Дороватовская Вера Сергеевна
Последние пути Лермонтова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Дороватовская.

Послѣдніе пути Лермонтова.

И онъ мнѣ грудь разсѣкъ мечомъ,
И сердце трепетное вынулъ,
И угль, пылающій огнемъ,
Во грудь отверстую водвинулъ.
Пушкинъ.

Какъ землю намъ больше небесъ не любить?
Лермонтовъ.

И грусти ранняя на мнѣ печать.
Лермонтовъ.

   Послѣдніе пути Лермонтова, съ перваго взгляда кажутся отличными отъ его юношескихъ настроеній,-- но при ближайшемъ разсмотрѣніи мы не найдемъ въ нихъ ничего неожиданнаго.
   Лермонтовъ поэтъ чрезвычайно искренній. Основныя черты его поэзіи неразрывно связаны съ основными чертами его натуры, или точнѣе,-- основныя черты его личности и его творчества одни и тѣ-же. Поэтому-то онѣ такъ настойчиво звучатъ во всѣ періоды его творчества, являются тѣмъ фундаментомъ, на которомъ строилась его юношеская поэзія, на которомъ строилась его поэзія послѣднихъ лѣтъ и на которомъ, вѣроятно, выросли-бы тѣ совершенныя творенія, которыя онъ унесъ съ собой въ могилу.
   Что-же это были за основныя черты его поэзіи, оставшіяся неизмѣнными въ оба періода его творчества?
   Это безпредѣльность его творческаго воображенія, страстная любовь къ жизни и грусть, какъ общій тонъ его поэзіи.
   За исключеніемъ Пушкина, такого безпредѣльнаго творческаго воображенія, такого широкаго размаха фантазіи, какъ у Лермонтова, мы не найдемъ ни у одного русскаго поэта.
   
   Какъ часто силой мысли въ краткій часъ,
   Я жилъ вѣка и жизнію иной
   И о землѣ позабывалъ.
   "1831 года, іюня 11".
   
   Самыя сложныя положенія, самые фантастическіе характеры, земля, небо, адъ, рай,-- все доступно его безбрежной фантазіи. И все это безъ малѣйшаго напряженія.
   Какъ широкъ былъ размахъ его поэтическаго воображенія, также широкъ былъ размахъ его личности.
   
   "Онъ для великихъ созданъ былъ страстей,
   Онъ обладалъ пылающей душою".
   "Измаилъ-Бей" 1832.
   
   Это именно о такихъ поэтахъ Пушкинъ сказалъ:
   
   И онъ мнѣ грудь разсѣкъ мечемъ,
   И сердце трепетное вынулъ,
   И угль пылающій огнемъ
   Во грудь отверстую водвинулъ."
   
   Это была натура по преимуществу страстная. Пылкая душа и пылкое воображеніе въ немъ сливались и потому все, что онъ писалъ, особенно въ юности, кажется такимъ грандіознымъ, всѣ личныя переживанія, также какъ и образы,-- необыкновенными. Пылкое воображеніе и пылкая душа доводили ихъ до титаническихъ размѣровъ.
   Въ годы мрачныхъ разочарованій, въ годы безнадежнаго отчаянія и озлобленія на людей и на судьбу, Лермонтова никогда не покидала любовь къ жизни. Зеленый міръ природы, жизнь съ ея волненіями и страстями неудержимо влекла его къ себѣ. Любовь къ жизни иначе выражалась у него въ послѣдніе годы, нежели въ юности, но всегда она была самой характерной чертой его натуры, самымъ частымъ мотивомъ его поэзіи. Она чувствуется въ его первыхъ, почти дѣтскихъ произведеніяхъ 1828 и 1829 года, и она властно царитъ надъ его настроеніями 1840 и 1841 годовъ.
   
   Не обвиняй меня Всевышній,
   И не карай меня, молю,
   За то, что мракъ земли могильной
   Съ ея страстями я люблю --
   "Молитва" 1829 г.
   
   И писалъ онъ еще въ 1829 году, когда переживалъ темныя настроенія которыя обыкновенно принято называть "байроническими" настроеніями Лермонтова.
   "Я жить хочу!" {"Я жить хочу". 1829 г.} -- этотъ мотивъ проходитъ черезъ всю юношескую поэзію Лермонтова и находитъ себѣ прекрасное выраженіе въ одной изъ лучшихъ поэмъ Лермонтова, написанной въ 1840 году,-- "Мцыри". Вся эта поэма -- гимнъ жизни. Прекрасна жизнь, прекрасенъ міръ и горе тому, кого судьба лишила великаго счастья -- жить! Ничего нѣтъ прекраснѣй и лучше жизни:
   
   Увы! за нѣсколько минутъ
   Между крутыхъ и темныхъ скалъ,
   Гдѣ я въ младенчествѣ игралъ,
   Я-бъ рай и вѣчность промѣнялъ".
   "Мцыри" гл. XXIV.
   
   Стремленіе къ жизни превращается у Мцыри въ страсть и дѣлается его единственной страстью:
   
   Я зналъ одной лишь думы власть,
   Одну -- но пламенную страсть.
   "Мцыри" гл. III.
   
   "Мцыри" былъ написанъ въ 1840 году,-- но интересно, что тѣ стихи его, гдѣ особенно выразилось стремленіе къ жизни, сложились у Лермонтова давно, гораздо раньше 40-го года, и, можетъ быть, раньше самой идеи "написать записки молодого монаха" {Написать записки молодого монаха 17-ти лѣтъ. Съ дѣтства онъ въ монастырѣ; кромѣ священныхъ книгъ не читалъ. Страстная душа томится. Идеалы". 1831 г. "Замѣтки и сюжеты въ тетрадяхъ".}.
   Въ 1830 году въ "Исповѣди" мы читаемъ стихи цѣликомъ переписанные потомъ въ "Мцыри":
   
   Меня могила не страшитъ,
   Тамъ, говорятъ, страданье спитъ... и. т. д.
   
   до стиховъ:
   
   Ты жилъ! я также могъ бы жить!
   "Исповѣдь"
   
   А въ 1835 году Лермонтовъ въ уста своего "разочарованнаго" героя Арсенія ("Бояринъ Орша") вкладываетъ тѣ же слова, которыя впослѣдствіе повторялъ "Мцыри":
   
   Но съ жизнью жаль разстаться мнѣ!
   Я молодъ, молодъ... и. т. д."
   "Бояринъ Орша", "Мцыри".
   
   Въ минуты усталости и грусти, въ "трудныя", "больныя" минуты, когда Лермонтову хотѣлось уйти отъ жизни, "забыться и заснуть",-- онъ все-таки говоритъ:
   
   Но не тѣмъ холоднымъ сномъ могилы,
   Я бъ хотѣлъ на вѣки такъ заснуть,
   Чтобъ въ груди дремали жизни силы,
   Чтобъ дыша вздымалась тихо грудь.
   "Выхожу одинъ я на дорогу". 1841 г.
   
   Земля привлекала его больше неба:
   
   Какъ землю намъ больше небесъ не любить?
   Намъ небесное счастье темно;
   Хоть счастье земное и меньше въ сто разъ,
   Но мы знаемъ какое оно.
   "Земля и небо" 1831.
   
   Это прямое недовѣріе къ небу. Какъ пожертвовать знакомымъ земнымъ счастьемъ ради туманнаго, небеснаго? Чрезвычайно реальная, наивно-матерьялистическая мысль! Онъ хочетъ быть счастливымъ именно здѣсь:
   
   Тому-ль пускаться въ безконечность,
   Кого измучилъ краткій путь?
   Меня раздавитъ эта вѣчность,
   Мнѣ страшно здѣсь 1) не отдохнуть.
   "Слова разлуки повторяя". 1832 г.
   1) Курсивъ Лермонтова.
   
   Его привязанность къ землѣ настолько сильна, что, кажется, никакое небесное счастье не заставитъ его забыть страданія и радости земли и никакая небесная красота не покажется ему прекраснѣй земной:
   
   "Я видѣлъ прелесть безтѣлесныхъ --
             И тосковалъ,
   Что образъ твой въ чертахъ небесныхъ
             Не узнавалъ.
   Что мнѣ сіянье Божьей власти
             И рай святой!
   Я перенесъ земныя страсти
             Туда съ собой!"
   "Любовь мертвеца". 1840 г.
   
   Вѣдь это высшая точка, до которой можетъ дойти привязанность къ жизни и равнодушіе къ небу! "Любовь мертвеца) написана въ 1840 году, но тотъ же мотивъ повторяется у него въ 1829 году -- "Письмо", въ 1830 г.-- "Настанетъ день"... въ 1831 г.-- "Послушай, быть можетъ..." и въ 1831 г.-- "Стансы".
   Лермонтовъ писалъ сравнительно мало. Нѣкоторые годы его жизни поразительно бѣдны творчествомъ {Особенно мало онъ писалъ въ 1834, 1835 и 1836 г.г. Въ послѣдніе годы жизни онъ вообще писалъ меньше. Самыми обильными по количеству написанныхъ стиховъ у него были 1829, 1830 и 1831 годы.}. Это отчасти можно объяснить тѣмъ, что Лермонтовъ слишкомъ много времени и силъ отдавалъ жизни. Погоня за жизнью, отразившаяся въ его стихахъ имѣла реальное основаніе въ его личности. Въ его письмахъ, какъ и въ его стихахъ, мы читаемъ о той-же жаждѣ жизни и ея впечатлѣній, о томъ же сознаніи реальности земной жизни и о томъ-же недовѣріи къ небу. "Je ne partage pas du tout l'avis de ceux qui disent que la vie n'est qu'un songe; je sens bien fortement sa réalité, son vide engageant!-- Jene pourrai jamais m'en detacher asser pour la mépriser de bon coeur; car ma vie -- c'est moi, moi, qui vous parle -- et qui dans un moment peu devenir rien, un nom, s'est à dire encore rien.-- Dieu sait, si après la vie le moi existera. C'est terrible quand on pense, qu`il peut arriver un jour ou je ne pourrai pas dire: moi!..-- А cette idée l'univers n'est qu'un morceau de boue". {Переводъ: "Я не раздѣляю мнѣнія, будто жизнь есть сонъ я сильно чувствую ея реальность, ея втягивающую пустоту! Я никогда не могу отрѣшиться отъ нея настолько, чтобы чистосердечно ее ненавидѣть; потому что, моя жизнь,-- это я самъ, я -- который говоритъ съ вами -- и который однажды можетъ превратиться въ ничто, въ одно имя г. е. опять-таки въ ничто. Богъ знаетъ, будетъ-ли послѣ жизни cуществовать мое "я". Это ужасно думать, что придетъ день, когда я не смогу больше сказать: "я". При этой мысли, земля ничто иное, какъ комъ грязи".}

М. А. Лопухиной. 1832.

   Онъ набрасывался на все, что предлагала ему жизнь, гнался за самыми сильными ея ощущеніями разгульные кутежи, свѣтскіе скандалы, дуэли, любовь, бродячая жизнь на Кавказѣ, военныя стычки съ горцами, предводительство отчаяннымъ отрядомъ, ищущимъ наиболѣе опасныхъ военныхъ приключеній,-- все это наполняло жизнь Лермонтова до самаго конца ея. Съ одной стороны бѣшеная погоня за жизнью,-- съ другой всегда и всюду отчаянная храбрость, полное пренебреженіе къ опасности и къ смерти. Жажда жизни пересиливала въ немъ страхъ смерти.
   Въ 1830 году Лермонтовъ записалъ въ своей тетради: "Говорятъ (Байронъ), что ранняя страсть означаетъ душу, которая будетъ любить изящныя искусства. Я думаю, что въ такой душѣ много музыки".
   Лермонтовъ былъ особенно музыкальнымъ поэтомъ.-- Его стихи звучатъ, они оставляютъ опредѣленное музыкальное впечатлѣніе,-- впечатлѣніе грусти. Въ самомъ ритмѣ его стиха чувствуется грусть. Это безпредметная грусть, грусть какъ врожденная черта его характера, какъ основной тонъ, на который настроена его поэзія.
   
   Я предузналъ мой жребій, мой конецъ,
   И грусти ранняя на мнѣ печать.
   "1831 года іюня 11-го".
   
   Это не скорбь, не тоска, не горесть,-- это печаль, смѣшанная съ примиреніемъ, но печаль безъ горечи и примиренія безъ счастья,-- чувство тихое и безпорывное. Грусть.
   Семнадцати лѣтъ Лермонтовъ написалъ удивительное стихотвореніе, все проникнутое грустью. Оно звучитъ какъ музыка, въ немъ почти не чувствуется осязательнымъ формъ. Какъ можно разсказать грусть? И Лермонтовъ выразилъ ее при помощи стиха такъ, какъ можно ее выразить только музыкой. Тутъ вся особенность его грусти -- грусть о чемъ-то утраченномъ, можетъ быть, когда-то бывшемъ, а можетъ быть и не бывшемъ никогда.
   
   По небу, полуночи ангелъ летѣлъ,
            И тихую пѣсню онъ пѣлъ...
   
   Лермонтову казалось, что и въ жизни онъ узнаетъ иногда знакомые звуки, которые онъ, можетъ быть, слышалъ когда-то давно, раньше жизни. И въ этомъ чувствѣ волнующая грусть.
   
   Есть звуки -- значенье ничтожно
   И презрѣно гордой толпой,
   Но ихъ позабыть невозможно,
   Какъ жизнь они слиты съ душой.
   "Къ *" 1832 г.
   
   Въ 1830 году Лермонтовъ записалъ: "Когда я былъ 3-хъ лѣтъ, то была пѣсня, отъ которой я плакалъ: ее не могу теперь вспомнить, но увѣренъ, что если-бы услыхалъ ее, она бы произвела прежнее дѣйствіе. Ее пѣвала мнѣ покойная мать".
   Трехъ лѣтъ Лермонтовъ плакалъ отъ пѣсни,-- такъ много было грусти въ его душѣ.

-----

   Безпредѣльность творческаго воображенія, любовь къ жизни и грусть, какъ музыкальный тонъ лермонтовской поэзіи, мы называли основными чертами его творчества, которые одинаково присущи какъ юношескимъ, такъ и зрѣлымъ его произведеніямъ.
   Теперь мы будемъ говорить о творчествѣ Лермонтова въ послѣдніе годы его жизни, о томъ періодѣ, начинающемся приблизительно съ 1836--1837 года, когда въ его настроеніи, повидимому, произошелъ поворотъ въ положительную сторону.
   Въ юности Лермонтовъ переживалъ разочарованныя настроенія, которыя обыкновенно называютъ "байроническими". Онъ былъ плѣненъ героями Байрона, равно какъ и самимъ трагическимъ образомъ англійскаго поэта, походить на котораго было его завѣтной мечтой.
   Но въ послѣдніе годы эти герои утратили свое обаяніе надъ нимъ.
   
   Нѣтъ, я не Байронъ, я другой,
   Еще невѣдомый избранникъ,
   
   говорилъ онъ уже въ 1831 году, а въ 1841 г., въ "Сказкѣ для дѣтей", этомъ прекрасномъ и зрѣломъ своемъ произведеніи, Лермонтовъ говоритъ о могучемъ образѣ, когда-то такъ очаровавшемъ его, какъ о "безумномъ, страстномъ, дѣтскомъ бредѣ":
   
   Мой юный умъ бывало возмущалъ
   Могучій образъ. Межъ иныхъ видѣній,
   Какъ царь, нѣмой и гордый, онъ сіялъ
   Такой волшебно-сладкой красотою,
   Что было страшно... И душа тоскою
   Сжималася,-- и этотъ дикій бредъ
   Преслѣдовалъ мой разумъ много лѣтъ.
   Но я, разставшись съ прочими мечтами,
   И отъ него отдѣлался -- стихами!
   "Сказка для дѣтей".
   
   "Демонъ" -- это герой современныхъ Лермонтову литературныхъ и общественныхъ настроеній, имѣвшихъ хорошую почву въ Россіи николаевскаго времени, переживавшей реакцію послѣ 14-го декабря, когда стѣснительныя условія, давали себя особенно чувствовать людямъ съ развитой индивидуальностью.
   Лермонтовъ, обладавшій большимъ общественнымъ чутьемъ, прекрасно понялъ, чѣмъ былъ Демонъ въ современномъ ему обществѣ. Отдѣлавшись отъ его обаянія, Лермонтовъ взглянулъ на него съ общественной точки зрѣнія и правильно оцѣнилъ его какъ "героя нашего времени".
   Печоринъ,-- герой нашего времени, это тотъ-же трагическій образъ юношескихъ произведеній Лермонтова, но на котораго онъ уже смотритъ со стороны и котораго оцѣниваетъ, какъ общественный мыслитель и умный наблюдатель современной жизни.
   
   "Герой нашего времени, милостивые государи мои, точно портретъ, но не одного человѣка: это портретъ, составленный изъ пороковъ всего нашего поколѣнія, въ полномъ ихъ развитіи".

"Герой нашего времени". Предисловіе.

   
   Въ толпѣ романтическихъ героевъ Лермонтова, все чаще начинаютъ мелькать простые люди, чуждые титаническихъ страстей и феноменальныхъ переживаній.
   "Герой мой добрый малый",-- говоритъ онъ про "Сашку", героя поэмы, написанной въ 1836 году. И дѣйствительно, здѣсь мы имѣемъ дѣло съ характеромъ, менѣе всего претендующимъ на демонизмъ. Но особенно интересенъ въ этомъ отношеніи Максимъ Максимовичъ, въ которомъ такъ прекрасно обрисованъ типъ обыкновеннаго добраго человѣка. Лермонтовъ относится теперь съ нѣкоторой ироніей къ спросу современнаго читателя на мрачныя, сверхъествественные сюжеты и трагическія положенія:
   
   Признайтесь, вы меня бранили?
   Вы ждали дѣйствія, страстей?
   Повсюду нынче ищутъ драмы,
   Всѣ просятъ крови, даже дамы.
   "Казначейша". 1836 г.
   
   Если въ 1830 году онъ говорилъ, что:
   
   Любилъ закатъ въ горахъ, пѣнящіяся воды
   И бурь земныхъ и бурь небесныхъ вой,
   
   то въ 1840 году онъ писалъ:
   
   Любилъ и я въ былые годы
   Въ невинности души моей,
   И бури шумныя природы,
   И бури тайныя страстей.
             Но красоты ихъ безобразной
             Я скоро таинство постигъ,
             И мнѣ наскучилъ ихъ несвязный,
             Ихъ оглушительный языкъ.
   "Изъ альбома С. Н. Карамзиной". 1840 г.
   
   Освобожденное отъ юношескихъ разочарованій, творчество Лермонтова въ послѣдніе годы пошло по другимъ, правда, далеко не неожиданнымъ путямъ. Здѣсь только полнѣе развились его основныя черты, о которыхъ мы говорили выше,-- и дали удивительныя результаты по полнотѣ и опредѣленности настроеній. Его поэзія дѣлается менѣе субъективной, и эпическая форма,-- признакъ высшаго творческаго дара, становится его излюбленной формой. Лучшія стихотворенія Лермонтова послѣднихъ лѣтъ, написаны въ спокойномъ эпическомъ тонѣ.
   Теперь онъ часто останавливается на жизни обыкновенныхъ людей, на мелкихъ особенностяхъ ихъ быта, говоритъ о подробностяхъ ихъ жизни, ихъ среды, ихъ воспитанія, словомъ, обращается ко всѣмъ пріемамъ реалистическаго творчества.
   
   Хочу я разсказать, кто онъ, отъ куда,
   Кто мать его была и кто отецъ,
   Какъ онъ на свѣтъ родился; наконецъ,
   Какъ онъ попалъ въ позорную обитель,
   Кто былъ его лакей и кто учитель".
   "Сашка" 1836 г.
   
   Въ сущности говоря, Лермонтову всегда было чуждо неопредѣленное безпочвенное фантазированіе. Даже когда онъ говорилъ о самыхъ сверхъестественныхъ предметахъ, онъ бралъ точку опоры на землѣ, исходилъ изъ реальнаго и матеріальнаго.
   Привязанность къ жизни въ послѣдніе годы стала проявляться у него еще опредѣленнѣй и выразилась въ столь естественномъ для него интересѣ къ вопросамъ жизни и общественности. Лермонтовъ сталъ опредѣляться, какъ поэтъ съ общественнымъ складомъ ума и съ общественнымъ темпераментомъ.
   Лермонтовъ никогда не былъ политикомъ въ точномъ смыслѣ этого слова и не былъ общественнымъ дѣятелемъ, онъ былъ прежде всего поэтомъ, но поэтомъ съ ярко выраженной общественной окраской. Вопросы общественнаго порядка являлись источникомъ его вдохновенія, какъ, напримѣръ, это было у Некрасова.
   Активно его общественно-политическіе интересы выразились въ участіи въ 1839 году въ собраніяхъ нелегальнаго общества, которое называли по числу членовъ "кружкомъ шестнадцати". "Это общество,-- пишетъ одинъ изъ его участниковъ,-- составилось частью изъ университетской молодежи, частью изъ кавказскихъ офицеровъ. Каждую ночь, возвращаясь изъ театра или бала, они собирались то у одного, то у другого. Тамъ, послѣ скромнаго ужина, куря свои сигары, они разсказывали другъ другу о событіяхъ дня, болтали обо всемъ и все обсуждали съ полнѣйшей непринужденностью и свободой, какъ будто бы ІІІ-го отдѣленія собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи и не существовало; до того они были увѣрены въ скромности всѣхъ членовъ общества". {Академическое изд. соч. Лермонтова. Т. V, стр. LXXXIV.}
   Но повторяемъ, Лермонтовъ былъ прежде всего поэтомъ, и его интересъ къ вопросамъ общественно-политическаго характера выразился главнымъ образомъ въ его творчествѣ.
   Вопросы отвлеченнаго философскаго порядка никогда не интересовали его настолько, чтобы вдохновлять его на поэтическое творчество. Ни по темпераменту, ни по интересамъ онъ не былъ отвлеченнымъ мыслителемъ:
   
   "Я не философъ -- Боже сохрани!"
   "Cашка" гл. II.
   
   Никогда, ни въ юности, ни тѣмъ болѣе въ послѣдніе годы, мы не найдемъ у него стиховъ, посвященныхъ отвлеченнымъ предметамъ. Міровые вопросы, вопросы религіи, вопросы о смыслѣ жизни, о путяхъ человѣчества, о смерти, о добрѣ и злѣ, объ истинѣ, метафизическія разсужденія и мистическія прозрѣнія,-- все это наиболѣе чуждыя Лермонтову области человѣческой мысли.
   Не только по натурѣ онъ не былъ отвлеченнымъ мыслителемъ, но онъ и не любилъ отвлеченной мысли:
   "Я не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли; и къ чему это ведетъ?

"Фаталистъ".

   Онъ страдалъ отъ конкретныхъ несчастій,-- большей частью личныхъ въ юности, и отъ недостатковъ общественной жизни -- въ послѣдніе годы. Міровые вопросы его не мучали,-- не они заставляли его страдай, не они затрагивали его чувство и волновали его душу. Лермонтовъ не былъ поэтомъ міровой скорби, какъ напримѣръ, Боратынскій, у котораго отвлеченная, философская мысль была источникомъ страданія и вдохновенія.
   И въ литературномъ отношеніи Лермонтовъ былъ особенно чуждъ тому взгляду на поэтическое творчество, который въ началѣ XIX вѣка, пустили въ ходъ шелленгіанцы:
   
   Не для житейскаго волненья,
   Не для корысти, не для битвъ,--
   Мы рождены для вдохновенья,
   Для звуковъ сладкихъ и молитвъ".
   
   Въ этомъ отношеніи Лермонтовъ сталъ на другомъ пути русской литературы,-- на одномъ пути съ Пушкинымъ. Нѣтъ надобности противопоставлять этихъ двухъ великановъ русской литературы -- они не столь между собой различны. Въ юности, правда, по разному, они оба отдали дань байронизму, въ послѣдніе годы они тоже по разному пришли къ положительнымъ настроеніямъ, къ утвержденію жизни, и тоже по разному, горячо любили жизнь и землю и не любили отвлеченностей.
   Лермонтовъ не былъ поэтомъ міровой скорби. Съ большимъ правомъ можно сказать, что онъ въ послѣдніе годы своей жизни началъ обозначаться какъ поэтъ гражданской скорби, какъ страстный общественный обличитель.
   Популярность Лермонтова, какъ поэта, началась съ 1837 года, когда распространилось въ обществѣ его исполненное горечи и негодованія стихотвореніе на смерть Пушкина. Это стихотвореніе создало литературную славу Лермонтову и вызвало на него гоненіе со стороны правительства,-- въ немъ почувствовали опасное настроеніе. Въ показаніи по дѣлу "о непозволительныхъ стихахъ, напечатанныхъ корнетомъ л.-ги. гусарскаго полка Лермонтовымъ", Лермонтовъ писалъ: "Невольное, но сильное негодованіе вспыхнуло во мнѣ противъ этихъ людей, которые нападали на человѣка, уже сраженнаго рукой Божіей, не сдѣлавшаго имъ никакого зла, и нѣкогда ими восхваляемаго; и врожденное чувство въ душѣ неопытной, защищать всякаго невинно осужденнаго, зашевелилось во мнѣ еще сильнѣе, по причинѣ болѣзнію раздраженныхъ нервовъ. Когда я сталъ спрашивать, на какихъ основаніяхъ такъ громко они возстаютъ противъ убитаго -- мнѣ отвѣчали, вѣроятно, чтобы придать себѣ болѣе вѣсу, что весь высшій кругъ общества такого мнѣнія".
   Уже по этому показанію видно въ чемъ смыслъ Лермонтовскаго стихотворенія на смерть Пушкина. Лермонтовъ любилъ Пушкина, и смерть Пушкина была для него большимъ горемъ. Но въ этомъ стихотвореніи онъ очень мало говоритъ о Пушкинѣ Ій о своемъ горѣ, смыслъ его -- страстное негодованіе противъ "свѣта", страстное обвиненіе его въ ужасномъ преступленіи,-- въ убійствѣ Пушкина.
   Мы говорили уже о "Героѣ нашего времени", какъ объ общественномъ романѣ, въ которомъ Лермонтовъ развернулъ современныя ему общественныя настроенія (Печоринъ, Грушницкій, Вернеръ, кн. Мэри). Но если въ "Героѣ нашего времени" Лермонтовъ размышляетъ надъ современнымъ поколѣніемъ, то въ стихотвореніи "Дума", онъ кромѣ того, "со строгостью судьи и гражданина", выноситъ ему обвинительный приговоръ:
   
   Толпой угрюмою и скоро позабытой,
   Надъ міромъ мы пройдемъ безъ шума и слѣда,
   Не бросивши вѣкамъ ни мысли плодовитой,
            Ни геніемъ начатаго труда.
   И прахъ нашъ, съ строгостью судьи и гражданина,
   Потомокъ оскорбитъ презрительнымъ стихомъ,
   Насмѣшкой горькою обманутаго сына,
            Надъ промотавшимся отцомъ.
   "Дума". 1838.
   
   Такой же суровый приговоръ онъ бросаетъ всему французскому народу въ 1841 году, въ отвѣтъ на торжественное перенесеніе останковъ Наполеона въ Парижъ:
   
   Негодованію и чувству давъ свободу,
   Понявъ тщеславіе сихъ праздничныхъ заботъ,
   Мнѣ хочется сказать великому народу:
   Ты жалкій, и пустой народъ!
   "Послѣднее новоселье".
   
   Характерной чертой стихотвореній Лермонтова этого типа является ихъ гнѣвное обличительное настроеніе, страстность мысли и страстность негодованія, вмѣстѣ съ глубокимъ пониманіемъ общественныхъ настроеній ему современныхъ.
   Въ началѣ XIX вѣка, очень много говорилось объ отношеніи поэта къ обществу, и обыкновенно разрѣшали этотъ вопросъ въ смыслѣ негодованія на толпу, не способную понять возвышенныхъ настроеній поэта:
   
   Подите прочь -- какое дѣло
   Поэту мирному до васъ!
   
   Толпу гнали, но не задумывались надъ ней. Лермонтовъ иначе поставилъ этотъ вопросъ: онъ не звалъ толпу и не уходилъ отъ нея. Толпа права, не слушая поэта,-- это право она купила страданьями. Всѣ несчастны и всѣ страдаютъ -- вотъ глубоко человѣческая мысль Лермонтова. Этимъ людямъ, такъ много дѣйствительно страдавшимъ, -- не до поэтическихъ страданій "молодого мечтателя".
   
   Взгляни: передъ тобой играючи идетъ
             Толпа дорогою привычной,
   На лицахъ праздничныхъ чуть виденъ слѣдъ заботъ,
             Слезы не встрѣтишь неприличной...
   А между тѣмъ изъ нихъ едва-ли есть одинъ,
             Тяжелой пыткой не измятый,
   До преждевременныхъ добравшійся морщинъ,
             Безъ преступленья иль утраты!..
   Повѣрь: для нихъ смѣшонъ твой плачъ и твой укоръ
             Съ своимъ напѣвомъ заученнымъ,
   Какъ разрумяненный трагическій актеръ,
             Махающій мечомъ картоннымъ.
   "Не вѣрь себѣ". 1839 г.
   
   Лермонтовъ говоритъ о правахъ толпы, на которую такъ много было излито поэтическаго негодованія и намѣчаетъ глубоко общественный вопросъ объ отвѣтственности поэта передъ обществомъ. Поэтъ отвѣчаетъ за свои творенія и долженъ задумываться надъ тѣмъ дѣйствіемъ, которое онъ оказываетъ на людей.
   Онъ суровый обличитель:
   
   Судья безвѣстный и случайный
   Не дорожа чужою тайной
   Приличьемъ скрашенный порокъ Я
   смѣло предаю позору;
   Неумолимъ я и жестокъ...
   Но, право, этихъ горькихъ строкъ
   Не подготовленному взору
   Я не рѣшаюсь показать...
   
   Не для того-ли предавать ихъ извѣстности --
   
   Чтобъ тайный ядъ страницы знойной
   Смутилъ ребенка сонъ покойный
   И сердце слабое увлекъ
   Въ свой необузданный потокъ?
   О, нѣтъ!-- преступною мечтою,
   Не ослѣпляя жизнь мою,
   Такой тяжелою цѣною Я
   вашей славы не куплю...
   "Журналистъ, читатель и писатель". 1840 г.
   
   Поэтъ отвѣтственъ передъ самымъ слабымъ изъ людей, за "ребенка сонъ покойный", и потому онъ отказывается отъ лучшей награды поэта -- отъ славы.
   Еще одна черта того-же порядка стала сильно выступать въ творчествѣ Лермонтова послѣднихъ лѣтъ,-- это патріотизмъ, характеризующійся особенными, только Лермонтову свойственными чертами. Лермонтовъ любилъ Россію и думалъ надъ ней, но любовь его индивидуальна, а мысли, какъ всегда глубоки и страстны.
   Это былъ гражданскій патріотизмъ, тотъ патріотизмъ, который воспитываетъ общественныхъ борцовъ и реформаторовъ. Лермонтовъ не могъ не интересоваться внутренней политической жизнью Россіи николаевскаго времени, и не могъ не чувствовать ея условій. Недаромъ тогдашнее правительство никогда ему не довѣряло.
   Объ офиціальной Россіи тогдашняго времени Лермонтовъ полушутливо, полугорестно писалъ въ 1841 году:
   
   <Так в журнале.>
   
   Но лучше всего отношеніе Лермонтова къ офиціальной Россіи и характеръ его патріотизма выразился въ "Размышленіи" -- стихотвореніи, неизвѣстномъ на русскомъ языкѣ и имѣющимся только въ нѣмецкомъ переводѣ Боденштедта: 1)
   
   
   <Так в журнале.>
   
   
   
   Офиціальная Россія вызывала въ немъ столько-же недовольства, сколько любви Россія -- страна, Россія -- отчизна.

"Современникъ", кн.X, 1914

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru