Минаев Дмитрий Дмитриевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Безприютная странница
    Дума
    Пропавшему без вести
    "Страдания - стихия человека..."
    Задние комнаты
    Новогреческая песня
    Девочке
    Левой-правой!..
    "Когда невольно с языка..."
    "По недвижным чертам молодого лица..."
    Народные мотивы
    Последняя ирония
    Моей Галатее
    Свобода
    "Завидую я вам: у вас еще осталась..."
    "Дыханье давит полдень знойный..."
    Наши читатели
    Гражданский подвиг
    Надписи и экспромты
    "Столица шумная в волненьи..."
    Безумное желание
    "Жизнь человечества сложилась..."Два портрета
    (П. П. Р-п-ву)
    Каменотес (Японская сказка)
    Две судьбы
    "Пусть говорят, что сам себе я враг..."
    Неудавшийся дележ
    Дары весны
    Когда-то


   Складчина. Литературный сборникъ составленный изъ трудовъ русскихъ литераторовъ въ пользу пострадавшихъ отъ голода въ Самарской губерніи
   С.-Петербургъ, 1874

СТИХОТВОРЕНІЯ Д. Д. МИНАЕВА.

   

I.
СТРАННИЦА.

             "Кто ты, прекрасная жена?
             До этихъ поръ тебя нигдѣ я
             Не видѣлъ въ наши времена
             Среди народа...."
                                 -- Я идея!
             Безстрастье истины цѣня,
             Я родилась гермафродитомъ,
             Но люди бѣгаютъ меня;
             Цѣпями рабскими звеня,
             Они бредутъ путемъ избитымъ,
             Предъ каждой новою тропой
             Дрожатъ ордою непреклонной
             И платятъ злобою слѣпой
             Мнѣ за тревогу мысли сонной.
             Языкъ мой простъ. Какъ солнца свѣтъ,
             Доступенъ всѣмъ онъ въ мірѣ Божьемъ,
             Гдѣ я скитаюсь сотни лѣтъ,
             Но, распростертъ передъ подножьемъ
             Богини пошлости земной,
             Народъ и знать меня: не хочетъ
             И, обезумленный, больной,
             То проклинаетъ, то хохочетъ,
             То буйно пляшетъ предо мной;
             А въ тѣхъ, которыхъ въ дни гоненья
             Я выше ставила другихъ,
             Бросаетъ грязь онъ, иль каменья,
             Иль подъ ногами топчетъ ихъ.
             И такъ всегда я одинока....
             Но я безсмертна на землѣ.
             Быть можетъ, время не далёко,
             Когда съ сіяньемъ на челѣ
             Пойду въ тріумфѣ я великомъ
             И голосъ мой, какъ Божій громъ,
             Не заглушатъ ни хриплымъ крикомъ,
             Ни грознымъ пушечнымъ ядромъ.
   

II.
ДУМА.

             Для счастья личнаго ужасно
             Терять васъ, лучшихъ дней друзья,
             Но очистительно-прекрасна
             Смерть ходитъ по свѣту, безстрастна,
             Какъ неподкупный судія.
   
             Смерть -- революція природы.
             Она, какъ мрачный другъ свободы,
             Сметаетъ дряхлый міръ съ земли,
             Чтобъ поколѣній новыхъ всходы
             На ней привольнѣе росли.
   
             Такъ горе самое слабѣетъ,
             Излившись ливнемъ жаркихъ слезъ,
             И сердце снова молодѣетъ;
             Такъ послѣ славныхъ, вешнихъ грозъ
             Земля цвѣтетъ и зеленѣетъ.
   

III.
ПРОПАВШЕМУ БЕЗЪ ВѢСТИ.

                                                     Omnes eodem cogimue.
             Ты вчера еще былъ съ нами
             Въ цвѣтѣ силъ, надеждъ и лѣтъ,
             А сегодня, другъ нашъ бѣдный,
             Отъ тебя простылъ и слѣдъ.
   
             Такъ на свѣтѣ все ведется:
             Нынче -- солнце, завтра -- тьма,
             То согрѣетъ душу счастье,
             То бѣда сведетъ съ ума;
   
             То мелькнетъ свободы призракъ
             И -- глядишь -- уже исчезъ,
             То на небѣ ангелъ плачетъ,
             То въ аду хохочетъ бѣсъ.
   

IV.
* * *

             Страданія -- стихія человѣка.
             Едва родясь, страдать мы начинаемъ;
             Страдаемъ, ненавидя и кляня,
             Да и любя -- не менѣе страдаемъ.
             Страдаемъ мы при каждой каплѣ слезъ,
             При вздохѣ затаённаго рыданья,
             И даже смѣхъ людской -- прислушайтесь къ нему --
             Есть только продолженіе страданья.
   
   
                                 ЗАДНІЯ КОМНАТЫ.
   
             Въ домахъ купеческихъ, въ помѣщичьихъ хоромахъ
             Къ торжественному дню крестинъ и именинъ,
             Сбираясь угостить на славу всѣхъ знакомыхъ,
             Преображается лѣнивый славянинъ.
             Въ парадныхъ комнатахъ онъ наблюдаетъ зорко
             За чистотой. Скребутъ, метутъ полы,
             Въ парадныхъ комнатахъ съ утра идетъ уборка;
             Съ старинной мебели снимаются чехлы,
             Изъ сундуковъ съ наслѣдными дарами
             Является хрусталь, и бронза и фарфоръ;
             Покои устилаются коврами,
             И съ потолковъ причудливый узоръ
             Гирляндами нависшей паутины
             Снимается; изъ золоченыхъ рамъ
             Свѣжѣе смотрятъ старыя картины.
             Все для другихъ готовится...
                                                     А тамъ,
             Въ тѣхъ заднихъ комнатахъ, гдѣ не бываютъ гости,
             Гдѣ цѣлая семья и дышетъ и живетъ,
             Во всѣхъ углахъ, куда свой взглядъ ни бросьте,
             Нечистоту и грязь найдете круглый годъ:
             Чадъ кухни, копоть, рваные диваны,
             Тяжелый, спертый воздухъ съ полутьмой
             И стѣны съ паутинной бахрамой,
             Гдѣ флегматически блуждаютъ тараканы.
             Лохмотья роскоши, какъ язвы скрытыхъ ранъ,
             Здѣсь выдаютъ всю истину открыто
             И шепчутъ повѣсть внутренняго быта
             Въ парадныхъ комнатахъ пирующихъ славянъ.
             Не тѣ же ли народныя хоромы
             Напоминаетъ намъ общественный нашъ бытъ,
             Который такъ обставили хитро мы
             Кулисами! Все ново, все блеститъ,
             Подмостки приставляются къ подмосткамъ,
             Какъ золото горитъ на солнцѣ мишура
             И все, что насъ коробило вчера,
             Стирается подъ европейскимъ лоскомъ.
             Какъ барскій домъ, привѣтливый съ лица,
             Кулисъ общественныхъ насъ тѣшитъ подмалёвка,
             Но въ заднихъ комнатахъ намъ всѣмъ дышать неловко.
             Когда заглянемъ въ нихъ мы съ задняго крыльца?
                                                                                             Дмитрій Минаевъ.

"Отечественныя Записки", No 7, 1871

   
   
             НОВОГРЕЧЕСКАЯ ПѢСНЯ.
   
             Отчего ты, сердце, ноешь,
             Отчего болишь ты сердце?
             -- "Оттого, что край родимый
             Терпитъ иго иновѣрца;
             "Оттого, что о свободѣ
             Между нами нѣтъ помину,
             Оттого, что наши братья
             Рать сбираютъ на чужбину.
             "И стоитъ надъ всей страною
             Тучей черною -- кручина: --
             Мужъ прощается съ женою,
             Мать съ слезами креститъ сына,
             "И на мѣстѣ, гдѣ прощались
             Сестры съ братьями, рыдая,
             Никогда не брызнетъ снова
             Въ полѣ зелень молодая.
                                           Дмитрій Минаевъ.
   
                       ДѢВОЧКѢ.
                       (Е. Д. М--ой.)
   
             Русокудрая головка!
             Занятъ я твоей судьбой,
             И -- мнѣ горько и неловко
             Лгать, дитя, передъ тобой.
   
             Русокудрая головка!
             Ты, какъ ангелъ создана;
             Но родная обстановка
             Сокрушительно -- сильна.
   
             Не такія съ ней сражались
             Дѣти слабыя, какъ ты,
             И безсильно наклонялись,
             Какъ завялые цвѣты.
   
             Свѣтлый путь, любовь и воля...
             Въ нихъ ты вѣруешь шутя,
             Но едва-ль такая доля
             Предстоитъ тебѣ, дитя!
   
             Сердце счастьемъ заохотивъ,
             Я тебя не обману...
             Нѣтъ, ребенокъ мой, напротивъ,
             Я разсказывать начну --
   
             О средѣ, гдѣ счастье рѣдко,
             Гдѣ обычай -- Богъ людской,
             Гдѣ золоченная клѣтка
             Ждетъ тебя съ твоей тоской.
   
             Съ жаждой силы и свободы,--
             Ждетъ та сфера, жадно ждетъ,
             Гдѣ толпѣ свои клейноды
             Только пошлость создаетъ,
   
             Гдѣ нѣтъ бури... Что за бури!
             Не онѣ страшны,-- страшна
             Пылкой, огненной натурѣ
             Лишь нѣмая тишина,
   
             Да затишье праздной скуки
             Безъ борьбы и безъ труда,
             Гдѣ опущенныя руки
             Лѣнь сковала на-всегда...
   
             Жизнь пройдетъ -- и не узнаешь
             И съ непочатой душой.
             Какъ другія, ты истаетъ
             Воскуяровой свѣчей.
   
             Гнетъ, осмѣянныя грезы,
             Неоконченный романъ,
             Недоплаканныя слезы
             И супружескій обманъ --
   
             Вотъ одна я таже сказка,
             Напѣваемая намъ,
             Обыденная развязка
             Обыденныхъ нашихъ драмъ.
             Потому, малютка, больно
   
             За тебя мнѣ не шутя;
             Если жъ я солгалъ невольно,
             Если жъ, мился дитя,
             И ошибся, можетъ статься
   
             То, повѣрь, я былъ бы радъ
             Такъ почаще ошибаться
             И пророчить не впопадъ.
                                                     Дмитрій Минаевъ.

"Дѣло", No 8, 1867

   
                       ЛѢВОЙ-ПРАВОЙ!..
   
             Свѣжъ, завитъ, причесанъ гладко,
             Въ парикѣ съ двойнымъ проборомъ,
             Улыбается такъ сладко,
             Мало занятъ разговоромъ.
             Въ чистыхъ, дѣвственныхъ перчаткахъ,
             И въ услугахъ безконеченъ,
             Онъ начальствомъ въ безпорядкахъ
             Никогда не былъ замѣченъ.
             Съ нимъ молчанье неразлучно,
             Но зато, какъ воинъ бравый,
             Онъ, гдѣ нужно -- крикнетъ звучно:
             -- Лѣвой-правой, лѣвой-правой...
   
             Кавалеромъ бывши дамскимъ,
             Чуждъ онъ моднаго трезвона,
             И обѣдаетъ съ шампанскимъ
             Постоянно у Донона;
             Свѣта высшаго скиталецъ,
             Знаетъ точно онъ науку,
             Что подать кому -- гдѣ палецъ,
             Гдѣ два-три, а гдѣ всю руку.
             На бильярдѣ, кію вѣрный,
             Подвизается со славой,
             Ходитъ съ выправкой примѣрной --
             Лѣвой-правой, лѣвой-правой!..
   
             Трудъ считая лишней ношей,
             Изо всей литературы
             Объ одной онъ Ригольбоши
             Перечитывалъ брошюры.
             Аплодируя Ристори,
             Больше чтилъ онъ Леотара,
             И чуждался въ шумномъ спорѣ
             Полемическаго жара,--
             И въ прогрессѣ и въ наукѣ,
             Передъ гласностью лукавой
             Умывалъ всегда онъ руки --
             Лѣвой-правой, лѣвой-правой...
   
             Былъ всегда онъ скромно веселъ,
             И -- поклонникъ всѣхъ балетовъ --
             Въ бенефисъ бралъ пару креселъ:
             Для себя и для букетовъ.
             Надъ ковромъ его кровати,
             Съ увлеченіемъ поэта,
             Муравьевой и Розатти
             Два повѣшено портрета.
             Онъ гордился безконечно
             Межь актрисъ почетной славой,
             Но принципъ его сердечный --
             Лѣвой-правой, лѣвой-правой...
   
             Безъ душевныхъ бурь и ломки
             Онъ судьбой своей утѣшенъ;
             Подъ надзоромъ экономки
             Сонъ его всегда безгрѣшенъ.
             Подъ атласнымъ одѣяломъ
             Грезитъ онъ -- сны ясны, тихи --
             О невѣстѣ съ капиталомъ,
             О стотысячной купчихѣ.
             Лишь порой, въ просонкахъ, громко,
             Крикнетъ въ позѣ величавой,
             Такъ что вздрогнетъ экономка:
             -- Лѣвой-правой, лѣвой-правой...
                                                               Д. Минаевъ.
             1861.

"Русскій Вѣстникъ", No 4, 1861

   
                                 * * *
                                 (М. К. Г-н.)
   
             Когда невольно съ языка
             Злость иль проклятіе сорвется,
             Ихъ прямо высказать въ лицо
             Всегда кому нибудь найдется.
   
             Когда жъ любовь со дна души
             Захочетъ вырваться наружу,
             Какъ подъ землей бѣгущій ключъ,
             Не замерзающій и въ стужу,
   
             Тогда, кругомъ бросая взглядъ,
             Своихъ желаній устыдишься,
             И вмѣсто благодатныхъ слезъ
             Недобрымъ смѣхомъ разразишься.
                                                               Д. Минаевъ.
   

"Дѣло", No 5, 1869

                                           * * *
   
             По недвижнымъ чертамъ молодаго лица,
             По глазамъ, по улыбкѣ твоей не узнаешь,
             Что ты, бѣдная, гордо и молча страдаешь,
             Что страданью глубокому нѣтъ и конца.
             Ты страдаешь втройнѣ,-- только я это видѣлъ,--
             За себя, за растрату погубленныхъ силъ,
             За того, кто ревниво тебя ненавидѣлъ,
             И потомъ за того, кто терзая любилъ.
             Ненавистная дочь, ты семьей проклиналась,
             Какъ жена, жизнь свою ты должна проклинать,
             И какъ мать, безконечно несчастной являлась:
             У тебя сына отняли, бѣдная мать!..
             Но безъ слезъ и безъ жалобъ, чтобъ вызвать участье,
             Вѣры въ лучшій и свѣтлый удѣлъ лишена --
                       И какъ дочь, и какъ мать, и жена
             Затаила въ себѣ ты всю горечь несчастья
                       Съ цѣломудріемъ гордой души...
   
             Ты не бросилась въ воду въ полночной тиши,
             Не искала въ развратѣ спасенья
             И его золотой, обаятельный грѣхъ
             На рѣсницы твои сладкихъ сновъ искушенья
             Никогда не сводилъ... Ты была не изъ тѣхъ
             Слабыхъ душъ, что въ могилѣ находятъ забвенье,
             Иль въ безумномъ развратѣ забыться хотятъ,
             Словно дастъ имъ забвенье безумный развратъ.
   
             Нѣтъ, страдалица гордая, жить ты осталась,
                       Неубитая жизнью, и тѣ,
             Что дивились спокойной твоей красотѣ,
                       Если ты между ними, порою, являлась --
             Никогда не прочтутъ, можетъ быть,
             Въ темныхъ взорахъ, глубокихъ, какъ море,
             Сколько муки и жгучаго горя
                       Ты умѣла въ себѣ затаить.
                                                                                   Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 6, 1869

                       НАРОДНЫЕ МОТИВЫ.
   
                                 I.
   
             "Не пеки, жена, блиновъ мнѣ,
             А не то, я распеку".
             А жена перепитъ мужу:
             -- "Вотъ на зло да напеку..."
             "Не носи блиновъ мнѣ въ поле;
             Заруби ты на носу..."
             А жена перечитъ мужу:
             -- "Вотъ на зло да принесу".
             "А пойдешь, такъ мостъ минуй ты..."
             -- "Черезъ мостъ на зло пойду..."
             "Не клади въ подолъ каменьевъ..."
             -- "Непремѣнно накладу..."
             "Да не прыгай съ моста въ воду..."
             А жена кричитъ: "спрыгну!..."
             "Не вспугни чертей въ болотѣ"...
             А жена кричитъ: "вспугну!..."
   
             Ѣхалъ мужъ чрезъ мостъ обратно,
             А его чертенокъ вплавь
             Догоняетъ: "Другъ любезный!
             Отъ жены своей -- избавь!...
             Отъ нея теперь житья нѣтъ
             Мнѣ въ водѣ..." -- "Ну ладно, братъ:
             Коль тебѣ съ ней тошно стало,
             Такъ возьметъ-ли мужъ назадъ?"
   
                                 II.
   
             Ходитъ, ротъ розиня,
             По Москвѣ Тарасъ.
             Все въ столицѣ диво
             Для мужицкихъ глазъ.
             Передъ колокольней
             Сталъ онъ, и глядитъ:
             "Галокъ-то, вотъ галокъ
             Сколько тамъ сидитъ".
             Сталъ считать онъ галокъ,
             Вдругъ солдатъ идетъ...
             "Ну, чего стоишь ты
             Здѣсь розиня ротъ?
             Скалишь только зубы"?..
             -- "Галокъ счесть хочу,
             Господинъ служивый"...
             "Я-те проучу...
             Ты казенныхъ галокъ
             Въ городѣ считалъ?.
             Нѣтъ, шалишь, другъ милый,
             Маршъ за мной въ кварталъ".
             -- "Смилуйся, служивый!
             Въ чемъ я виноватъ?"
             "Въ чемъ? казенныхъ галокъ
             Не считай здѣсь, братъ..."
             -- "Смилуйся, служивый!
             Ты ужь больно крутъ..."
             "Ну, пойдемъ, въ кварталѣ
             Дѣло разберутъ".
             -- "Смилуйся, служивый!
             Хочешь денегъ взять?"
             "Ну, а сколько галокъ
             Смѣлъ ты насчитать?"
             -- "Три десятка..." -- "Ладно,
             Нравъ не злобенъ мой,--
             Дай мнѣ тридцать гривенъ
             И пошелъ домой.
             -- "На, служивый, только
             Не води лишь въ часть:
             Знамо, въ это мѣсто
             Не-любо попасть!.."
             Вотъ въ артель вернулся
             Съ хохотомъ Тарасъ.
             "Ты чему смѣешься?
             Али съ пьяныхъ глазъ?"
             Говорятъ Тарасу...
             "Ну, чему ты радъ?"
             -- "Москаля надулъ я,
             Даромъ что солдатъ:
             Насчиталъ я галокъ
             Сотни двѣ -- смотри,
             А его увѣрилъ,
             Что десятка три.
             Только тридцать гривенъ
             Отдалъ ему я...
             Что же, братцы, смѣтка
             Есть ли у меня?.."
                                                     Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 10, 1868

                                 ПОСЛѢДНЯЯ ИРОНІЯ.
   
             У свѣжей насыпи кургана
             Мы собрались... Снѣга кругомъ,
             И блѣдно-розовымъ пятномъ
             Смотрѣло солнце изъ тумана.
   
             Въ могильный склепъ мы гробъ снесли
             И, по обычаю, въ печали,
             На крышку гроба мы бросали
             Горстъ свѣжей глины и земли...
   
             Пока могила зарывалась
             Бѣднякъ! я думалъ о тебѣ:
             Въ твоей нерадостной судьбѣ
             Насмѣшка горькая сказалась.
   
             И проклиная и боясь
             Тебя при жизни, съ наглой ложью,
             Вслѣдъ за тобой съ трусливой дрожью
             Клеветники бросали грязь.
   
             Еще не стихла волчья злоба
             Твоихъ враговъ, какъ ты угасъ,
             И вотъ друзья тебѣ сейчасъ
             Бросали грязь на крышку гроба.
   
             Но ты ужь спишь.... Спитъ мертвымъ сномъ
             Кладбища снѣжная поляна,
             И смотритъ солнце изъ тумана
             Въ міръ блѣдно-розовымъ пятномъ.
                                                                         Дмитрій Минаевъ.

"Дѣло", No 4, 1868

   

МОЕЙ ГАЛАТЕѢ.

             Долго, жарко молился твоей красотѣ и,
             И мольба такъ всесильна была,
                       Что сошла ты съ подножья, моя Галатея,
                       Ты, статуя моя, ожила.
   
             Но подъ сѣверной мглою холоднаго крова
                       Снова сонъ тебя прежній сковалъ
             И взошла ты, нѣмая красавица, снова
                       На покинутый свой пьедесталъ.
   
             Ни лобзанья, ни ласки, ни жгучія слезы,
                       Ни порывы безумныхъ рѣчей
             Разбудить ужь не могутъ отъ мраморной грезы
                       Галатеи холодной моей.
                                                                         Дмитрій Минаевъ.

"Дѣло", No 3, 1868

   

СВОБОДА.

             Молода, безсмертна, какъ природа,
             Какъ невѣста, сходитъ въ міръ свобода.
   
             И передъ ней, благоговѣйно тихъ,
             Міръ не разъ склонялся, какъ женихъ;
   
             И не разъ межъ нихъ -- землѣ казалось --
             Обрученья тайна совершалась,
   
             И въ виду священныхъ, вѣчныхъ узъ
             Близокъ былъ божественный союзъ:
   
             На челѣ прекрасной-новобрачной
             Былъ покровъ таинственно-прозрачный,
   
             Но, при видѣ брачнаго вѣнца,
             Жизнь сбѣгала съ гордаго лица,
   
             И съ себя срывая покрывало,
             Каждый разъ невѣста умирала...
   
             И до нынѣ сходитъ въ міръ она,
             Цѣломудріемъ своимъ защищена,
   
             Оставаясь вѣчно во вселенной
             Недоступной, чистой и нетлѣнной.
                                                                         Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 12, 1868

   

ИЗЪ СТАРАГО АЛЬБОМА.

I.

             Завидую я вамъ: у васъ еще осталась
             Способность жаркихъ слезъ. Когда на днѣ души
             Даръ жизни -- горе тайное скоплялось,
             Его всегда могли вы выплакать въ тиши...
             Слезами сердце, словно, обновлялось
             И примиряли васъ съ печальною судьбой,
             Какъ вешній дождь, цѣлебныя рыданья;--
             А намъ, давно озлобленнымъ борьбой,
             Знакома только засуха страданья.
   

II.

             Дыханье давитъ полдень знойный,
             Недвижный воздухъ раскалёнъ;
             Не дрогнетъ листъ и тополь стройный
             Стоитъ, какъ погруженный въ сонъ.
             Колышется въ дремотѣ нива,
             Ползутъ лѣниво облака,
             И мысль работаетъ лѣниво,
             Не сходитъ слово съ языка,--
             А ты лепечешь не смолкая
             Мнѣ о любви своей весь день,--
             Но, милый другъ, жара такая,
             Что и любить, ей Богу, лѣнь!..
                                                               Дмитрій Минаевъ.

"Отечественныя Записки", No 12, 1879

   

НАШИ ЧИТАТЕЛИ *).

Юмористическіе эскизы.

   *) Помѣщая эта стихотворные опыты одного изъ начинающихъ провинціальныхъ поэтовъ, мы хоть и замѣчаемъ въ немъ нѣкоторую "легкость въ мысляхъ", но надѣемся, что онъ отъ большаго упражненія и въ особенности отъ солиднаго изученія статей гг. Страхова и Н. Косицы, впослѣдствіи станетъ глубже и серьезнѣе относиться къ своей дѣятельности и къ тѣмъ мотивамъ общественной жизни, на которыхъ придется ему останавливать свое вниманіе.
   

I.

             Землевладѣлецъ раззоренный
             Не спитъ, съ заботой на челѣ,
             Въ усадьбѣ, снѣгомъ занесенной,
             Въ глухую ночь въ родномъ селѣ.
   
             Жена ворчитъ: "Не спишь всю ночь ты!..
             Чего ты ждешь все, mon ami?" --
             "Вѣдомостей Московскихъ" съ почты
             Я жду, сударыня!.. Пойми!..
   

II.

             Сплетню путая на сплетней,
             Двѣ сосѣдки, сѣвъ рядкомъ,
             Беззаботно въ день субботній
             Забавляются чайкомъ.
   
             Сплетенъ все же не достало...
             Тихо. Чайникъ лишь кипитъ...
             И маіорша замолчала,
             И поручица молчитъ.
   
             Наконецъ одна сказала:
             -- Завтра мы,-- забудь свой страхъ,--
             Сплетенъ выудимъ не мало
             Въ "Биржевыхъ Вѣдомостяхъ".
   

III.

             Въ погребкѣ дешевый хересъ
             Вечеркомъ приказчикъ пьетъ,
             И дешевый хересъ черезъ
             Край стакана на полъ льетъ.
   
             Дремлетъ парень. Съ красной хари
             Отирая локтемъ потъ,
             Носомъ въ "Голосѣ" клюетъ
             Подпись Нила Адиирари.
   

IV.

             Въ спальнѣ сабли, ружья, сѣдла,
             Этажерки, столъ, кровать...
             Видно, что живетъ осѣдло,
             Только кто? Прошу понять!..
   
             Все есть въ комнатѣ богатой,
             Кромѣ книгъ, и лишь въ углу
             "Инвалида" нумеръ смятый
             Кѣмъ-то брошенъ на полу.
   

V.

             Появилась въ лавкѣ дама,
             Хороша, какъ муза Жандра,
             И нарядна, какъ реклама
                       Кача Александра.
   
             Платья моднаго закройка
             Ей нужна,-- по той причинѣ
             Стала рыться дама бойко
                       Въ "Модномъ Магазинѣ."
   

VI.

             На крыльцѣ сидитъ слуга --
             Княжескій -- Кузьма.
             Съѣвъ краюшку пирога,
             Молвилъ онъ: "Эхъ-ма!
             Отслужилъ я господамъ,
             Значитъ, время есть,
             И читать сталъ по складамъ
             Онъ газету "Вѣсть".
   

VII.
КУПЕЦЪ.

             Какъ дѣлишки, братецъ?
   

РАЗСЫЛЬНЫЙ ИЗЪ ГАЗЕТНОЙ КОНТОРЫ.

                                                               Худо.
             Поручила мнѣ контора
             Продавать по гривнѣ съ пуда
             "Время Новое" Киркора.
             Въ лавкѣ есть у васъ посуда,
             Такъ купите, чтобъ отсюда
             Не таскать тюка мнѣ дальше.
   

КУПЕЦЪ.

             Что-жъ! давай сюда... Безъ фальши
             Взвѣсимъ тюкъ твой, да и баста!..
             Намъ нужна бумага часто.
   

VIII.

             Блуждаетъ фельдшеръ хромоногій
             Въ больницѣ съ ранняго утра,
             Глядитъ насупясь, недотрогой,
             Какъ всѣ на свѣтѣ фельдшера.
             Онъ ставитъ банки, кровь пускаетъ,
             Съ больными пасмуренъ и кругъ,
             А къ ночи тихо вслухъ читаетъ
             Двумъ сторожамъ "Всемірный Трудъ".
   

IX.

             Ему было семьдесять лѣтъ,
             Она была годомъ моложе;
             Ума въ немъ отъ дряхлости нѣтъ,
             Съ ума она спятила тоже.
   
             Надѣвши подъ вечеру очки,
             "Зарю" они вмѣстѣ читали,
             А послѣ -- играть въ дурачки
             До самаго сна начинали.
   

X.

             Недавно въ желтый домъ больного привезли
             О въ немъ талантъ особенный нашли:
             Всѣ сумасшедшіе дивились книгоѣду,
             Который,-- подивитесь, господа --
                       Зналъ наизусть "Домашнюю Бесѣду"
                       За всѣ ея года,
             На чемъ и помѣшался навсегда.
                                                                                   Что въ имени тебѣ моемъ!
   

ГРАЖДАНСКІЙ ПОДВИГЪ.

             Ты полонъ, другъ, высокихъ думъ,
             Мѣщански-доблестныхъ стремленій,
             И вѣритъ собственный твой умъ
             Въ свой собственный творящій геній.
             Но это кончится все вдругъ,
             Все выгоритъ въ стремленьи быстромъ --
             И станешь ты, мой юный другъ,
             Вполнѣ законченнымъ филистромъ.
             Угаснутъ прежнія мечты,
             Послушный голосу природы,
             О размноженіи породы
             Начнешь заботиться лишь ты;
             Иной задачей оживленный,
             Ты ею умъ свой обновишь,
             И для отчизны умиленной
             Филистровъ юныхъ наплодишь.
             Трудись, пока достанетъ силы,
             Тебѣ дарованной Творцомъ,--
             И назовутъ тебя, мой милый,
             Предобросовѣстнымъ самцомъ!
             Есть у судьбы свои капризы:
             Такъ конь могучій и лихой,
             На скачкахъ получавшій призы,
             Вдругъ ногу вывихнетъ, порой --
             Его торжествъ минуло время,
             Побѣдамъ наступилъ конецъ,
             Но оставляется на племя
             Сломавшій ногу жеребецъ.
                                                                                   Н. Верховъ.
   

НАДПИСИ И ЭКСПРОМТЫ.

I.
АВТОРУ "НЕРОНА", ЖАНДРУ.

             Неронъ сжегъ Римъ во время оно
             И судъ исторіи суровъ былъ и жестокъ.
             Но кто бъ тебѣ могъ высказать упрекъ,
             Когда бы своего несчастнаго "Нерона"
             Ты, русскій стихотворецъ, въ печкѣ сжегъ?
   

II.
МАННУ.

(Творцу "Говоруновъ" и "Общаго блага".)

             Трудъ, взятый не по силамъ,
             Не кончится добромъ
             И, если разберемъ:
             Владѣть ты могъ бы шиломъ,
             Но вовсе не перомъ.
   

III.
ЧЕЛОВѢКЪ ОНЪ БЫЛЪ!..

             Вы правы, человѣкъ онъ милый, господа.
             Я бросилъ въ спорамъ глупую привычку;
             Къ тому жъ и спорить то какая мнѣ нужда:
             Сказать при встрѣчѣ съ нимъ мнѣ хочется всегда: --
             Эй, "человѣкъ", подай-ка, братецъ, спичку!
   

IV.

             Стихи свои ты пишешь безъ цензуры,
             И этому я радъ,
             Но вотъ что худо, братъ:
             Зачѣмъ стихи ты пишешь безъ цезуры?
   

V.
ЗЕМЛЯЧКѢ.

             Попасть, -- я право не лукавлю, --
             Къ вамъ на зубокъ я не хочу:
             Я этимъ лишь доходъ доставлю
             Зубному вашему врачу.
             Нѣтъ, просто мной пренебрегая,
             Отъ гнѣва будьте далеки;
             Вставные зубы сберегая,
             Меня, землячка дорогая,
             Не поднимайте на зубки.
                                                                         L'homme qui rit.

"Дѣло", No 12, 1869

   

* * *

             Столица шумная въ волненьи,
             Есть пища новая умамъ:
             О предстоящемъ наводненьи
             Слухъ темный ходитъ по домамъ.
             Счастливцы жизни, сна не зная,
             Не могутъ страха превозмочь,
             Лишь только пушка крѣпостная
             Встревожитъ ихъ въ глухую ночь,
             Столицу грозно извѣщая,
             Что выше колецъ поднялась
             Вода на пристани въ тотъ часъ.
   
             Но бѣдняки -- иное дѣло,
             Они испуга далеки...
             Еще недавно чье-то тѣло
             Пристало къ берегу рѣки.
             Сошлась толпа надъ мирно-спящей,
             Усопшей женщиной... Вдали
             Какъ будто выросъ изъ земли
             Хожалый, съ бляхою блестящей,
             И вотъ въ участокъ близь лежащій
             Трупъ мертвой женщины свезли.
             Кто жъ эта мертвая?-- Къ чему же
             Вопросъ тотъ: жизни не вернешь!
             Еще, пожалуй, будетъ хуже,
             Когда распрашивать начнешь...
             Бѣдняжкѣ видно улыбалась
             Въ грядущемъ -- бѣдность иль тюрьма,
             Она потопа не дождалась
             И въ воду кинулась сама.
                                                               Дм. Минаевъ

"Дѣло", No 10, 1869

   

БЕЗУМНОЕ ЖЕЛАНІЕ.

             Согнавши смутно немощь вѣка,
             Какъ Діогены позднихъ лѣтъ,
             Мы въ мірѣ ищемъ "человѣка":
             "Гдѣ онъ? кричимъ: кто дастъ отвѣтъ?"
   
             Безумцы! Знайте: въ полной силѣ
             Когда бы къ намъ явился онъ,
             Его бъ мы тотчасъ ослѣпили,
             И онъ бродилъ бы, какъ Самсонъ,
   
             Пока при общемъ осмѣяньѣ
             Нашъ гнусный пиръ не посѣтилъ
             И разшатавъ колонны зданья
             Съ собой всѣхъ насъ не схоронилъ.
                                                                         Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 5, 1869

   

* * *

             Жизнь человѣчества сложилась
             Изъ элементовъ мощныхъ двухъ:
             Въ немъ -- и животные инстинкты,
             И духъ боговъ, безсмертный духъ.
   
             То, какъ орелъ, взлетая къ небу,
             То въ грязный падая потокъ,
             Ты, человѣкъ, поперемѣнно,
             Былъ то животное, то богъ.
   
             Но если бъ въ міръ теперь явился
             Богоподобный человѣкъ,
             То подъ копытами животныхъ
             Погибъ бы онъ въ нашъ славный вѣкъ.
                                                               Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 1, 1870

   

ДВА ПОРТРЕТА.

(разсказъ моего сосѣда.)

                       Можетъ быть, господа,
             Я сужу несовсѣмъ безпристрастно,
             Но подчасъ подвернется такая бѣда,
             Что становится очень опасно
             Разрѣшать, кто виновенъ, кто нѣтъ:
             Словно въ лѣсъ попадаешь дремучій...
             Разскажу для примѣра вамъ случай.
             Хоть прошло уже нѣсколько лѣтъ,
             Какъ случилась исторія эта,
             Но о ней говорить я безъ слезъ не могу.
             Вотъ висятъ на стѣнѣ два портрета:
             Этотъ юноша,-- право, не лгу,--
             Мнѣ былъ сына родного дороже,
             Росъ почти на глазахъ у меня,
             А она-то, голубка моя...
             Вы вглядитесь въ черты, о, мой Боже!..
             Какъ живая съ портрета глядитъ.
             Хороша вѣдь, не такъ-ли? Бывало,
             Взглянетъ, точно рублемъ подаритъ,
             И меня, старика, умиляла.
             Хоть за связь ихъ, на первыхъ порахъ,--
             (Съ нимъ она, господа, не вѣнчалась) --
             Я не рѣдко испытывалъ страхъ,
             Но потомъ даже мнѣ такъ казалось,
             Что простится ей грѣхъ въ небесахъ
             За побѣгъ отъ жестокаго мужа...
             Ктожъ предвидѣлъ, что выпадетъ хуже
             Доля ей?.. Но, позвольте, для васъ
             Непонятенъ пока мой разсказъ.
             Дѣло въ томъ, что мой Саша (всегда я
                       Звать его такъ привыкъ)
             Въ школѣ былъ лучше всѣхъ ученикъ,
             А по службѣ пошелъ, возбуждая
             Отъ начальства однѣ похвалы.
             Видный, умникъ, любимецъ молвы,
             Онъ вошелъ скоро въ обществѣ въ моду,
             А отъ женщинъ не зналъ и проходу.
             Огорчалъ онъ меня глубоко,
             Что смотрѣлъ такъ на женщинъ легко:
             Поиграетъ, пошутитъ и -- баста!..
             Съ нимъ за это я ссорился часто,
             Упрекалъ его съ горечью... Чтожъ!
             Что посѣешь, то самъ и пожнешь.
   
             Какъ-то изъ виду Саша мой скрылся,
             Дни проходятъ. Гдѣ, думаю, онъ?
             Жду, пожду... Наконецъ онъ явился:
             -- "Милый мой! Я теперь измѣнился",
             Обнимая, кричитъ: "я влюбленъ
             Я живу не одинъ.." -- "Ты женился?"
             -- "Нѣтъ, нельзя., она замужемъ.. Ну,
             Колебаться мнѣ было нелѣпо:
             Мужъ -- палачъ, просто, извергъ...жену
             Вырвать долженъ былъ я изъ вертепа,
             Бросилъ прежнюю жизнь, кутежи,
             Женщинъ всѣхъ... я отвыкъ отъ разврата..
             А она-то, мой милый, она-то!...
             Хочешь видѣть ее?" -- "Покажи.."
   
             Мы отправились. Вѣрилъ я мало,
             Признаюсь, перемѣнѣ такой!
             Страхъ, предчувствіе, что-ли, мнѣ сжало
                       Сердце вдругъ, лишь рукой
             Я къ звонку на подъѣздѣ коснулся.
             Входимъ мы. Не хочу вспоминать
             Встрѣчи той, но минутъ черезъ пять
             Я, на старости, чуть не рехнулся:
             Такъ Луиза понравилась мнѣ.
             Я не мастеръ на всѣ описанья,
             Но предъ вами портретъ на стѣнѣ.
             Полюбуйтесь: точьвточь -- изваянье!
             Въ этихъ истинно дивныхъ чертахъ
             Грусть какая-то вѣчно бродила,
             Только въ сжатыхъ губахъ, да въ глазахъ
             Проявлялась желѣзная сила
             Твердой воли...
   
                                 Безъ малаго годъ
             Счастье, этихъ людей продолжалось.
             Саша, вѣтренникъ прежній и мотъ,
             Сталъ другимъ человѣкомъ, казалось.
             Волокита и бывшій игрокъ,
             Если сядетъ, подчасъ, за картишки,
             То играетъ всегда на мелокъ;
             Дома -- весело... музыка, книжки,
             Пожалуй, любовь, да цвѣты...
             Въ чью-бы душу сомнѣнье запало,
             Что надъ домомъ прекрасной четы,
             Словно, туча, несчастье всплывало?..
             Оба -- я и Луиза -- весной
             Замѣчать стали первыя тучи.
             Саша сдѣлался словно шальной:
             То ворчитъ, то цѣлуетъ ей ручки,
             То, какъ камень, молчитъ, и предлогъ
             Чаще сталъ находить для отлучки:
             По три дня пропадалъ онъ... Суди его Богъ,
             Но замѣтить мнѣ было нетрудно,
             Что несчастной голубки любовь
             Онъ ногами топталъ безразсудно,
             Зажилъ прежнею жизнію вновь.
   
             Обо всемъ и она догадалась,
             Поняла, что со счастьемъ прощалась,
             Но молчала, безъ жалобъ и слезъ:
             Только брови сдвигаляся хмуро,
             Да въ глазахъ замѣчать мнѣ пришлось
             Вспышки молній... Такая натура
             Въ этой женщинѣ странной была:
             Если разъ, она счастье нашла,
             То за счастье такое готова
             Жизнь сгубить -- и свою и другого.
   
             Разошлось они. Словно вчера
             Совершилась послѣдняя наша
             Встрѣча въ мірѣ. Сюда въ номера,
             Гдѣ живу я теперь,переѣхалъ и Саша.
             Я его и корилъ и хулилъ,
             У негожъ нѣтъ другого отвѣта:
             "Я-ль виновенъ, что я разлюбилъ?"
             Какъ вамъ нравится логика эта?
             Жилъ онъ въ комнатѣ, рядомъ со мной,
             Но съ нимъ очень я рѣдко встрѣчался:
             Такъ поступокъ его показался
             Гадкомъ мнѣ. Лишь съ Луизой одной,
             По привычкѣ, я часто видался.
             Ни полслова о немъ никогда
             Не сказала она въ разговорѣ.
             Что въ душѣ ея было,-- вражда,
             Или гордое, тайное горе,--
                       Угадать я не могъ
             До ужасной минуты послѣдней.
             Какъ-то вечеромъ, поздно, въ передней
             У себя я услышалъ звонокъ:
             -- "Васъ зовутъ, сударь, въ номеръ сосѣдній.,"
             Мнѣ сказали.-- "Но кто же зоветъ?"
             -- "Тамъ какая-то барыня ждетъ..."
             Кровь мнѣ въ голову хлынула снизу,
             Только отперъ я ближнюю дверь:
             Возлѣ Саши нашелъ я Луизу.
             Онъ сидѣлъ -- (помню я и теперь) --
             На диванѣ, въ углу, полулежа,
             Какъ довольный собой человѣкъ,
                       А она, на себя непохожа,
             И блѣдна, точно на полѣ снѣгъ,
             Неподвижно и молча стояла.
             -- "Я ждала васъ", она мнѣ сказала:
             "Вы должны, какъ и онъ, все узнать.
             И пусть Богъ насъ обоихъ разсудитъ.
             Я къ нему обратилась, какъ мать,
             Мать ребенка, котораго будетъ
             Онъ отцомъ,-- и на это отецъ
             Только смѣхомъ однимъ отозвался".
             (Онъ при этомъ опять засмѣялся:)
             -- "Скоро-ль этому будетъ конецъ?"
             -- "Скоро-ль? а, ты его дожидался?!--
             Такъ умри-же со мной ты подлецъ."
             И въ рукѣ у Луизы сверкнуло
                       Пистолетное дуло,
             Грянулъ выстрѣлъ, другой; впопыхахъ
             Отвратить это страшное дѣло
             Не успѣлъ я: въ дыму, въ трехъ шагахъ
             Отъ себя я увидѣлъ два тѣла.
             Въ тужъ минуту народъ набѣжалъ;
             Полицейскіе, докторъ явился:
             Саша мертвый, убитъ на повалъ,
             Тихо на полъ съ дивана скатился
             Получивши ужасный урокъ;
             А несчастная женщина въ бокъ
             Нанесла себѣ рапу, но все-же
             Жить осталась. Выла бы дороже
             Смерть для жертвы погибшей... Въ острогъ
             Посадили ее, разумѣется, вскорѣ;
             На допросахъ во всемъ сознавалась она
             Механически какъ-то и тупо, полна
             Безысходнаго, мрачнаго горя.
   
             Съ нетерпѣньемъ я ждалъ дня суда,
             Ждали многіе -- случай былъ рѣдкій.
             Сердце билось, какъ птичка подъ сѣткой,
             У меня въ ту минуту, когда
             Очутился въ судебной я залѣ
             И пробрался къ колонкѣ впередъ.
             Вдругъ -- смотрю -- взволновался народъ;
             Общій шопотъ... всѣ съ мѣстъ привставали:
             То ввели подсудимую. Сабли сзеркали...
             О, тогда я едва не заплакалъ навзрыдъ
             За печальную участь людей двухъ любимыхъ:
                       Вотъ одна -- на скамьѣ подсудимыхъ,
                       А другой -- на кладбищѣ зарытъ!...
             Ко всему безучастна, блѣдна, и вся въ черномъ,
             И со взглядомъ недвижно-упорнымъ,
             Устремленнымъ куда-то, богъ вѣсть,
             Подсудимая сѣла. Не могъ я прочесть
             Въ этомъ образѣ, тихо покорномъ,
             Ничего, кромѣ скорби... Казалось, что лечь
             Ей въ могилу нестрашно...
   
                                           Защитника рѣчь
             Въ положеньяхъ блестящихъ, отважныхъ
             Развивалась, межъ тѣмъ, и росла,
             Но, признаться, для многихъ присяжныхъ
             Не совсѣмъ-то понятна была:
             На подборъ современныя фразы,
             Ограненныя, точно алмазы,
             Только не было въ нихъ простоты,
             Задушевности, той теплоты,
             Что невольно за сердце хватаетъ
             И суровую душу смиряетъ.
   
             Кончилъ рѣчь, наконецъ, адвокатъ
             И умолкъ. Долго судъ совѣщался
             И вернулся съ рѣшеньемъ назадъ.
             Стихло все... Приговоръ состоялся:
             "Семь лѣтъ каторги"...
                       Вкругъ
             Вздохъ глухой и едва уловимый
             Пролетѣлъ электрически вдругъ:
             Лишь въ лицѣ у одной подсудимой
             И рѣсницы не дрогнули. Взоръ
             Неподвиженъ... улыбка печали:
             Словно не ей прочитали
                       На судѣ приговоръ.
   
             Да, убійство -- ужасное слово:
             Судьи правы, но правы и мы,
             Если мы не осудимъ сурово
             Эту грѣшницу... Свѣта и тьмы,
             Зла съ добромъ роковое смѣшенье
             Есть, я думаю, въ каждомъ изъ насъ...
             Но еще не оконченъ разсказъ:
             Нужно знать вамъ его заключенье.
             Осужденная жить не могла,
             Какъ другіе; одно ей осталось:
             Черезъ мѣсяцъ она помѣшалась
             И въ острогѣ въ родахъ умерла.
             Такъ погибли напрасно двѣ силы,
             Дорогія и близкія мнѣ;
             Лишь остались отъ нихъ двѣ могилы,
             Да портреты на этой стѣнѣ.
                                                                         Дм. Минаевъ.

"Дѣло", No 12, 1870

   

* * *

(П. П. Р-п-ву).

             Когда-то, милые друзья,
             Среди студенческаго пѣнья
             Съ сознаньемъ вторилъ вамъ и я:
             "Впередъ безъ страха и сомнѣнья"!
   
             Я снова пѣть готовъ "впередъ"!
             Инымъ, грядущимъ поколѣньямъ,
             Но страхъ въ груди моей живетъ
             И мысль отравлена сомнѣньемъ.
                                                     Д. Свіяжскій.

"Дѣло", No 11, 1871

   

КАМЕНОТЕСЪ.

(Японская сказка).

             Жилъ-былъ въ японскомъ царствѣ бѣднякъ-каменотесъ,
             Работалъ много, то нужды тяжелой несъ
             И сталъ роптать. "Ахъ, если-бъ,-- взывалъ онъ къ небесамъ,--
             Разбогатѣть! Лежалъ бы по цѣлымъ я часамъ
             На дорогихъ циновкахъ, всегда-бъ ходилъ въ шелку"...
             Мольбу такую слыша, Духъ добрый бѣдняку
             Желанное богатство далъ сразу. О нуждѣ
             Забылъ разбогатѣвшій работникъ, о трудѣ
             Не помышлялъ, на мягкихъ циновкахъ возлежалъ
             И нѣжился подъ шелкомъ и пухомъ одѣялъ.
             На улицѣ однажды кортежъ увидѣлъ онъ:
             Шелъ мимо императоръ, который окруженъ
             Былъ свитою блестящей своею; впереди
             Шуты и скороходы бѣжали; назади
             Надъ головой владыки громадный зонтъ несли;
             Прохожіе съ поклономъ склонялись до земли
             Передъ его особой.-- "Ахъ, что въ богатствѣ мнѣ,--
             Каменотесъ воскликнулъ:-- когда въ родной странѣ
             Со спитою, по царски, ходить я не могу!
             Зачѣмъ не царь я?" -- "Въ этомъ тебѣ я помогу".--
             Шепнулъ ему Духъ добрый, и въ ту-жъ минуту вдругъ
             Въ царя преобразился работникъ бывшій. Вкругъ
             Его толпилась свита, молчаніе храня,
             И зонтъ несли роскошный надъ нимъ въ сіяньи дня.
             А солнце сильно грѣло и жаръ былъ нестерпимъ.
             -- "Я царь, но велика ли мнѣ честь назваться имъ,--
             Замѣтилъ императоръ,-- когда я изнемогъ
             Отъ зноя, обезсилѣлъ отъ головы до ногъ...
             Не лучше-ли быть солнцемъ!" -- "Такъ будь имъ", Духъ сказалъ,
             И, обратившись въ солнце, царь въ небѣ засіялъ
             Лучами золотыми,-- какъ ласку и привѣтъ,
             На землю проливая живительный свой свѣтъ.
             Вдругъ набѣжала туча и стала въ вышинѣ
             Между землей и солнцемъ.-- "Какая дерзость! маѣ
             Свѣтить она мѣшаетъ,-- воскликнулъ свѣточъ дня:--
             Ужъ если такъ, быть тучей удобнѣй для меня".
             И духъ сказалъ: "Пусть будетъ по твоему!" Тогда
             Свершилось превращенье. Надменна и горда,
             Въ лазури неба туча мгновенно разрослась,
             Грозою разразилась, на землю пролилась
             Такимъ дождемъ, что скоро изъ береговъ своихъ
             Озера, рѣки вышли и съ ревомъ волны ихъ
             Окрестность затопили. Стоялъ одинъ утесъ
             Незыблемо: могучій потокъ его не снесъ
             Въ своемъ напорѣ грозномъ.-- "Хорошій мнѣ урокъ!--
             Сказала туча гнѣвно:-- сопротивляться могъ
             Грозѣ моей какой-то ничтожный камень! Съ нимъ
             Не лучше:ть помѣняться мнѣ жребіемъ своимъ?"
             -- "Хною исполню волю", отвѣтилъ духъ. Въ гранитъ
             Преобразилась туча, принявъ утеса видъ.
             И тотъ утесъ недвижный, холодный и нѣмой,
             Не чувствовалъ ни бури, ни холода зимой,
             Ни солнца жаркимъ лѣтомъ, ни града, ни дождя.
             Утесъ однажды только былъ изумленъ, слѣдя
             За тѣмъ, какъ у подножья его одинъ бѣднякъ
             То молотомъ, то ломомъ работать началъ такъ
             Усердно, что кусками гранитъ летѣлъ кругомъ.
             -- "Такъ вотъ кого назвать я могу своимъ врагомъ,
             Врагомъ опаснымъ!-- гнѣвно проговорилъ утесъ:--
             Онъ, человѣкъ ничтожный, простой каменотесъ,
             Изъ нѣдръ моихъ рвать можетъ куски большихъ камней!
             О, если при сравненьи со мною, онъ сильнѣй,
             То лучше человѣкомъ мнѣ быть!" -- И не былъ глухъ
             Къ желанію утеса ему покорный Духъ.
             И вновь въ каменотеса бѣднякъ былъ превращенъ,
             Опять въ каменоломнѣ работать началъ онъ,
             Въ поту лица насущный хлѣбъ добывалъ опять
             И пересталъ на жребій тяжелый свой роптать.
                                                                                             Дмитрій Минаевъ.

"Памяти В. М. Гаршина". СПб., 1889

   

ДВѢ СУДЬБЫ.

(Переводъ съ итальянскаго.)

             Завидуя когда-то
             Ихъ счастью безконечно,
             Не могъ я знать, конечно,
             Что сгибнутъ безъ возврата
             Они для свѣта оба:
             Она -- подъ крышей гроба,
             Оплакана чужими,
             А онъ -- подъ небесами
             Такими.... а какими,
             Поймете вы и сами.
   
             Сперва о нихъ тужили,
             Сперва ихъ вспоминали,
             Но новыя печали,
             Какъ тучи, плыли, плыли,
             И скоро всѣ забыли
             Обоихъ ихъ невольно...
             И насъ всѣхъ жизнь томила.
             Летѣли дни за днями...
             Ее взяла -- могила,
             Его взяла... Довольно!..
             Досказывать, какъ больно,
             Поймете вы и сами.
                                                               Д. Минаевъ.

"Дѣло", No 7, 1870

   

* * *

             Пусть говорятъ, что самъ себѣ я врагъ,
             Что я съ людьми полезными не лажу,
             Что дуракомъ мнѣ кажется дуракъ
             И бѣлою не назову я сажу.
   
             Пусть говорятъ, что самъ себѣ я врагъ:
             "Люби своихъ враговъ" -- есть заповѣдь у Бога,
             Такъ и меня винить нельзя никакъ,
             Что я, врагъ собственный, себя люблю немного.
                                                                                             Дм. Минаевъ.

"Дѣло", No 12, 1871

   

НЕУДАВШІЙСЯ ДѢЛЕЖЪ.

(Японская басня.)

             На свѣтѣ маясь иного тысячъ лѣтъ
             Бѣсъ, наконецъ, рѣшался разложиться
             Химически, и такъ, чтобъ цѣлый свѣтъ
             Могъ чѣмъ-нибудь отъ чорта поживиться.
                       И вотъ свой внѣшній видъ
                       И нравственныя свойства,
             Найдя, что жизнь большое безпокойство,
             Между людьми онъ раздѣлить спѣшитъ.
                       Задумано -- и, какъ по маслу, дѣло
                       Пошло впередъ. На собственный свой страхъ
             Бѣсъ по частямъ, какъ душу, такъ и тѣло,
             Въ народѣ разбросалъ на первыхъ же порахъ.
                       Между мужей рога свои ввелъ въ моду
                       И даже имъ прибавилъ ростъ,
                       Вельможамъ далъ, тщеславью ихъ въ угоду,
                       Изъ прихвостней довольно длинный хвостъ;
             Надломанныя когти и копыта
             Онъ рецензентамъ преподнесъ,
             Слухъ тонкій всѣмъ, кто падокъ на доносъ.
             И въ дипломаты вывелъ паразита
             При помощи блестящаго вранья;
             А чтобъ людей отъ долгаго житья,
             Иль смерти на больничной скучной койкѣ
             Избавить, онъ шепнулъ имъ на ушко,
                       Что ихъ спасутъ -- ходить не далеко --
             Дорогъ желѣзныхъ быстрыя постройки,
                       Гдѣ люди гибнутъ такъ легко,
                                 Какъ мухи.
                       Бѣсъ вообще былъ въ духѣ,
             Увидя, что пошла повсюду кутерьма,
             Но, дѣйствуя согласно съ хитрымъ планомъ,
             Онъ былъ смущенъ явленіемъ нежданымъ:
             Съ людьми все раздѣляя, чѣмъ сама
                       Его натура адская богата,
             Не могъ нигдѣ пристроить онъ ума,
             А вѣдь у всѣхъ чертей ума палата.
             И вотъ безъ устали, разорванный въ клочки,
             Таскался всюду онъ съ своей тяжелой ношей,
             Но всѣ ее считали нехорошей
                       И гнали дьявола въ толчки.
             А если иногда, случайно, духу вѣка
                                 Наперекоръ,
             Бѣсъ, заражалъ умомъ иного человѣка,
             То про такой заслышавши позоръ,
             Всей массой человѣческое племя
             Вставало, бушевало и съ лица
             Сырой земли стирало храбреца,
             Который смѣлъ быть умнымъ въ наше время.
                                 И снова бѣсъ
             Чтобъ сбыть свой умъ изъ кожи просто лѣзъ,
             Но толку въ этомъ было мало...
                       На томъ и дѣло стало,
             А чортъ съ своимъ умомъ ушелъ въ дремучій лѣсъ.
   
             Подписывать мораль не стану я подъ басней:
             Морали я боюсь: всегда одна бѣда съ ней.
                                                                                   Дмитрій Минаевъ.
   

ДАРЫ ВЕСНЫ.

             Опять, опять пришла весна,
             Медовый мѣсяцъ всей природы,
             И снова, какъ въ былые годы,
             Для всѣхъ дары свои она
             Рукою щедрой расточаетъ,
             Роститъ душистые цвѣты,
             Ихъ въ кудри женскія вплетаетъ,
             И надмогильные кресты
             Плющемъ зеленымъ обвиваетъ.
             Даритъ больными -- докторовъ,
             Навозомъ свѣжимъ -- агрономовъ,
             Травою сочною -- коровъ
             Шпинатомъ, спаржей -- гастрономовъ.
             Весна за данью сыплетъ дань:
             Загаръ, кумысъ, веснушки, розы,
             Побѣги дѣвственной березы
             Для педагоговъ и для бань.
             Весна во всѣ стучится двери,
             Бѣжитъ быстрѣе въ жилахъ кровь...
             Въ сердцахъ -- весенняя любовь
             И тифъ въ весенней атмосферѣ.
                                                                         Дм. Минаевъ.

"Дѣло", No 11, 1871

   

КОГДА-ТО.

(Съ нѣмецкаго,)

             Я называлъ звѣздой тебя когда-то.
             Но и комета развѣ не звѣзда?
             Мелькнула ты зловѣщею кометой
             Передо мной въ минувшіе года.
   
             Я называлъ цвѣткомъ тебя когда-то
             Но и въ цвѣтахъ таится часто ядъ:
             Я какъ цвѣткомъ тобою упивался,
             Глотая ядовитый ароматъ.
   
             Я птичкой называлъ тебя когда-то,
             Но птицы той боится цѣлый міръ:
             Ты, мой цвѣтокъ, звѣзда моя и птичка,
             Мнѣ сердце изсосала, какъ вампиръ.
                                                               Д. Свіяжскій.

"Дѣло", No 10, 1871

   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru