Модзалевский Борис Львович
Послание к вельможе А. С. Пушкина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Историческая справка.)

Б. Л. Модзалевский

Послание к вельможе А. С. Пушкина.
(Историческая справка.)

   Б. Л. Модзалевский. Пушкин
   Труды пушкинского дома Академии Наук СССР
   Прибой, 1929
  
   "Послание к Вельможе" до сих пор было известно лишь по одной рукописи поэта -- в тетради No 2367 (л. 50 об.), хранящейся в Московском Румянцовском Музее; {Ныне -- Публичной Библиотеке СССР имени В. И. Ленина.} эта рукопись дает лишь несколько первоначальных, незначительных вариантов (соч. Пушк. изд. "Просвещения", ред. П. О. Морозова, т. II, 1903, стр. 486) к тексту, установленному самим Пушкиным при напечатании этого стихотворения в "Литературной Газете" 1830 г. (No 30, 26 мая, стр. 240--241). До настоящего времени оно неправильно относилось к 1830 году.
   Теперь, благодаря счастливой находке А. В. Прахова, мы имеем другой, хотя и не полный, но великолепный автограф поэта, со следами его творческой работы, и получаем точно установленную дату создания этого произведения, замечательного, между прочим, тем, что появление его в печати, а может быть еще и ранее -- в списках -- навлекло на Пушкина незаслуженные упреки в лести, низкопоклонстве и искательстве,-- упреки, от которых ему пришлось защищаться.
   Не допускающая никаких сомнений числовая помета, находящаяся под стихотворением, дает возможность разобраться в несколько запутанной самим поэтом датировке послания: печатая его в "Литературной Газете", он выставил под ним: "Москва, 1830", {Впрочем, год мог быть выставлен и издателем; однако, хотя в издании стихотворений Пушкина 1832 г. (ч. III, стр. 49--55) выставлено лишь "Москва", но в оглавлении (стр. 207) оно отнесено к 1830 г.} хотя в одной из черновых заметок, вызванных появлением пиесы в печати, сам говорит, что написал ее "возвратясь из-под Арзрума" (Пушк. Мороз., т. II, стр. 489). На последнее указание обратил внимание лишь Н. О. Лернер, высказавший предположение, что стихотворение это вернее относить к 1829 году ("Труды и дни", изд. 2-е, стр. 199), тогда как все издатели включали его в число пиес 1830. Новая рукопись, устанавливая точную дату -- 23 апреля 1829 года,-- подтверждает догадку Н. О. Лернера и исправляет неточность показаний поэта: в свое путешествие в Грузию он отправился 1 мая 1829 г., т. е. через несколько дней после написания стихотворения. Если указание в "Литературной Газете" на 1830 год принадлежит самому поэту, то оно может относиться ко времени окончательной отделки послания, когда оно и было занесено в тетрадь, в более обработанном виде.
   Время, к которому относится "Послание к Вельможе", было весьма знаменательным в жизни поэта: приехав в Москву в середине марта 1829 г., с намерением отправиться на Кавказ, к действующей армии, он окончательно пленился красотою H. H. Гончаровой, в конце апреля, через графа Ф. И. Толстого ("Американца") сделал ей предложение, а 1 мая написал аналогичное письмо к своей будущей теще... Легко себе представить, каково было тогда его душевное состояние. В это-то время глубоких сердечных переживаний он и получил приглашение князя Николая Борисовича Юсупова посетить его в знаменитом красотою местоположения и художественными сокровищами подмосковном селе Архангельском, в котором князь тогда проживал, числясь главноначальствующим Экспедиции Кремлевского строения и мастерской Оружейной Палаты и членом Государственного Совета. Не имея возможности, по объясненным выше причинам, воспользоваться сделанным ему приглашением, поэт и ответил князю посланием, обещая "приветливому потомку Аристиппа" приехать к нему несколько позже,
  
   Лишь только первая позеленеет липа.
  
   Однако, огорченный последовавшим затем неуспехом в своем сватовстве на Гончаровой (он получил уклончивый ответ), Пушкин поспешил покинуть Москву, надеясь в дорожных впечатлениях найти рассеяние от мыслей о покорившей его сердце красавице. Впоследствии, если не ошибаемся, он исполнил свое обещание и побывал в Архангельском. В январе 1831 г. Пушкин был у князя Юсупова в Москве (в его доме на Никитской) по поручению князя П. А. Вяземского и расспрашивал его о Фонвизине, которого князь "очень знал" и с которым "несколько времени жил в одном доме" (Пушк., Мороз., т. VIII, стр. 232).
   Как мы упомянули, послание Пушкина вызвало разные кривотолки и пересуды. "Образец мастерской живописи исторических лиц и эпох, где, часто в одном двустишии, полно и определенно выражается вся сущность их", говорит Анненков ("Материалы", изд. 1855 г., стр. 253),-- послание при появлении своем, как и многие другие произведения поэта, возбудило недоумение. В свете считали его недостойным лица, к которому писано: {Отголосок таких суждений виден в заметке С. Д. Полторацкого о "Меценатах былого времени" ("Русская Старина" 1892 г., No 7, стр. 6--9); приводя стихи послания об английском парламенте, он замечает: "Можно только улыбнуться тому, что с этими политическими рассуждениями Пушкин обратился к человеку, оставившему по себе память одного из неисправимых представителей времен регентства (du bon vieux temps), которому в голову, вероятно, никогда не входили этакие отвлеченности... Странно, что Пушкин не нашел в России, к кому обратиться с прекрасными своими стихами. Тогда еще живы были и Мордвинов, и Витгенштейн... Конечно, нельзя задавать поэтам тем для их сочинений; но неужели нельзя требовать, чтобы они оставались верными действительности, времени, лицу".} в журналах, наоборот, -- недостойным автора, которого обвиняли в намерении составить "панегирик". По свидетельству самого поэта, сохранившемуся в его черновых рукописях, "все журналы пришли в благородное бешенство, восстали против стихотворца [Пушкина], который (о, верх унижения!) в ответ на приглашение князя ** извинялся в стихах, что не может к нему приехать, и обещался к нему приехать на дачу. Сие несчастное послание предано было всенародно проклятию, и с той поры, говорит один журнал, слава ** [Пушкина] упала совершенно!" (Соч., Мороз., т. II, стр. 488). "Возвратясь из-под Арзрума", говорит поэт в другом месте: "написал я послание к князю **. В свете оно тотчас было замечено, и... были мною недовольны. Светские люди имеют в высшей степени этого рода чутье. Один журналист принял мое послание за лесть итальянского аббата и в статейке, заимствованной у М., заставил вельможу звать меня по четвергам обедать. Так-то чувствуют они вещи и так-то описывают светские нравы". (Соч., Мороз., т. II, стр. 489.) Журналист, на которого намекает здесь Пушкин, был Н. А. Полевой, в это время его ярый литературный враг: в "Новом Живописце общества и литературы", выходившем в виде прибавления к "Московскому Телеграфу" (1830 г., ч. 32, No 10, май, стр. 170--171), он поместил сцену "Утро в кабинете знатного барина", в которой встречаем следующий диалог между знатным барином, князем Беззубовым, и его секретарем, Подлецовым:
   Князь. ...Скажи, что у тебя смешного?
   Подлецов. Вот листок какой-то печатный; кажется, стихи Вашему Сиятельству.
   Князь (взглянув). Как! стихи мне? А! это того стихотворца... Что он врет там?
   Подлецов. Да, что-то много. Стихотворец хвалит вас; говорит, что вы мудрец: умеете наслаждаться яшзныо, покровительствуете искусствам, ездили в какую-то землю только затем, чтобы взглянуть на хорошеньких женщин; что вы пили кофе с Вольтером и играли в шашки с каким-то Бомарше
   Князь. Нет? Так он недаром у меня обедал (берет листок). Как жаль, что по-русски! (читает). Не дурно, но что-то много, скучно читать. Вели перевесть это по-французски и переписать экземпляров пять; я пошлю кое к кому, а стихотворцу скажи, что по четвергам я приглашаю его всегда обедать у себя. Только не слишком вежливо обходись с ним; ведь эти люди забывчивы; их надобно держать в черном теле" и т. д.
   Пропуск в журнале этой грубой выходки и плоского пасквиля, вызвавшего в Пушкине вполне понятное негодование, повлек за собой увольнение от службы цензора С. Н. Глинки, который в "Записках" своих подробно рассказывает весь эпизод; любопытно, что цензура в данном случае вступилась не за Пушкина, а за князя Юсупова, которого Полевой, вероятно, и не хотел задевать, но которого она считала оскорбленным этою статьей. "Когда я явился в Цензурный Комитет", пишет Глинка: "меня встретили торжествующие лица профессоров-цензоров. Они смотрели на меня с лукавою улыбкою и будто неумышленно спрашивали: читал ли я послание Пушкина к князю Ю**? Тут, к сожалению, и сторонний цензор, остропамятный Аксаков, вслух и наизусть прочитал несколько стихов, также сопровождая их хитрою улыбкою. Между тем цензор Снегирев, читавший "Телеграф" в отсутствии моем, сказал мне откровенно, что десятая книжка "Телеграфа" ожидает моей подписи, т. е. та роковая книжка, в которой помещена была статья под заглавием "Утро у знатного барина, князя Беззубова". В ней выставлен был какой-то князь Беззубов, имевший собак Жужу, Ами и любовницу. Возвратясь из Петербурга за неделю до срока отпуска, я мог бы отказаться от цензурования этой книги "Телеграфа", но я всегда стыдился, как говорит пословица, чужими руками жар загребать. Взяв десятую книжку "Телеграфа", пошел я в типографию г. Семенова; читаю: в глаза мне тотчас бросился стих, предлагающий перетолкователям намек на князя Ю. Отправляю к издателю "Телеграфа" записку, прося его исключить этот стих. Получаю в ответ, что он не намерен исключить ни одной буквы. Что же оставалось цензору?.. Я пропустил статью. При первом заседании г. Двигубский объявляет мне, что попечитель устраняет меня от цензурования "Телеграфа"..." (Записки С. Н. Глинки, С.-Пб. 1895, стр. 356 -- 358). Кн. С. М. Голицын написал письмо министру с жалобой на Глинку за пропуск "соблазнительной статьи", которая "по дерзким и явным намекам на известную особу по заслугам своим государству, возбудила негодование всех благомыслящих людей" (Барсуков, Жизнь и труды Погодина, т. III, стр. 22) и Глинка был уволен в отставку. {О дальнейших преследованиях этой статьи из "Живописца" см. у Н. К. Козмина "Очерки из истории русского романтизма", С.-Пб. 1903, стр. 501--502.}
   Ксенофонт Полевой в "Записках" своих старается обелить брата-издателя "Телеграфа" -- и объясняет выходку его тем, что Николай Алексеевич, прочтя послание, "пришел в глубокое негодование, потому что видел самовольное, жалкое унижение Пушкина", так как "все единогласно пожалели об унижении, какому подверг себя Пушкин. Чего желал, чего искал он? Похвалить богатство и сластолюбие? Пообедать у вельможи и насладиться беседою полумертвого, изможженного старика, недостойного своих почтенных лет? Вот в чем было недоумение, и вот что возбуждало негодование" (Записки Кс. А. Полевого, С.-Пб. 1888, стр. 312--313). Но пасквиль был вызван личными счетами, {Был слух, что "князь Юсупов велел прибить Полевого"; о том, правда ли это, спрашивал А. Д. Киреев Н. И. Розанова в письме своем из Москвы от 24 июля 1830 г. (Щукинский сборник, в. 1, М. 1902, стр. 189).} и Н. Полевой не упускал случая кольнуть Пушкина: черев два года он опять вспомнил о столь непонравившихся ему отношениях поэта к князю Юсупову и, в том же "Московском Телеграфе", поместил пародию на Пушкинское стихотворение "Чернь" (1832 г., ч. VIII, стр. 253--254, стих. "Поэт. Посвящено Ф. Ф. Мотылькову"); здесь, обращаясь к поэту, чернь спрашивает:
  
   "...Зачем к тебе, сует дитя,
   Вползли, вгнездилися пороки:
   Лжи, лести, низости уроки
   Ты проповедуешь шутя?
   С твоим божественным искусством
   Зачем, презренный славы льстец,
   Зачем предательским ты чувством
   Мрачишь лавровый свой венец?"
   Так говорила чернь слепая,
   Поэту дивному внимая.
   Он горделиво посмотрел
   На вопль и клики черни дикой,
   Не дорожа ее уликой,
   Как юный, бодрственный орел,
   Ударил в струны золотые,
   С земли далеко улетел,
   В передней у вельможи сел
   И песни дивные, живые
   В восторге радости запел.
  
   Наконец, еще через год, печатая, по поводу выхода в свет "Бориса Годунова", критическую статью о стихотворениях Пушкина, Полевой выражал уверенность, что поэт со временем сам выбросит из собраний своих сочинений многое "недостойное его", -- между прочим и "Послание к Вельможе" ("Моск. Телегр." 1833 г., No 1, январь, стр. 140 -- 141; см. также "Очерки по истории Русской литературы" Н. Полевого, ч. I, С.-Пб. 1839, стр. 167). "Любопытное", замечает по этому поводу Анненков, суждение о пьесе "одинаково поражающей и совершенством формы и совершенством содержания!" (Материалы, изд. 1855 г., стр. 253).
   А. Ф. Воейков,-- также не упускавший случая задеть, со свойственной ему ядовитостью, самолюбие Пушкина,-- перепечатывая в своем "Славянине" (1830 г., ч. XIV, стр. 780 и сл.) "Послание к Вельможе", сопроводил его следующим примечанием: "В сем классическом послании Протей-Пушкин являет нам Шолье и Вольтера. Оно напоминает послание нашего блестящего Батюшкова к И. М. Муравьеву-Апостолу". Пушкин, конечно, почувствовал весь яд этой похвалит, тем более, что именно к этому произведению Батюшкова он относился довольно отрицательно (см. Л. Н. Майков, Пушкин, С.-Пб. 1899, стр. 296--297). Пушкин пришел в негодование от всех этих пересудов, кривотолков и инсинуаций. "Нынче", записывает он несколько позже, но по тому же поводу: "писатель, краснеющий при одной мысли посвятить книгу свою человеку, который двумя или тремя чинами выше его, не стыдится публично жать руку журналисту, ошельмованному в общем мнении, но который площадной руганью может повредить продаже книги или хвалебным объявлением заманить покупщиков. Ныне последний из писак, готовый на всякую приватную подлость, громко проповедует независимость и пишет безыменные пасквили на людей, перед которыми расстилается в их кабинете" (Пушк., Мороз., т. VI, стр. 343 и 646; ср. "Русская Старина"1 1884, т. 44, стр. 518).
   В. Л. Пушкин, дядя поэта, тоже задетый нападками на него журналистов, написал ему послание, в котором старался его утешить и "раздосадовать глупцов и завистников".
  
   Племянник и поэт! Позволь, чтоб дядя твой
   На старости в стихах поговорил с тобой...
   Послание твое к вельможе есть пример,
   Что не забыт тобой затейливый Вольтер.
   Ты остроумие и вкус его имеешь
   И нравиться во всем читателю умеешь.
   Пусть бесится, ворчит Московский Лабомель:
   Не оставляй свою прелестную свирель!
   Пустые критики достоинств не умалят;
   Жуковский, Дмитриев тебя и чтут, и хвалят,
   Крылов и Вяземский в числе твоих друзей:
   Пиши и утешай их музою своей,
   Наказывай глупцов, не говоря ни слова,
   Печатай им на зло скорее "Годунова".
   Творения твои для них тяжелый бич,
   Нибуром никогда не будет наш Москвич,
   И автор повести топорные работы
   Не может, кажется, проситься в Вальтер-Скотты.
   Довольно и того, что журналист сухой
   В журнале чтит себя романтиков главой.
   Но полно! Что тебе парнасские пигмеи,
   Нелепая их брань, придирки и затеи!
   Счастливцу некогда смеяться даже им:
   Благодаря судьбу, ты любишь и любим...1
   1 Сочинения В. Л. Пушкина, Изд. 1893, стр. 115--116 и 156; набранное здесь курсивом содержит намеки на Полевого.
  
   Заключим нашу историческую справку пламенными словами Белинского о "прекрасном", по его мнению, стихотворении "К Вельможе": "Это", говорит он: "полная, дивными красками написанная картина русского XVIII века. Некоторые крикливые глупцы, не поняв этого стихотворения, осмеливались, в своих полемических выходках, бросать тень на характер великого поэта, думая видеть лесть там, где должно видеть только в высшем степени художественное постижение и изображение целой эпохи в лице одного из замечательнейших ее представителей. Стихи этой пиесы -- само совершенство, и вообще вся пиеса -- одно из лучших созданий Пушкина: поэт, с дивною верностью изобразив то время, еще более отмечает его через контраст с нашим" (Соч. Белинского, изд. 1860 г., т. VIII, стр. 410).
   Переходя к детальному разбору новой рукописи, отметим, прежде всего, ее особенность: она имеет на заглавии своем {В "Литерат. Газете" стихотворение озаглавлено "Послание к К. Ц. Б. Ю.".} эпиграф из Горация: "Carpe diem", опущенный при печатании в "Литературной Газете" и не имеющийся ни в одном из позднейших изданий. Затем, по сравнению с впервые появившимся в печати текстом "Литературной Газеты", рукопись представляет лишь следующие варианты:
   Ст. 7-й: Роскошной, вместо Ученой.
   Ст. 23-й: Волшебница младая, вместо Армида молодая.
   Ст. 47-й: Об неге, вместо О неге.
   Ст. 49-й: Как первый, вместо Как пылкий (в изд. 1838 г. -- Где пылкий).
   Ст. 67-й: И ярым, вместо И мрачным.
   Ст. 89-й: И пышные, вместо И стройные.
   Ст. 103-й: То стоик, вместо То воин.
   Очевидно, Пушкин остался доволен тою редакциею, которая вылилась из-под его пера, и не подвергал стихи почти никаким переделкам. В том же виде, как в "Литературной Газете", Послание было напечатано в "Славянине" (1830 г., ч. XIV, стр. 780), альманахе "Сиротка на 1831 г.", в издании стихотворений Пушкина 1832 г. (ч. III, стр. 49 -- 55), в посмертном издании 1838 г. (т. III, стр. 172 --176), в издании Анненкова (т. II, стр. 504) и в прочих изданиях; кроме того, по изданию Анненкова оно перепечатано в книге князя Н. Юсупова: "О роде князей Юсуповых", ч. II, С.-Пб. 1867, стр. 418--421; здесь же, в ч. I (С.-Пб. 1866, стр. VII--VIII и 145--167), можно найти любопытные сведения о самом князе Н. Б. Юсупове.
   Ст. 36-й: Как любопытный скиф афинскому софисту, по указанию Б. В. Никольского ("Ист. Вестник" 1899 г., том 77, стр. 208), заимствован из стихотворения Вольтера "Le Russe à Paris": Comme un Scythe curieux voyageant en Athènes.
   Ст. 75-й: Князь Юсупов был лично знаком с "колким Бомарше", который при прощании с ним 7 мая 1776 г. в Лондоне вписал в его альбом стихи "Cher Prince qui voulez tout voir"; они приведены в упомянутой книге "О роде князей Юсуповых", ч. I, стр. 145--146, и ч. II, стр. 415--416, и изданы в факсимиле и в русском переводе в "Худож. Сокров. России" за 1906 г., в No 8--12.
   Алябьева, упоминаемая в стихе 95-м, -- Александра Васильевна, славившаяся тогда в Москве своею блестящей красотой -- "классической", по выражению князя П. А. Вяземского; она была непременной участницей и украшением всех великосветских собраний Московского общества; несколько лет спустя, Алябьева вышла замуж за Киреева и умерла, в преклонных годах, в 1894 г. Ее превосходный портрет, масляными красками (1844 г.), принадлежащий ныне ее сыну, известному славянофилу и писателю, генералу А. А. Кирееву, был на Пушкинской юбилейной выставке в Академии Наук в 1899 г. (см. Каталог выставки, No 403). Алябьевой посвятили стихи Лермонтов (1830) и Языков (1844 и 1845). Гончарова, упоминаемая в том же стихе -- будущая жена поэта, Наталья Николаевна, в которую он был тогда влюблен и которой в эти самые дни делал предложение. {Автограф "Послания к Вельможе", находкою которого вызвана эта статья, ныне находится в Пушкинском Доме. Ред.}
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru