Майков Валериан Николаевич
Шутка. История, в роде комедии. П. Н. Меншикова. Санктпетербург. 1847

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Вал. Н. Майковъ.

КРИТИЧЕСКІЕ ОПЫТЫ
(1845--1847).

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографа И. А. Лебедева, Невскій проспектъ, д. No 8.
1889.

   

Шутка. Исторія, въ родѣ комедіи. П. Н. Меншикова. Санктпетербургъ. 1847.

   Если вы -- человѣкъ съ талантомъ какимъ бы то ни было, я догадываюсь, что для васъ труднѣе всего на свѣтѣ. Я знаю одного молодого человѣка съ необыкновенною способностью подмѣтить тонкую черту нравовъ, живо разсказать характеристическій анекдотъ, нарисовать легкую юмористическую сцену... Какъ вы думаете, на что употребляетъ онъ эти способности? На сочиненіе огромнаго романа съ грандіозною идеей, съ колоссальными характерами, съ патетическими положеніями. Что жь изъ этого выходитъ? Выходитъ романъ самый плачевный: идея скомпрометирована, характеры кукольны, вмѣсто паѳоса -- мелодраматическій задоръ. Объ этомъ романѣ никто не говоритъ безъ смѣху, и авторъ его поверстанъ бездарнымъ писакой. А надо замѣтить, что первымъ его литературнымъ онытомъ была небольшая, но очень мило разсказанная повѣсть: въ ней все было свѣжо, естественно, свободно; ее прочли всѣ съ большимъ удовольствіемъ и автора значительно похвалили, хотя никому и въ голову не приходило утверждать, что онъ -- огромный талантъ. Однакожь, не прошло двухъ недѣль по напечатаніи повѣсти,-- праздный ли пріятель забѣжалъ къ нувеллисту, или самъ онъ дошелъ до какихъ-то новыхъ заключеній о самомъ себѣ, только молодой человѣкъ совершенно перемѣнился. На похвалы напечатанному разсказцу онъ отвѣчалъ уже презрительною улыбкой, говорилъ, что это такъ, шалость, капризъ, шутка, что, по настоящему, не стоило для такихъ пустяковъ и за перо браться; прибавлялъ къ этому, что муки творчества -- самыя страшныя муки, что въ головѣ его зарождается планъ огромнаго творенія, который онъ, пожалуй, отчасти готовъ и сообщить хорошему человѣку, чтобы облегчить свой пылающій мозгъ. Это огромное твореніе и есть тотъ злополучный романъ, о которомъ мы упомянули.
   Есть у васъ еще писатель съ дарованіемъ и съ рѣдкимъ трудолюбіемъ; онъ написалъ нѣсколько десятковъ томовъ, но врядъ ли изъ этого множества произведеній во всѣхъ родахъ выберете вы пять, шесть талантливыхъ разсказовъ да десятокъ живыхъ драматическихъ сценъ. Литературная репутація этого труженика очень сомнительна; если же еще и держится она кое-какъ, такъ развѣ только потому, что трудно публикѣ рѣшиться назвать бездарнымъ писателя, который безпрестанно подчуетъ ее сегодня романомъ, завтра драмой, послѣ завтра нувеллой и тотчасъ вслѣдъ затѣмъ критикой, фельетономъ, письмами и проч., и проч. Но все это -- при мѣры, а дѣло дошло до того, что трудно становится найдти талантливаго писателя, который держался бы въ предѣлахъ своего таланта и не былъ бы жертвой литературнаго чинолюбія. Это болѣзнь очень любопытная и мало изслѣдованная. Главный признакъ ея -- отчаянное стремленіе къ колоссальнымъ твореніямъ. Одержимый этимъ недугомъ, писатель исполняется страшнымъ пре зрѣніемъ къ тому роду литературы, для котораго созданъ, если только этотъ родъ не причисленъ по реторическимъ и топическимъ преданіямъ къ произведеніямъ перваго класса. "Писать -- такъ писать что-нибудь грандіозное, монументальное", восклицаетъ бѣдный больной; водевилистъ принимается за трагедію, разсказчикъ легкихъ повѣстей -- за многотомный романъ, лирическій поэтъ -- за эпопею на тему "Міръ", или "Человѣкъ", или "Общество", и всѣ они надрываютъ свои таланты и талантики, не понимая, что взя лись не за свое дѣло. Зрѣлище этихъ потугъ такъ несносно, что очень часто писатель и съ небольшимъ дарованіемъ можетъ имѣть большой успѣхъ, если произведенія его не отзываются никакими неумѣстными претензіями, если онъ нисколько не насилуетъ своего таланта и пишетъ единственно по внушенію своей натуры. Г. Меншиковъ, авторъ "Шутки", принадлежитъ именно къ числу такихъ пріятныхъ писателей. Талантъ его не изумляетъ огромностью, идеи его обращаются въ довольно тѣсномъ кругу явленій, изображенія его не отличаются могуществомъ анализа, особенно не достаетъ у него патетическаго движенія въ сценахъ, и за всѣмъ тѣмъ, всѣ произведенія его читаются съ большимъ удовольствіемъ. Отчего же это? Оттого, что онъ, какъ кажется, никогда ничего не думалъ о своемъ талантѣ или, по крайней мѣрѣ, не увлекался нелѣпымъ стремленіемъ создать что-нибудь такое, что можетъ быть создано талантомъ огромнаго размѣра. Смѣшно думать, что самоизученіе можетъ довести человѣка до нормальнаго употребленія своихъ силъ: можно прекрасно анализировать другихъ, но анализъ самого себя вѣчно будетъ отзываться или крайностью самоуничиженія, или крайностью самообожанія. Я думаю, что философъ сострилъ и насмѣялся надъ школьниками, предложивъ имъ познавать самихъ себя". Мнѣ кажется, что размышленія-то о самомъ себѣ и губятъ человѣка, особенно такого, который имѣетъ возможность создать себѣ репутацію своею дѣятельностью. Попробуй-ка онъ не думать ничего о своемъ дарованіи и творить такъ наивно, какъ паукъ плететъ паутину, дѣло пойдетъ прекрасно. Примѣръ -- опять-таки г. Меншиковъ со своими драматическими разсказами. Мы сказали, что онъ не обладаетъ огромнымъ талантомъ. Такъ! Да за то онъ и не берется за грандіозныя темы. Идеи его не поражаютъ обширностью. Такъ! Да вѣдь и тотъ уголокъ дѣйствительности, въ который онъ до сихъ поръ заглядывалъ, куда какъ не обширенъ. Изображенія его не изумляютъ могуществомъ анализа. И это правда! Однакожь, и явленія, которыя онъ воспроизводитъ, такъ просты, такъ несложны, что двѣ, три черты ловкаго карандаша передаютъ ихъ удовлетворительно. Наконецъ, въ сценахъ его нѣтъ паѳоса! Справедливо! Да за то онъ и не пускается въ патетическія положенія, онъ даже уклоняется отъ нихъ съ ловкостью, напоминающею самообладаніе автора "Кто виноватъ". Однимъ словомъ, не обладая талантомъ первой величины, г. Меншиковъ выдерживаетъ строгую критику несравненно легче большей части талантливыхъ писателей, занятыхъ пристальнымъ изученіемъ собственныхъ достоинствъ.
   Первое произведеніе г. Меншикова явилось семь лѣтъ тому назадъ въ "Пантеонѣ русскаго и всѣхъ европейскихъ театровъ" 1840 года, подъ заглавіемъ: "Торжество добродѣтели, драматическая фантазія". Дѣйствующія лица этой "фантазіи" -- князь, княгиня, начальникъ канцеляріи, секретарь, чиновникъ для особыхъ порученій, дежурный чиновникъ, экзекуторъ, камердинеръ князя, лакей и просители. Изъ самаго заглавія уже видно, что авторъ имѣлъ въ виду "шутку" и писалъ свою фантазію безъ всякихъ претензій на литературную славу. Но талантъ взялъ свое: "Торжество добродѣтели" -- вещь очень хорошая, живая и, главное, нисколько не карикатурная. Должностныя лица удивительно типичны и разнообразны: экзекуторъ нисколько не походитъ на начальника канцеляріи, а этого никакъ не смѣшаете съ секретаремъ; даже камердинеръ рѣзко отличается отъ лакея. Этотъ камердинеръ-замѣчательный типъ, въ первый разъ выведенный на сцену: о немъ много могъ бы наговорить человѣкъ, любящій разсуждать. Приведемъ здѣсь отрывокъ изъ разговора его съ экзекуторомъ:
   

Камердинеръ.

   Да что это у васъ за страсть такая съ гусятамъ?
   

Экзекуторъ.

   Признаюсь, люблю я какъ-то эту птицу; да и пріятно что-нибудь свое имѣть. Пожалуй, говорятъ, что я кормлю ихъ казеннымъ овсомъ. Стоило бы изъ этого портить свою репутацію? Неужели у меня нѣтъ столько амбиціи, чтобы купить гусямъ корму на двадцать копѣекъ. Всякій знаетъ, много ли гусямъ надобно. Что они ѣдятъ? Соръ. Ходятъ себѣ по двору да подбираютъ какія-нибудь крупинки; а кому они помѣшали?.. (Нюхаетъ табакъ).
   

Камердинеръ.

   Позвольте?.. У васъ вѣдь не французскій табакъ?
   

Экзекуторъ.

   Терпѣть не могу ничего французскаго! Я даже не говорю по французски; ей-ей, не говорю! А вѣдь могъ бы учиться, кабы хотѣлъ, безъ шутокъ: да подумалъ, что же толку: если случится надобность говорить съ французомъ, такъ эдакъ точно также можетъ придется и съ нѣмцемъ, съ испанцемъ, съ африканцемъ; но нельзя же выучиться всему: и по испански, и по африкански. Да притомъ я никого не задираю; а если кому угодно будетъ ко мнѣ адресоваться, такъ не прогнѣвайся, батюшка, вѣдь ты къ намъ пріѣхалъ. Я еще и не знаю, мусье, кто ты таковъ, чтобы мнѣ для всякаго учиться. Можетъ, ты парикмахеръ какой-нибудь, а я не твой братъ.
   

Камердинеръ.

   Оно такъ, да, видите ли, нынче молодому человѣку неловко не говорить по французски. Теперь все пошли ученые. Я своего сынишку тоже хочу отдать куда-нибудь. Скажите, хорошо ли учатъ тамъ, гдѣ ваши сыновья, двое, кажется?
   

Экзекуторъ.

   Хо-ро-шо. Одного-то я хочу взять скоро.
   

Камердинеръ.

   Что такъ? Великъ развѣ?
   

Экзекуторъ.

   Не то великъ: четырнадцать лѣтъ. Не профессоромъ же быть однако, а дома балуется. Я вѣдь самъ не больше его зналъ, когда вышелъ изъ школы; а чѣмъ же онъ лучше меня? Пускай-ко, добро, служить, чѣмъ повѣсничать да въ бабки играть.
   

Камердинеръ.

   По моему, раненько: могъ бы еще поучиться.
   

Экзекуторъ.

   Чему еще учиться? По трактирамъ ходить? Этому не долго выучиться, если будетъ безъ дѣла шататься.
   

Камердинеръ.

   Ну, а другого сына вы также скоро возьмете?
   

Экзекуторъ.

   Еще посмотрю; онъ такой философъ: мягкаго хлѣба не ѣстъ.
   Нельзя не вспомнить также безъ особеннаго умиленія разговоръ въ пріемной между начальникомъ канцеляріи, чиновникомъ особыхъ порученій и экзекуторомъ. Вотъ онъ:
   

Начальникъ канцеляріи (чиновнику).

   Сколько сегодня народу! Я боюсь, опять задержатъ князя.
   

Чиновникъ.

   А вы вѣрно съ докладомъ?
   

Начальникъ канцелярій.

   Какъ же! Всякій день! Вѣдь вы знаете, сколько поступаетъ бумагъ.
   

Чиновникъ.

   Скажите, когда вы успѣваете ѣздить на дачу?
   

Начальникъ канцеляріи.

   Что вы! Какъ на дачу! Я ѣзжу туда только по воскресеньямъ. Когда тутъ!
   

Чиновникъ.

   Цсс! Такъ вы не видитесь съ домашними своими на недѣлѣ?
   

Начальникъ канцеляріи.

   Что же дѣлать! Если бы была возможность...
   

Чиновникъ.

   За то ужь, я воображаю, какъ вы пріятно проводите воскресенье.
   

Начальникъ канцеляріи.

   Да, конечно; все-таки не обойдется, чтобы не взять домой. (Показываетъ на бумаги). Дѣла текутъ.
   

Чиновникъ.

   У васъ прекрасная дача на Невѣ. Вы купаетесь?
   

Начальникъ канцеляріи.

   Досугъ ли купаться? Поминутно курьеры. Только и дѣла -- купайся въ чернилахъ. Я не хожу никуда дальше своего саду.
   

Камердинеръ.

   Пожалуйте къ князю.
   

Начальникъ канцеляріи (обращаясь къ чиновнику).

   Видите ли, если бъ я теперь купался! (Уходитъ въ кабинетъ).
   

Экзекуторъ.

   Вотъ какъ у насъ! Извольте тутъ купаться!
   

Чиновникъ.

   Дѣлецъ Никаноръ Петровичъ!
   

Экзекуторъ.

   Да будешь дѣлецъ, какъ иногда входящихъ бумагъ поступитъ... эдакъ... ужасно много. Третьяго дня я нечаянно пришелъ въ канцелярію, въ кабинетъ къ Никанору Петровичу: онъ сидитъ за бумагами, и что жь бы вы думали, дѣлаетъ? Спитъ.
   

Чиновникъ.

   Какъ спитъ?
   

Экзекуторъ.

   Да надо же когда уснуть человѣку.
   

Чиновникъ.

   Что жь онъ ночью дѣлаетъ?
   

Экзекуторъ.

   Что дѣлалъ-съ? Ужь, конечно, не спалъ. Иногда случается, что онъ, бѣдный, по три дня въ канцеляріи не бываетъ: столько дѣла накопится, что некогда ходить и въ канцелярію!
   
   Одинъ только характеръ княгини кажется вамъ нѣсколько утрированнымъ. Конечно, вмѣшательство женъ въ служебныя дѣла мужей -- явленіе очень нерѣдкое и имѣющее свою комическую сторону; но зачѣмъ было изображать жену начальника такимъ искуснымъ дѣльцомъ, какъ сдѣлалъ это г. Меншиковъ?
   Въ томъ же году и въ томъ же журналѣ явились "Благородные люди, комедія въ двухъ дѣйствіяхъ". Мелкіе чиновники въ домашнемъ быту изображены въ ней превосходно и ужь рѣши тельно безъ малѣйшаго преувеличенія. Совѣтуемъ прочитать ее всю: вѣроятно, немногимъ удалось это сдѣлать, потому что "Пантеонъ русскаго и всѣхъ европейскихъ театровъ" не пользовался большимъ расходомъ. Слабѣе прочихъ кажется намъ "Богатая невѣста", драматическій разсказъ, помѣщенный въ XL-мъ томѣ "Отечественныхъ Записокъ", 1845 года. Сцены въ этомъ разсказѣ, по обыкновенію, очень живы и натуральны, но есть что-то водевильное и анекдотическое въ развязкѣ, что-то напоминающее провинціальную фразу: это -- цѣлая комедія, сочинять не надо".
   Наконецъ, г. Меншиковъ, пишущій вообще очень мало и оттого мало извѣстный публикѣ, напечаталъ въ прошломъ нумеръ "Современника" "Шутку, исторію въ родѣ комедіи"; нѣсколько экземпляровъ этого разсказа отпечатаны отдѣльно и поступили въ продажу.
   Читатели замѣтили, что содержаніе "Шутки" гораздо серьезнѣе содержанія трехъ предыдущихъ произведеній. Намъ нѣтъ нужды его разсказывать, и мы коснемся только главныхъ положеній и характеровъ, чтобъ яснѣе опредѣлить идею комедіи. Здѣсь выведенъ на сцену тотъ никѣмъ не замѣчаемый и замаскированный развратъ, до котораго можетъ довести и почти всегда доводитъ женщинъ воспитаніе, приноровленное ни болѣе, ни менѣе, какъ къ "составленію выгодной партіи". Поразительно вѣрны эти безнравственныя, неопрятныя, праздныя сплетницы, дѣвицы, принявшія въ плоть и въ кровь чудныя "правила" своей маменьки, по которымъ прекрасно все, что ведетъ къ выгодной партіи, и отвратительно все. на что не польстится хорошій женихъ! "Маменька", говоритъ дѣвица Софья,-- "да мнѣ надобно наволочекъ сшить: всѣ въ дырахъ". "Тебѣ все и приспичитъ вдругъ. Кто видитъ твои наволочки, что онѣ въ дырахъ?" возражаетъ госпожа Мордовская, и дочка соглашается съ ея доводомъ. Но когда возникаетъ вопросъ о пріобрѣтеніи новаго салопа, тутъ, въ свою очередь, маменька терпитъ пораженіе:
   

Софья.

   Маменька, мнѣ надобно салопъ новый.
   

Мордовская.

   Да чѣмъ же у тебя не салопъ? Прошлаго года сдѣланъ.
   

Софья.

   Да кто ужь носитъ эдакіе. Иногда кавалеры прислужатся подать, а я просвирней такой. Что объ насъ подумаютъ!
   

Мордовская.

   Завтра вотъ я поѣду въ городъ, такъ у голландцевъ посмотримъ.
   
   Надо согласиться -- ради собственныхъ своихъ "правилъ". Да и что за важность? Правда, что денегъ едва хватаетъ на домашніе расходы -- на столъ, на бѣлье, на прислугу, на лошадей, да все-таки можно какъ-нибудь вывернуться: поѣдятъ какой-нибудь дряни или напросятся обѣдать къ знакомымъ, гдѣ кстати еще, пожалуй, подвернется "хорошій человѣкъ" изъ холостыхъ; бѣлье давно признано излишнею роскошью, потому что женихи его не видятъ; слуги и лошади просто поголодаютъ: это -- народъ терпѣливый и удивительно живучій! Притомъ, опытность чему не научитъ? Вотъ у форейтора изорвался одинъ сапогъ, такъ изорвался, что нельзя починить; госпожа Мордовская и тутъ нашлась: "Пускай покуда носитъ худой на ту ногу, которую не видать за лошадью".
   Кромѣ ловли жениховъ, у дѣвицъ Мордовскихъ есть еще одно занятіе, одинъ задушевный трудъ -- изготовленіе всякаго рода сплетень и пусканіе ихъ въ ходъ. Такъ, въ одно прекрасное утро, пришла имъ въ голову счастливая мысль -- увѣрить одного довольно почтеннаго человѣка, что въ него влюблена дѣвушка, взятая госпожею Мордовскою на воспитаніе, разумѣется, еще во время процвѣтанія и обращенная мало по малу въ горничную; иногда только сажаютъ ее съ господами за столъ. Дашу тоже увѣрили, что господинъ Захаровъ въ нее влюбленъ. Сплетня возымѣла теченіе, утро дѣвицъ наполнено, а г. Меншиковъ, съ своей стороны, не упустилъ случая очень художественно очеркнуть лица Захарова и Даши. Захаровъ особенно намъ нравится. Онъ -- человѣкъ и богатый, и не безъ чиновъ, и не глупый; но вмѣстѣ съ тѣмъ -- есть такія натуры!-- вѣчно ему кажется, что онъ плоховатъ, хуже другихъ, ни въ чемъ не успѣетъ, даже не успѣетъ ни на комъ жениться... Онъ безъ памяти обрадовался, что Даша согласна выйдти за него замужъ. Лицо вѣрное! Что же касается до Даши, мы останавливаемся на этомъ лицѣ, какъ на одномъ изъ созданій, доказывающихъ въ авторѣ замѣчательный тактъ художественной не тины. Сиротка, живущая въ чужомъ домѣ, да еще у такихъ людей, какъ г.сложа Мордовская съ дочками! Какое искушеніе для писателя. выводящаго на сцену такое лицо, воспользоваться трогательнымъ положеніемъ и устроить цѣлый рядъ эфектныхъ мелодраматическихъ сценъ! И не трудно! Стоитъ только вмѣсто обыкновенной дѣвушки вывести на сцену натуру исключительную -- глубокую, страстную, развитую тѣми же самыми обстоятельствами, которыя на другихъ дѣйствуютъ безобразно, или, если хотите соблюсти больше правдоподобія, пусть будетъ упомянуто мимоходомъ, что обстоятельства расположились для нея прекрасно, что у нея былъ какой-нибудь добрый геній въ затасканномъ фракѣ стараго учителя "россійской словесности", который полюбилъ ее изъ со страданія и за любовь къ наукамъ и поэзіи, или въ юбкѣ какой-нибудь "благодѣтельницы бѣдныхъ и сиротъ", которая, ужь нечего объяснять какимъ образомъ, умѣла развить въ ней способности и довести ее до эксцентрическаго совершенства; пусть всю эту исторію героиня разскажетъ въ трогательномъ монологѣ, составленномъ изъ отборныхъ фразъ, и право, эфектъ былъ бы поразительный. Я не разъ встрѣчался въ русской литературѣ съ такими исключительными сиротками и помню, что всѣ онѣ ужасно дѣйствовали на дѣвицъ, проводящихъ время въ сплетняхъ, и на дамъ, колотящихъ съ утра до вечера горничныхъ дѣвокъ; а вѣдь это -- публика не слишкомъ малочисленная. Г. Меншиковъ не придержался выгоднаго рецепта, и потому его Даша можетъ нравиться только тому, кто ищетъ въ художественномъ созданіи истиннаго и общаго, и рѣшительно не будетъ замѣчена любителями трескотни и эксцентричности. Вотъ какъ она выражается:
   

Даша.

   Былъ у меня, признаться, женихъ, то-есть, сватался черезъ тетеньку,-- только не Сахаровъ совсѣмъ,-- да я не пошла за него. Спрошу ужо Марью Осиповну, откуда она взяла.
   

Захаровъ.

   Отчего жь вы не пошли за того жениха?
   

Даша.

   Да что за неволя такая? Нищихъ умножать! Помощникъ столоначальника какой-то, и кромѣ жалованья, ничего нѣтъ. Надѣялся вѣрно, что здѣсь дадутъ приданое. Да и собой-то, признаться, такой горе-богатырь.
   
   Не эксцентрична послѣдняя фраза, но какъ отзывается она тѣмъ уголкомъ, который отгораживается въ дѣвичьей для воспитанницы, тѣснымъ уголкомъ, съ изразцовою лежанкой, съ пяльцами, съ деревянною кроватью, покрытою не первой бѣлизны одѣяломъ, и съ валяющимся подъ подушкой засаленнымъ томомъ "Дочери купца Жолобова"!
   Вообще "Шутка" кажется намъ лучшимъ произведеніемъ г. Меншикова; это тѣмъ пріятнѣе, что оно же и послѣднее.
   Въ заключеніе, сдѣлаемъ еще одно общее замѣчаніе о драматическихъ разсказахъ г. Меншикова. Мы не безъ намѣренія называемъ этими словами избранный ихъ родъ литературы. Намъ случалось слышать отъ многихъ соболѣзнованіе, что произведеній его нельзя отнести ни къ повѣсти, ни къ драмѣ. Съ этимъ замѣчаніемъ нельзя не согласиться,-- только зачѣмъ же и изъ-за чего соболѣзновать? Время риторическихъ и піитическихъ нормъ невозвратно миновалось; за писателемъ давно уже укрѣплено право выражаться въ какой ему угодно формѣ, лишь бы только она была строго сообразна съ свойствами и размѣрами его таланта. Кто же это доказалъ, что формъ поэзіи именно вотъ столько-то, напримѣръ, десять и ужь никакъ не одиннадцать и не тридцать-четыре? Риторика и піитика -- науки отжившія, осмѣянныя и заплесневѣлыя; а какъ посмотрѣть, такъ сколько еще у насъ предразсудковъ, которыхъ корень ни болѣе, ни менѣе, какъ въ этихъ наукахъ. Примѣръ на лицо: произведенія г. Меншикова не что иное какъ "физіологіи" въ драматической формѣ; чѣмъ же это не родъ, не самостоятельная форма? Другое дѣло, еслибы съ физіологическимъ талантомъ г. Меншиковъ пустился въ писаніе повѣстей и комедій и писалъ бы такъ, чтобы въ каждомъ его произведеніи выражалась его способность исключительно къ физіологическимъ очеркамъ. Ничего не бывало: изъ четырехъ его произведеній только "Благородные люди" названы комедіей. Да, наконецъ, еслибъ онъ назвалъ такимъ образомъ и всѣ свои очерки, смѣшно было бы къ нему привязываться за несвойственное названіе: кто смыслитъ дѣло, тотъ почувствуетъ, что это особенный родъ, и даже придумаетъ ему особенное точное названіе, если найдетъ это нужнымъ. "Борисъ Годуновъ" не трагедія и принадлежитъ къ такому роду, для котораго еще не придумано названія; но развѣ это мѣшаетъ ему быть прекраснымъ произведеніемъ? Смѣшно и жалко, потому что этотъ пассажъ примыкаетъ къ цѣлому ряду глубокихъ заблужденій и выставляетъ исторію распространенія здоровыхъ понятій въ самомъ непривлекательномъ видѣ. Кстати, намъ удалось слышать сужденіе одного любителя о "Запискахъ Охотника", помѣщенныхъ въ 1-мъ и въ 5-мъ нумерахъ "Современника". "Какъ вы находите?" спрашивалъ у него знакомый. "Хорошо", отвѣчалъ онъ,-- "очень хорошо, только что жь это такое? Повѣсть не повѣсть, путешествіе не путешествіе; нѣтъ, ужь нынче все перехитрили!"
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru