Альфредъ де-Мюссе. Ночи. Переводъ А. Д. Облеухова. Москва 1895 г. Новый переводъ лучшихъ поэмъ А. де-Мюссе, его знаменитыхъ четырехъ "Ночей", представляется интереснымъ литературнымъ явленіемъ. Мюссе не принадлежитъ къ разряду первоклассныхъ, всеобъемлющихъ геніевъ, каждая строчка которыхъ сохраняетъ вѣчное значеніе. Не упоминая уже о великихъ именахъ другихъ странъ, въ самой Франціи Мюссе не занимаетъ мѣста на ряду съ геніальными поэтами XVII вѣка или съ величайшимъ поэтомъ вашего вѣка, В. Гюго. По отношенію къ этимъ вѣчнымъ свѣточамъ національной литературы, французская критика никогда не отступаетъ отъ признанія ихъ одинаковаго значенія для всѣхъ временъ. Не то съ А. де-Мюссе. Среди поэтовъ XIX-го вѣка ему принадлежитъ видное мѣсто; изъ французскихъ романтиковъ школы Шатобріана и Гюго онъ одинъ изъ наиболѣе популярныхъ, но его творчество подвергалось самой разнообразной оцѣнкѣ со времени жизни поэта и до нашихъ дней. "Молодая Франція", какъ называло себя поколѣніе тридцатыхъ годовъ, преклонялась предъ Мюссе, этимъ изящнымъ и въ то же время бурнымъ дэнди, выражавшимъ съ заразительной искренностью неспокойную душу своихъ современниковъ, ихъ жажду любви и страданій, возвышающихъ душу, ихъ молодую жизнерадостность, сказывавшуюся въ умѣньи сильно чувствовать какъ горе, такъ я радость, какъ наслажденіе, такъ и отчаяніе. Но уже слѣдующее поколѣніе, увлеченное интересами болѣе общаго характера, отошло отъ настроеній Мюссе и находило его поэзію слишкомъ ограниченной узко-личными интересами. Возникла поэзія болѣе отвлеченная, ставившая созерцаніе вѣчныхъ истинъ и культъ вѣчной красоты выше сѣтованій о предходящихъ жизненныхъ скорбяхъ: эта поэзія такъ наз. парнасской школы вытѣснила эпигоновъ романтизма, однимъ изъ которыхъ былъ Мюссе. Съ тѣхъ поръ, пѣвецъ "Ночей" и "Ролла" встрѣчалъ въ критикѣ не разъ и безпощадное осужденіе за свой чрезмѣрный индивидуализмъ, и горячую защиту за непосредственную поэтичность творчества. Въ послѣднее время, когда французскіе поэты преисполнены заботами о формѣ, о томъ, чтобы изгнать изъ поэзіи все условное, создать идеальную музыкальность стиха, способнаго отразить всѣ нюансы настроеній, поэзія Мюссе подвергается большимъ нападкамъ. Эта неустойчивость мнѣній о Мюссе во французской критикѣ дѣлаетъ крайне любопытнымъ пересмотръ его поэзіи съ объективной точки зрѣнія. Русскій переводъ его "Ночей" даетъ намъ поводъ подойти нѣсколько ближе къ этому поэту сердечныхъ изліяній и попытаться опредѣлить его литературную физіономію, производившую столь разнородныя впечатлѣнія на критиковъ нѣсколькихъ поколѣній, смѣнившихся со времени жизни поэта.
Одно изъ главныхъ прозаическихъ произведеній Мюссе носитъ названіе "Confessions d'un enfant du siècle "и въ героѣ его поэтъ изобразилъ самого себя, свою жизнь со всѣми ея душевными драмами. И таковымъ, какъ въ этомъ романѣ, такъ и въ своей жизни и въ своемъ творчествѣ, Мюссе былъ "сыномъ вѣка", человѣкомъ своего времени, отразившимъ всѣ особеннести современныхъ ему чувствованій и стремленій и воплотившимъ ихъ съ вдохновеніемъ и страстностью истиннаго поэта. Мюссе родился въ 1810 году въ Парижѣ, въ достаточной буржуазной семьѣ, и всю жизнь, за исключеніемъ нѣсколькихъ путешествій, провелъ въ Парижѣ, оставаясь я по сущности своей природы парижаниномъ -- и отчасти человѣкомъ съ буржуазными наклонностями. Воспитанный на легкомысленныхъ романахъ и игривой поэзіи XVIII вѣка, зараженный скептицизмомъ Вольтера, Мюссе съ первыхъ своихъ поэтическихъ опытовъ обнаружилъ качества чисто французскаго или, вѣрнѣе, парижскаго ума, того, что теперь принято называть esprit boulevardier, и что въ эпоху Мюссе составляло сущность такъ наз. дэндизма. Въ первую пору своего творчества Мюссе былъ всецѣло скептикомъ, съ тонкой ироніей говорилъ о чувствахъ, съ одинаковой легкостью относясь какъ къ трагическому, такъ и къ мелкому въ жизни, граціозно вышучивалъ людей я жизнь и былъ изящнымъ, легкомысленнымъ дэнди, цѣнителемъ мимолетныхъ ощущеній, вышучивающимъ романтизмъ во имя легкаго, беззаботнаго отношенія къ жизни. Въ этомъ настроеніи написаны его полусерьезныя, полушуточныя поэмы: "Namoona", "Mardoche", "Ballade à la Lune" и др. Вся прелесть ихъ въ непринужденности, непосредственности стиха, въ изяществѣ скептическаго настроенія, въ особой дерзновенной и въ то же время грустно скептической манерѣ говорить о тайнахъ души. Однако, всѣ; эти особенности таланта Мюссе дѣлали его въ юности только болѣе яркимъ представителемъ холодной искусственной поэзіи XVIII вѣка, лишенной глубокихъ настроеній. Но въ поэзіи Мюссе произошла глубокая перемѣна, когда среди беззаботнаго прожиганія жизни и погони за минутными удовольствіями, Мюссе испыталъ глубокое чувство, переродившее его жизнь и сдѣлавшее его однимъ изъ самыхъ искреннихъ поэтовъ вѣка. Любовь Мюссе къ геніальной Жоржъ Зандъ послужила темой для безконечныхъ толкованій и обвиненій то той, то другой стороны. Не входя въ подробности этой грустной исторіи двухъ людей, стремившихся къ вершинамъ идеальныхъ чувствъ и ежеминутно оскорбляемыхъ жизнью, отмѣтимъ только вліяніе пережитой любви на поэзію Мюссе. Разбивъ его жизнь, заставивъ послѣ, цѣлыхъ лѣтъ душевныхъ мукъ искать забвенія въ низменныхъ удовольствіяхъ, она разбудила въ немъ спавшую до того душу, замѣнила его иронію и скептицизмъ искренними настроеніями, научила его глубоко чувствовать и отражать всѣ переходы чувствъ. Съ этой поры поэзія Мюссе пріобрѣла совершенно иной характеръ. Отъ шуточнаго тона первыхъ поэмъ Мюссе переходитъ къ серьезному анализу чувствъ въ "La Coupe et les lèvres", "А quoi rêvent les jeunes filles" и, наконецъ, переходитъ къ своей третьей настоящей манерѣ, къ изображенію любви, какъ основы жизни, любви во всѣхъ ея видахъ, но преимущественно съ точки зрѣнія Донъ-Жуана, гонящагося за идеальной любовью и ищущаго забвенія въ низкихъ удовольствіяхъ. Обаяніе Мюссе въ эту лучшую пору его творчества заключается въ его искренности и непосредственности. Это поэзія ощущеній и настроеній, самыхъ разнообразныхъ, но всегда пережитыхъ, правдивыхъ и потому трогательныхъ. Даже тамъ, гдѣ Мюссе пускается въ философствованіе, какъ, напр., въ неудачномъ началѣ "Rolla", видно, что эта риторика не напускная, а въ самомъ дѣлѣ отражающая настроеніе того времени. Въ этой искренности -- секретъ неувядаемой прелести "Lucie", одного изъ самыхъ вдохновенныхъ описаній музыки; ею проникнуто "Письмо къ Ламартину", "Souvenir" и др. Непосредственность въ передачѣ ощущеній обусловливаетъ другое свойство поэзіи Мюссе: онъ рисуетъ всегда себя, и та двойственность, которая проникала все его существо, отразилась и въ его поэзіи. Способный на высочайшіе экстазы чистаго чувства, онъ переживалъ и моменты нравственнаго паденія, и, поднимаясь все выше мечтами, предавался въ жизни искушеніямъ. Таковы же всѣ его герои: власть порока надъ душой человѣка -- постоянная тема всѣхъ его драматическихъ произведеній ("La Coupe et les lèvres", "Lorenzaccio" и пр.); раздвоеніе въ человѣкѣ между духомъ и чувствами, и отчаяніе, сопровождающее его, изображены съ такой силой въ "Rolla", потому что Rolla -- это Мюссе, потому что въ его душѣ жили два человѣка, которыхъ онъ изображаетъ или двумя (какъ въ Caprices de Marianne), или въ одномъ лицѣ циника-самоубійцы, полнаго презрѣнія къ себѣ, или, наконецъ, рисуетъ эту двойственность своего я въ "Nuits du Décembre".
Мюссе отразилъ сложность и противорѣчивость душевной жизни современнаго человѣка; отразилъ онъ ее глубоко и правдиво, будучи самъ настоящимъ enfant du siècle, и потому такъ близокъ и понятенъ онъ намъ съ своими переходами отъ высшаго идеализма къ воспѣванію мимолетныхъ удовольствій, съ своей смѣсью пессимизма, цинизма и безграничной нѣжности души. Эта близость къ своему вѣку, къ душевной жизни своего поколѣнія сдѣлала изъ Мюссе одного изъ тѣхъ любимыхъ поэтовъ, которыхъ не изучаютъ, а лишь читаютъ безъ конца и знаютъ наизусть. Самая форма его поэзіи не всегда соотвѣтствуетъ поэтичности настроеній. Мюссе слишкомъ занятъ своей сердечной жизнью, чтобы отдѣлывать стихъ, онъ стремится лишь высказать до конца все, чѣмъ полна была его душа, и дѣлаетъ это часто безъ художественныхъ образовъ, не заботясь о музыкальности выраженія. Эта внѣшняя прозаичность, бѣдность вдохновенія въ отраженіи самыхъ патети-ческихъ моментовъ души и отталкиваетъ отъ Мюссе французскихъ лириковъ позднѣйшей формаціи. Преобладаніе содержанія надъ формой выраженія и чрезмѣрный лиризмъ поэта, превратившаго свои поэмы въ дневники личной жизни, кажутся антихудожественными -- пѣвцамъ "едва уловимыхъ нюансовъ несуществующихъ чувствъ". Вотъ почему такъ сильны нападки на Мюссе въ послѣднее время. Онѣ касаются недостатковъ его формы и не протестуютъ противъ обаянія его искренней, глубоко прочувствованной поэзіи. Къ тому же, нѣсколько поэмъ, какъ "Lucie", "Souvenirs" и отдѣльныя страницы въ "Nuits", являются истинными перлами поэзіи; форма и внутреннее настроеніе сливаются въ нихъ въ неразрывную гармонію, и онѣ являются такимъ же воплощеніемъ красоты, какъ самые совершенные образцы невозмутимой парнасской поэзіи.
Все сказанное нами о Мюссе болѣе всего примѣнимо къ лучшему его произведенію, къ его "Ночамъ". Всѣ страданія, пережитыя поэтомъ, вылились въ этихъ четырехъ поэмахъ съ необычайной силой, отражая цѣлую гамму чувствъ отъ самыхъ нѣжныхъ поэтическихъ настроеній до бурныхъ аккордовъ злобы и отчаянія. Много риторики встрѣчается среди этихъ воспоминаній о прошломъ счастьи, обращеній ко всѣмъ стихіямъ, среди проклятій и криковъ, чередующихся съ примирительными пѣснями всепрощающей музы поэта, музы любви и красоты; но въ описаніяхъ пережитаго есть безконечно прекрасные эпизоды, какъ, напр., конецъ "Майской ночи", гдѣ поэтъ сравнивается съ пеликаномъ, кормящимъ голодныхъ птенцовъ кровью собственнаго тѣла, или въ "Октябрьской ночи" описаніе безсонной ночи на балконѣ и др.
Передать все это въ переводѣ, конечно, крайне трудная задача, именно потому, что Мюссе часто впадаетъ въ риторичность и вульгарность тона, и лишь мѣстами возвышается до паѳоса истинной поэзіи. Не обладающій крайней чуткостью къ поэтическимъ нюансамъ, переводчикъ непремѣнно усугубитъ прозаичность Мюссе, злоупотребляющаго отвлеченными словами и риторическими перифразами; то же, что есть истинно поэтическаго въ Мюссе, его нѣжность и искренность, легко можетъ потонуть въ передачѣ на другой языкъ. Это именно и случилось въ переводѣ "Ночей" г. Облеуховымъ. Это переводчикъ необыкновеннаго типа. Въ предисловіи онъ излагаетъ цѣлую теорію поэтическаго перевода, говоритъ, что нужно передавать не буквально произведенія поэтовъ, а воспроизводить духъ ихъ творчества. Это было извѣстно, конечно, и до появленія переводовъ г. Облеухова, но мы не знали, что передачей внутренняго смысла стихотворенія называется полное измѣненіе текста и замѣна образовъ, рисующихъ то или другое настроеніе, общими словами, ничего вообще не рисующими. Для сужденія о новомъ переводѣ "Ночей" совершенно достаточно сравнить хотя бы начало "Майской ночи" въ подлинникѣ и въ русскомъ переводѣ. Мюссе начинаетъ поэму слѣдующимъ воззваніемъ музы къ поэту: "Поэтъ, возьми свою лютню и поцѣлуй меня. На кустахъ шиповника распустятся сейчасъ почки. Весна рождается въ эту ночь, вѣтры набираются силъ, и птички, въ ожиданіи зари, садятся на первые зеленѣющіе кусты. Поэтъ, возьми лютню и поцѣлуй меня".
Вотъ какъ передана эта строфа г. Облеуховымъ:
Возьми, о поэтъ, сладкозвучную лиру
Рукою могучей ударь по струнамъ
И звуки польются, подобно волнамъ,
Про муки поэта разсказывать міру...
Востокъ превращается въ царственный храмъ
Отъ ясной зари, разостлавшей порфиру.
Это не только не переводъ, но и не поддѣлка, а просто неудачная импровизація на тему Мюссе. И никакими теоріями подобнаго обращенія съ поэтическимъ произведеніемъ оправдать нельзя. "Ночи" Мюссе одинъ изъ перловъ французской поэзіи,-- въ переводѣ г. Облеухова это рядъ скучныхъ декламацій, пересыпанныхъ самыми банальными оборотами.