Мережковский Дмитрий Сергеевич
Отверженный. Роман в двух частях Д. С. Мережковского

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Отверженный. Романъ въ двухъ частяхъ Д. С. Мережковскаго. Спб., 1896 г. Цѣна 1 р. 50 к. Г. Мережковскій выбралъ для своего историческаго романа очень интересное время послѣдней борьбы угасавшаго язычества противъ торжествовавшаго надъ нимъ христіанства. Герой романа Отверженный, римскій императоръ Юліанъ, почти совершенно незнакомъ массѣ читающей публики, знающей только, что жилъ-былъ когда-то Юліанъ-Отступникъ, который, умирая, воскликнулъ: "Ты побѣдилъ, Галилеянинъ!" Но что за личность этотъ "отступникъ", почему онъ сдѣлался "отступникомъ", какимъ онъ подчинялся побужденіямъ, какія были у него цѣли, къ достиженію какихъ идеаловъ онъ стремился и какія употреблялъ для того средства,-- все это большинству читающей публики осталось неизвѣстнымъ до появленія въ свѣтъ романа г. Мережковскаго, а послѣ прочтенія этого романа тотъ, кто объ императорѣ Юліанѣ имѣлъ понятіе смутное, и тотъ, кто зналъ его только по имени, получитъ о немъ понятіе не только неясное, но и превратное. Почти одновременно съ произведеніемъ г. Мережковскаго вышелъ въ свѣтъ и переведенъ на русскій языкъ романъ нѣмецкаго писателя Феликса Дана, озаглавленный Юліанъ-Отступникъ, плохой романъ и скучный, въ которомъ дѣйствуютъ и говорятъ не римляне и греки на конечной грани античнаго міра, а такіе же нѣмцы, какихъ изображалъ Георгъ Эберсъ въ костюмахъ и въ обстановкѣ древнихъ египтянъ, персовъ, грековъ и римлянъ въ своихъ псевдо-историческихъ, вѣрнѣе же -- "антикварныхъ", романахъ. Беллетристическая археологія и романическое антикварство имѣютъ, несомнѣнно, свою цѣну, и очень большую цѣну, когда, они представляютъ собою историческую раму къ исторически вѣрнымъ картинамъ и портретамъ, какъ въ Паламбо и Иродіадѣ Флобера, какъ въ Камо грядеши и Пойдемъ за Нимъ Геприка Сенкевича. Въ романахъ же Эберса, Дана и другихъ, до г. Мережковскаго включительно, вся эта археологія есть ничто иное, какъ старательная и бьющая въ глаза "выписка" аксессуаровъ на тусклой картинѣ, невѣрной по своему существу. Со второй главы романа Отверженный, въ которой впервые появляется на сцену Юліанъ, читатель получаетъ совершенно неправильное представленіе о героѣ романа и о близкихъ ему людяхъ, имѣвшихъ огромное вліяніе на его развитіе. Повѣривши повѣствованію г. Мережковскаго, читатель подумаетъ, будто Юліанъ совсѣмъ еще ребенкомъ, лѣтъ девятидесяти, былъ сосланъ въ Каппадокію, вмѣстѣ съ старшимъ братомъ Галломъ, будто оба брата жили чуть не въ нищенской обстановкѣ, будто учитель Юліана, Мардоній, былъ плохонькій старичишка, и т. д. Въ дѣйствительности, все это далеко не такъ. Замокъ Макеллы (fundus Macelli) былъ великолѣпнымъ царскимъ жилищемъ, молодые принцы были окружены большою роскошью и многочисленнымъ дворомъ, Галлъ задавалъ банкеты съ играми и зрѣлищами. Юліанъ привезенъ въ Макеллы двѣнадцатилѣтнимъ мальчикомъ, получившимъ въ Константинополѣ начало солиднаго и блестящаго образованія {Императоръ Юліанъ и его отношенія къ христіанству, сочня. Я. Алфіовова, диссертація магистра духовной академіи. По другимъ извѣстіямъ, Юліану было 14 лѣтъ (Е. Lamé: "Julien l'Apostat).}, и едва ли могъ лакомиться пышками старой няньки, играть "въ кораблики", шаловливо бѣгать потихоньку къ молоденькимъ сосѣдкамъ, ночевать въ пустомъ языческомъ храмѣ. Анахронизмы допустимы, конечно, въ беллетристическомъ произведеніи, когда они нужны автору для художественныхъ цѣлей. Въ данномъ случаѣ ничего подобнаго мы не видимъ и, наоборотъ, находимъ, что допущенныя авторомъ неточности ведутъ только къ затемнѣнію дѣйствительности, къ искаженію тѣхъ фактическихъ основаній, на которыхъ развивались характеры Галла и Юліана. Изъ неизвѣстныхъ намъ источниковъ взятая г. Мережковскимъ сцена появленія трибуна Скудило съ толпою пьяныхъ солдатъ ночью въ спальнѣ молодыхъ принцевъ, шутовская роль, навязанная авторомъ при этомъ Мардонію, оказываются уже не анахронизмомъ, а произвольнымъ извращеніемъ дѣйствительности, дающимъ читателю совершенно превратное представленіе о положеніи дѣлъ, вообще, и объ истинномъ положеніи племянниковъ императора въ ихъ роскошно обставленномъ заключеніи. На самомъ дѣлѣ, при всей свободѣ забавляться, наслаждаться, дѣлать что угодно въ оградѣ замка и его парка, молодые люди находились подъ самымъ тщательнымъ и бдительнымъ надзоромъ, никакъ не могли бѣгать куда имъ вздумается, и доступъ къ нимъ постороннимъ людямъ былъ совершенно невозможенъ, въ особенности же цѣлому отряду солдатъ съ трибуномъ во главѣ... Еслибы г. Мережковскій держался доподлинныхъ и достовѣрныхъ свѣдѣній о жизни Галла и Юліана въ бывшей резиденціи каппадокійскихъ царей, онъ могъ бы дать намъ въ высшей степени любопытную картину заточенія императорскихъ родственниковъ, "окруженныхъ всею блестящею церемоніальностью и великолѣпною обстановкой придворной жизни, но вмѣстѣ съ тѣмъ лишенныхъ всякой свободы въ своемъ почетномъ заключеніи" {Тамъ же.}. Объясненія, которыя г. Мережковскій даетъ нерасположенію Юліана къ христіанству и предпочтенію, оказываемому имъ язычеству, настолько слабы и легковѣсны, чтобы не сказать -- наивны, что ими только спутывается все дѣло и черезъ то извращается до неузнаваемости личность Юліана, неловѣка, несомнѣнно, выдающихся способностей и очень большого ума, опаснѣйшаго изъ всѣхъ когда-либо существовавшихъ противниковъ христіанства. Въ извѣстной брошюрѣ Штрауса, ради особливыхъ цѣлей и съ большими натяжками, Юліанъ представленъ "романтикомъ на тронѣ цезарей". Никакихъ подобнаго рода цѣлей г. Мережковскій не имѣлъ, вѣроятно, а просто не понялъ ни характера изображаемой личности, ни тѣхъ сложныхъ обстоятельствъ, которыя вовлекли Юліана въ безплодную борьбу съ ученіемъ христіанскимъ, столь противуположнымъ эллинскому духу и міровоззрѣніямъ древняго Рима. Во имя блестящей цивилизаціи и ради величія имперіи возсталъ Юліанъ противъ религіи, которая, по весьма близкому къ истинѣ мнѣнію аристократа-кесаря, философа и эстетика, грозила стереть съ лица земли всю античную культуру съ ея науками, искусствами и всемірнымъ владычествомъ. Предшественники Юліана и слѣдовавшіе за нимъ императоры нашли болѣе для себя удобнымъ и подходящимъ ко времени воспользоваться христіанствомъ и забрать "го въ свои руки, сдѣлавши государственною религіей и себя самихъ подставивши на мѣсто Христа... Насколько имъ это удалось, здѣсь говорить не мѣсто. Юліанъ пытался сдѣлать нѣчто подобное, только безъ христіанства, при помощи античнаго язычества, имъ обновленнаго и реформированнаго на началахъ философіи и чистаго разума. Въ своемъ выборѣ и въ послѣдовавшей затѣмъ борьбѣ онъ упустилъ изъ вида, что на его сторонѣ всѣ "эллинскія прелести и мудрость", вся сила самовластія и древней религіи, но безъ вѣры, а на противной сторонѣ -- простая, но ничѣмъ несокрушимая вѣра. Упустилъ это изъ вида и г. Мережковскій въ своемъ романѣ. Онъ очень хорошо изобразилъ чиновничій и буржуазный индифферентизмъ, съ которымъ искатели выгодъ переходили изъ язычества въ христіанство, потомъ обратно въ язычество, затѣмъ обратно въ христіанство,-- куда вѣтеръ подуетъ на правительственныхъ верхахъ. Авторъ также хорошо передалъ настроеніе черни, бѣгущей съ одинаковымъ увлеченіемъ на христіанскія торжества и на кровавыя потѣхи цирка. Еще лучше изобразилъ г. Мережковскій яростныя распри сектантовъ, позорившихъ церковь первыхъ вѣковъ христіанства. Но все это вышло въ романѣ отрывочно и безсвязно, необъединеннымъ во что-либо цѣлое опредѣленною идеей. Произошло же это опять-таки отъ того, что, вмѣсто очень крупной,-- хотя и попадавшей иногда въ комическія положенія,-- личности Юліана, все дѣйствіе вертится вокругъ ничтожнаго и жалкаго декадента чисто-современнаго пошиба,-- вокругъ сбитаго съ толку, доходящаго подъ конецъ до настоящаго безумія. Вмѣсто серьезныхъ личностей послѣднихъ языческихъ философовъ, въ романѣ дѣйствуютъ пустомели и плуты, которые никоимъ образомъ не могли вліять на Юліана настолько обаятельно, какъ то показано въ романѣ и какъ то было въ дѣйствительности. Нанизывая множество ни на что не нужныхъ сценъ, весьма сомнительной правдивости и прямо вымышленныхъ и неправдоподобныхъ, втискивая, довольно насильственно, въ романъ лишнія фигуры и событія собственнаго сочиненія, г. Мережковскій пропускаетъ не мало сценъ интереснѣйшихъ и важныхъ для характеристики Юліана, его современниковъ и изображаемой эпохи. Таковы, напримѣръ, сцена прощанія восемнадцати-лѣтняго Юліана съ Галломъ, объявленнымъ кесаремъ Востока съ обязательствомъ жениться на сестрѣ императора. Далѣе совершенно скомкано все время пребыванія Юліана при дворѣ въ Миланѣ, безъ выясненія оставлены крайне интересныя отношенія молодого принца къ императрицѣ Евсевіи. Въ высшей степени важное и характерное для Юліана свиданіе его и бесѣда съ императоромъ Констанціемъ переданы въ трехъ строкахъ и въ самомъ искаженномъ видѣ. И, наоборотъ, множеству незначительнѣйшихъ сценъ посвящены цѣлыя главы. Впрочемъ, и весь романъ, слѣпленный изъ случайно нахватанныхъ обрывковъ, написанъ необыкновенно тягуче и удручающе скучно. Мы не станемъ перечислять всѣхъ недочетовъ и промаховъ, замѣченныхъ нами въ романѣ г. Мережковскаго,-- это заставило бы насъ далеко выйти изъ рамокъ библіографическаго отзыва. Но мы не можемъ пройти молчаніемъ предисловіе къ роману, въ которомъ авторъ сообщаетъ, что его Отверженный есть только часть "Трилогіи". Вторая часть будетъ озаглавлена Воскресшіе боги, "ея герой -- Леонардо да Винчи, эпоха -- итальянское возрожденіе". Противъ этого возразить нечего, можно только пожелать, чтобъ авторъ взялъ на себя трудъ болѣе тщательно изучить то время и болѣе глубоко вдуматься въ смыслъ избранной имъ эпохи, чѣмъ онъ сдѣлалъ это для Юліана. Но третья часть "Трилогіи" привела насъ въ большое недоумѣніе,-- она будетъ озаглавлена Петръ и Алексѣй, "т.-е. Новый Міръ",-- поясняетъ г. Мережковскій. Послѣ "конца античнаго міра и языческихъ боговъ" есть достаточныя основанія перейти къ Возрожденію, а при чемъ могутъ тутъ быть царь Петръ Алексѣевичъ и несчастный царевичъ Алексѣй Петровичъ, это уму непостижимо. Торжество христіанства при Юліанѣ, возрожденіе наукъ и искусства въ Италіи имѣли, несомнѣнно, огромное міровое значеніе За ними на третьемъ мѣстѣ могли быть поставлены Реформація и Революція, которыми опредѣляются важнѣйшіе переломы въ культурной исторіи человѣчества и въ религіозной жизни всего цивилизованнаго міра. Но при чемъ же тутъ Петръ I? Увлеченный символизмомъ сочинитель, очевидно, перемудрилъ и хватилъ черезъ край.

"Русская Мысль", кн.XI, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru