Грот Яков Карлович
Очерк личности и поэзии Батюшкова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848--1893).

   

БІОГРАФІИ, ХАРАКТЕРИСТИКИ И КРИТИКО-БИБЛІОГРАФИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Изданы подъ редакц. проф. К. Я. ГРОТА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
1901.

   

ОЧЕРКЪ ЛИЧНОСТИ И ПОЭЗІИ БАТЮШКОВА1).

1887.

   1) Рѣчь, читанная въ торжественномъ засѣданіи Второго Отдѣленія Императорской Академіи Наукъ 22-го ноября 1887 года. См. Сборникъ Отд. р. яз. и сл., т. XLIII, 1888.
   
   Постепенное развитіе русской литературы во второй половинѣ прошлаго столѣтія вызвало въ наше время цѣлый рядъ чествованій со стороны Императорской Академіи Наукъ. Начавъ въ 1865 году юбилеемъ Ломоносова, она послѣдовательно поминала то своими трудами, то публичнымъ словомъ Державина, Карамзина, Крылова, Жуковскаго и Гнѣдича, именами которыхъ отмѣчены болѣе или менѣе яркія точки въ поступательномъ движеніи отечественной словесности.
   Нынѣ настала очередь современника и друга двухъ послѣднихъ изъ названныхъ писателей -- Константина Николаевича Батюшкова, родившагося сто лѣтъ тому назадъ, именно черезъ 4 года послѣ Жуковскаго и черезъ 3 послѣ Гнѣдича. Настоящее чествованіе его памяти является тѣмъ болѣе своевременнымъ, что съ годовщиною дня его рожденія въ маѣ текущаго года почти совпалъ выходъ въ свѣтъ перваго полнаго изданія его сочиненій и писемъ, которое только теперь даетъ возможность узнать и оцѣнить эту высоко-даровитую личность во всемъ ея значеніи, тогда какъ до сихъ поръ мы знали Батюшкова только отчасти, какъ поэта, и имѣли весьма недостаточное понятіе о его жизни и ходѣ развитія. Но этимъ не исчерпывается заслуга Помпея Николаевича Батюшкова, какъ издателя, и Леонида Николаевича Майкова, какъ редактора полнаго собранія сочиненій чествуемаго нами писателя. Оно составляетъ важный вкладъ въ исторію всей русской литературы первыхъ десятилѣтій 19-го вѣка: оно вводитъ насъ въ кругъ всего ея движенія, знакомитъ насъ съ большею частью ея представителей. Въ примѣчаніяхъ, приложенныхъ къ каждому отдѣлу изданія, мы находимъ множество новыхъ свѣдѣній біографическихъ и библіографическихъ о писателяхъ, изъ которыхъ нѣкоторые до сихъ поръ были извѣстны только по именамъ, или біографія которыхъ, по крайней мѣрѣ, была очень мало разработана, напр., о Пушкиныхъ, Василіи Львовичѣ и Алексѣѣ Михайловичѣ, о кн. Борисѣ Владимировичѣ Голицынѣ, о сатирикѣ кн. Дмитріи Петровичѣ Горчаковѣ, объ Александрѣ Ивановичѣ Тургеневѣ, Иванѣ Матвѣевичѣ Муравьевѣ-Апостолѣ, Михаилѣ Никитичѣ Муравьевѣ и друг. Для каждаго изслѣдователя русской литературы первой трети нынѣшняго столѣтія недавно появившееся изданіе Батюшкова будетъ отнынѣ необходимымъ пособіемъ.
   Всѣ эти свѣдѣнія о современникахъ Батюшкова служили только. вспомогательнымъ матеріаломъ почтенному комментатору его произведеніи и составителю его біографіи, для которой онъ не уклонился отъ самыхъ добросовѣстныхъ и основательныхъ изысканій, не только въ прошломъ отечественной словесности, но и въ области иностранныхъ литературъ, всякій разъ, когда онъ находилъ въ нихъ точки соприкосновенія съ творчествомъ нашего поэта.
   Предоставляя ученому и талантливому біографу Батюшкова, какъ члену-корреспонденту нашей Академіи, изложить предъ вами обзоръ постепеннаго развитія этого замѣчательнаго писателя, я, съ своей стороны, ограничусь задачею представить вамъ только очеркъ его личности и значенія.
   Это была одна изъ самыхъ даровитыхъ натуръ, когда-либо появлявшихся въ области русской литературы. Получивъ весьма скудное образованіе въ частномъ петербургскомъ пансіонѣ, Батюшковъ, побуждаемый природною любознательностью, постоянно дополнялъ свои свѣдѣнія изученіемъ иностранныхъ языковъ и литературъ. Зная съ дѣтства французскій языкъ, онъ позднѣе съ особенною любовью усвоилъ себѣ знакомство съ итальянскимъ и съ нѣмецкимъ, и страстно предавался преимущественно изученію Тасса. Надо сказать, что и обстоятельства особенно благопріятствовали усиленному удовлетворенію его умственныхъ и эстетическихъ потребностей. Будучи племянникомъ и питомцемъ просвѣщеннаго попечителя Московскаго университета Михаила Никитича Муравьева, Батюшковъ рано введенъ былъ въ кругъ лучшихъ литераторовъ своего времени и пріобрѣлъ дружбу такихъ людей, какъ Оленинъ, И. И. Дмитріевъ, А. И. Тургеневъ, Карамзинъ, Муравьевъ-Апостолъ, Нелединскій-Мелецкій, Жуковскій, Гнѣдичъ, Крыловъ и кн. Вяземскій. Вотъ то общество, въ которомъ Батюшковъ вращался въ немногіе годы своей литературной дѣятельности, вотъ тѣ лица, съ которыми онъ переписывался. Его обширною перепискою съ ними мы обязаны тому, что Батюшковъ, по ходу своей службы и по своимъ семейнымъ обстоятельствамъ, часто долженъ былъ перемѣнять мѣста своего пребыванія: то -- по званію офицера участвовалъ въ заграничныхъ походахъ, то, находясь въ отставкѣ, жилъ поперемѣнно въ Петербургѣ, въ Москвѣ или въ деревнѣ, то, наконецъ, вступивъ на дипломатическое поприще, очутился въ Италіи, давнишней цѣли своихъ пламенныхъ мечтаній. Изъ всѣхъ этихъ мѣстъ сохранились полныя интереса письма Батюшкова, обращенныя, то къ одному изъ названныхъ лицъ, то къ горячо любимой старшей сестрѣ, съ которою онъ правда бесѣдуетъ чаще всего о семейныхъ и хозяйственныхъ дѣлахъ, но сообщаетъ ей также, со свойственною ему откровенностью, тайныя свои помышленія, чувства и планы. Большая часть его писемъ богаты мыслями и свѣдѣніями о современной литературѣ и положеніи тогдашнихъ дѣлъ, такъ что могутъ служить дополненіемъ къ матеріаламъ для нашей общественной исторіи. Многія изъ этихъ писемъ были уже прежде извѣстны, но они до настоящаго времени оставались разсѣянными въ разныхъ журналахъ и сборникахъ, и только теперь явились въ полномъ видѣ и повременномъ порядкѣ, представляя, при сопровождающихъ ихъ объясненіяхъ, одну изъ самыхъ цѣнныхъ частей всего изданія, въ которой мы получили возможность слѣдить за всѣми изгибами прекрасной души ихъ автора, за всѣми его возвышенными стремленіями и неизбѣжными слабостями.
   Съ самыхъ первыхъ своихъ шаговъ въ области слова Батюшковъ является пламеннымъ энтузіастомъ всего добраго и высокаго. Что всего болѣе цѣнитъ онъ и хвалитъ въ жизни? Это благородныя чувства любви и дружбы, это свобода, литература, поэзія, природа и искусство, это пламенный патріотизмъ, служеніе согражданамъ оружіемъ и перомъ, принесеніе жизни въ жертву отечеству; съ другой стороны къ этому присоединяется пренебреженіе къ богатствамъ и чинамъ и отвращеніе отъ сухихъ канцелярскихъ занятій. Такіе вкусы не могли, конечно, служить благопріятными условіями для служебной карьеры. Несмотря на самоотверженіе, съ какимъ онъ въ годину опасности отечества вступилъ въ ряды арміи и запечатлѣлъ свое усердіе кровью, получивъ рану, оставившую на всю жизнь гибельныя для его организма послѣдствія, Батюшковъ былъ обойденъ въ сравненіи со своими сослуживцами, и перейдя послѣ въ гражданскую службу, занялъ въ ней весьма скромное положеніе. Оттуда его постоянныя, справедливыя жалобы въ письмахъ на свое здоровье и неудачи по службѣ. Зато, съ другой стороны, все, что вредитъ его успѣхамъ на этомъ поприщѣ, становится источникомъ его поэтическаго творчества и быстро пріобрѣтенной славы, о которой онъ мечталъ съ ранней юности, которую онъ любилъ по собственному признанію, часто повторяемому имъ въ письмахъ, хотя въ стихахъ своихъ онъ и говоритъ о ней съ пренебреженіемъ.
   Начитавшись смолоду Вольтера, Руссо, Парни, а впослѣдствіи Монтаня и Петрарки и ознакомясь въ переводахъ съ Гораціемъ и Тибулломъ, Батюшковъ, при своей впечатлительности, естественно увлекся ихъ взглядами на жизнь и сдѣлался, особенно въ первую эпоху своего творчества, горячимъ приверженцемъ эпикуреизма. Воображеніе преобладало въ немъ надъ всѣми другими способностями (что, замѣтимъ мимоходомъ, по мнѣнію врача, лѣчившаго впослѣдствіи его душевный недугъ, было первымъ источникомъ этой страшной болѣзни и съ самаго рожденія Константина Николаевича составляло зародышъ ея). Такимъ образомъ Батюшковъ обладалъ въ высшей степени однимъ изъ необходимѣйшихъ для поэта условій. Не даромъ собраніе его произведеній и открывается пьесою Мечта, которую онъ началъ въ 1802-мъ году 15-ти-лѣтнимъ мальчикомъ, и не даромъ онъ въ позднѣйшее время (1810 -- 1817 гг.) два раза передѣлывалъ ее. Знаменательно также, что подобной передѣлкѣ подвергалась и другая его пьеса 1805 года Совѣтъ друзьямъ (стр. 36), явившаяся чрезъ пять лѣтъ подъ заглавіемъ Веселый часъ (стр. 96). Въ ней выразилась основная идея философіи молодого Батюшкова. Въ первой редакціи онъ говоритъ, между прочимъ:
   
   Когда счастливо жить хотите
   Среди весеннихъ краткихъ дней,
   Друзья, оставьте призракъ славы,
   Любите въ юности забавы
   И сѣйте розы на пути!
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Жизнь -- мигъ: не долго веселиться,
   Не долго намъ и въ счастьи жить!
   Не долго!.. Но печаль забудемъ,
   Мечтать во сладкой нѣгѣ будемъ:
   Мечта -- прямая счастья мать!
   
   Въ измѣненной редакціи этого стихотворенія, уже получившаго другое заглавіе (Веселый часъ), мы читаемъ:
   
   Други, сядьте и внемлите
   Музы ласковый совѣтъ.
   Вы счастливо жить хотите
   На зарѣ весеннихъ лѣтъ?
   Отгоните призракъ славы,
   Для веселья и забавы
   Сѣйте розы на пути!
   Скажемъ юности: лети,
   Жизнью дай лишь насладиться,
   Полной чашей радость пить!
   Ахъ, не долго веселиться
   И не вѣки въ счастьи жить!
   
   Въ такой переработкѣ это стихотвореніе вошло въ собраніе сочиненій Батюшкова, изданныхъ въ 1818 году. Но когда онъ, въ слѣдующемъ году, сталъ готовить новое изданіе ихъ, онъ рѣшился не перепечатывать этой пьесы, что, конечно, указываетъ на поворотъ, уже происшедшій въ настроеніи поэта.
   Доказательство тому мы видимъ въ его статьѣ въ прозѣ "о морали, основанной на философіи и религіи" (1815). Здѣсь онъ положительно высказывается противъ прежняго своего образа мыслей и говоритъ между прочимъ: "толпа филоеофовъ-эпикурейцевъ отъ Монтаня до самыхъ бурныхъ дней революціи, повторяла человѣку: "Наслаждайся! Вся природа твоя: она предлагаетъ тебѣ всѣ сладости свои, всѣ упоенія уму, сердцу, воображенію, чувствамъ... Но гдѣ же сіи сладости, сіи наслажденія?... Гдѣ они, спрашиваетъ сластолюбивый въ тишинѣ страстей своихъ?.. Къ чему ведутъ эти суетныя познанія ума, науки и опытность, трудомъ пріобрѣтенныя?
   "Нѣтъ отвѣта, и не можетъ быть!.. Что такое всѣ наши познанія, опытность и самыя правила нравственности безъ вѣры, безъ сего путеводителя, и зоркаго, и строгаго и снисходительнаго?"
   Кратокъ былъ срокъ, назначенный ему судьбою для умственной дѣятельности. Проживъ около 70-ти лѣтъ, онъ изъ нихъ могъ употребить только 15 на литературную дѣятельность. Подобно Пушкину, Батюшковъ необыкновенно рано достигъ высокаго развитія своихъ способностей и уже 14-тилѣтнимъ мальчикомъ сталъ писать стихи: первая напечатанная пьеса его относится къ 1802 году, но зато послѣ 1818 онъ уже почти ничего не писалъ. Съ 1819 года блестящій умъ его начинаетъ тускнѣть, воображенію его начинаютъ являться мрачныя страшилища, и вскорѣ огонь души, такъ ярко горѣвшій въ молодости его, совершенно погасаетъ.
   Неудивительно поэтому, что талантъ Батюшкова не успѣлъ проявиться во всей полнотѣ своей и что собраніе литературныхъ трудовъ его не поражаетъ своею обширностью. Въ оставшихся отъ него 132. стихотвореніяхъ (считая и самыя мелкія) только 90 (т. е. около 2/з) составляютъ собственныя его оригинальныя произведенія: все остальное переводы или подражанія. Въ оригинальныхъ стихотвореніяхъ его господствуютъ два направленія: лирическое и сатирическое.
   Эта послѣдняя сторона таланта Батюшкова, свойственная ему преимущественно въ молодости, начинаетъ очень рано обнаруживаться. Такъ еще въ 1804 г. въ пьесѣ Посланіе къ стихамъ моимъ онъ остроумно осмѣиваетъ, подъ разными вымышленными именами, нѣсколькихъ, современныхъ писателей, Шишкова, Станкевича, Боброва и др.
   Между сатирическими стихотвореніями Батюшкова есть два весьма крупныя, которыя навсегда останутся любопытными памятниками борьбы двухъ лагерей, образовавшихся въ тогдашней литературѣ. Это Видѣніе на берегахъ Леты и Пѣ;вецъ въ Бесѣдѣ Славянороесовъ Въ Видѣніи Леты (1809) собравшіяся въ Элизіи тѣни умершихъ русскихъ писателей 18-го вѣка, начиная отъ Ломоносова, спорятъ между собой, какъ вдругъ прилетаетъ Меркурій и возвѣщаетъ имъ приходъ цѣлой толпы современныхъ поэтовъ, которыхъ Аполлонъ осудилъ на смерть. По мѣрѣ появленія ихъ, Миносъ допрашиваетъ по очереди: Мерзлякова, Дм. Языкова, Шаликова, С. Глинку, Боброва, Шахматова, Шишкова. Иронія заключается въ томъ, какъ каждый изъ нихъ по-своему очерчиваетъ, свои труды. Всѣмъ имъ угрюмый судья указываетъ путь къ Летѣ..
   Но вдругъ является Крыловъ, который, какъ извѣстно, былъ сослуживцемъ Батюшкова въ Императорской Публичной Библіотекѣ, и ему въ концѣ пьесы посвящается слѣдующая характеристическая тирада, чрезвычайно наглядно, хотя и нѣсколько карикатурно, рисующая славнаго баснописца (стр. 85):
   
   Тутъ тѣнь къ Миносу подошла
   Неряхой и въ нарядѣ странномъ:
   Въ широкомъ шлафорѣ издранномъ,
   Въ пуху, съ нечесаной главой,
   Съ салфеткой, съ книгой подъ рукой.
   "Меня въ расплохъ", она сказала,
   "Въ обѣдъ нарочно смерть застала,
   "Но съ вами я опять готовъ
   "Еще хоть сызнова отвѣдать
   "Вина и адскихъ пироговъ:
   "Теперь же часъ, друзья, обѣдать.
   "Я вамъ знакомый, я Крыловъ".--
   "Крыловъ, Крыловъ!" въ одно вскричало
   Собранье шумное духовъ,
   И эхо глухо повторяло
   Подъ сводомъ адскимъ: "Здѣсь Крыловъ!"
   "Садись сюда, пріятель милый!
   "Здоровъ ли ты?" -- "И такъ и сякъ".--
   "Ну, чтожъ ты дѣлалъ?" -- "Все пустякъ:
   "Тянулъ тихонько вѣкъ унылый,
   "Пилъ, сладко ѣлъ, а болѣ спалъ.
   "Ну вотъ, Миносъ, мои творенья;
   "Съ собой я очень мало взялъ:
   "Комедіи, стихотворенья,
   "Да басни всѣ".-- "Купай, купай!"
   О чудо!.. Всплыли всѣ! И вскорѣ
   Крыловъ, забывъ житейское горе,
   Пошелъ обѣдать прямо въ рай.
   
   Хотя Батюшковъ въ письмѣ къ Гнѣдичу и говоритъ, что "этакіе стихи слишкомъ легко писать, а чести большой они не приносятъ"; но изъ другихъ мѣстъ его переписки видно, что онъ гордился этой пьесой, предсказывая, что она никогда не забудется.
   Пѣвецъ въ Бесѣдѣ Славянороссовъ, пародія "Пѣвца въ станѣ русскихъ воиновъ" Жуковскаго, относится къ 1815 году, т. е. къ тому времени, какъ возникло знаменитое Арзамасское общество для противодѣйствія шишковской бесѣдѣ. Въ этой пьесѣ Батюшковъ, какъ одинъ изъ самыхъ видныхъ представителей Арзамаса, въ которомъ онъ носилъ прозвище Ахилла, выставляетъ на позоръ смѣшное самовосхваленіе Бесѣдниковъ, какъ послѣдователей Тредьяковскаго.
   Послѣ этого памфлета, у Батюшкова уже не встрѣчается стихотвореній къ сатирическомъ родѣ, но замѣчательно, что и въ лирическихъ его пьесахъ, посреди грустныхъ, размышленій, часто является шутка или ироническое отношеніе къ самому себѣ. Эту оригинальную черту мы находимъ и въ письмахъ его.
   Раннія пьесы Батюшкова, относящіяся къ лирическому роду, дышатъ, какъ уже было замѣчено, эпикуреизмомъ, но въ нихъ отражается и стремленіе къ любимымъ его идеаламъ. Часто слышится въ нихъ также отголосокъ глубокой грусти, оставленной въ немъ несчастною любовью и потерею сослуживца и друга (именно молодого офицера Петина, убитаго вблизи отъ него въ сраженіи при Лейпцигѣ). Мало-по-малу это чувство унынія начинаетъ преобладать въ его поэзіи. Сюда относится особенно стихотвореніе 1815 г. Воспоминанія, начинающееся такъ:
   
   Я чувствую, мой даръ въ поэзіи погасъ,
   И муза пламенникъ небесный потушила.
   
   Здѣсь онъ между прочимъ обращается къ той, которой хотѣлъ посвятить свою жизнь, но съ которою судьба не позволила ему соединиться, и онъ кончаетъ полными разочарованія стихами.
   Въ другія минуты однакожъ поэтъ ищетъ утѣшенія въ религіи такимъ настроеніемъ проникнуты особенно два стихотворенія того же года: Надежда и посланіе къ Другу, т. е. къ кн. Вяземскому.
   Вотъ нѣсколько строфъ изъ послѣдняго (стр. 235):
   
   Минутны странники, мы ходимъ по гробамъ,
             Всѣ дни утратами считаемъ,
   На крыльяхъ радости летимъ къ своимъ друзьямъ,
             И что жъ?.. Ихъ урны обнимаемъ!..
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Такъ все здѣсь суетно въ обители суетъ,
             Пріязнь и дружество непрочно!
   Но гдѣ, скажи, мой другъ, прямой сіяетъ свѣтъ?
             Что вѣчно чисто, непорочно?
   Напрасно вопрошалъ я опытность вѣковъ
             И Кліи мрачныя скрижали,
   Напрасно вопрошалъ всѣхъ міра мудрецовъ:
             Они безмолвьемъ отвѣчали.
   Какъ въ воздухѣ перо кружится здѣсь и тамъ,
             Какъ въ вихрѣ тонкій прахъ летаетъ,
   Какъ судно безъ руля стремится по волнамъ
             И вѣчно пристани не знаетъ,
   Такъ умъ мой посреди сомнѣній погибалъ;
             Всѣ жизни прелести затмились,
   Мой геній въ горести свѣтильникъ погашалъ,
             И музы свѣтлыя сокрылись.
   Я съ страхомъ вопрошалъ гласъ совѣсти моей...
             И мракъ исчезъ, прозрѣли вѣжды,
   И вѣра пролила спасительный елей
             Въ лампаду чистую надежды.
   Ко гробу путь мой весь какъ солнцемъ озаренъ,
             Ногой надёжною ступаю --
   И, съ ризы странника свергая прахъ и тлѣнъ,
             Въ міръ лучшій духомъ возлетаю.
   
   Здѣсь какъ будто уже отражается предчувствіе безотрадной будущности поэта, а вѣрованія и желанія его переносятся въ лучшій, загробный міръ.
   Какъ обыкновенно бываетъ, большая часть мелкихъ лирическихъ стихотвореній у Батюшкова внушены ему дѣйствительными обстоятельствами или случаями его жизни, и нельзя не замѣтить, что такія именно стихотворенія всего лучше удавались ему. Слѣдуя господствовавшему въ тогдашней поэзіи обычаю, онъ часто давалъ имъ форму посланій, которыхъ у него очень много (около 20-ти). Въ нихъ онъ обращается по большей части къ тѣмъ же лицамъ, съ которыми ведетъ переписку: къ Гнѣдичу, къ Жуковскому, къ Вяземскому, къ Дашкову, къ Тургеневу, къ Муравьеву-Апостолу, къ Карамзину.
   Въ этихъ посланіяхъ онъ или философствуетъ, выражаетъ свои взгляды на жизнь, свои впечатлѣнія, свои намѣренія, воспоминанія дружбы и любви, или воздаетъ похвалу заслугамъ своихъ друзей. Въ посланіи къ Дм. Вас. Дашкову, впослѣдствіи министру юстиціи, онъ изображаетъ картину опустошенія непріятелемъ Москвы и даетъ обѣтъ снова вступить въ ряды воиновъ, идущихъ на мщеніе за отечество (стр. 152):
   
   Москва, отчизны край златой!
   Нѣтъ, нѣтъ, пока на полѣ чести
   За древній градъ моихъ отцовъ
   Не понесу я въ жертву мести
   И жизнь, и къ родинѣ любовь,
   Пока съ израненнымъ героемъ,
   Кому извѣстенъ къ славѣ путь,
   Три раза не поставлю грудь
   Передъ враговъ сомкнутымъ строемъ, --
   Мой другъ, дотолѣ будутъ мнѣ
   Всѣ чужды музы и хариты,
   Вѣнки, рукой любови свиты,
   И радость шумная въ винѣ!
   
   Въ посланіи къ И. М. Муравьеву-Апостолу онъ развиваетъ одну изъ любимыхъ своихъ мыслей, что, вопреки мнѣнію Монтескье, климатъ не можетъ служить препятствіемъ рожденію и развитію талантовъ и что на холодномъ сѣверѣ такъ-же могутъ процвѣтать искусства, какъ и на благословенномъ югѣ.
   Обращаясь къ Никитѣ Муравьеву, сыну своего благодѣтеля, онъ вспоминаетъ свою военную жизнь (стр. 270):
   
   Какъ сладко слышать у шатра
   Вечерней пушки гулъ далекій
   И погрузиться до утра
   Подъ теплой буркой въ сонъ глубокій!
   Когда по утреннимъ росамъ
   Коней раздастся первый топотъ.
   И ружей протяженный грохотъ
   Пробудитъ эхо по горамъ,
   Какъ весело передъ строями
   Летать на ухарскомъ конѣ
   И съ первыми въ дыму, въ огнѣ,
   Ударить съ крикомъ: за врагами!
   Какъ весело внимать: "Стрѣлки,
   "Впередъ! Сюда, Донцы, гусары,
   "Сюда, летучіе полки,
   "Башкирцы, горцы и татары!"
   Свисти теперь, жужжи, свинецъ!
   Летайте, ядра и картечи!
   Что вы для нихъ, для сихъ сердецъ,
   Природой вскормленныхъ для сѣчи?
   
   Не стану останавливаться на тѣхъ стихотвореніяхъ Батюшкова, которыя по красотамъ своимъ болѣе или менѣе извѣстны всѣмъ любителямъ поэзіи, каковы: Мои пенаты, Тѣнь друга, Переходъ черезъ Рейнъ, Плѣнный, Умирающій Тассъ, также его прелестныя подражанія греческой Антологіи -- родъ, который былъ ему особенно по душѣ. Скажу нѣсколько словъ о его отношеніи къ современной ему поэзіи и тѣхъ образцахъ, откуда онъ могъ почерпать начала для своего развитія.
   Въ русской литературѣ онъ засталъ уже труды Державина, Карамзина, Дмитріева, В. Л. Пушкина и наконецъ своего второго отца, Муравьева, къ которому питалъ благоговѣйное чувство уваженія и признательности. Въ трудахъ Батюшкова легко отыскать слѣды вліянія всѣхъ этихъ писателей; можно даже указать на соотношеніе между нѣкоторыми изъ его пьесъ съ стихотвореніями названныхъ поэтовъ. Въ одно время съ нимъ развивались: Жуковскій, Гнѣдичъ, Озеровъ. Конечно, и они не оставались безъ воздѣйствія на его творчество. Любопытно, какъ онъ смотрѣлъ на поэтическую дѣятельность Жуковскаго. Въ своихъ письмахъ онъ часто выражаетъ неодобреніе предпочтительно избраннаго Жуковскимъ рода -- баллады, которая кажется ему родомъ ложнымъ; вообще упрекая его въ томъ, что онъ тратитъ свой талантъ на мелочи, Батюшковъ требуетъ отъ него поэмы, почерпнутой изъ русской исторіи. Самъ онъ также постоянно недоволенъ своимъ творчествомъ и мечтаетъ о созданіи чего-нибудь крупнаго. Съ этою цѣлію онъ уже 20-ти лѣтъ отъ роду изучаетъ Тасса и начинаетъ переводить его Освобожденный Іерусалимъ, а Гнѣдичу воздаетъ большія похвалы за переводъ Иліады, къ продолженію котораго постоянно его ободряетъ и торопитъ. Изъ внутреннихъ свойствъ поэзіи Батюшкова насъ особенно поражаетъ яркость его картинъ, сила и выразительность языка, -- достоинства, ему лично свойственныя и ни у кого не заимствованныя. Въ отношеніи къ внѣшней отдѣлкѣ его стиховъ замѣчается большая разница между ранними и позднѣйшими его стихотвореніями. Въ первыхъ еще господствуютъ старинныя поэтическія вольности нашихъ стихотворцевъ, неловкія сокращенія прилагательныхъ, неполныя риѳмы, но впослѣдствіи эти вынужденныя мѣрою неправильности становятся у него рѣже и рѣже, и стихъ пріобрѣтаетъ болѣе свободы, мягкости, граціи, пластичности и гармоніи. Можно сказать, что по прелести и музыкальности стиха онъ является блестящимъ соперникомъ Жуковскаго. Благодаря этимъ достоинствамъ, Батюшковъ сдѣлался однимъ изъ любимыхъ поэтовъ и учителей молодого Пушкина. Но въ произведеніяхъ Батюшкова критика давно уже указала одинъ существенный недостатокъ -- отсутствіе отраженія русской дѣйствительности и того, что уже въ его время французы мѣтко назвали "couleur locale". Трагическая судьба нашего поэта не позволила ему довести свой роскошный талантъ до окончательной зрѣлости. Можно полагать, что еслибъ онъ послѣ пребыванія въ Италіи возвратился въ Россію въ полномъ обладаніи своихъ способностей, то и въ поэзіи его насталъ бы новый періодъ, ознаменованный богатыми плодами его позднѣйшаго развитія.
   Цѣлую половину трудовъ Батюшкова составляютъ статьи въ прозѣ, большая часть которыхъ написана въ одну эпоху его жизни, именно, когда онъ, по дѣлу о своей отставкѣ, прожилъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Каменецъ-Подольскѣ, и между этими статьями есть нѣсколько весьма замѣчательныхъ не только но языку, но и по содержанію. Остановимся нѣсколько на двухъ изъ нихъ, въ которыхъ авторъ какъ бы отдаетъ отчетъ въ своемъ взглядѣ на самого себя, какъ литератора и поэта. Эти статьи озаглавлены: "Нѣчто о поэтѣ и поэзіи" и "О вліяніи легкой поэзіи на языкъ". Въ первой основная мысль та, что поэтъ долженъ соглашать свою жизнь со своимъ призваніемъ. Это была, конечно, благородная, но трудно осуществимая мечта, противорѣчіе которой съ дѣйствительностью хорошо понималъ Пушкинъ, когда онъ говорилъ:
   
   Пока не требуетъ поэта
   Къ священной жертвѣ Аполлонъ,
   Въ заботахъ суетнаго свѣта
   Онъ малодушно погруженъ;
   Молчитъ его святая лира,
   Душа вкушаетъ хладный сонъ,
   И межъ дѣтей ничтожныхъ міра,
   Быть можетъ, всѣхъ ничтожнѣй онъ.
   
   Батюшковъ, напротивъ, говоритъ: "Я желаю (пускай назовутъ страннымъ мое желаніе) -- желаю, чтобы поэту предписали особенный образъ жизни, піитическую діэтетику, однимъ словомъ, чтобы сдѣлали науку изъ жизни стихотворца.-- Первое правило сей науки должно быть: живи какъ пишешь, и пиши какъ живешь. Иначе всѣ отголоски лиры твоей будутъ фальшивы11.
   Особенно любопытно, какъ смотрѣлъ нашъ поэтъ на то возбужденное состояніе, или настроеніе духа, въ которомъ человѣкъ, одаренный художественнымъ талантомъ, становится творцомъ и которое принято называть вдохновеніемъ. "Есть, говоритъ онъ, минуты дѣятельной чувствительности; ихъ испытали люди съ истиннымъ дарованіемъ; ихъ-то должно ловить на лету живописцу, музыканту и болѣе всѣхъ поэту, ибо онѣ рѣдки, преходящи и зависятъ часто отъ здоровья, отъ времени, отъ вліянія внѣшнихъ предметовъ, которыми по произволу мы управлять не въ силахъ".
   "Нѣкто, говоритъ онъ далѣе, сравнивалъ душу поэта въ минуту вдохновенія съ растопленнымъ въ горнилѣ металломъ... Вотъ прекрасное изображеніе поэта, котораго вся жизнь должна приготовлять нѣсколько плодотворныхъ минутъ... Люди, счастливо рожденные, которыхъ природа щедро надѣлила памятью,: воображеніемъ, огненнымъ сердцемъ и великимъ разсудкомъ, умѣющимъ давать вѣрное направленіе и памяти и воображенію, сіи люди имѣютъ безъ сомнѣнія даръ выражаться, прелестный даръ, лучшее достояніе человѣка, ибо посредствомъ его онъ оставляетъ вѣрнѣйшіе слѣды въ обществѣ и имѣетъ на него сильное вліяніе. Безъ него не было бы ничего продолжительнаго, вѣрнаго, опредѣленнаго, и то, что мы называемъ безсмертіемъ на землѣ, не могло бы существовать. Вѣки мелькаютъ, памятники рукъ человѣческихъ разрушаются, изустныя преданія измѣняются, исчезаютъ, но Омеръ и книги священныя говорятъ о протекшемъ. На нихъ основана опытность человѣческая. Вѣчные кладези, откуда мы почерпаемъ истины утѣшительныя или печальныя, что даетъ вамъ сію прочность? Искусство письма и другое важнѣйшее, искусство выраженія".
   Статья Батюшкова "о вліяніи легкой поэзіи на языкъ" -- это рѣчь, которую онъ произнесъ въ Москвѣ по случаю избранія его въ члены общества любителей русской словесности. Здѣсь, между прочимъ, мы находимъ то знаменитое мѣсто, въ которомъ поэтъ сравниваетъ Ломоносова съ Петромъ Великимъ и котораго мысль впослѣдствіи часто повторялась многими. Ломоносовъ, замѣчаетъ Батюшковъ, учинилъ на трудномъ поприщѣ словесности, что Петръ В. на поприщѣ гражданскомъ" и т. д. Въ этой рѣчи Батюшковъ бросаетъ взглядъ на историческій ходъ развитія у насъ поэзіи, какъ отрасли искусства, этого, по его словамъ, "лучшаго достоянія человѣка образованнаго, которое доставляетъ намъ чистѣйшія наслажденія посреди заботъ и терній жизни". Онъ кончаетъ похвалою своему благодѣтелю Мих. Ник. Муравьеву, какъ писателю, и Карамзину, который былъ обязанъ Муравьеву возможностью посвятить себя всецѣло своему историческому подвигу. Въ замѣчательномъ заключеніи рѣчи Батюшковъ предсказываетъ въ близкомъ будущемъ новое развитіе русской литературы подъ сѣнію наставшаго послѣ наполеоновскихъ войнъ прочнаго мира. Какъ бы предчувствуя появленіе великаго таланта, кончавшаго въ то время свои ученическіе годы, онъ говоритъ: "Самая поэзія,-- которая питается ученіемъ, возрастаетъ и мужаетъ съ образованіемъ общества,-- поэзія принесетъ зрѣлые плоды и доставитъ новыя наслажденія душамъ возвышеннымъ... Общество приметъ живѣйшее участіе въ успѣхахъ ума, и тогда имя писателя, ученаго и отличнаго стихотворца не будетъ дико для слуха; оно будетъ возбуждать въ умахъ всѣ понятія о славѣ отечества, о достоинствѣ полезнаго гражданина". Болѣе подробное разсмотрѣніе прозы Батюшкова повело бы насъ слишкомъ далеко. Замѣчу только, что и этотъ отдѣлъ въ новомъ изданіи его произведеній значительно пополненъ.
   Удовольствуюсь сказаннымъ мною о цѣнномъ литературномъ наслѣдіи, которое Батюшковъ, несмотря на краткость періода своей дѣятельности, оставилъ потомству.-- Съ того самаго года, когда онъ сошелъ со сцены, начался полный расцвѣтъ могучаго генія, который такъ любилъ талантъ своего предшественника. Батюшковъ какъ будто передалъ ему свою лиру для довершенія того, что самъ не успѣлъ сдѣлать въ поэзіи. Черезъ 11 лѣтъ съ небольшимъ Россія будетъ праздновать столѣтній юбилей рожденія Пушкина. Пожелаемъ, чтобы къ этому дню появилось такое же изданіе его твореній, какимъ литература наша обогатилась къ юбилею Батюшкова!
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru