Мочульский Константин Васильевич
Новые сборники стихов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    М. Кузмин. Нездешние вечера. Издание "Петрополис". Петербург 1921 г.
    М. Кузмин. Эхо. Стихи. Издание "Карточный домик". Петербург 1921 г.
    Георгий Иванов. Сады. Третья книга стихов. Издание "Петрополис". Петербург 1921 г.
    Федор Сологуб. Свирель. Русские бержереты. Издание "Петрополис". Петербург 1922 г.

Константин Васильевич Мочульский

Новые сборники стихов

М. Кузмин. Нездешние вечера. Издание "Петрополис". Петербург 1921 г.
М. Кузмин. Эхо. Стихи. Издание "Карточный домик". Петербург 1921 г.
Георгий Иванов. Сады. Третья книга стихов. Издание "Петрополис". Петербург 1921 г.
Федор Сологуб. Свирель. Русские бержереты. Издание "Петрополис". Петербург 1922 г.

   Науки о поэзии у нас не существует, язык нашей художественной критики сбивчив и расплывчат. Об одних поэтах мы все еще повторяем легковесные или просто ложные суждения "авторитетов", о других совсем не имеем мнения. Критики по-прежнему любят идеологию и широкие синтезы. Слова-призраки, громкие, гулкие (оттого, что пустые) вроде реализма, натурализма, символизма продолжают держать в страхе читателя. Если поэта можно подвести под один из этих измов, так, чтобы он легко поплыл по какому-нибудь из "литературных течений" о нем будут говорить, как о "представителе" и т. д.
   Если он лирик, похвалят за "искренность" и "настроение"... Но горе тому, кто ни в какой "школе" не имматрикулирован и не состоит ничьим "представителем". О нем молчат, не умея говорить о своеобразном и личном. Вот и получается, что единственно ценное в искусстве -- индивидуальность --сетью критики не улавливается. В лучах блистательных жрецов -- Бальмонта и Брюсова -- проходит почти незамеченной скромная фигура М. Кузмина. Ему ли мечтать о славе Игоря Северянина? Он никогда не ставил себе заживо памятника, не рекомендовал себя миру в качестве вождя и пророка. Его ценят многие; остальные удивляются, когда им говорят, что Кузмин -- один из лучших русских поэтов.
   Обособленность автора "Сетей" и "Осенних озер" объясняется помимо его исключительной скромности -- своеобразием его дарования. Линия его развития никогда не совпадала с широкой дорогой русской поэзии. Он не пылал гражданским гневом, не проповедовал, не священнодействовал, не эстетствовал, не сатанинствовал. Фанфары и жертвенники, громыхающий пафос и "учительство" всегда были ему чужды. Среди универсальных гениев, богоборцев и певцов Солнца -- он был единственным чистейшим лириком ручей его стихов (ручей, а не океаны!) оставался кристальным и отражал одинаково нежно и облака и стебли трав. И вот теперь, когда символизм эффектно развалился и Брюсов принялся доканчивать "Египетские ночи" Пушкина, а А. Белый занялся заумной глоссолалией -- критика вдруг сделала необыкновенное открытие. Да, ведь, Кузмин вовсе не стилизатор-pasticheur и жеманный александриец, он -- классик, продолжающий подлинную пушкинскую традицию.
   Быть может -- Кузмину предстоит запоздалая слава, но в большую популярность его не верится. Он слишком прост, тонок и строг к себе; он слишком неэффектен.
   Два новых сборника "Нездешние вечера" и "Эхо" представляют разнообразный и ценный художественный материал. Когда нибудь серьезный ученый покажет нам законы и приемы Кузминского искусства. Он осветит сложнейшее строение его стиха, его строфы, тонкую систему его технических приемов, хитрую переплетенность его образов и ритмов [Первый опыт анализа строфы Кузмина удачно произведен проф. В. Жирмунским в его книге "Композиция лирических стихотворений". Петербург, 1921]. И все же для нас навсегда останется загадкой, как из этой сложности рождается впечатление ясной простоты и гармонии. Прочтите:
   
   Любовь сама вырастает,
   Как дитя, как милый цветок
   И часто забывает
   Про маленький, мутный исток.
   Не следил ее перемены --
   И вдруг... О, Боже мой,
   Совсем другие стены,
   Когда я пришел домой.
   ("Нездешние вечера", стр. 21)
   
   Ритмически и словесно эти строки крепки как эпиграмма -- но какая легкость в этой крепости. Так говорят только большие поэты, но кажется, что так бы мог сказать ребенок. Невольно вспоминается золотое правило классицизма "с трудом делать легкие стихи". А вот "пушкинские" стихи о Пушкине:
   
   Но в совершенства хладный камень
   Его черты нельзя замкнуть:
   Бежит, горя, летучий пламень,
   Взволнованно вздымая грудь.
   Так полон голос милой жизни,
   Такою прелестью живим,
   Что слышим мы в печальной тризне
   Дыханье светлых именин.
   ("Нездешние вечера")
   
   В новых сборниках встречаются подлинные шедевры; искусство автора в передаче непосредственного звучания души -- неисчерпаемо. Он владеет таким богатством ритмов и образов, таким запасом слов, таким разнообразием мотивов, что одно перечисление их превысило бы размеры рецензии. Лирическое волнение, разливающееся в мелодическом периоде, не исключает пластического движения. И прилежная запись "милых мелочей", скромных вещей, окружающих нас -- придает стихам Кузмина очарование близости, интимной нежности:
   
   В этой жизни Божья ласка
   Словно вышивка видна.
   ("Эхо")
   
   Оттого так удаются ему наивно-благочестивые легенды и "духовные стихи" (об Иосифе, о двух старцах, о Святом Георгии, об Успении, о пещном отроке). Особое место занимают "гностические стихотворения" опыты нового, алогического стиля с дионистской стремительностью и пафосом. (Напр., "Базилид", "Гермес" и др.). Несомненно М. Кузмин стоит перед новыми открытиями в области словесного искусства. "Нездешние вечера" украшены Добужинским, "Эхо" Головиным. Издание "Петрополиса" как всегда превосходно.
   Как-то не верится, что на маленькой книжке стихов Г. Иванова "Сады" стоит дата 1921 г. В доброе старое время Г. Иванов пользовался скромной известностью в "эстетических кругах" "Аполлона". Его дарование -- небольшого диапазона, грациозное, изящное, безукоризненного вкуса. Ему чужд всякий пафос, все шумное, яркое, динамическое. Его превосходные по фактуре стихи, немного слишком обдуманные и холодные -- для любителей. Это -- художник-миниатюрист, создатель очаровательно-незначительных вещиц. Рассматривая его строфы вблизи, восхищаешься их тонкой работой, -- но они не способны захватить и взволновать. Он воспевает старинные гравюры, полотна Ватто и Лоррена, архитектурные пейзажи, мейссенский фарфор, chinoiseries, турецкие ковры. Он любит линию и пытается ритм ее выразить словами. Это -- творчество о уже сотворенном, удачные наброски в записной книжке "amateur'a". Очень "живописны" его лубки.
   
   Вот купец:
   Читает "Земщину". В прикуску с блюдца
   Пьет чай, закусывая калачом,
   И солнечные зайчики смеются
   На чайнике, как небе голубом.
   Наряженная в шелк, хозяйка ждет
   И, нитку жемчуга перебирая,
   Вздохнет, зевнет, да перекрестит рот.
   
   Последние годы прошли для Г. Иванова бесследно. И так странно теперь читать эти "живописные" стихи, разглядывать эти словесные картинки а 1а Теофиль Готье в книжке, пришедшей к нам из Петербурга в 1921 г.
   Еще более блестящим опровержением общественных и экономических теорий литературы -- служит сборник прекрасных русских бержерет Федора Сологуба "Свирель".
   Об этом сборнике на страницах "Поcл. Нов." уже говорилось.

Примечания

   Впервые: "Последние новости" от 12 мая 1922.
   Впоследствии в статье "О тяжести и легкости" (см. выше) взгляд Мочульского на поэзию Кузмина стал более сдержанным, в то же время сборник Георгия Иванова "Розы" он оценил очень высоко (см. его рецензию в настоящем издании).
   
   Об этом сборнике на страницах "Посл. Нов" уже говорилось -- на какую статью или рецензию ссылается Мочульский, установить не удалось.

--------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru