Мочульский Константин Васильевич
Б. К. Зайцев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Константин Васильевич Мочульский

Б. К. Зайцев

   Сегодня мы празднуем двадцатипятилетний юбилей Бориса Константиновича Зайцева. В этот день не хочется ни "объективной критики", ни "спокойной оценки". Подводить итоги большой и столь значительной литературной деятельности Б. К., определять его место в истории русской прозы -- все это слишком официально. Нужно было бы отойти в сторону, посмотреть на живого и близкого нам человека с мертвящей "исторической" точки зрения. Этого "далека" я не могу себе представить: то, что пишет Б. К. слишком "личное дело" для каждого из нас. Непосредственное ощущение душевной близости, соучастия читателя в творчестве автора, внутреннего родства, не покидает никогда. О чем бы ни писал 6. Зайцев -- о русской деревне, Москве, Париже или Риме, это всегда наше, настоящее, родное. Это чувствуется особенно остро при сравнении его с "молодыми" писателями. И дело тут не в "сюжете", не в новом, чужом нам быте: Леонов или Зощенко могут изображать довоенную Россию, возвращаться к типам Тургенева и Достоевского, и все же -- отпечаток экзотики лежит для нас на их писаниях. Какими то чужими словами говорят они о знакомом, другими глазами смотрят -- другие люди. Зайцев же рассказывает свое, очень личное, никому не подражая и не цепляясь ни за какие традиции. А между тем -- "узнаешь". Определить точнее это странное, пленительное "узнавание" нельзя. Что-то смутно-радостное и светло-печальное, испытанное в детстве или ранней юности, возникает опять; слова будят неясные воспоминания; так бывает, когда вдруг налетит ветер и пахнет знакомой свежестью, полем и дымком.
   Зайцев не пророчествует, не рассуждает о России, не стилизует "русского духа". Рассказывает просто о весеннем остро-пахнущем поле, о светлых летних облаках, о сырой прохладе леса, -- а мы знаем: и поле, и облака, и лес такие -- только в России. Легкой линией, без нажимов и завитушек ведет он свой узор: такой на первый взгляд обыкновенный. Всматриваешься: неповторимое, единственное в нем своеобразие. И так же незатейливо очерчены его люди: без эффектов, без бурных страстей и громких слов люди, как все; но мы их видели, мы жили с ними -- с ними встает наше прошлое.
   Много есть любителей российской couleur locale: для кого кумач, сарафан, самовар; для кого -- скифы с раскосыми глазами, азиатчина; для кого -- бред и сумбур -- искажение Достоевского. Каждому кажется: надо покруче, да погустей. Безмерность, разноголосица, хаос -- вот она Россия! Недавно я читал "Москву" Андрея Белого. Та же эпоха (канун войны -- война -- революция), что и в "Золотом узоре" Б. Зайцева. А книги так непохожи, что и поверить трудно, у А. Белого застенок, кабак и сумасшедший дом; кровь, грязь, падаль. Смердяковы и Федоры Карамазовы, расплывшиеся, разбухшие, как утопленники: садизм и уголовщина. Иногда это страшно, чаще отвратительно. И, конечно, -- не Россия, а Гиньоль какой-то a la russe для иностранцев.
   У Зайцева те же "страшные годы" и страдания, и голод, и смерть -- но какая глубокая простота и какой чистый свет! Люди не только рычат и убивают -- они живут: веселятся, влюбляются, смотрят на звезды, мечтают и горько плачут. И о железных годах написано без лязга и бряцания; над истерзанной, окровавленной землей -- простирается небо, не кровь и грязь только -- но и "Золотой узор". И в эту Россию -- беспечную, грешную, смиренную и простую мы верим больше, чем в "дьявольскую мессу" Белого.
   Б. Зайцев -- москвич; с его именем навсегда останется связанным нежный, осиянный образ "его" Москвы. Не пестрая, перегруженная, азиатская Москва, с Василием Блаженным, Замоскворечьем Островского и пестрыми платками в стиле Кустодиева. Не -- экзотика. А воздушная, утонченная, древле-благородная, благочестивая русская столица.
   "Обернувшись в пролетке, мы увидели, на фоне слегка светлеющего уже неба, тонкий ажур иллюминованного Кремля". Вместо красочности и грузности -- легкие линии. Тяжелая громада Кремля становится -- тонким ажуром! И в Москве больше всего он любит не улицы, не древние строения -- а... "в бледном дыму зелени апрельской белые -- о, какие высокие и легонькие! -- облака в небе истаивающем".
   Москва -- сияющая розовыми лучами "пронзительная и острая", "свет невечерний". Древнее благолепие и изящество. У Москвы Б. Зайцева -- итальянская душа. Недаром автор одинаково проникновенно пишет житие Сергия Радонежкского и жизнь Рафаэля; русские и итальянские рассказы "Земная печаль" и "Италия"). Россия и Италия не противопоставляются друг другу, а соединяются в глубине. Подлинное русское созвучие. Мне припоминается замечательная строфа О. Мандельштама:
   
   И пятиглавые московские соборы,
   С их итальянскою и русскою душой,
   Напоминают мне явление Авроры,
   Но с русским именем и в шубке меховой.
   
   В произведениях Зайцева итальянское и русское неотделимы. Сочетание это не произвольно. Не создано искусственно, а только показано -- ведь всегда оно было. Небо Италии обтекает стены московских соборов, на площадях воркуют голуби, среди древних стен -- тишина и осиянность. Суровая нежность и простота и у Рафаэля, и у св. Сергия. Творчество Зайцева -- радостно; и как бы грозен и темен ни был быт, им описываемый -- перегорает он в "немеркнущем свете" --золотым узором облаков истаивает в небе.
   "Успенье нежное -- Флоренция в Москве".

Примечания

   Впервые: "Звено", No 202 от 12 декабря 1926.

--------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru