С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001
Она живет в комнате, "где окна слишком узки", где на полках расставлены блестящие севрские статуэтки, душно пахнет старое саше и не пахнут белые хризантемы и яркие георгины.
Все эти близкие предметы -- ее основные понятия.
Природу понимает она только через них, небо в ее глазах, если оно тускло-голубое, -- то оно, "как на древне выцветшем холсте"; если оно яркое, то непременно, "ярче синего фаянса"; тина похожа на парчу, Булонский лес -- как будто нарисован тушью в старом альбоме, облачко сереет, "как беличья распластанная шкурка"...
Какая духовная скудость, какое неумение воспринимать мир непосредственно!
Пантеизм чужд ей совсем. Она знает только людей, дающих ей боль, и Бога, которому можно молиться о смерти. Иначе она не понимает и Бога.
Вся ее жизнь -- "слава безысходной боли", и она ждет смерти, как больпіого торжества. А боль она понимает только в любви к избранному. Если она любит, то ее любовь -- недуг, и другие болеют, любя ее. Не страдать любя, кажется ей преступлением, -- "как он смеет быть не печальным". Ее стихи рождаются только из муки. А мучится она не потому, что ее возлюбленный "наглый и злой и любит других", не потому, что укравший ее сердце "вернет свою добычу сам", или что зеркала скажут ей: "взор твой не ясен, не ярок", -- нет: мучиться и мучить -- неизменная потребность ее души, и она верна ей.
Болезненная привязанность к страданию, с одной стороны, отчужденность от природы и широкого мира, с другой -- основные черты характера поэтессы. И как одно придает пленительное обаяние ее стихам, так другое заключает ее дар в узкие пределы впечатлений тонких, но похожих одно на другое.
Огромное большинство человеческих чувств -- вне ее душевных восприятий.
Но при всей своей ограниченности поэтический талант у Ахматовой несомненно редкий. Ее глубокая искренность и правдивость, изысканность образов, вкрадчивая убедительность ритмов и певучая звучность стиха ставят ее на одно из первых мест в "интимной" поэзии.
Почти избегая словообразования, -- в наше время так часто неудачного, -- Ахматова умеет говорить так, что давно знакомые слова звучат ново и остро.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Северные записки. 1914. Май. С. 176. Подпись -- Л. К.
Каннегиссер Леонид Иоакимович (1896--1918) -- поэт, учился в Петербургском политехническом институте на экономическом отделении, из семьи известного инженера. В доме Каннегиссеров бывал социал-революционер Герман Лопатин, под воздействием его и издательницы журн. "Северные записки" С. И. Чацкиной формировалось его мировоззрение, после Февральской революции был сторонником Временного правительства, членом партии народных социалистов, входил в "Союз юнкеров-социалистов", с марта 1918 г. участвовал в антибольшевистских конспиративных организациях. 30 августа 1918 г. убил председателя Петроградского ЧК М. С. Урицкого, что повлекло, за собой массовые расстрелы заложников. Начал печататься с 1914 г., дружил с С.Есениным, в стихах близок к младшим акмеистам. В 1928 г. в Париже к десятилетию гибели вышел сборник "Леонид Каннегиссер" с его стихотворениями и воспоминаниями о нем. В эссе "Нездешний вечер" М.Цветаева рассказывает о встрече в доме Каннегиссеров: "Леня для меня слишком хрупок, нежен... цветок. Старинный томик "Медного всадника" держит в руке -- как цветок, слегка отставив руку -- саму, как цветок. Что можно сделать такими руками?" (Цветаева. Т. 4. С. 283). Г. Адамович называл его "самым петербургским петербуржцем". Поступок Каннегиссера и его мученическая смерть мифологизировались (см. беллетристические мемуары: Зенкевич М. Эль-га. М., 1991; Иванов Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 154--156).
Ахматова вспоминает: "В дни выхода "Четок" нас пригласила к себе издательница "Северных записок" эсерка Чацкина <...>, мы оказались на банкете в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев. Я сидела с Л<еонидом> К<аннегиссером> против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом вспоминала, как Л. К. сказал мне: "Если бы мне дали "Четки", я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как Ваш визави"" (ЗК. С. 377). Однако рецензия Л. Каннегиссера содержит ряд отнюдь не комплиментарных замечаний. Значительная часть стихотворений, упомянутых в рецензии, входила в первую книгу Ахматовой "Вечер".
С. 92. "где окна слишком узки" -- из стихотворения "Вечерняя комната" (21 января 1911, Царское Село. "Вечер").
"как на древнем выцветшем холсте" -- из стихотворения "Венеция" (август 1912. "Четки").
"ярче синего фаянса" -- из книги "Вечер" (стихотворение "Обман" 2 ноября 1910, Киев).
"слава безысходной боли" -- из стихотворения "Сероглазый король" (книга "Вечер").
"как он смеет быть не печальным" -- из стихотворения "Безвольно пощады просят..." (1912. Царское Село).
"наглый и злой и любит других" -- парафраз из стихотворения "У меня есть улыбка одна..." -- "Все равно, что ты наглый и злой, / Все равно, что ты любишь других".
"взор твой не ясен, не ярок" -- из стихотворения "Музе" (10 ноября 1911, Царское Село. Из книги "Вечер").