Иванов-Разумник Р. В.
Герцен и Михайловский

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Сравнительная характеристика).

   

ЛИТЕРАТУРА И ОБЩЕСТВЕННОСТЬ.

ИВАНОВЪ-РАЗУМНИКЪ.

КНВО-ПРОМЕТЕЙ.
Н. Н. МИХАЙЛОВА

   

Герценъ и Михайловскій.

(Сравнительная характеристика).

I.

   H. К. Михайловскій былъ послѣднимъ изъ могиканъ въ славномъ ряду представителей русской публицистики и критики второй половины минувшаго вѣка. Онъ былъ послѣднимъ, но не наименѣе яркимъ; наоборотъ, на сравнительно тускломъ фонѣ семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ онъ выступаетъ болѣе рельефно, чѣмъ его замѣчательные предшественники на яркомъ фонѣ бурной и сравнительно свѣтлой эпохи великихъ реформъ. Со своими предшественниками, дѣятелями этой эпохи, онъ связанъ неразрывно; его имя навѣки связано съ плеядой -- Герценъ, Чернышевскій, Добролюбовъ, Писаревъ -- и связано не только по времени, не только формально. Когда-то Михайловскій говорилъ о славянофилахъ и полузабытомъ теперь почвенникѣ Н. Страховѣ: "попробуйте сказать подъ рядъ: Кирѣевскіе, Аксаковы, Юрій Самаринъ, Страховъ... На имени Страхова непремѣнно запнетесь" {Собр. соч., изд. 1906--7 гг., т. V, стр. 900.}. Это же самое, mutatis mutandis, можно повторить о самомъ Михайловскомъ: попробуйте сказать подъ рядъ: Герценъ, Чернышевскій, Добролюбовъ, Писаревъ, Лавровъ -- и вы невольно прибавите: и Михайловскій.
   Мы не собираемся теперь останавливаться на обоснованіи преемственной связи этихъ незабвенныхъ дѣятелей развивающагося русскаго самосознанія, что сдѣлано нами въ другомъ мѣстѣ {м. "Исторію русской общественной мысли", т. I -- II.}; но намъ хотѣлось бы отмѣтить взаимоотношеніе двухъ крайнихъ именъ этого ряда, указать на тѣсную связь міровоззрѣній Герцена и Михайловскаго. Этимъ мы не хотимъ сказать, что съ промежуточными членами ряда Михайловскій связанъ менѣе тѣсно; нельзя оспаривать (да этого не оспаривалъ и самъ Михайловскій), что политико-экономическія воззрѣнія Чернышевскаго оказали свою долю вліянія при выработкѣ Михайловскимъ своего міровоззрѣнія, что эстетическія теоріи Добролюбова привзошли сюда, конечно переработанными, что индивидуализмъ Михайловскаго получилъ не одинъ импульсъ отъ "культа личности" Писарева, -- такого преемственнаго вліянія странно было бы не признать. Все это такъ, но тѣмъ менѣе можно отрицать вліяніе, быть можетъ, наиболѣе яркаго, наиболѣе талантливаго изъ всѣхъ предшественниковъ Михайловскаго -- геніальнаго родоначальника народничества -- А. И. Герцена.
   Съ Герценомъ мы еще мало знакомы. Обидная бѣдность монографій о немъ могла быть объяснена исключительно независящими отъ литературы условіями и обстоятельствами. Поэтому, напримѣръ, сравнительно мало затронутъ вопросъ о народничествѣ Герцена, хотя неоспоримо утвержденъ тотъ фактъ, что именно Герценъ является первымъ основателемъ народничества: это уже locus topicus, мало изслѣдованный, но единогласно принимаемый. Однако il y a fagots et fagots -- есть народничество и народничество; народниками были и Герценъ, Чернышевскій, и Юзовъ-Каблицъ, и г. B. В., и "Отечественныя Записки" и "Недѣля", и наконецъ самъ Михайловскій, отнюдь не признававшій себя народникомъ -- и несомнѣнно бывшій имъ. Народничество -- теченіе чрезвычайно сложное и многостороннее; оно является и идеологіей кающихся дворянъ, и своеобразнымъ синтезомъ западничества и славянофильства; оно принимаетъ формы то фурьеризма (у Чернышевскаго), то толстовства; наконецъ, оно такъ сравнительно близко отъ насъ, что аберрація историческаго зрѣнія является отчасти неустранимой. Въ этомъ вся трудность вопроса; но мы и не беремся здѣсь за его рѣшеніе:-- мы ограничиваемъ нашу задачу сравнительной характеристикой перваго и послѣдняго народника. Герценъ былъ дѣйствительно первымъ по времени, Михайловскій былъ дѣйствительно послѣднимъ по занятому положенію: его народничество -- критическое (терминъ этотъ давно уже установился за народничествомъ Михайловскаго), и критицизмъ этотъ составилъ тотъ Рубиконъ, черезъ который не могло перейти наивное народничество Юзова-Каблица и "Недѣли" 80-хъ годовъ. Но это между прочимъ; вообще же мы хотимъ указать на связь міровоззрѣній двухъ титановъ русской мысли и сознанія.
   

II.

   Начнемъ съ Герцена. Въ чемъ Standpunct его міровоззрѣнія -- толковалось различно, на многіе лады. Мы хотимъ обратить вниманіе на ту сторону его взглядовъ, которая неизмѣнно присутствуетъ во всѣ періоды жизни Герцена, составляетъ главную причину соціологическихъ построеній, одинъ изъ поводовъ ненависти къ экономическому строю Западной Европы. Самъ Герценъ ввелъ новое слово для опредѣленія этого центральнаго изъ его понятій; слово это -- мѣщанство.
   Слово это не ново, но понятіе, выраженное имъ, было въ то время новымъ въ русской литературѣ. Конечно, понятіе это имѣетъ не сословный смыслъ; это не переводъ и не замѣна термина "bourgeoisie", смыслъ котораго зиждется на экономической почвѣ. Буржуазія -- прежде всего третье сословіе; далѣе, это общественный классъ, объединенный понятіемъ ренты въ томъ или иномъ ея видѣ {Подъ "рентой", въ условно-широкомъ смыслѣ мы понимаемъ и собственно ренту и прибыль, т.-е. доходъ землевладѣльцевъ и доходъ предпринимателей.}; фритредерство -- экономическая идеологія развившейся буржуазіи; свобода конкуренціи -- символъ ея вѣры. Совершенно другое значеніе имѣетъ введенный Герценомъ терминъ "мѣщанство" (говоримъ "введенный Герценомъ", такъ какъ только у него мы впервые встрѣчаемъ подробное и точное опредѣленіе этого понятія); буржуазія есть только частный его случай.
   Прежде всего мѣщанство -- понятіе внѣсословное, напримѣръ, такое же, какъ и интеллигенція; такъ же, какъ и интеллигенція, мѣщанство характеризуется своимъ отношеніемъ къ наиболѣе жгучимъ вопросамъ жизни. Реагируя на нихъ, мѣщанство оказывается безличнымъ, узкимъ и плоскимъ. "Съ мѣщанствомъ стираются личности... но стертые люди сытѣе", иронизируетъ Герценъ {"Концы и Начала". Письмо первое ("Колоколъ", 1 іюля 1862 г.).}. При наличности мѣщанства "душа убываетъ", характеризуетъ онъ мѣщанство въ другомъ мѣстѣ: когда мѣщанство торжествуетъ, то "все мельчаетъ, становится дюжинное, рядское, стертое {"Книга Дж. Ст. Милля о свободѣ" ("Колоколъ", 15 апрѣля 1859 г.).}. Буржуазія -- это центръ мѣщанства, но мѣщанство -- шире: эта общая безличность, эта общая узость понятій и плоскость чувствованій переступила сословную черту и разлилась широкимъ потокомъ по всей Европѣ; въ чинной и узкой средѣ мѣщанства все вянетъ, все засыхаетъ. "Чинный -- это настоящее слово. У мѣщанства, какъ у Молчалива, два таланта -- и тѣ же самыя: умѣренность и аккуратность". И это внѣсословное мѣщанство поглощаетъ все: "мѣщанство -- идеалъ, къ которому стремится, подымается Европа со всѣхъ точекъ дна" {"Концы и начала". Письмо первое ("Колоколъ", 1 іюля 1862 г.).}. И какъ ни грустно, ко надо думать, полагаетъ Герценъ, что это мѣщанство побѣдитъ и должно побѣдить, ибо "мѣщанство -- окончательная форма западной цивилизаціи, ея совершеннолѣтіе" {"Концы и Начала". Письмо седьмое ("Колоколъ", 15 января 1863 г.). Объ этомъ же см. "Съ того берега"; "Западныя арабески", "Былое и Думы", напр. ч. II, стр. 366 -- 367.}.
   Не будемъ обращать пока вниманія на то, что мѣщанство пріурочивается Герценомъ исключительно къ западной цивилизаціи, къ западной Европѣ; какъ все это приложится къ Россіи -- мы увидимъ ниже, теперь же намъ важно обратить вниманіе на широкій смыслъ этого термина. Мѣщанство -- не сословный терминъ; это вообще воплощеніе безличности, узости и плоскости. Мѣщанство -- это aurea mediocritas ("сплоченная посредственность", повторяетъ Герценъ слова Милля), посредственность, лишенная индивидуальности, приспособившаяся къ жизни, съузившая свои интересы до предѣлоіможнаго. При господствѣ мѣщанства -- "въ сильно обозначенныхъ личностяхъ, въ оригинальныхъ умахъ нѣтъ никакой необходимости", горько иронизируетъ Герценъ: "красота, талантъ -- вовсе ненормальны. Это исключеніе, роскошь природы... (но и) въ самой природѣ, можно сказать, бездна мѣщанскаго" {"Концы и Начала". Письмо первое ("Колоколъ", 1 іюля 1862 г.). Подчеркнуто нами.}. И среди этой мѣщанской природы человѣкъ теряетъ свою индивидуальность, какъ теряются брызги водопада въ общемъ потокѣ; люди становятся "чѣмъ-то гуртовымъ, оптовымъ, дюжиннымъ, дешевле, плоше врозь, но многочисленнѣе и сильнѣе въ массѣ" {"Концы и Начала", Письмо седьмое ("Колоколъ", 15 января 1863 г.).}.
   

III.

   Остановимся на минуту и обратимся къ Михайловскому. Прежде всего придется констатировать, что терминъ "мѣщанство" не имѣетъ у Михайловскаго того широкаго смысла, какой былъ приданъ ему Герценомъ; слово мѣщанство равнозначно у Михайловскаго слову буржуазія. Но дѣло не въ словахъ, а въ понятіяхъ; понятіе же "мѣщанства" (въ смыслѣ, встрѣчавшемся у Герцена) мы безъ труда найдемъ въ теоріи идеальныхъ и практическихъ типовъ, построенной Михайловскимъ подъ вліяніемъ Спелля и Геккеля. Пути были различны -- результаты оказались тожественны: всѣ дороги ведутъ въ Римъ.
   "Въ самой природѣ, можно сказать, бездна мѣщанскаго", сказалъ Герценъ,-- и эту мелькомъ брошенную фразу Михайловскій развиваетъ при опредѣленіи своего отношенія къ дарвинизму. Дарвинъ для него -- "геніальный буржуа-натуралистъ"; дарвинизмъ, въ его соціологическомъ примѣненіи, глубоко мѣщанская теорія {Собр. Сочин., V, 635; см. также I, 416 -- 7, 421--2, 914; III, 774 и др.}, и философія природы по концепціи дарвинизма является почти сплошнымъ мѣщанствомъ, ибо "стертость" личностей, отсутствіе рѣзко выраженныхъ индивидуальностей почти возводится въ научный принципъ; выживаютъ не наиболѣе одаренные индивиды, но наиболѣе приспособленные къ средѣ (и въ этомъ смыслѣ наиболѣе одаренные); "сплоченная посредственность" губитъ все, что такъ или иначе выходитъ изъ нормы. Такъ, или почти такъ, формулируетъ Михайловскій свои обвиненія противъ мѣщанства дарвинистической теоріи въ ея соціологическомъ примѣненіи {Ibid., I, 293 -- 4.}; особенно наглядно выступаетъ все это въ заимствованной имъ у Снелля и Геккеля теоріи идеальныхъ и практическихъ типовъ.
   Въ узко-біологическомъ смыслѣ идеальный типъ есть типъ политропный, многосторонній, а потому и не приспособившійся ни къ какимъ спеціальнымъ условіямъ и именно потому способный къ дальнѣйшей эволюціи {Ibid., I, 230, 282.}; типъ практическій, наоборотъ, монотропенъ, одностороненъ, но зато окончательно приспособленъ къ условіямъ жизни и внѣ ихъ существовать не можетъ {Ibid., I, 230; см. также IV, 458 -- 460.}; разумѣется, между этими двумя категоріями существуютъ переходныя степени {Ibid., I, 279. Примѣры: практическій типъ -- летучая мышь, рыбы (Teleostei); идеальный типъ -- поперечноротыя (Selachia), см. I, 230.}. Михайловскій согласенъ принять эту схему, какъ морфологическій принципъ; но онъ не можетъ примириться съ введеніемъ этого принципа, какъ нормы, въ соціологическія построенія, и признать, что практическій типъ, какъ приспособленный, стоитъ выше неприспособленнаго идеальнаго типа. Практическій типъ -- это мѣщанство, во всей его безличности, узости и плоскости, во всей его приспособленности къ условіямъ экономической и соціальной жизни. Пусть "въ природѣ бездна мѣщанскаго", пусть практическіе типы одерживаютъ побѣду по всей линіи надъ широкими, синтетическими, идеальными типами: тѣмъ менѣе Михайловскій склоненъ примириться съ представителями практическаго типа -- съ мѣщанами, заполнившими жизнь. Мѣщанинъ -- это не личность, это "осколокъ личности"; это практическій типъ, который приспособляется "ко всякой обстановкѣ, какъ бы она ни была узка и душна", въ то время какъ идеальный типъ (т.-е. то, что Герценъ иногда въ отличіе отъ мѣщанина называетъ "индивидуалистомъ") является полнымъ, многостороннимъ и неумѣщающимся въ тѣсныхъ рамкахъ {Ibid., IV, 458 -- 460. Особенно ясно можно усмотрѣть тождество понятій "мѣщанства" (по Герцену) и "практическаго типа" (по Михайловскому) въ "Письмахъ о правдѣ и неправдѣ" (1877 г.), откуда и предыдущая цитата. Понятна связь всего этого съ теоріей типовъ и степеней развитія (см. Ibid., I, 477, 511; III, 820, 868; см. еще I, 478; III, 499 -- 500, 527 -- 9, 567 -- 571; V, 925 и др.): "практическій типъ" можетъ быть относительно выше идеальнаго по степени развитія, будучи ниже его -- по типу.}. Не трудно усмотрѣть почти полное тождество между понятіями "мѣщанства" и "практическаго типа" у Герцена и Михайловскаго. "Практическій типъ", какъ біологическій терминъ, въ своемъ соціологическомъ примѣненіи весьма удачно поясняетъ недостаточно опредѣленное у Герцена понятіе мѣщанства; оба эти понятія играютъ весьма существенную роль въ міровоззрѣніяхъ обоихъ нашихъ народниковъ. Впрочемъ объ этомъ ниже.
   Одинаковымъ отношеніемъ Герцена и Михайловскаго къ мѣщанству объясняется и почти тождественное отношеніе ихъ къ наукѣ. Это частный вопросъ, на которомъ мы не будемъ останавливаться; но нельзя не отмѣтить, что синтезъ между "диллентантизмомъ" и "буддизмомъ" въ наукѣ, желаемый и ожидаемый Герценомъ, есть именно точка зрѣнія "профана" у Михайловскаго. "Профанъ" -- это представитель идеальнаго типа, широкій, многосторонній человѣкъ, которому одинаково чужды и мѣщанская узость спеціалиста и мѣщанская плоскость диллетанта {Ibid., III., 354.}. Спеціалистъ и буддистъ изъ-за деревьевъ не видятъ лѣса, диллетантъ -- въ лѣсу не желаетъ и не умѣетъ различать отдѣльныхъ деревьевъ: "диллетанты смотрятъ въ телескопъ... ученые (спеціалисты) смотрятъ въ микроскопъ" {Герценъ. "Диллетантизмъ въ наукѣ", "Отеч. Зап." 1843.}; -- профанъ пользуется и микроскопомъ и телескопомъ, но хочетъ смотрѣть на жизнь простыми глазами: онъ высоко чтитъ науку, но думаетъ, что вычерпать море ретортой нельзя {Михайловскій, "Литерат. Воспом.", т. I, 268; о спеціализаціи -- Собр. Соч. I, 398 -- 400; V, 72 -- 77 и др.}... Однимъ словомъ, и Герценъ, и Михайловскій одинаково возстаютъ противъ "мѣщанства" въ наукѣ, въ томъ или иномъ его видѣ {Не говоримъ о мѣщанствѣ въ искусствѣ изъ-за полнѣйшей субъективности этого понятія: и Герценъ и Михайловскій склонны были видѣть мѣщанство тамъ, гдѣ лежали ихъ антипатіи. Такъ, Михайловскій видѣлъ мѣщанство (или по крайней мѣрѣ результатъ мѣщанства) въ такъ называемомъ "декадентствѣ", -- см. "Литер. Воспом." т. II, гл. I -- III; Герценъ приблизительно такъ же относился къ "декадентству" своей эпохи -- къ музыкѣ Вагнера, какъ можно видѣть изъ одного его отзыва ("Колок.", 1 іюля 1682 г.); впрочемъ, по его мнѣнію, все искусство въ Европѣ XIX вѣка -- сугубо мѣщанское. См. "Концы и Начала", письмо первое.}.
   Но это только между прочимъ: это частный вопросъ въ міровоззрѣніяхъ Герцена и Михайловскаго. Отношеніе ихъ къ мѣщанству привело къ гораздо болѣе крупнымъ и болѣе значительнымъ результатамъ; оно послужило у Герцена первымъ побудительнымъ толчкомъ къ созданію той теоріи народничества, геніальнымъ родоначальникомъ которой былъ именно онъ.
   

IV.

   Герценъ попалъ въ Европу наканунѣ февральской революціи. Революція эта была кровавой битвой демократіи съ мѣщанствомъ -- съ буржуазіей; окончательная и рѣшительная побѣда послѣдней въ лицѣ Кавеньяка была въ сущности пирровой побѣдой... Это намъ ясно теперь -- но не могло быть яснымъ Герцену въ то время. Мы теперь знаемъ, что 1848 годъ -- годъ появленія знаменитаго манифеста -- былъ не годомъ похоронъ, а годомъ рожденія злѣйшаго врага буржуазіи и мѣщанства; и если умеръ соціализмъ утопическій, то родился наиболѣе опасный для мѣщанства западной Европы -- соціализмъ реальный {Мы нисколько не утверждаемъ, что въ самомъ соціализмѣ не можетъ быть элементовъ мѣщанства. При широкомъ распространеніи и вульгаризаціи его, мѣщанство фатально въ него проникаетъ, и "мѣщанскій соціализмъ" фактически не есть, къ сожалѣнію, contradictio in adjecto.}. Но чтобы убѣдиться въ этомъ, надо было заглянуть на полъ-вѣка впередъ; событія же 1848 и 1852 гг. не могли въ этомъ отношеніи служить благопріятными предзнаменованіями. Февральская революція встряхнула болото мѣщанства; но 1848 годъ покончилъ съ "утопизмомъ" надолго... если не навсегда {См. главнымъ образомъ -- "Съ того берега", а также цитированныя выше письма "Концы и Начала" -- письмо 7-е ("Колок.", 15 янв. 1863 г).}; Европа снова погрязла въ мѣщанствѣ -- и нѣтъ основанія утѣшаться мыслью, что такое положеніе вещей можно измѣнить. Такъ думалъ тогда Герценъ -- и написалъ свою геніальную книгу "Съ того берега".
   Съ этой книги можетъ вести свою эру народничество, такъ какъ мы находимъ въ этомъ произведеніи не только отрицательную сторону -- безпощадную критику западно-европейскаго мѣщанства, но и указанія на положительные идеалы -- вѣру въ возможность иного, не мѣщанскаго пути развитія для Россіи.
   Въ Европѣ мѣщанство окончательно побѣдило. "Мѣщанскіе вопросы -- это ordre du jour, само мѣщанство -- грозная могучая сила". И мѣщанство это -- не только буржуазія, не только представители ренты и пропріетеры; нѣтъ, весь западноевропейскій міръ, отъ дна до вершинъ, является мѣщанскимъ: "съ одной стороны мѣщане-собственники, упорно отказывающіеся поступиться своими монополіями, съ другой -- неимущіе мѣщане, которые хотятъ вырвать изъ рукъ ихъ достояніе, но не имѣютъ силы {"Западныя арабески" и "Съ того берега", особенно см. стр. 1--9.}. И все это происходитъ на гнетущемъ фонѣ подавленія личности, всеобщей узости идеаловъ и плоскости взглядовъ. Все облетѣло, все приняло узкія формы. Христіанство успокоилось въ покойной гавани реформаціи, революція 1789 года -- въ болотѣ умѣреннаго политическаго и экономическаго либерализма; кумиръ личной собственности привелъ къ всеобщему мѣщанству, ибо "мѣщанство -- послѣднее слово цивилизаціи, основанной на безусловномъ самодержавіи собственности" {"Концы и Начала", письма 7-е и 1-е ("Колок.", 15 янв. 1863 года и 1 іюля 1862 г.).}. Все это горько высказывать о западной Европѣ, къ которой идеалистъ 30--40-хъ годовъ относился съ такимъ теплымъ, любовнымъ чувствомъ надежды; но, говоритъ Герценъ,-- "amicus Plato, sed magis arnica veritas". "Европа намъ нужна какъ идеалъ, какъ упрекъ, какъ благой примѣръ; если она не такая -- ее надо выдумать", перефразируетъ онъ знаменитыя слова Вольтера {"Колоколъ", 15 апр. 1859 г.}; но мѣщанство не можетъ служить ни примѣромъ, ни идеаломъ.
   Неужели это общій законъ исторіи:-- мѣщанство есть окончательная форма цивилизаціи? Да, -- отвѣчаетъ Герценъ въ "Съ того берега" и въ другихъ произведеніяхъ:-- какъ это ни претитъ, а приходится сознаться, "что всѣ рѣки исторіи (и о крайней мѣрѣ всѣ западныя) текутъ въ мареммы мѣщанства" {"Письмо изъ Неаполя", 5 окт. 1863 г.}. А мѣщанство -- это смерть общества, начало его разложенія. "Міръ, въ которомъ мы живемъ -- умираетъ...; никакія лѣкарства не дѣйствуютъ больше на обветшалое тѣло его..." {"Съ того берега", стр. 7.}. И только одна надежда не покидаетъ Герцена -- надежда на возможность особаго экономическаго и соціальнаго пути развитія Россіи, и въ этомъ -- начало его народничества.
   Мы не будемъ останавливаться на вопросѣ, насколько это народничество является со стороны Герцена приближеніемъ къ славянофильству; самъ Герценъ склоненъ былъ смотрѣть на свое воззрѣніе, какъ на синтезъ славянофильства и западничества {См. особенно некрологъ К. Аксакова ("Колок.", 15 янв. 1861 года); также интересную сценку "Русскіе въ Парижѣ" и рядъ статей въ "Колок.", окт.-- дек. 1859 г. подъ общимъ заглавеімъ "Русскіе нѣмцы и нѣмецкіе русскіе". (Объ этихъ статьяхъ -- см. ниже). Серединное положеніе, занятое Герценомъ между славянофилами и западными, указывается въ статьѣ "Насъ упрекаютъ" ("Колок."), 1 ноября 1858 г.).}. Для насъ интереснѣе взглянуть на вопросъ съ другой стороны и найти положительную основу народничества, какъ анти-мѣщанской теоріи.
   

V.

   При построеніи своихъ соціологическихъ концепцій, Михайловскій какъ-то выразился, что "соціологія должна начать съ нѣкоторой утопіи" {Собр. сочин. III, 404.}. Съ "утопіи" началъ и Герценъ, вѣря, что не всѣ "рѣки исторіи" текутъ въ болота мѣщанства: онъ сдѣлалъ исключеніе для восточныхъ рѣкъ, какъ мы это видѣли выше. Это была вѣра въ дѣвственныя, незараженныя мѣщанствомъ силы русскаго народа, вѣра въ "крестьянскій тулупъ", какъ говорилъ потомъ Тургеневъ, вѣра "въ обновленіе Европы посредствомъ кнута и насильственнаго смѣшенія европейской и калмыцкой крови", какъ иронизировалъ К. Марксъ (въ I томѣ перваго изданія "Капитала"). Пусть противники Герцена оказались правы, пусть не было суждено русскому народу "обновить Европу" своимъ анти-мѣщанствомъ; пусть совершенно наоборотъ, "крестьянскій тулупъ" оказался, по предвидѣнію Тургенева, наиболѣе мѣщанскимъ, быть можетъ, во всей Европѣ (это наглядно доказало постепенное увяданіе общины, ростъ денежнаго хозяйства, появленіе Колупаевыхъ и Разуваевыхъ en masse въ 70-хъ годахъ {Это впослѣдствіи созналъ и Герценъ: "идеалъ народа буржуазное довольство", сказалъ онъ въ "Письмахъ къ старому товарищу" (1869 г.). См. "Сборникъ посмертныхъ статей" Герцена.},-- все это совершенно нельзя ставить въ пассивъ міровоззрѣнію Герцена. Дѣло не въ этихъ теоретическихъ ошибкахъ утопизма, а въ томъ громадномъ практическомъ значеніи, какое имѣло воззрѣніе Герцена въ созидательную эпоху шестидесятыхъ годовъ. Значеніе "Колокола" -- общеизвѣстно; роль его въ дѣлѣ освобожденія крестьянъ -- огромна: мы знаемъ, что статьи этого журнала принимались во вниманіе въ коммиссіяхъ, что номера его лежали на столѣ Ростовцева, что ихъ читалъ самъ Александръ II. А проповѣдь "Колокола", стремясь къ проведенію анти-мѣщанскихъ взглядовъ, была направлена (въ области экономическихъ вопросовъ) противъ либерализма и за освобожденіе крестьянъ съ землей. Къ слову сказать, реформа была произведена далеко не въ томъ объемѣ, на которомъ настаивалъ Герценъ; а онъ заранѣе отклонялъ отъ себя упрекъ въ возможныхъ послѣдствіяхъ неполной реформы: онъ предвидѣлъ обезземеленье крестьянъ, ростъ денежнаго хозяйства -- и торжество теорій экономическаго либерализма.
   Либерализмъ (политическій и экономическій) былъ для Герцена тѣмъ bкte noire, на котораго было постоянно направлено его вниманіе. Либерализмъ этотъ, съ точки зрѣнія Герцена, только частное выраженіе общаго факта -- мѣщанства. У "западныхъ доктринеровъ" и ихъ россійскихъ послѣдователей (Герценъ говоритъ главнымъ образомъ о Б. Чичеринѣ) можно найти только рубрики, трафаретки и шаблоны, вѣру во французскую централизацію и во всесиліе нѣмецкой Schul-Wissenschaft {"Русскіе нѣмцы и нѣмецкіе русскіе" ("Колок.", 15 окт. 1859 г.).}. Съ этими "западными старообрядцами" Герценъ не желаетъ имѣть ничего общаго; "мы -- живые", подчеркиваетъ онъ, "т.-е. измѣняющіеся теченіемъ времени", либерализмъ же просто -- засушенное мѣщанство: онъ привыкъ къ рубрикамъ и къ шаблону; онъ провозгласилъ въ Европѣ всеобщее право на трудъ, свободу конкуренціи -- и сопровождаетъ все это refrain'омъ -- laissez faire, laissez passer! И въ то время, когда казалось, либерализмъ окончательно восторжествовалъ, когда потоки крови 1848 года окончательно залили молодое растеніе утопизма на мѣщанской почвѣ Запада,-- вдругъ на варварскомъ востокѣ рѣзко ставится.вопросъ объ освобожденіи крестьянъ съ землей, объ общинномъ владѣніи! {Id. ("Колок.", 15 дек. 1859 г.).}. Понятно отношеніе Герцена къ этому, какъ ему казалось, ярко анти-мѣщанскому факту; теперь для Герцена -- ex Oriente lux! На Западѣ, иронизируетъ Герценъ, либерализмъ додумался до права каждаго на работу; въ Россіи же, даже во время крѣпостного права, каждый мужикъ былъ убѣжденъ въ правѣ каждаго на даровую землю, что даетъ и самую возможность работы. "Мы господскіе, а земля наша", приводитъ Герценъ характерную крестьянскую пословицу {Id. ("Колок.", 15 дек. 1859 г.).}. Итакъ, община, по мнѣнію Герцена, является удовлетворительнымъ рѣшеніемъ вопроса, избавляющимъ Россію отъ западнаго доктринерства и мѣщанства; однако, въ противоположность славянофильству, Герценъ не считаетъ возможнымъ обойтись безъ животворящей мысли западной науки. Возможность не мѣщанскаго развитія Россіи -- не утопія, говоритъ онъ: "элементы основанія у насъ даны: народный русскій бытъ и наука Запада... Безъ предрасположеннаго народнаго быта -- общественная наука теряется въ соціальномъ бредъ; безъ всеобобщающей науки -- народный русскій бытъ возводится въ бредъ славянофильства" {Передовая статья ("Колок.", 1 янв. 1864 г.).}. Этотъ народный русскій бытъ и даетъ возможность Россіи пойти своимъ особымъ экономическимъ путемъ и избѣжать мѣщанства Европы: "я не считаю мѣщанства окончательной формой русскаго устройства", говоритъ Герценъ, "того устройства, къ которому Россія стремится и достигая котораго она, можетъ, пройдетъ мѣщанской полосой" {"Концы и Начала", письмо 8-е ("Колок.", 15 февр. 1863 г.).}.
   Вотъ народничество Герцена. Это прежде всего -- вѣра къ небуржуазность "крестьянскаго тулупа", т.-е. народа; вовторыхъ -- это принятіе краеугольнымъ камнемъ общиннаго устройства, а потому, въ-третьихъ, и борьба съ экономическимъ либерализмомъ, съ фритредерствомъ; наконецъ, какъ вслѣдствіе изъ всего этого; народничество Герцена -- это вѣра въ возможность особаго пути развитія Россіи, на которомъ можно будетъ избѣжать мѣщанства, какъ окончательной формы устройства. Эти основные моменты остались въ русскомъ народничествѣ, во всѣхъ его различныхъ проявленіяхъ; мѣнялась только точка зрѣнія на то, что считать центромъ системы; мѣнялась мотивировка, мѣнялись доказательства -- у Герцена, Чернышевскаго, Михайловскаго и у другихъ minorum deorum народничества. Мы обратимся прямо къ Михайловскому, такъ какъ въ его критическомъ народничествѣ 70-хъ годовъ наиболѣе ясно сказались слѣдствія измѣненія экономическаго строя Россіи къ тому времени; поэтому особенно поучительно сравнить именно это критическое народничество съ довѣрчивымъ и отчасти утопичнымъ народничествомъ Герцена.
   

VI.

   Играетъ ли въ народничествѣ и вообще въ міровоззрѣніи Михайловскаго такую же важную (хотя и чисто отрицательную) роль понятіе "мѣщанства", какъ это мы видѣли у Герцена? Конечно, нѣтъ. "Практическіе типы" занимаютъ въ построеніяхъ Михайловскаго второстепенное, служебное положеніе; и хотя, благодаря общей гармоничности его міровоззрѣнія, теорію практическихъ и идеальныхъ типовъ легко связать съ теоріей прогресса и теоріей борьбы за индивидуальность, а значитъ и со всѣми главными сторонами воззрѣній Михайловскаго, но тѣмъ не менѣе поставить во главу угла теорію практическихъ типовъ можно было бы только съ большой натяжкой. Отрицательное отношеніе Михайловскаго къ "практическимъ типамъ" такъ же несомнѣнно, какъ отрицательное отношеніе Герцена къ мѣщанству; но у Герцена на этомъ отрицаніи строится цѣлая анти-мѣщанская система, Михайловскій же обращаетъ все свое вниманіе на "идеальный типъ" и строитъ все свое міровоззрѣніе, исходя изъ нѣкоторыхъ положительныхъ данныхъ и предпосылокъ. Иначе говоря -- при наличности одинаковыхъ симпатій и антипатій, основная точка зрѣнія Михайловскаго полярна по отношенію къ исходной точкѣ зрѣнія Герцена; хотя и у Михайловскаго есть понятіе мѣщанства (практическій типъ), но онъ предпочитаетъ оперировать съ полярнымъ ему понятіемъ идеальнаго типа, основу котораго составляютъ черты, діаметрально противоположныя мѣщанству, именно -- сильно развитая индивидуальность, при наличности возможной широты и наиболѣе глубокаго отношенія къ окружающимъ формамъ жизни. Такимъ образомъ, во главу угла міровоззрѣнія Михайловскаго ставится понятіе личности, и самое его народничество получаетъ надлежащее освѣщеніе только при свѣтѣ этого понятія; міровоззрѣніе Михайловскаго является индивидуализмомъ, въ томъ смыслѣ, какой всегда придавался этому слову самимъ Михайловскимъ -- въ смыслѣ теченія, ставящаго на первый планъ интересы реальной личности, при увѣренности, что интересы эти тождественны интересамъ цѣлаго народа. Мы, впрочемъ, еще встрѣтимся съ терминомъ "индивидуализмъ" въ пониманіи Михайловскаго.
   Итакъ, понятіе личности играетъ у Михайловскаго ту самую роль, какую у Герцена имѣло понятіе анти-мѣщанства; пути у нихъ были нѣсколько разные, но они снова привели ихъ въ Римъ -- и этимъ Римомъ было одинаковое отношеніе къ общинѣ и вѣра въ особый путь развитія Россіи: все это вытекаетъ изъ принципа личности у Михайловскаго не менѣе послѣдовательно, чѣмъ вытекало въ свое время изъ антимѣщанства Герцена. Интересы личности служатъ для Михайловскаго соціологическимъ и общественнымъ критеріемъ; особенно ярко и наглядно высказанъ имъ этотъ взглядъ въ знаменитыхъ "Письмахъ о правдѣ и неправдѣ" (1877 г.). Интересы личности являются мѣриломъ достоинства всякаго союза, пусть то будетъ семья, партія, нація и проч., но личности "разумѣется не практическаго типа", добавляетъ сейчасъ же Михайловскій {Собр. сочин., IV, 460.}, подходя такимъ образомъ къ антимѣщанству Герцена. "Единицей мѣры при опредѣленіи относительнаго значенія различныхъ формъ общежитія можетъ быть только человѣческая личность", повторяетъ Михайловскій въ другомъ мѣстѣ {Ibid., VI, 300 -- 301.}: "отказываясь стать на единственно плодотворную точку зрѣнія личнаго начала, мы запутаемся въ противорѣчіяхъ" {Ibid., VI, 304.}... И мысль эта не была случайной гостьей въ гармоническомъ міровоззрѣніи Михайловскаго; десятью годами позднѣе онъ повторяетъ ее же въ интересномъ краткомъ resumй всего своего образа мыслей (въ отвѣтѣ г. Яковенко): "человѣческая личность, ея судьбы, ея интересы,-- вотъ что, повидимому, должно быть поставлено во главу угла нашей теоретической мысли въ области общественныхъ вопросовъ и нашей практической дѣятельности. Оно такъ и есть" {Ibid., VI, 487}.
   Какимъ образомъ изъ этого ярко индивидуалистическаго принципа могло вырасти критическое народничество -- это объясняетъ самъ Михайловскій, доказывая {Ibid., IV, 461; V, 537, 778; VI, 301 -- 304, 487 -- 492 и др.}, что интересы личности тождественны интересамъ труда, а значитъ и интересамъ главнаго представителя труда -- народа, т.-е. всѣхъ трудящихся классовъ общества {Ibid., III, 277; VI, 392 и др.}. Трудъ есть такой аттрибутъ личности, который "не зависитъ ни отъ какихъ случайныхъ опредѣленій", это -- единственное проявленіе личности, какъ таковой; при дальнѣйшемъ же "разотвлеченіи" (терминъ Михайловскаго) интересы труда превращаются въ интересы всего трудящагося люда, въ интересы народа {Ibid., VI, 489 -- 491.}. Такимъ образомъ въ основаніи теоріи Михайловскаго мы имѣемъ двуединый критерій интересовъ личности (какъ идеальнаго типа) и интересовъ народа {См. предыдущую статью о центральномъ пунктѣ міровоззрѣнія Михайловскаго.}, и такимъ путемъ индивидуализмъ Михайловскаго является фундаментомъ его народничества, обращающаго главное вниманіе на интересы народа, а не на его мнѣнія (что и составляетъ одинъ изъ признаковъ народничества критическаго). Какимъ образомъ произошло отождествленіе понятія личности и мужика, какъ главнаго представителя труда -- это Михайловскій впослѣдствіи пытался объяснить самимъ характеромъ реформъ шестидесятыхъ годовъ, а именно тѣмъ, что крестьянская реформа въ То время оставляла въ тѣни всѣ остальныя {"Литерат. воспом.", т. I, 610.}; несомнѣнно, отчасти и это, но несомнѣнно также, что критическое народничество 70-хъ годовъ явилось отчасти идеологіей "кающагося дворянства", и Михайловскій является однимъ изъ представителей этой группы.
   

VII.

   Краеугольнымъ камнемъ народничества въ области соціальныхъ и экономическихъ отношеній былъ вопросъ объ общинномъ устройствѣ, выдвинутый впередъ славянофилами и Герценомъ. Въ этомъ вопросѣ критическое народничество Михайловскаго сказалось пессимистическимъ сознаніемъ приближающагося разложенія общины. Михайловскій настойчиво требуетъ государственнаго вмѣшательства для закрѣпленія общины {Собран. сочин., I, 704; IV, 1000 и др.}, но сознаетъ палліативность даже такой мѣры: въ семидесятыхъ годахъ уже выяснился въ общихъ чертахъ быстрый ростъ нашей отечественной буржуазіи, какъ слѣдствіе быстраго перехода отъ натуральнаго хозяйства къ мѣновому и денежному, послѣ 19 февраля 1861 г. Все это происходило, такъ сказать, на глазахъ у Михайловскаго; теперь стало ясно, что иллюзія Герцена насчетъ небуржуазности "крестьянскаго тулупа" такъ и останутся иллюзіями и невыполнимой утопіей; вотъ почему и точка зрѣнія Михайловскаго на общину проникнута большой дозой пессимизма, все болѣе и болѣе увеличивающагося къ концу 70-хъ годовъ. Въ концѣ концовъ онъ вынужденъ къ признанію, что возможность развитія общины въ Россіи "убываетъ съ каждымъ днемъ" {Ibid., IV, 952.} (1880 г.). Все это достаточно объясняетъ, почему въ критическомъ народничествѣ Михайловскаго вопросъ объ общинѣ разрабатывается главнымъ образомъ теоретически, въ то время какъ у Герцена онъ стоялъ на такой жгуче-практической почвѣ. Другая разница состоитъ въ томъ, что Герценъ стоялъ за общину, какъ за возможность избѣжанія мѣщанскаго фазиса развитія Россіи, Михайловскій же -- какъ за форму устройства, наиболѣе благопріятную для развитія личности (идеальнаго типа). Въ этомъ вопросѣ ему пришлось особенно ожесточенно сражаться съ экономическимъ "либерализмомъ".
   Къ семидесятымъ годамъ фритредерство утратило часть своего былого значенія, но все-таки представляло еще значительную силу, и Михайловскій продолжалъ, послѣ Чернышевскаго, борьбу съ тѣми же самыми "западными доктринерами", съ которыми въ свое время сражался Герценъ (напримѣръ, съ Б. Чичеринымъ). Но Герценъ оспаривалъ "либерализмъ" съ точки зрѣнія наличности въ немъ элементовъ мѣщанства; Михайловскій же останавливается главнымъ образомъ на недостаточномъ признаніи этимъ либерализмомъ правъ и интересовъ личности: мы, знаемъ, что въ этой полярности и заключается различіе путей Герцена и Михайловскаго. Либерализмъ считался всегда наиболѣе индивидуалистической доктриной: полная свобода труда каждой личности, полное отрицаніе государственнаго вмѣшательства, казалось, оправдывали это общераспространенное мнѣніе; Михайловскій ясно доказалъ его ошибочность {Объ отрицательномъ отношеніи Михайловскаго къ манчестерству см. ibid.. I. 259 -- 270, 881 -- 2; V, 796 -- 798; VI, 14, 487 -- 489 и др.}. Дѣйствительно, и утопическій соціализмъ, и этическая школа въ политической экономіи рѣзче всего нападали на индивидуализмъ классической школы и ея эпигоновъ -- либераловъ-манчестерцевъ, т.-е. на ихъ, стремленіе строить науку на потребностяхъ индивидовъ, а не всего общества въ его цѣломъ, ставить на первый планъ свободу личности и личный интересъ. Но Михайловскій доказываетъ весьма убѣдительно -- и въ этомъ доказательствѣ ему принадлежитъ пальма первенства -- что хотя для либерализма дѣйствительно государство, община, цехъ -- только фантомы, которыми нужно пожертвовать для личности, однако, у либерализма есть и свой фантомъ, которому личность приносится въ жертву: это -- система наибольшаго производства. "Спрашивается: при чемъ тутъ индивидуализмъ? Тутъ топчется именно личность, индивидъ; личная свобода, личный интересъ, личное счастіе кладутся въ видѣ жертвоприношенія на алтарь правильно или неправильно понятой системы наибольшаго производства" {Собр. сочни., I, 437 -- 8; см. еще I. 445; VI, 303 и др.}. Именно личности и не хочетъ знать либерализмъ, и на этотъ quasi-индивидуализмъ и вооружается Михайловскій во имя интересовъ реальной личности; съ этой точки зрѣнія омъ приводитъ аргументы, съ которыми мы познакомились у Герцена: праву на трудъ либерализма онъ противопоставляетъ возможность труда, абстрактной личности онъ противопоставляетъ реальную {Ibid., III, 199 -- 200 и др.}.
   Это выясняетъ отношеніе Михайловскаго къ общинѣ, о чемъ уже мы упомянули выше. При общинномъ устройствѣ личность не приносится въ жертву ни государству, ни тѣмъ паче системѣ наибольшаго производства; и подобно тому, какъ Герценъ особенно настаивалъ на томъ, что община есть путь избавленія Россіи отъ мѣщанства, такъ и Михайловскій главнымъ образомъ подчеркиваетъ, что община есть путь наиболѣе свободнаго развитія реальной личности; общинное устройство даетъ возможность свободы личности и настоящаго индивидуализма, а не того quasi-индивидуализма, который обнаружился въ либерализмѣ. "Скажутъ: община стѣсняетъ свободу личности. Это старая сказка... Личная иниціатива возможна въ экономическомъ порядкѣ вещей только для собственника. Бойтесь же прежде всего и больше всего такого общественнаго строя, который отдѣлитъ собственность отъ труда. Онъ именно лишитъ народъ возможности личной иниціативы, независимости, свободы" {Ibid., I, 704--705; см. также VI, 301.}. Итакъ, для Михайловскаго важнѣе всего то, что община даетъ свободу реальной личности; его анти-мѣщанство вытекаетъ отсюда уже какъ слѣдствіе. "Сторонники общины", говоритъ Михайловскій въ другомъ мѣстѣ, "стояли, повидимости, на почвѣ стѣсненія личной свободы, въ сущности стояли за личность, и стояли твердо" {Ibid., IV, 452.}. Синтезъ интересовъ личности и общества является настоящимъ индивидуализмомъ, и Михайловскій указываетъ, что то направленіе, къ которому примкнетъ онъ, "можетъ быть формулировано, какъ торжество личнаго начала при посредствѣ начала общиннаго" {Ibid., IV, 701.}.
   Если Россія пойдетъ такимъ путемъ, то она избѣгнетъ поглощенія мѣщанствомъ. Но пойдетъ ли она особымъ путемъ развитія? И въ этомъ вопросѣ сказалась ясная разница между воззрѣніями пятидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ: экономическое развитіе Россіи за эти двадцать лѣтъ объясняетъ и оптимизмъ Герцена и пессимизмъ Михайловскаго. Герценъ вѣрилъ въ возможность особаго пути развитія Россіи; эту же вѣру мы находимъ и у Михайловскаго, но... у него далѣе слѣдуетъ весьма большое "но". Начать съ того, что Михайловскій допускаетъ особый путь развитія только какъ одну изъ вѣроятныхъ возможностей и какъ слѣдствіе отсутствія историческаго фатализма {Мы не останавливаемся, чтобы не отвлекаться въ сторону, на вопросѣ о детерминизмѣ Михайловскаго; что же касается его отрицательнаго отношенія къ историческому фатализму, то см. I, 696, 703, 900--903 и др.}. Состояніе Россіи въ 70-хъ годахъ Михайловскій считалъ "зародышевымъ", допускающимъ возможность того или иного пути развитія {Ibid.. I, 902.} -- и его трудно винить за эту ошибку, за то, что онъ не усмотрѣлъ въ событіи 19 февр. поворотнаго пункта Россіи отъ натуральнаго хозяйства къ денежному. Особый путь развитія для Михайловскаго логически допустимъ {Ibid., VI, 350.}, но въ то же время -- и Михайловскій настаиваетъ на этомъ -- болѣе чѣмъ проблематиченъ. Еще въ самомъ началѣ 70-хъ годовъ онъ возражалъ чрезмѣрнымъ оптимистамъ, утверждавшимъ, что русскій крестьянинъ не испытаетъ тяжелой участи своего европейскаго собрата, при дальнѣйшемъ развитіи промышленности: "гдѣ основанія такого оптимизма? Развѣ европейскій рабочій въ свое время не былъ въ такомъ же положеніи, въ какомъ теперь еще находится нашъ?" {Ibid., I, 695 ("Изъ литературныхъ и журнальныхъ замѣтокъ" 1872 года). Интересно однако, что такое мнѣніе объ одинаковости законовъ экономическаго развитія не было у Михайловскаго въ то время достаточно твердымъ: страницею дальше онъ возвращается къ мысли о возможности особаго экономическаго пути развитія для Россіи; только къ началу 80-хъ годовъ Михайловскій почти совершенно отказывается отъ этой иллюзіи народничества (см. ниже).}. Но въ то время это убѣжденіе у него еще не было окончательно сложившимся; ростъ денежнаго хозяйства, государственнаго и частнаго кредита, наконецъ, вообще ростъ буржуазіи окончательно убѣдили Михайловскаго въ томъ, что особый путь развитія Россіи былъ постепенно убывающей возможностью: "теоретической возможностью она остается въ нашихъ глазахъ и до сихъ поръ. Но она убываетъ, можно сказать, съ каждымъ днемъ. Практика урѣзываетъ ее безпощадно"... {Ibid., IV, 952 ("Литературныя замѣтки" 1880 г.).}. Въ этомъ сознаніи заключался новый признакъ критическаго народничества и одинъ изъ пунктовъ отличія его отъ народничества Герцена. Дальше этого сознанія народничество идти не могло; съ этого момента мы можемъ говорить о "разложеніи народничества"... Эпигонами народничества явились въ этомъ смыслѣ и г. B. В., и ІОзовъ-Каблиць -- и даже "Русское Богатство".послѣднихъ десяти лѣтъ. Старые боги были свергнуты; новые народились.
   

VIII.

   Но мы не собираемся останавливаться въ этомъ разложеніи народничества, тѣмъ болѣе, что это окончательно удалило бы насъ отъ Герцена, къ которому мы теперь снова, возвращаемся. До сихъ поръ мы убѣждались въ полярности путей Герцена и Михайловскаго; прослѣдить эту полярность и было нашей задачей. Анти-мѣщанство Герцена и индивидуализмъ Михайловскаго оказались двумя сторонами одной и той же медали -- народничества. Если это справедливо, то и обратно -- отношенія Михайловскаго къ мѣщанству и Герцена -- къ личности должны быть приблизительно тождественны по существу, расходясь только въ подробностяхъ. На отношеніе Михайловскаго къ мѣщанству мы уже указали, отмѣтивъ теорію идеальныхъ и практическихъ типовъ {Тождественное съ герценовскимъ отношеніе Михайловскаго къ мѣщански-буржуазному европейскому обществу ярче всего выразилось главнымъ образомъ въ блестящей статьѣ "Дарвинизмъ и оперетки Оффенбаха" (1871 г.).}, теперь скажемъ нѣсколько словъ объ отношеніи Герцена къ личности.
   Несомнѣнно, что Герценъ держался принциповъ такого же индивидуализма, какъ и Михайловскій въ отмѣченныхъ нами мѣстахъ; иначе и быть не могло: очевидно, что отрицательное отношеніе къ безличному мѣщанству должно было сопровождаться у Герцена нѣкоторымъ "культомъ индивидуальности", въ которомъ можно искать зачатковъ культа личности у Писарева и гораздо болѣе серьезныхъ теорій П. Лаврова (о "критически мыслящихъ личностяхъ") и Михайловскаго. Личность Герценъ ставитъ очень высоко -- гораздо выше, чѣмъ ставитъ ее quasi-индивидуализмъ либерализма; фарисейскія разглагольствованія объ эгоистичности индивидуализма выводятъ его изъ себя: "какой смыслъ всѣхъ этихъ разглагольствованій противъ эгоизма, индивидуализма?" {"Съ того берега", стр. 172.}. Почему эгоизмъ -- понятіе отрицательное? Почему личность должна быть подчинена обществу? "Кто для кого, личность для общества, или общество, государство для лица?-- Безъ сомнѣнія, лицо для государства, иначе что же это будетъ -- эгоизмъ, своеволіе!-- Я совершенно согласенъ съ вами"...-- иронически оканчиваетъ Герценъ этотъ воображаемый разговоръ {"Капризы и раздумье" ("Новыя варіаціи на старыя темы"), стр. 179.}, и дальше съ силой возстаетъ противъ этого шаблоннаго мнѣнія. Эгоизмъ -- но вѣдь это -- соль личности, "всего менѣе эгоизма въ камнѣ"; своеволіе -- но "что же (это) за нравственная обязанность быть подъ авторитетомъ чужеволья?" {Ibid., стр. 180 -- 181.}. Вотъ почему Герценъ не могъ согласиться съ принципомъ главенства общества: "подчиненіе личности обществу, народу, человѣчеству, идеѣ -- продолженіе человѣческихъ жертвоприношеній, закланіе агнца для примиренія Бога, распятіе невиннаго за виновныхъ"... {"Съ того берега", стр. 168.}. Въ этомъ вопросѣ Герценъ категорически и радикально расходился съ западно-европейскими мыслителями, напримѣръ съ Луи Бланомъ, который такъ отрицательно относился къ принципу индивидуализма и противопоставлялъ ему принципъ братства. Герценъ разсказываетъ о характерномъ разговорѣ, когда-то происходившемъ между ними. Луи Бланъ часто высказывалъ общія мѣста объ индивидуализмѣ и братствѣ, не ожидая возраженій на такія, по его мнѣнію, очевидныя истины.
   -- "Жизнь человѣка -- великій соціальный долгъ; человѣкъ долженъ постоянно приносить себя на жертву обществу.
   -- Зачѣмъ?-- спросилъ я (Герценъ) вдругъ.
   -- Какъ зачѣмъ? Помилуйте: вся цѣль, все назначеніе лица -- благосостояніе общества.
   -- Оно никогда не достигается, если всѣ будутъ жертвовать и никто не будетъ наслаждаться...
   -- Это игра словъ.
   -- Варварская сбивчивость понятій, -- говорилъ я, смѣясь" {Сборникъ посмертныхъ статей, "Горныя вершины", стр. 104--105.}.
   Но это, конечно, не было варварской сбивчивостью понятій; это было продолженіемъ общей тенденціи русской мысли сороковыхъ годовъ къ синтезу общества и личности, при главенствѣ интересовъ послѣдней. Еще въ серединѣ тридцатыхъ годовъ Огаревъ высказывалъ, что задача общественной организаціи заключается въ сохраненіи "полной индивидуальной свободы" при "высочайшемъ развитіи общественности"; "сочетать эгоизмъ съ самопожертвованіемъ -- вотъ въ чемъ дѣло, вотъ къ чему должно стремиться общественное устройство" {Анненковъ: "Литературныя воспоминанія", стр. 45.}. Бѣлинскій гораздо ярче высказалъ приматъ интересовъ личности. "Я теперь въ новой крайности -- это идея соціализма", писалъ онъ; но соціализмъ не помѣшалъ ему поставить "человѣческую личность выше исторіи, выше общества, выше человѣчества" {Бѣлинскій, письмо къ Боткину отъ 4 окт. 1840 г.}. Герценъ стоялъ на такой же точкѣ зрѣнія, но онъ понималъ, какъ и Бѣлинскій, что человѣческая личность можетъ достичь полной свободы только при синтезѣ ея съ обществомъ въ его наиболѣе развитыхъ и желательныхъ формахъ: "одно разумное, сознательное сочетаніе личности и государства приведетъ къ истинному понятію о лицѣ вообще... Сочетаніе это -- труднѣйшая задача, поставленная современнымъ мышленіемъ" {Герценъ: "Нѣсколько замѣчаній объ историческомъ развитіи чести", стр. 255. Ср. со слѣдующими словами Бѣлинскаго: "во мнѣ развилась какая-то... фанатическая любовь къ свободѣ и независимости человѣческой личности, которая (свобода) возможна только при обществѣ, основанномъ на правдѣ и доблести"., (письмо къ Боткину, 28 іюня 1841 г.; см. также письма Бѣлинскаго къ нему же отъ 13 іюня, 4 октября, 25 октября 1840 г.. 15 января, 1 марта, 27 іюня, 8 сентября 1841 г. и др.).}. То или иное рѣшеніе этой задачи пытались дать и западники, и славянофилы, и народничество -- въ лицѣ Герцена, Чернышевскаго и Михайловскаго.
   Какъ Михайловскій рѣшалъ эту задачу -- мы видѣли выше на частномъ вопросѣ свободы человѣческой личности въ общинѣ; выше мы подчеркнули ту роль, какую играетъ понятіе реальной личности въ построеніяхъ Михайловскаго. Мы видимъ теперь, что по существу таково же было отношеніе къ личности и у Герцена; Михайловскій только пошелъ дальше Герцена и отчасти измѣнилъ позицію: то, что у Герцена было слѣдствіемъ, стало у него основаніемъ и причиною, и наоборотъ {Михайловскій въ сущности далъ наиболѣе опредѣленное рѣшеніе задачи о личности и обществѣ своей теоріей борьбы за индивидуальность; рѣшеніе это, однако, чисто отрицательное, такъ какъ доказываетъ невозможность какого бы то ни было синтеза между личностью и обществомъ, развивающимся по органическому типу.}, но отъ этого не измѣнились ни причина, ни слѣдствіе: отрицательное отношеніе къ мѣщанству и его безличности привело Герцена къ своеобразному индивидуализму; индивидуализмъ Михайловскаго, его высокая оцѣнка личности привели его къ отрицательному отношенію къ мѣщанству. Интересно, что взгляды ихъ на личность и общество послужили поводомъ къ ихъ обвиненію въ принадлежности къ анархизму: противъ Герцена такое обвиненіе выставляли еще читатели "Колокола" (см. 1-ый его листъ), противъ Михайловскаго его высказалъ г. Бердяевъ въ своей книгѣ {"Субъективизмъ и индивидуализмъ въ общественной философіи", гл. II.}. Въ этомъ есть нѣкоторая доля истины: и Герценъ, и Михайловскій отрицательно относились къ обществу, развивающемуся "по органическому типу развитія" (если пользоваться терминологіей Михайловскаго.) Въ статьѣ "Что такое государство" {"Полярная звѣзда", 1855 г., статья Энгельсона.} доказывается, что въ государствѣ (особенно парламентарномъ) большинство и меньшинство народонаселенія всегда могутъ считаться составившими заговоръ другъ противъ друга; здѣсь доказывается какъ бы антиномичностъ самого понятія "государство". Въ другихъ статьяхъ своего журнала (и особенно въ книгѣ "Съ того берега") Герценъ отрицательно относится къ государству, какъ къ кристаллизованному въ общественныхъ формахъ мѣщанству. Михайловскій отрицательно относится только къ органическому типу общества, т.-е. къ такому обществу, въ которомъ личность подавлена и индивидуумъ играетъ роль органа; критерій блага личности, сходящійся съ благомъ народа (объ этомъ критеріи мы говорили выше), побуждаетъ Михайловскаго осудить то общество, гдѣ интересы личности играютъ второстепенную роль, и все вниманіе обращено на фиктивные интересы общественнаго организма. Мы видимъ, что и здѣсь Герценъ и Михайловскій сходятся въ результатѣ, несмотря на различіе путей: одинъ отрицаетъ общество постольку, поскольку оно является мѣщанскимъ; другой борется съ нимъ въ томъ случаѣ, если видитъ подчиненіе интересовъ личности тѣмъ или инымъ фикціямъ.
   

IX.

   Въ предлагаемомъ краткомъ очеркѣ мы не задавались цѣлью детально сравнить два настолько широкихъ міровоззрѣнія, какими были міровоззрѣнія Герцена и Михайловскаго: задача эта требуетъ не нѣсколькихъ страницъ, а нѣсколькихъ томовъ. Только при подробномъ разборѣ можно развить принятую нами точку зрѣнія и найти въ общественныхъ отношеніяхъ объясненіе того, почему именно Standtpunkt'омъ міровоззрѣнія Герцена является отрицательное отношеніе къ мѣщанству, почему все міровоззрѣніе Михайловскаго построено на реальной личности. Это можно предполагать даже до нѣкоторой степени апріорно, имѣя въ виду, что на рубежѣ между Герценомъ и Михайловскимъ стоитъ 19 февраля 1861 г., что дѣятельность Герцена началась въ приснопамятную эпоху оффиціальной народности, начавшуюся послѣ 14-го декабря 1825 года, что Михайловскій былъ идеологомъ новыхъ общественныхъ формъ, лозунгомъ которыхъ было освобожденіе личности. Эпоха оффиціальной народности (удачный терминъ, введенный Пыпинымъ) во всѣхъ отношеніяхъ заслуживаетъ быть названной "эпохой оффиціальнаго мѣщанства", такъ какъ это было время сплошной и сѣрой безличности, бюрократической плоскости и узости казенщины; въ эту эпоху пришлось жить и дѣйствовать Герцену. Чѣмъ сильнѣе давило его окружавшее его мѣщанство, тѣмъ сильнѣе онъ реагировалъ на него; въ этой борьбѣ съ мѣщанствомъ выросло и закалилось его міровоззрѣніе. Обратно, Михайловскій началъ свою дѣятельность въ эпоху великихъ реформъ, которая оказалась и эпохой расцвѣта индивидуализма; освобожденіе крестьянъ было только однимъ изъ проявленій всеобщаго освобожденія: освобождалась личность изъ путъ мѣщанства предшествовавшей эпохи. Борьба съ мѣщанствомъ выпала на долю Герцена; провозглашеніе и теоретическая обосновка началъ индивидуализма -- главнымъ образомъ на долю Михайловскаго и его непосредственныхъ предшественниковъ (отчасти Писарева и болѣе всего -- Лаврова).
   Интересна участь самой терминологіи, самихъ терминовъ мѣщанство и индивидуализмъ. Несмотря на то, что термины эти введены Герценомъ и Михайловскимъ полъ-вѣка тому назадъ, несмотря на ихъ выразительность и полную опредѣленность, они еще не получили правъ гражданства въ литературѣ. За послѣднее время терминъ "мѣщанство", въ смыслѣ, употреблявшемся Герценомъ, началъ пробивать себѣ дорогу {Съ легкой руки М. Горькаго. Въ шестидесятыхъ и семидесятыхъ гсдпхъ были попытки упрочить терминологію Герцена (см., напр., статьи П. Ткачева "Люди будущаго и герои мѣщанства"; "Идеалистъ мѣщанства" и др.-- въ "Дѣлѣ" 1868 и 1877 гг.) -- но безрезультатно. М. Горькій въ своихъ "Мѣщанахъ" (и другихъ произведеніяхъ) принялъ за этимъ терминомъ приданный ему Герценомъ смыслъ и упрочилъ его въ широкой публикѣ. Впрочемъ -- и это интересно отмѣтить -- рецензентъ "Русскаго Богатства" (1902 г.) упрекалъ М. Горькаго за непростительный каламбуръ и обвинялъ его въ игрѣ словъ, за то, что у него терминъ "мѣщанство" имѣетъ не исключительно сословное значеніе! Этотъ "каламбуръ" полѣвѣка тому, назадъ легъ краеугольнымъ камнемъ міровоззрѣнія Герцена. Обвиненіе во всякомъ случаѣ было направлено не по адресу.}, и по всей вѣроятности установится окончательно въ литературѣ и въ разговорной рѣчи; но "ииндивидуализмъ" до сихъ поръ еще остается хотя и часто употребляемымъ, но совершенно неопредѣленнымъ понятіемъ: подъ нимъ готовы подразумѣвать то эгоизмъ, то нѣкоторый анти-общественный принципъ (въ смыслѣ, приданномъ Луи Бланомъ), то нѣчто положительное, какъ высокую оцѣнку личности. Выше мы держались вездѣ того пониманія этого слова, которое принято и Герценомъ и Михайловскимъ: индивидуализмъ есть діаметральная противоположность мѣщанства, положительное, созидающее понятіе -- въ то время какъ мѣщанство понятіе совершенно отрицательное {Тотъ же рецензентъ (см. предыдущее примѣчаніе) считаетъ расширеніе и обобщеніе понятія "мѣщанства" неудобнымъ, ибо мало опредѣленнымъ: ему можно будетъ противопоставить "эстетизмъ", "декаденство" и т. п. Но дѣло въ томъ, что "мѣщанству", какъ этическому понятію, можно и должно противопоставить только "индивидуализмъ".}. Индивидуализмъ является поэтому признаніемъ главенства личности и ея интересовъ, при необходимомъ синтезѣ ея съ обществомъ; онъ требуетъ широты поля дѣйствій этой личности, при глубинѣ ея содержанія. Термины эти неразрывно связаны съ дѣятельностью Михайловскаго и Герцена: послѣдній былъ настолько же яркимъ анти-мѣщаниномъ, насколько первый былъ яркимъ индивидуалистомъ. Взаимную связь этихъ понятій въ ихъ міровоззрѣніяхъ мы старались прослѣдить выше. Мы видѣли, что понятіе "мѣщанства" является исходной базой Герцена для его отрицательнаго отношенія къ западно-европейскимъ формамъ (не говоримъ уже о формахъ русскихъ въ періодъ "эпохи оффиціальнаго мѣщанства"); отсюда родилось и народничество Герцена, какъ въ высшей степени анти-мѣщанская идеологія, въ которой "личность" необходимо занимала весьма высокое положеніе. Мы видѣли также, что у Михайловскаго основной базой явилось именно высокое понятіе о личности, что краеугольнымъ камнемъ его міровоззрѣнія былъ индивидуализмъ: поэтому и народничество Михайловскаго было глубоко индивидуалистической идеологіей; само собой разумѣется, слѣдствіемъ этого было и отрицательное отношеніе къ мѣщанству. "Полярными" путями Герценъ и Михайловскій пришли къ одной и той же конечной точкѣ.
   Михайловскій какъ-то разъ замѣтилъ ("Русское Богатство". 1902 г.), что существуютъ писатели, которые по тѣмъ или инымъ причинамъ являются въ нашемъ представленіи ассоціированными и тѣсно связанными по парно. Таковы, напримѣръ, Вольтеръ и Руссо; одной изъ наиболѣе неразрывныхъ паръ считаются Л. Толстой и Достоевскій; изъ молодой современной литературы Михайловскій называетъ М. Горькаго и Чехова. Намъ кажется -- и мы старались это доказать.-- что одной изъ наиболѣе яркихъ подобныхъ паръ являются величайшіе. представители "русскаго соціализма" -- народничества -- Герценъ и Михайловскій.
   
   1905 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru