Ярошевский Сергей Осипович
На пути. Роман С. О. Ярошевского. Спб., 1886 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   На пути. Романъ С. О. Ярошевскаго. Спб., 1886 г. Въ нашей литературѣ сравнительно мало беллетристическихъ произведеній, въ которыхъ главными дѣйствующими лицами были бы евреи и все дѣйствіе происходило бы въ еврейской средѣ. За два года намъ попалась въ руки всего одна такая повѣсть, да еще, помнится, одинъ или два маленькихъ разсказца; всѣ очень плохіе. Герой изъ евреевъ, выведенный г-жею Ольгою Шапиръ въ романѣ Безъ любви, необыкновенно противенъ и представляетъ собою, главнымъ образомъ, отрицательныя черты еврейскаго характера. Истинная задача беллетристическаго произведенія состоитъ не въ прославленіи и не хуленіи той или иной категоріи людей въ лицѣ ихъ типическихъ представителей; такъ поступаютъ только тенденціозные писатели въ романахъ, имѣющихъ характеръ памфлетовъ, иногда просто пасквилей. Жизнь евреевъ среди русскихъ и поляковъ есть непрерывная борьба, полная драматизма; и нельзя не удивляться тому, что наши писатели такъ мало обращаютъ вниманія на интимныя драмы, разыгрывающіяся передъ ихъ глазами и очень часто кончающіяся въ высшей степени трагически, преимущественно для лучшихъ представителей еврейства. Огромное большинство русской публики знакомо съ евреями только по смѣхотворнымъ разсказамъ г. Вейнберга и подобныхъ ему лицедѣевъ въ одиночку, т.-е. знакома только своею анекдотически-каррикатурною стороной. Попытки г. Богрова (въ Отечественныхъ Запискахъ) представить положительные типы евреевъ были одиночными попытками и, притомъ, такъ давно, что теперь онѣ почти совсѣмъ забыты, а очень многимъ и совсѣмъ неизвѣстны. А именно теперь-то болѣе, чѣмъ когда-нибудь, усиливается драматизмъ положенія евреевъ, среди которыхъ съ каждымъ годомъ растетъ сознаніе своихъ общечеловѣческихъ правъ, тогда какъ, съ другой стороны, все поднимающаяся волна антисемитства стремится разрушить всякія начинанія, клонящіяся къ осуществленію этихъ правъ. Здѣсь не мѣсто вдаваться въ многовѣковой споръ, ведущійся изъ-за гражданскихъ правъ евреевъ со времени утраты ими собственной территоріи, этой главной и незыблемой основы правъ политическихъ. Это и не дѣло беллетристики или беллетристической критики. Но романистъ можетъ и долженъ не отставать въ этомъ случаѣ отъ публицистовъ и, по мѣрѣ своихъ силъ и тѣхъ средствъ, какими располагаетъ, нести свѣтъ въ сознаніе общества и способствовать разрѣшенію вѣковыхъ недоразумѣній на началахъ правды и гуманности. Для этого у романиста и драматурга не можетъ быть недостатка въ художественномъ матеріалѣ, въ серьезныхъ и трогательныхъ положеніяхъ, пригодныхъ для его цѣлей. И мы глубоко убѣждены въ томъ, что честно и безъ тенденціозной фальши взявшійся за дѣло писатель, достаточно знакомый съ еврейскою средой, понявшій отношенія этой среды къ господствующей національности и взаимныя отношенія между различными фракціями самой среды, сослужитъ добрую службу какъ русскому обществу, такъ и еврейской общинѣ, неразрывно между собою связаннымъ и, такъ сказать, сплетеннымъ исторіей, очень мало знающимъ другъ друга и почти совсѣмъ другъ друга не понимающимъ, не сознающимъ ни истинныхъ причинъ розни, ни безысходной необходимости устраненія пагубной для обѣихъ сторонъ враждебности.
   Какъ на симпатичную въ этомъ отношеніи попытку мы считаемъ нашимъ долгомъ указать на романъ г. Ярошевскаго пути. Мы находимъ, что такимъ заглавіемъ не совсѣмъ вѣрно опредѣляются смыслъ и содержаніе романа; его было бы правильнѣе назвать На распутьи, такъ какъ авторъ изображаетъ въ немъ еврейство, Израиля, стоящимъ на томъ мѣстѣ своего историческаго пути, гдѣ передъ нимъ открывается три или даже четыре разныхъ дороги, изъ которыхъ одна есть все тотъ же старый, каменистый и тернистый путь, по которому уже много вѣковъ влачатъ свои изможденныя ноги сыны Авраама, Исаака и Іакова. Теперь передъ ними открываются три "новыхъ" пути; на нихъ указываютъ, по нимъ хотятъ вести Израиля люди, наиболѣе выдающіеся изъ своего народа, одушевленные самою пламенною любовью къ нему, одаренные большимъ умомъ, энергіей, образованіемъ и матеріальными средствами. Одни видятъ спасеніе только въ возстановленіи еврейской національности со всѣми политическими правами самостоятельнаго народа и хотятъ вести свой народъ въ его землю, въ обѣтованную Богомъ Палестину. Другіе, ходившіе въ Палестину и въ ней разочаровавшіеся, убѣждены, что спасеніе не въ той или иной землѣ, не въ политической самостоятельности, а въ религіозной реформѣ, въ обновленіи Израиля сближеніемъ съ христіанствомъ на началахъ, довольно близкихъ въ сектамъ нашихъ "іудействующихъ" и "субботниковъ",-- словомъ, въ переходѣ къ новой религіи. Наконецъ, третьи оставляютъ въ сторонѣ вопросъ о религіи и видятъ спасеніе Израиля въ его экономическомъ и бытовомъ сліяніи съ народомъ, среди котораго живутъ евреи. Авторъ, повидимому, сочувствуетъ этой послѣдней идеѣ, проповѣдникомъ которой является герой романа, Давидъ Ауэрбахъ, молодой человѣкъ, получившій превосходное образованіе. Давидъ -- сынъ крупнаго банкира; по рожденію, по образованію и связямъ онъ принадлежитъ къ высшей, еврейской аристократіи и можетъ разсчитывать на самую блестящую карьеру, на завидный во всѣхъ отношеніяхъ бракъ съ дочерью богача Рейнгерца, красавицей Беллой. Вопреки желаніямъ родителей, будущаго тестя и своей невѣсты, Давидъ уходитъ изъ города въ деревню и уводитъ за собой толпу евреевъ съ цѣлью основать земледѣльческую колонію. Давидъ говоритъ своей невѣстѣ о возможности спасенія Израиля.
   "-- Но гдѣ же этотъ путь?-- спрашиваетъ Белла.
   "-- Гдѣ этотъ путь?-- повторилъ Давидъ.-- Путь въ обращеніи къ природѣ, къ тому живительному источнику, который исцѣляетъ всѣхъ немощныхъ и страждущихъ... Все несчастье евреевъ происходитъ отъ того, что они слишкомъ удалились отъ природы, втиснули свою жизнь въ слишкомъ узкія искусственныя рамки, и задыхаются тамъ, совершенно не подозрѣвая причины своей гибели. Развѣ меркантильный, торгашескій духъ нашего племени, развѣ измельченный до мизерности расовый типъ его, развѣ его физическая немощь, нравственная трусость, всѣ эти духовные и физическіе пороки, которые служатъ несомнѣннымъ признакомъ вырожденія и за которые имъ по справедливости достается отъ другихъ народовъ,-- развѣ все это не происходитъ отъ того, что они уклонились отъ естественной жизни, замѣнивъ ее искусственной? Не всегда и не вездѣ удобно взваливать все на внѣшнія условія, на историческія причины, какъ это любятъ дѣлать наши единоплеменники".
   Въ другой разъ Давидъ говоритъ своей невѣстѣ:
   Я хочу заложить своими руками фундаментъ будущаго зданія, которое должно служить настоящимъ храмомъ для нашихъ единовѣрцевъ; помолившись въ немъ, они выйдутъ оттуда очищенными отъ своихъ вѣковыхъ грѣховъ, и никто съ этого момента не осмѣлится поднять на нихъ руку, какъ на отверженныхъ".
   Про себя Давидъ говоритъ: "Въ чемъ же моя profession de foi? Въ преслѣдованіи общечеловѣческихъ цѣлей. Я не еврей, точно также я и не русскій, и не нѣмецъ, и не французъ. Для меня на первомъ планѣ интересы человѣческіе, а не кастовые, расовые, національные".
   Въ кругу богатыхъ и вліятельныхъ евреевъ затѣя Давида встрѣчаетъ сильное противодѣйствіе. Ему отказываютъ въ деньгахъ на покупку участка земли для основанія еврейской земледѣльческой колоніи; а когда онъ уходитъ съ тридцатью евреями работать въ имѣніе своего пріятеля, помѣщика Ясинскаго, противъ него подымается цѣлая буря среди его единовѣрцевъ. Съ другой стороны, буря поднимается и въ деревнѣ: сначала глухая и затаенная борьба между русскими рабочими и рабочими-евреями, потомъ открытая и ясно опредѣленная борьба изъ-за того, что евреи отбиваютъ заработокъ у христіанъ. Борьба переходитъ, наконецъ, въ ожесточенную драку, изъ которой Давида, кинувшагося уговаривать дерущихся, выносятъ тяжело раненымъ. На этомъ обрывается романъ и остается недосказаннымъ, что же вышло изъ попытки героя, окончилась ли она полной неудачей, или изъ этой попытки вышло что-нибудь доброе? Авторъ не даетъ даже никакого намека на то, вѣритъ ли онъ самъ въ благотворность и въ возможность удачи "на этомъ пути".
   На переданной нами основѣ г. Ярошевскій передаетъ рядъ романическихъ событій, удачно и хорошо придуманныхъ, но довольно плохо разсказанныхъ тяжеловѣснымъ и не совсѣмъ правильнымъ языкомъ. Нѣкоторыя изъ выведенныхъ имъ лицъ очень живы и типичны; нигдѣ нѣтъ шаржа, нѣтъ ни тенденціозныхъ натяжекъ, ни фальши. Всѣ дѣйствующія лица, за исключеніемъ Ясинскаго и его сестры, евреи, и этихъ лицъ много. Между ними есть и богатые, и образованные, и бѣдняки, есть банкиры, ростовщики, мѣнялы, доктора, адвокаты, лавочники, мастеровые, простые рабочіе... еврейки старыя и молодыя, свѣтскія красавицы и красавицы-дочки, выросшіе въ темныхъ чуланахъ мѣнялъ. Во всей этой массѣ лицъ есть люди превосходные, глубоко симпатичные, несмотря на свою старозавѣтную обособленность и на свое крайне враждебное отношеніе въ христіанству и въ русскимъ; но есть и плохіе люди, и настоящіе негодяи. И тутъ-то, надо отдать полную справедливость г. Ярошевскому, онъ съумѣлъ дурныхъ людей и настоящихъ мерзавцевъ изобразить съ замѣчательною объективностью, безъ малѣйшаго признака недружелюбнаго къ нимъ отношенія. Авторъ, несомнѣнно, возмущенъ подлостями и мерзостями, но возмущенъ незлобиво; онъ безпощадно ихъ обличаетъ и съ полнымъ спокойствіемъ, съ достоинствомъ философа раскрываетъ причины, сдѣлавшія этихъ людей дурными. Съ большимъ Тактомъ, мы готовы даже сказать съ большимъ талантомъ, г. Ярошевскій, явно сочувствуя еврейству, будучи самъ, быть можетъ, евреемъ, раскрываетъ многія дурныя стороны еврейства и дурныя черты характеровъ, выработанныхъ историческимъ прошлымъ евреевъ. Только самыми дурными людьми въ его романѣ являются тѣ именно евреи, которые, унаслѣдовавъ такія дурныя черты своего племени, отступили отъ настоящаго еврейства и, такимъ образомъ, откинули все хорошее, что въ себѣ имѣетъ еврейство, какъ религія и національность. Равнымъ образомъ и лучшіе люди этого романа потому оказываются лучшими, что они отступили отъ чистаго, ригористическаго еврейства, замыкающагося въ обветшалыя формы, строго ограждающагося отъ вліяній времени устарѣвшими и слишкомъ узкими понятіями. На эту крайнюю, такъ сказать, черту периферіи круга, въ который замывается еврейство, выдвигаются, какъ показываетъ авторъ, и лучшіе, и худшіе его люди, подъ различнымъ вліяніемъ, оказываемымъ на нихъ воспитаніемъ и образованіемъ; тутъ являются рядомъ лучшіе и худшіе плоды современной культуры. Въ центрѣ круга... мы не знаемъ, что, собственно, находится въ этомъ центрѣ, и авторъ умалчиваетъ объ этомъ; но близко въ центру стоятъ столпы ветхозавѣтнаго еврейства, крѣпко отстаивающіе замкнутость своего круга во что бы ни стало, видящіе измѣну еврейству во всякой попыткѣ перейти за условленную черту этого добровольно созданнаго и строго охраняемаго гетто. Внутри круга кипитъ своеобразная, обособленная жизнь, мало доступная и мало понятная для "внѣшнихъ", для не-евреевъ. И многія очень любопытныя подробности этой чуждой намъ жизни въ яркихъ картинахъ проходятъ передъ читателемъ въ романѣ г. Ярошевскаго. Къ сожалѣнію, романъ довольно растянутъ и, какъ мы сказали, написанъ тяжелымъ и неправильнымъ языкомъ; онъ недостаточно "литературенъ". Кромѣ того, въ немъ много совсѣмъ лишняго, несущественнаго, и онъ не конченъ, а какъ-то оборванъ на полусловѣ, неизвѣстно для чего. Но, несмотря на всѣ эти недостатки, романъ г. Ярошевскаго читается съ интересомъ.

"Русская Мысль", кн. VIII, 1886

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru