Колбасин Елисей Яковлевич
"Драматические очерки" Владыкина; П. Кулиш. Повесть о Борисе Годунове и Дмитрии Самозванце. СПб. 1857; Кейзар. Сборник статей для перевода с русского на немецкий; А. Попов. Материалы для истории возмущения Стеньки Разина. М. 1857; "Библиотека для дач, пароходов и железных дорог"
Недавно вышли въ свѣтъ "Драматическіе Очерки" (Москва, 1857 г.) г. Владыкина. Въ скудномъ репертуарѣ русскаго театра есть пьесы, которыя хороши на сценѣ и очень плохи въ чтеній. Скажите, напримѣръ, что можно найти хорошаго въ пьескахъ: "Ой, рѣжутъ -- карауль! чортъ аптекаря надулъ!" или: "Ай да пилюли, что въ ротъ, то спасибо!" А между тѣмъ, справедливость требуетъ сказать, что многія изъ пьесъ въ такомъ родѣ, благодаря прекрасной игрѣ какого-нибудь даровитаго актера, идутъ часто на сценѣ великолѣпно. Конечно, актеръ въ подобныхъ обстоятельствахъ самъ создаетъ себѣ роль и имѣетъ такое-же отношеніе къ пьесѣ, какъ, положимъ, саратовскій помѣщикъ къ подвигамъ Александра Македонскаго. Въ этомъ случаѣ, если вымарать на заглавномъ листѣ имя сочинителя и на мѣсто его поставить имя актера -- истина выиграетъ. Мы думаемъ, что "Драматическіе очерки" г. Владыкина гораздо будетъ приличнѣе назвать ролями гг. "Садовскаго и Шумскаго, перефразированными и варьированными изъ сочиненій Гоголя и Островскаго г. Владыкинымъ". Гг. Рудневъ, Тарновскій и Баташовъ (московскіе драматурги) переводятъ свои пьесы съ Французскаго языка на русскій, а г. Владыкинъ переводитъ съ русскаго на русскій. Въ этомъ состоитъ существенная разница ихъ талантовъ. Но, впрочемъ, виноваты -- есть еще одна важная разница: гг. Рудневъ, Тарновскій и Баташовъ не печатаютъ своихъ передѣлокъ и довольствуются тѣмъ, что ихъ играютъ на сценѣ, а г. Владыкинъ свои передѣлки изъ Гоголя и г. Островскаго печатаетъ и представляетъ на судъ публики, какъ-бы для того, чтобъ она наглядно убѣдилась въ возможности ново-открытаго способа переводить съ русскаго на русскій. Съ своей стороны мы замѣтимъ, что переводные опыты г. Владыкина дѣйствительно свидѣтельствуютъ, что авторъ прилежно изучилъ "Свои люди -- сочтемся" г. Островскаго и "Женитьбу" Гоголя, что и отразилось въ его "Выгодной женидьбѣ" и въ"Отрывкѣ".
Пусть-бы себѣ г. Владыкинъ переводилъ Гоголя и Островскаго -- это бѣда еще небольшая, но дѣло въ томъ, что онъ берется за важные вопросы и рѣшаетъ ихъ со стороны народности, не той, которая видна у Гоголя, но съ точки зрѣнія народности толокна и тюри. Мы глубоко уважаемъ самобытное національное развитіе, мы вполнѣ понимаемъ, что такое явленіе въ русской жизни, какъ, напримѣръ, Иванъ Посошковъ, достойно глубочайшаго почтенія, но никогда мы не поставимъ Посошкова выше его современника Лейбница, никогда мы не будемъ прославлять купеческаго сынка за то только, что онъ пьетъ національный пѣнникъ, а не шампанское. Поэтому, мы не можемъ понять тѣхъ авторовъ, у которыхъ слова: "образованность", "просвѣщеніе" служатъ сигналомъ къ мелкимъ нападкамъ на одну внѣшнюю сторону цивилизаціи, какъ-то: на фракъ купеческаго сынка, на заказы платья у портнаго француза и. т. д. И какъ эти господа не поймутъ, что масса, большинство прежде всего усвоиваетъ одну внѣшность, начинаетъ съ костюма и потомъ уже, съ теченіемъ времени, обращаетъ вниманіе на внутреннее содержаніе. Зачѣмъ же по поводу какого нибудь франтика купчика возставать противъ западной цивилизаціи? Согласитесь сами, господа порицатели просвѣщенія, что человѣку во Фракѣ неловко, даже невозможно пойдти въ кабакъ, онъ этого не сдѣлаетъ изъ одной внѣшней щепетильности и отправится скорѣе въ кондитерскую, а въ кондитерской на столахъ лежатъ, между прочимъ, журналы и газеты. Изъ подражанія другимъ, онъ возьметъ въ руки журналъ, заглянетъ въ газету. Конечно, изъ такого любителя просвѣщенія ничего не выйдетъ путнаго, но, усвоивъ одну пошлую внѣшность, онъ, тоже изъ подражанія, отдастъ своего сына въ университетъ, и изъ сына выйдетъ человѣкъ уже болѣе или менѣе образованный. Нотъ вамъ и хорошая сторона, вытекающая изъ комическаго по дражанія западу того человѣка, который безъ всякаго внутренняго, самостоятельнаго содержанія хватается за одни вершки цивилизаціи. Наконецъ, онъ гоняется за моднымъ платьемъ еще потому, чтобъ не имѣлъ безнаказаннаго права грубый полицейскій служитель сказать ему: "эй! ты, борода! пошелъ прочь, алтынникъ!" Что же касается до національной самобытности, отъ которой мы не можемъ да и не должны отказываться, то эта національность вытекаетъ не изъ зипуна и поддевки, а изъ нашего склада ума, изъ нашего духа, изъ t-мой природы, слѣдовательно прочность ея не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Нарядить русскаго человѣка парижаниномъ, или готтентотомъ, онъ все таки останется русскимъ человѣкомъ. Доказательствомъ можетъ служить то, что наши путешественники, воспитанные на версальскій и тюльерійскій манеръ въ Парижѣ, тотчасъ дѣлаются замѣтными, и вънихъ сразу узнаютъ людей русскихъ. Если подобные безличные господа, при всемъ своемъ желаніи поддѣлаться подъ иноземное, не могутъ окончательно изгладить своего національнаго типа, то можемъ ли мы опасаться за русскихъ людей истинно образованныхъ, которые хотя усвоиваютъ себѣ просвѣщеніе Запада, но черезъ это не теряютъ свой національной своеобразности? Даже этого нельзя приписать имъ въ похвалу, потому что наше вытекаетъ изъ нашей же природы. Какъ ни кричите, какъ ни нападайте на фракъ и на то, что мы можемъ офранцузиться, но насъ вы не передѣлаете и мы останемся тѣми же русскими, оттого что --
"Гони природу въ дверь, она влетитъ въ окно."
Гораздо было бы почтеннѣе и полезнѣе, если бъ сочинители, пишущіе для сцены и берущіе свои типы изъ купеческаго быта, стали представлять своимъ зрителямъ, которыхъ они только сбиваютъ съ толку,-- истинно образованныхъ купеческихъ сынковъ, которые, поучась въ университетѣ и не измѣнивъ обычаямъ предковъ,-- берутся за торговое дѣло и, при помощи научныхъ свѣдѣній, улучшаютъ торговлю отцовъ. Тогда-бъ всякій купецъ могъ свыкнуться съ мыслью, что образованность не можетъ вредить ни торговлѣ, ни религіи, ни доброй нравственности сына. Но, къ сожалѣнію, ни московскіе, ни петербургскіе драматурги этого не дѣлаютъ и даже г. Владыкинъ возстаетъ на европейскую цивилизацію: tu quoque Brute!?
Мы, съ своей стороны, вѣроятно, не напечатали бъ рецензіи на передѣлки г. Владыкина, еслибъ онъ изданіемъ своей книги не заилилъ претензіи на званіе литератора. Да послужатъ г. Владыкину примѣромъ гг. Рудневъ, Тарновскій, и Баташовъ и проч., которые, очевидно, убѣдились, что они нисколько не принадлежатъ къ русской литературѣ, временно ссужая сценическій репертуаръ своими передѣлками и переводами. Ихъ произведенія, равно какъ и твореніе г. Владыкина, имѣютъ такое же отношеніе собственно къ литературѣ, какъ и печатныя программы билетовъ.
"Повp3;сть о Борисѣ Годуновъ и Дмитрія, Самозванца," (Спб, 1857 г.) написана г. Кулишомъ для чтенія молодыхъ людей. И дѣйствительно, составитель правъ, что недостатокъ книгъ по предмету исторіи, которыя моглибы читать съ пользою юноши, безъ особенной, спеціальной цѣли, чувствуется у насъ до сихъ поръ. Причиною тому не столько отсутствіе способностей въ сочинителяхъ, сколько несчастная манера все скрашивать передъ дѣтьми и выставлятъ одни добродѣтели тамъ, гдѣ естественно могутъ быть и пороки. Обыкновенно думаютъ, что юноши, увидѣвъ низость души въ занимающихъ передовыя мѣста въ гражданскомъ обществѣ, или нравственный развратъ въ цѣломъ поколѣніи извѣстной эпохи, потеряютъ уваженіе къ старшимъ и любовь къ родной національности,-- какъ будто дѣтскій умъ только и живетъ книгами, какъ будто дѣти ничего не видятъ и не слышатъ! Напротивъ, мы должны имѣть полную вѣру въ святость юношеской натуры, которая, узнавъ изъ книгъ и разговоровъ дурное, если и почувствуетъ грусть, то эта грусть будетъ благотворная и вселитъ въ юношу гражданскую доблесть и неопреодолимое отвращеніе ко всему недостойному. Только отъ молодой, неиспорченной натуры и можно ожидать такихъ благихъ результатовъ. Мы съ вами, читатель, очень были несчастливы, если отъ насъ все скрывали, или же все представляли въ розовомъ свѣтѣ: по этому, столкнувшись, впослѣдствіи, съ прозою и грязью жизни, мы вдругъ разочаровались и потеряли вѣру въ высокое назначеніе человѣка. Если же мы будемъ держаться при воспитаніи своихъ дѣтей обратнаго метода, то приготовимъ для отечества крѣпкихъ, энергически-развитыхъ людей.
Вотъ почему мы и привѣтствуемъ съ радостью первый литературный опытъ -- заговорить съ дѣтьми, какъ со взрослыми людьми. Къ счастью, эта первая попытка г. Кулиша вышла болѣе, чѣмъ удачна: простота и даже живописность его языка, умѣнье обозначать характеры, интересъ многосложно-романическаго, но историческаго событія -- должны непремѣнно привлечь къ себѣ вниманіе юныхъ читателей, которымъ предлагаютъ не сказки, но здравый и мастерской разсказъ.
На сколько г. Кулишъ оказался несостоятельнымъ въ дѣлѣ истолкованія характера Гоголя, на столько онъ оказался хорошъ въ другомъ, тоже трудномъ дѣлѣ -- въ умѣньѣ говорить съ дѣтьми, безъ приторной сладости и безъ сухаго, педантскаго величія, умышленно-искажающаго факты. Вотъ образчикъ его разсказа, взятый нами на удачу, чтобъ читатели могли судить о его манерѣ сообщать историческіе Факты дѣтямъ.
"Въ 1754 году -- говоритъ г. Кулишъ -- умеръ Московскій царь Іоаннъ Четвертый, славный увеличеніемъ своего государства и прозванный, за строгое правленіе свое, Грознымъ. Ему наслѣдовалъ сынъ его Ѳеодоръ, юноша слабаго здоровья, съ малолѣтства привыкшій къ уединенію и склонный болѣе къ иноческой жизни, нежели къ дѣламъ государственнымъ. Онъ проводилъ время преимущественно въ занятіяхъ отшельника: то читалъ церковныя книги, въ комнатѣ, убранной иконами и освѣщенной никогда не угасающими лампадами, то посѣщалъ церкви и монастыри, то самъ часто надѣвалъ монашескую одежду. Заботы правленія онъ возложилъ на членовъ верховной думы; предоставилъ себѣ только право миловать и благотворить. Со вступленіемъ на престолъ частная его жизнь ни въ чемъ не перемѣнилась: также какъ и прежде, являлся къ нему ежедневно въ четыре часа духовникъ, съ крестомъ, благословеніемъ, святой водою и съ образомъ угодника Божія, означеннаго на тотъ день въ святцахъ; также какъ и прежде, послѣ земныхъ поклоновъ и молитвъ передъ образомъ, отправлялся онъ къ своей супругѣ, царицѣ Иринѣ, въ ея отдѣльныя комнаты, и вмѣстѣ съ нею къ заутренѣ; также строго наблюдалъ налагаемые на себя посты и другіе благочестивые обѣты. Царица Ирина имѣла свой особый столъ и только заговѣнье проводила вмѣстѣ съ царемъ-отшелыіикомъ. Естественно, что члены верховной думы, имѣя въ своихъ рукахъ болѣе власти, нежели въ предшествовавшее царствованіе, старались взять верхъ одни надъ другими. Еще въ ночь кончины царя Іоанна Васильевича Грознаго, начальные люди раздѣлились на партіи: одни были болѣе привержены къ Ѳеодору, другіе къ младшему его брату, Димитрію. "Дмитрій младенецъ" -- говорили эти послѣдніе -- "но въ немъ видѣнъ отцовскій умъ, а Ѳедоръ хоть и взрослый, да разумомъ ребенокъ." Прежде всѣхъ осмѣлился высказать такую мысль бояринъ Богданъ Бѣльскій, которому царь Іоаннъ Васильевичъ передъ смертью поручилъ слѣдить за воспитаніемъ Димитрія. Какое побужденіе управляло этимъ сановникомъ, не трудно догадаться: возведеніе на престолъ воспитанника доставило бы воспитателю первенство въ государствѣ. Родственники Димитрія, Нагіе, постарались распространить въ народѣ убѣжденіе въ пользу младшаго царевича, и далеко бы это пошло, если бы сторона царевича Ѳеодора не приняла мѣръ рѣшительныхъ. Къ Нагимъ приставлена была стража; нѣкоторые опасные люди удалены были изъ столицы и въ ту же ночь всѣ знатные москвитяне присягнули старшему брату."
Согласитесь, читатель, что нами съ нами не удавалось даже въ гимназіи слышать такого прекраснаго и толковаго разсказа и только впослѣдствіи охотники изъ насъ узнавали все это изъ лѣтописей, Карамзина и ученыхъ сборниковъ.
Отъ души желаемъ успѣху изданію г. Кулиша. Пріятно былобъ, еслибъ онъ, а также и другіе литераторы, обратили серьёзное вниманіе на важность значенія исторической литературы, предназначенной для нашего юношества. Съ своей стороны, спѣшимъ рекомендовать просвѣщеннымъ родителямъ изданіе г. Кулиша.
Заговоривъ о хорошихъ книгахъ для дѣтей, укажемъ гг. преподавателямъ нѣмецкаго языка "Сборникъ статей для перевода съ русскаго на нѣмецкій", составленный г. Кейзеромъ, учителемъ нѣмецкаго языка при 4-ой Московской гимназіи. Отличіе своего руководства отъ прежнихъ книгъ для переводовъ, г. Кейзеръ объясняетъ такимъ образомъ:
"Прежде существовавшія хрестоматіи заключали или краткія предложенія, примѣры на извѣстныя грамматическія правила, или статьи изъ русскихъ образцовыхъ писателей. Хрестоматіи, которыя заключали краткія предложенія, не могли конечно доси:гнуть своего назначенія, ибо отрывочныя фразы не давали ни малѣйшаго понятія объ особенностяхъ изучаемаго иностраннаго языка.-- Хрестоматіи, которыя заключаютъ статьи изъ образцовыхъ русскихъ писателей, представляютъ то неодолимое неудобство, что здѣсь учителю и учащимся нерѣдко приходится бороться съ трудностями языка русскаго, котораго рѣзкія особенности почти не переводимы на иностранный языкъ. Эти неудобства побудили меня къ составленію новаго руководства, въ которомъ я старался облегчить учащихся, устранивъ затрудненія, которыхъ не чужды руководства прежнія."
Потому онъ, для упражненія въ переводахъ, написалъ исторію нѣмецкой литературы,-- переводя ее, ученики могутъ узнать особенности нѣмецкаго языка лучше, нежели изъ отрывочныхъ фразъ; а слогъ ея не представляетъ трудностей. Эта мысль очень хороша, и исполненіе ея также; при каждомъ параграфѣ показаны всѣ нѣмецкія слова и выраженія, нужныя для перевода.
"Матеріалы для исторіи возмущенія Стеньки Разина" (Москва, 1857 года) были сперва напечатаны въ "Русской Бесѣдѣ," а теперь изданы отдѣльною книгою. Конечно, г. Попову, собравшему эти матеріалы, изъ которыхъ большая часть не была до сихъ поръ обнародована, скажетъ будущій изслѣдователь не одинъ разъ спасибо. Но въ такомъ видѣ, какъ ихъ представила, теперь г. Поповъ, не сгрупировавшій любопытныхъ фактовъ, не разобравшій ихъ критическимъ образомъ, они представляютъ одну груду сырыхъ матеріаловъ. Но, впрочемъ, спасибо г. Попову и за это: если бы другіе слѣдовали его прекрасному примѣру и сообщали публикѣ матеріалы, то, конечно, все болѣе и болѣе раскрывались бы факты о нашемъ прошедшемъ.
"Библіотека для дачъ, пароходовъ и желѣзныхъ дорогъ" -- есть дешевое изданіе собранія романовъ, повѣстей и разсказовъ, какъ оригинальныхъ, такъ и переводныхъ. Конечно, это собраніе не можетъ похвалиться хорошимъ выборомъ и вкусомъ, потому-что между сочиненіями извѣстныхъ литераторовъ здѣсь попадаются разсказы гг. Каменскаго, Булгарина, Поль-де-Кока и т. д. Но за то, согласитесь, пусть лучше эти дешевенькія и порядочныя книжечки (каждая по 25 копѣекъ серебромъ), пусть лучше онѣ расходятся въ народѣ, чѣмъ какой нибудь "Георгъ, англійскій милордъ," или-же "Прекрасная магометанка, умирающая на гробѣ своего супруга." По крайней мѣрѣ, всѣ помѣщаемыя здѣсь статьи написаны грамотно и вразумительно, да кромѣ того, между прочимъ баластомъ, здѣсь попадаются иногда разсказы и такихъ писателей, какъ Загоскинъ, Луганскій, Бутковъ.