Lib.ru/Классика: Михайловский Николай Константинович. Литературные заметки

ЛИТЕРАТУРНЫЯ ЗАМѢТКИ.

Литературное событіе дня есть первый номеръ газеты г. Аксакова "Русь". Какъ ни страннымъ это кажется съ перваго взгляда, но, при нашей бѣдности, это въ самомъ дѣлѣ событіе, съ которымъ необходимо считаться. Новый литературный органъ съ строго опредѣленной физіономіей и вездѣ былъ бы интереснымъ явленіемъ, а у насъ тѣмъ паче, ибо литературная земля наша можетъ быть и велика, и обильна, но физіономій-то въ ней навѣрное мало. Лида есть, и довольно разнообразныя: есть лица съ правильнымъ классическимъ профилемъ, есть "славныя русскія лица", съ носомъ на манеръ картофеля и съ одной, почему-то порѣдѣвшей, какъ у Ноздрева, бакенбардой, есть аккуратныя нѣмецкаго формата лица, съ совершенно цѣлыми бакенбардами, есть разныя другія, а физіономій все-таки маловато. Поврежденная бакенбарда, конечно, много и ясно говоритъ даже не физіономисту, но это признакъ чисто внѣшній, и можно обладать имъ, вовсе не обладая физіономіей, то есть всегда себѣ равнымъ отраженіемъ внутренней цѣлости и единства. Что касается газеты г. Аксакова, то навѣрное никто не сомнѣвался, что это будетъ газета съ физіономіей. Однимъ эта физіономія могла нравиться, другимъ не нравиться, однихъ радовать, другихъ безпокоить, но всякій ожидалъ газеты съ строго опредѣленной, послѣдовательно выдержанной программой. Общія черты этой программы были также приблизительно извѣстны, потому что г. Аксаковъ старинный знакомецъ русскаго читателя. И, конечно, было любопытно знать какимъ языкомъ и какія рѣчи заговоритъ настоящее, старое славянофильство въ наши исключительно трудные дни. И въ наличной прессѣ есть органы, испускающіе время отъ времени славянофильскіе звуки, но это такъ, больше по неразумію, а настоящаго, цѣльнаго славянофильскаго органа русская литература давно уже въ своей средѣ не видала. Многіе думали даже, что онъ уже невозможенъ. Забѣгая нѣсколько впередъ, я скажу, что à la longue чтеніе "Руси" станетъ крайне обременительнымъ: эти вавилонскія башни изъ метафоръ, подъ которыми подъ конецъ совсѣмъ исчезаетъ предметъ разговора; этотъ надутый, напыщенный тонъ, эта восклицательная форма, прикрывающая весьма вопросительное содержаніе -- все это должно очень скоро пріѣсться. Но такъ какъ этотъ благовѣстъ не раздавался уже нѣсколько лѣтъ, то въ новинку онъ можетъ показаться яркимъ, характернымъ, или, по крайней мѣрѣ, пикантнымъ. Худо ли, хорошо ли, но онъ во всякомъ случаѣ отличается и отъ канцелярскаго тона докладныхъ записокъ, и отъ шутовскаго тона балаганныхъ представленій, и отъ иныхъ тоновъ, усвоенныхъ значительною частью нашей газетной прессы. Прибавьте къ этому издавна сопутствующую славянофиламъ репутацію безтрепетной послѣдовательности въ логическомъ теченіи идей и рѣзкой прямоты въ практическомъ смыслѣ. Славянофилы часто жаловались на свою судьбу, указывая на выпадавшія на ихъ долю административныя преслѣдованія, на недобросовѣстное къ нимъ отношеніе противниковъ, на непониманіе и несочувствіе, съ которыми имъ приходилось встрѣчаться. Нельзя отказать этимъ жалобамъ въ извѣстной справедливости; но нельзя также не замѣтить, что судьба славянофильства не составляетъ какого-нибудь исключенія. Есть у насъ литературныя школы или партіи, терпѣвшія, разумѣется, безъ всякаго сравненія больше, чѣмъ славянофилы. Объ этомъ даже и говорить смѣшно. Но этого мало. Что касается собственно отношеній общества къ славянофильству, то хотя оно, общество, дѣйствительно никогда не смотрѣло на славянофиловъ, какъ на руководителей и, напротивъ, очень часто надъ ними глумилось; но тѣмъ не менѣе усвоило себѣ въ среднемъ выводѣ какое-то отрицательное почтеніе къ нимъ. Не рѣдкость въ самомъ дѣлѣ услышать отзывъ въ такомъ приблизительно родѣ, что хоть славянофилы, молъ, и дерутъ, но за то въ ротъ хмѣльного не берутъ. Я не думаю, чтобы этотъ отзывъ былъ очень лестенъ самъ по себѣ, но, принимая въ соображеніе многоразличныя эксцентричности славянофильства, онъ можетъ назваться довольно мягкимъ. Въ немъ, во всякомъ случаѣ, отражается дѣйствительно довольно распространенное уваженіе къ моральнымъ, если не интелектуальнымъ качествамъ славянофиловъ. А изъ этого видно, что славянофиламъ не все шипы доставались, подносились имъ и розы и даже, откровенно говоря, въ преувеличенномъ размѣрѣ. Говорятъ, напримѣръ, о стойкости убѣжденій славянофиловъ. Но какова бы ни была степень этой стойкости, исторія русской литературы и жизни представляетъ не мало такихъ примѣровъ, въ которыхъ стойкость убѣжденій была подвержена гораздо болѣе сильнымъ испытаніямъ и засвидѣтельствована гораздо болѣе ярко, чѣмъ у славянофиловъ. Почему же именно имъ отводится это почтительное "въ ротъ хмѣльного не берутъ"? Неужели потому только, что они "дерутъ"?

Потому ли, посему ли, но вышеизложенныя данныя сложились самымъ благопріятнымъ образомъ, чтобы сдѣлать изъ появленія "Руси" событіе. Притомъ же г. Аксаковъ, въ своемъ широковѣщательномъ объявленіи, такъ страшно размахнулся, что, казалось, вотъ-вотъ только мокренько останется отъ всякой "лжи" и "правда" засіяетъ, какъ одинокій, но все своимъ блескомъ и красотою затмѣвающій алмазъ.

Гора родила мышь. Это довольно обыкновенное происшествіе, столь обыкновенное, что при другихъ условіяхъ его стоило бы только отмѣтить и пройти дальше, къ другимъ дѣламъ и дѣлишкамъ. Но на этотъ разъ рожденіе мыши сопровождается нѣкоторыми неожиданными обстоятельствами, да и мышь выходитъ нѣсколько неожиданная.

Прежде всего есть нѣчто неожиданное во встрѣчѣ, оказанной г. Аксакову въ газетной прессѣ. Кое кто расшаркался передъ "Русью" по очевидному неразумію -- это просто и понятно: неразумію законы не писаны. Кое-кто болѣе или менѣе тонко выразилъ, что новая газета въ ротъ хмѣльного не беретъ, хотя деретъ значительно -- это тоже понятно, это просто повтореніе наиболѣе распространеннаго мнѣнія о славянофилахъ вообще. Наконецъ, "Берегъ" и "Московскія Вѣдомости" встрѣтили "Русь" какъ друга и гостя дорогого. Это обстоятельство уже не настолько понятно, чтобы объ немъ говорить не стоило. Оно наводитъ во всякомъ случаѣ на размышленія.

Было время, когда "День" г. Аксакова корилъ "Московскія Вѣдомости" "мекленбургскими воззрѣніями", а "Московскія Вѣдомости", въ свою очередь, обзывали газету г. Аксакова "демократическо-соціальною". Было время, когда сочувствіе такихъ органовъ "казеннаго міросозерцанія", какъ "Берегъ" и "Московскія Вѣдомости", г. Аксаковъ гордо назвалъ бы невозможностью или увидѣлъ бы въ немъ горькую себѣ обиду и оскорбленіе. Славянофильство могло до извѣстной степени сойтись съ "казеннымъ міросозерцаніемъ" въ оцѣнкѣ текущей дѣйствительности, главнымъ образомъ, въ отрицательной сторонѣ оцѣнки, но была все-таки между ними такая непереходимая пропасть, которая дѣлала рѣшительно невозможными взаимныя любезности и дружескія рукопожатія. Въ тѣхъ случаяхъ, когда казенное міросозерцаніе взывало къ жандарму, славянофилы требовали свободы мысли. Извѣстное, напримѣръ, литературное направленіе могло и славянофиламъ и казенному міросозерцанію одинаково казаться вреднымъ и неразумнымъ. Но казенное міросозерцаніе при этомъ восклицало, какъ восклицаетъ и нынѣ: когда же, наконецъ, заткнутъ глотку этимъ вреднымъ и неразумнымъ людямъ?! Славянофилы, напротивъ, говорили: когда же, наконецъ, этимъ вреднымъ и неразумнымъ людямъ дадутъ высказаться вполнѣ, дабы неразуміе ихъ обнаружилось и вредъ улетучился въ свободной и честной борьбѣ мнѣній? Прибавьте къ этому демократическую струнку славянофильства; ту самую, которая породила обмѣнъ эпитетами: "мекленбургскій" и "демократическо-соціальный", и вы поймете, что любезная встрѣча, оказанная "Руси" "Берегомъ" и "Московскими Вѣдомостями", дѣйствительно немножко неожиданна.

Значитъ, tempora mutantur. Но кто же въ настоящемъ случаѣ долженъ съ гордостью или стыдомъ докончить фразу: et nos mutamur in illis? Казенное міросозерцаніе? Нѣтъ, оно ничего не забыло, ничему не научилось и ничего не уступило. Еще недавно оно наполняло пространство воплями торжества и вящшей злобы. Если теперь, въ настоящую минуту, его торжество становится нѣсколько сомнительнымъ, то это, конечно, не по его винѣ, а злоба его ни мало не затихла; напротивъ, какъ осенняя муха, чуящая приближеніе смерти, казенное міросозерцаніе, по крайней мѣрѣ, въ лицѣ "Берега", достигло невиданныхъ и неслыханныхъ предѣловъ грязи, цинизма, злости. И эти-то нищіе духомъ, эти-то люди, настолько невѣрующіе въ "истину", что не могутъ себѣ представить ея торжество безъ содѣйствія жандармеріи, эти люди дружески подмигиваютъ г. Аксакову и жмутъ ему руку и рекомендуютъ его: вотъ человѣкъ!

Такъ какъ казенное міросозерцаніе не пошатнулось, то не пошатнулось ли славянофильство? Я не знаю, вы тоже не знаете. И въ этомъ состоитъ вторая неожиданность мыши, рожденной горою.

Одна ласточка весны не дѣлаетъ. Одинъ номеръ даже еженедѣльной газеты не можетъ высказаться вполнѣ. Но всѣ привыкли считать физіономію славянофильства настолько оригинальною и опредѣленною, а времена нынѣ стоятъ настолько крутыя, что ожидать отъ перваго номера "Руси" чего-нибудь большаго, чѣмъ онъ даетъ въ дѣйствительности, было вполнѣ натурально. Кругомъ мы видимъ голодъ и очевидную необходимость измѣненія направленія государственнаго хозяйства, рядъ небывало дерзкихъ политическихъ преступленій и окончательную невозможность дальнѣйшаго практическаго примѣненія казеннаго міросозерцанія. Около этихъ двухъ группъ жизненныхъ фактовъ и жизнью подсказываемыхъ выводовъ кристализуется вся, по истинѣ, страшная злоба дня. Быть или не быть не утопіи какой-нибудь, не Аркадіи съ вѣчно голубымъ небомъ и вѣчно изумрудною зеленью, а хоть мало-мальски сносному, мирному, бодрственному житью на Руси? Потому что вѣдь это почти сонъ, что мы кругомъ себя видимъ; дикій, фантастическій сонъ, полный химерическихъ образовъ. Наши нервы получили въ короткое время такую массу острыхъ возбужденій, что, наконецъ, притупились. Но можемъ же мы все-таки встряхнуться и понять, если не почувствовать. Безъ сомнѣнія, и г. Аксаковъ понялъ, потому что рѣшился прервать свое многолѣтнее молчаніе и принять участіе въ разъясненіи причинъ нашихъ бѣдъ и въ указаніи выхода. Никто не можетъ требовать, чтобы газета съ разу отвѣтила на всѣ вопросы тревожнаго дня. Но можно было ожидать указанія такого общаго пункта, съ котораго редакція "Руси намѣрена обсуждать идеи и факты, и затѣмъ соотвѣтственнаго расположенія матеріала въ порядкѣ убывающей важности.

Что же намъ даетъ въ этомъ родѣ "Русь"?

Почтенная газета очень хорошо понимаетъ всю трудность переживаемой нами годины. Ея первая передовая статья начинается такъ: "Много пережила Россія въ эти послѣдніе годы. Пережила и передумала. Величавыя міровыя событія, слава, какая рѣдко достается на долю народамъ -- и рядомъ: цѣлая вереница событій своихъ, безславныхъ -- точно позорныя язвы на тѣлѣ; побѣды и пораженія; проявленіе мощныхъ, невиданныхъ міромъ силъ и гнетущей внутренней немощи; дивные подвиги, несмѣтныя жертвы -- и вѣнцомъ всего, дома: нестроеніе, недоумѣніе, сомнѣніе въ себѣ самой и своемъ призваніи. Было всего".

Привожу эту тираду съ математическою точностью, даже съ сохраненіемъ знаковъ препинанія подлинника, дабы не нанести его своеобразію ни малѣйшаго ущерба. Своеобразно оно, точно, но всякій, я думаю, согласится, что настоящее положеніе вещей требуетъ для своего изображенія не столько оригинально нескладнаго стиля, сколько гораздо болѣе яркихъ красокъ и гораздо большей рельефности. Какое ужь тутъ "недоумѣніе", когда голодъ завтра загуляетъ по родинѣ, какъ полновластный хозяинъ! Иной замѣтитъ, пожалуй, что это факты, всѣмъ слишкомъ хорошо извѣстные, чтобы требовалась яркая и подробная ихъ характеристика. Въ настоящемъ случаѣ, это не совсѣмъ вѣрно, какъ читатель сейчасъ увидитъ.

Какъ бы то ни было, "Русь", въ той же первой своей передовой статьѣ, признаетъ, что "настоящая пора -- пора великой исторической важности". И ознаменовать эту пору надо вотъ какъ. Прежде всего надо бросить подраженіе иноземнымъ образцамъ, чтобы Русь стала Русью, чтобы русская правда засіяла самобытнымъ свѣтомъ и проч., и проч., и проч. Это чрезвычайно старая пѣсня, имѣющая обыкновенно несчастіе разноситься туманомъ, не сгущаясь въ сколько-нибудь опредѣленныя формы. На этотъ разъ, однако, мы получаемъ нѣчто, если не вполнѣ опредѣленное, то, по крайней мѣрѣ, уловимое. Дѣло въ томъ, что вся передовая статья "Руси" посвящена полемикѣ съ мыслію о дальнѣйшемъ слѣдованіи по "пути реформъ" и объ "увѣнчаніи зданія" по европейскимъ образцамъ. "Вѣнчать зданіе!-- восклицаетъ г. Аксаковъ:-- да вѣнчать то нечего! Зданія-то еще никакого нѣтъ!.. Пристально всматриваясь въ наше современное зданіе", мы въ сущности увидимъ лишь двѣ истинныя историческія основы или, выражаясь техническимъ языкомъ русскихъ плотниковъ, двѣ державы, стоящія на лицо, твердыя, какъ гранитъ, пережившія вѣка, всѣ невзгоды и всѣ преобразованія. Это русскій народъ и единоличная верховная власть... Эти два начала, двѣ существенныя реальныя силы связаны между собою живымъ органическимъ союзомъ, которымъ и стоитъ наше государственное бытіе.... Но это еще не зданіе".

Такимъ образомъ, въ принципѣ "Русь" ничего не имѣетъ или, по крайней мѣрѣ, ничего не говоритъ противъ увѣнчанія зданія, но находитъ его преждевременнымъ, ибо и самаго зданія еще нѣтъ. Конечно, разсуждаетъ г. Аксаковъ, можно хоть сейчасъ взять на прокатъ въ Европѣ извѣстную политическую форму, но проку изъ этого не выйдетъ, а выйдетъ, напротивъ, вредъ. Мы имѣемъ поучительный въ этомъ смыслѣ прецедентъ въ исторіи освобожденія крестьянъ. "Въ великодушномъ порывѣ, подъ вліяніемъ западно-европейскихъ воззрѣній, не разъ пытались у насъ и прежде рѣшить вопросъ о крестьянскомъ освобожденіи". Ну, и вышло бы, какъ съ освобожденіемъ польскихъ крестьянъ Наполеономъ въ 1811г. и прибалтійскихъ крестьянъ Александромъ въ 1819 г., то-есть вышло бы освобожденіе безъ земли, тогда какъ, дождавшись 1861 г., мы получили свое, оригинальное рѣшеніе вопроса. "Вотъ что значитъ дождаться національнаго рѣшенія своихъ національныхъ задачъ", замѣчаетъ г. Аксаковъ. Но, такъ какъ изъ повелительнаго наклоненія "дожидайся" никоимъ образомъ политической программы устроить нельзя, а газета должна же имѣть таковую, то и г. Аксаковъ предъявляетъ свою. При этомъ оказывается, что вышеприведенное разсужденіе о двухъ и только двухъ "державахъ" не слѣдуетъ понимать ужь такъ буквально. Не знаю, какъ вяжется теорія двухъ державъ съ нижеслѣдующимъ, но во всякомъ случаѣ, но мнѣнію г. Аксакова, "изъ-за рушившейся стѣны крѣпостного права тотчасъ же высунулось встрѣченное единодушнымъ сочувствіемъ народа лицо мирового посредника;-- перваго новаго земскаго человѣка. Этотъ типъ земскаго человѣка не былъ знакомъ древней Руси; это уже новый, но исторически организовавшійся типъ! Процессъ мучительной формаціи завершился; создались силы, интеллигентныя земскія силы, которыхъ именно недоставало древней сиротствующей земщинѣ".

Но все-таки, "можно ли строить верхніе ярусы, пока мы не обознаемъ въ точности, не утвердимъ самыхъ его основъ"? Нѣтъ, нельзя. "Не въ высь и не въ ширь простираться посовѣтовали бы мы теперь нашимъ земствамъ, а въ глубь, да около (всѣ курсивы принадлежатъ "Руси"). Надо прежде всего стать живою правдою въ уѣздѣ, а для достиженія этого едва ли не безразлично все то, въ чемъ до сихъ поръ видѣли и видятъ они помѣху". Г. Аксаковъ представляетъ себѣ дѣло такъ; правительство "предоставляетъ намъ заняться составленіемъ плана административно-хозяйственной автономіи уѣзда. Ничего, конечно, не можетъ быть скромнѣе и дозволительнѣе этой задачи, но какъ неизмѣримо плодотворно ея правильное разрѣшеніе! Невидимому, тѣсная, она такъ широка, что вмѣщаетъ въ себѣ всю трагическую соціальную задачу западнаго политическаго бытія, для самаго запада едва ли разрѣшимую. Въ уѣздѣ, какъ въ клѣточкѣ или ячейкѣ, сходятся и соприкасаются всѣ элементы нашего земскаго и государственнаго строя. Въ уѣздѣ, какъ въ зернѣ, наша будущность... Тутъ и вопросъ о волости, и о полиціи, и о взаимномъ отношеніи сословнаго, народнаго и безсословнаго, интеллигентнаго слоя (?), стихіи общинной и личной, мирового суда и администраціи; наконецъ, вопросъ о живомъ объединеніи всѣхъ элементовъ и силъ въ одно реальное цѣлое, о томъ дѣйствительномъ значеніи, которое бы могло тогда имѣть мѣстное земское собраніе... Да, эта задача стоила бы того, чтобы надъ ней поработали цѣлыя комиссіи избранныхъ людей но всѣмъ уѣздамъ Россіи! Но, такъ какъ этого не сдѣлано, отчего же не потрудиться надъ нею печати, концентрируя всѣ разрозненныя теперь изслѣдованія".

Въ этомъ именно состоитъ миссія "Руси". Она проситъ земскихъ и другихъ людей "поразвѣдать мысль крестьянъ и прочихъ классовъ уѣзднаго общества, и попытаться начертать обдуманно, на мѣстахъ, сообща планы уѣзднаго самоуправленія". Не бѣда, утѣшаетъ г. Аксаковъ:-- если наши труды не будутъ приняты въ соображеніе и останутся внѣ всякаго практическаго примѣненія: работа будетъ, во всякомъ случаѣ, полезна для просвѣтленія нашего самосознанія.

Еще бы! Отъ бездѣлья и то рукодѣлье. Но вы понимаете, во всякомъ случаѣ, почему вступительная картина передовой статьи "Руси", вмѣсто яркихъ образовъ и мрачнаго колорита дѣйствительности, наполнилась какими-то "настроеніями", "недоумѣніями", "сомнѣніями". Если для характеристики положенія вещей достаточно этихъ расплывчатыхъ, неопредѣленныхъ терминовъ, этихъ schwankenden Gestalten, да если еще вдобавокъ въ ту же картину втиснуты "дивные подвиги", "невиданныя міромъ силы" и проч., то понятно, что время терпитъ: можно спокойно "развѣдывать" мысли крестьянъ и другихъ классовъ уѣзднаго общества, потомъ "обдуманно начертать" планъ уѣзднаго самоуправленія безъ всякой надежды на его практическое примѣненіе, а единственно для познанія всякаго рода вещей. При такихъ условіяхъ можно, пожалуй, и квадратурой круга заняться, что и предлагаетъ г. Аксаковъ.

Въ самомъ дѣлѣ, планъ административно-хозяйственной автономіи уѣзда, при той постановкѣ вопроса, какую ему даетъ "Русь", есть настоящая квадратура круга. Если въ административно-хозяйственной автономіи уѣзда видѣть не празднословіе, не игру ума, свободнаго отъ практическихъ треволненій, а нѣчто серьёзное, то, пожалуй, г. Аксаковъ отчасти нравъ, говоря, что рекомендуемая имъ задача заключаетъ въ себѣ трагическую задачу европейскаго политическаго бытія. Не въ соціальномъ, конечно, а въ политическомъ смыслѣ, это одна изъ самыхъ ши рокихъ и радикальныхъ задачъ, какія только могутъ представиться уму европейскаго политическаго мыслителя. Россія, въ видѣ огромной федераціи хотя бы только административно и хозяйственно автономныхъ уѣздовъ -- какой политическій радикалъ не умилится передъ этой картиной! Но дѣло не въ умиленіи радикала, а также не въ томъ, что произошло бы при осуществленіи утопіи г. Аксакова, а въ самомъ приступѣ къ дѣлу. Г. Аксаковъ выражаетъ увѣренность, что для водворенія "живой правды въ уѣздѣ" "едва ли не безразлично все то, въ чемъ земства до сихъ поръ видѣли и видятъ помѣху". Но почему же г. Аксаковъ самъ сомнѣвается, чтобы "начертанные" въ тиши уѣздной жизни, основательнѣйшіе и скромнѣйшіе проэкты получили какое-нибудь практическое значеніе? Должно быть, какія-нибудь помѣхи есть. Почему далѣе г. Аксаковъ только мелькомъ бросаетъ мысль о "цѣлыхъ комиссіяхъ избранныхъ людей по всѣмъ уѣздамъ Россіи"? Заявивъ о плодотворности такихъ комиссій, онъ сейчасъ же прибавляетъ: "но такъ какъ этого не сдѣлано", то и проч. Не сдѣлано! Можетъ быть только потому не сдѣлано, что идея "живой правды въ уѣздѣ" скрывалась доселѣ подъ спудомъ, какъ это иногда бываетъ съ весьма чудотворными мощами. Но разъ идея высказана и разъ высказывающій ее вѣритъ въ упомянутыя комиссіи, онъ долженъ бы былъ, кажется, настаивать на этой мысли. Однако, г. Аксаковъ не настаиваетъ, а прямо переходитъ къ предложенію о познаніи всякаго рода вещей. Отчего же онъ не настаиваетъ? Должно быть, оттого, что есть какая-нибудь помѣха. Г. Аксаковъ, тѣмъ не менѣе, строитъ свою гипотезу обновленія Россіи уѣздною правдою на предположеніи, что подлежащія власти "предоставятъ намъ" разработку скромной и дозволительной задачи. Можетъ быть, и предоставятъ. А вотъ недавно, въ половинѣ ноября, московское общество сельскаго хозяйства ходатайствовало объ организаціи шестого очередного сельско-хозяйственнаго съѣзда въ 1882 г.-- задача, кажется, скромная и дозволительная; но министерство государственныхъ имуществъ не "предоставило", потому что имъ, министерствомъ, учреждены окружные сельско-хозяйственные съѣзды, такъ тамъ, молъ, и будутъ разрѣшены всѣ сельско-хозяйственные вопросы. Не безъ помѣхъ, значитъ, и въ самыхъ скромныхъ и дозволительныхъ задачахъ.

Этого рода помѣхи г. Аксакову, очевидно, хорошо извѣстны, потому что иначе, повторяю, онъ настаивалъ бы на мысли о комиссіяхъ и не предлагалъ бы "интеллигентнымъ земскимъ силамъ" тратить время на начертаніе уѣздныхъ конституцій для просвѣтлѣнія собственнаго самосознанія. Въ виду этой очевидности, поистинѣ непонятно, зачѣмъ онъ свой огородъ городилъ и зачѣмъ въ немъ капусту сажалъ. Но пойдемъ дальше и предположимъ, что интеллигентныя земскія силы сочувственно отзовутся на проповѣдь "Руси". Допустимъ, что они махнутъ рукой на сколько-нибудь практическое значеніе практическаго плана (право, вѣдь это даже нѣсколько шутовская роль!). Допустимъ, что они согласны превратиться въ школьниковъ, пишущихъ сочиненія на заданныя тэмы, напримѣръ, о восходѣ солнца, для упражненія въ стилѣ. Вотъ они ходятъ и "развѣдываютъ" мысли крестьянъ, вотъ они собираются, чтобы "сообща, обдуманно" удовлетворить капризу И. С. Аксакова. Но полагаете ли вы, что къ этому невиннѣйшему занятію мѣстное начальство, начиная съ урядника и кончая губернаторомъ, отнесется вполнѣ благопріятно? Особливо, если къ начальству поступитъ доносъ въ томъ смыслѣ, что, молъ, интеллигентныя земскія силы "занимаются соцеализмомъ"? Я сомнѣваюсь, ибо мнѣ извѣстны случаи, когда не то что сходки для начертанія уѣздныхъ конституцій, а самыя простыя вечеринки для празднованія именинъ, родинъ, крестинъ и другихъ именъ, кончающихся на "мы", завершались весьма неблагополучно.

Изъ всего этого, мнѣ кажется, ясно видно, что "живая правда въ уѣздѣ", какъ исходный пунктъ нашего обновленія, есть просто невозможность. Практическая и логическая невозможность, развивая которую, г. Аксаковъ тратитъ свое драгоцѣнное время на пустяки, то самое драгоцѣнное время, которое онъ могъ бы съ гораздо большею для согражданъ пользою употребить на разъясненіе причинъ одолѣвающихъ насъ бѣдствій. А то теперь читатель невольно поражается неожиданностью: новая газета нетолько не предъявляетъ своей общей точки зрѣнія на любопытныя и важныя стороны нашей жизни, а напротивъ, разсуждаетъ такъ, какъ бы этихъ важныхъ и любопытныхъ сторонъ вовсе и не было! Это чистая потеря для общества, вознаграждаемая развѣ только тѣмъ обстоятельствомъ, что славянофилы, значитъ, намѣрены перестать угощать насъ проповѣдью о ничтожествѣ "внѣшнихъ вещей", "учрежденій", и о необходимости сосредоточиться исключительно на изысканіи "себя въ себѣ". Великое дѣло личное совершенствованіе, объ этомъ никто не споритъ, но, значитъ, и о внѣшнихъ вещахъ не мѣшаетъ подумать, хотя бы они и въ уѣздной автономіи состояли. И то хлѣбъ! Что же касается этой самой автономіи, то съ теченіемъ времени она можетъ, дѣйствительно, стать очереднымъ вопросомъ, а пока я совѣтовалъ бы "подождать". Это, впрочемъ, не личный только мой совѣтъ, а непререкаемое указаніе самой жизни.

Въ сущности г. Аксаковъ самъ совѣтуетъ и тутъ "подождать", ибо рекомендуетъ, пока что, заняться теоретическимъ и не просто теоретическимъ, а вдобавокъ практически безпочвеннымъ сочинительствомъ. Значитъ, и съ увѣнчаніемъ зданія подождать надо, и съ укрѣпленіемъ основъ тоже погодить надо. Неужели это не неожиданно въ виду требованій минуты вообще и безтрепетной логичности и рѣзкой практической прямоты славянофиловъ въ особенности?

Кстати о "подожданьѣ". Г. Аксаковъ привелъ, повидимому, ослѣпительную по своей ясности и доказательности иллюстрацію къ теоріи: "надо дожидаться національнаго разрѣшенія своихъ національныхъ задачъ". Оставляя въ сторонѣ вопросъ о томъ, почему освобожденіе съ землей есть именно національное, а не просто правильное (въ принципѣ) разрѣшеніе задачи, нельзя не согласиться, что въ 1811 или въ 1819 годахъ, вообще въ началѣ вѣка, крестьяне были бы, дѣйствительно, освобождены безъ земли. Это такъ. Но, что бы вы сказали о человѣкѣ, который, имѣя вонючую и неудобную масляную лампу, не хотѣлъ бы ее мѣнять на керосиновую, потому что, дескать, подождавши, я куплю подлежащую изобрѣтенію электрическую лампу? Вы сказали бы, я думаю, что это совершенно неосновательный человѣкъ. Слѣдовательно, когда является мысль о необходимости подождать въ дѣлѣ пріобрѣтенія или измѣненія чего-нибудь, то надлежитъ взвѣсить всѣ условія задачи, то есть разсуждать прямо о дѣлѣ, а не ссылаться на примѣръ ожиданія, хотя бы даже чрезвычайно блестящій. Такъ, если говорятъ, что реформы нынѣшняго царствованія должны быть пріостановлены въ своемъ дальнѣйшемъ логическомъ развитіи, то говорящіе должны предъявить тотъ плюсъ и тотъ минусъ, которые могутъ явиться результатомъ пріостановки. Можетъ быть, это и очень сложный и трудный вопросъ, но тѣмъ паче не подобаетъ разрубать его по македонски, простою ссылкою на какой бы то ни било единичный историческій примѣръ. Еще менѣе резоновъ разрубать узелъ мечемъ картоннымъ, то есть хвастливой фразой о "дивныхъ подвигахъ" или о томъ, что "въ Россіи ежедневно происходитъ ^о"0 или 40 тысячъ сходокъ совершенно свободно и безъ всякаго полицейскаго комиссара". Подобное нелѣпое хвастовство, недостойное честнаго публициста, должно быть совершенно изгнано изъ дебатовъ о судьбахъ родины, если дебатирующимъ эти судьбы, въ самомъ дѣлѣ, хоть сколько-нибудь дороги. Картонныхъ мечей "Русь" выставила цѣлый арсеналъ, но о дѣлѣ не сказала ни слова.

Вопросъ, можетъ быть, и труденъ для разрѣшенія, но стоитъ очень просто: почему дѣло реформы должно быть пріостановлено? Если мы отбросимъ аргументы македонскіе и картонные, то едва ли не единственное подходящее указаніе найдемъ не въ передовой статьѣ, а въ "политической лѣтописи", начинающейся слѣдующими словами: "Странное дѣло! Едва только перенесешься мыслью за нашу западную границу, какъ эта мысль невольно и незамѣтно пріурочивается не къ народамъ, не къ странамъ, даже не къ "интересамъ" того или другого государства, явно заявленнымъ исторіей, а къ лицамъ, къ личному произволу того или другого политическаго дѣятеля". И далѣе: "Восторжествуй опять Биконсфильдъ надъ Гладстономъ, и міръ увидѣлъ бы странное зрѣлище: какъ въ теченіи одного года одна и та же страна три раза перемѣнила свою политику, и каждый разъ въ направленіи діаметрально противоположномъ". (Рѣчь идетъ объ англійской политикѣ въ восточномъ вопросѣ). Многое, и горькое, и смѣшное, приходитъ въ голову по поводу этого размышленія. Но мало ли какую горечь и какіе комическіе моменты приходится проглатывать! Однако, все-таки любопытно было бы знать, что возразитъ г. Аксаковъ иностранцу, который произнесетъ такое сужденіе: "Восторжествуй опять гр. Д. А. Толстой, и міръ увидѣлъ бы странное зрѣлище" и т. д. И многое еще подобное могъ бы замѣтить иностранецъ, а если способенъ замѣтить иностранецъ, то тѣмъ болѣе обязаны замѣчать мы. Европа, конечно, далеко не Аркадія, въ которой аркадскіе пастушки, любовно перемигиваясь съ аркадскими пастушками, любовно пасутъ аркадскихъ барашковъ, въ свою очередь, тоже любовно поглядывающихъ на своихъ пастырей. Есть въ европейской жизни стороны, очень неудобныя, есть и прямо возмутительныя. Критикуйте эти стороны, бичуйте ихъ и молите Бога истины и справедливости, чтобы чаша эта миновала насъ. Если въ васъ хватитъ спартанской надменности, то смотрите, пожалуй, на Европу, какъ на илота, котораго исторія напоила допьяна намъ въ поученіе. Но помните, что поученіе не картонными мечами добывается. Поученіе добудется только въ такомъ случаѣ, если мы рѣшимъ хоть по временамъ честно и трезво оглядываться кругомъ себя. Иначе мы можемъ очутиться въ очень трагическомъ или въ очень комическомъ положеніи, какъ смотрѣть на дѣло. Оскорбительно-горько представить себѣ русскаго человѣка, молящагося о минованіи чаши и, въ то же самое время, помимо воли и сознанія, пьющаго изъ этой самой чаши. Оскорбительно-смѣшно представить себѣ русскаго человѣка, пьющаго изъ той же чаши, но съ комическою надменностью размахивающаго картоннымъ мечемъ и увѣряющаго, что онъ гарантированъ отъ европейскихъ язвъ. Осмотритесь, и вы увидите, что мы еще не имѣемъ лучшаго изъ того, что создано вѣковымъ трудомъ Европы, но уже имѣемъ слишкомъ многое изъ ея печальнаго и грязнаго наслѣдія. Индѣ въ зародышѣ, а индѣ даже въ преувеличенномъ размѣрѣ, подъ сѣнію нашего недостроеннаго зданія разростается многое европейское, съ чѣмъ сама Европа, по крайней мѣрѣ, имѣетъ возможность бороться.

"Русь" скажетъ пожалуй: моимъ же добромъ, да мнѣ же челомъ. Мы, дескать, именно это самое и говоримъ. Нѣтъ, не вашимъ добромъ, ибо, во-первыхъ, изъ нашего разсужденія никоимъ образомъ не можетъ проистечь повелительное наклоненіе "дожидайся", такъ какъ, по истинѣ, уже дождались, а во-вторыхъ, г. Аксаковъ навѣрное не согласится съ нами въ оцѣнкѣ пунктовъ непотребнаго вторженія Европы. Не согласится, потому что такими пунктами мы признаемъ, между прочимъ, и газету "Русь", редактируемую г. Аксаковымъ, и существующую систему кредита, съ которой г. Аксаковъ тѣсно связанъ въ качествѣ директора одного изъ московскихъ банковъ...

-----

Я сейчасъ прочиталъ второй и третій номера "Руси" и жалѣю, что потратилъ столько времени и мѣста на бесѣду объ этой почтенной газетѣ. Справедливо говоритъ "Молва", что, если г. Аксаковъ будетъ такъ продолжать, то его скоро и въ редакціяхъ читать перестанутъ. Но вино откупорено, надо его выпить, хоть на-скоро. Я сдѣлаю еще только два замѣчанія о "Руси" и затѣмъ жерейду къ другимъ матеріаламъ.

Въ передовой статьѣ No 1 "Руси" съ величайшею опредѣленностью говорится: "въ Россіи ежедневно происходитъ 30 или 40 тысячъ сходокъ совершенно свободно и безъ всякого полицейскаго комиссара: мы разумѣемъ наши сельскіе міры или вѣча". Этимъ фактомъ г. Аксаковъ, такъ сказать, тычетъ въ носъ "любому иностранцу", который, по его предположенію, долженъ "ахнуть" отъ такого "либерализма". Ну, а что скажетъ любой иностранецъ, прочитавъ въ.Vs 3 "Руси", въ статьѣ г. Н. Б. "Скрытыя причины явнаго зла" слѣдующія строки: "Мало уже они (крестьяне) вѣрятъ въ казенные волостные сходы, а складываются tacitu consensu въ никому невѣдомыя гнѣзда многими деревнями и что имъ вѣдать надлежитъ, про то вѣдаютъ втихомолку. А на полосатыхъ столбахъ возлѣ казенныхъ волостныхъ правленій красуется гербъ и буквы М. В. Д. Уже становой и исправникъ распоряжаются тамъ, что называется, какъ у себя дома; но и послѣдній сотскій и десятскій и самъ непосредственный начальникъ сихъ нижнихъ чиновъ земской полиціи, конный урядникъ -- первоприсутствующіе и непрерывно присутствующіе тамъ члены".

Я не комментирую. Я только спрашиваю: куда дѣвались эти вольныя "вѣча", передъ которыми долженъ ахать любой иностранецъ? Куда дѣвались они въ теченіи трехъ недѣль, лежащихъ между первымъ и третьимъ номеромъ "Руси", и износилъ ли г. Аксаковъ за это время хоть одну пару сапогъ.

Надѣюсь, читатель, вы не ожидали такой быстрой смѣны декорацій, такой фантастической фееріи съ превращеніями и провалами, не говоря уже о бенгальскихъ огняхъ.

Но изъ всѣхъ неожиданностей, какими "Русь" угостила читателей въ своемъ первомъ же номерѣ, самая пикантная есть, я думаю, статья г. Дмитрія Самарина "Теорія о недостаточности крестьянскихъ надѣловъ по ученію профессора Ю. Э. Янсона". Профессоръ Янсонъ намѣренъ, какъ я слышалъ, отвѣчать г. Самарину въ газетѣ "Порядокъ" и въ новомъ изданіи своего, давно уже не имѣщагося въ продажѣ труда. Тогда мы можетъ быть еще вернемся къ этой темѣ, а теперь посмотримъ на статью г. Самарина только съ точки зрѣнія неожиданности.

Безъ сомнѣнія, эпитетъ "демократическо-соціальный", который нѣкогда прилагался "Московскими Вѣдомостями" къ изданіямъ г. Аксакова, этимъ послѣднимъ никогда не былъ заслуженъ. Всегда себѣ вѣрныя "Московскія Вѣдомости" уличали славянофильскія изданія въ "травлѣ" дворянства и въ поползновеніяхъ унизить и ограбить его. Все это вздоръ, конечно. Глазетовый бояринъ былъ г. Аксакову всегда по малой мѣрѣ такъ же дорогъ, какъ и сермяжный мужикъ. Самую идею и самое даже слово "демократизмъ", онъ неоднократно отталкивалъ отъ себя съ негодованіемъ и презрѣніемъ, какъ порожденіе запада. Тѣмъ не менѣе, благодаря сплетенію разныхъ недоразумѣній, распутывать которыя мы не будемъ, за славянофилами укрѣпилась репутація нарочито демократической, надородолюбивой школы. Въ частности, видя въ освобожденіи крестьянъ съ землею "національное рѣшеніе національной задачи", а въ общинѣ исконное славянское учрежденіе, чуждое западу, "День" г. Аксакова горячо ратовалъ противъ теорій "свободы труда", имѣвшихъ въ перспективѣ обезземелить крестьянъ и превратить ихъ въ "хорошихъ" рабочихъ на чужой землѣ и у чужого дѣла вообще. Въ виду этихъ-то обстоятельствъ, появленіе статьи г. Самарина въ первомъ же номерѣ "Руси" дѣйствительно пикантно и здѣсь, безъ сомнѣнія, надо главнымъ образомъ искать причинъ тѣхъ дружественныхъ объятій, которыя "Берегъ" и "Московскія Вѣдомости" распростерли газетѣ г. Аксакова. Не удивительно, что г. Самаринъ и проф. Янсонъ различно смотрятъ на размѣры крестьянскихъ надѣловъ. Но то удивительно, что г. Самаринъ три года (книга г. Янсона вышла въ 1877 г.) молчалъ, сочиняя свою критику или ища для нея пристанища, а г. Аксаковъ предоставилъ этой критикѣ мѣсто въ первомъ номерѣ "Руси", какъ бы признавая тѣмъ самымъ, что болѣе вреднаго литературнаго явленія нѣтъ и за три года не было. Напримѣръ, книга гг. Чичерина и Герье (если уже нужны старыя книги, а она, впрочемъ, и моложе книги г. Янсона), книга, въ которой подвергаются поруганію, казалось бы, самые завѣтные идеалы славянофиловъ, это -- ничего, объ ней можно промолчать, а съ книгой г. Янсона надо поторопиться! А между тѣмъ, что же такого въ этой книгѣ особенно зловреднаго съ спеціально славянофильской точки зрѣнія, съ той самой точки зрѣнія, которую, надо было думать, г. Аксаковъ съ свойственною ему и, такъ сказать, наслѣдственною прямотой обнаружитъ въ первомъ же номерѣ? Г. Янсонъ, основываясь на правительственныхъ заявленіяхъ и документахъ, говоритъ, между прочимъ: "Итакъ, крестьянамъ давалась при освобожденіи нетолько усадебная осѣдлость, но избѣжаніе бродяжничества, но и нолевой надѣлъ, который бы, во-первыхъ, обезпечивалъ ихъ бытъ; во-вторыхъ, кромѣ того, давалъ имъ возможность выполнять ихъ обязанности предъ правительствомъ и помѣщиками, т. е. платить налоги государственные и другіе, и выкупные платежи или оброки". Этотъ "великій принципъ" привѣтствовался, какъ "долженствовавшій спасти Россію отъ язвы пролетаріата и положитъ такія прочныя основы нашему будущему хозяйственному и соціальному развитію, каких^ъ была лишена западная Европа". Отъ этого великаго принципа Редакціонныя Комиссіи въ своихъ работахъ уклонились, и въ результатѣ мы имѣемъ настоящее положеніе вещей, настоятельно требующее податной и аграрной реформъ. Съ такою постановкою и съ такимъ рѣшеніемъ вопроса "Русь" рѣшительно несогласна. Она нетолько не можетъ написать слова "великій принципъ" безъ ироническихъ ковычекъ, но, совершенно забывая свою теорію "двухъ державъ", говоритъ устами г. Самарина: "Вмѣсто того, чтобы научнымъ путемъ доказать справедливость принципа и возможность его осуществленія, ученый профессоръ довольствуется утвержденіемъ, что его точка зрѣнія согласна со взглядомъ правительства и что принципъ, изъ котораго онъ исходитъ, установленъ правительствомъ. Но правильно ли поступаетъ профессоръ, перенося въ научную сферу подчиненіе авторитету правительственному, вполнѣ законное и умѣстное въ жизни, иначе сказать, правильно ли авторитетомъ правительственнымъ разрѣшать научные вопросы?" Конечно, неправильно. но какъ все-таки далеко мы ушли отъ тѣхъ двухъ державъ, которыя однѣ высятся въ безбрежномъ морѣ русскаго небытія и единеніе которыхъ могло бы, кажется, такъ полно осуществиться въ практическомъ примѣненіи "великаго принципа"! Стало быть есть на Руси и кромѣ двухъ державъ нѣчто крѣпкое, авторитетное, и именно -- наука! А наука въ окончательномъ выводѣ говоритъ вотъ что: "Итакъ, бытъ крестьянъ у насъ можетъ, а, слѣдовательно, и долженъ быть обезпеченъ не однимъ поземельнымъ надѣломъ, а надѣломъ и личнымъ трудомъ (курсивъ "Руси"), приложеннымъ частью къ душевому надѣлу, частью къ землѣ, снимаемой въ аренду (курсивъ мой), частью къ промысламъ кустарнымъ и отхожимъ, частью къ торговлѣ и т. д."

Значитъ, господамъ помѣщикамъ арендаторы нужны, и въ этомъ состоитъ наука. Признаюсь, я никогда не слыхалъ объ такой наукѣ, которая ставила бы обработку арендованной земли, въ качествѣ самостоятельной отрасли производства, рядомъ съ земледѣліемъ собственно и промыслами. Должно быть это и есть та самая русская наука, настоящая русская, которою славянофилы давно уже грозятся удивить Европу. но какъ, однако, въ этой русской наукѣ много "мекленбургскаго"!..

Довольно о "Руси".

-----

Николай Тургеневъ разсказываетъ въ своихъ извѣстныхъ мемуарахъ, что въ царствованіе Александра I ему приходилось вести горячіе споры объ относительномъ значеніи общей реформы и освобожденія крестьянъ. Находилось не малое, повидимому, число людей, требовавшихъ извѣстныхъ правъ для себя, для такъ называемаго "общества", но полагавшихъ при этомъ, что масса народа должна оставаться въ крѣпостномъ безправіи. Тургеневъ, какъ онъ самъ разсказываетъ, съ негодованіемъ возставалъ противъ такого рѣшенія, указывая на вѣроятныя возмутительныя послѣдствія реформы при такихъ условіяхъ. Онъ находилъ, что съ реформой надо подождать впредь до освобожденія крестьянъ и былъ, разумѣется, вполнѣ справедливъ. Мы имѣемъ здѣсь образчикъ сознательнаго, резоннаго приглашенія ждать, безъ мистическаго разговора о національномъ рѣшеніи національныхъ задачъ, но за то съ опредѣленнымъ указаніемъ на мотивы и предѣлъ ожиданія. Именно такого рода указанія должны быть предъявлены теперь людьми, утверждающими, что нынѣшняя наша реформаціонная эпоха должна быть пріостановлена въ своемъ дальнѣйшемъ развитіи. Выражаясь устарѣлымъ уже нынѣ слогомъ кн. Мещерскаго, мы можемъ относиться къ "точкѣ къ реформамъ" безъ всякихъ предразсудковъ. Мы можемъ спокойно взвѣсить доводы pro и contra, если, конечно, это будутъ въ самомъ дѣлѣ доводы, а не хвастливыя фразы о вольныхъ вѣчахъ и тому подобныхъ вещахъ, фразы, неспособныя прожить дольше трехъ недѣль. Возьмемъ для примѣра такой мотивъ и такой предѣлъ ожиданія: точка у реформъ должна стоять съ непоколебимостью часоваго впредь до тѣхъ поръ, когда наше такъ называемое народное просвѣщеніе станетъ, во-первыхъ, дѣйствительнымъ просвѣщеніемъ, а во-вторыхъ, дѣйствительно народнымъ; тогда, дескать, и только тогда часовой можетъ быть снятъ, и пусть свободная жизнь польется кипучимъ потокомъ, не компрометируемая невѣжествомъ и естественнымъ безсиліемъ невѣжества. Хотя ни одинъ спеціалистъ по части знаковъ препинанія никогда не указывалъ на этотъ мотивъ и этотъ предѣлъ пріостановки, но въ пользу ихъ можно бы было несомнѣнно сказать очень многое, очень вѣское. Однако, тщательно собравъ всѣ до- воды, какіе могутъ быть сдѣланы съ этой точки зрѣнія, вы сдѣлаете еще только полъ-дѣла. Какова бы ни была безотносительная, отвлеченная цѣнность этихъ аргументовъ, они подлежатъ еще нѣкоторой переоцѣнкѣ, ибо противникъ можетъ возразить: это такъ, все это теоретически вѣрно, но докажите мнѣ, что при наличныхъ порядкахъ возможенъ фундаментъ вашего логическаго зданія; докажите, что пріостановка можетъ способствовать или, по крайней мѣрѣ, не мѣшать превращенію фикціи народнаго просвѣщенія въ дѣйствительность. Вотъ если и это обстоятельство будетъ доказано, то мы будемъ имѣть полную, законченную аргументацію. Пусть же кто-нибудь попробуетъ ее представить!

Точно такимъ же требованіямъ должна удовлетворить теорія ожиданія національнаго разрѣшенія національныхъ задачъ, если она хочетъ, въ самомъ дѣлѣ, убѣждать слушателей и читателей, а не оглушать ихъ звономъ всѣхъ сорока сороковъ Москвы. Теорія должна доказать, что рекомендуемый ею процессъ ожиданія дѣйствительно можетъ облегчить или подготовить извѣстное благопріятное рѣшеніе нашихъ кровныхъ вопросовъ. Допустимъ, что въ словахъ "ожиданіе національнаго рѣшенія національныхъ задачъ" заключается вполнѣ опредѣленный смыслъ, и посмотримъ, не подрывается ли "національное", если не непосредственно самымъ ожиданіемъ, то сопутствующими ему условіями жизни.

Рекомендую вниманію читателей статью г. Николая --она "Очерки нашего пореформеннаго общественнаго хозяйства", напечатанную въ октябрьской книжкѣ "Слова". Читатель "Отечественныхъ Записокъ" не встрѣтитъ въ общемъ характерѣ и направленіи этой статьи чего-нибудь незнакомаго, но навѣрное заинтересуется многими подробностями и чрезвычайно любопытной, можно сказать, картинной группировкой фактовъ.

Будучи, очевидно, чуждъ русско-мекленбургской наукѣ "Руси, г.-- онъ начинаетъ свое изслѣдованіе, подобно г. Янсону, а именно выпиской изъ манифеста 19-го февраля 1861 г. Затѣмъ онъ задается вопросомъ: почему же положенный въ основаніе освобожденія принципъ земельнаго надѣла ("національное рѣшеніе національной задачи") не далъ ожидаемыхъ благихъ результатовъ? Уже въ самомъ началѣ семидесятыхъ годовъ, по разсчету нашего автора (на основаніи "Трудовъ податной комиссіи"), государственные и удѣльные крестьяне въ 37 губерніяхъ европейской Россіи платили изъ чистаго дохода, даваемаго землей, 92,75%. Платежи же бывшихъ помѣщичьихъ крестьянъ, по отношенію къ чистому доходу съ земли, выражались 198,25%, т. е. они нетолько отдавали весь свой доходъ съ земли, но должны были приплачивать еще столько же изъ стороннихъ заработковъ. Съ тѣхъ поръ уровень народнаго благосостоянія еще болѣе понизился. Но это пониженіе не можетъ быть приписываемо, какъ дѣлаютъ обыкновенно, исключительно тяжести податей. Есть еще иныя причины ухудшенія народнаго хозяйства. Эти причины лежатъ въ начавшейся на Руси тотчасъ послѣ освобожденія крестьянъ борьбѣ двухъ противоположныхъ экономическихъ принциповъ. "Принципъ манифеста -- надѣленіе крестьянъ землей или, выражаясь шире, доставленіе самимъ производителямъ орудій труда для наибольшаго развитія производительности, а слѣдовательно для развитія условій, наиболѣе обезпечивающихъ экономическій ростъ всего народа; принципъ этотъ стоялъ въ безусловномъ противорѣчіи съ принципомъ, на которомъ зиждется хозяйственный строй западно-европейскихъ государствъ". Европою, въ экономическомъ отношеніи (авторъ говоритъ исключительно объ экономическихъ явленіяхъ), правитъ принципъ капиталистическій, основная черта котораго состоитъ въ разлученіи производителя, съ одной стороны, и орудій производства и произведеннаго продукта, съ другой. У насъ былъ, напротивъ, торжественно заявленъ принципъ принадлежности орудій и продукта производства никому иному, какъ производителю. Но, будучи заявленъ, онъ не получилъ дальнѣйшаго развитія. Уже въ самомъ "Положеніи" находятся статьи, противорѣчащія его основному принципу, а "послѣ него не было ни одного законодательнаго акта, имѣющаго цѣлью развитіе крестьянъ, какъ производителей: вся послѣдующая государственно-хозяйственная дѣятельность была направлена въ совершенно противоположную сторону". Вторженіе капиталистическаго принципа произведено такими, "невидимому, невинными" средствами, какъ кредитъ и желѣзныя дороги. Анализомъ этихъ двухъ путей вторженія и занимается статья г. --она.

Я не хочу снимать съ читателей нравственной обязанности прочитать статью г. --она въ подлинникѣ (надо надѣяться, что она появится отдѣльнымъ изданіемъ). Притомъ же изложеніе этой обширной статьи заняло бы много времени и мѣста и отвлекло бы насъ далеко въ сторону. Съ насъ достаточно слѣдующаго вывода, несомнѣнно вытекающаго изъ указанной статьи: дождавшись "національнаго разрѣшенія національной задачи", мы, можно сказать, въ ту же минуту настежь отворили свои ворота банкирской и желѣзнодорожной Европѣ. Эта Европа, вторгаясь къ намъ безъ всякаго съ нашей стороны протеста, быстро и цѣпко душитъ задатки нашего оригинальнаго или, пожалуй, если хотите, національнаго экономическаго развитія. Наше недостроенное зданіе нетолько не мѣшаетъ этому вторженію, а напротивъ, способствуетъ ему волею и неволею, предоставляя государственныя средства на преувеличенное развитіе частныхъ интересовъ и кладя къ подножію ихъ благосостояніе народа и "національный" принципъ. А мы тѣмъ временемъ все съ гордостью вспоминаемъ, что-дождались національнаго рѣшенія національныхъ задачъ! Мало того -- ссылаясь на этотъ, такъ сказать, съѣденный молью примѣръ, рекомендуемъ ожиданіе, какъ политическій принципъ, программу! А! десять, пятнадцать лѣтъ тому назадъ, это были бы, можетъ быть, разумныя рѣчи. Теперь онѣ запоздали. Апплодируя торжественному вшествію банкирской и желѣзнодорожной Европы, смѣшно до... до чего хотите смѣшно запирать двери передъ Европой политической и научной..

Ибо, даже признавая разныя гордости гг. Аксаковыхъ и иныхъ въ принципѣ законными, Европа можетъ обратиться къ намъ словами книги пророка Исаіи: "И ты сдѣлался безсильнымъ, какъ мы! и ты сталъ подобенъ намъ! Въ преисподнюю низвержена гордыня твоя со всѣмъ шумомъ твоимъ; подъ тобою подстилается червь, и черви -- покровъ твой!"

Н. М.

"Отечественныя Записки", No 12, 1880

Оставить комментарий Михайловский Николай Константинович (bmn@lib.ru) Год: 1880 Обновлено: 28/11/2023. 49k. Статистика. Статья: Критика Критика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Михайловский Николай Константинович Литературные заметки

ЛИТЕРАТУРНЫЯ ЗАМѢТКИ.

Михайловский Николай Константинович
Литературные заметки