Кузмин Михаил Алексеевич
Заметки о русской беллетристике

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    XXX и XXXI сборники "Знания" (СПБ. 1910), ц. по 1 р.
    Ольга Некрасова. Утро жизни, ром., т. I (СПБ), ц. 1 р. 50 к.
    Е. Нагродская. Гнев Диониса (СПБ. 1910), ц. 1 р. 50 к.
    Тэффи. Юмористические рассказы (изд. Шиповник, 1910), ц. 1 р. 25 к.
    Юрий Слезкин. Картонный король ("Прогресс", СПБ. 1910), ц. 1 р.
    Евг. Чириков. Плен страстей (Московское книг-во. 1910), ц. 1 р. 25 к.
    Айзман. Разсказы, т. II (изд. "Знание", СПБ. 1910), ц. 1 р.

  

Замѣтки о русской беллетристикѣ

  
   "Аполлонъ", No 9, 1910
  
   XXX и XXXI сборники "Знанія" (СПБ. 1910), ц. по 1 р.
   Ольга Некрасова. Утро жизни, ром., т. I (СПБ), ц. 1 р. 50 к.
   Е. Нагродская. Гнѣвъ Діониса (СПБ. 1910), ц. 1 р. 50 к.
   Тэффи. Юмористическіе разсказы (изд. Шиповникъ, 1910), ц. 1 р. 25 к.
   Юрій Слезкинъ. Картонный король ("Прогрессъ", СПБ. 1910), ц. 1 р.
   Евг. Чириковъ. Плѣнъ страстей (Московское книг-во. 1910), ц. 1 р. 25 к.
   Айзманъ. Разсказы, т. II (изд. "Знаніе", СПБ. 1910), ц. 1 р.
  
   Уже давно единственный интересъ сборниковъ "Знанія" составляютъ появляющіяся тамъ произведенія М. Горькаго. Послѣ нѣкотораго паденія въ сборникѣ 29-омъ, "Городокъ Окуровъ" достигаетъ большой высоты въ двухъ слѣдующихъ выпускахъ, почти не опускаясь. Оттого ли, что при воспоминаніяхъ о жизни прошлой (эпизодъ "Городка" -- "Матвѣй Кожемякинъ" происходитъ лѣтъ 40 тому назадъ) авторъ не былъ принужденъ тенденціозно описывать современную Россію, на которую издалека онъ можетъ смотрѣть пристрастно; оттого ли, что это ближе его таланту (вспомнимъ "Ѳому Гордѣева", дѣтство въ "Троихъ"); оттого ли, наконецъ, что эти части написаны въ болѣе счастливую минуту,-- но помѣщенное въ 30-мъ и 31-мъ сборникахъ принадлежитъ не только къ лучшимъ страницамъ Горькаго, но и вообще къ очень примѣчательнымъ произведеніямъ бытоописательной литературы, которой былъ такъ богатъ прошлый годъ ("Серебряный голубь" А. Бѣлаго, повѣсти гр. А. Толстого, "Неуёмный бубенъ" А. Ремизова). Интересно, что философомъ этой повѣсти и вообще крѣпкимъ элементомъ, противополагаемымъ "русской розни", является татаринъ Шакиръ. Мы не можемъ не видѣть въ этомъ отголоска неискоренимой мечты о "добродѣтельномъ дикарѣ", мечты, имѣющей значеніе единственно какъ мечта, едва ли плодотворной и бодрящей. Какъ на Западѣ послѣ живительныхъ негритянокъ и индіанокъ явились чисто-экзотическія таитянки, такъ у насъ неудавшихся Толстовскихъ мужиковъ, Горьковскихъ босяковъ смѣнили татары, чукчи, лопари, ямкарки (Сб. "Знанія", XXXI) и проч. инородцы. Но каждый разъ все съ меньшей увѣренностью смотришь на новоявленнаго обновителя. Можно надѣяться, что скоро переберутъ безуспѣшно всѣ народы и племена и будутъ сами устраивать свою жизнь, не ожидая спасительнаго дикаря, которому бы приносились въ жертву культурныя наслѣдства. Слѣдуетъ отмѣтить, что 30-ый сборникъ составленъ очень цѣльно, хотя и неожиданно по содержанію, такъ какъ въ трехъ произведеніяхъ изъ четырехъ дѣло идетъ о растлѣніи малолѣтнихъ ("Городокъ Окуровъ", "Заяцъ", "Двѣ лѣстницы"). Конечно, этихъ темъ касаются съ обличительными цѣлями, но аккордъ получается, тѣмъ не менѣе, достаточно непредвидѣнный для сборниковъ "Знанія". Мы не знаемъ, зачѣмъ помѣщенъ блѣдный и незначительный посмертный набросокъ Гарина, гдѣ мамка насилуетъ гимназиста, такъ какъ онъ еще не представляетъ историческаго интереса и ужъ, конечно, не имѣетъ никакого художественнаго значенія. Длинная повѣсть г-жи Никифоровой съ неоднократными насиліями слишкомъ похожа на "Зимній день" Лѣскова, причемъ содержаніе или, вѣрнѣе, краски этого и у Лѣскова растянутаго произведенія тутъ разбавлены разъ въ шесть къ явной невыгодѣ повѣсти.
  
   Г-жа Некрасова одушевлена самыми благородными стремленіями и на 374 стр. І-го тома своего романа, кромѣ разсказа о невѣроятныхъ злоключеніяхъ своей героини, доказываетъ съ удивительной горячностью вредъ усиленной гимнастики, дѣтскихъ баловъ и катанія на конькахъ для дѣвушекъ, достигшихъ половой зрѣлости. Попутно мы узнаемъ, что въ женскихъ учебныхъ заведеніяхъ ученицы моютъ только шею и грудь, но не ноги, и никогда не ходятъ въ баню,-- вообще много полезныхъ свѣдѣній. Только напрасно облекать эту проповѣдь педагогической гигіены (науки очень почтенной) въ форму длиннѣйшаго романа, написаннаго невѣроятно напыщеннымъ ораторскимъ языкомъ съ назидательными отступленіями на каждомъ шагу.
   "Не встрѣчая въ ней отпора ни въ смыслѣ физической силы, ни въ смыслѣ жалобы, Агнія стала смотрѣть на нее съ торжествующимъ презрѣніемъ, какъ на безконечно малую и ничтожную величину". "Мужской инстинктъ шелъ навстрѣчу тому, что становилось неизбѣжнымъ". "Пошлость и обыденщина тѣмъ и ужасны, что онѣ незамѣтно, тончайшею пылью входятъ и заволакиваютъ собою все свѣтлое, се прекрасное". "О! матери и воспитательницы" и т. д. Все сплошь написано такимъ стилемъ. Въ виду почтенности тезисовъ можно было бы посовѣтовать разослать эту книгу "матерямъ и воспитательницамъ", при условіи, что онѣ -- женщины не смѣшливыя, терпѣливыя и не предъявятъ къ автору никакихъ художественныхъ требованій. Кромѣ нихъ, едва ли кого-нибудь заинтересуетъ этотъ романъ.
  
   Второй женскій романъ (Е. Нагродской) насъ неожиданно утѣшилъ. Написанный въ непривычной для русской публики манерѣ французскихъ романовъ, живо и ярко, тактично и смѣло касаясь очень опасныхъ и современныхъ вопросовъ, онъ, кромѣ того, производитъ впечатлѣніе большой пережитости. Мы не беремся утверждать, что все описанное пережито, но если есть выдумка, то она такъ правдоподобна, что впечатлѣнія не нарушаетъ, въ чемъ мы видимъ особенную заслугу автора. Не считая мелкихъ нѣсколько дешевыхъ "эстетичностей" и самаго заглавія, такъ незаслуженно придающаго нѣкоторую претенціозность этой живой книгѣ, мы не замѣтили особенныхъ погрѣшностей и противъ вкуса. Помимо всего этого, книга г-жи Нагродской читается съ большимъ интересомъ, что по нашимъ временамъ уже немало значитъ. Мы можемъ только привѣтствовать автора.
  
   Юморъ г-жи Теффи не принадлежитъ къ англійскому и еще менѣе къ американскому юмору. То-есть онъ не исходитъ отъ фантастическаго неправдоподобія или явной нелѣпости шаржа, а основывается лишь на карикатурномъ и подчеркнутомъ изображеніи бытовыхъ или типическихъ сценъ. Это тотъ же русскій юморъ, что мы встрѣчаемъ въ сценкахъ Лейкина, Горбунова и въ первыхъ разсказахъ Чехова. Почти всѣ разсказы написаны въ видѣ сценъ, будто предполагалось чтеніе съ эстрады. Мы не знаемъ, будетъ ли авторъ пробовать свои силы въ другихъ родахъ прозы, но и практикуя этотъ, онъ можетъ дать пріятный вкладъ въ подобную литературу, имѣя наблюдательность, веселость и литературный языкъ.
  
   Юрій Слезкинъ, обладая несомнѣннымъ дарованіемъ, выступаетъ безъ барабаннаго боя и не желаетъ быть во что бы то ни стало новымъ и оригинальнымъ. Намъ это кажется очень успокоительнымъ признакомъ, тѣмъ болѣе, что мы не можемъ вспомнить ни одного русскаго автора, на кого бы г. Слезкинъ походилъ. Эти крошечныя миніатюры, всегда остро взятыя, даже когда онѣ реалистичны, имѣютъ свою новизну и свое очарованіе. Съ удовольствіемъ мы можемъ замѣтить, что языкъ разсказовъ 1908--1910 годовъ замѣтно проще и крѣпче, чѣмъ таковой же отрывковъ, помѣченныхъ болѣе ранними годами. Хотя многіе разсказы ("Дама въ синемъ", "Госпожа", "Нѣмой", "Новелла"') имѣютъ законченную и острую фабулу, но нѣкоторые кажутся слишкомъ подготовительными набросками. Характеръ свѣжести и нѣкоторой капризности подчеркивается еще вступленіемъ, романтическимъ и удачно задуманнымъ, которое служитъ какъ бы внѣшней рамкой всей книги. Разсказы украшены художникомъ Ващенко и изданы изящно.
  
   Кто бы могъ подумать, что г. Чириковъ будетъ "стилизовать", будетъ подражать модернистамъ, декадентамъ, стилизаторамъ и прочимъ "мальчикамъ безъ штановъ", какъ онъ когда-то самъ не особенно печатно, но въ печати выразился?
   Однако, послѣдняя книга г. Чирикова насъ убѣждаетъ въ томъ, что авторъ самъ пожелалъ стать въ положеніе, столь имъ осмѣянное.
   Нужно сознаться, что эта попытка не увѣнчались успѣхомъ и дала самые плачевные результаты. И если г. Чириковъ "Плѣномъ страстей" думаетъ дать урокъ А. Ремизову, а претенціозными, безвкусными "миніатюрами" еще кому-нибудь, то онъ ошибается, потому что урокъ отъ этой книги, и довольно жестокій, можетъ получить только самъ авторъ. Невѣроятнымъ языкомъ разсказанная длинная канитель о монахѣ еще не дѣлаетъ легенды, а придуманные безъ вкуса отрывочки не дѣлаютъ "миніатюръ".
   Разсказы же, какъ всѣ разсказы Чирикова -- не хуже, не лучше. Скорѣй хуже. Славянскій языкъ "Плѣна страстей" напоминаетъ духовныя рѣчи свѣтскихъ дамъ Лѣскова. "А вы и одного часа не возмогостели побдѣти". Вѣроятно, кромѣ автора, многіе сочтутъ эту книгу "новымъ словомъ"', но къ новому слову она имѣетъ такое же отношеніе, какъ картинка съ конфетной коробки къ головкамъ Греза.
  
   Что намъ сказать о разсказахъ Айзмана? Марка издательства вполнѣ добропорядочная, погромы есть,-- и... ,плыви моя гондола!'. Можетъ быть, мы ошибаемся и Айзманъ -- всероссійскій писатель, какъ Шоломъ-Ашъ -- всемірный геній, но пока мы предпочитаемъ оставаться при особомъ мнѣніи.

М. Кузминъ.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru