Майков Валериан Николаевич
Курс теории словесности. Михаила Чистякова. Две части. Издание Кораблева и Сирякова. Санктпетербург. 1847

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Вал. Н. Майковъ.

КРИТИЧЕСКІЕ ОПЫТЫ
(1845--1847).

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографа И. А. Лебедева, Невскій проспектъ, д. No 8.
1889.

   

Курсъ теоріи словесности. Михаила Чистякова. Двѣ части. Изданіе Кораблева и Сирякова. Санктпетербургъ. 1847.

   Словесность, какъ наука, до сихъ поръ еще находится въ жалкомъ положеніи. Между тѣмъ какъ всѣ другія науки, утвержденныя на извѣстныхъ основаніяхъ, заботятся о томъ, чтобы постепенно наполнять истиннымъ содержаніемъ опредѣленныя имъ сферы, одна словесность должна еще отыскивать свои основанія, измѣрять свою сферу, пріобрѣтать свое содержаніе. Разверните любой курсъ словесности: что вы тамъ встрѣтите? Нѣсколько заимствованій изъ логики, нѣсколько свѣдѣній психологическихъ и нѣсколько страницъ, собственно принадлежащихъ словесности, хотя законность этого собственнаго владѣнія можетъ быть оспариваема, какъ сомнительная Отъ чего же мы не видимъ подобнаго въ другихъ отрасляхъ знанія? Развѣ логика не общая принадлежность наукъ и состоитъ на откупу у словесности? Развѣ психологія вертится около нея, какъ ея неизмѣнный спутникъ? Геометрія и алгебра необходимо требуютъ знанія ариѳметики,-- однакожь ариѳметика не входитъ въ курсы геометріи и алгебры, какъ часть ихъ содержанія. Статистика тѣсно связана съ исторіей и географіей,-- однакожь послѣднія двѣ науки излагаются и преподаются сами по себѣ, не приживаясь, въ видѣ особенныхъ главъ, къ статистикѣ. Причина такого соединенія разнородныхъ предметовъ заключается единственно въ томъ, что словесность не знаетъ еще опредѣлительно своего дѣла и за неимѣніемъ собственнаго капитала пользуется чужимъ, на основаніи берегового права.
   Критика словесныхъ произведеній служитъ вторымъ доказательствомъ шаткаго состоянія словесности. Что такое критика вообще? Приложеніе правилъ науки или искусства къ произведенію этой науки или этого искусства. Что такое критика литературная? Приложеніе теоріи литературы къ произведенію литературному. Но у насъ приложеніе чрезвычайно различно -- не по различію воззрѣній на одинъ и тотъ же предметъ, различію, возможному при всей опредѣлительности научнаго содержанія, а по незнанію, гдѣ и въ чемъ это содержаніе. Большая часть аристарховъ или требуютъ больше надлежащаго, или не требуютъ всего надлежащаго. И какъ имъ требовать? У нихъ нѣтъ истинной критической мѣрки; они ощупью отыскиваютъ достоинства и недостатки словесныхъ произведеній, не давъ себѣ отчета, въ чемъ должны заключаться эти достоинства, и что, слѣдовательно, должно называть недостаткомъ.
   Въ послѣднее время начитанные и опытные преподаватели словесности пришли къ тому заключенію, что занятія ихъ должны ограничиваться двумя предметами: обученіемъ языку (сюда входятъ грамматика, ономатика и техника, то-есть, умѣнье владѣть языкомъ) и изложеніемъ исторіи литературы. Строгая же система того, что мы называемъ теоріей краснорѣчія и теоріей поэзіи, не возможна да и безполезна для учащихся безъ знакомства съ матеріалами, которые доставляетъ чтеніе литературныхъ произведеній. Теорія краснорѣчія и теорія поэзіи должны быть выводомъ исторіи литературы, изложенной не критически, а въ порядкѣ хронологическомъ. Отъ этого у нѣмцевъ, страстныхъ охотниковъ систематизировать, писать учебныя руководства, мало руководствъ для теоріи произведеній, относящихся къ краснорѣчію или къ поэзіи. Отъ этого же въ гимназіяхъ нѣмецкихъ учителя словесности не предлагаютъ систематическаго изложенія піитики или прозаики, но читаютъ съ учениками Гомера, Шекспира, Шиллера и при разборѣ читаннаго объясняютъ теорію эпоса, драмы, лирической поэзіи. Это самый полезный и самый естественный ходъ занятій: другого быть не должно. Г. Чистяковъ думаетъ точно также. Вотъ его слова, на стр. 90--91 І-й части: "Безъ исторіи теорія не возможна, потому что исторія представляетъ предметы для наблюденія и соображенія -- явленія, дѣйствія, первые матеріалы мысли; безъ теоріи исторія будетъ знаніемъ поверхностнымъ, мелочнымъ, бездушнымъ, потому что не будетъ вести ни къ чему. Слѣдовательно, только въ соединеніи свѣдѣній историческихъ съ теоретическими состоитъ то знаніе, котораго ищетъ умъ нашъ, знаніе полное, живое, потому что только тогда оно есть отраженіе дѣйствительности". Мнѣніе совершенно справедливое. Однакожь. какимъ образомъ это мнѣніе прилагается къ дѣлу? Въ книгѣ того же автора, который такъ справедливо мыслитъ, есть теорія, и нѣтъ исторіи. Откуда же извлечена его теорія, или лучше, какую пользу извлекутъ ученики изъ его теоріи, съ которою знакомятся не чрезъ исторію? Пусть желающій узнать теорію словесности прочтетъ эту умную книгу: онъ все-таки не узнаетъ словесности. У насъ до сихъ поръ господствуетъ теорія краснорѣчія и піитика отвлеченныя, которыя излагаютъ ученіе о свойствахъ краснорѣчія и поэзіи вообще, о родахъ того и другого, объ ораторѣ и поэтѣ. Но ученія историческаго, которое показало бы, какъ основныя начала краснорѣчія и поэзіи въ теченіе столѣтій у различныхъ народовъ различно проявлялись, и въ какомъ видѣ существуютъ они теперь въ современной литературѣ,-- такого ученія у насъ нѣтъ, между тѣмъ какъ оно-то и есть главное дѣло, между тѣмъ какъ абстрактная піитика, абстрактная прозаика изъ него-то и должны выходить, между тѣмъ какъ въ этомъ послѣдовательномъ развитіи словесныхъ произведеній и заключается истинный интересъ науки, между тѣмъ какъ это движеніе родовъ и видовъ краснорѣчія и поэзіи и составляетъ, по нашему глубокому убѣжденію, настоящую теорію того и другого...
   Будемъ же говорить не о томъ, чему бы слѣдовало быть, а о томъ, что есть. Отвлеченные или абстрактные наши курсы словесности можно раздѣлить на три рода: чисто схоластическіе, съ философскимъ воззрѣніемъ на предметъ и срединные, стоящіе между первыми и вторыми въ какомъ-то умилительномъ недоумѣніи. Родоначальница и чистѣйшая представительница чисто-схоластическаго изложенія реторики (разумѣя подъ нею стилистику и теорію краснорѣчія) и піитики есть книга Кошанскаго. Междоумочные или срединные курсы словесности, принадлежа по духу и сердцу схоластикѣ, хотятъ однакожь прикрыть себя новенькими взглядами, которые пристали имъ также, какъ павлиньи перья пристали извѣстной птицѣ. Современники прошлаго съ ногъ до головы, они мечтаютъ сдѣлаться современниками настоящаго движенія идей, точь въ точь безиласые и беззубые старички, воображающіе себя кудрявыми юношами. Но старость измѣняетъ имъ на каждомъ шагу: они хотятъ затянуть модную пѣсню и дребезжащимъ, разбитымъ голосомъ поютъ: "Всѣхъ цвѣточковъ болѣ"; заговорятъ о Пушкинѣ и кончатъ вздохомъ о Херасковѣ, начнутъ за здравіе, а сведутъ за упокой. Къ такимъ курсамъ принадлежатъ учебники гг. Греча, Георгіевскаго и Плаксина. Курсовъ третьяго разряда, то-есть, съ философскимъ изложеніемъ предмета, мы знаемъ только два: И. Давыдова и г. Чистякова. Первый, по содержанію и объему своему и формѣ изложенія, назначенъ для университетскихъ лекцій; послѣдній болѣе пригоденъ для гимназій. Само собою разумѣется, что ихъ не слѣдуетъ смѣшивать съ первыми двумя отдѣлами, къ которымъ они состоятъ въ отношеніи противоположности. О курсѣ г. Давыдова мы уже говорили нѣсколько разъ въ нашемъ журналѣ, отдавая ему должное: теперь обращаемся къ курсу г. Чистякова.
   Г. Чистяковъ извѣстенъ переводомъ "Эстетики" Бахмана и "Очеркомъ теоріи изящной словесности", въ которомъ умно и опредѣлительно изложены законы изящнаго вообще и законы изящнаго въ поэзіи. Новый его трудъ принадлежитъ къ числу дѣльныхъ и умныхъ. Въ авторѣ виденъ человѣкъ мыслящій, который всѣ явленія словесныя подводитъ подъ законы, который ни одного слова не говоритъ безъ достаточнаго основанія и который, при изяществѣ ученаго изложенія, умѣетъ быть математически точнымъ и вѣрнымъ своему взгляду. Его книгой должны воспользоваться гг. преподаватели для своихъ уроковъ въ гимназіяхъ и другихъ учебныхъ заведеніяхъ. Другого, лучшаго руководства для этой цѣли нѣтъ. Первую часть "Курса" можно назвать вступительною, предварительною. Въ ней содержатся три отдѣла: свѣдѣнія психологическія, свѣдѣнія логическія и краткое изложеніе эстетики. Допущеніе въ теорію словесности свѣдѣній двухъ первыхъ родовъ объясняется и оправдывается тѣмъ, что психологія не проходится у насъ особенно, а логика проходится иногда очень поверхностно. Понятія эстетическія суть не что иное, какъ прежде изданный "Очеркъ теоріи изящной словесности", о которомъ мы упоминали. Вторая часть, или собственно наука о словесности, раздѣляется также на три отдѣла: въ первомъ изложена теорія изящной рѣчи (стилистика или, какъ ее называютъ еще нѣкоторые, реторика); во второмъ -- теорія краснорѣчія, въ третьемъ -- теорія поэзіи.
   Но чѣмъ умнѣе книга, тѣмъ большаго хочется отъ нея требовать, и каждое не исполненное требованіе становится въ такой книгѣ и у такого автора недостаткомъ. Главный недостатокъ "Курса словесности", какъ мы уже видѣли, состоитъ въ томъ, что онъ принадлежитъ къ числу абстрактныхъ или отвлеченныхъ, а не историческихъ. Но и какъ отвлеченный, онъ слишкомъ сжатъ теорія не развита съ надлежащею подробностью: вотъ второй недостатокъ, наиболѣе ощутительный въ послѣднихъ двухъ отдѣлахъ второй части, въ изложеніи теоріи краснорѣчія и теоріи поэзіи Хотя и на нѣмецкомъ языкѣ нѣтъ удовлетворительныхъ курсовъ прозаики и піитики, по авторъ долженъ былъ бы воспользоваться различными монографіями, которыхъ выходитъ въ Германіи такъ много, и которыя такъ подробно развиваютъ теорію и исторію каждаго поэтическаго рода и каждаго рода краснорѣчія. Анализъ драмъ Шекспира далъ бы ему прекрасные матеріалы для драмы; разборъ многихъ эпическихъ произведеній (напримѣръ, разборъ "Германа и Доротеи" Гёте, въ сочиненіяхъ В. Гумбольдта) сдѣлалъ бы то же самое для поэзіи эпической. Въ нѣмецкихъ альманахахъ, каждый годъ являющихся въ значительномъ количествѣ, легко найдти историческое изложеніе элегіи, оды и другихъ стихотвореній лирическихъ, а отсюда, то-есть, изъ показанія историческаго хода, легко бы можно было вывести и теорію. Впрочемъ, пересматривая цитаты книги, мы увидѣли, что авторъ почему-то не благоволитъ къ нѣмецкимъ ученымъ и чаще обращается къ французамъ, плохимъ филологамъ и плохимъ эстетикамъ. Даже при изложеніи законовъ языка, предметѣ, наиболѣе обработанномъ германскими учеными, есть ссылки на Шатобріана, Мальтбрепа, потомъ на Эдвардса, Блера, Врангеля, и нѣтъ ни Беккера, ни Гумбольдта, ни Гримма. Говоря объ аллегоріи, авторъ свидѣтельствуется Лемьеромъ и Вольнеемъ, а въ общихъ замѣчаніяхъ о переносныхъ выраженіяхъ указываетъ на Дюмарсе. Психологію и логику, науки по преимуществу германскія, авторъ тоже отдалъ французамъ и частью англичанамъ -- Бюффону, Дюгальду-Стуарту, Фредерику Кювье, Араго, Гарнье, Сегюру, Вимону, Рейду, Аддиссону, Монтаню, Дежерандо и проч., и проч. Въ этомъ полагаемъ мы третій недостатокъ. Наконецъ, если ужь пошла рѣчь о недостаткахъ, мы недовольны (въ одномъ только отношеніи) самимъ выраженіемъ автора. Конечно, рѣчь его не только хороша, но и изящна; однакожь, это изящество не совсѣмъ умѣстно въ учебной книгѣ, въ трудѣ дидактическомъ: оно отвлекаетъ вниманіе отъ главнаго дѣла, отъ мысли и волей или неволей принуждаетъ автора дать лишнее мѣсто словамъ.
   Вообще же, книга г. Чистякова принадлежитъ къ числу весьма пріятныхъ и полезныхъ явленій въ русской учебной литературѣ. Желательно было бы, чтобъ авторъ къ этимъ двумъ частямъ своего труда присоединилъ поскорѣе третью, именно исторію русской литературы.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru