Майков Валериан Николаевич
Сибирские Мелодии. А. И. Штукенберга. С.-Петербургъ. 1846

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Вал. Н. Майковъ.

КРИТИЧЕСКІЕ ОПЫТЫ
(1845--1847).

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографа И. А. Лебедева, Невскій проспектъ, д. No 8.
1889.

   

Сибирскія Мелодіи. С.-Петербургъ. 1846.

   "Сибирскія Мелодіи" снабжены двумя предисловіями въ стихахъ: одно называется "Вмѣсто предисловія", другое -- "Прологъ". Они такъ противорѣчатъ одно другому, что читатель съ самыхъ первыхъ страницъ поставляется поэтомъ въ крайнее недоумѣніе. Вотъ первое предисловіе:
   
   Чтобы спасти мнѣ отъ забвенья
   Мои живыя впечатлѣнья,
   Литературные грѣхи,
   Мои летучіе стихи,
   Рѣшаюсь ихъ предать печати,
   Не знаю -- кстати иль не кстати;
   А только цѣль моя проста
   И безкорыстна, и чиста.
   Ворчуньѣ критикѣ суровой
   Хоть будетъ трудъ мой пищей новой,--
   Что нужды? Только бы друзья
   Читая вспомнили меня
   И удостоили привѣта
   Что въ десять лѣтъ душа поэта
   Средь жизни трудной собрала,--
   И вотъ мнѣ лучшая хвала!
   
   Печатать около сотни стихотвореній оригинальныхъ и переводныхъ только для того, чтобъ напомнить себя друзьямъ и услышать ихъ похвалы, изъ которыхъ, какъ всѣмъ извѣстно, ровно ничего не слѣдуетъ,-- вотъ истинно пансіонское стремленіе. Дѣвственная скромность новаго поэта изумитъ хоть кого въ наше время: мы такъ привыкли къ громаднымъ притязаніямъ современныхъ стихотворцевъ, что кроткіе стишки:
   
   Что нужды? Только бы друзья
   Читая вспомнили меня!
   
   заставляютъ даже подозрѣвать, что невинность нравовъ, давно забытая и засмѣянная въ Европѣ, рѣшительно переселилась за Уральскія горы, въ Сибирь -- золотое дно, въ страну истинно утопическую.
   Исполненный сладкихъ мечтаній, возбужденныхъ первымъ предисловіемъ "Сибирскихъ Мелодій", рецензентъ перевертываетъ красивую страничку и встрѣчаетъ второе предисловіе или "Прологъ", и что же? Мечты его разбиваются въ прахъ! Увы, неизвѣстный поэтъ безжалостно насмѣялся надъ его легковѣрностью:
   
   За лирой лира умолкаетъ,
   И гибнетъ за пѣвцомъ пѣвецъ,
   И жребій тайный ужасаетъ...
   Ужели жертвамъ не конецъ?
   Мы безотрадно остаемся
   Добычей хладной суеты
   И, можетъ, долго не дождемся
   Напѣва съ горней высоты!
   
   Кто жь усладитъ во дни печали
   И въ лучшій міръ насъ увлечетъ,
   И сердца тайныя скрижали
   Кто, вдохновеный, нимъ прочтетъ?
   Кто, не язвя насмѣшкой злобно,
   Нашъ вѣчный ропотъ усмиритъ,
   И, жрицѣ дѣвственной подобно,
   Огонь небесный сохранитъ?
   
   Всѣ говорятъ, что удалилась,
   Что нѣтъ поэзіи у насъ;
   И все прекрасное затмилось,
   И животворный лучъ угасъ!
   
   Но вѣрить ли молвѣ жестокой?
   Ужель, ужель въ тоскѣ глубокой
   Надежды свѣточъ золотой
   Замѣнитъ факелъ гробовой?...
   
   Нѣтъ, прочь коварное сомнѣнье!
   Да не изсякнетъ вдохновенье!
   Кладу и я смиренный даръ --
   Пусть онъ продлитъ, хоть на мгновенье,
   На алтарѣ священный жаръ!
   
   Видно, эти господа поэты вездѣ одни и тѣ же -- и въ Европейской, и въ Азіатской Россіи. Забавляются они надъ толпою, ничего имъ не значитъ объявить въ одномъ стихотвореніи, что пишутъ они такъ, для друзей или для милыхъ, не заботясь ни о славѣ, ни объ общественныхъ тріумфахъ, а въ другомъ -- гордо во всеуслышаніе провозгласить себя преемниками такихъ людей, какъ Пушкинъ и Лермонтовъ! Богъ съ вами, господинъ зауральскій пѣвецъ! Видно, вы такой же гордый, такой же всепрезирающій властитель нашихъ думъ, какъ и всѣ собратія ваши по сю сторону хребта! Нечего дѣлать! Послушаемъ "Сибирскихъ Мелодій", не ожидая отъ нихъ никакихъ отступленій отъ обыкновеннаго порядка стихотворныхъ дѣлъ. Слушаемъ мелодію за мелодіей, прослушали все обѣщанное въ программѣ концерта, и что же? Новое недоумѣніе! Мелодіи такъ вѣрны темѣ перваго предисловія, такъ дѣвственно невинны, такъ трогательно патріархальны, что мы опять и окончательно чувствуемъ себя перенесенными въ давно оплаканный міръ идиллической непосредственности, въ который отчаялись было попасть по прочтеніи "Пролога". Природа, любовь, дружба, игры и пляски -- вотъ изъ какихъ тоновъ сливаются сибирскія мелодіи! Слава чародѣю, воскресившему аркадскую по эзію на пустынныхъ берегахъ Ангары и Индигирки! Вдали отъ искушеній современности, чуждый интересовъ падающаго человѣчества, сибирскій Орфей довольствуется самымъ простымъ содержаніемъ для своихъ вдохновенныхъ кѣсенъ. Предоставляя поэтамъ дня сострадать болѣзнямъ общества, прислушиваться къ неровному біенію его разстроеннаго пульса, погружать персты въ его дымящіяся раны, онъ выжимаетъ золото поэзіи изъ такихъ ничтожныхъ, по видимому, розсыпей, которыя, въ развращеніи своемъ, давно, давно уже признали они пустяками. Самое названіе "мелодіи" удивительно характеризуетъ его плѣнительно младенческій взглядъ на вещи: онъ такого мнѣнія, что поэзія, и музыка -- одно и то же, что вся задача поэта -- въ мелодическомъ построеніи словъ, что стихотворенія отличаются одно отъ другого тѣмъ, что одно пишется ямбомъ, другое -- хореемъ, третье -- амфибрахіемъ и т. д. Мысль о содержаніи никогда не смущаетъ его безхитростнаго воззрѣнія на искусство: у него все годится для поэзіи, потому что все можетъ быть разсказано стихами, изо всего можетъ выйдти мелодія. 27-го марта 1837 года вскрылась рѣка Ангара; сибирскій поэтъ взглянулъ на эту картину, и у него тотчасъ же родилась "мелодія" (стр. 7):
   
   Грудь открыла Ангара,
   Пробужденная весною,
   И потокомъ серебра,
   Съ обновленною красою,
   Разыгралась безъ оковъ,
   Свѣжей радостью блеснула,
   Волны съ пѣньемъ понесла,
   Ихъ широко распахнула,
   И утесы объяла!
   
   Такимъ же образомъ воспѣваются въ мелодіяхъ горы, степи, времена года, часы сутокъ и тому подобныя наивности. Не нарадуешься, видя, какъ за Уральскими горами сохраняется человѣкъ отъ вредныхъ вліяній холодной разумности, господствующей въ Европѣ и убивающей въ насъ то милое ребячество, въ которомъ, по мнѣнію нѣкоторыхъ -- увы!-- забытыхъ мыслителей, заключается вся тайна человѣческаго счастія. Полюбуйтесь, какимъ дѣтскимъ веселіемъ, какою счастливою беззаботностью невиннаго возраста дышетъ, напримѣръ, мелодія "Весна" (стр. 55):
   
   На крыльяхъ нѣжнаго зефира
   Изъ дальнихъ странъ принесена
   Ты снова къ намъ, о, радость міра,
   О, вѣчно юная весна!
   И молодѣя сердце слышитъ
   Твой оживительный приходъ,
   И вся природа нѣгой дышетъ,
   Весельемъ блещетъ лоно водъ.
   Подъ тѣнью рощи ароматной
   Поетъ безпечныхъ птичекъ хоръ;
   Гдѣ вѣетъ сдѣдъ твой благодатный --
   Цвѣтовъ пестрѣется узоръ!
   
   Угрюмый день съ тобой яснѣе,
   Любовью воздухъ напоенъ.
   И ночь прохладнѣе, свѣжѣе,
   И слаще вешній, легкій сонъ!
   И я, любовію объятый,
   Привѣтный гимнъ тебѣ пою,
   И за тебя, мой другъ крылатый,
   Цѣлую милую мою!
   
   Мы совершенно увѣрены, что еслибъ мотылекъ получилъ даръ слова и способность сочинять мелодіи, онъ пропѣлъ бы на тему "весна" туже самую пѣсню, какую пропѣлъ намъ Од)фей Сибири: такъ близки интересы этого поэта къ интересамъ бабочекъ, муравьевъ и пчелокъ!
   Само собою разумѣется, что дружба и любовь играютъ первую роль въ этой блаженной сферѣ частныхъ отношеній. Вотъ маленькая мелодія "Истинный другъ", напоминающая какъ нельзя лучше миѳическую нѣжность Ореста и Пилада (стр. 34):
   
   Какъ счастливъ я въ объятьяхъ друга!
   Не одинокъ мой путь лежитъ;
   Его любовь -- моя подруга,
   Мнѣ грудь его -- надежный щитъ
   Отъ жала грусти ядовитой,
   Отъ стрѣлъ коварной остроты,
   Отъ злобы тайной клеветы
   И дружбы, лестію прикрытой.
   
   Въ этомъ стихотвореніи насъ особенно трогаемъ тотъ оттѣнокъ дѣвственности, чро нервы поэта не выдерживаютъ даже и шутки: чуть только весельчакъ позволитъ себѣ на его счетъ какую нибудь остроту, онъ ужь и бѣжитъ склонить голову на грудь своего Пилада!
   Что касается до любви, это -- самый задушевный предметъ творца "мелодій". Кажется, не можетъ быть отношеній болѣе серьезныхъ, болѣе поглощающихъ, какъ тѣ, которыми связанъ онъ съ сибирскими барышнями... Въ этомъ отношеніи являетъ онъ добросовѣстность истинно идиллическую: напримѣръ, пишетъ сибирскимъ барышнямъ такіе прекрасные стишки, что не стыдится потомъ печатать ихъ для публики. Цѣлыя пять "мелодій" носятъ заглавіе "Въ альбомъ". Вотъ двѣ изъ нихъ на выдержку (стр. 74--75):
   

I.

   Въ альбомѣ вашемъ счастья нѣтъ:
   Листочки всѣ живутъ въ немъ розно;
   Для дружбы было бъ это грозно,
   А для любви страшнѣй всѣхъ бѣдъ!
   Его не слѣдуйте примѣру!
   Когда найдете свой листокъ,
   Составьте съ нимъ живой цвѣтокъ,
   Разлуку зная какъ химеру!
   

II.

                       Что напишу я вамъ въ альбомъ?
             Что вы прелестны -- знаете вы сами,
   Что вы добры какъ ангелъ, данный небесами,--
                       И этотъ отзывъ вамъ знакомъ;
   И остается мнѣ молчать, любуясь вами!
   
   "Вотъ что называется милый, любезный молодой человѣкъ", скажетъ всякая маменька, найдя такіе деликатные стишки въ альбомѣ своей дочки. "И какую удивительную нравственность преподаетъ онъ!" прибавимъ мы отъ себя, прочитавъ его мелодію "Признаніе", которую считаемъ долгомъ привести здѣсь вполнѣ, какъ образецъ благонравной деклараціи для нашихъ черезчуръ ужь развившихся юношей современнаго покроя (стр. 30--31):
   
   Хотя вы мнѣ должны быть чужды,
   До чувствъ моихъ хоть нѣтъ вамъ нужды,
   Но васъ ужели оскорблю,
   Когда признаюсь откровенно,
   Когда скажу: я васъ люблю,
   Люблю покорно и смиренно,
   Какъ намъ любить позволено
   Все непорочное, святое
   И что отъ насъ удалено
   Всегда, какъ небо голубое!
   
   Ужель нельзя васъ такъ любить?
   Ужель взыскательные люди
   Имѣютъ право очернить
   Укоромъ чувства пылкой груди.
   И даже исповѣдь мою
   Нельзя открыть вамъ безъ упрека?
   Когда нельзя, я затаю
   Любовь въ душѣ моей глубоко;
   Тогда покойны будьте вы:
   Душа страдальца всѣмъ закрыта...
   Мое молчанье вамъ защита
   Отъ злой, язвительной молвы!
   
   Танцы -- великое дѣло въ глазахъ нашего поэта; не умѣть танцовать считаетъ онъ горемъ большой руки. Вотъ что говоритъ онъ въ мелодіи "Вальсъ" (стр. 118--119) по поводу паръ, кружащихся въ залѣ:
   
   Люблю, притаившись въ углу, въ отдаленьѣ,
   За ними очами слѣдить каждый мигъ;
   И тайно въ душѣ возстаетъ сожалѣнье:
   Зачѣмъ же и я не кружусь между никъ?
   Зачѣмъ же и я, восхищенный красою,
   Воздушную талью рукой не держу,
   И въ вальсѣ ея не влеку за собою;
   Въ прелестныя очи зачѣмъ не гляжу?
   
   Бѣдному поэту такъ прискорбно это обстоятельство, что онъ утѣшаетъ себя соображеніями, въ которыхъ, надо признаться, рѣшительно нѣтъ никакого смысла:
   
   Но нѣтъ, я доволенъ! Въ минутномъ порханьи
   Такъ мало отрады, такъ много терзаній;
   И я, еслибъ сталъ въ очарованный кругъ,
   Такъ скоро бы счастья не выдалъ изъ рукъ;
   Кружился бъ я долго, не знавъ утомленья,
   Кружился бъ съ красавицей вѣкъ до конца,
   Покуда въ плѣнительномъ чудномъ круженьи,
   Насытясь блаженствомъ, замолкнутъ сердца!
   
   Поэтъ совершенно выпустилъ изъ виду, что хозяинъ дома, гдѣ бы могъ случиться такой бѣшеный пассажъ, безъ сомнѣнія, не допустилъ бы своего гостя затанцеваться до такой степени изступленія.
   Иногда авторъ "Сибирскихъ Мелодій" какъ будто бы выходитъ изъ своей обыкновенной сферы и начинаетъ мыслитъ, но и тутъ главною чертою его оригинальности остается наивность:
   
   Гдѣ горы есть, и гдѣ ихъ главы
   Сокрыты въ небѣ величаво,
   Тамъ есть и пропасти, куда
   Сбѣгаетъ мутная вода...
   Такъ человѣкъ горамъ подобенъ,
   И онъ къ высокому способенъ;
   Но есть въ душѣ его тайникъ,
   Куда лучь неба не проникъ! (стр. 166--167).
   
   Или:
   
   Печали Радость говорила,
   Сгрустнувшись какъ-то разъ на мигъ:
   "Зачѣмъ людей ты посѣтила,
   "Зачѣмъ терзаешь вѣчно ихъ?
   "Отдай мнѣ въ полное владѣнье
   "Весь свѣтъ, сама жь его забудь,
   "И будетъ съ полнымъ наслажденьемъ
   "Цвѣтами устланъ жизни путь!"
   Печаль же Радости сказала
   Съ усмѣшкой грустною въ отвѣтъ:
   "Когда бы я здѣсь не блуждала,
   Тебя не зналъ бы гордый свѣтъ!" (стр. 173)
   
   Въ заключеніе характеристики сибирскаго поэта считаемъ долгомъ сказать, что иногда, къ счастію, очень рѣдко, покидаетъ онъ свой уѣздно-идиллическій міръ для выраженія такихъ идей, которыя рѣшительно не клеятся съ поэзіей альбомовъ и школьныхъ тетрадокъ. Мы разумѣемъ здѣсь идеи общественныя. Прискорбно видѣть, что нашъ кроткій, милый идиллистъ настроиваетъ иногда свою лиру на такіе тоны, которые рѣшительно не идутъ къ его нѣжному голосу. Такъ, въ одно неблагополучное утро, Богъ знаетъ подъ какимъ вліяніемъ, пустился онъ въ преотчаянное grandioso и произвелъ мелодію "Гробница Наполеона", оканчивающуюся вотъ какими словами (стр. 144):
   
   Итакъ, сбылись его желанья;
   И послѣ душнаго изгнанья
   Странѣ родной онъ возвращенъ
   И за тяжелыя страданья
   Любовью новой награжденъ.
   Парижъ имъ снова очарованъ,
   Забывшись ждетъ: вотъ встанетъ онъ,
   Вотъ будетъ снова коронованъ,
   И на враговъ пойдетъ Наполеонъ!
   
   Въ нѣсколькихъ мелодіяхъ сибирскій поэтъ упоминаетъ о монголахъ, какъ о народѣ, имѣвшемъ будто бы свою славную исторію. Есть у него, между прочимъ, мелодія "Монголу" (стр. 15--16), изъ которой нельзя не заключить, что за Уральскимъ хребтомъ еще смотрятъ на разбойническіе набѣги дикихъ ордъ, какъ на блистательные историческіе подвиги. Въ этой мелодіи поэтъ обращаетъ къ монголу рѣчь слѣдующаго содержанія:
   
   Ты позабылъ твои набѣги
   Въ тиши ночной на станъ врага,
   Ты утонулъ въ ничтожной нѣгѣ,
   И честь тебѣ не дорога;
   И мышцы крѣпкія ослабли.
   Труслива стала голова,
   Рука забыла взмахи сабли,
   И съ лука спала тетива....
   
   Рѣшительно совѣтуемъ автору не выходить изъ той сферы поэзіи, въ которой онъ такъ силенъ; повторяемъ въ то же время, что въ альбомныхъ стишкахъ и въ стихотворныхъ упражненіяхъ на ученическія темы едва ли кто посмѣетъ съ нимъ состязаться.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru