Хаханов Александр Соломонович
Из истории современной грузинской литературы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кн. Вахтанг Вахтангович Орбелиани.

   

Изъ исторіи современной грузинской литературы.

Кн. Вахтангъ Вахтанговичъ Орбеліани *).

Посвящается моимъ ученицамъ.

*) Полное собраніе его стихотвореній вышло въ 1894 г., съ біографіей, написанной кн. Ильей Чавчавадзе. Кн. Вахтангъ Орбеліани род. 5 апрѣля 1812 г. Отецъ его былъ женатъ на Ѳеклѣ, послѣдней дочери царя Ираклія II. Умеръ поэтъ, въ чинѣ генералъ-лейтенанта, въ Тифлисѣ, въ 1890 г., 29 сентября.

   Кн. Вахтангъ Вахтанговичъ Орбеліани является въ грузинской литературѣ лучшимъ представителемъ той фракціи романтической школы, "пѣсни отчаянія и гимнъ свободы" которой носятъ исключительный колоритъ патріотическаго направленія. Если главою нѣмецкихъ патріотическихъ романтиковъ считается Генрихъ фонъ-Клейстъ, извлекающій изъ исторіи прошлаго предостереженія и ободренія, идущія прямо къ сердцу народа, то среди грузинъ поэтомъ патріотической романтики наиболѣе полное право имѣетъ назваться Вахтангъ Орбеліани,-- то восторженный, то мечтательный пѣвецъ прошлаго величія Грузіи. Его поэзія была той чуткой лирой, золотыя струны которой дрожатъ и звучатъ отъ дуновенія небесной страсти, и все, что она испытываетъ, всякая вѣра и надежда, всякое чувство и мышленіе облекается въ вѣчную мелодію любви къ старинѣ дорогой отчизны. Этотъ основной мотивъ его вдохновенной музы -- воскрешать предъ нами прошлые вѣка и окружать ихъ розовымъ блескомъ -- обусловливается родовитымъ происхожденіемъ самого поэта, мрачнымъ моментомъ ослабленія національнаго самосознанія и господствовавшимъ литературнымъ вкусомъ той эпохи, къ которой относится начало его поэтической дѣятельности. Таковы были факторы, по нашему мнѣнію, опредѣлившіе тонъ и содержаніе всѣхъ произведеній кн. Вахтанга Орбеліани.
   Внукъ по матери предпослѣдняго царя грузинскаго Ираклія II, съ именемъ котораго связывается одна изъ свѣтлыхъ эпохъ возрожденія мощи грузинскаго народа, кн. Вахтангъ Орбеліани росъ и воспитывался среди живыхъ воспоминаній о непрерывныхъ столкновеніяхъ грузинъ съ мусульманскими полчищами, проникался благоговѣйнымъ чувствомъ къ виновникамъ геройской обороны маленькой по пространству, но гордой духомъ Иверіи, и сердце ребенка еще съ дѣтства переполнилось безысходною скорбью и жгучею тоской. Получивъ первоначальное образованіе подъ руководствомъ своей начитанной матери, царевны Ѳеклы, въ 1825 году онъ былъ отправленъ въ Петербургскій пажескій корпусъ, гдѣ пристрастился къ чтенію Гёте, Шекспира и Шиллера, этихъ незыблемыхъ геніальныхъ руководителей мыслей человѣка во всякомъ его возрастѣ. Это было время расцвѣта мечтательной музы В. А. Жуковскаго. Вліяніе Шиллера и Виктора Гюго, свѣтлыхъ представителей романтическаго направленія, отражается въ нѣсколькихъ его чудныхъ стихотвореніяхъ и, между прочимъ, въ Подражаніи В. Гюго и въ Прощаніи. Но въ особенности складу его романтическихъ воззрѣній способствовало переходное состояніе грузинскаго общества, въ которомъ, съ одной стороны, яркою полосой проходили величавыя традиціи о геройскихъ подвигахъ Праклія II, съ другой же стороны созрѣвало въ молодомъ поколѣніи презрѣніе къ національному языку и завѣтамъ предковъ. Подобное настроеніе окружающей среды усиливало мрачность взгляда поэта на настоящее, доставившее ему горькое разочарованіе въ 1832 г., когда замыселъ пылкой молодежи о политическомъ возстановленіи Грузіи потерпѣлъ крушеніе, и двадцатилѣтній горячій патріотъ, Вахтангъ Орбеліани, былъ водворенъ на четыре года въ Калугу... Грозовыя тучи скрылись съ небосклона, угрожающая Грузіи опасность миновала, прежнее отчаяніе смѣнила тихая надежда, что "народъ, истерзанный за вѣру Христа, снова возродится, и страна, обращенная въ руины вражеской рукой, снова процвѣтетъ и засіяетъ". Съ этою надеждою сошелъ въ могилу въ 1890 г. одинъ изъ столповъ литературной плеяды тридцатыхъ годовъ.
   Кочевая жизнь, выпавшая на долю кн. Вахтанга Орбеліани, быть-можетъ, является причиной отсутствія у насъ стихотвореній, написанныхъ имъ ранѣе 1857 г., когда поэту исполнилось уже 35 лѣтъ. Къ этому времени относится стихотвореніе Соловей, появившееся въ I кн. Журнала Заря. Въ 1858 г. написано одно Подражаніе В. Гюго, въ 1859 г. начало стих. Надежда, и ею прекращается творчество поэта до 1866 г., отмѣченнаго появленіемъ одного изъ звучныхъ его произведеній Старый Дманисъ. Всѣ остальныя стихотворенія его относятся къ періоду 1879--90 гг., т.-е. когда поэту было 67--78 лѣтъ. Такимъ образомъ, поэтическое вдохновеніе посѣщаетъ нашего автора въ томъ возрастѣ, въ которомъ оно у другихъ обыкновенно прекращается. Въ пробныхъ начальныхъ опытахъ кн. Орбеліани трудно угадать будущаго пѣвца сѣдой старины. Личныя ощущенія и личная любовь составляютъ содержаніе Соловья и Подражанія. Послѣднее стихотвореніе для образца приводимъ въ переводѣ княгини С. В. Амираджиби:
   
   О, еслибъ былъ я царь могучій,
   Ее бы славой озарилъ;
   И скиптръ, корону и порфиру
   У прекрасной бы сложилъ!
             А еслибъ былъ Творцомъ вселенной,
             Владѣлъ бы небомъ и землей,
             То солнце-бъ свѣтлое и звѣзды
             За взглядъ бы отдалъ дорогой!
   Была-бъ она царицей рая,
   Хоръ ангеловъ ее-бъ воспѣлъ;
   А я, величье забывая,
   Лишь въ очи свѣтлыя-бъ глядѣлъ.
   
   Исканіе личнаго счастья, кругъ исключительно индивидуальныхъ восторговъ и негодованій въ эпоху развитія литературнаго творчества В. Орбеліани замѣтно растворяется въ "гражданской скорби" и грустной поэзіи общественнаго направленія. Поэтическія произведенія кн. И. Чавчавадзе и А. Церетели въ патріотическомъ духѣ оборвали струны антологической музы предшествовавшихъ поэтовъ и пробудили чутко дремавшее въ неопредѣленныхъ мечтаніяхъ сердце шестидесятилѣтняго старца В. Орбеліани настроить свою лиру въ унисонъ съ новымъ вѣяніемъ въ грузинской литературѣ. Въ дружномъ хорѣ пылкихъ молодыхъ грузинскихъ писателей онъ сумѣлъ отмежевать себѣ самостоятельную небольшую область, въ которой остался до конца своихъ дней оригинальнымъ пѣвцомъ и безраздѣльнымъ хозяиномъ. Патріотическая идея, общая со всѣми поэтами его времени, стала облекаться въ такую художественную форму, которая, по блеску и яркости красокъ, выдѣляетъ его изъ группы современниковъ, посвященныхъ въ тайны "языка ботовъ". Волшебный Югъ принесъ въ даръ этому царю грузинскихъ лириковъ всю свою звучную игру риѳмъ, а глубокая, искренняя любовь къ Грузіи дала ему возможность воскрешать моменты величія своей родины и окружать ее розовымъ блескомъ идеальнаго освѣщенія. Свѣтлыя воспоминанія о прошломъ не только укрѣпляютъ поэта при наплывѣ горестныхъ думъ, но даютъ ему прочный залогъ въ возможности возрожденія Грузіи изъ пепла и развалинъ, "подобно легендарному фениксу". Вѣдь, главѣ русской романтической школы, Жуковскому, также "зрится отжившее какъ прежде оживленнымъ" и вѣрится, что "погибшее намъ возвратится". О грузинскаго романтика не оставляетъ "упованіе на лучшій неизмѣнный свѣтъ!" Таинственная дѣва въ стихотвореніи Надежда укрѣпляетъ въ отчаявшемся пѣвцѣ старины увѣренность, что "дѣла отцовъ съ лица земли не истребятся и нынѣ жалкія руины вновь полною жизнью загорятся". Въ стихотвореніи Два зданія мы находимъ объясненіе, насколько крѣпокъ фундаментъ "старинныхъ руинъ, воздвигнутыхъ могучей рукой":
   
   Два зданія каждый день я вижу предъ собою:
   Одно изъ нихъ теперь едва возведено;
   Плѣняя путника своею красотою,
   Среди садовъ и нивъ красуется оно.
   Снаружи и внутри изяществомъ блистая,
   Нарядны стѣны въ немъ, какъ дѣва подъ вѣнцомъ,
   Но такъ же, какъ она, невѣста молодая,
   Непроченъ, нѣженъ, слабъ красивый этотъ домъ.
   
   Другое зданіе -- старинныя руины
   Жилищъ, воздвигнутыхъ могучею рукой;
   Въ нихъ крѣпость, храмъ святой и башни-исполины --
   Все путнику твердитъ о роскоши былой.
   А нынѣ, гдѣ былъ блескъ,-- тамъ пыль и запустѣнье,
   И дикая трава подъ сводами растетъ!
   Развалинъ этихъ видъ вселяетъ сожалѣнье
   И сердце путника болѣзненно гнететъ.
   
   Но зданье первое полвѣка жить не можетъ.
   Подъ бурей и грозой ему не устоять!
   И время безъ труда тѣ стѣны уничтожитъ,
   Которымъ суждено теперь насъ восхищать.
   Разрушатся онѣ; ихъ даже основанье
   Сравняется съ землей; тѣхъ стѣнъ исчезнетъ слѣдъ,
   И вмѣстѣ съ нимъ умретъ о нихъ воспоминанье...
   Нѣтъ прошлаго у нихъ и будущаго нѣтъ!
   
   Другому не страшны ни время, ни невзгоды,
   Подъ бурями оно стоитъ семьсотъ ужъ лѣтъ,
   И вражеской рукой разрушенные своды
   Исторіи вѣковъ хранятъ кровавый слѣдъ.
   Пусть рухнетъ, наконецъ, послѣдній изъ обломковъ,
   Пусть изотрется въ прахъ тотъ исполинъ-старикъ,--
   Все-жъ будетъ вѣчно жить онъ въ памяти потомковъ,
   Великъ онъ въ прошломъ былъ и будетъ вновь великъ!
   
   Этотъ отрывокъ, приведенный нами въ удачномъ переводѣ г. Тхоржевскаго, можетъ служить образцомъ творчества Вахтанга Орбеліани, неизмѣнно вдохновляющагося патріотическими идеями. По замѣчанію академика Брюнетьера, патріотическая тенденція въ лирическихъ произведеніяхъ обусловливаетъ скудость и однообразіе ихъ содержанія. Три мотива,-- думаетъ французскій критикъ,-- являются наиболѣе благодарными сюжетами въ лирической поэзіи, характеризующейся двумя основными признаками -- индивидуализмомъ и субъективизмомъ. Этими достойными вдохновенія мотивами считаетъ онъ любовь, смерть и природу, вызывающія въ каждомъ отдѣльномъ поэтѣ своеобразное чувство и волненіе. Принципъ Брюнетьера по отношенію къ грузинскому поэту находитъ оправданіе: кн. В. Орбеліани не богатъ талантомъ изобрѣтательности не только новаго содержанія для своихъ произведеній, но даже ихъ внѣшней обработки. Безграничная любовь къ родинѣ и былой старинѣ ограничиваетъ предѣлы его фантазіи, сдерживаетъ свободный просторъ мысли и налагаетъ печать отсутствія новыхъ оттѣнковъ на творчество отзывчиваго поэта, внутренній міръ котораго колеблется подъ непосредственнымъ воздѣйствіемъ явленій природы и общественнаго настроенія.
   Всю силу своего поэтическаго дарованія и весь пылъ патріотической любви онъ вложилъ въ два произведенія, составляющія перлы его художественнаго творчества: это -- Надежда, историческая поэма, и Сирота -- опытъ лирическаго возсозданія главныхъ моментовъ изъ жизни грузинскаго поэта XII в. Шота Руставели. Въ этихъ произведеніяхъ собраны всѣ отличительныя черты его лиры, повторяющіяся въ рѣзко очерченныхъ обломкахъ въ обработкѣ всѣхъ остальныхъ его стихотвореній. Ни одно стихотвореніе не можетъ сравниться съ Надеждою и Сиротою по силѣ и глубинѣ чувства, по торжественности тона, переходящаго въ мягкіе аккорды, по умѣнью связывать суровость и величіе съ идиллическою прелестью и элегическою нѣжностью. Обратимся прежде всего къ Надеждѣ.
   Пылкое воображеніе поэта создаетъ образъ небесной дѣвы, предъ которой онъ излагаетъ кровавыя страницы прошлой судьбы Грузіи, и проситъ ее принять "подъ свой кровъ священный Иверіи край благословенный". "Посланница-ль небесъ, о, свѣтлый ангелъ рая, иль демонъ лишь коварный, тебя адъ прислалъ? Или дѣва красоты, земное лишь созданье, доступно и тебѣ любви очарованье? Скажи, такой красой тебя кто одарилъ, кто прелести земли въ тебѣ соединилъ? Въ роскошныхъ ли садахъ Востока ты цвѣла, иль съ сѣвера тебя къ намъ буря занесла? Привѣтствуемъ тебя, какъ гостью дорогую, отвѣть Иверіи улыбкой родной! Ея природа дивная красой вся засіяетъ, вокругъ все дышетъ жизнью, все благоухаетъ: и моря слышенъ ропотъ, шепчетъ тихо лѣсъ, надъ нами свѣтлый сводъ лазуревыхъ небесъ; и тонутъ въ синевѣ высокихъ горъ вершины, и рѣки орошаютъ пышныя долины, сада обильемъ дышатъ, тучныя поля, надъ розою душистой -- трели соловья; все солнце золотитъ, лучами озаряетъ, блаженствомъ, нѣгой сладкой все насъ здѣсь ласкаетъ. На всемъ лежитъ печать величья прошлыхъ дней, намъ память дорога героевъ и царей: Давидъ святой, Тамара, свѣтлая царица, о, имена святыя, ими край гордится. Великій Руставели, Бесикъ,-- нашъ пѣвецъ,-- въ безсмертныхъ пѣсняхъ ихъ нетлѣющій вѣнецъ.
   "Руины видишь ты величія былого, свидѣтелей страданья края дорогого; и храмы свѣтлые съ высотъ своихъ глядятъ, останки прошлыхъ дней они въ себѣ хранятъ. Не служатъ тамъ обѣденъ, слышенъ лѣса стонъ, шумъ вѣтра замѣняетъ поминальный звонъ. А если хочешь знать причины разрушенья, паденья Грузіи, отчизны разоренья,-- или къ кресту святому въ нашъ старинный храмъ, исторію Грузіи узнаешь ты тамъ. На томъ крестѣ прочтешь кровавыя слова, какъ Грузія теряла всѣ свои права! И въ тѣхъ словахъ ужасныхъ наше назначенье: то крестъ Иверіи и Божье велѣнье! И Нина святая тотъ крестъ намъ принесла и свѣточъ христіанства въ Грузіи зажгла. За вѣру и Христа народъ нашъ погибалъ и Грузію отъ Азіи онъ храбро защищалъ... Но милосердна ты, жалѣешь, вижу, насъ, и слезъ жемчужины скатились съ чудныхъ глазъ. Какъ вспомнишь о страданьяхъ Грузіи святой, въ груди заноетъ сердце и скорбишь душой! Печальную ту повѣсть мать мнѣ разсказала, какъ Грузія отважно, гордо умирала. Ираклій, мощный царь, въ борьбѣ изнемогалъ, но Грузію свою врагамъ не уступалъ... Десятки тысячъ воиновъ Персія къ намъ шлетъ и грозный врагъ безстрашно на Грузію идетъ. Три тысячи грузинъ стоятъ передъ ордою, и борются съ врагомъ съ отвагой удалою, но смерть ихъ не щадитъ,-- всѣ они погибли, а Грузію любить они намъ завѣщали... Уста мои нѣмѣютъ, слезы льются съ глазъ, что было въ Соганглугахъ въ страшный день сраженья, то трудно передать,-- нѣтъ словъ для выраженья,-- о томъ знаютъ лишь нѣмые брега Арагвы и Куры...
   "Въ душѣ моей возникло горькое сомнѣнье, что гибель Грузіи -- не Божье велѣнье! Нѣтъ Бога въ небесахъ или солнца лучъ угасъ? иль царству темныхъ силъ насталъ желанный часъ? Кто сотворилъ сей міръ, Кто создалъ свѣтъ отрадный, Кто звѣздами усѣялъ сводъ нашъ необъятный? Мірами движетъ Кто, правитъ Кто землей и Кто къ намъ посылаетъ солнца лучъ златой? Украсилъ Кто поля прекрасными цвѣтами, склоны горъ одѣлъ дремучими лѣсами? Кто волны моря движетъ, бурныхъ рѣкъ потокъ, съ зарей въ пурпуръ златой краситъ Кто востокъ? Кто создалъ человѣка* какъ вѣнецъ творенья, Кто далъ ему весь міръ въ широкое владѣнье? Кто* землю обагрилъ своей невинной кровью? Кто насъ училъ добру, любить и всѣхъ прощать, то какъ же Самъ Онъ могъ жестоко поступать, чтобъ край загубить, крестомъ благословенный, предать мечу, огню нашъ кровъ и храмъ, священный?-- А если создалъ все одинъ великій Богъ, то какъ же Грузію онъ такъ обидѣть могъ?... Когда стоялъ Ираклій на высотахъ Авлабара и видѣлъ, городъ милый пламя какъ объяло, ужель и тогда нашъ царь не возропталъ, когда въ огнѣ и пламени городъ погибалъ?... Но, дѣва красоты, ты недовольна мной,-- прости, небесная, невольный ропотъ мой, то вопль страданья о потерѣ дорогой! Несчастное страданье! какъ смѣлъ я посягнуть на Божіе велѣнье? Прости, Творецъ всесильный, ты мои сомнѣнья, пошли съ небесъ святыхъ желанное прощенье!...-- Тогда приблизилось небесное видѣнье, и въ душу въ мигъ проникъ лучъ свѣта обновленья! Промолвила: "Надѣйся, твой воскреснетъ край, и Грузія найдетъ потерянный свой рай! и духъ отцовъ великій возродится вновь, въ Иверіи не угаснетъ вѣра и любовь! Отнынѣ буду съ вами, не покину васъ, зажгу огонь святой, что временно угасъ!" -- О, рѣчи сладкія, я слышу звуки рая: о, счастье, о, радость, возрожденье края! И палъ я ницъ: предъ ней землю я цѣловалъ и свѣтлое видѣнье я благословлялъ".
   Таковъ патріотическій паѳосъ, проникающій Надежду, полная передача которой превосходитъ мои силы. Заколдованный кругъ сомнѣнія и отчаянія, глухой ропотъ и глубокое негодованіе на судьбу смѣнились горячею хвалой Провидѣнію и свѣточемъ надежды, озарившимъ непроглядный, томительный мракъ. Грузинскій поэтъ всю свою пессимистическую философію точно резюмируетъ финальнымъ восклицаніемъ идеалиста Ламартина въ стихотвореніи Безсмертіе:
   
   Горячо я люблю Богомъ созданный міръ,
   А любовь неразлучна съ надеждой!
   
   Впечатлѣніе, производимое творчествомъ кн. В. Орбеліани, отличается такою силой чистоты воскресшей вѣры и непосредственнаго изліянія безотрадныхъ мыслей противъ роковыхъ законовъ исторіи или холоднаго безучастія природы къ человѣческимъ скорбямъ, что внушается полная увѣренность въ способности поэта писать не чернилами, а слезами извлекать прозрачныя слова изъ тайника сердца, какъ падаютъ съ листьевъ капли утренней росы,-- слагать пѣсни изъ боли сердечной или мрачной, гнетущей душевной тоски. Словомъ, его поэзія проникнута по преимуществу индивидуальнымъ чувствомъ и неизлѣчимымъ субъективизмомъ.
   Художественное дарованіе грузинскаго романтика, которое могло бы удовлетворить самыхъ строгихъ цѣнителей поэтическихъ произведеній, нашло яркое проявленіе въ талантливомъ умѣньи воспроизведенія величественной кавказской природы. "Онъ не остается чуждымъ обаянію синяго неба, зеленѣющихъ деревьевъ, таинственнаго ночного мрака или согрѣвающей ласки первыхъ солнечныхъ лучей". Страсть къ красотамъ окружающей среды составляетъ врожденную неотъемлемую его черту, которая склоняетъ поэта сопровождать каждое свое стихотвореніе то мирными чарующими пейзажами, то бурными, грозными явленіями, нежданно смѣняющими "спокойный волшебный сонъ".
   Стихотвореніе "Сирота", посвященное памяти знаменитаго грузинскаго поэта XII в. Ш. Руставели, заключаетъ въ себѣ прекрасную параллель угрюмой картины подъ свинцовымъ небомъ, при бушеваніи моря, озаряемаго грознымъ сверканьемъ молній, а съ другой стороны, тихой сцены въ поэтическомъ сумракѣ лѣтняго вечера, при послѣднихъ лучахъ заходящаго солнца. Мы видимъ на сценѣ и необъятныя волны, и величавыя горы, и цвѣтущія долины, порой слышимъ пѣніе птицъ. "Дремало тихо море въ волшебномъ сладкомъ снѣ, а солнце отражалось въ зеркальной синевѣ, лучами озаряя лазурный небосклонъ, алмазами сверкало въ струяхъ прозрачныхъ водъ. Надъ Моремъ Чернымъ шаръ солнца золотой въ величьи опускался надъ бездной морской. Спустился тихій вечеръ, и неба свѣтлый сводъ усѣялся звѣздами -- луна глядитъ съ высоты. Свѣтила отражались въ зеркальной синевѣ, а море все дремало въ волшебномъ, сладкомъ снѣ... Нарушенъ сонъ волшебный, вдали разнесся гулъ, то буря приближенье, яснѣе, ближе шумъ. И море встрепенулось и съ страшной быстротой несутся волнъ отряды въ отважный, дружный бой. А черныхъ тучъ громады покрыли небосклонъ,-- исчезли звѣздъ миріады, затмилось все кругомъ.
   
   И бурная стихія разгнѣванныхъ небесъ
   Шумитъ и рветъ, и мечетъ,--
   Вокругъ лишь стонъ и трескъ:
   То ломятся мачты на мощныхъ корабляхъ,
   То рвутся парусъ, спасти на маленькихъ судахъ.
   
   Природа благодатною своею силой врачевала кн. В. Орбеліани въ минуты скорби и тревогъ. Онъ невольно отдается обаятельной красотѣ мірозданія, его гармонія умиротворяетъ душу поэта и вызываетъ изъ нея отвѣтныя гармоничныя пѣсни. Конечно, въ природѣ есть своего рода печаль, свой глубокій трауръ, но человѣкъ, удрученный горемъ, находитъ отраду въ этомъ соотвѣтствіи его душевному настроенію, запасается бодрящими чувствами, какія она сообщаетъ. Природа воспитала не только самого автора, но и того великаго писателя, котораго онъ воспѣваетъ въ своемъ стихотвореніи. Сирота-поэтъ, Ш. Руставели, не вѣдавшій съ дѣтства ласки семьи своей родной, былъ благословенъ всесильнымъ, дивнымъ Богомъ: "тебя прославлю Я межъ всѣхъ сыновъ родныхъ, храни святое пламя небеснаго огня, будь милосерднымъ, добрымъ, живи, весь міръ любя. И словомъ вдохновенья, и силою ума лучъ свѣта, обновленья заронишь ты въ сердца. За равенство, за братство, за общую любовь польются рѣчи жгучи твоихъ могучихъ словъ. Сынамъ родной отчизны ты вѣчно будешь милъ, что лирой сладкозвучной ты чувства ихъ будилъ. Лучами свѣтлыми тебя я озарю, и будешь свѣточемъ въ родномъ своемъ краю"...
   
   И выросъ въ одиночествѣ
   Великій сирота,
   Подъ тихій шепотъ лѣса
   Съ журчаньемъ ручейка.
   Его друзьями были
   Лѣсъ, горы и луга,
   И лучъ горячій солнца
   И тихая луна.
   А звѣзды яркія,
   Красуясь въ небесахъ,
   Ему шептали тайны
   О сказочныхъ мірахъ.
   
   "Онъ часто любовался весеннею порой природы пробужденьемъ и свѣтлою зарей. Иль буря разразится разгнѣванныхъ небесъ: раскаты грома, вѣтеръ, иль молній свѣтлый блескъ разсѣивали въ немъ сразу міръ сладкихъ, чудныхъ грёзъ и уносили въ міръ иной -- страданія и слезъ. Высоты-великаны, вершины снѣжныхъ горъ глядѣли гордо, стройно сквозь дымку облаковъ. Мечтою уносился онъ за предѣлы горъ, гдѣ чудныя равнины и гдѣ душѣ просторъ. Раскинула природа тамъ пестрыѣ ковры, тамъ бурныхъ рѣкъ потоки несутся съ высоты".
   Біографія III. Руставели, котораго такъ восторженно воспѣваетъ въ этомъ стихотвореніи В. Орбеліани, извѣстна намъ только въ отрывочныхъ указаніяхъ позднихъ источниковъ грузинской литературы. Недостатокъ точныхъ фактовъ изъ жизни великаго поэта XII в. восполняется фантазіей писателя нашего времени, пытающагося, въ предѣлахъ естественнаго вымысла, намѣтить могучее вліяніе той чудной природы, на лонѣ которой росъ и воспитывался безсмертный "сирота". Не только красоты окружающей среды пробуждали въ Руставели къ творчеству его геній, по тѣ незабвенныя воспоминанія о подвигахъ отцовъ, которыя съ благоговѣніемъ передавались изъ устъ въ уста свидѣтелями дѣлъ великихъ: "Колхидѣ-жъ гордой, мощной не страшенъ бури вой; она стоитъ у брега, не склонится главой. А Эльбрусъ величавый, могучій исполинъ, свидѣтель дѣлъ великихъ и подвиговъ былыхъ, красуется подъ нею, храня героевъ сонъ,-- сонъ вѣчный, непробудный великихъ тѣхъ отцовъ, что гибли за отчизну, за родину, за тронъ... О нихъ хранится память въ сердцахъ родныхъ сыновъ". Съ глубокой древности Кавказъ былъ окруженъ фантастическимъ ореоломъ. Сюда былъ совершенъ походъ Аргонавтовъ, на вершинѣ Арарата, по преданію, остановился ковчегъ Ноя, на Казбекѣ указываютъ слѣды шатра Авраама и яслей Спасителя. Вотъ почему В. Орбеліани говоритъ: "Страна златого рука, библейскій міръ чудесъ, предстала предъ очами красою чудныхъ мѣстъ".
   
   Глядитъ не наглядится *)
   Великій сирота,--
   И шлетъ привѣтъ отчизнѣ --
   Восторгомъ грудь полна.
   *) Эти отрывки приводятся въ переводѣ княг. С. В. Амираджиби, которой приношу искреннюю признательность за любезно-предоставленное право воспользоваться ею приготовленными образцами изъ грузинскихъ поэтовъ.
   
   Образованіе поэтъ эпохи цар. Тамары получаетъ въ свѣтлой Элладѣ {В. Орбеліани допустилъ въ данномъ случаѣ обычное смѣшеніе Аѳинъ съ Авеномъ, гдѣ молодые грузины довершали свое образованіе въ теченіе среднихъ вѣковъ.}, странѣ Гомера и Ѳемистокла и, по его довершеніи, юноша мчится съ восторгомъ къ роднымъ долинамъ Ріона, гдѣ "скалы вѣковыя стремятся къ небесамъ и башни сторожевыя красуются въ горахъ, а храмы ужъ свѣтлые виднѣются вдали, свидѣтели нѣмые глубокой старины... И всюду жизнь, движенье, куда-то всѣ спѣшатъ, то время возрожденья, народъ отъ сна возсталъ. Растутъ дворцы, палаты царицы молодой, зовутъ ее Тамарой, Иверіи красой, а вѣкъ ея зовется вѣкъ гордый, золотой. И юноша стремится къ ногамъ царицы пасть, увидѣть свѣтлый образъ и голосъ услыхать.-- Предстало предъ очами видѣнье, божество... о радостный мигъ счастья, о сердца торжество! Онъ зритъ свою царицу въ сіяніи лучей, глядитъ, не наглядится, не сводитъ онъ очей".
   
   О, муза вдохновенья,
   Царица ты царей,
   Прими меня, я, сынъ твой,
   Пришелъ изъ-за морей!
   Хочу воспѣть тебя я,
   Дѣянья всѣ твои,
   Хочу служить отчизнѣ
   Всей силой моей!
   
   Молодой воспитанникъ греческой школы исполняетъ свое обѣщаніе: онъ посвящаетъ себя литературной дѣятельности и создаетъ знаменитую поэму "Барсова кожа", составляющую красу грузинскаго творчества. "Раздались звуки лиры; онъ пѣсни сталъ слагать: то были перлы слова -- алмазъ и брилліантъ. Межъ камней самоцвѣтныхъ въ оправѣ золотой былъ жемчугъ бѣлоснѣжный и яхонтъ дорогой". Подобными сравненіями въ восточномъ вкусѣ характеризуется В. Орбеліани высокое содержаніе поэмы Ш. Руставели. Сама царица Тамара увлекается созданіемъ своего придворнаго поэта, и уста ея безпрестанно шепчутъ волшебныя слова любви и дружбы. Пышный дворъ окружаетъ гордый тронъ свѣтлой Тамары и въ нѣмомъ очарованіи ждетъ онъ приказа своей вѣнценосной, боготворимой царицы.
   
   Скажите мнѣ, гдѣ онъ?
   Гдѣ мужъ великій, мудрый,
   Что пѣсни мнѣ прислалъ?
   Его желаю видѣть,
   Хочу, чтобъ онъ предсталъ.
   
   "Исполнено желанье царицы молодой, и юноша предъ нею сіяетъ красотой. И пламя вдохновенья горитъ въ его очахъ, и свѣтится умъ свѣтлый въ восторженныхъ чертахъ. Проникнутъ онъ любовью къ царицѣ дорогой, онъ любитъ своихъ братьевъ, онъ любитъ край родной.-- И свѣтлая царица, плѣненная пѣвцомъ, спросила кротко, нѣжно избранника боговъ: "Скажи, какою властью чаруешь ты насъ всѣхъ и гдѣ ты научился стихами такъ владѣть".-- "О дивная царица, тебѣ обязанъ я, тебя лишь я завидѣлъ и льется пѣснь моя!" Царица, улыбаясь, отвѣтила ему: "Нѣтъ, сынъ мой, ты обязанъ лишь Богу одному,-- Его могучей властью ты пѣсни сталъ слагать, что силой, мощью, страстью должны всѣхъ чаровать. И будешь ты великимъ въ отчизнѣ дорогой, короны украшеньемъ и гордостью родной!"
   
   Кто-жъ юноша прекрасный,
   Чьи струны такъ сладко пѣли?--
   То былъ поэтъ отчизны
   Великій Руставели.
   
   Мы намѣренно остановились на подробномъ воспроизведеніи одного изъ лучшихъ стихотвореній В. Орбеліани, чтобы дать представленіе о патріотическомъ паѳосѣ поэта и объ умѣньи его облечь народное сказаніе о Руставели въ изящную художественную форму, съ гармоничнымъ сочетаніемъ пейзажей и жанровыхъ картинъ.
   Нужно отдать справедливость грузинскому поэту, что онъ не стремился художественное творчество превратить въ исключительное орудіе публицистическихъ идей. Съ другой стороны, не считая "чистое искусство" безусловно удѣломъ поэтическаго вдохновенія, онъ охотно жертвовалъ для жизни искусствомъ, внося въ свои стихотворенія отголоски "политики" и злобы дня. Шествуя "свободною дорогой", куда влечетъ творческій полетъ "свободный умъ", онъ пѣлъ и красу небесъ, и ласку милой, а когда его волновали общественныя идеи, то онъ смѣло посвящалъ имъ свое вдохновенье, бралъ стройные и мощные аккорды гражданской лиры, доходя до созданія такихъ торжественныхъ кантатъ, какъ "Царица", "Надежда", "Зачѣмъ мы рождены", "Посвященіе Кахетіи", "Назначеніе женщины". Стихотвореніе "Зачѣмъ мы рождены?" проникнуто такимъ энергичнымъ протестомъ противъ растительной жизни и эгоистическихъ помысловъ земного существованія, что оно переходитъ въ нравственное поученіе, исполненное чистыхъ и великодушныхъ стремленій,-- поэтъ становится благимъ сѣятелемъ, пастыремъ душъ, указывающимъ народу истинный путь общественнаго служенія.
   
             Зачѣмъ мы рождены?
             Ужели лишь затѣмъ,
   Чтобъ вѣчно у Творца все большаго просить!
             -- И въ этотъ чудный міръ
             Ужель затѣмъ пришли,
   Чтобъ жалкими слѣпцами по свѣту бродить?
   
   Стихотвореніе это ясно свидѣтельствуетъ, что поэтическое творчество для кн. В. В. Орбеліани не внезапное изліяніе чувствъ, а плодъ глубокообдуманнаго труда. "Ужель свой образъ Богъ затѣмъ намъ даровалъ, чтобъ позабыть всѣ свѣтлыя велѣнья и, какъ ничтожество, рабы своихъ страстей, не исполнять святого назначенья? Ужели лишь затѣмъ, чтобъ Бога позабыть -- не жить братьями всеобщею любовью, и помнить лишь себя, въ довольствѣ жить, почить, а къ ближнимъ относиться съ злобою, враждой? Ужели лишь затѣмъ мы Богомъ созданы, чтобъ прелесть всю бытія и красоту вселенной, и солнца свѣтлый лучъ, и синеву небесъ не видѣть, не цѣнить и въ пошлости надменной лишь съ алчностью глядѣть на злато, серебро? Желать добра чужаго; жаждать крови, мести, святое все забыть -- и вѣру, и любовь; и братьевъ не щадить, забыть законы чести, предать мечу, огню ихъ села, мирный кровъ? Страну опустошить погибельной войною и видѣть голодъ, смерть, и слышать тяжкій стонъ, и на скорбь не отвѣтить ни одной слезой?!"
   Создавшаго стихотвореніе "Зачѣмъ мы рождены?" никакъ уже нельзя признавать сторонникомъ "искусства для искусства",-- онъ "не рожденъ для звуковъ сладкихъ и молитвъ", для него конечная цѣль поэзіи -- смягченіе сердецъ и широкая цивилизація. Кн. В. Орбеліани властвуетъ, при самомъ возвышенномъ полетѣ фантазіи, надъ поэтическимъ содержаніемъ своихъ твореній. Особенную прелесть и цѣнность его поэзіи составляетъ отсутствіе раздвоенія между умомъ и поэтическимъ чувствомъ, въ глубокомъ и сознательномъ убѣжденіи, что призваніе человѣка -- творить добро, одухотворять жизнь, давая ей смыслъ и красоту. Стихотвореніе "Царица" прекрасно характеризуетъ его общественные идеалы, въ которыхъ сказываются тенденціи молодой грузинской литературы. Онъ здѣсь могъ вмѣстѣ съ своимъ любимымъ поэтомъ В. Гюго сказать, что "каждый писатель, въ какой бы сферѣ ни вращалась его мысль, обязанъ прежде всего имѣть въ виду общественную мысль". Это-то убѣжденіе проникаетъ и согрѣваетъ одно изъ нѣжныхъ по глубинѣ чувствъ и свѣтлыхъ по блестящей идеѣ мелодичное его твореніе "Царица".
   Предъ юною дѣвой стоитъ безумно влюбленный царь, готовый пожертвовать для завоеванія сердца гордой красавицы всѣмъ, что дорого ему: и славою своей, и достояніемъ, обѣщая воздвигнуть пышные чертоги и лелѣять ее несмолкаемыми звуками сладкихъ струнъ. Но обѣщанія роскошной и поэтической обстановки не трогаютъ сердца молодой царицы,-- сирота-царь безъ друга и родныхъ, робко умоляющій о любви, не возбуждаетъ въ ней ни жалости, ни симпатіи. Если для снисканія ея расположенія нужно увѣнчать себя лаврами побѣдителя, то онъ готовъ надѣть кольчугу и въ смертный бой вступить съ врагомъ. Но прелестная дѣва со слезами на глазахъ и съ печатью неподдѣльной грусти стоитъ безотвѣтна, разжигая страсть въ своемъ горячемъ поклонникѣ. Царь не останавливается предъ самыми крупными жертвами, вручая и скипетръ, и тронъ, и порфиру божественной красавицѣ, образъ которой ему являлся и въ хижинѣ бѣдняка, гдѣ она убаюкивала ребенка, и на улицѣ въ присутствіи нищихъ, которымъ она подавала хлѣбъ и утирала слезы... Достаточно ея улыбки, и она будетъ самымъ яркимъ алмазомъ въ его царственномъ вѣнцѣ. Видя пламенную любовь царя, она рѣшается произнести свое слово: "Мнѣ не нужно,-- говоритъ красавица,-- ни твоихъ сокровищъ, ни твоего величія; если ты желаешь сдѣлать меня царицей, то не вѣрь льстецамъ придворнымъ, даруй народу счастье и свободу, обезпечь его отъ произвола и раздѣли съ нимъ свою власть. Трудомъ и достояніемъ подданныхъ не пользуйся въ своихъ интересахъ, пріюти вдовъ и сиротъ, подыми падшихъ и помоги бѣднымъ,-- спѣши обновить жизнь народа, и тогда я твоя супруга!" Юный царь только теперь понялъ свое истинное назначеніе, и любовь принесла ему личное счастье, а странѣ миръ и благоденствіе. "Царь къ народу выходитъ, чувствъ высокихъ полнъ: "Тебѣ я буду преданъ! "-- лишь промолвилъ онъ... и кликами восторга воздухъ огласился, и царь съ своимъ народомъ воедино слился".
   Производить розыски національныхъ источниковъ идейнаго содержанія вышеизложеннаго стихотворенія представляется дѣломъ безплоднымъ. Съ самыхъ древнихъ временъ грузинская литература, какъ и всякая, была подвержена внѣшнему вліянію, широко пользуясь, подобно писателямъ всѣхъ странъ, сюжетами иностранныхъ произведеній. Между народами существуетъ постоянный обмѣнъ идей и найти дѣйствительное ихъ происхожденіе невозможно. Ни одна нація, по мнѣнію французскаго критика Галле, не можетъ считать ихъ своимъ достояніемъ, никто не можетъ сказать, гдѣ онѣ родились и кому первому пришли въ голову. Въ умѣ человѣчества такъ же, какъ въ умѣ отдѣльнаго индивидуума,.мысли цѣпляются и тянутся одна за другою; ихъ цѣпь не имѣетъ перерыва. Въ настоящее время ассимиляція чужеземныхъ идей развилась въ большей степени, чѣмъ когда-нибудь. Нравы, привычки, костюмы, моды и законы дѣлаются все менѣе различными въ отдѣльныхъ странахъ; каждый изучаетъ языкъ и духъ своихъ сосѣдей; какъ въ верхнихъ, такъ и въ нижнихъ слояхъ обществъ космополитизмъ дѣлаетъ большіе успѣхи.
   Въ виду этихъ условій распространенія интеллектуальной солидарности въ художникахъ и философахъ, приходится ограничить предѣлы непосредственнаго вліянія иностранной литературы на творчество кн. В. Орбеліани. Какъ однохарактерность поэтическаго вымысла въ первоначальныхъ проблескахъ у различныхъ народовъ обусловливается общими психическими условіями, точно такъ же личное творчество писателей, отдаленныхъ другъ отъ друга по національному происхожденію и культурнымъ воздѣйствіямъ, нерѣдко должно быть объяснено однородными особенностями, свойственными вообще человѣку всѣхъ странъ и народовъ. Поэтому, въ нашихъ глазахъ, кн. В. Орбеліани могъ бы считаться самобытнымъ, внѣ общаго европейскаго теченія, поэтомъ-романтикомъ, вдохновляющимся, въ виду особыхъ историческихъ условій, исключительною любовью къ виновникамъ прошлаго расцвѣта Грузіи и надеждою полнаго возрожденія своей страны въ будущемъ въ воздаяніе за испытываемыя муки и страданія въ настоящемъ. Этимъ объясняется, что смѣняющіяся краски мимолетныхъ явленій жизни не развлекали и не занимали поэта, для его много пережившей души не существовало неизвѣданныхъ впечатлѣній, а внутренній взоръ его таинственно обращался за предѣлъ современной жизни, туда... "на тотъ берегъ" былого величія Грузіи. И подъ кровомъ неувядаемой вѣры, что родинѣ вернется "потерянный рай", тихо догорѣли всѣ судьбой ему отсчитанные дни.

А. Хахановъ.

"Русская Мысль", кн.V, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru