Маколей Томас Бабингтон
Беседы Соути

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Январь 1830).
    "Sir Thomas More, or, Colloquies on the Progres, and Prospects of Society". By Robert Southey, Esq. LL. D., Poet Laureate. 2 vols. 8-то. London, 1829.- "Сэр Томас Мор или беседы о прогрессе и будущности общества". Сочинение Роберта Соути, доктора прав, поэта-лауреата.

Т. Б. Маколей

Бесѣды Соути.
(Январь, 1830).
"Sir Thomas More, or, Colloquies on the Progres, and Prospects of Society". By Robert Southey, Esq. LL. D., Poet Laureate. 2 vols. 8-то. London, 1829.-- "Сэръ Томасъ Моръ или бесѣды о прогрессѣ и будущности общества". Сочиненiе Роберта Соути, доктора правъ, поэта-лавреата.

  
   Маколей. Полное собранiе сочиненiй.
   Томъ I. Критическiе и историческiе опыты. 2-е исправленое изданiе.
   Подъ общею редакцiею Н. Тиблена и Г. Думшина
   С.-Петербургъ. Изданiе Книгопродавца--Типографа М. О. Вольфа. 1865
   OCR Бычков М. Н.
  
   Казалось бы почти невозможнымъ для человѣка съ талантомъ и познанiями м-ра Соути написать два тома, которые, при значительномъ объемѣ, какимъ отличаются лежащiя предъ нами книги, были бы совершенно лишены всякой поучительности и занимательности. Тѣмъ не менѣе мы не припомнимъ, чтобы намъ случалось читать съ меньшимъ удовольствiемъ одинаковое число страницъ, написанныхъ человѣкомъ съ дѣйствительными способностями. Съ большимъ сожалѣнiемъ замѣтили мы, съ нѣкотораго времени, странное самообольщенiе, побуждающее поэта-лавреата {Придворный (лавровѣнчанный) поэтъ.} покидать тѣ отрасли литературы, въ которыхъ онъ могъ бы имѣть успѣхъ, и приниматься за поученiе публики въ наукахъ, въ которыхъ ему еще слѣдовало бы заняться азбукой. Въ настоящемъ же случаѣ онъ дошелъ, кажется, до крайности. Предметъ, о которомъ онъ взялся наконецъ разсуждать, требуетъ всѣхъ высшихъ, какъ умственныхъ, такъ и нравственныхъ качествъ философа-политика: ума обширнаго и въ то же время остраго, сердца правдиваго и въ то же время мягкаго. М-ръ Соути прилагаетъ къ своей задачѣ двѣ способности, которыми, какъ намъ кажется, ни одно человѣческое существо не было еще одарено въ такой сильной мѣрѣ: способность вѣрить безъ всякаго основанiя и способность ненавидѣть безъ всякаго повода.
   Дѣйствительно, чрезвычайно странно, чтобы умъ, подобный уму м-ра Соути, умъ во многихъ отношенiяхъ щедро одаренный природою и высоко образованный ученiемъ, умъ, имѣвшiй значительное влiянiе на просвѣщеннѣйшее поколѣнiе просвѣщеннѣйшаго въ мiрѣ народа, -- чтобы такой умъ былъ совершенно лишенъ способности отличать истину отъ лжи. Тѣмъ неменѣе это -- фактъ. Для м-ра Соути государственное управленiе -- одно изъ изящныхъ искусствъ. Онъ судитъ о какой-нибудь теорiи, о государственной мѣрѣ, о религiи или политической партiи, о мирѣ или войнѣ, какъ другiе судятъ о картинѣ или статуѣ, -- по впечатлѣнiю, производимому на воображенiе. Для него цѣпь сближенiй то же, что для другихъ цѣпь умозаключенiй; и его такъ-называемыя убѣжденiя оказываются на дѣлѣ не болѣе какъ его склонностями.
   Извѣстная доля этой характеристики могла бы, пожалуй, быть примѣнена къ болѣе великому человѣку, м-ру Борку. Но м-ръ Боркъ конечно обладалъ умомъ въ высшей степени способнымъ къ изслѣдованiю истины, умомъ, который былъ сильнѣе ума всякаго другаго политическаго дѣятеля или мыслителя XVIII столѣтiя, сильнѣе всего на свѣтѣ, кромѣ его собственной пылкой, необузданной страстности. Поэтому онъ вообще избиралъ ту или другую сторону какъ фанатикъ, а защищалъ ее какъ философъ. Поведенiе его въ самыхъ важныхъ случаяхъ его жизни, напримѣръ во время обвиненiя Гастингса и во время Французской революцiи, проистекало, повидимому, изъ тѣхъ чувствъ и побужденiй, которыя такъ удачно изобразилъ Кольриджъ:
  
   "Stormy pity, and the cherish'd lure
   Of pomp, and proud precipitance of soul." (*)
   (*) "Бурное состраданiе, дорогая приманка блеска и гордая опрометчивость души."
  
   Индостанъ съ его обширными городами, его великолѣпными пагодами, его безчисленными роями смуглаго населенiя, его древними династiями, его пышными церемонiями, возбуждалъ въ многообъемлющемъ, пылкомъ и воспрiимчивомъ умѣ Борка самое живое участiе. Особенности костюма, обычаевъ и законовъ, самая таинственность, прикрывавшая языкъ и происхожденiе индiйскаго народа, плѣняли воображенiе Борка. Держать рѣчь подъ древними сводами Вестминстерской залы, именемъ англiйскаго народа, предъ лицомъ англiйской знати, въ защиту великихъ нацiй и царей, отдѣленныхъ отъ него полъ-мiромъ, казалось ему верхомъ человѣческой славы. Съ другой стороны, не трудно понять, что его враждебное настроенiе противъ Французской революцiи проистекало главнѣйшимъ образомъ отъ той досады, которая овладѣла имъ, когда онъ увидѣлъ, что всѣ старинныя политическiя понятiя его перепутаны, что всѣмъ извѣстныя границы государствъ сглажены, а имена и отличiя, наполнявшiя исторiю въ продолженiе многихъ вѣковъ, разомъ снесены. Онъ испыталъ то, что почувствовалъ бы антикварiй, найдя свой древнiй щитъ отчищеннымъ, или знатокъ живописи, увидѣвъ своего Тицiана подмалеваннымъ. Но какимъ бы путемъ онъ ни приходилъ къ тому или другому убѣжденiю, лишь только оно зарождалось въ немъ, онъ тотчасъ же озабочивался прiисканiемъ для него благовиднаго основанiя. Разумъ его, подобно духу порабощенному волшебникомъ, сохранилъ свое могущество и въ оковахъ очарованiя. Онъ дѣлалъ все, что повелѣвали ему страсти и воображенiе. Но исполнялъ эту обязанность, какъ ни была она трудна, съ неимовѣрною ловкостью и силой. Хотя онъ доходилъ до своихъ убѣжденiй не путемъ аргументовъ, но зато умѣлъ привести въ защиту самаго дикаго мнѣнiя своего аргументы убѣдительнѣе тѣхъ, которыми люди обыкновенно подкрѣпляютъ мнѣнiя, принятыя ими послѣ самаго здраваго обсужденiя. Разумъ, даже въ тѣхъ хорошо организованныхъ головахъ, въ которыхъ онъ занимаетъ первое мѣсто, едвали отличался когда-либо такою силою и такою энергiею, какiя обнаруживаетъ разумъ Борка въ отправленiи низшихъ обязанностей этого царственнаго рабства.
   У м-ра Соути разумъ вовсе не проявляется, ни какъ руководитель, ни какъ послѣдователь, ни въ качествѣ владыки, ни въ качествѣ раба. Онъ, повидимому, не знаетъ, что такое аргументъ. Онъ самъ никогда не употребляетъ аргументовъ. Онъ никогда не заботится отвѣчать на аргументы своихъ противниковъ. Ему никогда не приходило въ голову, что человѣкъ долженъ быть въ состоянiи дать отчетъ въ томъ, какимъ путемъ онъ дошелъ до своихъ убѣжденiй, отчетъ болѣе удовлетворительный, чѣмъ простое показанiе, что ему угодно или что ему прiятно придерживаться того или другаго мнѣнiя. Ему никогда не приходило въ голову, что есть различiе между увѣренiемъ и доказыванiемъ, что молва не всегда доказываетъ фактъ, что одного факта -- даже и доказаннаго -- едвали достаточно для основанiя на немъ теорiи, что два противорѣчащiя положенiя не могутъ быть оба непреложными истинами, что предположенiе впередъ рѣшенiя не ведетъ къ уясненiю вопроса и что на сдѣланное возраженiе слѣдуетъ отвѣчать чѣмъ-нибудь болѣе убѣждающимъ, чѣмъ ругательства: мошенникъ, болванъ.
   Нелѣпо было бы читать сочиненiя такого писателя съ цѣлью политическаго образованiя. Все, чего можно ожидать отъ проповѣдуемыхъ имъ системъ, это блеска, поразительности, возвышенныхъ и прелестныхъ образовъ. Его философская система просто мечта, поэтическое созданiе, въ родѣ Домданiелевой пещеры, Сверги или Падалона; {Сравненiе заимствовано изъ произведенiй Соути.} она въ самомъ дѣлѣ имѣетъ немалое сходство съ этими роскошными грезами. Подобно имъ, она отличается извѣстнымъ богатствомъ вымысла, величiемъ и блескомъ. Но, подобно имъ же, она причудлива и странна и постоянно грѣшитъ противъ того условнаго правдоподобiя, отъ котораго существенно зависитъ успѣхъ художественныхъ произведенiй.
   Самые жаркiе приверженцы м-ра Соути едвали могутъ не согласиться съ тѣмъ, что успѣхъ всѣхъ его предпрiятiй находился почти всегда въ обратной пропорцiи къ той степени логичности, какая требовалась для ихъ выполненiя. Что стихотворенiя, взятыя въ совокупности, стоятъ гораздо выше его прозаическихъ произведенiй. Правда, что его торжественныя оды, къ которымъ должно отнести и "Видѣнiе Суда" {Соути, по званiю поэта-лавреата, обязанъ былъ писать оды на разныя важныя событiя. Къ такимъ сочиненiимъ относится и ода "Vision of Judgment", написанная по случаю смерти Георга III.}, по большей части слабѣе одъ Пайя и столь же слабы, какъ оды Сиббера; {Руе и Cibber -- самые плохiе поэты-лавреаты, бывшiе до Соути.} мы не находимъ также, чтобы онъ имѣлъ особенный успѣхъ въ мелкихъ стихотворенiяхъ. Но его длинныя поэмы, хоть полныя недостатковъ, составляютъ тѣмъ неменѣе весьма необыкновенныя произведенiя. Мы сильно сомнѣваемся, чтобы ихъ стали читать чрезъ 50 лѣтъ; если же будутъ читать, то нѣтъ никакого сомнѣнiя, что онѣ и тогда возбудятъ удивленiе.
   Но, предпочитая вообще стихи м-ра Соути его прозѣ, мы должны однако допустить одно исключенiе. "The Life of Nelson" есть, безъ всякаго сомнѣнiя, совершеннѣйшее и занимательнѣйшее изъ его сочиненiй. Дѣло въ томъ, что онъ далеко не съ такимъ искусствомъ задумывалъ свои сочиненiя, съ какимъ выполнялъ ихъ, чему служатъ самымъ лучшимъ доказательствомъ его стихотворенiя. Поэтому для него особенно было благопрiятно, когда онъ имѣлъ уже готовыя очертанiя характеровъ и событiй и когда ему не оставалось ничего больше, какъ только вдохнуть жизнь въ холодные очерки. Еще не существовало, можетъ быть, писателя, который, по роду своего таланта, былъ бы въ такой мѣрѣ способенъ написать исторiю великаго моряка-воина. Тутъ не требовалось ни разгадывать глубокiя тайны человѣческаго сердца, ни выводить теорiи, ни отыскивать скрытыя причины, ни предсказывать отдаленныя послѣдствiя. Характеръ героя былъ весь наружу. Подвиги были блестящи и живописны. Необходимость придерживаться дѣйствительнаго хода событiй избавляла м-ра Соути отъ тѣхъ ошибокъ, которыя искажаютъ первоначальный планъ почти всѣхъ его стихотворенiй и которыя едвали искупаются даже безчисленными красотами подробностей. Предметъ не требовалъ примѣненiя силы логики, недостатокъ которой налагаетъ пятно на его прозу. Не легко найти во всей исторiи литературы болѣе удачный выборъ авторомъ предмета для описанiя. "John Wesley" {Основатель секты методистовъ.} и "Peninsular War" составляли предметы совершенно другаго рода, предметы, требовавщiе всѣхъ качествъ историка-философа. Эти сочиненiя ему вообще не удались; но въ каждомъ изъ нихъ встрѣчаются тѣмъ неменѣе очаровательные образчики повѣствованiя. "John Wesley" вѣроятно будетъ жить въ потомствѣ. Хотя сочиненiе это и имѣетъ много недостатковъ, но оно содержитъ единственный популярный разсказъ о самомъ замѣчательномъ нравственномъ переворотѣ и о человѣкѣ, который, по краснорѣчiю и уму, могъ бы занять высокое мѣсто въ литературѣ, котораго административныя способности не уступали способностямъ Ришелье и который -- каковы бы ни были его заблужденiя -- стремился всѣми силами, не взирая на осужденiя и насмѣшки, къ осуществленiю того, что онъ признавалъ чистосердечно за величайшее благо рода человѣческаго. Исторiя войны на полуостррвѣ уже умерла; второй томъ ея оказался даже мертворожденнымъ. Такимъ образомъ честь передачи потомству разсказа объ этой великой борьбѣ остается, повидимому, за полковникомъ Непиромъ. {Братъ извѣстнаго адмирала, полковникъ William Napier, написалъ лучшую исторiю войны на Пиринейскомъ полуостровѣ: "History of the war in the Peninsula and in the south of France".}
   "The Book of the Church" содержитъ нѣсколько событiй весьма хорошо разсказанныхъ. Остальное просто соръ. Трудъ былъ очевидно такого рода, что выполнить его былъ бы въ состоянiи только глубокiй мыслитель, да и глубокiй мыслитель могъ бы не успѣть въ немъ безъ строгаго надзора за своими страстями. Во всѣхъ литературныхъ предпрiятiяхъ, въ которыхъ м-ръ Соути вовсе оставлялъ повѣствованiе и принимался за обсужденiе нравственныхъ и политическихъ вопросовъ, онъ подвергался совершенной и постыдной неудачѣ. Въ подобныхъ случаяхъ сочиненiя его избѣгали рѣшительнаго пренебреженiя и осмѣянiя только благодаря красотѣ и чистотѣ языка. Мы, признаться, такъ увлекаемся слогомъ м-ра Соути, что даже, когда онъ пишетъ безсмыслицу, читаемъ ее вообще съ удовольствiемъ, исключая, правда, тѣхъ мѣстъ, гдѣ онъ пробуетъ острить. Болѣе несноснаго остряка еще не существовало. Онъ часто пытается шутить, а между тѣмъ мы не припомнимъ ни одного случая, въ которомъ бы онъ поднялся выше изысканной и гладкой пошлости. Въ одномъ изъ своихъ сочиненiй онъ говоритъ намъ, что епископъ Спраттъ кстати носитъ это имя, такъ какъ онъ очень мелкiй поэтъ. Въ книгѣ же, лежащей предъ нами, онъ не можетъ упомянуть Франциска Богга, {Первая фамилiя пишется -- Spratt, а sprat называется по-англiйски салакушка; вторая -- Bogg, а bug значитъ -- клопъ.} квакера-ренегата, безъ того, чтобы не сдѣлать замѣчанiя на счетъ его противнаго имени. И мудрецъ могъ бы говорить подобныя глупости у своего домашняго очага; но чтобы какое-нибудь человѣческое существо, сказавъ такую остроту, записало ее, потомъ переписало, отдало въ печать, исправляло въ корректурныхъ листахъ и выпустило въ свѣтъ, -- этого достаточно, чтобы заставить насъ устыдиться нашей породы.
   Необыкновенное ожесточенiе, которое обнаруживаетъ м-ръ Соути по отношенiю къ своимъ противникамъ, должно, конечно, быть въ значительной мѣрѣ отнесено на счетъ способа составленiя его убѣжденiй. Часто было замѣчено, что различiе вкусовъ порождаетъ между людьми большее озлобленiе, чѣмъ то, которое происходитъ отъ несогласiя мнѣнiй о научныхъ предметахъ. Но это еще не все. Почти всѣ сужденiя м-ра Соути о людяхъ и дѣлахъ носятъ отпечатокъ какой-то особенной суровости. Мы далеко не осуждаемъ его за установленiе строгаго мѣрила нравственности и за примѣненiе этого мѣрила ко всѣмъ случаямъ; но строгость должна быть сопровождаема разборчивостью, а разборчивости м-ръ Соути, повидимому, вовсе лишенъ. Его образъ сужденiя -- монашескiй. Такого точно могли бы мы ожидать отъ угрюмаго стараго бенедиктинца, предохраненнаго отъ многихъ общечеловѣческихъ слабостей самыми условiями монашеской жизни. Ни одинъ человѣкъ, напримѣръ, внѣ монастыря, не писалъ о любви такъ холодно и въ то же время такъ грубо. Описанiя этого чувства совершенно уподобляются у него тому, что мы могли бы услышать отъ затворника, знавшаго страсти только изъ подробностей конфессiонала. У м-ра Соути почти всѣ герои любятъ или какъ серафимы, или какъ скоты. Онъ, повидимому, не имѣетъ никакого понятiя ни о чемъ среднемъ между платоническою страстью Глендовира, который смотритъ съ восторгомъ на свою прокаженную любовницу, и скотскою похотью Арвалана и Родрига. {Дѣйствующiя лица въ поэмахъ Соути.} Правда, въ Родригѣ соединены оба характера. Сперва онъ весь плоть, а потомъ онъ весь духъ. Онъ начинаетъ свое поприще Таркинелемъ, а при концѣ оказывается существомъ слишкомъ неземнымъ чтобы жениться.
   Сколько мы припомнимъ, единственная сцена любви въ "Madoc" заключается въ нѣжныхъ вниманiяхъ, которыя дикарь, выпившiй слишкомъ много отличнаго княжескаго меда, оказываетъ Гоэрвилѣ. Потребовалось бы недѣли труда на то, чтобы отыскать въ огромной массѣ стихотворенiй м-ра Соути хоть одно мѣсто, обнаруживающее симпатiю съ тѣми чувствами, которыя освятили тѣнистыя рощи Воклюзы и скалы Мельери.
   И въ самомъ дѣлѣ, за исключенiемъ нѣсколькихъ весьма живыхъ изображенiй отеческой любви и сыновней почтительности, едвали есть въ стихотворенiяхъ м-ра Соути что-либо нѣжное или человѣчное. То, что теологи называютъ грѣхами духа -- у него главныя добродѣтели: ненависть, гордость и неутолимая жажда мщенiя. Страсти эти скрываются у него подъ названiемъ обязанностей; онъ очищаетъ ихъ отъ примѣси низкихъ интересовъ, облагороживаетъ соединенiемъ съ энергiею, храбростью и строгою святостью нравовъ и затѣмъ выставляетъ на удивленiе человѣчеству. Таковъ духъ Талябы, Ладурлада, Адозинды и Родрига, послѣ его обращенiя. Этотъ-то духъ м-ръ Соути стремится, повидимому, проявить во всѣхъ своихъ сочиненiяхъ. "Я хорошо дѣлаю, что сержусь" есть, какъ кажется, преобладающее сознанiе его души. Единственный знакъ его милосердiя къ противникамъ -- молитва о ихъ исправленiи; да и въ молитвѣ этой употребляетъ онъ выраженiя въ родѣ тѣхъ, какiя мы можемъ предположить въ устахъ португальскаго священника, когда онъ ходатайствуетъ предъ Небомъ за еврея, преданнаго въ руки свѣтской власти за уклоненiе изъ христiанства въ еврейство.
   Мы всегда слышали и совершенно увѣрены, что м-ръ Соути человѣкъ очень любезный и гуманный и не думаемъ относить лично къ нему ни одного изъ замѣчанiй, сдѣланныхъ нами на счетъ духа его сочиненiй. Таковы причуды человѣческой природы. Даже Дядя Тоби {Дѣйствующее лицо въ романѣ Стерна "Tristram Shandy".} весьма мало безпокоился о французскихъ гренадерахъ, падшихъ на гласисѣ Намюра. И м-ръ Соути, когда онъ берется за свое перо, въ такой же мѣрѣ измѣняетъ свою природу, въ какой дѣлалъ это капитанъ Шенди, когда онъ опоясывалъ свой мечъ. Только тѣ противники находятъ пощаду у нашего лавреата, въ которыхъ онъ видитъ отчасти отраженiе свойствъ своего собственнаго характера. Онъ, какъ кажется, имѣетъ инстинктивную антипатiю къ людямъ спокойнымъ и умѣреннымъ, къ людямъ, которые избѣгаютъ крайностей и всему приводятъ основанiя. Онъ оказывалъ, напримѣръ, м-ру Овену изъ Ламарка несравненно больше уваженiя, чѣмъ м-ру Галламу или д-ру Лингарду; и мы не можемъ открыть другой причины тому, кромѣ той, что м-ръ Овенъ заблуждается болѣе неразумно и безнадежно, чѣмъ кто-либо изъ теоретиковъ нашего времени.
   Политическая система м-ра Соути представляетъ именно то, чего можно было ожидать отъ человѣка, который смотритъ на политику не какъ на дѣло науки, а какъ на дѣло вкуса и чувства. Всѣ его правительственные проэкты находились въ противорѣчiи сами съ собою. Въ молодости своей онъ былъ республиканцемъ; тѣмъ неменѣе, какъ онъ объясняетъ намъ въ предисловiи къ своимъ "Бесѣдамъ", онъ былъ даже и тогда противникомъ домогательствъ католиковъ. Теперь онъ рьяный ультра-тори. Но въ то время, какъ онъ защищаетъ съ запальчивостью, доходящею до звѣрства, всѣ болѣе строгiя и жесткiя стороны правительственной теорiи ультра-торiевъ, болѣе низкая и грязная сторона этой теорiи внушаетъ ему отвращенiе. Скорѣе лишенiе правъ, преслѣдованiя, строгiя наказанiя для памфлетистовъ и демагоговъ, изгнанiя, убiйства, въ случаѣ крайности даже междоусобная война, чѣмъ какая-нибудь уступка недовольному народу, -- вотъ мѣры, которыя онъ, повидимому, склоненъ предлагать. Жестокiй и мрачный деспотизмъ, который ломаетъ оппозицiю, заставляетъ молчать всякое возраженiе и приводитъ умы народа къ безотчетному послушанiю, имѣетъ въ себѣ нѣкоторое величiе, прельщающее воображенiе м-ра Соути. Мелкiя же продѣлки и ухищренiя какого-нибудь присутственнаго мѣста не представляютъ собою ничего изящнаго, и потому м-ръ Соути не имѣетъ къ нимъ никакой терпимости. Бывъ якобинцемъ, онъ не замѣчалъ, что система его вела логически, а можетъ быть повела бы и на практикѣ, къ устраненiю всякихъ религiозныхъ различiй. Теперь онъ впадаетъ въ подобное же заблужденiе. Онъ отказывается отъ низкихъ и грязныхъ сторонъ ученiя своей партiи, не замѣчая, что онѣ составляютъ въ то же время существенную часть этого ученiя. Онъ хотѣлъ бы деспотизма и въ то же время чистоты нравовъ, между тѣмъ какъ самое поверхностное наблюденiе могло бы уже показать ему, что деспотизмъ невозможенъ безъ испорченности нравовъ.
   Однако намъ давно пора заняться разсмотрѣнiемъ книги, которая составляетъ болѣе непосредственный предметъ нашего обзора и въ которой, на каждой страницѣ, мы дѣйствительно находимъ подтвержденiе нашихъ общихъ замѣчанiй на счетъ сочиненiй м-ра Соути. Изъ предисловiя узнаемъ мы, что авторъ, несмотря на нѣкоторыя противорѣчащiя показанiя, всегда возставалъ противъ требованiй, предъявляемыхъ католиками. Мы этому вполнѣ вѣримъ, какъ вслѣдствiе убѣжденiя въ томъ, что м-ръ Соути неспособенъ печатно объявить умышленную ложь, такъ и вслѣдствiе самой правдоподобности его увѣренiя. Мы должны были ожидать, что м-ръ Соути, даже въ самомъ дикомъ припадкѣ демократическаго восторга, не почувствуетъ ни малѣйшаго желанiя видѣть простое лекарство употребленнымъ противъ великаго недуга дѣйствительной жизни. Мы должны были ожидать, что единственная мѣра, въ защитѣ которой всѣ великiе государственные люди двухъ поколѣнiй оказываются согласными между собою, будетъ единственною мѣрой, въ противодѣйствiи которой м-ръ Соути окажется согласнымъ самъ съ собою. Онъ перешелъ отъ одной крайности въ политическихъ убѣжденiяхъ къ другой, подобно тому какъ Сатана у Мильтона путешествовалъ вокругъ земнаго шара, постоянно ухитряясь "подвизаться съ темнотою." {"Потерянный Рай", 1764.} Куда въ данный моментъ падаетъ самый густой мракъ, тамъ непремѣнно находится и м-ръ Соути. Не всякiй могъ бы такъ ловко избѣгать дневнаго свѣта, чтобы какъ-нибудь не набрести на него во время путешествiя къ антиподамъ.
   М-ру Соути вообще не удавались планы его повѣствованiй, основанныхъ на вымыслѣ. Но нигдѣ неудача эта еще не была такъ очевидна, какъ въ сочиненiи, лежащемъ предъ нами въ эту минуту, за исключенiемъ, развѣ, несчастнаго "Vision of Judgment". Въ ноябрѣ 1817 г., нашъ лавреатъ сидѣлъ, повидимому, надъ своею газетою и размышлялъ о смерти принцессы Шарлотты. Является пожилое лицо весьма почтеннаго вида, выдаетъ себя за иностранца, прибывшаго изъ отдаленной мѣстности, и весьма вѣжливо извиняется въ томъ, что не имѣетъ рекомендательныхъ писемъ. М-ръ Соути полагаетъ, что его посѣтитель какой-нибудь американскiй джентльменъ, прiѣхавшiй посмотрѣть на озера и озерныхъ поэтовъ, {Lake-poets называется небольшая школа поэтовъ, представители которой -- Soothey, Wordsworth, Coleridge и Lovell. Она получила свое названiе отъ кумберландскихъ озеръ, игравшихъ большую роль въ произведенiяхъ Вордсворта.} и потому -- съ любезностью, которая прiобрѣтается только долгимъ навыкомъ -- начинаетъ оказывать ему все то вниманiе, къ которому авторы считаютъ себя обязанными по отношенiю къ своимъ поклонникамъ. Онъ увѣряетъ своего гостя, что въ числѣ самыхъ прiятныхъ для него посѣщенiй были посѣщенiя американцевъ и что онъ знаетъ между ними людей, дарованiя и доблести которыхъ сдѣлали бы честь всякой странѣ. Мы можемъ мимоходомъ замѣтить, къ чести м-ра Соути, что, не имѣя очевидно никакого пристрастiя къ американскимъ учрежденiямъ, онъ никогда не говоритъ о жителяхъ Соединенныхъ штатовъ съ тѣмъ жалкимъ, притворнымъ презрѣнiемъ, посредствомъ котораго нѣкоторые члены его партiи способствовали -- въ большей мѣрѣ, чѣмъ всѣ войны и тарифы -- къ возбужденiю взаимной вражды между двумя общинами, созданными для взаимной дружбы. Какъ ни велики недостатки его души, подобная мелочная ненависть не находила въ ней мѣста. Въ самомъ дѣлѣ, едвали можно допустить, чтобы человѣкъ, съ его чувствительностью и его воображенiемъ, смотрѣлъ безъ удовольствiя и безъ нацiональной гордости на могучую и цвѣтущую молодость великаго народа, котораго жилы наполнены нашею кровью, котораго умы вскормлены нашею литературою и къ которому перешло богатое наслѣдiе нашей цивилизацiи, нашей свободы и нашей славы.
   Но возратимся къ м-ру Соути, сидящему въ рабочей комнатѣ своей въ Кесвикѣ. Посѣтитель сообщаетъ гостепрiимному поэту, что предъ нимъ не американецъ, а духъ. На это м-ръ Соути замѣчаетъ ему съ большею откровенностью, чѣмъ вѣжливостью, что онъ весьма странный духъ. Незнакомецъ протягиваетъ ему свою руку. Въ ней не оказывается ни вѣса, ни матерiи. Тутъ м-ръ Соути принимаетъ болѣе серьёзный видъ; у него становятся дыбомъ волосы и онъ заклинаетъ призракъ сказать ему, кто онъ и зачѣмъ пришелъ. Тѣнь сознается, что она -- сэръ Томасъ Моръ. {Sir Thomas More, великiй канцлеръ при Генрихъ VIII, былъ казненъ въ 1535 г. за сопротивленiе разводу короля съ его женой и отказъ принести присягу верховности.} Слѣды мученическихъ истязанiй носятся, повидимому, на томъ свѣтѣ, какъ на этомъ звѣзды и ленты. Сэръ Томасъ показываетъ поэту красную полосу вокругъ своей шеи, имѣющую больше блеска чѣмъ рубинъ, и сообщаетъ ему, что Кранмеръ носитъ въ раю огненную одежду, причемъ, мы полагаемъ, перчатка на правой рукѣ отличается особенною яркостью. {Кранмеръ первый возсталъ противъ первенства папы и былъ созженъ на кострѣ, какъ еретикъ, въ царствованiе Марiи, въ 1556 году. За нѣсколько времени до своей казни, онъ согласился, въ надеждѣ на помилованiе, подписать актъ, которымъ отрекался отъ своихъ религiозныхъ убѣжденiй и признавалъ первенство папы; но когда явился въ церковь для принесенiя по этому случаю клятвы, то, противъ всеобщаго ожиданiя, отказался отъ подписаннаго имъ отреченiя и торжественно подтвердилъ свои религiозныя убѣжденiя. Въ дѣйствiи этомъ поклонники Кранмера видитъ проявленiе раскаянiя, послѣ минутной слабости, Маколей же объясняетъ его тѣмъ, что Кранмеръ, получивъ убѣжденiе въ неизбѣжности своей казни, которой требовали главнѣйшимъ образомъ политическiе виды королевы Марiи, хотѣлъ по крайней мѣрѣ смыть съ своего имени пятно, наложенное на него первоначальнымъ отреченiемъ. Какъ бы то вы было, но, находясь уже на кострѣ, онъ прежде всего протянулъ въ пламя свою правую руку и терпѣливо держалъ ее въ огнѣ до тѣхъ поръ, пока она не сгорѣла, восклицая по временамъ: "эта рука согрѣшила!"}
   Сэръ Томасъ ограничивается на этотъ разъ только короткимъ визитомъ, но обѣщаетъ продолжать новое знакомство и, попросивъ о сохраненiи посѣщенiя его въ тайнѣ отъ м-съ Соути, исчезаетъ въ воздухѣ.
   Остальная часть книги состоитъ изъ разговоровъ между м-мъ Соути и духомъ о торговлѣ, денежномъ курсѣ, эманципацiи католиковъ, перiодической литературѣ, женскихъ монастыряхъ, мясникахъ, нюхательномъ табакѣ, книжныхъ лавкахъ и о сотнѣ другихъ предметовъ. М-ръ Соути весьма гостепрiимно пользуется случаемъ, чтобы повести тѣнь вокругъ озеръ и обращаетъ при этомъ вниманiе ея на самые живописные виды. Почему нужно было именно вызывать духъ, чтобы разговаривать о подобныхъ предметахъ или показывать такiе виды, и почему бы не годился для этого въ той же мѣрѣ приходскiй священникъ, или какой-нибудь "синiй чулокъ" изъ Лондона, или наконецъ такой американецъ, за какого м-ръ Соути принялъ вначалѣ своего воздушнаго посѣтителя, этого мы не въ состоянiи понять. Сэръ Томасъ ничего не говоритъ м-ру Соути о будущихъ событiяхъ и рѣшительно не проявляетъ дара предвидѣнiя. Онъ научился говорить новѣйшимъ англiйскимъ языкомъ. Прочелъ всѣ новѣйшiя книги и любитъ шутку не меньше, чѣмъ въ то время, когда шутилъ съ палачемъ, хотя мы не можемъ сказать, чтобы его остроумiе замѣтно усовершенствовалось въ раю. И мыслительная способность его далеко не обнаруживаетъ той силы, какою она отличалась, когда сэръ Томасъ сидѣлъ на шерстяномъ мѣшкѣ, {По званiю великаго канцлера, Моръ былъ предсѣдателемъ въ палатѣ перовъ, гдѣ сѣдалищемъ для этого сановника служитъ шерстяной мѣшокъ, какъ знакъ особеннаго уваженiя къ шерстянымъ фабрикамъ.} и хотя онъ хвастаетъ, что "съ него сняты всѣ тѣ страсти, которыя омрачаютъ умы людей и извращаютъ ихъ познавательныя способности," мы должны признаться, что находимъ его въ гораздо меньшей мѣрѣ стоикомъ, чѣмъ прежде. Что же касается какихъ-нибудь откровенiй, то онъ при самомъ вступленiи проситъ м-ра Соути не ждать отъ него ничего подобнаго. Лавреатъ выражаетъ кое-какiя сомнѣнiя, которыя конечно не возвысятъ его въ глазахъ нашихъ новѣйшихъ послѣдователей ученья о тысячелѣтнемъ царствѣ, -- сомнѣнiя на счетъ Божественнаго значенiя Апокалипсиса. Но тѣнь хранитъ непроницаемое молчанiе. Сколько мы помнимъ, у нея вырывается только одинъ намекъ на занятiе душъ отдѣленныхъ отъ тѣла. Она заставляетъ м-ра Соути надѣяться, что есть райская пресса, которая всѣ замѣчательныя изданiя м-ра Моррея и м-ра Кольберна перепечатываетъ такъ же исправно, какъ въ Филадельфiи, причемъ деликатно намекаетъ ему, что въ числѣ такихъ изданiй находятся "Thalaba" и "Тhе curse of Kehama". {Произведеня Соути.} Какую противоположность составляетъ этотъ нелѣпый вымыселъ съ тѣми очаровательными разсказами, которые Платонъ и Цицеронъ помѣстили во вступленiи къ ихъ дiалогамъ! Какое изобилiе механизмовъ, а между тѣмъ какое слабое дѣйствiе. Для того, чтобы держать рѣчи, которыя мы можемъ услышать отъ любаго смертнаго, выводится на сцену тѣнь. Блаженный духъ великаго государственнаго мужа и философа болтаетъ, какъ желчный старый набобъ {Набобами называютъ обыкновенно въ Англiи людей, жившихъ долгое время въ Индiи и обогатившихся тамъ. Возвратившись въ отечество, они, большею частью, ведутъ праздную жизнь и страдаютъ желчью, вслѣдствiе влiянiя индiйскаго климата.} на минеральныхъ водахъ, о трехмѣсячныхъ обозрѣнiяхъ и романахъ, дѣлаетъ продолжительные визиты и совершаетъ прогулки, отыскивая живописныя мѣста! Сцена св. Георгiя и св. Дiонисiя въ "Pucelle" едвали болѣе смѣшна. Мы знаемъ, что хотѣлъ сказать Вольтеръ. Но никто не можетъ предположить, чтобы м-ръ Соути желалъ обратить въ шутку таинства высшаго бытiя. Дѣло въ томъ, что какъ въ лежащемъ предъ нами сочиненiи, такъ и въ "Vision of Judgment" и въ нѣкоторыхъ другихъ, обращенiе м-ра Соути съ возвышенными предметами отличается отъ прiемовъ людей, явно надъ всѣмъ смѣющихся, лишь настолько, насколько неправдоподобныя изображенiя священныхъ лицъ и предметовъ на нѣкоторыхъ пошлыхъ итальянскихъ картинахъ различаются отъ тѣхъ карикатуръ, которыя вывѣшиваетъ предъ своей лавкой Карлайль. {Carlile -- мелкiй книгопродавецъ въ Лондонѣ, торговавшiй атеистическими книгами и рисунками.} Мы судимъ объ отдѣльномъ дѣйствiи по общему характеру. Что въ окнѣ человѣка, уличеннаго въ кощунствѣ, мы находимъ богопротивнымъ, то въ алтарѣ мы называемъ только безсмысленнымъ и необдуманнымъ.
   Теперь мы доходимъ до разговоровъ между м-мъ Соути и сэромъ Томасомъ Моромъ или, скорѣе, между двумя Соути, одинаково краснорѣчивыми, одинаково сердитыми, одинаково неблагоразумными и одинаково склонными говорить о томъ, чего не понимаютъ. Едвали можно указать лучшiй образецъ того духа, которымъ проникнута вся эта книга, какъ мѣсто, гдѣ м-ръ Соути выражаетъ свое мнѣнiе о настоящей системѣ мануфактуръ. Ничто не возбуждаетъ въ немъ такой сильной ненависти. По его мнѣнiю, система эта отличается большимъ деспотизмомъ, чѣмъ та, которая существовала въ феодальныя времена; онъ называетъ ее системой настоящаго рабства, системой, которая разрушаетъ тѣло и унижаетъ духъ людей, подпадающихъ подъ нее. Онъ выражаетъ надежду, что соперничество другихъ нацiй можетъ подорвать насъ, что наша заграничная торговля можетъ упасть и что такимъ образомъ мы можемъ быть порадованы возстановленiемъ народнаго здравiя и народной силы. Но онъ, повидимому, полагаетъ, что даже истребленiе всего фабричнаго населенiя было бы благодѣянiемъ въ томъ случаѣ, еслибы зло не могло быть устранено никакимъ другимъ путемъ.
   М-ръ Соути не представляетъ ни одного факта въ подтвержденiе этихъ взглядовъ; а намъ кажется, что существуютъ данныя, приводящiя къ совершенно другому заключенiю. Вопервыхъ, налогъ для бѣдныхъ (poor-rate) замѣтно меньше въ фабричныхъ, чѣмъ въ земледѣльческихъ округахъ. Если м-ръ Соути заглянетъ въ парламентскiя вѣдомости по этому предмѣту, то найдетъ, что размѣръ пособiя отъ приходовъ, требовавшагося для рабочаго класса въ разныхъ графствахъ Англiи, находится въ точной обратной пропорцiи къ степени распространенiя въ этихъ графствахъ системы мануфактуръ. Предъ нами лежатъ въ эту минуту вѣдомости за годичные перiоды, истекшiе въ мартѣ 1825 и въ мартѣ 1828 г. Въ первомъ изъ этихъ годовъ мы находимъ самый большой размѣръ налога для бѣдныхъ въ Суссексѣ -- около 20 шиллинговъ на каждаго жителя. Затѣмъ слѣдуютъ: Боккингамширъ, Эссексъ, Соффолькъ, Бэдфордширъ, Гонтингдонширъ, Кентъ и Норфолькъ. Здѣсь налогъ этотъ превышаетъ 15 шиллинговъ на человѣка. Мы не станемъ просматривать всѣхъ мѣстъ. Даже въ Вестмореландѣ и сѣверномъ округѣ Iоркшира налогъ простирается слишкомъ до 8 шиллинговъ на душу. Въ Комберландѣ и Монмутсширѣ, самыхъ богатыхъ изъ земледѣльческихъ округовъ, онъ составляетъ 6 шиллинговъ. Но въ западномъ округѣ Iоркшира размѣръ его понижается до 5 шиллинговъ; дойдя же до Ланкашира, мы видимъ, что налогъ этотъ равняется уже только 4 шиллингамъ, т. е. составляетъ 1/5 налога въ Суссексѣ. Вѣдомости за перiодъ, истекшiй въ мартѣ 1828 г. даютъ выводы немногимъ, и очень немногимъ, менѣе благопрiятные для фабричныхъ округовъ. Въ Ланкаширѣ, даже въ это тяжелое время, налогъ для бѣдныхъ требовался въ меньшемъ размѣрѣ, чѣмъ во всѣхъ другихъ округахъ и немногимъ превышалъ 1/4 налога въ Суссексѣ. Изъ земледѣльческихъ округовъ одинъ Комберландъ находился въ столь же хорошемъ положенiи, какъ западный округъ Iоркшира. Факты эти повидимому указываютъ на то, что фабричный работникъ находится въ болѣе выгодномъ и независимомъ положенiи, чѣмъ земледѣлецъ.
   Что же касается до влiянiя системы мануфактуръ на здоровье, то мы должны попросить позволенiя употребить, для опредѣленiя этого влiянiя, мѣрило -- можетъ быть слишкомъ низкое и грубое въ глазахъ человѣка съ пылкимъ воображенiемъ м-ра Соути -- пропорцiю рожденiй и смертности. Мы знаемъ, что во время возрастанiя этой жестокой системы, этого новаго бѣдствiя -- употребляя выраженiе м-ра Соути -- этого неслыханнаго злодѣянiя, этого порожденiя чудовищнаго вѣка, этой язвы, которую не можетъ одобрять никакой человѣкъ съ неизсушеннымъ сердцемъ и съ непомраченнымъ умомъ, -- что въ это время произошло значительное уменьшенiе смертности и что уменьшенiе это было замѣтнѣе въ фабричныхъ городахъ, чѣмъ гдѣ-либо въ другомъ мѣстѣ. Смертность все еще по-прежнему сильнѣе въ городахъ, чѣмъ въ деревняхъ. Но различiе это уменьшилось до чрезвычайности. Можно принять на самыхъ вѣрныхъ основанiяхъ, что годичная смертность въ Манчестерѣ, около половины послѣдняго столѣтiя, составляла пропорцiю 1 къ 28. Теперь же пропорцiя эта = 1 къ 45. Въ Гласго и Лидсѣ произошла такая же перемѣна къ лучшему. Пропорцiя смертности въ поименованныхъ трехъ обширныхъ столицахъ фабричныхъ округовъ теперь значительно меньше даже той, которая приходилась пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ на Англiю и княжество Валлiйское взятыя вмѣстѣ, не исключая и деревень. Мы можемъ утверждать съ нѣкоторою достовѣрностью, что люди живутъ теперь дольше вслѣдствiе того, что они лучше накормлены, лучше помѣщены, лучше одѣты и пользуются лучшимъ уходомъ во время болѣзни, и что этими улучшенiями они обязаны тому увеличенiю народнаго богатства, которое произошло отъ системы мануфактуръ. Объ этомъ предметѣ можно было бы сказать гораздо больше. Но для чего? М-ръ Соути почерпнулъ свои политическiя вѣрованiя не изъ вѣдомостей о смертности и не изъ статистическихъ таблицъ. Онъ не въ состоянiи низойти до того, чтобы изучить исторiю системы, которую бранитъ, чтобы взвѣсить сравнительную пользу и вредъ, происшедшiе отъ нея и сличить мѣстность съ мѣстностью и поколѣнiе съ поколѣнiемъ. Мы приводимъ въ его собственныхъ словахъ единственные доводы, которыми онъ подкрѣпляетъ свое мнѣнiе:
  
   "Мы оставались нѣкоторое время въ молчанiи, глядя внизъ на группу жилищъ. Здѣсь и въ близлежащей деревушкѣ Милльбекъ можно видѣть и сличать результаты мануфактуръ и земледѣлiя. Старыя хижины представляются въ такомъ видѣ, что на нихъ одинаково прiятно взглянуть и поэту, и живописцу. Онѣ прочно построены изъ мѣстнаго камня, безъ цемента, не запачканы бѣлою известью и имѣютъ длинныя низкiя крыши, покрытыя сланцомъ. Еслибы постройки эти возникли волшебнымъ дѣйствiемъ музыки какого-нибудь туземнаго Амфiона, то и тогда матерiялы ихъ не могли бы лучше соотвѣтствовать окружающей картинѣ природы. Время еще больше усилило эту гармонiю, прибавивъ пятна отъ сырости, лишаи, мхи, мелкiя травы, мелкiй папоротникъ и разнаго рода растенiя, пробивающiяся между камнями. Красивыя трубы, круглыя и квадратныя, менѣе украшенныя, чѣмъ тѣ, которыя возвышаются въ родѣ башенокъ надъ домами португальскихъ поселянъ, но тѣмъ неменѣе удачно приспособленныя къ своему мѣсту, подъ окнами заборъ изъ подстриженнаго букса, возлѣ дверей розовые кусты, небольшой клочекъ цвѣтника съ своею высокою штокрозою впереди; возлѣ садъ, улья и фруктовый садъ съ своею грядою нарцисовъ и снѣжноцвѣта, самыхъ раннихъ и наиболѣе изобилующихъ въ этой мѣстности, -- все это обнаруживаетъ въ домовладѣльцахъ извѣстное довольство и досугъ, извѣстное расположенiе къ опрятности и комфорту, извѣстное пониманiе естественнаго, невиннаго и здороваго наслажденiя. Новые же домики фабричныхъ работниковъ, по образцу фабрикъ, обнажены и вытянуты въ линiю.
   "Отчего -- замѣтилъ я -- все имѣющее связь съ фабриками, представляетъ видъ такого крайняго безобразiя? Отъ величайшаго изъ храмовъ Маммоны и до бѣднѣйшей хижины, обитаемой его илотами -- всѣ строенiя имѣютъ одинъ и тотъ же характеръ. Время не скраситъ ихъ; природа не оденетъ и не прикроетъ ихъ, и они всегда будутъ одинаково непрiятно поражать и зрѣнiе, и душу."
  
   Такъ вотъ премудрость. Вотъ начала, на которыхъ должно основываться управленiе народами. Лучше розовые кусты и налогъ для бѣдныхъ, чѣмъ паровыя машины и независимость. Лучше смертность и домики съ пятнами отъ сырости, чѣмъ здоровье и долговѣчность съ постройками, которыхъ не можетъ скрасить время. Намъ говорятъ, будто нашъ вѣкъ изобрѣлъ такiя жестокости, какихъ даже не представляли себѣ наши отцы; будто общество приведено въ такое состоянiе, въ сравненiи съ которымъ всеобщее истребленiе было бы блаженствомъ, -- и все это потому, что жилища бумагопрядильщиковъ ничѣмъ не прикрыты и прямоугольны. М-ръ Соути говоритъ намъ, что онъ придумалъ средство для сличенiя результатовъ дѣятельности фабричной и хлѣбопашеской. Какое же это средство? Взойти на возвышенiе, взглянуть на хижину и на фабрику и сравнить -- которая изъ двухъ красивѣе. Не думаетъ ли м-ръ Соути, что большинство англiйскихъ поселянъ живетъ или когда-либо жило въ прочныхъ и красивыхъ домикахъ, съ буксовыми палисадниками, цвѣтниками, пчелиными ульями и фруктовыми садами? Если нѣтъ -- то куда годится проведенная имъ параллель? Мы презираемъ тѣхъ мнимыхъ философовъ, которые думаютъ оказать услугу наукѣ, отзываясь съ пренебреженiемъ о литературѣ и изящныхъ искусствахъ. Но если что и могло бы оправдать ограниченность ихъ понятiя, то развѣ такая книга, какъ эта. Послѣ того какъ одинъ энтузiастъ принимаетъ живописность за мѣрило государственнаго благосостоянiя, не можетъ показаться страннымъ, если другой почувствуетъ расположенiе вовсе отвергать наслажденiе вкуса и воображенiя.
   Такимъ-то образомъ разсуждаетъ м-ръ Соути о предметахъ, съ которыми онъ считаетъ себя коротко-знакомымъ. Мы не можемъ удивляться, послѣ этого, если найдемъ, что онъ впадаетъ въ грубѣйшiя ошибки, когда пишетъ о вещахъ, о которыхъ самъ соглашается, что не имѣетъ понятiя. Онъ признается, что не силенъ въ политической экономiи и что не имѣетъ къ ней ни любви, ни способности, и вслѣдъ за тѣмъ начинаетъ читать публикѣ лекцiю объ этомъ предметѣ, вполнѣ подтверждающую его признанiе.
   "Всякое богатство, говоритъ сэръ Томасъ Моръ, въ прежнiя времена было осязательно. Оно состояло въ землѣ, деньгахъ или вещахъ, которыя имѣли или дѣйствительную, или условную цѣнность.
   Монтезиносъ -- какъ м-ръ Соути называетъ, съ нѣкоторой изысканностью, самого себя -- отвѣчаетъ такъ:
  
   "Напримѣръ, драгоцѣнные камни и картины, какъ въ Голландiи, гдѣ, правда, одно время луковицы тюльпана служили для той же цѣли."
   "Это сумасбродство, замѣчаетъ сэръ Томасъ, было однимъ изъ тѣхъ прилипчивыхъ безумiй, которымъ подвержены общины. Все богатство было дѣйствительное, пока съ распространенiемъ торговли не сдѣлалось необходимымъ обращенiе бумажныхъ денегъ, которыя тѣмъ, главнымъ образомъ, отличались отъ драгоцѣнныхъ камней и картинъ, что производству ихъ не было предѣла."
   "Мы смотримъ на нихъ, говоритъ Монтезиносъ, какъ на представителей дѣйствительнаго богатства и полагаемъ, что поэтому количество ихъ ограничивается размѣромъ того, что они представляютъ."
   "Прослѣдите эту мысль, отвѣчаетъ тѣнь, и вы сейчасъ попадете въ темноту. Положимъ, ваши билеты провинцiальныхъ банковъ, составляющiе почти единственное оборотное средство въ извѣстныхъ округахъ, сегодня ходятъ въ полной цѣнѣ. Но завтра можетъ придти извѣстiе, что домъ, выпустившiй ихъ, прекратилъ платежи; что же они будутъ представлять тогда? Они окажутся тѣнью тѣни."
  
   Мы почти не знаемъ, съ какого конца начать развязывать этотъ узелъ безсмыслицъ. Мы могли бы спросить, почему признанiе цѣнности въ рѣдкихъ тюльпанахъ служитъ большимъ доказательствомъ безумiя людей, чѣмъ признанiе ея въ рѣдкихъ камняхъ, которые ни полезнѣе, ни красивѣе тюльпановъ? Мы могли бы также спросить, можно ли сказать, что нѣтъ предѣловъ для производства бумажныхъ денегъ, когда человѣка вѣшаютъ за выпускъ ихъ отъ чужаго имени и заставляютъ платить звонкою монетою по тѣмъ бумагамъ, которыя выданы имъ отъ собственнаго имени? Но заблужденiе м-ра Соути еще глубже. "Все богатство, говоритъ онъ, было осязательно и дѣйствительно до тѣхъ поръ, пока не были пущены въ оборотъ бумажныя деньги." Но былъ ли такой вѣкъ, -- съ тѣхъ поръ, какъ люди вышли изъ состоянiя крайняго невѣжества, -- въ который бы не существовало долговъ? Развѣ долгъ, пока состоятельность должника несомнѣнна, не признается за часть богатства кредитора? А между тѣмъ составляетъ ли долговая претензiя осязательное, дѣйствительное богатство? Развѣ она перестаетъ быть богатствомъ вслѣдствiе того, что обезпечивается письменнымъ признанiемъ? А развѣ бумажныя деньги не то же признанiе. Читалъ ли когда-нибудь м-ръ Соути банковый билетъ? Еслибъ онъ читалъ, то увидѣлъ бы, что это есть письменное признанiе долга и обѣщанiе уплатить его. Обѣщанiе можетъ быть нарушено; долгъ можетъ остаться неуплаченнымъ; тѣ, которымъ должны, могутъ пострадать; но этотъ рискъ не составляетъ исключительной принадлежности оборотовъ бумажными деньгами: онъ вообще нераздѣленъ съ отношенiями заимодавца и должника. Всякiй человѣкъ, продающiй товаръ за что бы то ни было, кромѣ наличныхъ денегъ, подвергается опасности найти завтра не имѣющимъ ровно никакой цѣны то, что сегодня признаетъ за часть своего богатства. М-ръ Соути ссылается, напримѣръ, на картинныя галлереи Голландiи. Картины представляли, безъ сомнѣнiя, дѣйствительную и осязательную собственность, но конечно могло случиться, что бургомистръ задолжалъ бы продавцу картинъ тысячу гульденовъ за какого-нибудь Теньера. Въ этомъ случаѣ нашимъ бумажнымъ деньгамъ соотвѣтствуетъ не картина, которая осязательна, но денежная претензiя продавца ея на покупателѣ, равная стоимости проданной картины, и претензiя эта неосязательна. Развѣ продавецъ картинъ не считалъ бы такую претензiю частью своего богатства? Развѣ какой-нибудь торговецъ, зная объ этой претензiи, не оказалъ бы охотно, въ счетъ ея, кредитъ продавцу картинъ? Между тѣмъ бургомистръ могъ бы разориться. Тогда развѣ не оказались бы тѣ именно послѣдствiя, о которыхъ, какъ говоритъ намъ м-ръ Соути, никогда не было слышно до введенiя въ употребленiе бумажныхъ денегъ? Вчера претензiя эта стоила тысячу гульденовъ, сегодня же что она представляетъ? Тѣнь тѣни.
   Правда, что чѣмъ легче претензiи этого рода переходятъ изъ рукъ въ руки, тѣмъ большiй причиняется вредъ каждою несостоятельностью. Законы всѣхъ нацiй освящаютъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, передачу правъ, еще не осуществившихся во владѣнiи. Мы полагаемъ, что едвали м-ръ Соути хотѣлъ бы признанiя недѣйствительными всѣхъ бланковыхъ надписей на векселяхъ или банковыхъ билетахъ. Но еслибы даже и это было сдѣлано, то и въ такомъ случаѣ передача претензiй вошла бы незамѣтно въ употребленiе въ значительной мѣрѣ. Когда, напримѣръ, булочникъ вѣритъ мяснику, то -- на самомъ дѣлѣ, если не формально -- онъ вѣритъ лицамъ, покупающимъ у мясника товаръ. Человѣкъ, имѣющiй значительные счеты съ торговцами и неисправный въ платежѣ по нимъ, почти всегда бываетъ виновникомъ стѣсненiя весьма обширнаго круга людей, съ которыми онъ никогда не имѣлъ дѣла.
   Короче сказать, то, что м-ръ Соути принимаетъ за различiе рода, есть только различiе вида и степени. Во всякомъ обществѣ люди имѣютъ претензiи на собственности другихъ. Во всякомъ обществѣ можетъ случиться, что нѣкоторые должники окажутся не въ состоянiи исполнить свои обязательства. Слѣдовательно, во всякомъ обществѣ существуетъ такое богатство, которое не осязательно и которое можетъ сдѣлаться тѣнью тѣни.
   Далѣе м-ръ Соути приступаетъ къ разсужденiю о государственномъ долгѣ, на который онъ смотритъ съ новой и притомъ въ высшей степени утѣшительной точки зрѣнiя: онъ видитъ въ немъ чистое приращенiе къ доходу страны.
  
   "Вы можете понять, говоритъ сэръ Томасъ, что государственный долгъ составляетъ значительную часть народнаго богатства."
   "Такую значительную часть, отвѣчаетъ Монтезиносъ, что проценты доходили, въ цвѣтущiя времена земледѣлiя, до размѣра годоваго дохода со всей земли въ Великобританiи, а въ настоящее время равняются годовому доходу со всѣхъ участковъ земли, съ домовъ и со всякой другой недвижимой собственности, взятыхъ вмѣстѣ."
  
   Духъ и лавреатъ соглашаются, что весьма желательно было бы имѣть такое выгодное и вѣрное помѣщенiе для народнаго богатства, какое представляютъ государственныя облигацiи. За тѣмъ сэръ Томасъ продолжаетъ:
  
   "Нельзя не обратить вниманiя и на другую, гораздо болѣе важную выгоду, ежегодную издержку на уплату процентовъ, которые, какъ вы показали, равняются въ настоящее время годовому доходу съ недвижимой собственности."
   "Эта уплата, замѣчаетъ Монтезиносъ, даетъ занятiе половинѣ промышленныхъ силъ королевства и доставляетъ пищу половинѣ ртовъ. И въ самомъ дѣлѣ, отнимите давленiе нацiональнаго долга у этой обширной и сложной машины -- общества, и колеса ея должны остановиться."
  
   Изъ этого мѣста мы готовы были бы заключить, что м-ръ Соути предполагаетъ, будто дивидентъ есть произвольный даръ, перiодически ниспосылаемый капиталистамъ съ небесъ, подобно тому, какъ падали съ неба израильтянамъ перепела и манна; но въ слѣдующихъ вопросѣ и отвѣтѣ онъ милостиво сообщаетъ публикѣ нѣкоторыя свѣдѣнiя, въ которыхъ, мы увѣрены, она очень мало нуждалась.
   "Откуда берутся проценты?" говоритъ сэръ Томасъ.
   "Они составляются изъ налоговъ," отвѣчаетъ Монтезиносъ.
   Входилъ ли когда-нибудь м-ръ Соути въ соображенiя о томъ, что сдѣлалось бы съ этою суммою, еслибы она не пошла на уплату процентовъ нацiональнымъ кредиторамъ? Еслибы онъ подумалъ объ этомъ нѣсколько времени, то, мы полагаемъ, ему показалось бы, что "важная выгода", о которой онъ толкуетъ, какъ-то странно уменьшается въ своемъ объемѣ. Положимъ, что владѣлецъ фондовъ проживаетъ дивидентъ, простирающiйся до 500 ф. ст. въ годъ, а десять человѣкъ его ближайшихъ сосѣдей вносятъ каждый по 50 ф. ст. сборщику податей на уплату процентовъ по государственному займу. Въ случаѣ совершеннаго погашенiя государственнаго долга -- мѣра, которой, должно замѣтить, мы вовсе не предлагаемъ -- владѣлецъ фондовъ пересталъ бы проживать въ годъ 500 ф. ст. Онъ не сталъ бы болѣе доставлять ни занятiя промышленнымъ силамъ нацiи, ни класть пищу во рты работниковъ. Это считаетъ м-ръ Соути страшнымъ зломъ. Но развѣ рядомъ съ этимъ зломъ не находится и смягчающее обстоятельство? Каждый изъ десяти сосѣдей нашего капиталиста имѣетъ теперь 50-ью фунтами ст. въ годъ больше противъ того, что имѣлъ прежде. Каждый изъ нихъ, сколько намъ кажется по нашему слабому разумѣнiю, даетъ и больше, чѣмъ прежде, занятiй рабочему классу и накормитъ больше ртовъ. Сумма совершенно та же. Она только находится въ разныхъ рукахъ, Но на какомъ основанiи м-ръ Соути хочетъ увѣрить насъ, что она находится въ рукахъ такихъ людей, которые будутъ расходовать ее менѣе щедро и умно? Онъ повидимому думаетъ, что никто, кромѣ владѣльца фондовъ, не можетъ доставить работы бѣдному; что если отмѣнить налогъ, то люди, которые уже привыкли платить его, начнутъ тотчасъ же рыть ямы въ землѣ и закапывать ту сумму, которую обыкновенно брало правительство; что никакiя деньги не могутъ принести въ движенiе промышленность до тѣхъ поръ, пока сборщикъ податей не возьметъ ихъ изъ кармана одного человѣка и не переложитъ въ карманъ другаго. Мы отъ всей души желаемъ, чтобы м-ръ Соути постарался доказать справедливость принципа, составляющаго на самомъ дѣлѣ основанiе всей его финансовой системы, ибо безъ этого, мы считаемъ справедливымъ намекнуть ему, наше жестокосердое и трудно-увлекающееся поколѣнiе будетъ ожидать нѣсколько болѣе удовлетворительныхъ доказательствъ, чѣмъ единственное, котораго онъ удостоилъ насъ, а именно: сравненiе испаренiя съ росою.
   Какъ теорiя эта, такъ и изложенiе ея -- наши старые знакомые. Сколько мы припомнимъ, во всѣ тяжелые годы, м-ръ Соути постоянно провозглашалъ, что страна должна ожидать облегченiя не отъ экономiи, а отъ увеличенiя налоговъ, и мы видимъ, что онъ все еще сохраняетъ непоколебимую вѣру политическаго Дiафуаруса въ свое
  
   "Resaignare, repurgare et reclysterizare." (*)
   (*) "Опять кровопусканiе, опять слабительное, опять клистиръ." (Мольеръ, "Le malade imaginaire". Interm. III).
  
   "Народъ, говоритъ онъ намъ, можетъ быть слишкомъ богатъ, правительство же не можетъ быть слишкомъ богато."
   "Государство, говоритъ онъ, не можетъ имѣть въ своемъ распоряженiи больше богатства, чѣмъ сколько оно въ состоянiи употребить на общее благо, такъ какъ щедрое расходованiе денегъ на общественныя работы есть одно изъ вѣрнѣйшихъ средствъ достиженiя благосостоянiя нацiи, а издержка, произведенная въ видахъ содѣйствiя прогрессу нацiи, представляетъ еще болѣе очевидныя выгоды. Народъ же можетъ быть слишкомъ богатъ."
  
   Мы вполнѣ допускаемъ, что государство не можетъ имѣть въ своемъ распоряженiи больше богатства, чѣмъ сколько оно въ состоянiи употребить на общее благо. Но ни отдѣльныя лица, ни корпорацiи также не могутъ имѣть больше богатства, чѣмъ сколько можетъ быть употреблено на то же благо. Если нѣтъ предѣла той суммѣ, которая можетъ быть съ пользою израсходована на общественныя работы и на содѣйствiе прогрессу нацiи, то богатство -- будетъ ли оно въ частныхъ рукахъ или въ рукахъ правительства -- можетъ всегда, если только пожелаетъ этого тотъ, кто обладаетъ имъ, быть употреблено съ пользою. Такимъ образомъ, единственнымъ правдоподобнымъ основанiемъ дл увѣренiй м-ра Соути, что правительство не можетъ, а народъ можетъ имѣть слишкомъ много богатства, должно быть то, что, по всей вѣроятности, скорѣе правительство употребитъ свои деньги на благое дѣло, чѣмъ частное лицо.
   Но что такое полезное употребленiе денегъ? "Щедрая выдача денегъ на общественныя работы, говоритъ м-ръ Соути, есть одно изъ вѣрнѣйшихъ средствъ достиженiя благосостоянiя нацiи." Что понимаетъ онъ подъ благосостоянiемъ нацiи? Разумѣетъ онъ подъ этимъ богатство государства? Если такъ, то разсужденiе его выражается слѣдующимъ образомъ: чѣмъ большимъ богатствомъ располагаетъ государство, тѣмъ лучше, ибо чѣмъ больше имѣетъ богатства государство, тѣмъ больше оно будетъ имѣть. Вотъ подлинно нѣчто въ родѣ того софизма, которому такъ невѣжливо присвоено названiе женской логики. Если же подъ благосостоянiемъ нацiи м-ръ Соути понимаетъ богатство народа, то въ какомъ грубомъ противорѣчiи онъ оказывается виновенъ! Народъ, говоритъ онъ намъ, можетъ быть слишкомъ богатъ, правительство же слишкомъ богато быть не можетъ, ибо оно имѣетъ возможность обращать свое богатство на увеличенiе богатства народа. Выходитъ, что богатство должно быть отнимаемо у народа потому, что онъ имѣетъ слишкомъ много, и должно быть обращаемо на работы, которыя дадутъ ему еще больше.
   Мы въ самомъ дѣлѣ не въ состоянiи рѣшить, что именно побуждаетъ м-ра Соути предлагать большiе налоги, желанiе ли обогатить чрезъ это народъ или же сдѣлать его бѣднымъ. Но мы убѣждены, что если цѣль его -- обогатить народъ, то онъ избралъ невѣрный путь. Относительно общественныхъ работъ есть два или три правила, на которыя, какъ доказываютъ опыты, произведенные въ обширныхъ размѣрахъ, можно положиться почти во всякомъ случаѣ.
   Едвали когда бываетъ, чтобы частное лицо или общество изъ частныхъ лицъ употребляли свою собственность на каналъ, тоннель или мостъ, иначе какъ въ ожиданiи, что затрата эта принесетъ ему выгоды. Но никакое сооруженiе этого рода не можетъ быть выгодно для частныхъ спекуляторовъ, если публика не захочетъ платить за пользованiе имъ. Публика не станетъ добровольно платить за то, что не доставляетъ ей ни выгодъ, ни удобствъ. Итакъ, есть прямая и очевидная связь между побужденiями, которыми руководствуются лица, предпринимающiе такое сооруженiе, и полезностью самаго сооруженiя.
   Можемъ ли мы найти какую-нибудь связь въ родѣ этой въ томъ случаѣ, когда общественное сооруженiе производится правительствомъ? Если сооруженiе полезно, дѣлаются ли отъ этого богаче лица, управляющiе страною? Если оно безполезно, то становятся ли они бѣднѣе? Государственный человѣкъ можетъ, конечно, побуждаться желанiемъ славы. Но не правдоподобно ли также, что онъ прiобрѣтетъ большую извѣстность безполезнымъ размноженiемъ роскошныхъ зданiй въ большомъ городѣ, чѣмъ проведенiемъ самаго лучшаго канала или самой лучшей дороги въ какой-нибудь отдаленной провинцiи? Слава общественныхъ сооруженiй представляетъ еще менѣе вѣрное мѣрило ихъ полезности, чѣмъ итогъ взимаемой за нихъ пошлины. Въ испорченный вѣкъ произойдетъ прямое расхищенiе. Въ самый же чистый будетъ изобилiе мелкихъ плутней. Ни въ какой странѣ еще не было государственныхъ людей болѣе чувствительныхъ къ общественному мнѣнiю и болѣе безупречныхъ въ денежныхъ дѣлахъ, чѣмъ лица, управлявшiе послѣднее время Англiею. Тѣмъ неменѣе, намъ стоитъ только взглянуть на зданiя, недавно воздвигнутыя въ Лондонѣ, и мы найдемъ подтвержденiе нашего правила. Въ испорченный вѣкъ судьба публики -- подвергаться прямому грабежу. Въ хорошiй же ей предстоитъ нѣсколько лучшая участь -- получать все самаго дурнаго качества и по самой дорогой цѣнѣ.
   Зданiя для надобностей государства государство должно и строить. Но этимъ, полагаемъ мы, оно должно вообще и ограничиваться. Мы твердо убѣждены, что 500,000 ф. ст., собранные по частной подпискѣ на желѣзныя дороги или каналы, принесутъ больше пользы публикѣ, чѣмъ 5 миллiоновъ ф. ст., опредѣленные на тотъ же предметъ парламентскимъ постановленiемъ. Есть извѣстныя старыя пословицы о хозяйскомъ глазѣ и объ общемъ дѣлѣ, въ которыя мы весьма сильно вѣруемъ.
   Въ политической системѣ м-ра Соути нѣтъ, какъ мы сказали, никакой послѣдовательности. Но если есть въ этой системѣ какое-нибудь руководствующее правило, какое-нибудь одно заблужденiе, болѣе пространно и разнообразно развиваемое, чѣмъ всѣ другiя, это именно то, отрасль котораго составляетъ его теорiя общественныхъ работъ. Онъ воображаетъ, что обязанности правительственнаго лица не ограничиваются однимъ наблюденiемъ за безопасностью личности и собственности людей, но что такое лицо должно быть, что называется, человѣкомъ на всѣ руки: архитекторомъ, инженеромъ, школьнымъ учителемъ, купцомъ, теологомъ, какою-нибудь леди Боунтифоль въ каждомъ приходѣ, какимъ-нибудь Поль-Прайемъ {Lady Bountiful -- дѣйствующее лицо въ комедiи XVIII вѣка "The Beaux' Stratageme".-- "Paul Pry" -- водевиль Пуля.} въ каждомъ домѣ, подсматривающимъ, подслушивающимъ, подающимѣ помощь, остерегающимъ, расходующимъ за насъ наши деньги и выбирающимъ за насъ убѣжденiя. Если мы не ошибаемся, основная идея м-ра Соути та, что никто не въ состоянiи ничего сдѣлать самъ для себя такъ хорошо, какъ могутъ сдѣлать это для него лица, управляющiе имъ, кто бы они ни были, и что правительство приближается все болѣе и болѣе къ совершенству, по мѣрѣ того, какъ оно все болѣе и болѣе вмѣшивается въ привычки и образъ мыслей частныхъ лицъ.
   Онъ, повидимому, вполнѣ убѣжденъ, что правительство въ силахъ облегчать всѣ бѣдствiя, которыми удручаются низшiя сословiя. Онъ даже считаетъ сомнѣнiе на счетъ этого чѣмъ-то безбожнымъ. Мы не можемъ воздержаться, чтобы не принести разсужденiе его по этому предмету. Это совершенный перлъ логики.
  
   "Многiя тысячи людей въ вашей столицѣ, говоритъ сэръ Томасъ Моръ, встаютъ всякое утро не зная, чѣмъ они проживутъ въ теченiе дня; многiе изъ нихъ не знаютъ, куда они преклонятъ головы на ночь. Всѣ люди, даже самые порочные, знаютъ, что безнравственность ведетъ къ несчастью, но многiе даже изъ добрыхъ и умныхъ людей еще не знаютъ, что почти столь же часто несчастiе бываетъ причиною безнравственности."
   "Есть много людей, говоритъ Монтезиносъ, которые знаютъ это, но убѣждены, что человѣческiя учрежденiя не въ силахъ предупредить такое несчастье. Они видятъ послѣдствiя, но смотрятъ на причины какъ на нѣчто нераздѣльное съ свойствами человѣческой природы."
   "Какъ то вѣрно, что Богъ милосердъ, возражаетъ сэръ Томасъ, такъ вѣрно и то, что нѣтъ ничего подобнаго необходимому злу. Ибо у людей религiозныхъ ни болѣзнь, ни страданiя, ни смерть не считаются за зло."
  
   Но если болѣзнь, страданiе и смерть не зло, то мы не можемъ понять, почему должно быть зломъ то, что тысячи людей встаютъ утромъ не зная, чѣмъ имъ прокормиться. Единственное зло голода заключается въ томъ, что онъ производитъ сперва страданiя, потомъ болѣзнь и наконецъ смерть. Еслибы онъ не производилъ всего этого, то онъ не былъ бы бѣдствiемъ. Если же все это не зло, то и голодъ не бѣдствiе. Мы предложимъ самую простую дилемму: или физическое страданiе зло, или оно не зло. Если оно зло, то значитъ существуетъ на свѣтѣ необходимое зло, если же страданiе это не зло, то зачѣмъ избавлать отъ него бѣдныхъ?
   М-ръ Соути имѣетъ такое же преувеличенное понятiе о мудрости правительствъ, какъ и о ихъ силѣ. Онъ говоритъ съ величайшимъ отвращенiемъ объ уваженiи, оказываемомъ въ настоящее время общественному мнѣнiю. По его словамъ, мнѣнiю этому не должно ввѣряться, а напротивъ слѣдуетъ опасаться его; злоупотребленiю его должно оказывать рѣшительное сопротивленiе; обыкновенiе же подчиняться общественному мнѣнiю можетъ повести страну къ погибели. Завѣдывать полицiею есть, по его словамъ, одно изъ многихъ назначенiй правительства. Обязанности правителя -- это обязанности патрiарха и отца. Онъ долженъ считать нравственную дисциплину народа своею главною задачею, долженъ установить религiю, воспитать всю общину въ этой религiи и смотрѣть на всѣхъ диссентеровъ какъ на своихъ личныхъ враговъ.
  
   "Нѣтъ ничего вѣрнѣе, говоритъ сэръ Томасъ, какъ то, что религiя есть основанiе, на которомъ держится гражданское управленiе; что отъ религiи власть заимствуетъ свой авторитетъ, законы -- свою силу, а власть и законы вмѣстѣ -- свою печать, свое освященiе; и необходимо, чтобы религiя эта была установлена, сколько для безопасности государства, столько и для благосостоянiя народа, который, въ противномъ случаѣ, колебался бы туда и сюда при каждомъ дуновенiи мудрствованiя. Государство безопасно въ той мѣрѣ, въ какой народъ привязанъ къ его учрежденiямъ; поэтому первое и самое простое правило въ здравой политикѣ -- направить народъ на тотъ путь, по которому онъ долженъ слѣдовать. Государство, пренебрегающее этимъ, само готовитъ себѣ погибель; тѣ же, которые увлекаютъ народъ на всякiй другой путь, подрываютъ этимъ государство. Ничто въ отвлеченной наукѣ не можетъ быть вѣрнѣе этихъ положенiй."
   "Которыя однако всѣ, отвѣчаетъ Монтезиносъ, отвергаются нашими профессорами искусства пустословить и марать бумагу, -- одними съ наглостью, отличающею злонамѣренность, другими же съ хвастливою самоувѣренностью, свойственною непроницаемому невѣжеству."
  
   Значительная часть лежащихъ предъ нами двухъ томовъ составляетъ только дальнѣйшее развитiе этихъ параграфовъ. Что разумѣетъ м-ръ Соути, говоря, что религiя есть неоспоримое основанiе гражданскаго управленiя? Вѣдь онъ не хочетъ же этимъ сказать, что къ установленiю и поддержанiю гражданскаго управленiя люди не побуждаются ничѣмъ другимъ, кромѣ религiи; что гражданское управленiе не приноситъ никакой земной пользы; что люди не ощутили бы никакихъ земныхъ неудобствъ, еслибъ жили въ состоянiи анархiи? Если онъ допускаетъ, -- а, намъ кажется, онъ долженъ допустить, -- что существованiе гражданскаго управленiя ведетъ къ благу человѣчества на этомъ свѣтѣ и что значительное большинство людей всегда считали гражданское управленiе необходимымъ для ихъ блага на этомъ свѣтѣ, -- то вотъ основанiе гражданскаго управленiя, совершенно отличное отъ религiи. Правда, что христiанская религiя даетъ освященiе управленiю точно такъ же, какъ она освящаетъ все, что ведетъ къ счастью и добродѣтели нашей породы. Но мы не въ состоянiи понять, можно ли сказать о религiи, что она составляетъ основанiе управленiя, въ такомъ смыслѣ, въ которомъ бы она не являлась также основанiемъ дѣйствiй подобныхъ принятiю пищи, питья и разведенiю огня въ холодную погоду. Нѣтъ въ исторiи ничего болѣе достовѣрнаго какъ то, что управленiе существовало, пользовалось извѣстнымъ поклоненiемъ и оказывало извѣстное покровительство и въ тѣ времена, въ которыя оно не получало никакой помощи отъ религiи, въ тѣ времена, когда не было такой религiи, которая имѣла бы влiянiе на сердца и образъ жизни людей. Не изъ опасенiя Тартара и не подъ влiянiемъ вѣрованья въ Елисейскiя поля желалъ какой-нибудь аѳинянинъ, чтобы существовали такiя учрежденiя, которыя бы препятствовали Оресту похитить его плащъ или Мидiасу разбить ему голову. "Отъ религiи, говоритъ м-ръ Соути, власть заимствуетъ свой авторитетъ, а законы свою силу дѣйствiя." Отъ какой же религiи заимствуетъ свой авторитетъ наша власть надъ индусами, или свою силу дѣйствiя законъ, на основанiи котораго мы вѣшаемъ браминовъ? Въ теченiе нѣсколькихъ тысячъ лѣтъ существовало почти во всѣхъ углахъ вселенной гражданское управленiе, и во времена преобладанiя жрецовъ, и во времена фанатизма, и во времена эпикурейскаго индифферентизма, и во времена просвѣщеннаго благочестiя. Какъ ни была чиста или нечиста вѣра людей, поклонялись ли они доброму или злому началу, признавали ли душу смертною или безсмертною, они, лишь только переставали быть совершенно дикими, тотчасъ же усматривали необходимость гражданскаго управленiя и поэтому устанавливали его. Оно также повсемѣстно, какъ поваренное искусство. Тѣмъ неменѣе, говоритъ м-ръ Соути, насколько что-либо достовѣрно въ отвлеченной наукѣ, настолько достовѣрно и то, что управленiе основано на религiи. Мы желали бы знать, какое понятiе имѣетъ м-ръ Соути о способѣ доказыванiя въ отвлеченной наукѣ. Мы подозрѣваемъ, что весьма неопредѣленное. Доказательство идетъ далѣе. Такъ какъ религiя составляетъ основанiе управленiя и государство въ той только мѣрѣ безопасно, въ какой народъ привязанъ къ государственнымъ учрежденiямъ, то поэтому, говоритъ м-ръ Соути, первое правило въ политикѣ, чтобы правительство наводило народъ на тотъ путь, по которому онъ долженъ идти; -- и ясно, что тѣ, которые увлекаютъ его во всякiй другой путь, подрываютъ этимъ государство.
   Но мы не видимъ главной цѣли въ томъ, чтобы народъ всегда вѣровалъ въ установленную религiю и былъ привязанъ къ существующему порядку управленiя. Религiя можетъ быть ложна. Управленiе можетъ быть стѣснительно. И на всякую поддержку, которую получаетъ ложная религiя отъ управленiя, или стѣснительное управленiе отъ религiи, мы смотримъ какъ на очевидное зло.
   Правило, что правительства обязаны направлять народъ на тотъ путь, по которому онъ долженъ идти, звучитъ хорошо. Но есть ли какое-нибудь основанiе думать, что скорѣе правительство наведетъ народъ на путь истинный, чѣмъ онъ самъ попадетъ на него? Развѣ не было такихъ правительствъ, которыя оказывались слѣпыми вожаками слѣпыхъ? Развѣ нѣтъ и теперь такихъ правительствъ? Можно ли принять за общiй законъ, что движенiе политической и религiозной истины скорѣе направляется внизъ отъ правительства къ народу, чѣмъ вверхъ отъ народа къ правительству? Вотъ вопросы, ясное разрѣшенiе которыхъ составляетъ предметъ большой важности. М-ръ Соути ратуетъ противъ общественнаго мнѣнiя, которое, какъ онъ говоритъ намъ, присвоиваетъ себѣ въ настоящее время верховную власть. По словамъ его, прежде управляли всѣмъ законы, теперь же управляетъ общественное мнѣнiе. Что же такое законы, если не выраженiе мнѣнiя какого-нибудь класса людей, имѣющаго власть надъ остальною общиною? Чѣмъ же управлялся всегда цѣлый свѣтъ, если не мнѣнiемъ какого-нибудь лица или какихъ-нибудь лицъ? Чѣмъ же другимъ можетъ онъ когда-либо управляться? Что всѣ системы политическiя, наууныя или другiя, если не мнѣнiя, основанныя на болѣе или менѣе удовлетворительныхъ доводахъ? Вопросъ заключается не между человѣческимъ мнѣнiемъ, съ одной стороны, и какимъ-нибудь высшимъ, болѣе вѣрнымъ образомъ раскрытiя истины, съ другой; а между мнѣнiемъ и мнѣнiемъ, между мнѣнiями одного человѣка и другаго, одного класса и другаго, или одного поколѣнiя и другаго. Общественное мнѣнiе не безошибочно, но можетъ ли м-ръ Соути придумать такiя учрежденiя, которыя бы обезпечивали намъ руководство безошибочнаго мнѣнiя? Можетъ ли м-ръ Соути выбрать какое-нибудь семейство, какой-нибудь цехъ, короче, какой-нибудь классъ людей, рѣзко отличающiйся отъ остальной общины, мнѣнiе котораго скорѣе можетъ быть справедливо, чѣмъ это, столь порицаемое общественное мнѣнiе? Не выберетъ ли онъ, напримѣръ, перовъ? Или 200 самыхъ рослыхъ людей въ Англiи? Или бѣдныхъ Виндзорскихъ рыцарей? {The poor Knights of Windsor назывались нѣкоторые ветераны, имѣвшiе помѣщенiе и столъ въ виндзорскомъ дворцѣ. Теперь они называются The military Knights of Windsor.} Или дѣтей родявшихся въ сорочкѣ? Или седьмыхъ сыновей седьмыхъ сыновей? Мы не думаемъ, чтобы онъ предложилъ для этого народное избранiе; потому что это значило бы просто обратиться къ общественному же мнѣнiю. А говорить, что общество должно быть управляемо мнѣнiемъ умнѣйшихъ и лучшихъ людей, хотя и справедливо, но безполезно. Чье мнѣнiе должно рѣшить, кто эти умнѣйшiе и лучшiе люди?
   М-ръ Соути и многiе другiе почтенные люди думаютъ, повидимому, будто, когда они разъ доказали, что нравственное и религiозное воспитанiе народа составляетъ предметъ самой большой важности, -- то само собою уже слѣдуетъ, что къ этой именно цѣли и должно стремиться правительство. Они забываютъ, что намъ должно принимать въ соображенiе не одну благость цѣли, но и годностъ средствъ. Ни въ физическомъ, ни въ политическомъ тѣлѣ всѣ члены не имѣютъ одного и того же назначенiя. И конечно не будетъ никакой несообразности, если сказать, что извѣстная часть общины можетъ быть вполнѣ способна ограждать личность и собственность остальной части, но въ то же время вовсе не умѣть направлять наши мнѣнiя, или наблюдать за нашими частными обычаями.
   Правитель имѣетъ такой сильный интересъ охранять своихъ подданныхъ отъ всевозможныхъ убытковъ и обидъ, кромѣ происходящихъ отъ него самого, и средства осуществленiя этой цѣли такъ просты, что и подъ самыми худшими правительствани въ мiрѣ люди находятся конечно въ лучшемъ положенiи, чѣмъ находились бы при состоянiи анархiи. Даже когда назначенiе правительственныхъ лицъ было предоставляемо случаю, -- какъ въ итальянскихъ республикахъ, -- дѣла шли лучше, чѣмъ еслибы вовсе не существовало правительственныхъ лицъ и еслибы всякiй человѣкъ дѣлалъ все, что ему угодно. Но мы не видимъ никакой причины думать, что мнѣнiя правительственнаго лица объ отвлеченныхъ предметахъ скорѣе могутъ быть справедливы, чѣмъ мнѣнiя всякаго другаго человѣка. Ни одинъ изъ способовъ назначенiя правителей, -- ни народное избранiе, ни случайность жребiя, ни случайность рожденiя, -- не представляетъ, сколько мы можемъ видѣть, слишкомъ большаго ручательства въ томъ, что назначенные лица умнѣе, чѣмъ кто-либо изъ ихъ сосѣдей. А чтобы они были умнѣе всѣхъ своихъ сосѣдей, взятыхъ вмѣстѣ, -- еще менѣе правдоподобно. Мы не въ состоянiи понять, какъ можно рѣшить, что одинъ классъ людей имѣетъ обязанность и право руководить мнѣнiемъ другаго, если нельзя доказать, что отъ перваго скорѣе можно ожидать справедливыхъ мнѣнiй, чѣмъ отъ послѣдняго.
   Обязанности правительства были бы дѣйствительно, какъ говоритъ м-ръ Соути, отеческiя, еслибы правительство было настолько естественно умнѣе народа, насколько самый глупый отецъ бываетъ, въ теченiе нѣкотораго времени, умнѣе самаго смышленаго ребенка, и еслибы правительство любило народъ, какъ любятъ вообще отцы своихъ дѣтей. Но нѣтъ никакой причины вѣрить, что правительство будетъ имѣть такую теплоту чувства и такой умственный перевѣсъ. М-ръ Соути могъ бы точно также сiазать, что обязанности башмачника отеческiя и что со стороны всякаго человѣка, не принадлежащаго къ этому ремеслу, было бы несправедливымъ притязанiемъ говорить, что его башмаки не хороши, и настаивать, чтобы ему дали лучшiе. Раздѣленiе труда не было бы вовсе благодѣянiемъ, еслибы тѣ, которые дѣлаютъ вещь, не должны были обращать никакого вниманiя на мнѣнiе тѣхъ, для кого вещь дѣлается. Башмачникъ въ "Relapse" {Одна изъ лучшихъ комедiй XVIII вѣка, сочиненiе Ванбру.} говоритъ лорду Фоппингтону, что его сiятельство ошибается предполагая, будто его башмакъ жметъ. "Онъ не жметъ, онъ не можетъ жать: я знаю свое дѣло, и мнѣ никогда еще не случалось сшить лучшаго башмака." М-ръ Соути хочетъ, чтобы правительство точно такъ же обращалось съ народомъ, который присвоиваетъ себѣ право разсуждать. Даже башмачникъ Ванбру сравнительно лучше. Онъ ограничился тѣмъ, что выразилъ мнѣнiе о башмакахъ своего покупателя, въ которыхъ онъ кое-что смыслилъ, о сюртукѣ же и шляпѣ онъ судить не брался. Но м-ръ Соути хотѣлъ бы, чтобы правители страны навязывали народу свои мнѣнiя нетолько о политикѣ, но и о предметахъ, о которыхъ правительство не получаетъ свѣдѣнiй ни изъ какихъ особыхъ источниковъ и о которыхъ первый встрѣчный можетъ столько же знать и такъ же вѣрно судить, какъ и король, а именно -- о религiи и нравственности.
   Люди никогда не бываютъ въ такой мѣрѣ способны вѣрно разрѣшить вопросъ, какъ когда они обсуждаютъ его на свободѣ. Вмѣшательство же правительства въ пренiе можетъ только сдѣлать его менѣе свободнымъ, чѣмъ оно было бы безъ этого. Люди скорѣе всего составляютъ себѣ вѣрныя мнѣнiя, когда они не имѣютъ никакого другаго побужденiя, кромѣ желанiя узнать истину, и когда они свободны отъ влiянiя какъ надежды, такъ и страха. Правительство, какъ правительство, не можетъ употреблять для поддержанiя своего мнѣнiя ничего кромѣ влiянiя надеждъ и опасенiй. Оно ведетъ споръ не посредствомъ доводовъ, а посредствомъ угрозъ и обольщенiй. Если оно и употребляетъ доводы, то дѣлаетъ это не въ силу какихъ-либо правъ, принадлежащихъ ему, какъ правительству. Такъ, вмѣсто спора аргумента съ аргументомъ, выходитъ споръ аргумента съ силою. Вмѣсто борьбы, въ которой истина, по естественному настроенiю человѣческаго ума, имѣетъ неоспоримый перевѣсъ надъ ложью, выходитъ борьба, въ которой истина можетъ восторжествовать только случайно.
   И какое наконецъ обезпеченiе представляетъ правительствамъ подобное воспитанiе народа? Едвали м-ръ Соути предложилъ бы болѣе дѣйствительное стѣсненiе свободы сужденiя и болѣе тщательное соглашенiе общественнаго мнѣнiя съ существующими учрежденiями, чѣмъ въ Испанiи и Италiи. Между тѣмъ мы знаемъ, что стѣсненiя, существующiя въ Испанiи и Италiи, не помѣшали атеизму распространиться между образованными классами и въ особенности между тѣми людьми, которыхъ обязанность -- служенiе алтарю Всевышняго. Всѣ наши читатели знаютъ, какъ, во время Французской революцiи, священникъ съ священникомъ выходили впередъ и объявляли, что ихъ ученiе, ихъ богослуженiе, вся ихъ жизнь, все это было ложь, комедiя, въ продолженiе которой они едва могли сохранять довольно серьёзный видъ, чтобы поддерживать обманъ. Такъ было съ ложной или, по крайней мѣрѣ, грубо-испорченной религiей. Теперь возьмемъ изъ всѣхъ случаевъ наиболѣе благопрiятный для вывода м-ра Соути. Возьмемъ тотъ видъ религiи, который онъ признаетъ за самый совершенный -- ученiе арминiанскаго отдѣла англиканской церкви. Возьмемъ тотъ образъ правленiя, которымъ онъ наиболѣе восхищается и о которомъ сожалѣетъ -- правленiе Англiи во время Карла I. Желалъ ли бы м-ръ Соути видѣть болѣе тѣсную связь между государствомъ и церковью, чѣмъ какая существовала въ то время? Желалъ ли бы онъ болѣе могущественныхъ духовныхъ судилищъ? болѣе ревностнаго короля? болѣе дѣятельнаго примаса? Желалъ ли бы онъ видѣть предоставленiе господствующей церкви болѣе полной монополiи воспитанiя? Могло ли бы какое-нибудь правительство сдѣлать больше для наведенiя народа на тотъ путь, по которому оно хотѣло бы его повести? И чѣмъ же кончилось такое веденiе дѣлъ? Въ отчетѣ о состоянiи Кентербёрiйской провинцiи, представленномъ Лодомъ королю, въ концѣ 1639 г., англiйская церковь является превознесенною и торжествующею. Правительство такъ дѣятельно слѣдовало политикѣ, возобновленiя которой желаетъ м-ръ Соути, что едвали былъ малѣйшiй признакъ разногласiя. Большая часть епископовъ утверждали, что въ паствахъ ихъ все шло хорошо. Семь или восемь человѣкъ въ приходѣ Питерборо показались непокорными церкви, но и тѣ совершенно подчинились ей. Въ Норфолькѣ и Соффолькѣ всѣ, которыхъ была причина подозрѣвать, торжественно объявили о своемъ обращенiи и, повидимому, тщательно соблюдали свои обѣты. Говорилось, что было нѣсколько трудно заставить нѣкоторыхъ изъ простолюдиновъ въ Соффолькѣ принимать причастiе у рѣшетки алтаря. {Пуритане считали идолопоклонствомъ принимать св. причастiе стоя на колѣнахъ у рѣшетки алтаря.} Это былъ единственный явный примѣръ неповиновенiя, какой могъ открыть бдительный взоръ Лода во всѣхъ эпархiяхъ его двадцати-одного суффрагана, какъ-разъ наканунѣ революцiи, въ которой примасъ, церковь, монархъ и монархiя -- все должно было погибнуть.
   Въ какое время признавалъ бы м-ръ Соути конституцiю болѣе безопасною: въ 1639 г., когда Лодъ представилъ Карлу означенный отчетъ, или же теперь, когда на тысячи митинговъ открыто собираются миллiоны диссентеровъ, когда открыто высказываются намѣренiя противныя десятинному сбору, когда книги, нападающiя нетолько на самую церковь, но и на первѣйшiе догматы христiанской религiи, открыто продаются на улицахъ? Признаки неудовольствiя, говоритъ онъ намъ, въ настоящее время въ Англiи сильнѣе, чѣмъ были во Францiи въ то время, когда собрались генеральные штаты, и онъ хотѣлъ бы, чтобы мы изъ этого заключили о близости для Англiи революцiи, подобной французской. Развѣ онъ не знаетъ, что о степени опасности, угрожающей государствамъ, должно судить не по тому, что вырывается наружу изъ умовъ народа, а по тому, что задерживается въ нихъ? Можетъ ли онъ представить себѣ что-нибудь ужаснѣе положенiя правительства, которое довѣрчиво управляетъ нацiею лицемѣровъ, которому въ печати сыплются похвалы, а во внутренности домовъ проклятiя, которое гордится привязанностью и послушанiемъ своихъ подданныхъ, а не знаетъ, что подданные эти составляютъ противъ него массонскiй союзъ ненависти, условный знакъ котораго передается ежедневно во взглядѣ десятка тысячъ глазъ, въ пожатiи десятка тысячъ рукъ и въ звукѣ десятка тысячъ голосовъ? Глубокая и остроумная политика! Вмѣсто того, чтобы лечить болѣзнь, -- удалять единственные симптомы, по которымъ можно узнать ея свойства! Оставить змѣѣ ея смертоносное жало, а отнять у нея только тѣ гремушки, которыя возвѣщаютъ о ея приближенiи!
   Когда народъ, котораго Карлъ такъ старательно велъ по благому пути, вознаградилъ отеческую заботливость монарха снятiемъ его головы, то вошло въ моду новаго рода воспитанiе. Возникло другое правительство, которое, такъ-же какъ и прежнее, смотрѣло на религiю какъ на свою надежнѣйшую опору, а на религiозную дисциплину народа какъ на предметъ своей первой обязанности. Кровавые законы были изданы противъ распутства, нечестивыя изображенiя были созжены, непристойныя статуя -- драпированы, театры закрыты, постовъ было множество, и парламентъ опредѣлилъ, чтобы никакое лицо не допускалось къ отправленiю какой бы то ни было общественной должности иначе, какъ по предварительномъ удостовѣренiи палаты въ его искренней набожности. Мы знаемъ, чѣмъ кончилось такое воспитанiе. Мы знаемъ, что оно привело къ безвѣрiю, къ грязному безчувственному матерiализму, къ разрыву всякихъ узъ чести и нравственности. Мы знаемъ, что даже и въ наши дни, изрѣченiя Священнаго Писанiя, имена, упоминаемыя въ немъ, а, быть можетъ, и нѣкоторыя изъ его ученiй, возбуждаютъ отвращенiе и насмѣшки, единственно потому, что съ предметами этими соединяется воспоминанiе о суровости упомянутаго выше перiода.
   Такъ, опытъ воспитанiя народа въ установленныхъ формахъ религiи былъ дважды произведенъ въ Англiи въ обширныхъ размѣрахъ -- разъ Карломъ и Лодомъ и разъ пуританами. Крайнiе торiи нашего времени раздѣляютъ еще и теперь многiя изъ чувствъ и убѣжденiй Карла и Лода, хотя и проявляютъ ихъ въ нѣсколько смягченныхъ формахъ; не трудно также видѣть, что между нами существуютъ еще и преемники пуританъ. Желательно было бы, чтобы каждая изъ этихъ партiй помнила, какъ мало пользы или чести извлекала она, въ прежнее время, изъ самаго тѣснаго союза съ властью; что партiя падала вслѣдствiе поддержки со стороны правителей и возвышалась отъ ихъ противодѣйствiя; что изъ двухъ системъ, та, которой въ какое-нибудь время былъ подчиняемъ народъ, была всегда въ это время непопулярною системою; что воспитанiе въ духѣ господствующей церкви окончилось царствомъ пуританъ, а воспитанiе въ духѣ пуританъ -- царствомъ распутныхъ женщинъ.
   Это было совершенно естественно. Для народа, не выдрессированнаго съ самаго рожденiя, ничто не можетъ быть возмутительнѣе какъ отеческое, или, другими словами, во все вмѣшивающееся правительство, которое говоритъ народу, что ему слѣдуетъ читать, что говорить, что ѣсть, что пить, что носить. Отцы наши не могли выдержать этого двѣсти лѣтъ тому назадъ, а мы не терпѣливѣе ихъ. М-ръ Соути думаетъ, что ярмо церкви спадаетъ вслѣдствiе того, что оно слишкомъ просторно. Мы, напротивъ, убѣждены, что терпятъ ярмо это только потому, что оно не тѣсно, а что въ ту минуту, какъ попытаются крѣпче стянуть его, оно будетъ вовсе отброшено. И это будетъ не первое и не самое крѣпкое ярмо, какое было когда-либо разбито и растоптано подъ ногами въ великiй день мести Англiи. Мы не въ состоянiи рѣшить, какъ далеко, по мнѣнiю м-ра Соути, должны простираться мѣры, принимаемыя правительствомъ къ воспитанiю народа въ правилахъ церкви. Въ одномъ мѣстѣ сэръ Томасъ Моръ спрашиваетъ въ сильной запальчивости:
  
   "Возможно ли, чтобы законы ваши терпѣли существованiе невѣрующихъ, какъ партiи? Vetitura est adeo sceleris nihil."
   Монтезиносъ отвѣчаетъ: "Они сами признаютъ себя, не взирая на законы. Модное ученiе, котораго придерживаются въ настоящее время въ печати, гласитъ, что въ это дѣло законы вступаться не должны, такъ какъ всякiй человѣкъ имѣетъ право и составлять какое угодно мнѣнiе о предметахъ религiи, и распространять это мнѣнiе."
  
   Изъ этого ясно, что м-ръ Соути не хотѣлъ бы предоставить безвѣрiю полную и совершенную терпимость. Но въ другомъ мѣстѣ онъ замѣчаетъ не безъ истины, хотя слишкомъ исключительно, что "всѣ степени нетерпимости, -- не доходящiя до того полнаго размѣра, въ какомъ проявляетъ ее папская церковь, тамъ, гдѣ она имѣетъ силу, -- дѣйствуютъ на тѣ мнѣнiя, къ подавленiю которыхъ стремится нетерпимость, какъ дѣйствуетъ подрѣзыванiе на сильныя растенiя, которыя еще болѣе разрастаются отъ этого." Эти два мѣста, совокупно взятыя, привели бы насъ къ тому заключенiю, что по мнѣнiю м-ра Соути крайняя строгость, къ какой когда-либо прибѣгала папская церковь въ дни своего наибольшаго могущества, должна быть примѣнена и къ невѣрующимъ въ Англiи, или -- выражаясь яснѣе, -- что Карлайля и сидѣльцевъ его лавки слѣдовало бы сжечь на Смитфильдѣ {Площадь въ Лондонѣ, на которой сожигались еретики; въ настоящее время она служитъ для торга скотомъ.} и что такой же участи слѣдовало бы подвергать всѣхъ лицъ, которые, по востребованiю, отказались бы торжественно признать истины христiанской религiи. Мы однако не думаемъ, чтобы м-ръ Соути предложилъ такой образъ дѣйствiя, хотя изъ рѣчей его, по всѣмъ законамъ логики, мы имѣли бы право заключить, что онъ этого именно и желаетъ. Мнѣнiя его не составляютъ вовсе никакой системы. Онъ никогда не окидываетъ однимъ взглядомъ больше сторонъ въ вопросѣ, чѣмъ сколько ему нужно, чтобы составить одно плавное и гладкое положенiе; поэтому было бы верхомъ несправедливости обвинить его лично въ слѣдованiи какому-нибудь ученiю, на томъ только основанiи, что такое ученiе можетъ быть выведено путемъ самаго близкаго и точнаго умозаключенiя изъ предложенныхъ м-мъ Соути посылокъ. Итакъ мы находимся въ совершенномъ невѣдѣнiи относительно убѣжденiй м-ра Соути о вѣротерпимости. Отъ осужденiя правительства за то, что оно не наказываетъ невѣрующихъ, онъ непосредственно переходить къ разсмотрѣнiю вопроса о стѣсненiи правъ католиковъ, мѣрѣ, благодаря Бога, въ настоящее время уже отмѣненной, и защищаетъ эту вѣру на томъ основанiи, что ученiе католической церкви ведетъ къ преслѣдованiю и что католики, когда имѣли власть, всегда преслѣдовали.
  
   "Они должны преслѣдовать, говоритъ онъ, если убѣждены въ истинѣ своего исповѣданiя -- ради совѣсти; если же не имѣютъ этого убѣжденiя, то должны преслѣдовать изъ видовъ политическихъ; ибо только нетерпимостью можетъ держаться такая испорченная и вредная система."
  
   Если гдѣ не преслѣдуются невѣрующiе, то это по мнѣнiю м-ра Соути доказательство такой испорченности нацiи, отъ которой приходятъ въ ужасъ праведныя души. Между тѣмъ извѣстная христiанская секта подлежитъ устраненiю отъ власти за то, что люди, придерживавшiеся прежде тѣхъ же убѣжденiй, сдѣлались виновны въ преслѣдованiи. Мы сказали, что мы не довольно хорошо знаемъ, каковы мнѣнiя м-ра Соути о вѣротерпимости. Но вообще они клонятся къ тому, что ему всякiй долженъ оказывать терпимость, а онъ никому.
   Никакое опасенiе быть дурно-понятыми не мѣшаетъ намъ выразить искреннее сочувствiе кроткому, мудрому и высоко-христiанскому, въ послѣднее время, образу дѣйствiя церкви и правительства по отношенiю къ богохульнымъ сочиненiямъ. Мы высоко ставимъ церковь и правительство за то, что для огражденiя религiи чистой, милосердой и здравой, религiи, силѣ доводовъ которой уступили и самые возвышенные умы, -- что для огражденiя такой религiи не признано было нужнымъ окружать ее средствами обороны, свойственными ложному, кровавому суевѣрiю. Кивотъ завѣта не былъ взятъ до тѣхъ поръ, пока не окружили его своимъ оружiемъ земные защитники. Во время плѣна, святости его было достаточно, чтобы оградить его отъ оскорбленiя и чтобы повергнуть ницъ вражескую силу на порогѣ ея собственнаго храма. Дѣйствительнаго обезпеченiя христiанской религiи должно искать въ ея благодѣтельномъ нравственномъ влiянiи, въ необыкновенной сообразности ея съ требованiями человѣческаго сердца, въ той легкости, съ которою всякiй человѣческiй умъ усвоиваетъ себѣ ея основныя начертанiя, въ томъ утѣшенiи, которое она приноситъ дому печали, въ томъ свѣтѣ, которымъ она озаряетъ великое таинство смерти. Такое ученiе не можетъ выиграть ни въ достоинствѣ, ни въ силѣ вслѣдствiе того, что оно составитъ часть или частицу общаго права. Ученiе это уже не въ первый разъ предоставляется силѣ его собственныхъ доводовъ и увлекательности его собственной прелести. Его возвышенная теологiя побѣдила греческiя школы въ честномъ бою доказательства противъ доказательства. Самые храбрые и мудрые изъ кесарей видѣли безсилiе своего оружiя и своей политики въ борьбѣ противъ оружiя невещественнаго и противъ царства неземнаго. Побѣда, которой не успѣли одержать Порфирiй и Дiоклетiанъ, не предназначена, кажется, никому изъ тѣхъ, которые нападали въ нынѣшнемъ вѣкѣ на послѣднее средство обузданiя сильнаго и послѣднюю надежду несчастнаго. Вся исторiя христiанской религiи показываетъ, что ей угрожаетъ гораздо большая опасность быть испорченною союзомъ съ властью, чѣмъ быть сокрушенною ея противодѣйствiемъ. Тѣ, которые навязываютъ ей земное владычество, обращаются съ ней такъ же, какъ обращались ихъ первообразы съ ея основателемъ. Они преклоняютъ колѣна и плюютъ на нее; они восклицаютъ: да здравствуетъ! и бьютъ ее по щекѣ; они влагаютъ ей въ руку скипетръ, но это ломкiй тростникъ; они вѣнчаютъ ее, но терномъ; они покрываютъ порфирою тѣ раны, которыя нанесены ей ихъ же руками; они надписываютъ пышные титулы надъ тѣмъ крестомъ, къ которому прибили ее для того, чтобы она погибла въ позорѣ и страданiяхъ. Общiй взглядъ, который бросаетъ м-ръ Соути на будущность общества, очень мраченъ; но мы успокоиваемся тою мыслью, что м-ръ Соути не пророкъ. Мы помнимъ, какъ онъ предсказалъ ровно наканунѣ уничтоженiя Актовъ Test и Corporation, {Test and Corporation Acts -- постановленiя, въ силу которыхъ всѣ лица, отправлявшiе когда-либо должности, какъ гражданскiя, такъ и военныя, обязывались подтвердить оодъ присягою, что король, а не папа, глава церкви, письменно отречься отъ ученiя о пресуществленiи и публично принять причастiе по обряду англиканской церкви. Акты эти собственно направлялись противъ католиковъ, но нѣкоторыя изъ условiй, помѣщенныхъ въ нихъ, служили также стѣсненiемъ и для диссентеровъ. Постановленiя эти уничтожены въ 1828 году.} что эти ненавистные законы будутъ безсмертны и что благочестивыя души долго будутъ наслаждаться злоупотребленiемъ самаго торжественнаго обряда церкви, ради упроченiя ея политическаго преобладанiя. Въ лежащей предъ нами книгѣ онъ говоритъ, что католики не могутъ быть допущены въ парламентъ, пока развѣ тѣ, кого назвалъ Джонсонъ "бездомными вигами", не достигнутъ власти. Но пока книга печаталась, пророчество оказалось ложнымъ и тори изъ торiевъ, любимый герой м-ра Соути, {Лордъ Веллингтонъ.} стяжалъ и носилъ этотъ благороднѣйшiй вѣнецъ "ob cives servatos".
   Предзнаменованiя временъ, какъ говоритъ намъ м-ръ Соути, очень грозны, и его опасенiя за отечество рѣшительно перевѣсили бы его надежды, еслибы онъ не имѣлъ твердаго упованiя на милосердiе Божiе. Зная, что Богъ нѣкогда допустилъ, чтобы образованный мiръ былъ наводненъ варварами и чтобы христiанская религiя была искажена ученiями, которыя на нѣсколько вѣковъ поставили ее почти на ряду съ язычествомъ, мы не можемъ считать несовмѣстнымъ съ свойствами Бога, чтобы подобныя бѣдствiя снова постигли человѣчество.
   Мы смотримъ, однако, на то состоянiе, въ какомъ находится свѣтъ и въ особенности наше королевство, съ гораздо большимъ довольствомъ и съ лучшими надеждами. М-ръ Соути отзывается съ презрѣнiемъ о тѣхъ, которые считаютъ дикое состоянiе болѣе счастливымъ, чѣмъ бытъ общественный. Онъ говоритъ, что въ этомъ отношенiи Руссо не подѣйствовалъ на него даже въ юности. Но онъ полагаетъ, что община, немного подвинувшаяся впередъ въ цивилизацiи, счастливѣе той, которая сдѣлала больше успѣховъ. Онъ полагаетъ, что бриты временъ Цезаря были счастливѣе англичанъ XIX столѣтiя. Вообще же онъ указываетъ на поколѣнiе, предшествовавшее реформацiи, какъ на такое, въ которомъ народъ нашей страны былъ въ лучшемъ состоянiи, чѣмъ когда-либо до того и послѣ.
   Мнѣнiе это, насколько мы можемъ видѣть, не основывается ни на чемъ, кромѣ его собственныхъ личныхъ взглядовъ. Онъ литераторъ, и жизнь, лишенная литературныхъ наслажденiй, ему кажется скучною. Онъ питаетъ ненависть къ духу нынѣшняго поколѣнiя, къ строгости его ученыхъ занятiй, смѣлости его изслѣдованiй и къ тому пренебреженiю, съ какимъ оно смотритъ на извѣстныя старыя предубѣжденiя, которыми порабощенъ духъ м-ра Соути. Ему не нравится вѣкъ вовсе непросвѣщенный, не нравится также и пытливый, преобразующiй вѣкъ. Первыя 20 лѣтъ XVI столѣтiя совершенно соотвѣтствовали бы его требованiямъ. Они представляютъ именно ту степень умственнаго возбужденiя, какой онъ желаетъ. Немного было ученыхъ, но они много читали и писали. Ученый пользовался большимъ уваженiемъ. Но простой народъ и не пытался мыслить, и даже люди самые любознательные и независимые изъ образованныхъ классовъ оказывали уваженiе авторитету въ большей, а уму въ меньшей мѣрѣ, чѣмъ это дѣлается въ наше время. Вотъ порядокъ вещей, при которомъ м-ръ Соути почувствовалъ бы себя совершенно хорошо, и поэтому онъ объявляетъ такой порядокъ вещей лучшимъ въ свѣтѣ.
   Дикiе были несчастливы, говоритъ м-ръ Соути; но люди времени сэра Томаса Мора были счастливѣе и дикихъ, и насъ. Мы же считаемъ за совершенно достовѣрное, что мы имѣемъ преимущество предъ современниками сэра Томаса Мора, во всѣхъ тѣхъ отношенiяхъ, въ которыхъ они имѣли какое-либо преимущество предъ дикими.
   М-ръ Соути даже и не пытается утверждать, что народъ въ XVI столѣтiи былъ лучше помѣщенъ или одѣтъ, чѣмъ теперь. Онъ, повидимому, допускаетъ, что въ этомъ отношенiи произошло нѣкоторое усовершенствованiе. И въ самомъ дѣлѣ, что касается до этого вопроса, то и самые извращенные умы едвали сомнѣваются въ томъ, что усовершенствованiе машинъ понизило цѣны на мануфактурныя произведенiя и сдѣлало доступными и для бѣднѣйшихъ нѣкоторыя удобства, которыхъ сэръ Томасъ Моръ или его король не могли получить ни за какiя деньги.
   Рабочiе же классы, по словамъ м-ра Соути, пользовались, напротивъ, триста лѣтъ тому назадъ, лучшею пищею, чѣмъ теперь. Мы думаемъ, что въ этомъ отношенiи онъ совершенно заблуждается. Положенiе слугъ въ дворянскихъ и достаточныхъ семействахъ и воспитанниковъ въ университетахъ конечно должно было быть въ то время лучше положенiя поденщиковъ, а мы все-таки увѣрены, что и тѣ не были въ лучшемъ положенiи, чѣмъ наши бѣдные въ богадѣльняхъ. Мы видимъ изъ хозяйственной книги семейства Нортумберландъ, что въ одномъ изъ обширнѣйшихъ хозяйствъ королевства слуги жили, большею частью, какъ живутъ въ настоящее время простые матросы. Положенiе студентовъ кембриджскаго университета въ царствованiе Эдуарда VI было, какъ видно изъ весьма достовѣрнаго источника, самое бѣдственное. Многiе изъ нихъ ѣли за обѣдомъ супъ, сваренный изъ грошовой говядины съ малымъ количествомъ соли и овсяной муки, и больше буквально ничего. Это свѣдѣнiе сообщаетъ намъ одинъ изъ ректоровъ С.-Джонской колдегiи того времени. Наши же приходскiе бѣдные ѣдятъ пшеничный хлѣбъ. Въ XVI столѣтiи рабочiй былъ счастливъ, когда получалъ ячменный хлѣбъ и часто вынужденъ былъ довольствоваться худшею пищею. Въ Гаррисоновомъ вступленiи къ Голиншеду мы находимъ свѣдѣнiе о положенiи нашего рабочаго населенiя въ такъ-называемые у м-ра Соути "златые дни доброй королевы Бэссъ". {Holinshed -- лѣтописецъ XVI столѣтiя.-- Bess -- уменьшительное имя Елисаветы.} "Дворянство, говоритъ онъ, обыкновенно запасается въ достаточномъ количествѣ пшеницею для собственнаго стола, между тѣмъ какъ ихъ челядь и бѣдные сосѣди, въ нѣкоторыхъ графствахъ, вынуждены довольствоваться рожью и ячменемъ; а во время неурожая многiе изъ нихъ питаются даже хлѣбомъ изъ бобовъ, гороха, овса, или изъ всего этого вмѣстѣ, съ примѣсью желудей. Я не стану уже говорить, что крайность эта часто замѣчается какъ во время изобилiя, такъ и при недостаткѣ, но еслибы я хотѣлъ, то легко бы доказалъ это; ибо, несмотря на то, что теперь почти повсемѣстно гораздо больше воздѣлывается земли, чѣмъ въ прежнiе годы, во всѣхъ городахъ и на всѣхъ рынкахъ остаются, безъ всякой уважительной причины, такiя цѣны на хлѣбъ, что ремесленникъ и бѣдный работникъ, будучи не въ состоянiи покупать его, вынуждены довольствоваться конскимъ зерномъ." Мы хотѣли бы посмотрѣть, какое произвело бы дѣйствiе, еслибы теперь посадить какой-нибудь приходъ въ Англiи на продовольствiе "конскимъ зерномъ". Въ наши дни илотовъ Маммоны не такъ легко заставить удовольствоваться чѣмъ бы то ни было, какъ поселянъ того -- по мнѣнiю м-ра Соути -- блаженнаго перiода, который заключался между паденiемъ феодальнаго и возвышенiемъ коммерческаго деспотизма.
   "Люди, говоритъ м-ръ Соути, ѣдятъ теперь хуже, чѣмъ ѣли въ то время, когда были рыбаками." А между тѣмъ въ другомъ мѣстѣ онъ жалуется на то, что они не хотятъ ѣсть рыбы. "Не знаю почему, говоритъ онъ, они получили какое-то упорное предубѣжденiе противъ рода пищи, въ то же время здоровой, вкусной и получаемой за дешевую цѣну и въ изобилiи вездѣ, гдѣ спросъ на нее такой, какой вездѣ долженъ быть." Правда, что низшiя сословiя имѣютъ упорное предубѣжденiе противъ рыбы, но при голодѣ такихъ упорныхъ предубѣжденiй не бываетъ. Если то, что составляло прежде обыкновенную пищу, теперь ѣдятъ только въ особенно-тяжелыя времена, то выводъ изъ этого простъ. Значитъ, люди питаются теперь тѣмъ, что считаютъ по крайней мѣрѣ лучшею пищею, чѣмъ та, которую употребляли ихъ предки.
   Совѣтъ и лекарство, которые можетъ теперь получить самый бѣдный работникъ, въ болѣзни или послѣ какого-нибудь несчастнаго случая, далеко превосходятъ все, чѣмъ могъ располагать, въ этомъ отношенiи, самъ Генрихъ VIII. Въ настоящее время почти ни одна часть страны не лишена возможности пользоваться помощью такихъ врачей, которые вѣроятно не въ той мѣрѣ уступаютъ сэру Генри Гальфорду, въ какой стоятъ выше доктора Боттса. {Sir Henry Halford -- медикъ Георга IV.-- Dr Butts -- медикъ Генриха VIII.} М-ръ Соути допускаетъ, что въ этомъ отношенiи сдѣлано большое усовершенствованiе. И въ самомъ дѣлѣ, ему не ловко было бы отрицать это. "Но тѣ недуги, говоритъ онъ, которымъ наука эта служитъ паллiативомъ, размножились, со времени друидовъ, въ такой сильной мѣрѣ, что перевѣсили благое влiянiе усовершенствованной терапiи." Мы ничего не знаемъ ни о болѣзняхъ, ни о лекарствахъ друидовъ, но вполнѣ увѣрены, что въ теченiе трехъ послѣднихъ столѣтiй усовершенствованiе въ медицинѣ шло гораздо скорѣе, чѣмъ размноженiе болѣзней. Это подтверждается самыми лучшими доводами. Предѣлъ человѣческой жизни отодвинулся теперь въ Англiй замѣтно далѣе, чѣмъ онъ находился въ какомъ-либо изъ вѣковъ, о которыхъ мы имѣемъ въ этомъ отношенiи достовѣрныя свѣдѣнiя. Всѣ возгласы въ мiрѣ о живописныхъ хижинахъ и храмахъ Маммоны не поколеблютъ этого аргумента. Никакое мѣрило физическаго благосостоянiя общества не можетъ быть признано столь рѣшительнымъ, какъ мѣрило, представляемое намъ вѣдомостями о смертности. Что человѣческая жизнь въ массѣ нашего народа дѣлалась постепенно продолжительнѣе въ теченiе нѣсколькихъ поколѣнiй, это достовѣрно, какъ любой фактъ въ статистикѣ; а чтобы жизнь людей становилась все болѣе и болѣе продолжительной тогда, когда, съ теченiемъ ея, тѣлесное здоровье ихъ дѣлалось бы хуже и хуже, -- это окончательно невѣроятно.
   Пусть читатели наши обсудятъ эти обстоятельства. Пусть они примутъ въ соображенiе потовую болѣзнь {Эпидемiя, извѣстная подъ именемъ "англiйскаго пота".} и чуму. Пусть примутъ въ соображенiе страшную болѣзнь, появившуюся въ первый разъ въ томъ именно поколѣнiи, которому м-ръ Соути приписываетъ пальму блаженства, болѣзнь, свирѣпствовавшую во Европѣ съ такою яростью, отъ которой приходили въ ужасъ врачи, и народъ гибнулъ цѣлыми мирiадами. Пусть они вспомнятъ положенiе сѣверныхъ графствъ, бывшихъ постояннымъ театромъ грабежей, насилiй, убiйствъ и пожаровъ. Пусть прибавятъ ко всему этому фактъ, что въ теченiе царствованiя Генриха VIII 72,000 людей погибло отъ руки палача, и тогда пусть рѣшатъ, который вѣкъ лучше -- XIX или XVI.
   Мы не говоримъ, что низшiя сословiя въ Англiи не терпятъ жестокихъ бѣдствiй. Но несмотря на всѣ увѣренiя м-ра Соути и цѣлаго класса политиковъ, несогласныхъ съ нимъ во всемъ другомъ, но, соглашающихся въ этомъ, -- мы склонны сомнѣваться, дѣйствительно ли у насъ рабочiе классы претерпѣваютъ большiя бѣдствiя, чѣмъ въ самыхъ цвѣтущихъ государствахъ материка.
   Едвали можно утверждать, что лаззарони, спящiе подъ портиками Неаполя, или нищiе, осаждающiе монастыри Испанiи, находятся въ болѣе счастливомъ состоянiи, чѣмъ англiйское простонародiе. Бѣдствiе, которое постигло недавно сѣверную часть Германiи, -- одну изъ странъ Европы, находящихся подъ самымъ лучшимъ управленiемъ и въ самомъ цвѣтущемъ состоянiи, -- превосходитъ, если вѣрить дошедшимъ до насъ свѣдѣнiямъ, все то, что извѣдано въ послѣднее время у насъ. Въ Норвегiи и Швецiи поселяне постоянно бываютъ вынуждены примѣшивать въ свой хлѣбъ древесную кору, но даже и это средство не мѣшаетъ цѣлымъ семействамъ и околодкамъ умирать иногда съ голода. Недавно сдѣланъ былъ опытъ въ Нидерландскомъ королевствѣ, который приводили въ доказательство возможности основанiя хлѣбопашескихъ колонiй на степныхъ пространствахъ Англiи; но въ нашихъ глазахъ опытъ этотъ ясно доказываетъ только то, что содержанiе, которымъ вынуждены довольствоваться рабочiе классы въ Нидерландахъ, доходитъ до жалкой скудости и что оно гораздо хуже содержанiя англiйскихъ бѣдныхъ. Никакiя бѣдствiя, перенесенныя нашимъ народомъ въ теченiе цѣлыхъ столѣтiй, не сравнятся съ тѣми, которыя испытали французы даже въ наше время. Начало 1817 года было временемъ великаго бѣдствiя для нашего острова. Но здѣсь положенiе низшихъ класовъ было роскошнымъ въ сравненiи съ положенiемъ народа во Францiи. Мы находимъ у Мажанди, въ "Journal de Physiologie Expérimentale", статью по предмету физiологiи, имѣющую связь съ бѣдствiемъ того времени. Оказывается, что жители шести департаментовъ: Экса, Юры, Дуба, верхней Соны, Вогезовъ, Соны-и-Луары, вынуждены были питаться сперва овсяной мукой и картофелемъ, а наконецъ крапивой, бобовикомъ и другими родами травъ, годныхъ только для скота; что, когда съ наступленiемъ новой жатвы, они были уже въ состоянiи ѣсть хлѣбъ изъ ячменя, многiе изъ нихъ умерли отъ неумѣреннаго употребленiя этой пищи, которая казалась имъ особенно лакомою; что отъ употребленiя въ теченiе года такой грубой пищи зарождалась особаго рода водяная болѣзнь. Находили мертвыя тѣла по дорогамъ и полямъ. Одинъ хирургъ анатомировалъ до шести такихъ труповъ и нашелъ въ каждомъ изъ нихъ желудокъ стянутымъ и наполненнымъ нездоровою пищею, которую люди вынуждены были раздѣлять со скотами. Такой крайней нужды еще не слыхали въ Англiи, ни даже въ Ирландiи. Хотя мы говоримъ съ недовѣрчивостью о предметѣ, о которомъ было бы слишкомъ смѣло высказывать положительное сужденiе, безъ изслѣдованiя болѣе продолжительнаго и тщательнаго, чѣмъ то, которому мы до сихъ поръ его подвергали, -- мы склонны однако думать, что рабочiе классы нашего острова имѣютъ конечно свое горе и свои бѣдствiя, происходящiя частью отъ ихъ собственной неосмотрительности, частью же отъ ошибокъ ихъ правителей, но что вообще положенiе ихъ, въ отношенiи къ физическимъ удобствамъ, лучше положенiя жителей любой страны Стараго Свѣта, имѣющей одинаковое пространство съ Великобританiею. По этой именно причинѣ, всякое страданiе чувствуется здѣсь живѣе и жалуются на него громче, чѣмъ гдѣ-либо. Мы должны принять также въ разсчетъ свободу сужденiя и сильный интересъ, который имѣютъ постоянно противники министерства въ преувеличенiи размѣровъ общественныхъ несчастiй. Есть страны, въ которыхъ народъ спокойно переноситъ такiя бѣдствiя, которыя у насъ потрясли бы основанiя государства, страны, въ которыхъ жители цѣлыхъ провинцiй, выходя на подножный кормъ, дѣлаютъ меньше шума, чѣмъ надѣлалъ бы у насъ одинъ спитальфильдскiй ткачъ, {Spitalfield -- одинъ изъ бѣднѣйшихъ кварталовъ Лондона, населенный ткачами шелковыхъ матерiй.} еслибы попечители бѣдныхъ вздумали посадить его на ячменный хлѣбъ. Въ тѣхъ новыхъ обществахъ, въ которыхъ цивилизованный народъ имѣетъ въ своемъ распоряженiи безпредѣльное пространство плодороднѣйшей почвы, положенiе работника вѣроятно лучше, чѣмъ въ любомъ обществѣ, существующемъ уже нѣсколько столѣтiй. Но мы должны признаться, что во всей исторiи Стараго Свѣта мы не можемъ найти удовлетворительнаго свѣдѣнiя о какой-нибудь значительной нацiи, отжившей или еще существующей, въ которой бы рабочiе классы находились въ болѣе выгодномъ положенiи, чѣмъ они были въ Англiи въ теченiе послѣднихъ тридцати лѣтъ. Когда островъ этотъ былъ слабо населенъ, онъ находился въ дикомъ состоянiи; капиталовъ было немного, да и это немногое не было обезпечено. Теперь это самый богатый и самый образованный пунктъ въ свѣтѣ, но на немъ сгущено населенiе. Такъ для насъ никогда не было того золотаго вѣка, которымъ наслаждаются теперь низшiя сословiя въ Соединенныхъ штатахъ. Мы никогда не знали вѣка свободы, благоустройства и образованiя, вѣка, въ которомъ бы механика доведена была до высокой степени совершенства, а между тѣмъ народъ не былъ бы довольно многочисленъ, чтобы обработать даже самыя плодородныя долины. Но когда мы сравниваемъ наше положенiе съ положенiемъ нашихъ предковъ, то становится яснымъ, что выгоды, происходящiя отъ успѣховъ цивилизацiи, болѣе чѣмъ перевѣсили невыгоды, сопряженныя съ размноженiемъ народонаселенiя. Пока числительность наша увеличилась вдесятеро, наше богатство возросло во-сто разъ. Хотя богатство, которымъ обладаетъ теперь страна, дѣлится между большимъ числомъ людей, чѣмъ дѣлилось въ XVI столѣтiи, но достовѣрно, повидимому, то, что почти каждому лицу достается на долю больше, чѣмъ доставалось лицу соотвѣтствующаго класса въ XVI столѣтiи. Король имѣетъ болѣе блестящiй дворъ. Домы вельможъ содержатся съ большимъ великолѣпiемъ. Дворянство богаче, купечество богаче, мелкiе торговцы богаче. Слуга, ремесленникъ, хлѣбопашецъ снабжаются въ большемъ количествѣ и болѣе вкусною пищею, лучшею одеждою и лучшею домашнею утварью. Это не причина -- терпѣть злоупотребленiя или пренебрегать какимъ бы то ни было средствомъ улучшенiя быта нашихъ бѣдныхъ соотечественниковъ. Но это достаточная причина, чтобы не говорить имъ, -- какъ твердятъ постоянно нѣкоторые изъ нашихъ философовъ, -- что они самый несчастный народъ, какой когда-либо существовалъ на поверхности земли.
   Мы приводили уже забавное ученiе м-ра Соути о народномъ богатствѣ. Государство, говоритъ онъ, не можетъ быть слишкомъ богато, а народъ можетъ быть слишкомъ богатъ. Причина, по которой онъ такъ думаетъ, любопытна до крайности.
  
   "Народъ можетъ быть слишкомъ богатъ, потому что торговая, а еще больше мануфактурная система, ведутъ скорѣе къ накопленiю, чѣмъ къ распредѣленiю богатства. Тамъ, гдѣ богатство по необходимости употребляется на какой-нибудь изъ торговыхъ оборотовъ, возрастанiе его пропорцiонально его размѣру. Большiе капиталисты уподобляются щукамъ въ рыбныхъ прудахъ, которыя съѣдаютъ мелкую рыбу; и то болѣе чѣмъ вѣрно, что бѣдность одной части народа возрастаетъ въ одинаковой пропорцiи съ богатствомъ другой. Примѣры тому даетъ исторiя. Когда въ Португалiи начался большой приливъ богатства, вслѣдствiе завоеванiй въ Африкѣ и на Востокѣ, то влiянiе этого большаго прилива было не болѣе замѣтно въ увеличившемся блескѣ двора и роскоши высшихъ сословiй, чѣмъ въ бѣдности народа."
  
   Примѣръ м-ра Соути не изъ самыхъ удачныхъ. Богатство, принесшее такъ мало пользы Португалiи, не было плодомъ ни мануфактуръ, ни торговли, которыми бы занимались частные лица. Это было богатство не народа, а правительства и его клевретовъ, богатство тѣхъ, кто, по мнѣнiю м-ра Соути, не можетъ никогда быть слишкомъ богатъ. Дѣло въ томъ, что положенiе м-ра Соути противно всякой исторiи и противно тѣмъ явленiямъ, которыя окружаютъ насъ со всѣхъ сторонъ. Богатѣйшая страна въ Европѣ -- Англiя, страна, ведущая самую обширную торговлю, страна, въ которой наиболѣе процвѣтаютъ мануфактуры. Россiя же и Польша -- самыя бѣдныя страны въ Европѣ. Онѣ не ведутъ почти никакой торговли и имѣютъ только самыя простыя мануфактуры. Развѣ богатство лучше распредѣлено въ Россiи и Польшѣ, чѣмъ въ Англiи? Въ Россiи и Польшѣ есть отдѣльные лица, которыхъ доходы, по всей вѣроятности, равняются доходамъ богатѣйшихъ изъ соотечественниковъ нашихъ. Неизвѣстно, найдется ли тамъ столько же состоянiй въ 80,000 ф. ст. годоваго дохода, сколько можно насчитать ихъ у насъ. Но найдется ли тамъ столько же состоянiй въ 2000 или въ 1000 ф. ст. годоваго дохода? Есть такiе приходы въ Англiи, которые заключаютъ въ себѣ больше людей, имѣющихъ отъ 300 до 3000 ф. ст. въ годъ дохода, чѣмъ ихъ можно найти въ Россiи. Опрятные и удобные домики, построенные въ Лондонѣ и его окрестностяхъ, въ теченiе послѣднихъ тридцати лѣтъ, для этого класса людей, могли уже сами по себѣ составить городъ болѣе обширный, чѣмъ столицы нѣкоторыхъ европейскихъ королевствъ. И таково положенiе общества, въ которомъ владѣльцы большихъ состоянiй поглотили владѣльцевъ меньшихъ!
   Леченiе, котораго м-ръ Соути считаетъ себя изобрѣтателемъ, достойно остроумiя, обнаруженнаго имъ при открытiи самаго недуга. Бѣдствiя, происходящiя отъ скопленiя богатства въ рукахъ нѣсколькихъ капиталистовъ, должны прекратиться отъ соединенiя его въ рукахъ одного большаго капиталиста, который не имѣетъ никакого видимаго побужденiя употребить это богатство лучше, чѣмъ употребили бы его другiе капиталисты, а именно -- въ рукахъ всепоглощающаго собою государства.
   Неудивительно, что, расходясь такъ далеко съ м-мъ Соути въ мнѣнiяхъ о предшествовавшемъ успѣхѣ общества, мы не согласимся также и въ предположенiи на счетъ будущей судьбы его. Онъ думаетъ, что, по всѣмъ внѣшнимъ признакамъ, страна быстро идетъ къ погибели, но онъ твердо уповаетъ на благость Божiю. Мы не видимъ ни благочестiя, ни здраваго смысла въ такомъ довѣрчивомъ ожиданiи, что Всевышнее Существо нарушитъ вмѣшательствомъ своимъ обыкновенную послѣдовательность причинъ и дѣйствiй. Мы тоже полагаемся на благость Творца, на благость, проявляющуюся не въ какихъ-нибудь необыкновенныхъ вмѣшательствахъ, а въ тѣхъ общихъ законахъ, которые ему угодно было установить, какъ для физическаго, такъ и для нравственнаго мiра. Мы полагаемся на естественное стремленiе человѣческаго ума къ истинѣ, а общества -- къ усовершенствованiю. Мы не знаемъ съ должною достовѣрностью ни одного примѣра народа, шагнувшаго рѣшительно назадъ въ цивилизацiи и благосостоянiи иначе, какъ подъ влiянiемъ сильныхъ и страшныхъ бѣдствiй, подобныхъ тѣмъ, которыя сокрушили Римскую имперiю или которыя опустошили Италiю около начала XVI столѣтiя. Мы не знаемъ страны, которая, по прошествiи 50 лѣтъ мира и мало-мальски порядочнаго управленiя, пользовалась бы меньшимъ благосостоянiемъ, чѣмъ въ началѣ такого перiода. Политическое значенiе государства можетъ уменьшиться, какъ нарушается равновѣсiе власти вслѣдствiе введенiя новыхъ силъ. Такъ влiянiе Голландiи и Испанiи значительно уменьшилось. Но развѣ Голландiя и Испанiя бѣднѣе, чѣмъ были прежде? Мы сомнѣваемся въ этомъ. Другiя государства опередили ихъ, но мы увѣрены, что и они, если не относительно, то все-таки положительно подвигались впередъ. Мы подозрѣваемъ, что Голландiя теперь богаче, чѣмъ была въ то время, когда посылала корабли свои вверхъ по Темзѣ, что Испанiя богаче, чѣмъ была, когда французскiй король приведенъ былъ плѣннымъ къ подножiю престола Карла V.
   Исторiя наполнена признаками этого естественнаго движенiя общества впередъ. Мы видимъ почти въ каждой части лѣтописи человѣческаго рода, какъ промышленность отдѣльныхъ лицъ, въ борьбѣ съ войнами, налогами, голодными временами, пожарами, вредными запрещенiями и еще болѣе вредными покровительствами, производитъ скорѣе, чѣмъ можетъ расточать правительство, и возстановляетъ все, что разрушаютъ завоеватели. Мы видимъ, какъ богатство народовъ возрастаетъ и всѣ искусства жизни все болѣе и болѣе приближаются къ совершенству, не взирая на самую грубую испорченность и самую дикую расточительность со стороны правителей.
   Настоящiй моментъ -- моментъ большаго бѣдствiя. Но какъ ничтожно покажется это бѣдствiе, если пробѣжать въ умѣ исторiю послѣднихъ сорока лѣтъ: война, въ сравненiи съ которою всѣ другiя войны теряютъ всякое значенiе; налоги, какихъ не могли представить себѣ въ прежнее время народы, наиболѣе обремененные налогами; долгъ, превосходящiй всѣ въ мiрѣ государственные долги, какiе когда-либо существовали, взятые вмѣстѣ; пища народа, какъ бы нарочно доведенная до крайней дороговизны; денежный курсъ, безразсудно роняемый и безразсудно возстановляемый. Но развѣ страна бѣднѣе, чѣмъ была въ 1790 году? Мы твердо увѣрены, что, несмотря на всѣ дурныя распоряженiя своихъ правителей, она почти постоянно дѣлалась богаче и богаче. По временамъ случался застой, случалось кратковременное движенiе назадъ; но относительно общаго стремленiя не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнiя. Одна какая-нибудь волна можетъ отойти назадъ, но самый приливъ явно подвигается далѣе.
   Еслибы мы вздумали предсказать, что въ 1930 году будетъ покрывать этотъ островъ населенiе изъ 50 миллiоновъ людей, лучше накормленныхъ, одѣтыхъ и помѣщенныхъ, чѣмъ англичане нашего времени; что Соссексъ и Гонтингдонширъ будутъ богаче, чѣмъ въ настоящее время самыя богатыя части западныхъ округовъ Iоркшира; что почва, лучше воздѣланная, чѣмъ земля цвѣтниковъ, будетъ простираться до самыхъ вершинъ Бенъ-Невиса и Гельвеллина; что въ каждомъ домѣ будутъ находиться машины, устроенныя на началахъ, теперь еще не открытыхъ; что не будетъ другихъ большихъ дорогъ, кромѣ желѣзныхъ, другой ѣзды, кромѣ движенiя на парахъ; что нашъ долгъ, какъ ни представляется онъ намъ великъ, покажется правнукамъ нашимъ шуточнымъ бременемъ, отъ котораго можно избавиться въ годъ или два; -- еслибы мы предсказали все это, то многiе подумали бы, что мы помѣшаны. Мы ничего не предсказываемъ, а говоримъ только одно: еслибы какое-нибудь лицо сказало парламенту, собравшемуся въ смущенiи и ужасѣ послѣ кризиса 1720 года, что въ 1830 году богатство Англiи превзойдетъ его самыя несбыточныя мечты; что годовой доходъ будетъ равняться капиталу того долга, который парламентъ считалъ невыносимою тягостью; что въ Англiи будетъ впятеро больше людей съ 50,000 ф. ст. капитала, чѣмъ было въ то время съ 10,000; что Лондонъ сдѣлается вдвое больше и вдвое населеннѣе и что, несмотря на это, пропорцiя смертности уменьшится на половину въ сравненiи съ тѣмъ, что было тогда; что почтовое управленiе внесетъ въ казначейство больше денегъ, чѣмъ получалось при Карлѣ II съ акцизовъ и таможенныхъ сборовъ взятыхъ вмѣстѣ; что дилижансы будутъ ходить отъ Лондона до Iорка 24 часа; что для людей будетъ дѣломъ обыкновеннымъ отправляться въ море безъ вѣтра и что они начнутъ ѣздить безъ лошадей, -- еслибы кто-нибудь сказалъ это тогдашнему парламенту, то предки наши не больше повѣрили бы этому предсказанiю, чѣмъ странствованiямъ Гулливера. А между тѣмъ предсказанiе было бы справедливо, и они поняли бы, что оно не совсѣмъ нелѣпо, еслибы приняли въ соображенiе, что въ ихъ время ежегодно взималась съ страны такая сумма, за какую можно было бы купить ленныя владѣнiя дома Плантагенетовъ, сумма, превышавшая вдесятеро то, что взималось въ правленiе Елисаветы, и втрое то, что во время Оливера Кромвелля считалось невыносимою тягостью. Почти всѣмъ людямъ тотъ порядокъ вещей, при которомъ они привыкли жить, кажется необходимымъ порядкомъ вещей. Намъ часто случалось слышать, какъ говорили, что 5 со 100 -- естественный денежный процентъ, что 12 -- естественное число присяжныхъ въ судѣ, что 40 шиллинговъ дохода -- естественное условiе для права голоса на выборахъ въ графствахъ. Отсюда и происходитъ, что, хотя во всякомъ вѣкѣ всякiй знаетъ, что до самаго его времени усовершенствованiе все подвигалось впередъ, никто однако, повидимому, не разсчитываетъ ни на какое усовершенствованiе въ слѣдующемъ поколѣнiи. Мы не можемъ безусловно доказать, что тѣ заблуждаются, которые говорятъ намъ, будто общество достигло до апогея своего развитiя и будто мы видѣли наши лучшiе дни. Но такъ говорили всѣ пришедшiе до насъ и говорили съ совершенно такимъ же видимымъ основанiемъ. "Миллiонъ налога въ годъ доведетъ насъ до нищеты," говорилъ патрiотъ въ 1648 году. "Два миллiона въ годъ обратятъ страну въ прахъ," кричали въ 1660. "Шесть миллiоновъ въ годъ и долгъ въ 50 миллiоновъ!" восклицалъ Свифтъ, "высокiе союзники -- причина нашего разоренiя." "Сто-сорокъ миллiоновъ долга!" говорилъ Юнiусъ, "мы подлинно можемъ сказать, что мы должны лорду Чатаму больше, чѣмъ въ силахъ будемъ когда-либо заплатить, если мы обязаны ему такимъ бременемъ, какъ это." "Двѣсти-сорокъ миллiоновъ долга!" кричали хоромъ всѣ государственные люди въ 1783 году, -- "какiя способности или какая разсчетливость со стороны министра въ силахъ спасти страну, до такой степени обремененную?" Мы знаемъ, что, еслибы съ 1783 года не сдѣлано было новаго долга, то усилившiяся средства страны дали бы намъ возможность выплатить долгъ, отъ котораго Питтъ, Фоксъ и Боркъ приходили въ ужасъ, и даже два раза выплатить его, и это съ помощью налоговъ, гораздо менѣе тягостныхъ, чѣмъ тѣ, которымъ мы дѣйствительно подвергались. Если мы не видимъ позади себя ничего, кромѣ усовершенствованiя, то на какомъ же основанiи мы не должны ожидать впереди ничего, кромѣ перемѣны къ худшему?
   Если Англiя подвигалась до сихъ поръ впередъ въ цивилизацiи, то это не вслѣдствiе вмѣшательства созданнаго м-мъ Соути кумира, всевѣдущаго и всемогущаго государства, а вслѣдствiе мудрости и энергiи народа; на эту самую мудрость, на эту самую энергiю мы и теперь смотримъ съ спокойствiемъ и доброю надеждою. Правители наши окажутъ самое лучшее содѣйствiе прогрессу нацiи, если станутъ тщательно ограничиваться исполненiемъ своихъ прямыхъ, законныхъ обязанностей, если предоставятъ капиталу самому пролагать себѣ лучшiй путь, товарамъ -- самимъ достигать соотвѣтствующей имъ цѣны, трудолюбiю и уму -- естественнаго вознагражденiя, лѣности и глупости -- естественнаго наказанiя; если станутъ поддерживать спокойствiе, ограждать собственность, сокращать судебные расходы и соблюдать строгую экономiю по всѣмъ отраслямъ государственнаго управленiя. Пусть правительство сдѣлаетъ это -- народъ неминуемо сдѣлаетъ остальное.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru