Максимович Михаил Александрович
Чарльз Дарвин и его теория

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Life and Letters of Charles Darwin including an authobiographical chapter. Edited hy his son Francis Darwin. In three volumes. London. John Murray. 1887).

   

Чарльзъ Дарвинъ и его теорія*).

(Life and Letters of Charles Darwin including an authobiographical chapter.
Edited hy his son Francis Darwin. In three volumes. London. John Murray. 1887).

*) Русская Мысль, кн. VII.

   Появленіе въ печати книги Дарвина Origin of Species (1859 г.) произвело такой эффектъ, какъ будто въ толпу публики упала и разорвалась начиненная бомба. Все всполошилось и пришло въ движеніе: на книгу мгновенно устремились любопытные испытующіе взоры и ученыхъ, и всей образованной публики. Да и понятно; это была не спеціальная ученая работа по какой-нибудь ограниченной области знанія, интересная и доступная для немногихъ, вродѣ монографіи о Cirripedia того же Дарвина, но хотя и ученый, за то общедоступный трактатъ о предметѣ, охватывающемъ нѣсколько обширныхъ областей знанія и имѣющемъ философскую подкладку. Дѣло шло о вопросѣ, интересномъ не для однихъ только ученыхъ спеціалистовъ; каждый образованный человѣкъ желалъ и долженъ былъ такъ или иначе разрѣшить для себя этотъ вопросъ, чтобы согласовать съ этимъ рѣшеніемъ свое общее міровоззрѣніе. И самъ авторъ имѣлъ въ виду, между прочимъ, и такихъ читателей, разсчитывалъ на нихъ и старался болѣе или менѣе приспособить къ нимъ тонъ и изложеніе своей книги. Она всякаго читателя задѣвала за живое и всякій долженъ былъ опредѣлить свое отношеніе къ ней, т.-е. или бѣжать отъ нея, дунуть и плюнуть на нее, какъ на зловредную ересь, или броситься къ ней и воспринять ее какъ новую благотворную истину.
   Первое впечатлѣніе, однако, было далеко не въ пользу книги, хотя необычайно быстрая распродажа ея въ одинъ день, повидимому, говорила о благопріятномъ впечатлѣніи, произведенномъ книгою, объ ея успѣхѣ. Но, по всей вѣроятности, въ числѣ покупателей книги "читатели-друзья" составляли незначительное меньшинство, а большинство состояло изъ "читателей-ненавистниковъ". Новая теорія какъ по своей сущности, такъ и по своимъ подробностямъ и по способу аргументаціи до того рѣзко и круто противорѣчива давнишнимъ, привычнымъ, утвержденнымъ великими авторитетами доктринамъ, имѣвшимъ обаяніе непреложныхъ догматовъ, что она съ перваго же раза возбуждала къ себѣ недовѣріе и нерасположеніе. Читателямъ, да еще англичанамъ, усерднымъ поклонникамъ и охранителямъ всякой традиціи и всего изстари принятаго, невольно могло казаться, что это что-то ужь черезъ-чуръ смѣлое и новаторское, не въ мѣру заносчивое и бросающее ужь слишкомъ дерзкій вызовъ общепринятымъ догматамъ, а потому съ перваго же раза шокирующее всякаго. Такое поведеніе несвойственно солидной теоріи, а скорѣе говоритъ о заносчивомъ и самоувѣренномъ фантазерствѣ, легко и сильно все разрушающемъ, такъ же легко и самонадѣянно все созидающемъ, хотя все созидаемое имъ эфемерно и фантастично. Такое впечатлѣніе невольно закрадывалось даже въ болѣе или менѣе солидные умы. Такъ, наприм., Бри, ученый не изъ послѣднихъ, произнесъ такой приговоръ о теоріи Дарвина: "Изученіе прежнихъ сочиненій Дарвина едва ли доставляетъ кому-нибудь большее удовольствіе, чѣмъ мнѣ, и едва ли кто-нибудь чувствуетъ столь сильное сожалѣніе, какъ я, по поводу того, что онъ повредилъ своей репутаціи изданіемъ своего трактата объ Origin of Species" (v. II, р. 358). Его ересь считалась даже оскорбленіемъ общественнаго мнѣнія; знакомые Лянелля часто говорили ему, что Дарвина они считаютъ несчастнѣйшимъ человѣкомъ, и спрашивали, сильно ли онъ мучится, бѣдняжка, терзаемый угрызеніями совѣсти за такое оскорбленіе, нанесенное общественному мнѣнію (v. III, р. 62)? Вѣдь, это были знакомые Лнейлля, значитъ, не полуграмотные невѣжды, а болѣе или менѣе интеллигентные люди! Не только сущность теоріи, но почти всякая подробность въ ней поражала рѣзкою, кричащею оригинальностью и дерзкимъ противорѣчіемъ традиціи. Наприм., всѣ споконъ вѣку были убѣждены, что географическое распредѣленіе растеній и животныхъ зависитъ исключительно отъ климата, и что если животныя и растенія нѣсколько измѣняются, то это измѣненіе тоже вызывается климатомъ. И вдругъ въ этой книгѣ проповѣдуется, что въ дѣлѣ какъ распредѣленія организмовъ, такъ и ихъ измѣненія климатъ играетъ второстепенную и даже третьестепенную роль и главное дѣло далеко не въ климатѣ. Мы видѣли, какъ эта ересь смутила даже Гексли, уже расположеннаго къ новой теоріи, и какъ онъ по этому поводу возражалъ Дарвину. Другихъ, столь же солидныхъ людей и тоже расположенныхъ въ пользу теоріи, смущали даже не самыя положенія и мысли книги, а только формулировка ихъ, такъ сказать, одни только слова. Въ послѣдней заключительной главѣ книги у Дарвина было написано: "На первый взглядъ можетъ показаться въ высшей степени труднымъ допустить, чтобы, наприм., такой органъ, какъ глазъ, былъ доведенъ до настоящей степени своего совершенства не средствами, аналогическими съ человѣческимъ разумомъ, хотя и превышающими его, по накопленіемъ безчисленныхъ легкихъ измѣненій, изъ которыхъ каждое было полезно для особи, обладавшей имъ. Но это затрудненіе мы не можемъ считать существеннымъ, если допустимъ" и т. д. Этотъ "глазъ" сильно шокировалъ и смутилъ Ляйелля и Аза Грея. Послѣдній, какъ мы видѣли, считалъ самымъ слабымъ пунктомъ въ книгѣ эту попытку объяснить происхожденіе совершеннаго глаза естественнымъ подборомъ. А Ляйелль писалъ Дарвину по этому же поводу: "Первая же страница этой самой важной заключительной главы даетъ вашему противнику преимущество, выставляя ex abrupto и рѣзко такое поразительное возраженіе, какъ образованіе глаза не способами, аналогичными съ человѣческимъ разумомъ, и не какою-нибудь силою, неизмѣримо превышающею человѣческій разумъ, а накопленіемъ измѣненій, подобныхъ тѣмъ, которыми пользуется скотоводъ. Нужны были бы цѣлыя страницы, чтобы развить это возраженіе и опровергнуть его. Въ вашихъ цѣляхъ лучше было бы ничего не говорить Выкиньте нѣсколько фразъ и въ слѣдующемъ изданіи развейте ихъ полнѣе. Между этимъ камнемъ преткновенія, брошеннымъ подъ ноги читателю, и переходомъ къ рабочимъ муравьямъ тоже нужны были бы цѣлыя страницы. И эти муравьи покажутся ему переходомъ отъ великаго къ смѣшному, такъ какъ онъ еще не оправился отъ потрясшаго его удара, когда его заставляли вѣрить, будто глазъ отъ состоянія слѣпоты или полуслѣпоты дошелъ до совершенства путемъ измѣненій, подобныхъ тѣмъ, которыя и намъ часто приходится видѣть. Я думаю, что если бы кое-что выпустить, то это значительно уменьшило бы уязвимость этихъ фразъ, если у васъ нѣтъ времени передѣлывать и распространять" (v. II, р. 207). Очевидно, Ляйелль говоритъ здѣсь о возможныхъ чувствахъ читателей по собственному впечатлѣнію; его самого это мѣсто шокировало своею рѣзкостью и крайностью. А, между тѣмъ, казалось бы, что сравнительно со всѣмъ остальнымъ эта фраза о глазѣ самая невинная. Снявши голову, по волосамъ не плачутъ; кто согласился съ Дарвиномъ въ самомъ главномъ, въ томъ, что отъ какой-нибудь одной первичной органической клѣтки произошли всѣ растенія и животныя, такъ что, значитъ, львы, слоны, обезьяны и т. д. имѣютъ одного общаго родоначальника, тому должно казаться ужь самымъ легкимъ дѣломъ образованіе глаза путемъ постепеннаго совершенствованія грубой первичной формы его. А вотъ, однако же, "глазъ" смутилъ двухъ ученыхъ, а другихъ-то, конечно, смутилъ еще болѣе. Дарвинъ согласился съ Ляйеллемъ, вычеркнулъ въ корректурѣ "глазъ" и замѣнилъ его словами "самые сложные органы", причемъ, однако, написалъ Ляйеллю, что въ своемъ будущемъ подробномъ сочиненіи онъ покажетъ градаціи въ структурѣ глаза (v. II, р. 208). Все это показываетъ, до какой степени Дарвинъ былъ правъ, когда стремился къ тому, чтобъ его теорія явилась въ свѣтъ въ полномъ вооруженіи, чтобы не только каждая мысль, каждое отдѣльное положеніе, но даже каждое слово было подкрѣплено фактами и убѣдительными доводами. Выпуская свою книгу въ сокращенномъ видѣ, безъ подробныхъ аргументовъ, цитатъ и ссылокъ, Дарвинъ боялся именно перваго впечатлѣнія, опасался того, что съ перваго раза книга не убѣдитъ читателей, а только шокируетъ ихъ, покажется имъ слишкомъ необычною, экстравагантною. И онъ не ошибся въ своихъ предчувствіяхъ: первое впечатлѣніе было не въ пользу теоріи.
   Гексли говоритъ, что если бы въ 1860 г. былъ созванъ ученый вселенскій соборъ, то не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что на немъ Дарвинъ былъ бы осужденъ, какъ научный еретикъ, подавляющимъ большинствомъ голосовъ (v. II, р. 186); на его сторонѣ были бы только его ближайшіе ученые друзья. Гукеръ утѣшалъ Дарвина и предсказывалъ скорый поворотъ въ сужденіяхъ объ его книгѣ. Но самъ Дарвинъ не раздѣлялъ такихъ надеждъ; твердо вѣруя въ будущее торжество своей теоріи и разсчитывая на новое поколѣніе, онъ мало ожидалъ отъ настоящаго отживающаго поколѣнія. Онъ писалъ Гукеру: "Вы возлагаете слишкомъ большія надежды на поворотъ въ сужденіяхъ о происхожденіи видовъ. Есть большая масса людей, въ особенности натуралистовъ, которыхъ не интересуетъ никакой общій вопросъ, и, во-вторыхъ, это почти все люди, перешедшіе за средній возрастъ или по числу лѣтъ, или по умственному развитію неспособные смотрѣть на факты съ новой точки зрѣнія" (v. II, р. 291). И въ письмѣ къ Ляйеллю онъ не весело смотрѣлъ на настоящее: "Что бы я ни дѣлалъ, но меня будутъ сильно бранить... Ватсонъ сообщилъ мнѣ объ одномъ зоологѣ, который говоритъ, что прочтетъ мою книгу, но ни за что не повѣритъ ей. Для чего же тогда и читать книги? Крауфордъ пишетъ мнѣ, что его разборъ будетъ враждебенъ, но что онъ не будетъ бранить автора. Онъ прислалъ мнѣ нѣсколько замѣчаній и совѣтовъ довольно неважныхъ, и они показали мнѣ, что я несомнѣнно повредилъ дѣлу, напечатавши извлеченіе... N. прислалъ мнѣ нѣсколько замѣчаній очень вѣи ливыхъ, но мало рѣшительныхъ; говоритъ, что выскажется противъ меня не иначе, какъ послѣ тщательнаго размышленія, а, можетъ быть, и вовсе ничего не скажетъ о предметѣ. X. говоритъ, что пойдетъ въ часть ада, предназначенную, по словамъ Данте, для тѣхъ, которые не стоятъ ни на сторонѣ Бога, ни на сторонѣ діавола" (v. II, р. 235--6). Въ настоящемъ Дарвинъ утѣшалъ себя не количествомъ, но качествомъ обратившихся къ его теоріи. Къ одному изъ писемъ къ Гукеру, написанному спустя около 4 мѣсяцевъ послѣ появленія книги въ свѣтъ, онъ приложилъ списокъ обратившихся ученыхъ съ указаніемъ степени ихъ обращенія. Въ этомъ спискѣ 15 ученыхъ. Изъ нихъ 4 геолога: Ляйелль, Рамзай, Джуксъ и Роджерсъ, 4 зоолога и палеонтолога: Гексли, Леббокъ, Дженинсъ (до большой степени), С. Вудъ, 2 физіолога: Карпентеръ и сэръ Г. Голлепдъ (до большой степени) и Твайтсъ (v. II, р. 293). Но былъ бы, очевидно, безконечно длиннѣе списокъ ученыхъ, не принимавшихъ его теоріи и враждебно относившихся къ ней. И, притомъ, противники теоріи дѣйствовали гораздо открытѣе, смѣлѣе и рѣшительнѣе, чѣмъ ея защитники. Послѣдніе, въ интересахъ дѣла, не отваживались прямо и категорически заявлять печатно о своемъ обращеніи къ теоріи и тѣмъ менѣе проповѣдывать ее, а предпочитали держаться осторожной политики болѣе или менѣе благорасположеннаго нейтралитета и потому печатно не пропагандировали ее, а только рекомендовали, какъ достойную вниманія и подробнаго серьезнаго разсмотрѣнія. Такъ, какъ мы видѣли, дѣйствовалъ Аза Грей; такъ же дѣйствовали сначала, какъ увидимъ дальше, и англійскіе друзья теоріи. И это обстоятельство давало большое преимущество врагамъ ея.
   Вскорѣ по выходѣ книги, во всѣхъ почти большихъ журналахъ, выражаясь по-нашему, и въ еженедѣльныхъ газетахъ появились враждебныя ей статьи. Такова, напримѣръ, была статья въ Athenaeum, очень пристрастная и не вполнѣ добросовѣстная и справедливая въ своихъ нападкахъ; въ статьѣ не было приведено ни одного новаго возраженія противъ теоріи и не сказано ни слова ни объ одномъ благопріятномъ для нея обстоятельствѣ или фактѣ. Дарвинъ близко принялъ къ сердцу высказанный въ статьѣ упрекъ ему въ самомнѣніи и самодовольствѣ и въ письмѣ къ Гукеру самъ сталъ упрекать себя въ томъ, что писалъ свою книгу заносчивымъ и высокомѣрнымъ тономъ и что онъ самъ теперь стыдится этого (v. II, 224). Затѣмъ появился разборъ въ Gardener Chronicle, который даже Дарвинъ находилъ ужь слишкомъ рѣзкимъ и строгимъ. Статья въ Saturday Review (декабрь 1859 г.) тоже была рѣзка и относилась крайне враждебно не только къ теоріи, но и къ самому Дарвину. Авторъ статьи очень зло и ѣдко издѣвался надъ тѣмъ, что Дарвинъ безъ всякаго зазрѣнія распоряжается временемъ въ свою пользу и, ничѣмъ не стѣсняясь, принимаетъ для существованія организмовъ на землѣ милліоны лѣтъ и даже милліоны вѣковъ, если это нужно было для какой-нибудь части его аргумента. Смиренный Дарвинъ и въ этомъ призналъ себя виновнымъ и опять началъ каяться передъ Гукеромъ и сознаваться, что эти ѣдкія насмѣшки надъ нимъ вполнѣ заслуженны, хотя самъ тутъ же прибавилъ, что эти милліоны лѣтъ нисколько не касаются главнаго аргумента, который поэтому не теряетъ своей силы, даже если принимать меньшія числа лѣтъ (v. II, р. 260). Враждебная статья въ Эдинбургскомъ Обозрѣніи (Edinburgh Review, april 1860) тоже была очень зла и ѣдка; она, какъ мы уже видѣли выше, сначала смутила было Дарвина и онъ даже хотѣлъ отвѣчать на нее, но потомъ раздумалъ и ограничился только тѣмъ, что написалъ нѣсколько краткихъ возраженій и послалъ ихъ въ письмѣ къ Аза Грею. Какъ обращикъ, можно привести одно изъ нихъ: "Критикъ поступаетъ не по-рыцарски, увѣряя, будто бы я требую признанія теоріи на основаніи несовершенства геологической лѣтописи, тогда какъ я много разъ повторялъ, что для меня самого это несовершенство представляетъ большую трудность" (v. II, р. 313). Дарвину, какъ видно изъ писемъ, извѣстно было, кто авторъ этой статьи; но сынъ его, издатель писемъ, вездѣ вычеркнулъ въ письмахъ фамилію этого автора, вѣроятно, еще здравствующаго. Ужь не есть ли это пресловутый герцогъ Аргайль, и до сихъ поръ продолжающій дѣлать ехидныя вылазки противъ теорія Дарвина и дарвинистовъ съ тѣми ловкими, хотя и не совсѣмъ безукоризненными пріемами, какими отличается разсматриваемая критика? Нѣкоторые ученые противники теоріи, не надѣясь на силу и дѣйствительность своихъ аргументовъ въ серьезномъ опроверженія, старались вышучивать ее и изображать въ комическомъ видѣ. Профессоръ ботаники въ Дублинскомъ университетѣ Гарвей напечаталъ противъ теоріи нѣсколько статей въ разныхъ періодическихъ изданіяхъ и, не довольствуясь этимъ, сочинилъ, напечаталъ и прочелъ въ собраніи зоологическаго и ботаническаго общества при своемъ университетѣ "серьёзно-комическую сатиру" (serio-comic squib) и въ ней осмѣивалъ теорію, хотя, впрочемъ, Дарвинъ находилъ комичными и его серьезныя критическія статьи. Такъ, про одну изъ нихъ онъ говорилъ въ письмѣ къ Гукеру, что ему очень забавно было читать, какъ Гарвей старается вывести родословную видовъ отъ Ноева ковчега, и отчасти въ пользу Дарвина говоритъ, что подобно тому, какъ во время потопа были уничтожены не всѣ люди, такъ и во времена геологическихъ катаклизмовъ погибали не всѣ виды животныхъ. По этому поводу Дарвинъ выразился: вотъ ужъ я никакъ не ожидалъ, что мнѣ подадутъ руку помощи съ этой стороны (v. II, р. 376). Какое дѣйствіе произвела на Дарвина комическая выходка Гарвея, видно изъ слѣдующаго. Воспользовавшись какимъ-то благопріятнымъ случаемъ, онъ послалъ ему въ подарокъ свою книгу съ надписью "отъ автора съ раскаяніемъ" и, кромѣ того, написалъ ему очень любезное письмо и свой поступокъ мотивировалъ въ письмѣ къ Гукеру такимъ образомъ: "Я нисколько не жалѣю, что мнѣ представился благопріятный случай писать Гарвею, такъ какъ это должно было показать ему, что я нисколько не обидѣлся тѣмъ, что онъ представилъ въ смѣшномъ видѣ меня и мою книгу и что я считаю его поступокъ съ моей стороны незаслуженнымъ, а съ его стороны недостойнымъ его" (v. II, р. 314).
   Но вотъ появилась статья объ Origin of Species въ самомъ Times (декабрь 26) и Дарвинъ съ жадностью набросился на нее; читаетъ, приходитъ въ изумленіе и не вѣритъ своимъ глазамъ. Газетный разборъ какъ небо отъ земли отличался отъ критикъ въ толстыхъ журналахъ и разныхъ ученыхъ изданіяхъ, повидимому болѣе компетентныхъ по вопросу о происхожденіи видовъ, чѣмъ не ученый, большею частью консервативный и рутинный органъ Сити. Дарвинъ терялся въ догадкахъ, кто бы могъ быть авторъ статьи, и, по обыкновенію, сообщили, свои впечатлѣнія друзьямъ и просилъ у нихъ разъясненій. Онъ писалъ Гукеру: "Видали ли вы блестящую статью и разборъ моей книги въ Times? Я имѣю сильное подозрѣніе, что это статья Гексли; но, однако, я никогда не слыхалъ, что онъ пишетъ въ Times. Она окажетъ намъ большую услугу" (v. II, р. 252). А самому Гексли вотъ что онъ писалъ: "Вчера вечеромъ, читая Times предшествующаго дня, я былъ изумленъ, встрѣтивъ въ немъ блестящую статью и разборъ меня. Кто бы могъ быть авторъ? Очень любопытно было бы узнать это. Она восхваляетъ меня, что очень тронуло меня, хотя я не настолько тщеславенъ, чтобы считать ея похвалы заслуженными. Авторъ статьи литературный человѣкъ и знатокъ нѣмецкаго языка. Онъ прочиталъ мою книгу весьма внимательно, но, что всего замѣчательнѣе, онъ самъ глубокій натуралистъ. Онъ знаетъ мою книгу объ усоногихъ и цѣнитъ ее слишкомъ высоко. Наконецъ, онъ пишетъ и мыслитъ съ необыкновенною силой и ясностью и, что еще рѣже встрѣчается, его статья отличается милымъ остроуміемъ. Мы всѣ отъ души смѣялись надъ нѣкоторыми замѣчаніями... Кто бы это могъ быть? Я прямо сказалъ бы, что въ Англіи есть только одинъ человѣкъ, который въ состояніи былъ бы написать эту статью и что этотъ человѣкъ вы. Но я, можетъ быть, ошибаюсь и, можетъ быть, существуетъ еще какой-нибудь неизвѣстный геній большого калибра. Потому что какимъ же образомъ вы могли бы повліять на Юпитера Олимпійскаго и заставить его удѣлить чистой наукѣ три съ половиною столбца? Старички скажутъ, что наступило свѣтопреставленіе. Но кто бы ни былъ авторъ, онъ оказалъ большую услугу дѣлу,-- гораздо большую, чѣмъ оказали бы десятки разборовъ въ обыкновенных] періодическихъ изданіяхъ. Его раціональное философское отношеніе къ обыкновеннымъ религіознымъ предразсудкамъ и допущеніе такихъ взглядовъ въ Times я считаю въ высшей степени важнымъ обстоятельствомъ, совершенно независимо отъ вопроса о видахъ. Если вамъ случится узнать автора, ради Бога скажите мнѣ, кто онъ такой" (v. II, р. 254). Гексли отзывался невѣдѣніемъ и отказывался отъ авторства; но статья дѣйствительно была написана имъ, и проницательность Дарвина блестяще подтвердилась. И случилось это вотъ какъ. Редакція Times поручила своему присяжному рецензенту Люкасу написать разборъ книги Дарвина, какъ и другія редакціи дѣлали, конечно, подобныя порученія своимъ рецензентамъ. Эти рецензенты были смѣлы и самонадѣянны и, ни мало не смущаясь, писали о кни гѣ что Богъ на душу положитъ, нисколько не конфузясь того, что предметъ былъ имъ мало извѣстенъ, а, можетъ быть, и вовсе неизвѣстенъ. Люкасъ же былъ не изъ такихъ рецензентовъ и сильно затруднялся исполненіемъ редакціоннаго порученія, такъ какъ въ естественныхъ наукахъ онъ, по выраженію Гексли, былъ невиненъ, какъ дитя. О своемъ затруднительномъ положеніи онъ сообщилъ знакомымъ, а тѣ посовѣтовали ему обратиться къ Гексли, который можетъ помочь ему въ его затрудненіи. Онъ такъ и сдѣлалъ и поручилъ Гексли написать разборъ книги, но выговорилъ себѣ право обставить статью газетнымъ гарниромъ и прибавить къ ней отъ себя надлежащее введеніе, для котораго, конечно, требовалась спеціальная газетная техника. И вотъ такимъ образомъ, благодаря случайности, статья Гексли подъ чужимъ флагомъ попала къ Юпитеру Олимпійскому. Враждебное настроеніе противъ новой теоріи было такъ сильно, что Гексли не отважился догматически проповѣдывать ее и требовать принятія ея, а предпочелъ слѣдовать политикѣ благопріятнаго нейтралитета. Онъ рекомендовалъ публикѣ теорію, какъ серьезную и заслуживающую внимательнаго изученія и безпристрастнаго обсужденія. По его словамъ, это была остроумная гипотеза, удовлетворительно объяснявшая многія аномаліи въ распредѣленіи живыхъ существъ въ пространствѣ и во времени и не противорѣчащая ни одному изъ крупныхъ явленій жизни и организаціи. Онъ совѣтовалъ публикѣ относительно новой гипотезы держаться дѣятельнаго скепсиса (thätige Skepsis), т.-е. такого сомнѣнія, которое настолько любитъ истину, что не можетъ обречь себя на вѣчное сомнѣніе, но и не гаснетъ въ слѣпомъ довѣріи. Въ статьѣ, между прочимъ, говорилось: "Путь, по которому авторъ книги приглашаетъ насъ слѣдовать за нимъ, есть не воздушная настилка, сдѣланная изъ идеалистической паутины, а солидный и широкій мостъ фактовъ. А если это такъ, то она безопасно переведетъ насъ черезъ пропасть знанія и приведетъ въ страну, свободную отъ сѣтей тѣхъ привлекательныхъ, но безплодныхъ дѣвъ, causae finales, противъ которыхъ такъ справедливо предостерегалъ насъ одинъ высокій авторитетъ" (v. II, р. 254).
   Но какъ бы нарочно для того, чтобы парализовать благопріятное впечатлѣніе, произведенное статьею въ Times, въ Quarterly Review (July 1860) появилась обширная и громоносная критика, имѣвшая цѣлью во что бы то ни стало сокрушить новую теорію. Статья написана была заносчивымъ тономъ, рѣзко и даже грубо, по мѣстамъ съ злою ироніей и съ насмѣшками; часто попадались въ ней и неприличныя выходки противъ личности автора. И при всемъ этомъ статья была еще крайне недобросовѣстна и невѣжественна, такъ какъ авторъ ея былъ вовсе не компетентенъ, чтобы судить о новой теоріи. Критика явилась безъ подписи, но впослѣдствіи стало извѣстно, что авторомъ ея былъ его преосвященство оксфордскій епископъ Унльберфорсъ, руководимый какимъ-то неизвѣстнымъ суфлеромъ. Статья пришла къ тому выводу, что способъ обращенія Дарвина съ фактами природы составляетъ крайній позоръ для естественныхъ наукъ. Вотъ какъ справедливо была оцѣнена его преосвященствомъ крайняя добросовѣстность и беззавѣтная правдивость Дарвина и его благоговѣніе передъ фактами! Гексли говоритъ, что высокомѣрный, наглый и бранчивый тонъ статьи былъ бы непристоенъ даже со стороны человѣка, равнаго Дарвину по уму и познаніямъ, а, между тѣмъ, такимъ тономъ писалъ человѣкъ, у котораго, какъ замѣчаетъ Гексли, до того не хватало или ума, или добросовѣстности, или того и другой вмѣстѣ, что онъ въ видѣ возраженія спрашиваетъ, "можно ли говорить, чтобы всѣ благопріятныя разновидности рѣпы стремились сдѣлаться людьми", который до того невѣжественъ въ палеонтологіи, что можетъ говорить о цвѣткахъ и плодахъ каменноугольной эпохи, до того невѣжественъ въ сравнительной анатоміи, что пресерьезно утверждаетъ, что ядоносный аппаратъ змѣй есть нѣчто совершенно отдѣльное отъ обыкновенныхъ законовъ животной жизни, до того невѣжественъ въ элементарной физіологіи, что можетъ спрашивать, какая выгода для жизни животнаго могла бы измѣнить форму тѣлецъ, которыя получаются при выпариваніи крови (v. II, р. 183). Самого Дарвина эта критика только позабавила и онъ послалъ ее Ляйеллю, чтобы и его позабавить ею. При этомъ онъ писалъ ему: "Посылаю вамъ имѣющійся у меня лишній экземпляръ Quarterly Review, такъ какъ онъ можетъ позабавить васъ. Ироническая часть критики очень меня позабавила. Критика полна ошибокъ, и Гукеръ думаетъ отвѣчать на нее. Есть даже одна вырѣзанная и перепечатанная страница; любопытно было бы знать, какая гигантская нелѣпость содержалась въ ней. Гукеръ говоритъ, что "N. игралъ на епископѣ и извлекалъ изъ него звуки, какіе ему угодно; онъ этою статьей хотѣлъ сдѣлать и вамъ какъ можно большую непріятность" (v. II, р. 331). И дѣйствительно, статья, между прочимъ, имѣла въ виду подѣйствовать на Ляйелля, льстила ему и застращивала его, съ цѣлью удержать его отъ признанія новой ненавистной теоріи, и для этого лукаво проводила такую мысль: что Дарвинъ сбился съ большой дороги фактовъ природы въ дебри фантастическихъ предположеній, это еще не велика бѣда; но какъ бы онъ не увлекъ за собою и Ляйелля. Нужно думать, что Дарвинъ ошибается, разсчитывая на обращеніе Ляйелля и соблазняя его на это, такъ какъ Ляйелль былъ самымъ рѣшительнымъ и самымъ послѣдовательнымъ защитникомъ неизмѣняемости видовъ, и, притомъ, замѣчаетъ статья съ ехидствомъ, не въ началѣ своей ученой карьеры, но въ ея полномъ разцвѣтѣ и зрѣлости, когда, дескать, ученому уже неприлично мѣнять свои коренныя убѣжденія.
   Но, не удовольствовавшись критикой, его преосвященство рѣшился дать дарвинистамъ генеральное устное сраженіе, устроить публичный диспутъ съ ними и полемъ сраженія избралъ съѣздъ британской ассоціаціи въ Оксфордѣ (іюнь 1860). Собственно самъ епископъ былъ только орудіемъ и внушительнымъ представителемъ, а за спиной его стояли и подсказывали ему какіе-то неизвѣстные суфлеры. Было двѣ схватки, и въ первой изъ нихъ епископъ не участвовалъ, а во второй онъ былъ главнымъ героемъ. На этихъ схваткахъ Гексли и Гукеръ въ первый разъ публично заявили себя рѣшительными и безусловными послѣдователями и апостолами новой теоріи. На засѣданіи одной изъ секцій съѣзда профессоръ Даубени сдѣлалъ сообщеніе "о конечныхъ причинахъ существованія половъ въ растеніяхъ по поводу сочиненія Дарвина о происхожденіи видовъ". Предсѣдатель секціи предлагалъ Гексли принять участіе въ преніяхъ, но онъ отказался, ссылаясь на то, что присутствующая на засѣданіи публика не такова, чтобы въ ея присутствіи можно было вести ученые диспуты и чтобы она не увлеклась чувствомъ въ ущербъ разсудку. По поводу сообщенія сталъ говорить зоологъ Р. Овенъ и, между прочимъ, сказалъ, что есть нѣсколько фактовъ, которые могли бы привести публику къ невѣрному заключенію о вѣроятности теоріи Дарвина. Въ дальнѣйшей рѣчи онъ высказалъ такое положеніе, что головной мозгъ гориллы по сравненію съ мозгомъ человѣка представляетъ гораздо больше различій, чѣмъ по сравненію его съ мозгами самыхъ низшихъ и проблематическихъ четверорукихъ. Гексли не удержался, рѣшительно и категорически заявилъ, что это положеніе совершенно невѣрно и что онъ докажетъ это въ своемъ мѣстѣ и въ свое время. И дѣйствительно, впослѣдствіи онъ доказалъ это въ своемъ сочиненіи Положеніе человѣка въ природѣ. Этимъ инцидентъ и кончился. На слѣдующее засѣданіе назначено было сообщеніе Дрепера изъ Нью-Йорка "объ умственномъ развитіи Европы съ точки зрѣнія взглядовъ Дарвина". Ученая и неученая публика предчувствовала, что произойдетъ горячее сраженіе, и массами ломилась на засѣданіе; обширная зала засѣданія была набита биткомъ: собралось около тысячи человѣкъ. Передъ началомъ преній предсѣдательствовавшій на засѣданіи профессоръ Генсло предупредилъ, что тѣ, которые не имѣютъ солидныхъ аргументовъ за или противъ, не получатъ слова; и дѣйствительно, онъ остановилъ четырехъ ораторовъ, занимавшихся не аргументами, а пустыми разглагольствованіями. Наконецъ, дошла очередь до епископа. Онъ говорилъ болѣе полутора часа, но въ блестящей рѣчи его не было дѣльности и серьезности. Видно было, что кто-то настрочилъ и подъучилъ его и что онъ ничего не знаетъ изъ первыхъ рукъ; онъ не привелъ ни одного новаго аргумента, котораго бы не было въ его статьѣ въ Quarterly Review. Онъ неловко смѣялся надъ Дарвиномъ и зло издѣвался надъ Гексли, но все это самымъ сладкимъ тономъ, плавно, въ округленныхъ періодахъ и изысканныхъ выраженіяхъ и риторически вполнѣ безукоризненно, такъ что публика невольно заслушалась его. Къ сожалѣнію, его преосвященство слишкомъ увлекся потокомъ своего краснорѣчія и позволилъ себѣ такую выходку. Обращаясь къ Гексли, онъ спросилъ его, съ чьей стороны онъ считаетъ себя потомкомъ обезьяны, съ отцовской или съ материнской? Эта наглая выходка взбѣсила Гексли, но онъ сдержался и далъ епископу кончить. Затѣмъ, отвѣчая ему, онъ говорилъ только о предметѣ спора, и говорилъ серьезно, не сходя съ чисто-научной почвы, и авторитетно, съ полнымъ знаніемъ дѣла разбивалъ аргументы противника. Подъ конецъ же и онъ не выдержалъ и на выходку епископа отвѣчалъ слѣдующею выходкою: "Я,-- сказалъ онъ,-- утверждалъ и повторяю, что человѣку нѣтъ резона стыдиться того, что въ числѣ его предковъ была обезьяна. Я, по крайней мѣрѣ, чувствовалъ бы стыдъ при воспоминаніи о предкѣ только въ такомъ случаѣ, если бы моимъ предкомъ былъ человѣкъ, человѣкъ безпокойнаго и изворотливаго ума, который, не довольствуясь двусмысленнымъ успѣхомъ въ спеціальной сферѣ своей дѣятельности, вмѣшивается въ научные вопросы, съ которыми вовсе незнакомъ, единственно только для того, чтобы затемнять ихъ ненужною риторикой и отвлекать вниманіе своихъ слушателей отъ дѣйствительнаго предмета спора краснорѣчивыми отступленіями и ловкими обращеніями къ религіозному предразсудку" (v. II, р. 322). Ужь это было не въ бровь, а въ самый глазъ. Эффектъ получился необыкновенный; публика заволновалась; поднялся шумъ и крикъ; нѣсколько голосовъ кричали Гукера; дамы падали въ обморокъ. Прошло нѣсколько времени, прежде чѣмъ публика успокоилась и можно было продолжать засѣданіе. Предсѣдатель пригласилъ Гукера изложить свой взглядъ на новую теорію съ ботанической точки зрѣнія. Изложивъ свой взглядъ, Гукеръ сталъ затѣмъ доказывать, что епископъ вовсе не усвоилъ принциповъ опровергаемой имъ теоріи и что, какъ видно изъ его словъ, онъ абсолютный невѣжда въ элементахъ ботаники. Его преосвященство не нашелся ничего отвѣтить; пренія окончились и засѣданіе было закрыто. Но и послѣ засѣданія пренія, разсужденія и горячіе споры продолжались въ частныхъ вечернихъ собраніяхъ и бесѣдахъ.
   Дарвинъ и оба бойца имѣли полное право считать сраженіе выиграннымъ; этими двумя схватками они пріобрѣли не одинъ десятокъ послѣдователей. Дарвинъ глубоко былъ тронутъ и торжествовалъ. Гукеру онъ писалъ: "Я былъ болѣнъ; цѣлые двое сутокъ страдалъ непрерывною головною болью и былъ въ самомъ тоскливомъ настроеніи и начиналъ думать, что я составляю безполезное бремя для себя и для всѣхъ другихъ, какъ вдругъ приходитъ ваше письмо и оно сразу же развеселило меня; ваша доброта и ваша дружеская привязанность растрогали меня до слезъ. Не говорите о славѣ, почестяхъ, удовольствіяхъ, богатствѣ,-- все это ничто въ сравненіи съ дружескою привязанностью; вотъ доктрина, съ которою вы, какъ я вижу изъ вашего письма, согласитесь отъ всей души. Какъ бы мнѣ хотѣлось быть съ вами въ Оксфордѣ, если бы позволило здоровье, и какъ хотѣлось бы еще больше видѣть и слышать ваше торжество надъ епископомъ! Я удивляюсь вашему успѣху и вашей смѣлости. Для меня рѣшительно непостижимо, какъ это люди могутъ говорить публично, какъ ораторы. И я никогда не думалъ, что вы обладаете такою способностью. Я столько встрѣчалъ враждебныхъ взглядовъ, что начиналъ думать, что я, можетъ быть, ошибаюсь и что N. былъ правъ, когда говорилъ, что весь этотъ предметъ будетъ забытъ черезъ десять лѣтъ; но теперь, когда я слышу, что вы и Гексли ратуете публично (чего я никогда не былъ бы въ состояніи сдѣлать), во мнѣ укрѣпляется увѣренность, что наше дѣло рано или поздно восторжествуетъ. Я радъ, что не былъ въ Оксфордѣ, такъ какъ при настоящемъ состояніи моего здоровья я былъ бы тамъ совсѣмъ разстроенъ" (v. II, р. 323). По тому же поводу онъ писалъ Гексли: "Я получилъ изъ Оксфорда письмо отъ Гукера, сообщающее мнѣ о роковыхъ битвахъ, свирѣпствовавшихъ тамъ изъ-за видовъ. Онъ разсказываетъ, какъ вы благородно сразились съ Овеномъ (по подробностей я не знаю) и какъ вы ловко отвѣтили оксфордскому епископу. Я часто думаю, что мои друзья (и вы въ особенности) имѣютъ полное основаніе ненавидѣть меня за то, что я намутилъ такъ много грязи и причинилъ имъ много непріятныхъ безпокойствъ. Если бы я былъ моимъ другомъ, я бы ненавидѣлъ себя (ужь и не знаю, ловко ли по-англійски выходитъ эта фраза). Но имѣйте въ виду, что если бы я не замутилъ грязи, то непремѣнно замутилъ бы кто-нибудь другой. Я цѣню ваше мужество; я скорѣе умеръ бы, чѣмъ отважился отвѣчать епископу въ такомъ собраніи". Спустя нѣсколько дней онъ писалъ ему же въ другомъ письмѣ: "По всему, что я слышу съ разныхъ сторонъ, мнѣ кажется, что Оксфордъ принесъ большую пользу нашему дѣлу. Чрезвычайно важно было показать всѣмъ, что нѣкоторые первоклассные люди не побоялись высказать свои мнѣнія" (v. II, р. 324).
   Нужно, однако, сказать къ чести англійскаго клира, что и въ средѣ его находились люди, которые относились къ Дарвину и его теоріи съ должнымъ уваженіемъ и изучали ее не сквозь очки предразсудковъ. Таковъ былъ, наприм., Кингсли, богословъ и очень извѣстный англійскій писатель, беллетристъ, нравоописатель и историкъ. Получивши отъ Дарвина Origin, онъ написалъ ему: "Я такъ слабъ (умственно), что едва ли прочту ваше сочиненіе тотчасъ же, какъ бы слѣдовало. Все, что я вижу въ немъ, пугаетъ меня; съ одной стороны масса фактовъ и престижъ вашего имени, съ другой -- ясное сознаніе, что если вы правы, то я долженъ буду отказаться отъ всего, во что я вѣрилъ и что писалъ. Но это не бѣда. Одинъ Богъ истиненъ, а всякъ человѣкъ ложь... Но при сужденіи о вашей книгѣ я буду свободенъ отъ двухъ обыкновенныхъ предразсудковъ: 1) наблюдая скрещиванія домашнихъ животныхъ и растеній, я уже давно научился не вѣрить въ догматъ постоянства видовъ; 2) я постепенно пришелъ къ убѣжденію, что столь же правильно и возвышенно то представленіе о Божествѣ, что Оно создало только первичныя формы, способныя къ самостоятельному развитію во всѣ формы, необходимыя по требованіямъ мѣста и времени, какъ и то, по которому каждый разъ требовался новый актъ Его вмѣшательства для пополненія пробѣловъ, которые Оно само же допустило. Я даже думаю, не возвышеннѣе ли первая мысль" (v. II, р. 287--288). Это послѣднее мѣсто Дарвинъ, какъ извѣстно, привелъ въ концѣ своей книги, не назвавши, однако, Кинсгли, а сказавши только, что это ему пишетъ "знаменитый писатель и богословъ".
   Послѣ блистательной побѣды надъ оксфордскимъ епископомъ Дарвинъ вполнѣ успокоился и у него не бывало даже минутныхъ сомнѣній въ торжествѣ его теоріи въ самомъ близкомъ будущемъ, и ко всякимъ враждебнымъ нападкамъ онъ сталъ относиться еще благодушнѣе, чѣмъ прежде. Судя по страшному ожесточенію противниковъ, слѣдовало думать, что они сказали противъ теоріи все, что могли, высказали всѣ возраженія, какія только возможно было найти и придумать, и сдѣлали энергическія нападенія уже рѣшительно на всѣ ея слабые пункты. Но во всей массѣ написаннаго противъ теоріи и внимательно прочтеннаго Дарвиномъ не нашлось ни одного страшнаго и непреодолимаго возраженія и не было указано ни одной непоправимой слабости. Въ письмѣ къ Гексли онъ писалъ: "Мнѣ надоѣли до тошноты враждебные разборы. Тѣмъ не менѣе, они были полезны тѣмъ, что показали мнѣ, гдѣ нужно нѣсколько распространиться и гдѣ ввести нѣсколько новыхъ разсужденій. Я вполнѣ согласенъ съ вами, что трудности, встрѣчаемыя моею теоріей, имѣютъ устрашающій видъ; однако, прочитавши все, что мои обозрѣватели сказали противъ меня, я получилъ еще большую, чѣмъ прежде, увѣренность въ истинѣ моей доктрины въ общемъ. Мою увѣренность подкрѣпляетъ еще то обстоятельство, что тѣ, которые слѣдовали за мной только на полдюйма, теперь слѣдуютъ гораздо дальше, и тѣ, которые ожесточенно возставали противъ меня, теперь возстаютъ съ меньшимъ ожесточеніемъ" (v. II, р. 354--355). И Гукеру онъ писалъ въ томъ же смыслѣ: "Моя книга имѣла успѣхъ гораздо большій, чѣмъ о какомъ я позволялъ себѣ мечтать въ дни самыхъ розовыхъ надеждъ. Мы скоро будемъ составлять массу работающихъ людей и я убѣжденъ, что на нашей сторонѣ будутъ всѣ молодые и прогрессирующіе натуралисты" (v. II, р. 243).
   Такимъ натуралистомъ былъ, прежде всего, Гексли. Ему принадлежитъ та честь, что онъ былъ первымъ, самымъ горячимъ, неутомимымъ и вмѣстѣ самымъ успѣшнымъ апостоломъ новой теоріи. Для пропаганды ея онъ писалъ блестящія статьи, остроумныя антикритики, читалъ публичныя лекціи, велъ частные и публичные диспуты, занимался самостоятельными изслѣдованіями для ея подтвержденія и, наконецъ, основалъ свой журналъ, не имѣвшій, впрочемъ, успѣха. Большое преимущество и большую силу Гексли составляло то обстоятельство, что онъ былъ не простымъ только ученикомъ теоріи, но и самостоятельнымъ учителемъ ея, имѣвшимъ возможность находить въ своей спеціальности новые аргументы въ пользу ея и новыя точки зрѣнія на нее. Дарвинъ высоко цѣнилъ эти заслуги Гексли и съ нѣжностью называлъ его "главнымъ агентомъ" своей теоріи и "моимъ милымъ и добрымъ агентомъ для пропаганды евангелія, т.-е. евангелія сатаны" (v. II, р. 331). Но это не былъ безусловный послѣдователь, покорно и безъ всякой критики принимавшій всякое слово учителя. Дарвинъ для объясненія нѣкоторыхъ явленій воспроизведенія, наслѣдственности, атавизма и т. п. придумалъ гипотезу такъ названнаго имъ пангенезиса, по которому въ организмѣ не признавалось спеціальныхъ клѣтокъ, исключительно предназначенныхъ для воспроизведенія новыхъ организмовъ, такъ что всякая клѣтка въ организмѣ могла сдѣлаться воспроизводительнымъ элементомъ. Дарвинъ отдалъ эту гипотезу на разсмотрѣніе Гексли, который раскритиковалъ и совершенно забраковалъ ее, утверждая, что это не больше, какъ повтореніе гипотезы, высказанной еще Бюффономъ. Какъ ни отстаивалъ Дарвинъ пангенезисъ, который называлъ своимъ "любимымъ, но несчастнымъ дѣтищемъ", сколько ни приводилъ соображеній въ его пользу, но никакъ не могъ убѣдить Гексли, который рѣшительно отвергалъ пангенезисъ. Дарвинъ на критику Гексли отвѣчалъ такъ: "Искренно вамъ благодаренъ за то, что вы тщательно обсудили мою рукопись о пангенезисѣ. Было бы, конечно, очень непріятно для меня перепечатывать взгляды Бюффона, о которыхъ я, впрочемъ, ничего не зналъ. Я не сомнѣваюсь, что ваше сужденіе вполнѣ справедливо, и я попробую убѣдить себя не печатать рукописи" (v. III, р. 44). И въ другомъ письмѣ онъ писалъ ему: "Я прочелъ Бюффона; цѣлыя страницы до смѣшного похожи на мои... Тѣмъ не менѣе, есть существенная разница между взглядами Бюффона и моими" (v. III, р. 45). Дарвинъ стоялъ на своемъ, но Гексли не перемѣнилъ своего мнѣнія. Такъ же отнесся къ пангенезису и Гукеръ. Все это доказываетъ, если въ этомъ случаѣ еще нужны какія-нибудь доказательства, что первые послѣдователи и распространители новаго ученія не были идолопоклонниками своего учителя, не считали святымъ и непроложнымъ всякое слово, сказанное имъ, но относились къ нему критически и къ его ученіямъ съ "дѣятельнымъ скепсисомъ", какъ совѣтовалъ Гексли поступать и всѣмъ.
   Затѣмъ вскорѣ же явились молодые работающіе натуралисты, о которыхъ предсказывалъ Дарвинъ. Таковъ, наприм., былъ извѣстный натуралистъ путешественникъ Бетсъ. Изучая насѣкомыхъ Бразиліи, онъ нашелъ между ними множество случаевъ такъ называемаго миметизма, когда весь внѣшній видъ насѣкомаго до того обманчивъ и до того похожъ на какіе-нибудь посторонніе предметы изъ его обстановки, что невозможно было не ошибиться и съ перваго взгляда трудно было признать въ немъ насѣкомое. Очевидно, насѣкомое постепенно пріобрѣло такую обманчивую наружность потому, что она была для него полезна, такъ какъ болѣе или менѣе скрывала его отъ жадныхъ взоровъ его враговъ. Такихъ случаевъ и слѣдовало ожидать по теоріи Дарвина. Затѣмъ, въ статьяхъ Бетса было описано много видовъ борьбы за существованіе и случаевъ измѣненія организмовъ въ изучаемой имъ странѣ. Все это было какъ нельзя болѣе на руку Дарвину и самъ Бетсъ немедленно же сдѣлался дарвинистомъ. Дарвинъ высоко цѣнилъ ученыя заслуги Бетса и восторженно восхвалялъ его не только въ письмахъ къ нему самому, но и къ другимъ лицамъ. Такъ, въ письмѣ къ Аза Грею онъ писалъ: "Одинъ изъ лучшихъ моихъ послѣдователей, хотя до сихъ поръ неизвѣстный мнѣ, есть Бетсъ. Пожалуйста, прочитайте его Путешествіе по Амазонской рѣкѣ, когда оно явится; это будетъ прекрасная книга, судя по рукописи первыхъ двухъ главъ" (v. II, р. 387). Далѣе нѣкоторые натуралисты, индифферентно относившіеся къ теоріи Дарвина, а иногда даже нерасположенные къ ней, оказывались вынужденными заявлять, что въ области своей спеціальности они дѣйствительно находятъ факты, подтверждающіе тѣ или другія частныя положенія новой теоріи. Въ числѣ указанныхъ самимъ Дарвиномъ трудностей, необъяснимыхъ по его теоріи, были электрическіе органы у нѣкоторыхъ рыбъ. Если эти рыбы произошли отъ одного предка и отъ него получили эти органы, то между электрическими рыбами должно было бы быть близкое родство, какъ между потомками одного родоначальника. На дѣлѣ же оказывается не то: эти рыбы по родству очень далеки однѣ отъ другихъ и, притомъ, у однѣхъ эти органы находятся около головы, а у другихъ -- у хвоста и, кромѣ того, снабжены совершенно различными нервами, такъ что невозможно предполагать, чтобы эти органы у всѣхъ электрическихъ рыбъ произошли изъ одного источника и путемъ послѣдовательныхъ измѣненій. Этотъ вопросъ очень заинтересовалъ зоолога Макъ-Доннеля, и, подстрекаемый врагами новой теоріи, онъ взялся за изслѣдованіе его, задавшись такою мыслью: если Дарвинъ правъ, то у другихъ родственныхъ неэлектрическихъ рыбъ должны быть у головы и хвоста органы гомологичные съ электрическими. "Онъ принялся за работу,-- пишетъ Дарвинъ Ляйеллю,-- и ей-Богу же нашелъ эти органы, такъ что трудность до нѣкоторой степени устранена. И какъ это пріятно, что мои гипотетическіе взгляды повели къ интереснымъ открытіямъ. Макъ-Доннель, какъ видно, очень остороженъ; онъ говоритъ, что должны пройти еще многіе годы, прежде чѣмъ онъ признаетъ себя послѣдователемъ моей доктрины, но въ тѣхъ отдѣлахъ, которые ему извѣстны, т.-е. въ морфологіи и эмбріологіи, мои взгляды вполнѣ согласуются съ фактами и проливаютъ свѣтъ на весь предметъ" (v. II, р. 353). Дарвину этого только и нужно было; онъ и по собственному опыту, и по другимъ зналъ, что труденъ только первый шагъ, отреченіе отъ старой теоріи, затѣмъ хотя бы человѣкъ принялъ только маленькую частичку теоріи, онъ по непреодолимой логикѣ придетъ къ принятію всей теоріи. Палеонтологъ Фальконеръ, не принимавшій теоріи Дарвина, напечаталъ мемуаръ о мамонтѣ, и Дарвинъ ожидалъ, что онъ сдѣлаетъ на новую теорію сильное и сокрушительное нападеніе. Между тѣмъ, прочитавши мемуаръ, Дарвинъ писалъ Ляйеллю о Фальконерѣ: "Къ великому моему удовольствію, онъ ограничился тѣмъ, что указалъ одну ошибку, а затѣмъ прибавилъ: "Заключенія, которыя я вывожу изъ этихъ фактовъ, не противорѣчатъ одному изъ главныхъ положеній теоріи Дарвина. Вмѣстѣ съ нимъ и я не думаю, чтобы мамонтъ и другіе вымершіе слоны явились внезапно. Самый раціональный взглядъ по-моему тотъ, что они суть видоизмѣненные потомки болѣе раннихъ предковъ". Вотъ это важно.Скоро не будетъ ни одного дѣльнаго палеонтолога, который бы вѣрилъ въ неизмѣняемость видовъ" (v. II, р. 389). И другой палеонтологъ, тоже не принимавшій новой теоріи, Т. Давидсонъ, своею работой также далъ Дарвину новое подтвержденіе нѣкоторыхъ пунктовъ его теоріи. Дарвинъ обратился къ нему съ слѣдующимъ письмомъ: "Надѣюсь, вы извините меня, если я осмѣлюсь сдѣлать вамъ предложеніе, которое, впрочемъ, едва ли будетъ принято вами. Я не знаю, читали ли вы мою книгу Origin of Species; въ ней я сдѣлалъ замѣчаніе, которое, я думаю, будетъ принято всѣми, что фауна всякой формаціи, разсматриваемая въ цѣломъ, представляетъ по своему характеру промежуточное звено между фаунами формаціи нижележащей и вышележащей. Но нѣкоторые компетентные люди замѣтили мнѣ, что было бы желательно, чтобы это положеніе было разъяснено примѣрами и разработано въ подробностяхъ на какой-нибудь отдѣльной группѣ животныхъ. А всѣмъ извѣстно, что относительно брахіоподъ никто лучше васъ не можетъ этого сдѣлать. Результатъ можетъ оказаться очень неблагопріятнымъ для моихъ взглядовъ, но это будетъ тѣмъ лучше для тѣхъ, которые не согласны со мною. Я же расположенъ думать, что онъ будетъ благопріятенъ для ученія о потомственномъ происхожденіи съ измѣненіемъ... Очень можетъ быть, что у васъ нѣтъ свободнаго времени или вы не интересуетесь этимъ предметомъ и не расположены къ нему, въ такомъ случаѣ, будьте добры, извините меня, что я обратился къ вамъ съ настоящимъ предложеніемъ. Если же, по счастью, вы примете мою мысль, то я просилъ бы васъ прочитать мою X главу о геологической преемственности. И, въ такомъ случаѣ, я просилъ бы васъ позволить мнѣ прислать вамъ экземпляръ только что вышедшаго новаго изданія, въ которомъ я сдѣлалъ нѣкоторыя дополненія и измѣненія въ IX и X главахъ" (v. II, р. 366--368). Давидсонъ принялъ предложеніе, принялся за работу и напечаталъ мемуаръ о британскихъ брахіоподахъ, вполнѣ оправдавшій ожиданія Дарвина. Давидсонъ доказалъ въ своемъ мемуарѣ, что не менѣе 15 формъ, признаваемыхъ всѣми за отдѣльные виды, относятся къ одному типу, будучи связаны между собою длиннымъ рядомъ переходныхъ формъ. Ботаникъ Твайтсъ, первоначально не соглашавшійся съ Дарвиномъ и не принимавшій его теоріи, написалъ ему изъ Цейлона: "Чѣмъ болѣе я знакомлюсь съ вашими взглядами въ связи съ разными явленіями природы, тѣмъ болѣе располагается въ ихъ пользу мой умъ" (v. II, р. 347).
   Второе изданіе Origin of Species въ 3,000 экземпл. вышло въ свѣтъ въ январѣ 1860 г. Это изданіе было почти только перепечаткой перваго; въ немъ было сдѣлано немного измѣненіи, да и то неважныхъ. Исправлены были нѣкоторыя ошибки и кое-гдѣ были прибавлены короткія фразы. Дарвинъ не считалъ нужнымъ много заниматься исправленіемъ и дополненіемъ книги, имѣя въ виду посвятить всѣ свои силы и вполнѣ отдаться своему большому, предполагавшемуся въ 3 томахъ, сочиненію, изъ котораго она составляла только извлеченіе и потому имѣла въ его глазахъ только временное значеніе предварительнаго краткаго сообщенія. Второе изданіе расходилось тоже бойко и на этотъ разъ въ числѣ покупателей, вѣроятно, было уже гораздо больше читателей-друзей. Дарвину разсказывали, что его книгу спрашиваютъ даже на вокзалахъ желѣзныхъ дорогъ и одинъ изъ продавцовъ на требованіе книги отвѣчалъ, что она вся распродана и нужно ждать новаго изданія, причемъ прибавилъ, что онъ самъ не читалъ книги, но слышалъ, что она очень замѣчательна (v. II, р. 266). Аза Грею Дарвинъ писалъ: "Продажа моей книги идетъ быстро и множество враждебныхъ разборовъ не остановили продажи, такъ что мнѣ приходится опять приниматься за поправки къ новому изданію" (v. II, р. 354). И дѣйствительно, въ концѣ 1860 г. издатель сообщилъ Дарвину, что остается очень немного непроданныхъ экземпляровъ и что нужно поскорѣе готовиться къ третьему изданію. За второе изданіе Дарвинъ получилъ 636 фунтовъ ст. (около 5,000 руб.). И въ третьемъ изданіи онъ рѣшилъ сдѣлать всевозможныя исправленія и передѣлки, но не хотѣлъ расширять и дополнять его, все еще не теряя надежды на изданіе большого сочиненія. Онъ писалъ Гексли: "Я сегодня слышалъ отъ Мюррея, что мнѣ сейчасъ же нужно приняться за приготовленіе новаго (3-го) изданія. Если вы можете дать мнѣ какія-нибудь серьезныя указанія или сдѣлать критическія замѣчанія по поводу какой-нибудь части Origin, то я былъ бы вамъ очень благодаренъ за нихъ. Потому что я думаю исправлять, насколько могу, но не расширять. Какъ вамъ, должно быть, надоѣлъ этотъ предметъ и какъ вы его должны ненавидѣть и Богъ да благословитъ васъ, если вы еще не пришли къ тому, чтобы ненавидѣть и меня" (v. II, р. 351). И къ издателю онъ писалъ: "Мнѣ было бы пріятно узнать, сколько экземпляровъ вы рѣшите печатать; для меня чѣмъ больше, тѣмъ лучше во всѣхъ отношеніяхъ, сколько возможно безъ риска, потому что я уже никогда не сдѣлаю такъ много поправокъ или лучше добавокъ, сдѣланныхъ мною теперь съ тою цѣлью, чтобы мои безтолковые критики могли, наконецъ, понять, что я говорю. Я надѣюсь и думаю, что значительно улучшу книгу" (v. II, р. 356). Самымъ существеннымъ дополненіемъ къ 3-му изданію былъ помѣщенный въ началѣ книги краткій историческій очеркъ развитія воззрѣнній о происхожденіи видовъ, помѣщавшійся затѣмъ во всѣхъ послѣдующихъ изданіяхъ. Въ немъ Дарвинъ съ свойственнымъ ему безпристрастіемъ воздалъ должное всѣмъ своимъ предшественникамъ, не пропустивъ даже П. Матью, который не имѣлъ почти никакихъ правъ на честь предшественника Дарвину. Но и этотъ очеркъ не избавился отъ ѣдкихъ и злостныхъ нападеній критиковъ. Такъ, наприм., въ Athenaeum напечатано было объ этомъ очеркѣ, между прочимъ, слѣдующее: "Въ немъ не приведено ни одного изъ враждебныхъ мнѣній. Это очень знаменательный фактъ. Такимъ образомъ, этотъ историческій очеркъ походитъ на тѣ исторіи царствованія Людовика XVIII, которыя издавались послѣ реставраціи и въ которыхъ были выпущены республика и имперія, Робеспьеръ и Буонапарте" (v. III, р. 109). Хотя это и несправедливо, но, все-таки, очень ѣдко. Вѣдь, Дарвинъ имѣлъ въ виду изложить ученія, родственныя съ его теоріей, указать и оцѣнить своихъ предшественниковъ, такъ что враждебныя ученія стояли внѣ его задачи.
   Третье изданіе явилось въ свѣтъ въ апрѣлѣ 1861 года въ 2,000 экземпляровъ и его хватило на цѣлыхъ пять лѣтъ. Въ это время слава Дарвина быстро росла и число его послѣдователей множилось къ каждымъ днемъ. Даже оффиціальные англійскіе ученые, старики и научные консерваторы, состоявшіе членами королевскаго общества, не могли не признать, что Дарвинъ представляетъ крупную, первостепенную научную величину и вполнѣ достоинъ почетной научной награды. Поэтому когда въ 1864 году явилась мысль дать отъ общества Дарвину коплеевскую медаль, самую высшую и самую почетную ученую награду въ Англіи, то правовѣрные академики ничего не могли возразить противъ этой мысли и Дарвину была присуждена эта медаль. Но имъ крайне было непріятно, что эта медаль послужитъ въ пользу еретической теоріи, которая въ глазахъ публики явится увѣнчанной высшимъ и оффиціальнымъ ученымъ обществомъ страны. И потому они всевозможнымъ способомъ старались представить дѣло такимъ образомъ, что будто медаль присуждена Дарвину не за его теорію, а за преятія его другія сочиненія. Генералъ Сабинъ, президентъ общества, былъ настолько безтактенъ, что прямо высказалъ въ своей рѣчи на годичномъ собраніи: "Хотя мнѣнія объ его послѣднемъ сочиненіи On the Origin of Species и могутъ раздѣляться и быть нерѣшительными относительно его заслугъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, однако, всѣ согласятся, что оно содержитъ массу наблюденій о нравахъ, строеніи, родствѣ и распредѣленіи животныхъ, что свидѣтельствуетъ о необыкновенной тщательности, терпѣливости въ наблюденіяхъ и интересѣ къ нимъ. Нѣкоторые изъ насъ могутъ быть расположены принять теорію, указываемую заглавіемъ сочиненія, между тѣмъ какъ другіе могутъ быть расположены отвергнуть ее или, по крайней мѣрѣ, отложить ее до будущаго времени, когда увеличившаяся масса знаній дастъ болѣе сильныя основанія для окончательнаго принятія или отрицанія. Говоря вообще и коллективно, мы намѣренно исключили это сочиненіе изъ числа основаній, принятыхъ нами для присужденія медали" (v. III, р. 29). Сынъ Дарвина увѣряетъ, напротивъ, что многимъ членамъ общества очень непонравилось, что президентъ представилъ дѣло въ такомъ видѣ. Послѣ засѣданія, на которомъ было объявлено о присужденіи медали Дарвину, ученые устроили обѣдъ, замѣчательный тѣмъ, что въ своемъ спичѣ, произнесенномъ на этомъ обѣдѣ, Ляйелль въ первый разъ публично и торжественно заявилъ, что онъ отрекся отъ своей давнишней вѣры въ неизмѣняемость видовъ.
   Во все это время Дарвинъ продолжалъ заниматься изложеніемъ своего большого сочиненія, именно разработкой предмета, который въ Происхожденіи видовъ составлялъ первую главу, т.-е. измѣненіемъ животныхъ и растеній въ домашнемъ состояніи. При этомъ онъ увидѣлъ, что при той подробности изложенія, какая принята имъ для большого сочиненія, одна эта первая глава разростется въ цѣлый томъ, и потому, вѣроятно, сталъ убѣждаться, что ему не удастся окончить своего большого сочиненія. Да это ему теперь и не представлялось особенно важнымъ и нужнымъ; его теорія и въ сокращенномъ изложеніи пробила себѣ дорогу, а для кого она покажется неудовлетворительной въ краткомъ изложеніи, тотъ едва ли найдетъ ее убѣдительною, если она представится ему въ многотомномъ видѣ. Вслѣдствіе такихъ соображеній Дарвинъ хотя и не оставлялъ своихъ работъ по большому сочиненію, за то обращалъ больше вниманія на Происхожденіе видовъ. Въ одномъ изъ писемъ къ Гукеру (1864 г.) онъ писалъ: "Я началъ просматривать мои старыя рукописи, и они мнѣ показались новыми, какъ будто бы не я писалъ ихъ; нѣкоторыя части поразительно плохи, хотя, по моему мнѣнію, все-таки, стоятъ печати, а другія части показались мнѣ прекрасными. Я настоящій милліонеръ по количеству мелкихъ и интересныхъ фактовъ и, прочитывая мои главы о наслѣдственности и подборѣ, я просто удивляюсь своему прилежанію. Богъ знаетъ, удастся ли мнѣ когда-нибудь довести до конца мое сочиненіе, такъ какъ я теперь очень слабѣю и въ самые лучшіе дни могу работать не больше часу и ужь самое большее полтора часа. Это гораздо труднѣе, чѣмъ писать о моихъ милыхъ вьющихся растеніяхъ" (v. III, 27). Четвертое изданіе Происхожденіе видовъ съ значительными измѣненіями и дополненіями явилось въ 1866 году въ 1,250 экземпляровъ и дало автору 238 фунтовъ стерлинговъ. Въ это время Уоллесъ совѣтовалъ Дарвину, замѣнить неудовлетворительный, по его мнѣнію, терминъ "естественный подборъ" другимъ, болѣе точнымъ терминомъ -- "переживаніемъ способнѣйшаго". На этотъ совѣтъ Дарвинъ отвѣчалъ такимъ образомъ: "Я вполнѣ согласенъ съ вами относительно преимуществъ прекраснаго выраженія Спенсера "переживаніе способнѣйшаго". Мнѣ самому это не приходило въ голову, пока я не прочиталъ вашего письма. Однако, этотъ терминъ представляетъ то большое неудобство, что онъ не можетъ быть употребляемъ какъ существительное, управляющее глаголомъ; и что это дѣйствительное неудобство, видно изъ того, что самъ Спенсеръ постоянно употребляетъ слова "естественный подборъ". Я прежде думалъ, можетъ быть, и въ преувеличенной степени, что было бы очень полезно поставить въ связь естественный и искусственный подборъ; это и заставило меня для того и другого употреблять одинъ терминъ, и я думаю и теперь, что это представляетъ нѣкоторую выгоду. Если бы я получилъ ваше письмо мѣсяцами двумя раньше, то я чаще бы употреблялъ "переживаніе" въ новомъ изданіи Origin, которое уже почти готово и экземпляръ котораго я, конечно, пришлю вамъ. Я буду употреблять этотъ терминъ въ моей слѣдующей книгѣ о Домашнихъ животныхъ и проч., отъ которой вы, какъ я вижу, ожидаете слишкомъ много. Терминъ "естественный подборъ" такъ часто употреблялся за границей и у насъ, что я колеблюсь, можно ли отказаться отъ него; при всѣхъ его недостаткахъ я бы не сочувствовалъ попыткѣ изъять его изъ употребленія. Будетъ ли онъ отвергнутъ, это зависитъ, конечно, отъ "переживанія способнѣйшаго" (v. III, р. 45--46).
   Въ это время Дарвинъ окончилъ свою работу объ измѣненіяхъ домашнихъ животныхъ и растеній и, къ ужасу и огорченію своему, услыхалъ отъ издателя, что она составитъ въ печати два большихъ тома, которые и явились въ свѣтъ въ 1868 году. Теперь Дарвинъ окончательно убѣдился, что о продолженіи большого сочиненія нечего и думать; если для подробнаго изложенія предмета одной главы Происхожденія видовъ понадобилось два тома, то на всѣ 15 главъ этого послѣдняго нужно было бы около 30 томовъ. Поэтому онъ оставилъ мысль о большомъ сочиненіи и съ тѣмъ большимъ усердіемъ занялся исправленіемъ и дополненіемъ Происхожденія видовъ. Вслѣдствіе этого пятое изданіе, явившееся въ 1869 году въ 2,000 экземпляровъ, было еще больше исправлено и дополнено. О немъ онъ писалъ Уоллесу; "Моя регулярная работа была прервана приготовленіемъ новаго изданія Origin, которое стоило мнѣ большого труда и которое, мнѣ кажется, я значительно улучшилъ въ двухъ или трехъ важныхъ пунктахъ. Я всегда считалъ индивидуальныя особенности болѣе важными, но я былъ слѣпъ и воображалъ, будто расовыя особенности могутъ сохраняться гораздо чаще, чѣмъ это я считаю теперь возможнымъ или вѣроятнымъ" (v. III, р. 107). Объ успѣхахъ своей теоріи въ это время Дарвинъ писалъ Геккелю: "Принятіе моей теоріи мало-по-малу распространяется въ Англіи даже между тѣми, которые не могутъ представить никакихъ основаній для этого принятія. На первыхъ порахъ едва ли кто относился къ моимъ взглядамъ такъ враждебно, какъ члены лондонскаго энтомологическаго общества; но меня увѣряютъ, что теперь, за исключеніемъ двухъ или трехъ стариковъ, всѣ члены согласны со мною до извѣстной степени" (v. III, р. 69). А Уоллесу онъ сообщалъ: "Баррингтонъ прочиталъ недавно въ Victoria Institute великолѣпное и одушевленное извлеченіе изъ Origin, и такъ какъ это самое ортодоксальное общество, то его прозвали адвокатомъ дьявола. Вызванныя этимъ пренія, длившіяся въ теченіе трехъ послѣдовательныхъ засѣданій, очень богаты высказанными во время ихъ нелѣпостями" (v. III, р. 69).
   Въ то время, когда Дарвинъ и его послѣдователи, считая себя побѣдителями и почивая на лаврахъ, воображали, что они уже безопасны отъ непріятельскихъ нападеній, такъ какъ всевозможныя нападенія уже были выдержаны и отражены ими, вдругъ въ 1871 году послѣдовало новое и серьезное нападеніе на Дарвиновскую теорію и. уже не въ видѣ статьи, но въ видѣ цѣлой значительной книги, и сдѣланное не какимъ-нибудь невѣждой по естествознанію, вродѣ епископа оксфордскаго, а спеціалистомъ зоологомъ, хотя, впрочемъ, тоже пропитаннымъ сильно теологическою ревностью и клерикальнымъ духомъ. Это было сочиненіе Мивара Genesis of Species. Въ немъ авторъ собралъ всѣ возраженія противъ новой теоріи, высказанныя какъ самимъ Дарвиномъ, такъ и его противниками, но, главное, подробно мотивировалъ и развилъ ихъ и ловко иллюстрировалъ многими интересными примѣрами изъ своей спеціальности, такъ что его возраженія имѣли внушительный видъ настоящей учености и убѣдительности. Самымъ опаснымъ для обыкновенной публики возраженіемъ была ловко и ехидно проведенная Миваромъ мысль, что тѣ, только что начинающіяся, мелкія и едва замѣтныя измѣненія въ строеніи разныхъ частей организма, которыми, по Дарвину, начинается измѣненіе видовъ, не могутъ по своей незначительности быть полезными организму въ борьбѣ за существованіе, а потому и не могутъ подвергаться дѣйствію естественнаго подбора, который, по Дарвину, сохраняетъ только полезное, уничтожая вредное. Книга произвела необыкновенный эффектъ, по сознанію самого Дарвина и его послѣдователей. И какъ бы для того, чтобы поддержать и усилить этотъ эффектъ, вскорѣ появилась тоже очень серьезная и рѣзкая статья противъ Дарвина въ Quarterly Review (іюль 1871), которая, какъ догадывался Дарвинъ, принадлежала перу того же Мивара. По обыкновенію, книга и статья съ перваго раза очень смутили Дарвина, особенно книга. Но внимательно изучивши ее и уяснивши себѣ ловкій пріемъ, посредствомъ котораго противникъ сообщилъ такой страшный видъ своимъ возраженіямъ, онъ успокоился, такъ какъ книга не представляла ничего существенно новаго и ни одного неустранимаго возраженія. Въ письмѣ къ Уоллесу онъ писалъ: "Вы можете счесть меня ослѣпленнымъ фанатикомъ, когда я вамъ скажу, что я никогда прежде не былъ такъ убѣжденъ въ истинѣ моихъ воззрѣній въ Origin (т.-е. въ общемъ, а не въ подробностяхъ), какъ послѣ изученія Мивара" (v. III, р. 144). Дѣйствіе, произведенное книгою Мивара, было такъ сильно, что Дарвинъ рѣшился отвѣчать на нее; но онъ отложилъ это дѣло до новаго изданія Origin, въ которое и хотѣлъ вставить разборъ возраженій ея. Но послѣдователи Дарвина были болѣе нетерпѣливы и желали дѣйствовать немедленно. Американецъ Ч. Райтъ (Wrigth) напечаталъ въ North American Review (іюль 1871) статью по поводу Genesis of Species, въ которой, опровергая Мивара, защищалъ новую теорію съ философской точки зрѣнія. Хотя статья эта не особенно понравилась Дарвину, однако, по совѣту съ друзьями, онъ напечаталъ ее на свой счетъ въ видѣ отдѣльной брошюры. Гексли же взялся отвѣтить на статью въ Quarterly Review, о чемъ и сообщилъ Дарвину. По этому поводу Дарвинъ писалъ ему: "Мнѣ ваше письмо понравилось во многихъ отношеніяхъ и въ высшей степени. Что вы за удивительный человѣкъ, что можете бороться съ этими старыми метафизическо-теологическими книгами. Я въ восторгъ, что вы думаете дать нѣкоторый отпоръ Мивару и на него самого сдѣлать нападеніе. Его книга, какъ вы говорите, произвела большой Эффектъ; еще вчера я замѣтилъ отраженіе его даже изъ Италіи. Это и заставило меня просить у Ч. Райта позволенія напечатать на мой счетъ его статью, которая кажется мнѣ дѣльной, хотя она очень дурно написана. Онъ не. имѣетъ достаточныхъ знаній для того, чтобы сразиться съ Инваромъ въ подробностяхъ. Мнѣ кажется, не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, что онъ же авторъ статьи въ Quarterly Review... Я теперь занимаюсь приготовленіемъ новаго изданія Origin и прибавлю въ немъ новую главу, въ которой буду отвѣчать на разныя возраженія и больше всего на то возраженіе Мивара, что начинающіяся измѣненія въ организмѣ безполезны для него; и я нахожу, что это легко будетъ сдѣлать. Онъ никогда не формулируетъ своихъ возраженій добросовѣстнымъ образомъ и дѣлаетъ удивительныя ошибки... Маятникъ откачнулся теперь отъ насъ, но я увѣренъ, что онъ скоро опять будетъ на нашей сторонѣ; и никто изъ смертныхъ не сдѣлаетъ и половины того, что сдѣлаете вы для того, чтобы привести его въ надлежащее положеніе. Да проститъ меня Богъ, что я пишу такое длинное и эгоистическое письмо; но это ваша вина, что вы привели меня въ такой восторгъ. Я никогда не мечталъ, что у васъ найдется время сказать слово въ защиту дѣла, которое вы такъ часто уже защищали. Будетъ еще продолжительная борьба послѣ того, какъ мы помремъ и исчезнемъ..." (v. III. р. 148--149). Статья Гексли въ отвѣтъ на критику въ Quarterly Review явилась въ Contemporary Review (ноябрь 1871 г.). Она, подобно всѣмъ его журнальнымъ статьямъ, была ловка, остроумна и убѣдительна. Не ограничиваясь научнымъ разборомъ серьезныхъ возраженій, Гексли разсматриваетъ и философско-теологическую часть критики. Авторъ ея обвиняетъ Дарвина въ томъ, что онъ безъ всякой надобности сталъ дѣлать оппозицію первымъ принципамъ философіи и религіи и свелъ ихъ къ нулю. Это обвиненіе дало поводъ Гексли обратиться къ книгѣ Мивара, который тоже утверждалъ тамъ, что ортодоксальные авторитеты римско-католической церкви признавали производное сотвореніе видовъ, т.-е. ихъ происхожденіе однихъ отъ другихъ, такъ что, значитъ, ихъ ученія вполнѣ гармонируютъ со всѣмъ, чего можетъ требовать новая наука, и въ доказательство ссылается на сочиненія ученаго іезуита Суареза. Гексли, изучивши спеціально для этого сочиненія іезуита, доказалъ, что Миваръ говоритъ неправду, увѣряя, будто этотъ іезуитъ держался эволюціонныхъ взглядовъ, что онъ былъ, напротивъ, врагомъ эволюціи и держался такихъ же взглядовъ на отдѣльное сотвореніе каждаго вида, какъ и всѣ ортодоксальные католики. Эта часть статьи производила забавный эффектъ, такъ какъ Гексли оказывался побѣдителемъ Мивара даже на почвѣ католической теологіи. "Такимъ образомъ я,-- писалъ онъ Дарвину,-- явился въ новой для меня роли защитника католической ортодоксіи и побѣдилъ Мивара устами его же собственнаго пророка" (v. III, р. 147). Въ заключеніи своей статьи Гексли высказалъ слѣдующее: "Въ настоящее время насъ отдѣляютъ отъ перваго появленія Origin of Species нѣсколько болѣе десяти лѣтъ и что бы кто ни думалъ и ни говорилъ о доктринахъ Дарвина или о томъ способѣ, какимъ онъ высказалъ ихъ, но одно несомнѣнно, что въ теченіе этихъ двѣнадцати лѣтъ Origin of Species произвело такую же полную революцію въ біологической наукѣ, какую Ргшсіріа (Ньютона) произвели въ астрономіи, и оно сдѣлало это тѣмъ, что содержало въ себѣ, выражаясь словами Гельмгольца, существенно новую творческую мысль. И по мѣрѣ того, какъ время шло, произошла счастливая перемѣна съ критиками Дарвина. Смѣсь невѣжества и наглости, характеризовавшая большую часть нападеній, сдѣланныхъ въ первое время на Дарвина, уже не составляетъ дурного признака антидарвинистскаго критицизма" (v. III, р. 132).
   Книга Мивара и его статья представляютъ собою поразительное и краснорѣчивое свидѣтельство объ этой революціи. Въ первое время никто и слышать не хотѣлъ объ измѣнчивости видовъ, объ эволюціи; это была злая ересь. А теперь даже закоренѣлый противникъ Дарвина нападаетъ только на естественный подборъ, а противъ измѣняемости видовъ не только не смѣетъ сказать ни единаго слова, но самъ выставляетъ себя эволюціонистомъ и старается со всякими натяжками сдѣлать эволюціонистами даже католиковъ іезуитовъ, какъ бы ставя это имъ въ честь и заслугу, такъ какъ, признавая эволюцію, они гармонируютъ съ требованіями новой пауки, и, наконецъ, проводитъ мысль, что между эволюціей, съ одной стороны и философіей и религіей -- съ другой, нѣтъ антагонизма и противорѣчія и что Дарвинъ напрасно поставилъ ихъ въ оппозицію между собою. Вотъ какой чести удостоилась эволюція, ославленная было сначала какъ антирелигіозная и безнравственная система!
   Шестое изданіе Origin of Species явилось въ 1872 году со множествомъ поправокъ и значительныхъ дополненій. Съ внѣшней стороны оно невыгодно отличалось отъ предшествующихъ изданій; было напечатано компактно, болѣе мелкимъ шрифтомъ и на худшей бумагѣ, вѣроятно, въ видахъ дешевизны. Самымъ существеннымъ дополненіемъ была цѣлая глава (VII), посвященная разбору разныхъ возраженій Бронна, Брока, Негели и др.; большая же часть главы занята опроверженіемъ возраженій Мивара. Разбору ихъ Дарвинъ предпослалъ слѣдующія замѣчанія: "Замѣчательный зоологъ, С. Ж. Миваръ, собралъ недавно всѣ возраженія, высказанныя мною и другими противъ теоріи естественнаго подбора, какъ она была предложена Уоллесомъ и мною, и иллюстрировалъ ихъ съ удивительнымъ искусствомъ и силою. Представленные въ такомъ видѣ, они кажутся страшнымъ боевымъ строемъ; и такъ какъ въ планы Мивара не входило приводить разные факты и соображенія, противорѣчащія его заключеніямъ, то требуется не малыхъ усилій ума и памяти со стороны читателя, который пожелалъ бы взвѣсить доказательства обѣихъ сторонъ. Разбирая частные случаи, Миваръ проходитъ молчаніемъ дѣйствія усиленнаго употребленія или неупотребленія частей организма, которымъ я вездѣ придавалъ большое значеніе и въ моемъ сочиненія Измѣненія домашнихъ животныхъ и растеній изложилъ ихъ съ большею подробностью, чѣмъ какой-либо другой авторъ. Такъ же точно онъ часто полагаетъ, будто я не придаю никакого значенія измѣненіямъ самимъ по себѣ, независимо отъ естественнаго подбора, между тѣмъ какъ я въ упомянутомъ сочиненіи собралъ прочно установленныхъ случаевъ такого измѣненія гораздо больше, чѣмъ сколько ихъ можно найти въ какомъ-либо другомъ извѣстномъ мнѣ сочиненіи. Конечно, мое сужденіе, можетъ быть, не заслуживаетъ довѣрія, но, внимательно прочитавши книгу Мивара и сравнивши каждый отдѣлъ ея съ тѣмъ, что я говорилъ о томъ же предметѣ, я тверже, чѣмъ когда-либо прежде, убѣдился въ общей истинѣ моихъ заключеній, въ которыхъ, конечно, при такой сложности предмета неизбѣжны частныя ошибки" (Origin of Species, 6 ed., p. 176--177). Въ этомъ же шестомъ изданіи и Дарвинъ счелъ нужнымъ упомянуть о той же революціи во взглядахъ натуралистовъ, о которой говорилъ Гексли. Въ заключеніи книги онъ сказалъ, между прочимъ, слѣдующее: "Для свидѣтельства о прежнемъ положеніи вещей я удержалъ въ предшествующемъ параграфѣ и въ другихъ мѣстахъ нѣсколько фразъ, имѣющихъ значеніе только при томъ предположеніи, что натуралисты вѣрятъ въ особое сотвореніе каждаго вида; и меня много порицали за то, что я выражался такимъ образомъ. Но, вѣдь, несомнѣнно же, что таково было общее убѣжденіе въ то время, когда явилось первое изданіе этой книги. Я прежде говорилъ объ эволюціи съ весьма многими натуралистами и ни разу не встрѣтилъ сочувственнаго согласія. Вѣроятно, нѣкоторые и тогда признавали эволюцію, но или молчали, или выражались такъ двусмысленно, что не легко было понять смыслъ ихъ словъ. Теперь же дѣло совершенно измѣнилось и почти всякій натуралистъ принимаетъ великій принципъ эволюціи" (Or. of Sp, p. 721). Это шестое изданіе было послѣднее, исправленное авторомъ; затѣмъ въ послѣдующіе годы, какъ по смерти автора, такъ и при жизни его, это изданіе перепечатывалось безъ всякихъ измѣненій. При жизни автора до 1882 года напечатано было въ разное время 14 тысячъ экземпляровъ, а по его смерти до 1889 года еще 13 тысячъ; такъ что всѣ изданія, начиная съ перваго, составляютъ всего 36 тысячъ экземпляровъ.
   Наконецъ, та революція въ біологическихъ взглядахъ, о которой говорили Гексли и Дарвинъ, была засвидѣтельствована слѣдующимъ торжествеи пылъ актомъ: на съѣздѣ британской ассоціаціи въ Оксфордѣ въ 1860 году теорія Дарвина, какъ начинающій новичокъ, должна была бороться и съ трудомъ пробивать себѣ дорогу, поддерживаемая немногими бойцами и окруженная многочисленными врагами. Но вотъ что произошло на съѣздѣ той же ассоціаціи въ Бельфастѣ въ 1874 году. Тиндаллъ, въ качествѣ предсѣдателя, произнесъ здѣсь блестящую рѣчь, въ которой представилъ очеркъ исторіи эволюціи и закончилъ ее краснорѣчивымъ анализомъ Origin of Species и его блестящаго успѣха, при всеобщемъ сочувствіи слушателей. Ляйелль, поздравляя Дарвина, говорилъ, что это была настоящая овація ему и его теоріи. А подъ конецъ жизни Дарвинъ составляетъ уже предметъ національной гордости англичанъ и онъ былъ погребенъ, какъ извѣстно, рядомъ съ Ньютономъ, въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, этомъ пантеонѣ англійскихъ знаменитостей. Какъ обращикъ того, какъ теперь говорятъ о Дарвинѣ англичане даже не изъ ученой среды, можно привести одно мѣсто изъ рѣчи, произнесенной лордомъ Дерби на актѣ въ одномъ учебномъ заведеніи. Сказавши, что, на основаніи своихъ наблюденій надъ разными профессіями, онъ пришелъ къ тому заключенію, что самые счастливые люди тѣ, которые посвятили себя наукѣ, лордъ продолжалъ: "Каждый шагъ здѣсь интересенъ и достигнутые результаты прочны. Какой полководецъ или ораторъ, какой государственный человѣкъ или литераторъ могутъ надѣяться оставить по себѣ такую память, какую оставилъ Дарвинъ? Слабый здоровьемъ, рѣдко отлучавшійся изъ дома и до послѣднихъ лѣтъ мало извѣстный публикѣ, онъ, однако, изъ своего тихаго кабинета революціонировалъ мысль Европы и будетъ памятенъ такъ же долго, какъ Ньютонъ или Беконъ. Если бы слава стоила того, чтобы для нея работать,-- я не говорю она стоитъ,-- то несомнѣнно, что этого рода слава самая прочная и самая желательная" (Nature, October 2 1890, No 1092).
   Успѣхъ книги Дарвина въ Англіи соблазнилъ американскихъ издателей и тотчасъ по появленій Origin of Species въ Англіи оно было перепечатано въ С. Америкѣ. И здѣсь теорія Дарвина на первыхъ порахъ была встрѣчена очень враждебно. Злостныя или пренебрежительныя и насмѣшливыя критики посыпались массами. Противниковъ теоріи возбуждалъ и поощрялъ примѣръ такого высокаго и общепризнаннаго авторитета, какъ Агассицъ. Въ своемъ разборѣ книги Дарвина (въ American Journal of Science and Arts, July 1860) онъ на основаніи, главнымъ образомъ, теологическихъ и метафизическихъ соображеній произнесъ надъ теоріей слѣдующій рѣшительный приговоръ: "Аргументы, представленные Дарвиномъ въ пользу всеобщаго происхожденія отъ одной первичной формы всѣхъ особенностей, существующихъ нынѣ между живыми существами, не произвели на мой умъ ни малѣйшаго впечатлѣнія. А потому до тѣхъ поръ, пока не будетъ доказано, что относительно фактовъ природы ошибались именно тѣ, которые собрали ихъ, и что эти факты имѣютъ совершенно другое значеніе, чѣмъ какое придается имъ всѣми,-- я буду считать теорію измѣняемости научною ошибкой, невѣрной въ своихъ фактахъ, ненаучной по своему методу и зловредной по своей тенденціи" (v. II, р. 184). И въ Америкѣ, такъ же какъ въ Англіи, самыми жестокими противниками теоріи были не ученые спеціалисты по естествознанію, а оффиціальные представители другихъ областей знанія. Такъ, напримѣръ, въ North American Review (April 1860) былъ напечатанъ очень враждебный разборъ безъ подписи автора; но Дарвинъ узналъ, что авторъ есть Боуэнъ, профессоръ естественной религіи и моральной философіи въ Гарвардскомъ университетѣ. Самое существенное возраженіе его было таково. Если Дарвинъ правъ, то мы должны были бы находить въ геологическихъ пластахъ "безчисленное множество другихъ разновидностей -- неуклюжихъ, грубыхъ, нецѣлесообразныхъ -- безсмысленныхъ созданій безсознательной причины" (v. II, р. 304). Объ этомъ разборѣ Дарвинъ писалъ Гукеру: "А. Грей прислалъ мнѣ статью изъ Соединенныхъ Штатовъ, очень ловкую и до смерти враждебную мнѣ. Но одинъ ея аргументъ забавенъ. Авторъ говоритъ, что если моя теорія вѣрна, то геологическіе пласты должны быть переполнены чудовищами, которыхъ, однако, мы не находимъ. Ясное же понятіе имѣетъ онъ о борьбѣ за существованіе" (v. II, р. 304). Не довольствуясь этою статьей, профессоръ естественной религіи напечаталъ противъ Дарвина еще обширный мемуаръ въ изданіяхъ American Academy of Arts and Sciences. По поводу этой критики Дарвинъ писалъ А. Грею: "Благодарю васъ за присылку разбора Боуэна in 4-to. То хладнокровіе, съ какимъ онъ всѣхъ животныхъ лишаетъ ума, просто нелѣпо. А какая чудовищность на стр. 103: онъ споритъ противъ возможности накопленія измѣненій и при этомъ совершенно упускаетъ изъ вида естественный подборъ. Случай, чтобы улучшенный тортонскій скотъ или улучшенный голубь дутышъ получились вслѣдствіе накопленія измѣненій безъ подбора со стороны человѣка, составляетъ почти невозможность; то же и съ естественными видами безъ естественнаго подбора" (v. II, р. 354). И въ другомъ письмѣ къ нему же онъ такъ выражается о своемъ неумолимомъ критикѣ: "Вы когда-то говорили мнѣ о проф. Боуэнѣ, какъ о весьма дѣльномъ человѣкѣ. Судя по его сочиненіямъ, я считаю его совсѣмъ ненаблюдательнымъ человѣкомъ. Вѣроятно, ему никогда не приходилось видѣть много животныхъ, а иначе онъ замѣтилъ бы разницу между старыми умными и молодыми собаками. Но верхъ совершенства его статья о наслѣдственности. Скажите животноводу, что, выбирая самыхъ худшихъ особей изъ своихъ животныхъ и оставляя ихъ для развода, онъ навѣрное можетъ разсчитывать на полученіе призовъ, -- онъ сочтетъ васъ сумасшедшимъ" (v. II, р. 372). Другой профессоръ Гарвардскаго университета, юристъ Парсонъ, тоже явился критикомъ Дарвина и поправлялъ и передѣлывалъ его теорію (въ Amer. Jour, of Seien, а. Ar.). Но и объ его критикѣ Дарвинъ выразился въ письмѣ къ Ляйеллю, что она "ничего не стоитъ". Наконецъ, и теологъ Лоуэлль написалъ разборъ теоріи Дарвина съ всевозможными возраженіями и поправками. И о немъ Дарвинъ отозвался такимъ образомъ: "Его разборъ написанъ мило; но сейчасъ видно, что авторъ не натуралистъ" (v. II, р. 319).
   Но въ газетахъ Дарвину и въ Америкѣ посчастливилось также, какъ и въ Англіи. Въ американскомъ New York Times (мартъ 1860) была напечатана объ его теоріи статья, хотя и не очень солидная и глубокая въ научномъ отношеніи, но очень живая и эффектная, отнесшаяся къ теоріи безпристрастно и даже благожелательно. По мнѣнію Дарвина, она должна была произвести значительное впечатлѣніе на публику. Единственнымъ защитникомъ теоріи и ея пропагандистомъ въ Америкѣ былъ А. Грей. Онъ былъ въ Америкѣ тѣмъ же, чѣмъ былъ въ Англіи Гексли: главнымъ агентомъ по распространенію новаго ученія, несмотря на то, что самъ не вполнѣ раздѣлялъ его; такъ что и этотъ американскій апостолъ эволюціи, подобно англійскому, не былъ слѣпымъ и безотчетнымъ послѣдователемъ учителя, покорно принимавшимъ всякое его слово. Его первая статья о новой теоріи (въ Amer. Jour, of Seien, а. Ar., march. 1860) была написана въ такомъ же духѣ и съ такимъ же расположеніемъ къ ней, какъ и статья Гексли въ Times, не раздѣляя ея вполнѣ, онъ очень высоко цѣнилъ ее и признавалъ, что есть множество сильнѣйшихъ аргументовъ въ ея пользу и что она вполнѣ соотвѣтствуетъ духу естествознанія. Выставляя контрастъ между взглядами Дарвина и Агассица, А. Грей говоритъ, между прочимъ: "Теорія Агассица смотритъ на происхожденіе видовъ и на ихъ настоящее распредѣленіе по земному шару, какъ на фактъ первичный и сверхъестественный; теорія же Дарвина представляетъ его, какъ фактъ производный и естественный" (v. II, р. 286). И нужно замѣтить, что А. Грей былъ послѣдователемъ новой теоріи въ гораздо меньшей степени, чѣмъ Гексли, который только первое время и только для сохраненія критическаго безпристрастія сдержанно относился къ ней, а въ глубинѣ души безусловно принималъ ее; а А. Грей и въ глубинѣ души принималъ не всю теорію, не во всемъ ея объемѣ. На первыхъ порахъ, да и потопъ долго, онъ не могъ согласиться съ Дарвиномъ въ томъ, что измѣненіе и развитіе видовъ идетъ какъ ни попало, въ какую угодно сторону, безпринципно, безъ всякаго опредѣленнаго и, притомъ, уже напередъ существовавшаго плана. Самъ онъ признавалъ такой планъ, руководившій измѣненіемъ видовъ, и видѣлъ доказательства его предсуществованія во всѣхъ органическихъ цѣлесообразностяхъ. А затѣмъ и самый естественный подборъ не казался ему достаточнымъ объясненіемъ измѣненія видовъ и пути, пройденнаго измѣненіемъ; онъ представлялъ себѣ, что естественнымъ подборомъ, аналогично съ человѣческимъ подборомъ, должна руководить особая сила, не разысканная и не разъясненная Дарвиномъ. Дарвинъ открылъ и разъяснилъ только машину или механизмъ, производящій измѣненіе видовъ; сила же, приводящая въ дѣйствіе этотъ механизмъ, остается неизвѣстною. Поэтому онъ говорилъ, что ученіе Дарвина не заслуживаетъ названія теоріи, а должно называться только гипотезой. На это Дарвинъ возражалъ въ письмѣ къ нему: "Указанное вами различіе между гипотезой и теоріей весьма остроумно; но, мнѣ кажется, оно никогда не дѣлается. Всѣ говорятъ о волнообразной теоріи свѣта; однако, самый эѳиръ есть вещь гипотетическая и объ его волнообразныхъ движеніяхъ мы заключаемъ изъ того, что они объясняютъ намъ явленія свѣта. Даже въ теорт тяготѣнія притягательная сила намъ тоже неизвѣстна или извѣстна только тѣмъ, что она объясняетъ намъ паденіе яблока и движенія планетъ. По моему мнѣнію, гипотеза развивается до степени теоріи въ томъ случаѣ, если она объясняетъ большую массу фактовъ" (v. II, р. 286). По поводу этихъ возраженій Дарвинъ былъ обрадованъ слѣдующимъ пріятнымъ сюрпризомъ, о которомъ онъ разсказалъ въ письмѣ къ Ляйеллю: "Въ виду возраженія Бранна, что мы не можемъ сказать, какъ возникла жизнь, а также до нѣкоторой степени и замѣчанія А. Грея, что естественный подборъ не есть vera causa, мнѣ интересно было прочитать случайно въ Life of Newton (жизнь Ньютона) Брьюстера, что Лейбницъ возражалъ противъ закона тяготѣнія тѣмъ, что Ньютонъ не можетъ показать, что такое само тяготѣніе. Но случайному совпаденію я пользовался въ своихъ письмахъ этимъ самымъ аргументомъ, ничего не зная, возражалъ ли дѣйствительно кто-нибудь такимъ образомъ противъ закона тяготѣнія. Ньютонъ на это возраженіе отвѣтилъ, что если бы кто-нибудь объяснилъ движенія механизма часовъ, то это было бы научное физическое объясненіе, хотя бы мы и не знали, отчего гири опускаются внизъ" (v. II, р. 289 и 290). Но, несмотря на неполное согласіе съ теоріей, А. Грей былъ столь же горячимъ, дѣятельнымъ и успѣшнымъ проповѣдникомъ ея, какъ Гексли; и чѣмъ подробнѣе онъ изучалъ ее, тѣмъ больше втягивался въ нее. И онъ, подобно Гексли, писалъ антикритики, велъ устныя пренія, говорилъ рѣчи и хлопоталъ о второмъ американскомъ изданіи Origin of Species. Дарвинъ писалъ Гукеру: "Битва яростна свирѣпствуетъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Грей говоритъ, что онъ приготовляетъ рѣчь, которая займетъ полтора часа и которая, какъ онъ разсчитываетъ, произведетъ ошеломляющее дѣйствіе. Онъ сражается блистательно и на собраніяхъ вступалъ въ большія пренія съ Агассицомъ и другими" (v. II, р. 314). Эти пренія происходили на засѣданіяхъ американской академіи и были напечатаны въ ея протоколахъ (1860 въ апрѣлѣ). При посредничествѣ Дарвина эти пренія были перепечатаны въ англійскомъ Athenaeum. Дарвинъ былъ въ восторгъ и удивлялся аргументамъ, возраженіямъ и опроверженіямъ Грея, находя ихъ сжатыми, сильными, ясными и оригинальными.-- Затѣмъ Грей напечаталъ подробный разборъ и опроверженіе въ Atlantic monthly (іюль -- октябрь 1860) враждебныхъ статей Агассица, Боузна и Парсона. Этотъ разборъ былъ изданъ въ Лондонѣ отдѣльною брошюрой. Не одинъ Дарвинъ, а и другіе знатоки дѣла высоко цѣнили это сочиненіе Грея и считали его дѣйствительнымъ противуядіемъ противъ безчисленныхъ нападокъ на Дарвина. Былъ такой случай, сообщенный Дарвиномъ въ письмѣ къ А. Грею. Лондонскій епископъ ехидно и съ злорадствомъ спросилъ Ляйелля, что онъ думаетъ о разборѣ въ Quarterly, написанномъ, какъ мы видѣли, оксфордскимъ епископомъ зло и заносчиво, но невѣжественно. На вопросъ епископа Ляйелль отвѣтилъ: а прочитайте-ка А. Грея въ Atlantic. Вѣроятно, и самъ епископъ въ душѣ подумалъ, что оксфордскому епископу далеко до А. Грея и что послѣдній гораздо компетентнѣе его преосвященства въ данномъ вопросѣ.
   Благодаря отчасти пропагандѣ А. Грея, а главнымъ образомъ, конечно, своей внутренней силѣ и убѣдительности, новая теорія и въ Америкѣ дѣлала столь же быстрыя и обширныя завоеванія, какъ и въ Англіи. Вскорѣ потребовалось новое второе изданіе Origin и трое издателей одновременно принялись за перепечатку; но А. Грей убѣдилъ двоихъ изъ нихъ отказаться отъ перепечатки, а для третьяго взялся внести въ изданіе всѣ поправки и дополненія, сдѣланныя во второмъ англійскомъ изданіи и въ рукописи, приготовленной для третьяго изданія. Американскій издатель расщедрился и за эти дополненія заплатилъ Дарвину 22 фунта стерлинговъ, что просто растрогало Дарвина, и онъ написалъ Грею: "Если вы еще будете имѣть сношеніе съ Апльтономъ (издателемъ), то, пожалуйста, передайте мою признательность за его благородство; потому что, по моему мнѣнію, это, дѣйствительно, благородство" (v. II, р. 310). Американскія ученыя общества тоже почтили Дарвина своимъ вниманіемъ и онъ избранъ былъ (1860 г.) корреспондентомъ академіи естественныхъ наукъ въ Филадельфіи, и писалъ по этому поводу Ляйеллю: "Это показываетъ, что тамъ нѣкоторые натуралисты не считаютъ меня такимъ научнымъ убожествомъ, какъ нѣкоторые считаютъ меня здѣсь" (v. II, р. 307). Противники теоріи, ведшіе борьбу съ ней, складывали оружіе и становились ея послѣдователями. Таковъ былъ, наприм., извѣстный американскій натуралистъ Лескере, по поводу котораго Дарвинъ писалъ Гукеру: "Я получилъ громадное письмо отъ Лео Лескере о каменноугольной флорѣ. Онъ написалъ нѣсколько отличныхъ статей въ Silliman (Journal of Sciences) противъ взглядовъ Origin; но теперь,-- говоритъ онъ,-- перечитавши мою книгу, онъ обратился!" (v. III, р. 31--32). А, наконецъ, съ теченіемъ времени, и въ Америкѣ новая теорія восторжествовала и добилась всеобщаго признанія. Бѣдный Агассицъ еще дожилъ до того времени, когда въ сознаніи своего пораженія вынужденъ былъ сказать своему торжествующему противнику: xicisti Galilee! Незадолго передъ смертью въ разговорѣ съ Тиндалемъ онъ съ грустью и болью въ сердцѣ долженъ былъ сдѣлать такое досадное признаніе: "Я никакъ не ожидалъ, чтобы эта теорія была такимъ образомъ принята лучшими умами нашего времени; ея успѣхъ превосходитъ все, что я могъ себѣ вообразить" (Krause, S. 172).

М. А.

"Русская Мысль", кн.XI, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru