Штейнман Зин.
Старый друг

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О поэзии Бориса Корнилова.

   

СТАРЫЙ ДРУГ

О поэзии Бориса Корнилова

Борис Корнилов. "Стихотворения и поэмы". Изд-во "Советский писатель". Л. 1957. 290 стр.

   КОРЕНАСТЫЙ юноша с чуть-чуть монгольскими глазами и лицом, слегка тронутым щербинками. Читая свои стихи, он не выпевал их, как это делали другие поэты,-- он их отсекал, отделяя строчку от строчки энергическим взмахом короткопалой руки и окая, как истый волжанин.
   Не было в его стихах ни изысканности, ни красивости. Наоборот, он писал их подчас с нарочитой грубостью, как будто из всего многообразия живого мира он запоминал только то, что можно выразить без каких бы то ни было оттенков и полутонов. Характерна была его лепка образа: он видел вещи такими, какие они есть, никогда почти не употребляя сравнений. Это был трудный путь, но это был именно тот путь, который позволял ему говорить:
   -- Я вынянчен не на готовом.
   Когда Корнилов делал первые шаги в литературе, Есенин заканчивал уже свой жизненный путь. Юноше из города Семенова Нижегородской губернии Есенин был в ту пору душевно близок. Но, конечно, когда восемнадцатилетний мальчик писал "голова от зимы поседела, молодая моя голова",-- это был признак обыкновенной литературной кори. К счастью, он этой "корью" переболел быстрее некоторых других своих сверстников. И если припоминать поэтов, оказавших на Корнилова длительное влияние, надо говорить о Багрицком.
   Он написал "Мою Африку" -- поэму страстного интернационального значения, которая, при всех своих частных несовершенствах, волновала нас и тогда, когда она появилась, и сейчас с той же силой берет за сердце. По молодости лет своих. Корнилов не был участником гражданской войны. Но он дышал ее .пафосом, ее восторженным героизмом, ее трагедийным величием. Его поэма "Триполье" потрясала нас глубиной своей ненависти и любви, скорби и восхищения.
   Обращенная в прошлое, она глядела в будущее:
   
   Мы еще не забыли
   пороха запах,
   мы еще разбираемся
   в наших врагах,
   чтобы снова Триполье
   не встало на лапах,
   на звериных,
   лохматых,
   медвежьих ногах.
   
   Мы не можем перечитывать "Триполья", не вспоминая подвиг краснодонских молодогвардейцев. Траурные ленты этой поэмы перевиты огненным кумачом мужества и бессмертия:
   
   Восемнадцатилетние парни --
   могли ли биться,
   падая наземь,
   меняясь в лице?
   Коммунисты не думают о могиле,
   как о все завершающем
   страшном конце.
   . . . . . . . . . . . . . . . .
   Коммунисты живут,
   чтобы с боем,
   с баяном
   чернолесьем,
   болотами,
   балкой,
   бурьяном
   уводить революцию дальше свою
   на тачанках,
   на седлах, обшитых сафьяном,
   погибая во имя победы в бою.
   
   В годы гражданской войны Корнилов был еще мальчиком. Но классовую борьбу в деревне тридцатых годов он видел уже глазами активного ее современника. Когда я перечитываю его стихи того времени, они неизменно ассоциируются в моей памяти с "Землей" Довженко: та же "прекрасная плоть земли" и -- во всей телесной своей выразительности -- человеческие портреты, символические по сути и вместе с тем совершенно реальные:
   
   Самый старый, как стерва зол он,
   горем в красном углу прижат,
   руки, вымытые бензолом,
   на коленях его лежат.
   
   Ноги высохшие, как бревна,
   лик от ужаса полосат,
   и скоромное масло ровно
   застывает на волосах.
   
   Против этого зловещего изувера, напоминающего "темную, как уголь", икону кержацкого письма, приказывающего своим сыновьям "бить под душу и под ребро", чтобы не досталось колхозу "нажитое мое добро", "поднимаются лесорубы, землеробы и батраки". Одна сила противостоит другой. На одной стороне -- звериная злоба старого мира. На другой -- побеждающая правда нового мира.
   Такие вещи Корнилова, как "Семейный совет", "Гроза", "Убийца", являются одними из лучших в советской поэзии тридцатых годов, откликавшейся на драматические события первых месяцев коллективизации.
   Корнилов был незаурядным лириком, умевшим находить те "особенные" слова, которые придавали новый смысл старому и обветшавшему реквизиту традиционных "стихов о любви". Его "Соловьиха", "Прощание", "Туес" до сих пор живут в памяти и силой чувства своего, и точностью своих живописных деталей. Корнилов любил русскую природу и умел писать о ней, не пользуясь чужими находками. Но лирика Корнилова не замыкалась только лишь в узких рамках "любовной темы". Его лирическим героем был молодой человек -- современник поэта:
   
   Мы с удовольствием цветами дышим,
   в лесу довольны листьями ольхи,
   ревнуем, удивляемся и пишем
   порой сентиментальные стихи.
   Но мы не забываем, что в позоре
   мы выросли и числились в веках,
   и костяные желтые мозоли
   у нас еще, как перстни, на руках.
   И мы увидели еще до срока,
   прекрасной радостью напоены,
   и запад Запада, восход Востока,
   восход разбитой некогда страны.
   
   Корнилов бывал порою невероятно зорок. Он видел яхту, которая "гнутым парусом срезала тонкий слой голубого ветра". Он видел, как "на шести своих тонких лапах шли шестерки вровень с яхтой". Он видел, как "с вышек прыгали прямо в воду, острой ласточкой пролетая над зелеными островами, и дрожала вода золотая, вся исколотая прыгунами". Как это чудесно и правильно: вода, исколотая прыгунами!
   Корнилов нашел свой голос в ряду поэтов, начинавших путь либо одновременно с ним, либо тремя-четырьмя годами раньше. Правда, делать из него "икону" не нужно.
   Но без сомнения можно сказать, что его яркая, незаурядная, самобытная книга стихов л поэм войдет в золотой фонд советской поэзии.

Зел. ШТЕЙНМАН

"Литературная газета", No 43, 1958

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru