Каченовский Михаил Трофимович
К господам издателям Украинскаго вестника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Къ господамъ Издателямъ Украинскаго Вѣстника.

   Прежде всего прошу не удивляться, что предпринимаю бесѣдовать съ вами не чрезъ посредство вашего же занимательнаго Вѣстника, а обращаюсь къ соименному его Московскому собрату. Я съ молодыхъ лѣтъ привыкъ предпочитать средства ближайшія отдаленнымъ, вѣрныя невѣрнымъ, безубыточныя убыточнымъ: а какъ вашъ Украинскій Вѣстникъ отстоитъ отъ меня седмью стами верстъ далѣе нежели Вѣстникъ Европы, то я и не могъ долго оставаться въ нерѣшимости. Во вторыхъ, прошу не освѣдомляться объ моемъ имени; довольно, если скажу вамъ, что я двоюродной братъ Московскаго Бродяги, имѣю одно съ нимъ ремесло, однѣ мысли и одну душу: хвалю, кого онъ хвалитъ; порицаю, кого онъ не жалуетъ. На конецъ, въ третьихъ, прошу васъ принять отъ меня небольшую услугу, съ тѣмъ однакожъ чтобы тотчасъ забыть о ней; я люблю одолжать тайно и безо всякихъ видовъ.
   Въ пятой книжкѣ своего журнала вы напечатали Записку о достопамятностяхъ Москвы, доставленную къ вамъ отъ В. Н. Kapазинa и сочинеиную будто бы знаменитымъ вашимъ Исторіографомъ. Правда, что г. Каразинъ и вы, милостивые государи, не утвердительно приписываете Записку г-ну Карамзину, а только полагаете возможнымъ, что онъ сочинилъ ее; со всѣмъ тѣмъ одно уже подобное предположеніе должно быть оскорбительнымъ для личности Писателя, стяжавшаго безсмертную славу. У насъ въ Столицѣ Записка о достопамятностяхъ Москвы быстро переходила изъ рукъ въ руки во всю минувшую зиму. Не вы одни, господа Издатели, впали въ заблужденіе; многіе изъ числа Московскихъ жителей и иногородныхъ изо всей мочи увѣряли, что Записка сочинена Николаемъ Михайловичемъ, и Богъ знаетъ, чего стоило намъ, то есть мнѣ и Бродягѣ, опровергать ложные толки. Братецъ охрипъ отъ крика; я, споривши на гостиномъ дворѣ, сильно разгорячился, вспотѣлъ, получилъ простуду и прохворалъ двѣ недѣли. Скажу не въ похвалу себѣ, мы трудились не попустому; нѣкоторыхъ разувѣрили, другихъ заставили сомнѣваться. Теперь вы все дѣло испортили, напечатавъ у себя въ журналѣ мнимую Записку: вы дали сильное орудіе противникамъ нашимъ. Извѣстно, какъ у насъ вѣрятъ печатному; спорщики преслѣдуютъ меня и братца, имѣя въ рукахъ по книжкѣ вашего Вѣстника? Какая мнѣ до нихъ нужда? Но грѣшно васъ оставить въ заблужденіи. Можетъ быть строки сіи благовременно дойдутъ до рукъ вашихъ, и вы не только оставите подъ спудомъ обѣщанное окончаніе Записки, но еще и сами содѣлаетесь поборниками истины. И безъ того уже затѣйливость слишкомъ много играла простодушнымъ легковѣріемъ. Одинъ ли Гомеръ слыветъ творцемъ непринадлежащей ему поемы о войнѣ мышей съ лягушками? Надобно ли, чтобы еще и знаменитый нашъ Исторіографъ почитался творцемъ Записки, недостойной таланта его и ученой славы,-- Записки очевидно подложной, наполненной очевидными ошибками, неприличными сужденіями и хвастовствомъ, никакъ несовмѣстными со скромностію не только писателя, но даже всякаго благовоспитаннаго человѣка.
   Сочинитель мнимой Записки говоритъ почти при самомъ началѣ: "Вѣроятно, что князь Юрій былъ первымъ ея (т. е. Москвы) основателемъ. Она прежде называлась Кучковымъ; ибо тамъ жилъ, какъ разсказываютъ, богатый Дворянинъ, Степанъ Ивановичъ Кучько -- имѣя домъ на Чистыхъ прудахъ. Мѣсто нынѣшняго Кремля было покрыто густымъ лѣсомъ, гдѣ въ маленькой хижинѣ обиталъ пустынникъ Букалъ." Нѣтъ нужды останавливаться надъ вѣроятностію построенія Москвы Юріемъ; въ Исторіографѣ и въ самомъ дѣлѣ неутвердительно приписываетъ оное сему Великому Князю {Ист. Гос. Рос. II. 206.}, хотя и то неменѣе справедливо, что онъ же въ другомъ мѣстѣ (именно тамъ, гдѣ сказалъ: въ наше время историкамъ уже непозволено быть романистами) говоритъ весьма ясно и краснорѣчиво, что Москва основана Княземъ Юріемъ Долгорукимъ, что "любовь, которая разрушила Трою, построила нашу Столицу {Сочиненія 1803. VII. 375.}" и проч. Но возможное ли дѣло, чтобы тотъ, кому болѣе всякаго другаго извѣстны Русскія древности, назвалъ Тысяцкаго или Боярина Кучку дворяниномъ? Сочинитель Записки, не зная стариннаго значенія сему слову, представляетъ, себѣ Кучку нынѣшнимъ помѣщикомъ, слѣдственно и дворяниномъ, а можетъ быть еще губернскимъ, или уѣзднымъ предводителемъ, или по крайней мѣрѣ Депутатомъ! Далѣе, напишетъ ли Исторіографъ, что Кучко имѣлъ домъ на Чистыхъ прудахъ, и что на мѣстѣ нынѣшняго Кремля въ маленькой хижинѣ обиталъ пустынникъ Букалъ, когда самъ же онъ въ прибавленіяхъ къ Исторіи {Т. II, 467.} требуетъ историческихъ свидѣтельствъ симъ извѣстіямъ, разсказываемымъ новѣйшими историками безъ всякаго основанія? Какимъ образомъ домъ дворянина Кучки могъ быть въ Москвѣ, называвшейся прежде Кучковымъ, на Чистыхъ прудахъ, когда пруды сіи, по смыслу той же Записки, были еще не въ Москвѣ, и когда нынѣшняя Стрѣтенка въ XIV вѣкѣ была еще внѣ Москвы, и называлась Кучьковымъ полемъ?" Исторіографъ, говоря о Срѣтенскомъ монастырѣ, безъ сомнѣнія упомянулъ бы, что въ немъ есть церковь во имя Преподобныя Maріи Египетскія, та самая, въ которой было срѣтеніе чудотворныя Иконы Владимірскія. Сей образъ Богоматери названъ Палладіумомъ Суздальскаго великаго княженія -- хитрость весьма незамысловатая! Сочинитель Записки хочетъ подражать слогу Исторіографа, а объ томъ и не вспомнилъ, что у него Палладіумомъ названы гдѣ-то Кремлевскія стѣны, а не образъ.
   Къ высотѣ Ивана Великаго неизвѣстный сочинитель Записки весьма некстати, прибавляетъ отъ себя нѣсколько саженей лишнихъ. Какая была въ етомъ нужда? Г-нъ К. показалъ бы настоящую мѣру сей славной колокольни; онъ написалъ бы не сорокъ пять саженъ, но -- тридцать восемь саженей одинъ аршинъ съ половиною.
   Мощи Св. Алексѣя Митрополийта не погребены, какъ пишетъ неизвѣстный, въ Чудовѣ монастырѣ, а почиваютъ тамъ въ соборной церкви. "Тутъ какой-то Филорофъ, Іеромонахъ Епифаній, имянованный въ надписи мудрѣйшимъ толкователемъ Св. Писанія." Не какой-то Епифаній, но извѣстный каждому литтератору, а тѣмъ еще болѣе знаменитому Исторіографу, Іеромонахъ Епифаній Славеницкій, родомъ Кіевлянинъ, жившій въ Чудовѣ монастырѣ, именовавшійся дидаскаломъ Философій и Богословія, переведшій на Славянскій церковный языкъ Слова Григорія Богослова, Бесѣды Василія Великаго на Шестодневникъ, и проч., человѣкъ можетъ быть имѣвшій большія свѣдѣнія, но писавшій вовсе безъ искусства, ибо переводы его чрезвычайно темны.
   "Здѣсь (т. е. въ Кремлѣ) Іоаннъ Васильевичь растопталъ басму или образъ Хана." И въ другомъ мѣстѣ: "За Москвою рѣкою, гдѣ нынѣ церковь Спаса на Болвановкѣ, Великіе Князья Московскіе обыкновенно встрѣчали пословъ Ханскихъ, -- которые приѣзжали съ басмою или болваномъ, рѣзнымъ изображеніемъ Хана." Что басма значитъ не болванъ, а грамата съ печатью, въ етомъ ссылаюсь на разные лексиконы и на Словарь историческій Татищева; ссылаюсь на Татарина, который сказалъ мнѣ, что басма значитъ набойка; на коренныя при Татарской Грамматикѣ {Грам. Тат. языка. С. П. Бургъ; 1801. 4.} слова, гдѣ басма, также даетъ идею, о набиваніи или печати, и гдѣ образъ, идолъ называются совсѣмъ иначе; ссылаюсь на религію Магометанскихъ суннитовъ, какими были и нынѣ суть почти всѣ Татаре, запрещающую Музульманамъ изображать человѣка.
   "Представляется глазамъ нашимъ богатѣйшій, огромнѣйшій гостиный дворъ въ Россіи. Онъ стоитъ на семъ мѣстѣ уже пятый вѣкъ... Старыя имяна некоторыхъ рядовъ нынѣ уже непонятны и проч. Сочинитель Записки смѣшалъ гостиный дворъ съ рядами; первый еще недостроенъ. Старой гостиной дворъ на Ильинкѣ, построенъ былъ при Алексіѣ Михайловичѣ. Кромѣ того на Варваркѣ, былъ еще рыбной гостиной дворъ, построенный при Царѣ Михаилѣ Ѳеодоровичѣ {Путеводитель къ древностямъ и достопамятностямъ Московскимъ. ІІ, 51, 53.}.
   Теперь прошу обратитъ ваше на другіе признаки, сумнительности напечатанной въ журналѣ вашемъ Записки. Уже ли почтеннѣйшій Н. М., сочиняя Записку для назначенія высокаго, вздумалъ бы и о себѣ говоритъ тамъ, гдѣ сіе не можетъ и не должно быть терпимо? "Сія безмолвные гробы, (гробы Государей, которыхъ тѣла почиваютъ въ Архангельскомъ Соборѣ); "краснорѣчивы для того, кто, смотря на нихъ воспоминаетъ преданія Московскихъ лѣтописей отъ XII до XVIII столѣтія." До сихъ поръ такъ хорошо, что немудрено всякому ошибиться, но далѣе сочинитель Записки тотчасъ же и невыдерживаетъ принятой на себя роли. Сами разсудите: "тамъ искалъ я вдохновенія (!!), чтобы живо изобразить Донскаго и двухъ Іоанновъ Васильевичей." Ето благородная откровенность! твердитъ щеголеватая молодежь, глядя на старичковъ, попавшихся въ тѣ же сѣти.-- Не откровенность, а холодное пустословіе!..-- кричалъ я, сколько силы во мнѣ, доставало: авторамъ нужно вдохновеніе за ученымъ столомъ ихъ, а въ церкви развѣ только проповѣдникамъ, читающимъ поученія не приготовясь! Натяжка! аффектація!
   Или въ другомъ мѣстѣ: "Тутъ", (въ Кремлѣ) "я мысленно видѣлъ коварную улыбку торжествующей Софіи." Не спорю, что самъ Исторіографъ также могъ бы мысленно видѣть всякую всячину; но онъ, безъ сомнѣнія, не упомянулъ бы о семъ въ Запискѣ: ибо дѣло идетъ о достопамятностяхъ Москвы, а отнюдь не о томъ, гдѣ и что сочинитель видѣлъ? Да еще не глазами, а мысленно. Не уже ли и симъ вы неубѣдитесь? Если нѣтъ, такъ читайте далѣе. "Не имѣю нужды прибѣгать къ хитростямъ Риторики, предписывающей сильнѣйшія доказательства сберегать для конца рѣчи; я просто буду слѣдовать расположенію Записки.
   Объ Донскомъ монастырѣ сказано, что должно. Не долго однакожъ выдерживается тонъ, приличный обстоятельствамъ. "Почти всѣ приближаются къ нему (Донскому Монастырю) съ умиленіемъ и слезами; ибо тамъ главное кладбище дворянства и купечества богатаго. Жить долго есть терять милыхъ." Ради самаго Бога! Къ чему ета сентенція? Сочинитель помнитъ, что почтеннѣйшій Н. М. въ молодости любилъ читателей, а болѣе читательницъ, располагать къ сладкой меланхоліи, любилъ иногда и самъ поплакать. Но тогда со всѣмъ другое. Кто молодъ не бывалъ? Изъ васъ же, господа издатели, одинъ сказалъ недавно, и сказалъ весьма справедливо, что плаксивыя пташки теперь уже переводятся. Воля ваша, а Н. М. не употребитъ сентенціи, какова эта, и никакой не употребитъ не у мѣста; говоря о достопамятностяхъ Москвы, незабудетъ своего предмета, нестанетъ упоминать о томъ, что онъ сочинилъ епитафіи нѣкоторымъ младенцамъ, и т. д.
   Не могу умолчать о Московскомъ университетѣ. Исторіографъ есть Почетный Членъ его, Редакторъ Вѣстника Европы, къ посредству котораго прибѣгаю для сообщенія вамъ своихъ мыслей, есть, какъ вамъ извѣстно, принадлежащій къ оному Чиновникъ. Можетъ быть, щадя сіе учебное заведеніе, выбросили вы изъ рукописи слова, которыя показывали неблагораеположеніе къ нему сочинителя. Но здѣсь всѣмъ они извѣстны, и сіи то именно слова многихъ, даже самыхъ, легковѣрныхъ, заставляли сомнѣваться въ подлинности Записки. Выпустивъ лишнее, вы однакожъ не совсѣмъ очистили статью объ Университетѣ. Можетъ ли знаменитый Исторіографъ Россійскій сказать себѣ, что, бывши въ семъ святилищѣ наукъ, онъ и всѣ другіе учились не наукамъ, а только Русской граматѣ? Университетъ имѣлъ тогда такихъ Профессоровъ, у которыхъ и намъ старикамъ не стыдно было бы поучиться наукамъ, не только отроку, или юношѣ, какимъ въ свое время былъ нынѣ знаменитый ученостію Н. М. Нѣтъ, нѣтъ! Исторіографъ никогда етаго не сказалъ и нескажетъ, а особливо въ Запискѣ сего рода.
   Я начинаю сердиться. Чѣмъ далѣе просматриваю мнимую Записку въ вашемъ журналѣ, тѣмъ болѣе чувствую досады. Говоря о монастыряхъ, сочинитель, поддѣлываясь слишкомъ уже грубо и неловко, разсказываетъ, что онъ проводилъ подъ Симоновымъ приятные вечера, и смотрѣлъ на заходящее солнце съ высокаго берега Москвы рѣки; етаго мало: упоминаетъ о Бѣдной Лизѣ, о томъ что онъ въ молодости (joci juveniles) сочинилъ ее, о томъ что тысячи любопытныхъ ѣздили и ходили искать слѣдовъ Лизиныхъ! И такіе странные о самомъ себѣ отзывы, такое не умѣстное пустословіе неизвѣстный сочинитель Записки дерзнулъ относить къ первому вашему Литтератору и Исторіографу! Еслибъ надобно было писать о подобныхъ бездѣлкахъ, то онъ скорѣе бы упомянулъ о мѣстахъ, на которыхъ другіе столь же знаменитые мужи проводили вечера, смотрѣли на солнце и т. д. Но кто невидитъ, что и ето было бы не со всѣмъ у мѣста; ибо рѣчь идетъ о достопамятностяхъ Московскихъ, а не о приятныхъ вечерахъ, не о заходящемъ солнцѣ, и не о тѣхъ которые на него смотрятъ съ высокаго берега Москвы рѣки. Ни одинъ авторъ, разумѣется скромный, не причислитъ своихъ прогулокъ, или своихъ сказочекъ къ достопамятностямъ Московскимъ. Нѣтъ, нѣтъ! во вѣки не повѣрю, и вы, милостивые государи, невѣрьте.
   "Нынѣ, какъ слышно, хотятъ тамъ (на Воробьевыхъ горахъ) "строятъ огромную церковь. Жаль! (!!) Она небудетъ любоваться прелестнымъ видомъ, и все кажется менѣе великолѣпною въ его великолѣпіи." Церковь небудетъ любоваться прелестнымъ видомъ! Сочинитель Записки все еще представляетъ себѣ знаменитаго Исторіографа не болѣе какъ Русскимъ Путешественникомъ, или творцемъ Бѣдной Лизы. "Однажды или два раза въ годъ народъ пойдетъ молиться въ сей новый храмъ, имѣя гораздо болѣе усердія къ древнимъ церквамъ." Замѣчаніе ваше на сію пустую рѣчь весьма сильно. Развѣ не могутъ, говорите вы, мѣста вокругъ ея заселены быть Москвою? Развѣ забудутъ Россіяне, продолжаете вы, Кому и Кѣмъ и при какомъ случаѣ воздвигнутъ будетъ храмъ сей? При сихъ вопросахъ, предлагаемыхъ вами тономъ удивленія, казалось мнѣ (употреблю прекрасную, правильную аллегорію Н. М.), что здѣсь истина заронила искры для васъ, и что вы отыскали ихъ въ пеплѣ, или изъяснюсь просто, мнѣ казалось, что вы начинали догадываться о подлогѣ. Но вы не все еще сказали; вы не прибавили, что усердіе къ древнимъ церквамъ нимало не помѣшаетъ народу молиться въ новомъ храмѣ, и что еслибъ причина сія была справедлива, то построеніе храма сего и посреди города мало принесло бы пользы: народъ проходилъ бы мимо новаго храма, спѣша въ любимыя свой древнія церкви. Еслибъ вамъ было извѣстно, что весною и лѣтомъ, въ праздничные дни и воскресные; Воробьевы горы бываютъ покрыты гуляющими жителями Столицы; то вѣрно прибавили бы еще вопросъ: почему сіи любители прекрасныхъ видовъ; нынѣ переплывающіе черезъ Москву рѣку на лодкахъ, или идущіе и ѣдущіе окольными дорогами за Воробьевы горы; -- почему они перестанутъ любить сіе мѣсто тогда; когда красится оно огромнѣйшимъ храмомъ съ колоннадами и портиками; и когда покойный; великолѣпный мостъ будетъ сооруженъ для народной пользы и удовольствія? Сочинители Записки говорятъ, будто бы тамъ лѣтомъ бываетъ уединеніе; а Исторіографъ и всѣ мы знаемъ, что лѣтомъ на Воробьевыхъ горахъ бываетъ весело и что впредь будетъ еще веселѣе; что записка несправедливо приписывается Николаю Михайловичу.
   Теперь остается мнѣ положить утомленное перо свое. Я увѣренъ, что трудъ мой нетщетенъ. Награда моя состоитъ въ томъ удовольствіи, которое ощущаю, представляя себѣ въ мысляхъ, какъ вы, озаренные свѣтомъ истины; въ удивленіи восклицаете: возможно ли было такъ ошибиться!
   
   Лужники.

-----

   [Каченовский М.Т.] К господам издателям Украинскаго вестника: [Полем. ст.] / [Двоюродный брат Московскаго бродяги] // Вестн. Европы. -- 1818. -- Ч.100, N 13. -- С.39-51.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru