войны. А в борьбе с чужеземцами Италия, как целое, чаще всего была бита, и героических реминисценций ее столкновения с чужеземными врагами не вызывали.
   Д'Адзелио первый нашел тему: маленький эпизод из Гвиччардиниевой "Истории Италии" о победе 13 итальянцев над 13 французами в бою на огороженном пространстве. Эпизод был ничтожный, политического значения не имел никакого, общего грустного итога столкновения с чужеземцами не менял ни в какой мере, но давал полную возможность показать яркую картину Италии начала XVI века и сколько угодно трубить в патриотические фанфары. Выполнение этих двух условий исчерпывало социальный заказ либеральной буржуазии эпохи Resorgimento, и д'Адзелио этот заказ выполнил блестяще. Его большой литературной заслугой было то, что он не только трубил в фанфары, но дал в романе ряд превосходных картин, рисующих быт и культуру Италии XVI века, портреты людей того времени, изображение событий. Рисорджиментные мотивы преходящи, пластическая картина имеет значение длительное. Ей обязан роман тем, что его не только без конца переиздают в Италии, но до сих пор не перестают переводить.
   Ободренный успехом первого романа, д'Адзелио принялся за второй. "Никколо де Лапи" вышел в Милане в 1841 году. Тема взята из истории Флоренции XVI века, из эпохи последней борьбы средневековой республики против внедрявшегося абсолютизма. Роман повествует о судьбе одной семьи во время осады Флоренции войсками императора Карла V, преследующего цель укрепить власть Медичи над непокорной коммуной. Не вступая в соперничество с Гверацци и его "Осадой Флоренции", автор не дает широкой картины политической и военной жизни республики в последний героический период ее существования, а рисует интимный эпизод, в котором воплощается гибель свободы. Обладая даром колоритного изображения, автор преследует цель пробудить любовь к родине и стремление защитить ее от иностранцев и тирании.
   "Никколо де Лапи" был также встречен с одобрением. Д'Адзелио приступил к работе над третьим романом -- "Ломбардская лига", но оставил его неоконченным. Коллективным героем его является союз средневековых городов Ломбардии. Они всеми силами боролись против императора Фридриха Барбароссы и отстояли свободу,-- этим напоминанием автор хотел вдохнуть в современную Ломбардию патриотический пыл и решимость свергнуть ненавистное австрийское иго.
   В беллетристических произведениях д'Адзелио не выдвигает доблестей дворянства и рыцарства, а все свои надежды возлагает на средний класс, т. е. буржуазию. Знатных он рисует насильниками, совратителями и безбожниками {Нужно отметить, что религиозность проникает все сочинения этого буржуазного патриота, а Провидение представляется ему силой, руководящей процессом историй.}. Положительные типы у него принадлежат почти всегда к среднему сословию: Фьерамоска -- человек незнатный и бедный; Дикколо де Лапи -- флорентийский купец; в третьем романе в качестве героя действует городская торгово-промышленная буржуазия. Как беллетрист и как публицист он прямо называет себя защитником буржуазии (avvocato della classe borghese).
   Миланские впечатления приблизили д'Адзелио к практической политике. Он окончательно упрочился в том мнении, что" Австрия -- главный враг и что первая задача возрождения Италии -- освободиться от владычества "немцев". Средневековый девиз "долой варваров" наполнился для него новым смыслом. Наблюдая окружающие условия, он утверждался в необходимости конституционных реформ при содействии того из правительств Италии, которое окажется способным осуществить такую инициативу.
   Дело представлялось ему нелегким. Противником были не только силы Австрии, но. также упорство абсолютизма и "косность" народных масс; с другой стороны, его пугали революционные организации внутри страны, которые, ему казалось, могли возбудить несбыточные надежды и зажечь пожар, который, как он думал, приведет лишь к тяжелым, бесполезным жертвам и помешает осуществлению достижимых целей.
   Волнения действительно не умолкали. Последние карбонары вызвали в 1831 году восстание в папской области Романье, но оно было быстро подавлено австрийским оружием. В Генуе впервые появляющийся на исторической сцене Гарибальди пытался поднять флот. Из Швейцарии вторгается в Савойю группа революционеров, рассчитывая взволновать Пьемонт с севера (1834). Много горючего материала клокотало под почвой и в других частях полуострова.
   Все попытки потерпели крушение; но сторонники решительной борьбы не складывали рук; они организовывались по-новому. Так возник союз "Молодой Италии". Вождем движения был Джузеппе Мадзини,-- одна из крупнейших фигур Рисорджименто.
   Родом из Генуи (1805), Мадзини учился там в университете, занимаясь литературой и примыкая к романтикам. Уже в юности он попал в пьемонтскую тюрьму за агитацию. Вырвавшись на свободу, он из изгнания стал звать самоотверженных патриотов на борьбу против внешних и внутренних врагов Италии.
   "Молодая Италия" представляла тайное общество, разветвляющееся по всей стране. Оно должно было собрать боевые силы, вооружить их и воодушевить к действию. Оно выступило против "умеренных". Жалобы Гверацци и моральная проповедь Манцони недостаточны; надобна героическая доблесть. Зовите трудовой народ к борьбе за свободу от тирании чужеземцев, собственных правительств, чиновников, богатых и знатных. Революция восторжествует, когда в ней примет участие народ. Она должна совершиться в его интересах.
   Италия будущего не должна быть союзом разнородных государств, а единой демократической республикой. Рим в третий раз станет центром мира, объединяя справедливый закон с христианским альтруизмом в новое социальное евангелие. Только нераздельная республика со столицею Римом создаст равенство; Италия станет во главе европейской федерации свободных национальностей, как их идейный вождь.
   Так проповедывал Мадзини. Он был религиозно настроен, но отвергал "испорченное" католичество, а выдвигал идею "истинного христианства", свободного от вероисповедных предрассудков. Он сам говорил, что его девизом было "бог и народ".
   Мадзини был убежден, что настал канун общей революции, и только, зазвучит труба "Молодой Италии", как поднимутся полки бойцов, готовых на всё для великого дела; пьемонтская армия двинется с ними и изгонит ненавистных австрийцев. В открытом письме новому королю Пьемонта Карлу Альберту (вступившему на престол в 1831 году) Мадзини звал его стать во главе движения, грозя, что в противном случае он погубит свою власть. Программа Мадзини находила широкий отклик в разночинной, проникнутой стремлением к национальному освобождению, итальянской интеллигенции. Ячейки "Молодой Италии" множились, захватывая даже кое-где и крестьянские, рабочие и солдатские группы.
   Подошли сороковые годы. В широких кругах населения атмосфера накалилась.
   В умеренно-прогрессивных кругах наметились различные направления. Одно из них--представители которых называли себя "неогвельфами" -- может быть названо партиею католического возрождения. Оно состояло из последователей романтиков школы Манцони, проповедывало очищение религии, свободы церкви и наступление эры обновленного папства, которое станет вождем мира и покровителем слабых и угнетенных. Проникнутые отвлеченным гуманизмом, "неогвельфы" строили сентиментальные утопии примирения классов, рисовали идеальный строй, в котором священники и монарх, проникнутые чувством справедливости и сострадания, будут править народом к его благу и счастью.
   Это были реакционные моралисты и мечтатели, но картины общественных бед, ими рисуемые, выставляли на вид язвы существующего и обостряли критику современности. Идеи неогвельфской школы развивались павийским философом Романьози и историком Чезаре Канту, флорентийцами Джино Каппони, Никколо Томазео и др. Но самую большую популярность из выступлений этой группы приобрела брошюра туринского профессора, священника и философа Винченцо Джоберти -- "Нравственное и гражданское первенство итальянцев" (1843). Проникнутый верой в высокое назначение итальянского народа, ой рисовал картину объединения Италии в форме союза свободных государств под главенством папы-преобразователя, который провиденциально появится, чтобы обновить церковь и общество. Все итальянские государства соединятся и все классы общества забудут свои несогласия, чтобы вместе добыть независимость, а пьемонтский король явится правой рукою папы-спасителя, когда тот подымет из Рима призыв к возрождению Италии, а за нею и мира.
   Идеи Джоберти были мессионистской реакционной утопией, но автор затрогивал струны, остро звучавшие в жаждавших новой Италии душах буржуазных интеллигентов; он вскрывал реальные бедствия, и его пламенные речи привлекали страстное внимание.
   Рядом раздавались и более реалистические голоса. В своей книге "Надежды Италии" (1844) Чезаре Бальбо обращался к королю Пьемонта, вызывая его на борьбу с иноземным владычеством. Освободить Италию от австрийцев -- это первый долг, без этого немыслимы независимость и федерация Италии. Она должна перестать быть только "страною оливы", должна очнуться от апатии, воспрянуть духом.
   По линии, намеченной его другом Бальбо, направился и д'Адзелио, но он пошел дальше Бальбо. Он не мог разделять бессмысленных мечтаний Джоберти, потому что хорошо знал папские порядки. Он старался подвинуть Карла Альберта на борьбу за объединение Италии. Он работал для сближения либеральных элементов Пьемонта и Тосканы, а также на папской территории. Он провел в Романье часть 1845 года, пропагандируя свой план реформ и полемизируя со сторонниками "Молодой Италии". После новой попытки волнения в Римини он выпустил свою брошюру "О последних событиях в Романье", противопоставляя "безнадежным" революционным усилиям свою излюбленную идею организации общественных сил для разрешения насущных политических задач; освобождения от Австрии, установления конституционного строя и федеративного объединения. Тут же он едко критикует политический режим папского государства и объявляет короля Пьемонта руководителем национального дела.
   Но Карл Альберт отнюдь не был создан для такой роли. Он цеплялся за абсолютизм; характер его был нерешительный и неискренний; он жестоко, боялся революций; честолюбец, высоко мнивший о своем достоинстве, он трусил перед великими державами. Перемены фронта в его политике раздражали оппозиционные элементы, и он заслужил презрительную кличку "короля-флюгера".
   Однако давление оппозиции и угроза революции толкали его к уступкам, а унизительная зависимость от Австрии вызывала протест.
   Событием, пробудившим воодушевление в широких кругах, было избрание на папский престол после смерти Григория XVI, бывшего столпом реакции, кардинала Джованни Мария Масаи Феррета, принявшего имя Пия IX (1846). Первые шаги его -- распоряжение об амнистии, обещание общих реформ и смягчение полицейского режима -- возбудили всеобщее сочувствие.
   Это сочувствие разделял и д'Адзелио. Он не поверил, что сбывается мечта Джоберти, но считал, что такой человек на папском престоле -- важное условие для успеха движения в мирных формах. Кружок римских либералов пригласил д'Адзелио в Рим для поддержания их усилий укрепить Пия IX на принятом пути.
   Д'Адзелио вступил в непосредственные сношения с папою и настойчиво, работал для дела реформы. Он являлся посредником между папой и Карлом Альбертом, полным доверием которого пользовался. Но как и следовало ожидать, либерализм Пия в атмосфере Ватикана скоро выдохся: у папы не было ни способностей, ни воли, достаточной для того, чтобы противопоставить застарелым традициям и махровому мракобесию кардинальской коллегии сколько-нибудь твердый курс. Противоречие между многовековым прошлым неограниченной духовной и светской власти и неотложными требованиями современности оказалось непреодолимым. И д'Адзелио пришлось окончательно убедиться в невозможности освобождения Италии при сохранении светской власти папы.
   Он удвоил старания убедить Карла Альберта стать во главе разгоравшегося движения и направить это движение по тому руслу, которое, казалось ему, приведет к ближайшей цели. После одной из своих разведочных и агитационных поездок по Италии, он явился к королю, обрисовал ему критическое положение вещей и горячо призывал его к выполнению "долга чести". Пусть король даст свободу стране, и "благоразумные элементы" поддержат порядок. Иначе -- революция.
   Король будто бы ответил: "Скажите вашим друзьям, пусть будут покойны; моя жизнь, жизнь моих сыновей, моя казна, мое войско -- все будет отдано на дело Италии" {Свою речь королю и его ответ д'Адзелио приводит в своих воспоминаниях, которые на этом обрываются.}. Д'Адзелио вышел из дворца, полный надежд. А затем одно за другим последовали события.
   Карл Альберт, долго живший "между кинжалом заговорщика и отравленным шоколадом иезуитов", был против воли вовлечен во внешнюю борьбу и принужден к внутренним уступкам. Он начал с учреждения гражданской гвардии, реформы суда, ослабления цензуры. Начался 1848 год. Народное восстание в Сицилии и Неаполе заставило короля согласиться на конституцию. Карл Альберт "октроировал" Пьемонту хартию по типу французской 1830 года в начале февраля. Его примеру последовал великий герцог тосканский, а после февральской революции во Франции на тот же шаг решился и Пий IX.
   В Милане росло волнение. В январе оно приняло своеобразную форму "табачного бунта", т. е. обструкции против правительственной монополии на курительные изделия. А в марте там вспыхнула настоящая революция ("пять дней"), настолько грозная, что начальник австрийских войск фельдмаршал Радецкий должен был очистить Милан и отступить к востоку, опасаясь быть отрезанным от Австрии, особенно после того, как революция произошла и в Венеции. Обе восставшие области -- Ломбардия и Венеция -- присоединились к Пьемонту. Жребий был брошен. Карл Альберт присвоил себе известный лозунг "Италия сама решит свою судьбу" (Italia fara da se).
   События вызывали радость в д'Адзелио: его политические идеи слагались под влиянием школы Манцони; но он внес в беллетристику, а теперь и в публицистику ноту бодрой готовности к борьбе за освобождение. Своими писаниями, организационной и агитационной работой и широкими связями он приобрел в либеральных кругах значение одного из главных руководителей. Он укрепил Карла Альберта в решимости стать во главе борьбы, и его резкий памфлет о бедствиях Ломбардии" был последним толчком к разрыву Пьемонта о Австрией.
   В войне приняли участие также панские и тосканские войска, ввиду того, что была нарушена неприкосновенность папской области и Тосканы. Д'Адзелио вступил в действующий состав папских военных сил в должности помощника командовавшего ими генерала Дурандо. Он выдержал всю осаду Виченцы, был тяжело ранен в ногу, но оставил войско только тогда, когда город был принужден капитулировать.
   Пьемонт совершил решительный шаг. Война началась при благоприятных условиях. Австрийцы были поставлены в положение почти критическое. Но грубые стратегические ошибки бездарных генералов Карла Альберта и его собственные проволочки и сомнения помешали использовать успех; счастье перешло на сторону Австрии, и кампания окончилась для Пьемонта катастрофою при Наваре (23 марта 1849): Ломбардия была потеряна, Венеция предоставлена себе, неприятель готовился к походу на Турин.
   Под ударом жестокого поражения Карл Альберт отрекся от престола в пользу сына; Виктор Эммануил II присягнул на верность конституции. Для дальнейшей борьбы с Австрией не было ни военных сил, ни финансовых средств. Внутри обострилась борьба между консерваторами, либералами и республиканцами мадзинистами. Глухое брожение начинало подниматься в крестьянстве, в Генуе разразились волнения рабочих. Правительство боялось проникновения из Франции пропаганды социализма. В остальной Италии революционное движение 1848 года было подавлено, и повсеместно торжествовала реакция. Республике, провозглашенной в Риме после бегства папы, был положен конец присланными французскими войсками. Мадзини и Гарибальди должны были спасаться. После возвращения Пия IX папский абсолютизм был восстановлен в полной силе. В. Неаполе и Сицилии утвердились прежние порядки. Герцоги при помощи победившей Австрии возвратились в Парму, Модену и Флоренцию. Для Италии наступила полоса новых бедствий.
   Что ждало Пьемонт? Прежде всего ему необходимо было заключить приемлемый мир. Это было, нелегко: требования победителей были сначала суровы, и общественное мнение настойчиво, требовало продолжения войны. Виктор Эммануил назначил д'Адзелио главой правительства (в мае 1849). Это была кульминация его политической карьеры. Надо было успокоить воинственное настроение парламентского большинства и добиться от Австрии уступок.
   Там готовы были согласиться на мягкие условия,-- лишь бы король отказался от конституции. Но д'Адзелио на это пойти не мог; он выбросил лозунг: "без войны и бесчестия". Австрия сама нуждалась в мире; ей еще не удалось одолеть восстание в Венгрии; Венеция еще сопротивлялась.
   Пьемонт сохранил целость своей территории и достиг значительного снижения контрибуции. Австрия дала амнистию ломбардцам, участвовавшим в восстании: на этом особенно настаивал д'Адзелио; венское правительство отказалось от конфискации имущества эмигрантов, и им дарованы были права пьемоятских граждан.
   Надо было склонить парламент с его воинствующим левым большинством к утверждению мирного договора. Его пришлось два раза распустить, и только третий его состав под давлением правительства и всей политической обстановки принял смягченные условия. Несмотря на победу, Австрии не удалось раздавить маленькое государства, решившееся на открытую борьбу. Все обращали взоры на Пьемонт, как на надежду будущей свободы и независимости страны. Д'Адзелио говорил: "Я стал первым министром, чтобы спасти целость этой крепости Италии". Кавур в первой же своей большой парламентской речи провозгласил, что "Пьемонт должен собрать около себя все живые силы Италии и повести нацию к ее великому историческому будущему".
   В состав населения Пьемонта влила свежие элементы эмиграция из Ломбардии. Турин, до тех пор тихий и вялый провинциальный город, стал видной столицей. Там собрались крупные вожди революции, которым пришлось спасаться от реакции. Пьемонтское офицерство пополнялось революционерами из разных областей Италии. В Пьемонтский парламент отовсюду стремились попасть передовые политики: пьемонтское гражданство становилось преддверием итальянского. Темп жизни поднялся. Оживились литература и искусство. Возникло стремление к развитию общеитальянского литературного языка: до того времени образованные классы говорили главным образом по-французски, а большинство населения -- на местном савойском диалекте. Сильно выросла пресса, газеты приобрели влияние. По всей стране в сельском хозяйство и промышленности место прежнего застоя заняла повышенная трудовая энергия. По всей Италии замечалась тяга к Пьемонту; вся буржуазная часть итальянского общества смотрела на Виктора Эммануила, как на вождя будущего полного освобождения; Пьемонт приобрел политическую гегемонию на полуострове.
   Д'Адзелио оставался во главе правительства до 1852 года, но чем дальше, тем больше отставал от темпа разворачивавшихся событий. Напуганный революционными впечатлениями, он относился теперь резко отрицательно к мысли о дальнейших реформах, вел решительную борьбу с мадзинистами и желал только спокойствия и сохранения существующего порядка вещей. Он выражал настроения самой отсталой части пьемонтской буржуазии.
   Внешняя политика его была пассивна: од старался не затрогивать Австрии {Так он не оказал поддержки Венеции при заключении мира. Оппозиция обвиняла его в раболепии перед Австрией.} и заслужить расположение Франции. Что касается папы, то он попрежнему стоял на том, что его светской власти должен быть положен конец. Под конец он принял идею единства Италии вместо защищавшейся им раньше системы федерации ее государств: какая же могла быть федерация с Бурбонами в Неаполе и особенно с Австрией в Венеции и Милане! Но он ни за что не соглашался признать Рим желательной столицей Италии, оберегая папство от конфликта с ним светского государства.
   В политике д'Адзелио ясно сквозила боязнь перед дальнейшим движением вперед: он оправдывал эту боязнь тем, что поспешность в проведении реформ скомпрометирует достигнутое. Но робость -- плохое качество в руководителе властью. У д'Адзелио, мы видели, были две любимые идеи: освобождение Италии от Австрии и утверждение конституционного устройства. Но первое надо было отложить, может быть, надолго; второе, как он думал, подвергается опасности со стороны крайних левых; и вот он направил свои усилия к тому, чтобы стоять на месте. Этот "убежденный" либерал в парламенте опирался на консерваторов, не склоняясь левее правого центра.
   Он поддерживал меры для развития промышленности и торговли; но по конституции, которую он отстаивал, даже буржуазия пользовалась политическими правами далеко не вся. Социального же вопроса он не ставил вовсе, никогда не задумывался об интересах трудящихся масс, не вводил в свею программу никаких сколько-нибудь серьезных проектов в этой области и -- в отличие от многих буржуазных деятелей эпохи подъема класса -- трусливо закрывал глаза на будущее.
   В 1852 году д'Адзелио вышел в отставку, повидимому даже охотно уступая место более сильному сопернику. Он был назначен сенатором, но ответственного участия в политике уже не принимал. Скоро он вполне присоединился к Кавуру, который воплощал ту же либеральную программу, только ярче выраженную и более последовательную.
   В 1860 году, когда вспыхнуло восстание в папской Романье, Тоскане, Парме и Модене, д'Адзелио был назначен туда комиссаром пьемонтского правительства. Эти области были присоединены к Пьемонту, и в Турине собрался первый итальянский парламент. К пяти миллионам населения прибавилось еще столько же. Пьемонт превратился в королевство Италию. Д'Адзелио был назначен губернатором Милана, но это было последним актом его участия в правительственной деятельности. Дальнейшие события привели его к полному устранению от практической политики, которая пошла в разрез с тем, что он считал правильным.
   Жизнь переросла доктрины д'Адзелио. Он искал мирных способов объединения Италии. Но изгнать. Бурбонов из Неаполя и Сицилии могла только революция, и только насильственный образ действий мог вернуть Италии Рим. Д'Адзелио же решительно выступал против революционных методов Гарибальди и до конца протестовал против объявления столицы папства столицей Италии. Он стоял за то, чтобы столицей Италии была Флоренция. По его мнению в Риме должен был остаться один папа, но лишенный светской власти; самый же Рим должен быть устроен наподобие вольного города. Такою "архаической утопией" заканчивал свою публицистику писатель и политик, всю жизнь боровшийся против того, что считал "революционным утопизмом".
   Д'Адзелио скончался 15 января 1866 года. Подводя итоги его деятельности, Кавур, заместивший его, как главу правительства объединявшейся Италии, называет его "отцом проблемы ее единства". Это, конечно, только либеральная ложь. Проблему единства Италии "поставили" люди гораздо, более крупные, чем д'Адзелио, а осуществлено это единство было героическими усилиями как раз тех людей, которых д'Адзелио всегда считал "утопистами" и против которых неизменно боролся как против революционеров. Но в определенный момент, на заре освободительного движения, ему удалось создать книгу--лежащий перед читателем роман "Этторе Фьорамоско", который стимулировал энергию освободительного движения, заражал сердца молодежи жаждой борьбы против чужеземных насильников и вошел в итальянскую литературу, как одно из крупнейших произведений периода ее революционного движения. Это единственное, что предохранило имя его автора от исторического забвенья.

Ив. Гревс

   Источник текста: Этторе Фьерамоска или Барлеттский турнир / Массимо д' Адзелио; Пер. с итал. Т. Гликмана и С. Розанова. Статья и примеч. Ив. Гревса. Ред. А. К. Дживелегова. -- [Москва]; [Ленинград]: Academia, 1934. -- 469, [4] с., 1 вкл. л. портр.: ил., портр.; 18х13 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru