Кигн-Дедлов Владимир Людвигович
Варвар, Эллин, Еврей. Современные характеристики В. Л. Дедлова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Варваръ, Эллинъ, Еврей. Современныя характеристики В. Л. Дѣдлова. Изданіе М. М. Ледерле. Спб. Ц. 2 р. Г. Дѣдловъ написалъ три повѣсти, одну озаглавилъ Варваръ, другую -- Эллинъ, третью -- Еврей, соединилъ ихъ въ одну книжку, выставилъ на оберткѣ тройное заманчивое заглавіе и выпустилъ въ свѣтъ подъ вычурною обложкой съ еще болѣе заманчивымъ рисункомъ профессора B. М. Васнецова. На рисункѣ изображенъ Сфинксъ, по сторонамъ его дымятся курильницы, у его подножія -- три человѣка: одинъ стоитъ, другой сидитъ, третій лежитъ навзничь; на всѣхъ трехъ одежды античныя. Рисунокъ и заглавіе книги одинаково не имѣютъ никакого отношенія къ содержанію повѣстей г. Дѣдлова, такъ какъ въ нихъ помина нѣтъ ни объ античной жизни, ни о какой-либо старинѣ, ни даже о современныхъ евреяхъ, эллинахъ и такихъ народахъ, которыхъ можно было бы почему-либо назвать варварами. Въ повѣсти подъ заглавіемъ Варваръ разсказывается исторія совѣтника губернскаго правленія одной изъ дальнихъ губерній, Ивана Аѳанасьевича Умовскаго, сына богатаго заводскаго священника. Никакихъ "варварскихъ" дѣяній Умовскій не совершалъ, никакого "варварства" въ характерѣ и мысляхъ по проявлялъ. Въ свое время онъ прилежно учился, кончилъ курсъ въ университетѣ, писалъ статьи, печатавшіяся въ толстыхъ журналахъ, имѣлъ несчастье влюбиться въ дрянную дѣвицу, женился на ней, разошелся съ женой, потомъ опять сошелся, потомъ она его окончательно бросила, сдѣлалась пѣвицей и уѣхала въ провинціальную опереточную труппу. Иванъ Умовскій началъ было съ горя пить (не это ли "варварство"?), но скоро пересталъ, отправился въ провинцію и дослужился до мѣста совѣтника губернскаго правленія. Во время несчастно-знаменитаго голода Умовскаго командировали на югъ для закупки хлѣба. Въ разгаръ этой операціи Умовскій встрѣтился съ женою, ведущею самый позорный образъ жизни. Прежняя любовь вспыхнула съ новою силой. Чтобы удовлетворить мерзкія требованія жены, онъ началъ растрачивать казенныя деньги и растратилъ бы ихъ много, еслибъ не получилъ телеграммы, извѣщавшей его о смерти отца. Прочитавши телеграмму, Умовскій взялъ револьверъ и застрѣлился.
   Подъ наименованіемъ Эллинъ авторъ разумѣетъ художника-живописца, Валерьяна Михайловича Наслѣдова, исторію котораго передать нѣтъ возможности по той простой причинѣ, что нѣтъ никакой исторіи въ самой повѣсти. Нѣтъ въ ней ни завязки, ни событій, ни характеровъ, ни рязвязки, ни признака какого-либо "эллинизма". Есть только описаніе какого-то совершенно неправдоподобнаго вечера у Наслѣдова. У Наслѣдовыхъ, по словамъ автора, "бывали всѣ: сановники и ученики академіи, свѣтскія дамы и фельдшерицы, богачи купцы и натурщики, знатные меценаты и хозяева цинкографій, профессора и студенты". "У Наслѣдовыхъ иногда шалили и дурачились такъ, что дымъ шелъ коромысломъ: отъ нижнихъ жильцовъ присылали сказать, что тамъ образа падаютъ со стѣнъ и сыплется штукатурка". Изъ дальнѣйшаго повѣствованія явствуетъ, что на "журъ-фиксахъ" знаменитаго художника,-- Наслѣдовъ знаменитость,-- происходили совершенно непристойныя безобразія, отъ которыхъ разбѣжались бы не только "сановники, свѣтскія дамы и знатные меценаты", но всѣ, кому не доставляютъ удовольствія веселыя рукопашныя схватки, въ которыхъ гости "идутъ стѣна на стѣну", сбиваютъ другъ друга съ ногъ, щиплятся такъ, что истипанный "оретъ благимъ матомъ". Авторъ, повидимому, находитъ, что такіе вечера восхитительны. А намъ сдается, что если онъ и видѣлъ что-либо подобное, то никакъ не въ семейномъ домѣ извѣстнаго художника, а гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, да и то послѣ большой выпивки.
   Еврей г. Дѣдлова -- совсѣмъ не іудей и не израильтянинъ, а Евгеній Аркадьевичъ Малаховъ, "извѣстный своими дарованіями, трудолюбіемъ, стойкими убѣжденіями и чистотою репутаціи, тридцати восьми-лѣтній тайный совѣтникъ", предсѣдатель какой-то важной коммиссіи, мѣтящій въ министры. Евреемъ называетъ его авторъ потому, что самъ Малаховъ говоритъ о себѣ: "Я, кажется, не ошибусь, если назову себя не эллиномъ, не варваромъ, а евреемъ. Къ этому изъ трехъ вѣчныхъ типовъ человѣка принадлежу я. Не инстинкты и эпикурейство владѣютъ мною. Нѣтъ,-- какъ ни странно слышать это изъ устъ петербургскаго чиновника,-- это страсть. Кто знаетъ, родись я въ иной странѣ, я былъ бы борцомъ за идею, Маккавеемъ. Теперь я -- чиновникъ. Но это не мѣняетъ моей сути. Я хранитель и служитель идеи, столь же пламенный. Я, все-таки, движимъ страстнымъ воодушевленіемъ идеей, идеей правды, красоты и добра, которую я преслѣдую въ моемъ пыльномъ департаментскомъ кабинетѣ". И все-то онъ вретъ, этотъ тридцати восьми-лѣтній тайный совѣтникъ, какъ оказывается на повѣрку: въ головѣ у него двѣ идеи -- добраться до высшаго поста и обезпечиться большимъ состояніемъ посредствомъ выгодной женитьбы. Высокаго поста онъ, въ концѣ-концовъ, добивается черезъ вліятельную барыню, живущую-въ незаконной связи съ человѣкомъ, занимающимъ еще болѣе высокое положеніе. И представляющеюся ему выгодною женитьбой онъ пренебрегаетъ въ разсчетѣ сдѣлать еще болѣе выгодную партію. Г. Дѣдлову тоже нельзя довѣрять сразу, когда онъ говоритъ, что Малаховъ -- человѣкъ "не заурядный", даровитый, одаренъ складомъ "дѣятелей" и проч. Изъ дальнѣйшаго повѣствованія явствуетъ, что это не болѣе, какъ прохвостъ, даже не умный прохвостъ и не особенно ловкій, такъ какъ всѣ его проходимскія штуки бѣлыми нитками шиты. Такого человѣка ни при какой дамской протекціи не пустятъ залѣзть высоко, особливо же при покровительствѣ такой барыни, какою г. Дѣдловъ изобразилъ Марью Михайловну Заводину. И самоё даму подобнаго сорта не пустятъ ни въ одинъ порядочный домъ, не то что въ петербургскій высшій и вліятельный кругъ. Ей мѣсто развѣ только на резвеселыхъ журъ-фиксахъ художника Наслѣдова. Г. Дѣдловъ взялся за очень мудреную задачу -- изображать сановниковъ, великосвѣтскихъ дамъ, житье-бытье большого свѣта, своимъ умомъ, отъ собственнаго измышленія, да по наслышкѣ отъ "вѣрнаго человѣка". Завѣрить можемъ читателя, незнакомаго съ кругомъ, описаннымъ въ повѣсти Еврей, что въ дѣйствительности нѣтъ ничего подобнаго. Да не подумаетъ кто-нибудь, что описаніе это -- сатира или умышленная каррикатура: сатиры и каррикатуры можетъ писать лишь тотъ, кто видѣлъ и изучилъ оригиналы и запасся подлиннымъ матеріаломъ. Нутромъ тутъ ничего не сочинишь, какою ни обладай фантазіей. Самое большое, что можно написать по разсказамъ "вѣрнаго человѣка" -- это пасквиль на извѣстное лицо.
   Всѣ три исторіи г. Дѣдлова написаны тяжелымъ, дубоватымъ слогомъ, съ явными покушеніями на юморъ и остроуміе. Примѣры: "Буйный поэтъ взглянулъ на трагика такъ, что можно было безъ преувеличенія сказать, что пожралъ его глазами, притомъ съ необыкновеннымъ аппетитомъ пожралъ". Черезъ 15 строкъ: "Поэтъ опять пожралъ глазами и дантиста съ паціентомъ". Еще черезъ 19 строкъ: "Она ему сестра,-- воскликнулъ трагикъ.-- Болѣе того, она ему мать!-- Разная бываетъ мать!-- сказалъ поэтъ, но трагика онъ, попрежнему, съ большимъ аппетитомъ пожралъ". И скучно все это, тягуче, неинтересно, образцово скучно!...

"Русская Мысль", кн.VII, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru