Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина. Томъ первый. Монографіи по русской исторіи. Съ портретомъ автора, біографическимъ очеркомъ и примѣчаніями проф. Д. А. Корсакова. Спб. 1897. in 8-vo. Стр. XXXIII+1052+IV. Ц. 2 руб. 50 коп. Кто не знаетъ имени Кавелина, кто отрицаетъ его громадныя общественныя заслуги или его цѣнный даръ гармонически сочетать кабинетную ученую работу съ живой общественной дѣятельностью! У Кавелина былъ большой интересъ къ общественнымъ вопросамъ и не менѣе объемистая способность къ спеціальной ученой работѣ. Но это еще одна только сторона личности Кавелина, которая притягиваетъ къ нему наблюдателя русской общественности; есть и другая, которая работу этого наблюдателя дѣлаетъ особенно плодотворной и поучительной. Во всѣхъ сторонахъ своей дѣятельности Кавелинъ вылился вполнѣ, отъ него не осталось ни одного недосказаннаго слова, каждой эпохѣ своей жизни онъ подвелъ опредѣленные итоги; умирая, онъ былъ историческимъ лицомъ въ полномъ смыслѣ этого слова: и по величію имъ сдѣланнаго, и по тому, что положительное содержаніе его дѣла все было въ прошломъ. Кавелинъ исчерпалъ всего себя безъ остатка; отходя постепенно въ прошлое, Кавелинъ отрывался одновременно и отъ правительственныхъ сферъ, и отъ новыхъ русскихъ поколѣній. "Сферамъ" стала неудобной его самостоятельность, его независимость -- это драгоцѣннѣйшее свойство, какое только можно проявить въ русской дѣйствительности. Кавелинъ казался черезчуръ либеральнымъ; напротивъ, "поколѣнія" отнеслись къ нему равнодушно, ибо онъ не пошелъ далеко въ развитіи своего образа мыслей и остался совершенно чуждымъ того настроенія, которымъ прониклись его болѣе молодые современнники. Д. А. Корсаковъ въ своемъ бѣгломъ очеркѣ жизни и дѣятельности Кавелина, приложенномъ къ первому тому, справедливо замѣтилъ (стр. XXVI и XXVII) слѣдующее: "съ 1862 по 1877, годъ, въ теченіе пятнадцати лѣтъ, Кавелинъ не занимаетъ никакого оффиціальнаго служебнаго положенія и вмѣстѣ съ тѣмъ перестаетъ имѣть то значеніе среди новыхъ русскихъ поколѣній, какое онъ имѣлъ раньше; это обусловливается какъ измѣненіемъ въ воззрѣніяхъ и въ направленіи русской интеллигенціи и публицистики 1860-хъ и 1870-хъ годовъ сравнительно съ сороковыми годами, такъ и въ измѣненіи воззрѣній самого Кавелина; у Кавелина въ эти годы сложился тотъ умѣренно-либеральный, но вполнѣ независимый образъ мыслей, который заставилъ его, съ одной стороны, разойтись со многими изъ своихъ старыхъ друзей и отшатнуться отъ крайнихъ новыхъ русскихъ воззрѣній, съ другой стороны -- совершенно удалиться отъ сферъ правительственныхъ, гдѣ на его самостоятельность и независимость смотрѣли недружелюбно, признавая ихъ за своего рода непокорность и строптивость". Не будучи ни крайнимъ, ни рѣзкимъ, Кавелинъ, тѣмъ не менѣе, не отличался той фальшивой терпимостью и приспособляемостью, той пресловутой безпринципностью, которой такъ часто гордятся иные. Не идеализируя дѣйствительности, не примиряясь съ существующимъ, Кавелинъ долженъ былъ въ 1848 г. покинуть профессуру въ московскомъ университетѣ (вмѣстѣ съ П. Г. Рѣдкинымъ и А. И. Чивилевымъ), а въ 1861 г. покинуть петербургскій университетъ (вмѣстѣ съ М. М. Стасюлевичемъ, А. Н. Пыпинымъ, В. Д. Спасовичемъ и Б. И. Утинымъ). Быть можетъ, это -- третья сторона въ личности Кавелина, которую необходимо имѣть въ виду при ея изученіи.
Какъ ученый, какъ общественный дѣятель, Кавелинъ принадлежитъ исторія, его научные и политическіе взгляды позади нашихъ, но имя его цѣнно для современности, для текущей дѣйствительности, цѣнно неподкупной преданностью идеѣ общественнаго служенія, горячей убѣжденностью въ правотѣ, а слѣдовательно, силѣ основныхъ своихъ принциповъ. Въ эпоху карьернаго отношенія къ общественному дѣлу, въ дни безпринципности, Кавелинъ, какъ образецъ, сіяетъ особенно ярко и привѣтливо, а выходъ въ свѣтъ собранія его сочиненій выростаетъ до факта несомнѣннаго общественнаго значенія.
Оно разсчитано на четыре большихъ тома и издается подъ редакціей Л. З. Слонимскаго и Д. А. Корсакова: матеріалъ перваго тома посвященъ русской исторіи, второго -- публицистикѣ, третьяго -- вопросамъ науки и философіи и четвертаго -- правовѣдѣнію и этнографіи. Съ нѣкоторой натяжкой можно сказать, что по русской исторіи Кавелинъ писалъ, главнымъ образомъ, рецензія, которыя порой превращались въ цѣлыя изслѣдованія. Перечитываніе Кавелина напомнило намъ тѣ времена русской журналистики, когда со вкусомъ писали и охотно печатали обширные критическіе разборы новыхъ научныхъ работъ. "Въ совершенствѣ владѣя русскомъ языкомъ, -- пишетъ г. Корсаковъ (стр. XI),-- онъ (Кавелинъ) чрезвычайно ясно излагалъ и развивалъ свою мысль, и съ доказательствахъ любилъ прибѣгать какъ къ примѣрамъ изъ обыденной, ежедневной жизни, такъ и къ помощи исторіи; исторія являлась для него не отрѣшенной отъ жизни архивной стариной, а непрерывной цѣпью фактовъ изъ развитія человѣческихъ обществъ, неразрывно соединяющей прошедшее съ настоящимъ; поэтому для уясненія современнаго положенія дѣлъ, онъ нерѣдко обращался къ прошлому, и наоборотъ, для большей удобопонятности прошлаго, сравнивалъ его съ современностью". Эта особенность придавала, конечно, большой общественный интересъ писаніямъ Кавелина по русской исторіи.
Давши первому тому подзаголовокъ Русская Исторія, редакторы подраздѣлили его на двѣ части: 1) "разсужденія и критическія статьи" (стр. 5--682) и 2) "рецензіи и замѣтки" (стр. 689--1.052). Въ этой второй части читатели найдутъ разборы когда-то очень ходячихъ и по сію пору извѣстныхъ спеціалистамъ работъ Д. А. Валуева, H. В. Калачова, Д. А. Корсакова, Круга, Павлова, Шульгина; въ этихъ разборахъ найдется не мало замѣчаній, которыя, будучи сведены въ одно цѣлое, дадутъ прекрасный фонъ къ первой части разбираемаго тома: въ ней какъ разъ помѣщены обширные критическіе разборы трудовъ Погодина, Соловьева и Чичерина,-- разборы, которые по существу дѣла представляютъ собой самостоятельныя изслѣдованія.
Первая часть открывается совершенно самостоятельной статьей Взглядъ на юридическій бытъ древней Россіи, впервые она появилась въ первой книжкѣ Современника за 1847 г. и вызвала суровую славянофильскую критику въ лицѣ Ю. Ѳ. Самарина (кодъ псевдонимомъ М... З... К... въ Москвитянинѣ), на которую Кавелину пришлось отвѣчать очень рѣшительно. Взглядъ Кавелина, написанный слишкомъ 50 лѣтъ тому назадъ, конечно, устарѣлъ во многомъ, но какъ ранній, вполнѣ научный, опытъ цѣльной формулировки общаго хода развитія древней Руси сохранилъ значеніе и интересъ. Въ этомъ Взглядѣ Кавелину приходилось доказывать, что "внутренняя исторія Россіи -- не безобразная груда безсмысленныхъ, ничѣмъ не связанныхъ фактовъ: она, напротивъ, -- стройное, органическое, разумное развитіе нашей жизни, всегда единой, какъ всякая жизнь, всегда самостоятельной даже во время и послѣ реформы; исчерпавъ всѣ свои исключительно національные элененты, мы вышли въ жизнь общечеловѣческую, оставаясь тѣмъ же, чѣмъ были и прежде -- русскими славянами" (стр. 65). Это авторъ говорить въ заключеніи своей статьи. Кавелинъ начинаетъ свое введеніе словами, которыя, понявъ нѣсколько шире, можно признать писанными вчера", "въ наше время русская исторія становится предметомъ общаго любопытства и дѣятельнаго изученія; прежде она была доступна однимъ избраннымъ, на которыхъ потому и смотрѣли съ какимъ-то удивленіемъ, переходящимъ въ благоговѣніе; теперь всѣ образованные люди интересуются русской исторіей; не только у насъ, даже въ Европѣ многіе ею занимаются". Само собою разумѣется, что этого любопытства, этого интереса недостаточно. Нуженъ опредѣленный взглядъ, теорія, чтобы изъ груды историческаго хлама и архивной пыли создать стройное зданіе. Такая рѣзкая постановка вопроса о необходимости теоретическаго изученія прошлаго должна была имѣть большое значеніе въ то время, когда маститые ученые, пропагандируя математическій методъ въ исторіи, съ пѣной у рта гнали всякую мысль о теоріи. Кавелинъ въ концѣ своего Взгляда категорически утверждаетъ органическую цѣлостность нашего прошлаго, задаваясь во введеніи лишь принципіальнымъ заявленіемъ: "чтобы понять тайный смыслъ нашей исторіи, чтобъ оживить нашу историческую литературу, необходимы взглядъ, теорія, они должны представить русскую исторію какъ развивающійся организмъ, живое цѣлое, проникнутое однимъ духомъ, одними началами; явленія ея должны быть поняты, какъ различныя выраженія этихъ началъ, необходимо связанныя между собою, необходимо вытекающія одно изъ другого".
Двадцать лѣтъ спустя, во второй книгѣ Вѣстника Европы за 1866 г. Кавелинъ вновь изложилъ свой взглядъ на общій ходъ русской исторіи въ статьѣ Мысли и замѣтки о русской исторіи. Взглядъ Кавелина нѣсколько модифицировался, но здѣсь, какъ и тамъ, онъ говоритъ объ интересѣ къ русской исторіи въ нашемъ обществѣ, о томъ, какъ мало сдѣлано для удовлетворенія этого интереса (тоже, пожалуй, можно бы было повторить и теперь, начиная журнальную статью по русской исторіи), говорить о необходимости теоріи и ставитъ принципіально вопросъ о роли петровской реформы, вопросъ, по поводу котораго онъ никогда не могъ столковаться съ славянофилами, испытавъ на себѣ силу ихъ вліянія въ другихъ отношеніяхъ. Для Кавелина "петровская эпоха была, во всѣхъ отношеніяхъ, приготовленіемъ, при помощи европейскихъ вліяній, къ самостоятельной и сознательной народной жизни: участіе европейскаго элемента въ нашемъ быту было нужно не для однѣхъ практическихъ цѣлей, но и для нашего внутренняго развитія; люди и народы приходятъ къ самосознанію черезъ сравненіе себя съ другими, и чѣмъ предметъ для сравненія лучше, краше, развитѣй, совершеннѣй, тѣмъ полнѣй и глубже человѣкъ и народъ вникаютъ въ самихъ себя, открываютъ въ себѣ неизвѣстныя имъ самимъ, дремлющія въ бездѣйствіи силы" (стр. 674, срв. опредѣленіе исторіи на стр. 584--585).
Въ изученіи и пониманіи нашего прошлаго въ самой теоретической постановкѣ историческихъ вопросовъ мы ушли очень далеко отъ Кавелина, но изученіе его работъ представляетъ далеко не одинъ только исторіографическій интересъ; его работы сами по себѣ извѣстный фактъ изъ исторіи нашей общественности, и потому представляютъ отличный матеріалъ для самостоятельныхъ работъ читателямъ изъ публики. Можно было бы намѣтить рядъ темъ, надъ которыми читатель поработалъ бы съ пользой, перелистывая первый томъ сочиненій Кавелина.
Привѣтствуя появленіе въ свѣтъ новаго собранія сочиненій Кавелина, мы не можемъ не выразить самаго глубокаго сожалѣнія, что издатели не обѣщали пятаго тома, переписки Кавелина, для чего можно было бы воспользоваться среди другихъ источниковъ изданіемъ "Письма К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева къ А. И. Герцену" 1892.