Покойный Викторъ Александровичъ Крыловъ въ своемъ духовномъ завѣщаніи поручилъ мнѣ издать его прозаическія (не драматическія) сочиненія, какъ напечатанныя, такъ и оставшіяся въ рукописи.
Исполняя желаніе покойнаго и приступая къ изданію вышеуказанныхъ сочиненій, я сочла необходимымъ присоединить къ нимъ и біографическія свѣдѣнія о жизни и литературной дѣятельности В. А., драматическія произведенія котораго въ теченіе болѣе 35 лѣтъ непрерывно пользовались огромнымъ успѣхомъ по всей Россіи, какъ на казенныхъ, такъ и на частныхъ сценахъ.
Въ виду того, что въ нашей литературѣ нѣтъ ни біографическихъ свѣдѣній о В. А., ни оцѣнки его литературной и общественной дѣятельности, я, по совѣту С. Н. Шубинскаго, обратилась къ Б. П. Никонову, который любезно согласился написать біографическій очеркъ покойнаго писателя. Къ сожалѣнію, г. Никоновъ былъ лишенъ возможности пользоваться для своего труда всѣми необходимыми для этого матеріалами, такъ-какъ родственники В. А. не признали удобнымъ предоставить въ его распоряженіе писемъ разныхъ лицъ къ В. А., записныя книжки и проч., сохранившееся въ бумагахъ покойнаго, находя, что бумаги эти не подлежатъ оглашенію и составляютъ семейную собственность; пробѣлъ этотъ отчасти пополненъ свѣдѣніями изъ писемъ В. А. къ редактору "Историческаго Вѣстника" С. Н. Шубинскбму, съ которымъ В. А. находился въ дружескихъ отношеніяхъ и велъ постоянную переписку.
28-го февраля 1906 года, въ Москвѣ, скончался драматургъ, Викторъ Александровичъ Крыловъ.
Скончался одинъ изъ извѣстнѣйшихъ русскихъ писателей и дѣятелей сцены, оставившій русскому театру крупное наслѣдство въ видѣ множества репертуарныхъ пьесъ, которыя втеченіе 35--40 лѣтъ не сходили съ подмостковъ сценъ по всей Россіи, и на которыхъ выросли и воспитались многіе первоклассные сценическіе таланты...
И тѣмъ не менѣе, эта кончина прошла почти незамѣченной. Печать, которая въ свое время усердно занималась личностью и дѣятельностью популярнаго драматурга, почти не отозвалась о немъ по поводу его кончины. Нѣсколько сухихъ, безцвѣтныхъ и крошечныхъ по размѣрамъ некрологовъ -- вотъ, все, что посвятила тогда В. А. Крылову печать (да и то далеко не вся).
Такъ-же слабо отозвались и общество и театръ -- тотъ самый театръ, къ которому покойный драматургъ питалъ горячую любовь, и для котораго онъ такъ много потрудился въ своей жизни...
Время летитъ такъ быстро, новыя событія и новые люди такъ скоро смѣняются другъ за другомъ, что не сегодня-завтра имя В. А. Крылова, пожалуй, отойдетъ совсѣмъ далеко за ряды новыхъ именъ. Поэтому теперь является какъ нельзя болѣе своевременнымъ и необходимымъ закрѣпить бѣглыя воспоминанія о В. А. Крыловѣ и его автобіографическія данныя въ болѣе, или менѣе стройную, хотя, конечно, далеко еще не полную біографію и попытаться охарактеризовать его литературно-художественную дѣятельность, уже давнымъ давно опредѣлившуюся и улегшуюся въ спокойныя рамки.
Въ исторіи русской литературы XIX вѣка В. А. Крыловъ, несомнѣнно, занимаетъ одно изъ видныхъ мѣстъ. Трудно указать, кромѣ Островскаго, еще одного такого драматурга, какъ В. А. Крыловъ, который такъ щедро поддерживалъ-бы репертуаръ русскаго бытоваго драматическаго театра и притомъ такъ много сдѣлалъ-бы для развитія театральнаго дѣла на практикѣ. Втеченіе долгаго ряда лѣтъ пьесы Крылова не сходили съ репертуара не только частныхъ, не только провинціальныхъ сценъ, но и казенныхъ Императорскихъ театровъ. По подсчету одного изъ газетныхъ обозрѣвателей, въ періодъ времени съ начала семидесятыхъ годовъ и по 1887 годъ на одной только петербургской драматической сценѣ 55 пьесъ В. А. Крылова были сыграны 1,397 разъ! Крыловскій репертуаръ несли на своихъ плечахъ такія артистки, какъ М. Н. Ермолова и М. Г. Савина. Многія изъ наиболѣе яркихъ сценическихъ созданій этихъ артистокъ падаютъ, именно, на крыловскія пьесы. Благодаря крыловскимъ пьесамъ, многія изъ современныхъ театральныхъ знаменитостей пріобрѣли популярность и любовь публики.
Публика охотнѣе всего шла въ описываемое время лишь на пьесы В. А. Крылова. Онъ не льстилъ публикѣ, не поддѣлывался подъ ея вкусы, но онъ умѣлъ писать свои пьесы такъ, что онѣ были занимательны для всякаго зрителя и, стало быть, привлекательны. Это -- огромное достоинство, необходимое не только для драматурга, но и для всякаго писателя, вообще. Скучный, вялый писатель отталкиваетъ читателя отъ книги, занимательный-же привлекаетъ новыхъ и новыхъ читателей и, такимъ образомъ, пріучаетъ людей къ книгѣ. Именно, это и приходится сказать о В. А. Крыловѣ, и вполнѣ справедливы слова одного изъ его критиковъ, который говоритъ, что "комедіи В. А. дали театру новаго зрителя: ихъ смотрятъ, ими интересуются люди, которые бы иначе въ театръ не пошли. A всякій завоеванный читатель и зритель есть заслуга для завоевателя, потому что такимъ образомъ люди отрываются отъ сплошной темной массы и становятся доступными литературному вліянію"...
-----
Біографія В. А. Крылова должна имѣть сама по себѣ серьезное значеніе, какъ исторія жизни не одной только личности покойнаго драматурга -- этого типичнаго "шестидесятника", но и какъ исторія жизни цѣлаго ряда людей, которыхъ съ полнымъ правомъ можно назвать "хорошими русскими людьми". Кромѣ того, въ ней можно встрѣтить много весьма интересныхъ чертъ наслѣдственности и взаимнаго вліянія одного человѣка на окружающихъ и этихъ послѣднихъ другъ на друга. Наконецъ, исторія жизни В. А. Крылова поучительна, какъ примѣръ и образецъ изумительнаго трудолюбія и умѣлаго пользованія своимъ духовнымъ капиталомъ -- тѣмъ "талантомъ", котораго В. А. не только не зарылъ въ землю, подобно очень многимъ талантливымъ русскимъ людямъ, но, наоборотъ, пріумножилъ его и всесторонне использовалъ.
Первые годы своей жизни и начало литературной дѣятельности В. А. Крыловъ довольно подробно очертилъ въ своихъ автобіографическихъ замѣткахъ. Мало того: мы имѣемъ цѣлое повѣствованіе о жизни его родоначальниковъ -- со стороны отца и со стороны матери. Вѣрнѣе, исторію семейства матери и отца. Это повѣствованіе -- довольно длинное и богатое содержаніемъ -- не можетъ войти цѣликомъ въ нашъ біографическій очеркъ, ибо оно слишкомъ богато подробностями, не относящимися къ жизни и дѣятельности, собственно, самого В. А. Но мы все-же во многомъ будемъ пользоваться этимъ повѣствованіемъ, какъ матеріаломъ для его біографіи: изъ него ясно видно, какъ и въ какой степени отразились на В. А. Крыловѣ черты характеровъ его отца, матери и другихъ родственниковъ восходящей линіи, и та обстановка, въ которой онъ родился и выросъ. Изъ этого повѣствованія видно также, какъ зародилась въ немъ любовь къ-литературѣ и въ особенности къ театру. Если врачи при изслѣдованіи больнаго стараются иногда, для правильной постановки діагноза, изучить, по возможности, всю его генеалогію, то подобный пріемъ, несомнѣнно, весьма полезенъ и для біографа, который тоже устанавливаетъ своего рода діагнозъ...
Много интересныхъ и важныхъ данныхъ мы имѣемъ также и въ другомъ очеркѣ В. А. Крылова: "Маленькая республика въ большомъ государствѣ". Этотъ очеркъ касается школьной жизни покойнаго драматурга и содержитъ любопытныя подробности о той обстановкѣ, въ которой протекла наиболѣе сознательная часть его ранней юности. Въ этой-же обстановкѣ, между прочимъ, протекли школьные годы и Ѳ. М. Достоевскаго; и В. А. Крыловъ могъ-бы съ справедливой гордостью сказать, что онъ прошелъ туже школу, что и нашъ знаменитый романистъ-психологъ... Во всякомъ случаѣ школа эта была серьезная и обильная впечатлѣніями и вліяніями.
Такимъ образомъ, В. А. Крыловъ самъ позаботился о наиболѣе яркомъ освѣщеніи первой половины своей біографіи. Его воспоминанія и упомянутые очерки, относящіяся къ этой эпохѣ, интересны между прочимъ еще и тѣмъ, что вводятъ читателя въ среду извѣстныхъ личностей (напримѣръ, Ц. Кюи) и въ обстановку любопытную и для насъ мало знакомую.
Къ сожалѣнію, вторая половина его жизни остается далеко не столь ярко-освященной, хотя-бы, казалось, слѣдовало ожидать обратнаго. Письменнаго матеріала, относящагося къэтой эпохѣ, мы имѣемъ мало; устнаго-же, т. е. личныхъ воспоминаній и характеристикъ лицъ, знавшихъ покойнаго, у насъ подъ руками оказалось и того меньше. Впрочемъ, вторая половина жизни В. А. съ внѣшней стороны протекла сравнительно однообразно. Личность-же его, его взгляды и убѣжденія вполнѣ ярко характеризуются и тѣмъ матеріаломъ, которымъ намъ удалось воспользоваться...
В. А. Крыловъ, по мѣсту своего рожденія, москвичъ, а, по происхожденію, на половину русскій, на половину нѣмецъ. На немъ еще разъ сказался тотъ любопытный антропологическій законъ, по которому бракъ двухъ разныхъ по національности лицъ даетъ очень продуктивное (т. е. работоспособное) и духовно-одаренное потомство. Законъ этотъ проявился на Пушкинѣ, Жуковскомъ, Григоровичѣ и многихъ другихъ выдающихся писателяхъ и ученыхъ. Подчинился ему и В. А. Крыловъ.
Отцовская линія В. А. жила споконъ вѣка въ Москвѣ. Материнская -- въ Германіи.
Свою родословную В. А. Крыловъ доводитъ вверхъ до прадѣда.
Во второй половинѣ XVIII столѣтія, проживалъ въ Москвѣ дьячекъ, Михаилъ Казанцевъ. Семья его состояла изъ трехъ дочерей. Изъ нихъ, въ жизни будущаго драматурга, В. А. Крылова, играли роль двѣ старшихъ дочери -- Марія и Елизавета Казанцевы: Марія -- была бабушкой В. А.-- матерью его отца, Александра Крылова, а Елизавета (позднѣе монахиня Зинаида) имѣла на В. А. Крылова чрезвычайно сильное и благотворное вліяніе въ дни его дѣтства.
Семья Казанцевыхъ была незаурядная. Эти люди обладали недюжинными душевными качествами и даже въ самой скудной обстановкѣ тогдашней жизни мелкаго московскаго духовенства не загубили своихъ свѣтлыхъ душевныхъ даровъ. Такъ, напримѣръ, Елизавета Казанцева носила въ себѣ несомнѣнные задатки чистой поэзіи и поэтическаго стремленія ко всему художественному. Это стремленіе вылилось у нея въ особо-свѣтлое и цѣлостное религіозное чувство и отразилось во всемъ ея міровоззрѣніи красивыми и яркими идеями любви, добра и всечеловѣческаго единенія. И не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что она во многомъ передала этотъ огонь чистой поэзіи своему талантливому внуку. Впослѣдствіи, какъ уже упомянуто, она "ушла изъ міра", поступивъ монахиней въ московскій Рождественскій монастырь. Но доброе вліяніе ея на всю семью и, въ особенности, на чрезвычайно любившаго ее В. А. отъ этого не только не ослабѣло, но еще болѣе усилилось.
Интересно затѣмъ отмѣтить здѣсь то, что всѣ три сестры Казанцевы страстно любили зрѣлища и за неимѣніемъ какихъ-либо иныхъ зрѣлищъ, съ неописуемымъ увлеченіемъ любовались крестными ходами. Ихъ привлекала, именно, художественная сторона этихъ обычныхъ и частыхъ въ то время въ Москвѣ зрѣлищъ: пестрая толпа народа, многообразіе характерныхъ типовъ всѣхъ слоевъ и ранговъ общества, блескъ ризъ и иконъ, развѣвающіяся хоругви и т. п. Эта любовь къ зрѣлищу, очевидно, цѣликомъ передалась В. А. Крылову по наслѣдству и, укоренившись въ немъ какъ врожденная страсть, вылилась у него въ его исключительной любви къ театральнымъ представленіямъ.
Дѣдомъ В. А. Крылова со стороны отца былъ псаломщикъ московскаго Благовѣщенскаго собора, Иванъ Алексѣевичъ Крыловъ, женившійся на Маріи Казанцевой. Старшій сынъ его, Александръ, и сталъ потомъ отцомъ нашего драматурга.
Когда Александру Крылову было всего еще 17--18 лѣтъ, и онъ только что окончилъ духовную семинарію, надъ Россіей и надъ Москвой разразился 1812 годъ. Крыловы не успѣли выѣхать изъ Москвы и остались въ ней претерпѣвать всѣ тягости французскаго нашествія.
Семья Крыловыхъ пріютилась въ это тяжелое время въ Рождественскомъ монастырѣ. И, вотъ, тогда 17-лѣтній юноша, Александръ Крыловъ, явился, въ полномъ смыслѣ этого слова, кормильцемъ и поильцемъ всей семьи. Нужно сказать, что онъ и до этого времени помогалъ семьѣ, зарабатывая деньги уроками и имѣя иные мелкіе заработки. Московская-же передряга сдѣлала его настоящею опорою родныхъ и близкихъ и вмѣстѣ съ тѣмъ выработала въ немъ привычку къ самостоятельности и самопомощи.
В. А. Крыловъ въ своей, уже упомянутой нами, автобіографической статьѣ описываетъ настоящіе подвиги своего отца въ этомъ родѣ. Такъ, онъ необыкновенно разумно и остроумно пряталъ отъ французовъ свои пожитки и съѣстные припасы и ухитрился сберечь всю монастырскую муку -- единственное пропитаніе монастырскихъ жильцовъ -- втащивъ ее на крышу церкви Іоанна Златоуста... Время тогда было, вообще, ни съ чѣмъ несообразное, и семьѣ Крыловыхъ, и въ особенности, дѣвицамъ Казанцевымъ приходилось пускаться на всевозможныя хитрости, чтобы спасти свое достояніе, свою честь, а не то и жизнь отъ завоевателей. Онѣ одѣвались въ самое жалкое рубище, вымазывали лица сажей и т. п. и почти не выходили изъ воротъ монастыря, и только храбрый и энергичный юноша, Александръ Крыловъ, не смотря ни на какія опасности, скитался по всей Москвѣ, добывая пропитаніе...
Эта исключительная передряга закалила его характеръ и внѣдрила въ него удивительную работоспособность и упорство въ достиженіи какой-угодно трудной цѣли -- качества, цѣликомъ перешедшія потомъ, по наслѣдству, къ его сыну, В. А. Крылову...
По окончаніи войны, когда московская жизнь болѣе, или менѣе вошла въ норму, Александръ Крыловъ промѣнялъ духовную карьеру на свѣтскую, поступилъ на службу въ судъ, а потомъ занялся частной адвокатской практикой ("стряпчествомъ", какъ тогда говорили) и быстро пошелъ на этомъ поприщѣ въ гору. Характерно то, что онъ уклонился отъ спокойной казенной службы, гдѣ могъ-бы достичь виднаго положенія, и отдался необезпеченной и рискованной, но болѣе свободной и независимой частной дѣятельности...
Удачная адвокатская практика доставила Крылову-отцу крупныя связи и знакомства въ московскомъ бюрократическомъ мірѣ. Крылова любили и уважали за его знанія, энергію и честность и охотно "устроили" бы его на какое-нибудь тепленькое мѣстечко; но Крыловъ не захотѣлъ терять свою независимость и предпочелъ остаться въ сторонѣ отъ какого-либо "начальства", подъ контролемъ только себя самого. Это тоже такая черта, которую необходимо отмѣтить, имѣя въ виду вліяніе отца на сына. Какъ увидимъ ниже, совершенно такъ-же поступилъ въ своей жизни и В. А. Крыловъ. Любовь его отца къ независимой, свободной дѣятельности передалась и ему...
Крыловъ -- отецъ обладалъ выдающейся работоспособностью и энергіей. Онъ велъ дѣла массы кліентовъ и кромѣ того управлялъ имѣніями нѣкоторыхъ богатыхъ москвичей. Такая дѣятельность заставляла его часто разъѣзжать по Россіи, и онъ полюбилъ эти путешествія. И, вотъ опять-таки и энергія отца и любовь его къ путешествіямъ цѣликомъ были унаслѣдованы сыномъ; В. А. Крыловъ впослѣдствіи говаривалъ, что у него были только двѣ страсти въ жизни: страсть къ работѣ и любовь къ путешествіямъ.
При всемъ томъ А. Крыловъ отличался рѣдкой добротой. Такъ, онъ пріютилъ у себя единоутробныхъ дѣтей своего отца и много помогалъ своему брату, Алексѣю Крылову. Кстати, этотъ Алексѣй Крыловъ дядя В. А. Крылова, тоже былъ натурой незаурядной и былъ причастенъ литературному труду: онъ написалъ и издалъ чрезъ посредство тогдашнихъ сѣрыхъ издателей Никольскаго рынка два-три довольно талантливыхъ, романа. Еще одно изъ вліяній на В. А. Крылова.
Такова восходящая родня нашего драматурга со стороны отца.
-----
Материнская родня его происходила изъ Штетина.
Въ высшей степени странно и оригинально то обстоятельство, что первымъ поводомъ къ сближенію этой далекой нѣмецкой семьи съ семьею русскаго москвича изъ духовнаго званія, послужило тоже самое французское нашествіе, которое такъ рѣзко встряхнуло мирную жизнь Крыловыхъ. Общій врагъ тогдашней Европы, французы, соединили судьбу отца и матери В. А. Крылова.
О своей материнской роднѣ В. А. разсказываетъ слѣдующее:
Въ началѣ XIX вѣка въ Штетинѣ проживала семья богатаго коммерсанта, Аккермана. Наполеоновская война подорвала его благополучіе; онъ разорился и вскорѣ умеръ, оставивъ вдову съ нѣсколькими дѣтьми -- и притомъ беременную. Уже по смерти мужа m-me Аккерманъ родила двухъ дѣвочекъ-близнецовъ -- Марію и Магдалину.
Въ состояніи близкомъ къ нищетѣ, вдова Аккерманъ, по совѣту добрыхъ людей, покинула разоренную французскими полчищами Пруссію и переселилась въ Петербургъ, гдѣ какъ ей говорили, можно было устроиться очень хорошо. Въ Петербургѣ ей дѣйствительно удалось встрѣтить участіе со стороны нѣкоторыхъ видныхъ лицъ и германскаго консула, и при ихъ помощи она открыла частный пансіонъ. Но потомъ m-me Аккерманъ все-таки не повезло, и позднѣе она переѣхала въ Саратовъ, гдѣ тоже пыталась -- и тоже неудачно -- открыть женское училище. Несмотря на то, что Софья Львовна (такъ звали m-me Аккерманъ въ Россіи) отличалась умомъ, тактомъ, энергіей и даже литературнымъ талантомъ, (она писала недурные стихи по французски, въ совершенствѣ зная этотъ языкъ), несмотря, наконецъ, на свои связи въ лучшемъ петербургскомъ и провинціальномъ обществѣ, практическая дѣятельность m-me Аккерманъ была неудачна. И, какъ это ни странно, выручили ее изъ ея бѣдственнаго положенія ея дѣвочки-близнецы, ("Ces jumelles", какъ ихъ звали въ обществѣ) Марія и Магдалина.
Эти дѣвочки (впрочемъ, къ описываемому времени онѣ были уже взрослыми барышнями) стали учить мѣстныхъ обывателей и ихъ дѣтей салоннымъ танцамъ и зарабатывали этимъ довольно хорошія деньги. A позднѣе ихъ помощь стала еще болѣе существенной.
Это были прелестныя, прекрасно воспитанныя и образованныя дѣвушки. Постоянная нужда пріучила ихъ къ трудовой жизни и выработала въ нихъ твердость характера и самостоятельность. Не удивительно, что обѣ онѣ считались завидными невѣстами, несмотря на полнѣйшее отсутствіе какого-либо приданаго... И, вотъ, одна изъ нихъ, уѣхавъ однажды въ Любекъ, погостить у своей тетки, вышла замужъ за нѣмецкаго эмигранта и уѣхала съ нимъ въ Бразилію. Другая, Магдалина, познакомилась съ Александромъ Крыловымъ, который пріѣзжалъ по дѣламъ въ Саратовъ -- и это знакомство завершилось тоже бракомъ. Крыловъ увезъ m-lle Аккерманъ въ Москву и женился на ней.
Такъ свела наполеоновская эпопея двѣ семьи, русскую и нѣмецкую, одинаково страдавшія отъ этой эпопеи.
Магдалина Аккерманъ, въ замужествѣ Крылова, сразу пріобрѣла самыя горячія симпатіи въ семьѣ своихъ новыхъ родственниковъ. "Несмотря на свои молодые годы", говоритъ о ней В. А. Крыловъ: "она являлась такой разсудительной со своимъ раннимъ опытомъ, что родные, значительно старшіе, приходили къ ней за совѣтомъ и цѣнили ея мнѣніе".
Она стала матерью пятерыхъ дѣтей. Среднимъ изъ нихъ и былъ Викторъ Александровичъ Крыловъ, впослѣдствіи популярнѣйшій драматургъ и театральный дѣятель. Родился онъ 29 января 1838 года въ Москвѣ, въ Палашевскомъ переулкѣ, въ собственномъ домѣ своего отца.
-----
На В. А. Крыловѣ рѣзко и ярко отразились прекрасныя качества и отца и матери, такъ удачно сочетавшіяся въ ихъ бракѣ: талантливость, склонность и способность къ литературѣ (Крыловъ-отецъ обладалъ прекраснымъ литературнымъ слогомъ), энергія, трудоспособность и самостоятельность.
Въ будущемъ, когда В. А. Крыловъ созналъ свой талантъ, онъ самъ упорно развивалъ его и не зарывалъ въ землю. Въ дѣтскіе-же годы объ этомъ дѣятельно заботились его родители. Они создали для своихъ дѣтей чрезвычайно интеллигентную, богатую содержаніемъ и смысломъ обстановку и окружили ихъ такимъ обществомъ, въ которомъ легко могли развиться всѣ природныя дарованія В. А. Крылова. Его талантъ чуть-ли не съ первыхъ дней своего роста и развитія попалъ въ благодатную среду умственной и нравственной культурности. Прибавимъ къ этому, что онъ росъ не одиночкой, не маленькимъ деспотомъ, сосредоточивающимъ на себѣ все вниманіе родителей, что такъ портитъ дѣтей, но въ цѣлой республикѣ, въ компаніи другихъ дѣтей, а позднѣе въ многочисленномъ обществѣ дружной и живой молодежи. Такая-же республика, но уже болѣе ригористическая, съ цѣлымъ ритуаломъ своеобразныхъ обычаевъ и кодексомъ своихъ собственныхъ законовъ, встрѣтила его въ болѣе позднее время въ училищѣ. Объ этомъ времени его жизни мы черпаемъ свѣдѣнія изъ другой автобіографической статьи В. А. Крылова, "Маленькая республика въ большомъ государствѣ". Значитъ, онъ самъ назвалъ этимъ именемъ ту среду, въ которой воспитывался. И эта республиканская среда его дѣтства и юности наложила неизгладимыя черты на все его существо. Она пріучила его къ широкой общительности, къ сознанію своихъ и чужихъ правъ и обязанностей и сдѣлала его демократомъ, въ обширномъ и лучшемъ значеніи этого слова...
И такъ, В. А. съ самаго ранняго дѣтства воспитывался въ очень интеллигентной средѣ. Въ жизни выдающихся людей почти всегда случается, что судьба тѣсно сводитъ ихъ съ другими выдающимися людьми.
Такъ было и съ В. А. Крыловымъ. Семья Крыловыхъ позднѣе была соединена узами близкаго родства съ знаменитымъ профессоромъ Боткинымъ, а ранѣе того состояла въ тѣсныхъ и близкихъ отношеніяхъ съ семьями Шумахера и проф. Мюльгаузена -- свойственниками знаменитаго Грановскаго, и съ нѣсколькими очень интеллигентными московскими семьями, о которыхъ намъ придется говорить ниже. Эти связи и знакомства, не говоря уже о самихъ родителяхъ В. А. Крылова, наложили отпечатокъ высокой культурности и интеллигентности на все? что окружало его въ дѣтствѣ.
Причиною тому прежде всего были, конечно, родители будущаго драматурга. Они дали дѣтямъ прекрасное образованіе и окружили ихъ прекраснымъ знакомствомъ. В. А. Крыловъ въ своихъ воспоминаніяхъ упоминаетъ объ этомъ обстоятельствѣ съ особенною теплотою. A каково, именно, было ихъ воспитаніе, объ этомъ, по его словамъ, можно судить по примѣру его старшей сестры, Анастасіи, вышедшей потомъ замужъ за Боткина.
"Воспитаніе и судьба сестры", говоритъ онъ:-- "особенно наглядно отражаютъ заботливость родителей о насъ и глубокій смыслъ ихъ распоряженій въ этомъ дѣлѣ. Образованіе она получила домашнее, но едва-ли не лучшее, какое только можно было получить въ то время. Сперва училась она у иностранныхъ гувернантокъ и оттого превосходно знала языки французскій и нѣмецкій. Потомъ приглашены были лучшіе учителя московскихъ гимназій. На это отецъ денегъ не жалѣлъ. "Для провѣрки знаній Анастасія держала экзаменъ въ университетѣ, что тогда было рѣдкостью... (Ужъ это одно -- замѣтимъ отъ себя -- должно указывать на исключительную интеллигентность крыловской семьи!) И нѣкоторые профессора-экзаменаторы (напримѣръ, Кудрявцевъ) удивлялись основательности ея отвѣтовъ".
"Не пренебрежено было и искусство" -- продолжаетъ В. А. Крыловъ:-- "Сестра была хорошей піанисткой. И кромѣ обычныхъ уроковъ для нея часто приглашались віолончелистъ и скрипачъ. Это были очень талантливые люди, затерявшіеся въ полковомъ хорѣ военныхъ музыкантовъ. Ихъ съумѣли найти и воспользоваться ихъ дарованіями"...
"Но все это" -- прибавляетъ В. А.:-- "еще было лишь дѣломъ денежныхъ жертвъ. Гораздо важнѣе тотъ кругъ знакомыхъ и товарокъ, который подобранъ былъ родителями. Именно, подобранъ, потому что сестра воспитывалась дома и не знала товарокъ по школьной скамьѣ. И когда она стала взрослой дѣвушкой, какъ-то незамѣтно составился очень милый кружокъ молодежи, часто сходившейся и умно и весело проводившей свой досугъ".
Этотъ отрывокъ изъ воспоминаній В. А. Крылова, дѣйствительно, какъ нельзя лучше характеризуетъ то воспитаніе, которое было дано также и ему. Старшая сестра не была въ этомъ отношеніи исключеніемъ; родители -- Крыловы дали такое-же воспитаніе всѣмъ своимъ дѣтямъ. И самое главное въ этомъ воспитаніи было то, что заботами родителей въ семьѣ Крыловыхъ создалась хорошая, чистая и богатая духовнымъ содержаніемъ обстановка. В. А. Крыловъ былъ окруженъ ею съ самыхъ раннихъ своихъ дней и впиталъ въ себя всѣ лучшія ея стороны.
Кружокъ товарокъ и знакомыхъ сестры, подобранный, по выраженію В. A. его родителями, состоялъ изъ нѣсколькихъ (преимущественно, французскихъ) семействъ. Это были семьи проф. Пако, Шуазель, Дюмутель, Мога, д-ра Делонэ, и семья смотрителя Императорскихъ московскихъ театровъ, Обера. Изъ нихъ на первое мѣсто, въ смыслѣ вліянія на В. А. Крылова, слѣдуетъ поставить семейство Оберъ -- это извѣстнѣйшее тогда въ Москвѣ "театральное семейство", имѣвшее особую прикосновенность къ театральному дѣлу и, несомнѣнно, сильно воздѣйствовавшее на развитіе и укрѣпленіе врожденной любви В. А. къ театру.
"Собирались больше у Оберъ и у Крыловыхъ", говоритъ объ этой эпохѣ В. А. Крыловъ: -- "У сестры была своя комнатка. Въ ней читали, спорили. Потомъ сходили въ залу, играли на фортепіано, пѣли, устраивали игры (jeux de société), заставляя другъ друга изощряться въ остроуміи. Иногда танцевали, несмотря на то, что зала была маленькая; эта зала служила въ тоже время и столовой, и къ ней примыкали съ одной стороны кабинетъ отца (гдѣ онъ и спалъ), съ другой -- спальня матери. Въ болѣе торжественные дни устраивались балы. Спальня и кабинетъ опрастывались; тамъ старики играли въ карты. Въ прихожей ставился наемный оркестръ, и въ залѣ танцевали. Теперь мнѣ, просто, непостижимо" -- прибавляетъ В. А. Крыловъ:-- "какъ все это могло совершаться въ тѣхъ клѣтушкахъ, въ которыхъ мы жили. A совершалось, и молодежь проводила время умно и весело на рѣдкость"...
Но умъ и веселье проявлялись не въ однихъ лишь petits jeux и танцахъ. Близость къ Оберамъ и возможность часто бывать при ихъ участіи въ театрѣ и видѣть первоклассныхъ артистовъ (напримѣръ, Рашель, которая пріѣзжала тогда въ Москву) придавала занятіямъ и развлеченіямъ молодежи своеобразный и въ высшей степени характерный и знаменательный для В. А. Крылова оттѣнокъ: въ ихъ играхъ, разговорахъ, чтеніяхъ и спорахъ царилъ театръ.
Однимъ изъ любимѣйшихъ развлеченій крыловской и оберовской молодежи были такъ называемыя шарады.
"Въ числѣ салонныхъ игръ" -- говоритъ В. А. Крыловъ:-- "нашъ кружокъ началъ устраивать такъ называемыя .шарады въ дѣйствіи" (charades en action) и живыя картины. Онѣ устраивались и у Оберъ, гдѣ была большая зала, и у Крыловыхъ, гдѣ едва можно было повернуться ".
Шарады эти, несомнѣнно, чрезвычайно повліяли на развитіе драматическаго таланта В. А. Крылова. Сущность этой игры, какъ извѣстно, заключается въ томъ, что какое-либо многосложное слово разбивается на отдѣльныя составныя слова, и по поводу каждаго составнаго слова устраивается цѣлое драматическое представленіе. Такимъ образомъ, шарада, состоящая, напримѣръ, изъ трехъ словъ, разбивается на три отдѣльныя пьески, а не то и на четыре, если авторы шарады хотятъ изобразить сценически не только "мое первое", "мое второе" и т. д., но и "мое цѣлое". Зрители-же, наслаждаясь театральнымъ зрѣлищемъ, должны въ тоже время не упускать изъ вида и тайнаго смысла каждой пьесы и угадывать, какое, именно, "слово" она знаменуетъ"...
Главнѣйшую прелесть этой остроумной игры для ея участниковъ составляетъ, несомнѣнно, наслажденіе художественнымъ -- и даже можно съ нѣкоторой натяжкой сказать -- литературнымъ творчествомъ. Дѣло въ томъ, что при исполненіи такихъ "шарадъ въ дѣйствіи" никакихъ заранѣе сочиненныхъ и написанныхъ діалоговъ и сценъ, обыкновенно, не бываетъ, и участники шарады должны сами импровизировать всѣ сцены и діалоги. Дается только канва дѣйствія, которая и придумывается ими-же... Такимъ образомъ получается настоящее драматическое творчество въ миніатюрѣ, и легко представить, какую богатую практику представляетъ такая игра для богато одаренной художественной натуры!
В. А. Крыловъ -- тогда еще мальчикъ -- былъ постояннымъ зрителемъ и наблюдателемъ этого своеобразнаго творчества. Но мало того: у насъ есть свѣдѣнія, что онъ и самъ иногда принималъ участіе въ шарадахъ и, такимъ образомъ, проходилъ своего рода школу драматическаго творчества... И нужно-ли прибавлять, что онъ оказался самымъ способнымъ ученикомъ въ этой школѣ
Шарады ставились на русскомъ, но чаще на французскомъ языкахъ. Исполнителями-актерами кронѣ семьи Крыловыхъ являлись преимущественно французы. Можно предположить, что діалогъ этихъ курьезныхъ пьесокъ былъ чисто-французскій, живой и остроумный діалогъ. Не въ этомъ-ли обстоятельствѣ слѣдуетъ видѣть первоначальную причину живости и остроумія діалога во всѣхъ крыловскихъ пьесахъ, чѣмъ В. А. справедливо гордился? Не въ этомъ-ли французскомъ вліяніи, не въ преобладаніи-ли французскихъ знакомствъ слѣдуетъ видѣть также и причину того, что пьесы В. А. Крылова носятъ французскій характеръ живости, легкости и изобрѣтательности, и что В. А. охотнѣе всего бралъ для передѣлокъ французскія пьесы? Наполеоновское нашествіе на Москву еще разъ отразилось на судьбѣ нашего драматурга этимъ легкимъ, но все-же замѣтнымъ галльскимъ налетомъ.
Крыловскій кружокъ однако не ограничивался шарадами и живыми картинами. Онъ организовалъ иногда и настоящіе спектакли.
"Устраивали и домашніе спектакли" -- читаемъ мы далѣе въ воспоминаніяхъ В. А. Крылова: -- "конечно, только для своихъ знакомыхъ, безъ всякихъ благотворительныхъ цѣлей, которыми теперь прикрываются такъ называемые любители". Сестра В. А., по его словамъ, даже получила нѣкоторую извѣстность, какъ серьезная драматическая актриса, такъ что потомъ ее часто приглашали устроители великосвѣтскихъ домашнихъ спектаклей.
Всѣ эти шарады и спектакли, а также и унаслѣдованная отъ своей московской родни страсть къ зрѣлищамъ и сдѣлали то, что уже въ самые ранніе свои годы В. А. Крыловъ сталъ дѣлать самостоятельныя попытки къ театральному сочинительству и къ устройству спектаклей.
-- "Это уже было у меня въ крови" -- говоритъ онъ:-- "Въ самомъ дѣлѣ, не странно-ли, что съ самыхъ младенческихъ лѣтъ во всѣхъ моихъ играхъ уже сквозило пристрастіе къ театру и сочинительству, даже въ такое время, когда я еще путемъ и не зналъ, что такое театръ и литература? На Тверскомъ бульварѣ, гдѣ я часто бывалъ ребенкомъ, дѣти играли въ солдатъ и разбойниковъ. Меня такія подходящія къ возрасту игры нисколько не забавляли. Я прислушивался только къ разговорамъ о театрѣ и наслаждался только тогда, когда мнѣ приходилось участвовать въ представленіяхъ шарадъ и живыхъ картинъ".
И будучи 6--7 лѣтнимъ мальчуганомъ будущій драматургъ устраивалъ собственныя представленія:
"Въ дѣтской на одномъ изъ подоконниковъ, отданномъ мнѣ въ собственность, я устраивалъ цѣлыя феерическія представленія, въ которыхъ дѣйствующими лицами были вырѣзанныя изъ бумаги куклы, цвѣтные бантики, случайно попавшіе мнѣ въ руки, и т. н. Моя фантазія заставляла ихъ дѣйствовать, и я-же, одинъ, былъ зрителемъ".
Позднѣе В. А. значительно усовершенствовался въ этомъ занятіи:
"Одиннадцати-лѣтнимъ гимназистомъ" -- продолжаетъ онъ свой разсказъ:,-- я особенно сдружился съ товарищемъ Зубовымъ. У него были какія-то картонныя движущіяся фигуры, и мы возились съ ними по цѣлымъ часамъ, устраивая представленія, безъ всякихъ зрителей". Что это были за представленія, В. А. не говоритъ, но, очевидно, что при всемъ несомнѣнномъ подражаніи тѣмъ образцамъ, которые были у него предъ глазами дома и у знакомыхъ, его фантазія работала и самостоятельно. И всѣ эти ребяческія развлеченія были опять-таки своеобразною школою драматическаго творчества...
Были у В. А. тогда и другія развлеченія подобнаго-же рода:
"Одно лѣто", говоритъ онъ:-- "семья наша жила въ Останкинѣ. И на прогулкахъ въ большой компаніи я забѣгалъ впередъ, выбиралъ красивое мѣсто между деревьями, становился въ какую-нибудь позу и замиралъ... Компанія подходила; спрашивали:-- "Что съ тобой?" -- "Это живая картина!" -- отвѣчалъ я. Откуда бралась тогда эта курьезная страсть? -- недоумѣваетъ В. А.:-- Я въ это время былъ въ театрѣ, можетъ быть, раза три, не больше, да столько-же въ какомъ-нибудь балаганѣ на масляницѣ. Но тутъ было что-то врожденное, тянувшее меня къ театру, какъ къ единственной и величайшей радости". Мы, съ своей стороны, можемъ конечно теперь съ полной достовѣрностью утверждать, что "страсть" эта была постольку-же врождена, поскольку создалась той театральной средой и атмосферой, въ которой онъ находился чуть-ли не съ первыхъ дней своего рожденія..
Двѣнадцати лѣтъ В. А. Крыловъ сталъ уже, прямо, организовать спектакли... Настоящіе спектакли, а не кукольныя интермедіи, не представленія съ картонными фигурами.
"Я собралъ себѣ", говоритъ онъ:-- "труппу изъ младшихъ брата и сестры и троихъ изъ сверстниковъ-жильцовъ нашего дома. Съ ними я разучивалъ цѣлыя пьесы, а публикой мы приглашали прислугу. Конечно, пьесы эти были взяты изъ разсказовъ старшихъ, что они видѣли на настоящей сценѣ. Я прислушивался къ разговорамъ и потомъ самъ обдѣлывалъ эти разговоры въ пьесу... Такъ, мнѣ очень памятна разыгранная въ дѣтской феерія "Громобой", финалъ которой я освѣщалъ бенгальскимъ огнемъ"...
Такъ зародилось въ В. А. Крыловѣ литературное творчество...
-----
Прослѣдимъ теперь, какія еще впечатлѣнія вынесъ онъ изъ перваго періода своего бытія -- изъ того времени, когда онъ еще жилъ въ родительскомъ домѣ, въ Москвѣ, до поступленія въ петербургское училище?
"Рядомъ съ вечеринками молодежи", говоритъ В. А. въ автобіографическомъ очеркѣ:-- "лѣтними пикниками и домашними спектаклями, было неизмѣннымъ обычаемъ всей семьи въ воскресенье бывать у обѣдни, и наша мать, лютеранка, молилась рядомъ съ нами въ русской церкви. Мы постились, и мать наша тоже. Мы говѣли ежегодно, и въ это время мать собирала насъ и читала намъ по-русски книгу Ѳомы Кемпійскаго". Это религіозное направленіе такъ сильно укоренилось, что и впослѣдствіи въ инженерномъ училищѣ, изъ всѣхъ воспитанниковъ только одинъ В. А. постился круглый годъ по средамъ и пятницамъ.
"Насъ всѣхъ возили -- продолжаетъ онъ: -- "къ роднымъ нашимъ изъ духовнаго званія: къ какому-то священнику подъ Дѣвичьимъ монастыремъ, и къ дьякону, Василію Петровичу, въ Дорогомиловку. Въ храмовые праздники мы тамъ обѣдали и проводили весь день. Случалось все это лѣтомъ. Духовные гости и хозяева снимали рясы и въ подрясникахъ выходили въ полусадъ, полуогородъ, пили чай, играли въ карты, смѣялись, иногда спали подъ открытымъ небомъ -- на коврахъ. Мы, дѣти, не смѣшивались со старшими, играли между собой и любили эти, своего рода, пикники, бѣгая среди высокой заросли съ яркими, грубыми цвѣтами, съ махровымъ макомъ, піонами, рожей, шиповникомъ"...
-- "Если между гостями", прибавляетъ В. А.:-- "и являлись какія-нибудь насмѣшки, или намеки, они до насъ не доходили, и потому для насъ человѣкъ съ его слабостями и даже пороками исчезалъ подъ рясой, или сѣдыми волосами, которые всегда пользовались у насъ почетомъ. Это было очень наивно, если хотите глупо, но въ тоже время и очень чисто. Можетъ быть, этому невѣденію я обязанъ тѣмъ, что остался на всю жизнь оптимистомъ, надъ чѣмъ смѣются до сихъ поръ иные мои пріятели. Но я дорожу этимъ: оно облегчило мнѣ жизнь"...
"Особенно любили мы" -- разсказываетъ В. А. далѣе:-- "день 8 сентября -- день Рождества Богородицы -- праздникъ въ Рождественскомъ монастырѣ. Всѣ близкіе родные должны были обязательно собираться у нашей бабушки Зинаиды Михайловны, (той самой монахини Зинаиды, которая -- прибавимъ мы отъ себя -- имѣла огромное нравственное вліяніе на всю семью Крыловыхъ въ трехъ ея поколѣніяхъ). Всю обѣденную провизію доставлялъ мой отецъ. Впрочемъ, бабушка и вообще, жила его помощью...
"Обѣдъ былъ рыбный, безъ мяса. Допускались только молоко и яйца".
"Въ самомъ дѣлѣ, какъ мы тамъ всѣ умѣщались -- человѣкъ 15 -- въ одной, крошечной комнаткѣ-кельѣ монахини -- это чудеса! Добрая старушка, которая въ другое время изливала тутъ свои вдохновенныя молитвы, радовалась, что гости весело пировали, сидя за столомъ тремя поколѣніями самыхъ дорогихъ для нея людей, и повторяла излюбленную поговорку:-- Не будь гостю запасливъ, будь гостю радъ!-- Она сама за столъ не садилась, а прислуживала вмѣстѣ съ келейницей. Появлялся знаменитый сладкій пирогъ -- чрезвычайно вкусный -- спеціальность бабушкиной стряпни; и я какъ теперь помню, какъ мой отецъ громко, на распѣвъ восьмигласовъ церковныхъ, спрашивалъ:
-- A не хочетъ-ли кто тетушкинаго пирога?
"Вмѣсто тостовъ возглашалось многолѣтіе, и всѣ подпѣвали. Пили за обѣдомъ квасъ и медъ. Мужчины привозили съ собой бутылку шампанскаго и распивали ее въ кухнѣ, или на чердакѣ. Монахиня иногда окликала ихъ:
-- Куда вы ушли? Что вы тамъ дѣлаете?
-- Медъ пьемъ, тетушка! французскій медъ!
"Старушка притворялась, что поддается обману, снисходительно относясь къ этой маленькой слабости, не совсѣмъ умѣстной въ ея кельѣ".
В. А. Крыловъ и его братья и сестры горячо любили бабушку Зинаиду. Свиданія съ ней остались въ его памяти, какъ самыя лучшія воспоминанія. И даже "три бульвара", говоритъ онъ:-- "по которымъ мы шли къ ней -- Тверской, Страстной и Покровскій -- были нашими любимыми бульварами въ Москвѣ".
"Въ сущности, что общаго могло быть между какимъ-нибудь 10-лѣтнимъ гимназистомъ и старой монахиней? -- спрашиваетъ В. А.:-- "Ея знанія были такъ слабы, что когда началась война съ турками (въ 50-хъ годахъ), она говорила:
-- Только-бы туркамъ до Петербурга добраться, а ужъ оттудавъ Москву они по желѣзной дорогѣ доѣдутъ.
Общее-же между ней и гимназистами Крыловыми было то, что этотъ необыкновенный по обилію любви и высокой религіозной поэзіи человѣкъ, эта чистая сердцемъ старушка-монахиня -- умѣла находить въ своемъ сердцѣ живой откликъ на все, что занимало, или тревожило умъ и сердце ея внучатъ. И, умѣя входить въ ихъ интересы и понятія, она со своей стороны, незамѣтно внѣдряла въ нихъ свои высокія духовныя качества, свою чистую вѣру, свою любовь къ человѣчеству, свою склонность къ возвышенной поэзіи. Вліяніе ея на всю крыловскую семью было неизмѣримо. Одного ея слова бывало достаточно, чтобы поступали такъ, какъ она совѣтовала. "Бабушкѣ вѣрили", говоритъ В. А.: -- "потому что въ ней чувствовалось столько любви ко всему хорошему". И у В. А. Крылова на всю жизнь осталась унаслѣдованная отъ нея эта любовь ко всему хорошему...
Старушка-монахиня впослѣдствіи приняла схиму и заживо умерла для такъ любившихъ и любимыхъ родныхъ.
Въ Рождественскомъ монастырѣ въ то время проживала какая-то монахиня, принявшая схиму. Когда эта схимница умерла, настоятельница предложила Зинаидѣ Михайловнѣ принять схиму. Бѣдная старушка долго отказывалась, называя себя недостойной этой чести. Но повиновеніе она считала долгомъ -- и въ концѣ концовъ, ее все-таки посвятили въ схиму, давши ей третье имя -- Антонія. "Какъ ни велика была ея вѣра" говоритъ В. А.: -- "это уже было для нея тяжелымъ подвижничествомъ. Строго соблюдая предписанія церковнаго закона, она должна была сказать себѣ, что, надѣвая схимническое одѣяніе, расшитое мертвыми головами и орудіями страстей Господнихъ, она обязана была умереть для всего міра и даже для очень близкихъ ей людей... Уже и самое торжество посвященія указывало на это. Старушку поставили предъ алтаремъ, съ непокрытой сѣдой головой, какъ никто никогда не видалъ ея, и всѣ присутствовавшіе въ церкви, стали прощаться съ ней, кладя передъ ней земные поклоны, какъ предъ гробомъ покойника"...
-----
Таковы были воспоминанія и впечатлѣнія дѣтства В. А. Крылова. Таковы были разностороннія вліянія, отразившіяся потомъ на всемъ складѣ его характера и дѣятельности и направившія его по пути писателя-драматурга.
Унаслѣдовавъ отъ восходящихъ родственниковъ художественныя и литературныя наклонности (одинъ изъ дѣдовъ его былъ регентъ-музыкантъ, мать писала стихи, дядя романы), В. А. Крыловъ былъ поставленъ въ своемъ дѣтствѣ въ такія условія, что его призваніе къ драматическому творчеству, могло развиваться легко и свободно. Для этого, словно нарочно, были сгруппированы всѣ данныя: интеллигентная обстановка, умное и развитое и любящее литературу и искусство общество, и склонность всѣхъ окружающихъ къ театру; затѣмъ театральныя упражненія, носившія несомнѣнный элементъ художественнаго творчества, и, наконецъ, встрѣчи съ интересными типами и бытовой обстановкой во время путешествій къ священникамъ и діаконамъ въ Дорогомиловку и въ Рождественскій монастырь къ бабушкѣ Зинаидѣ. Нельзя не упомянуть также и того, что В. А. Крыловъ всегда и всюду слышалъ прекрасную, образную русскую рѣчь московскаго духовенства, о которой такъ авторитетно выразился Пушкинъ, говоря о московскихъ просвирняхъ. Духовенство -- да еще московское -- и весь его обиходъ -- неисчерпаемый кладезь красиваго и характернаго русскаго языка; нужно-ли говорить, какое значеніе имѣетъ такой кладезь для писателя?
Однимъ словомъ все тянуло и толкало В. А. Крылова на дорогу писателя-драматурга. И не даромъ онъ говоритъ, что страсть къ литературѣ была уже у него, прямо, въ крови, и что первою мечтою его дѣтства было имѣть свой собственный письменный столъ...
------
Выше мы уже говорили о первыхъ попыткахъ В. А. къ самостоятельному творчеству: о томъ, какъ онъ, прислушиваясь къ разговорамъ и разсказамъ о театральныхъ пьесахъ, "обдѣлывалъ эти разговоры въ свои собственныя пьесы" и разыгрывалъ эти пьесы со своими пріятелями въ дѣтской. Нельзя не видѣть въ этихъ "обдѣлываньяхъ" задатка литературной дѣятельности, но все это творчество покуда было еще совершенно безсознательное. И крайне любопытно установить тотъ моментъ, когда подобное творчество впервые стало для В. А. сознательнымъ?..
Въ эпоху шарадъ и позднѣе, въ эпоху собственныхъ спектаклей въ дѣтской, двѣнадцатилѣтній мальчуганъ еще не задавался вопросами, что значитъ "сочинятъ", что такое "литература", "драматическое искусство"? Всѣ эти шарады и спектакли были для него, просто игрою, любимой и интересной забавой. Онъ игралъ въ театръ, потому что видѣлъ театръ и слышалъ рѣчи о немъ въ окружающей обстановкѣ.
"Я тогда еще не отдавалъ себѣ отчета въ томъ, что такое творчество", пишетъ по этому поводу самъ Крыловъ: -- "и на классныя сочиненія въ гимназіи, гдѣ я учился, я смотрѣлъ какъ на урокъ". Но, тогда, именно въ третьемъ классѣ гимназіи, съ нимъ произошелъ важный духовный переворотъ, заставившій его узнать и понять, что такое творчество. И, вотъ, какъ самъ онъ разсказываетъ далѣе объ этой важной степени своего духовнаго развитія:
"У меня въ этомъ отношеніи открылись глаза совершенно случайно. Учитель русскаго языка задалъ намъ, какъ упражненіе, изложить въ прозѣ басню "Три мужика".
-- A можно написать другими стихами! -- спросилъ одинъ изъ моихъ товарищей.
-- Попробуйте, если съумѣете! отвѣчалъ учитель.
"Ученикъ, дѣйствительно, принесъ басню, написанную своими собственными стихами. Ужъ я не помню, каковы были эти стихи, и что сказалъ учитель, но я вдругъ почувствовалъ неодолимую жажду тоже писать стихи. Хотѣлось сочинять, творить"...
Съ этого этапнаго пункта въ жизни В. А. Крылова начинается рѣзкій переходъ къ новому міровоззрѣнію -- къ эпохѣ сознательнаго творчества. Случайно эта перемѣна въ его духовномъ мірѣ совпала съ серьезной перемѣной въ его внѣшней жизни; ему минуло 14 лѣтъ, и родители рѣшили везти его въ Петербургъ. Двухъ старшихъ мальчиковъ В. А. и его старшаго брата, родителямъ удалось послѣ долгихъ хлопотъ и стараній помѣстить въ Главное (нынѣ Николаевское) инженерное училище въ Петербургѣ, что считалось тогда самою лучшею и завидною учебной карьерой. Это была еще одна черта родительской любви и заботливости, которыя играли такую видную роль въ семьѣ Крыловыхъ...
Наканунѣ отъѣзда изъ родительскаго дома и вступленія въ новую жизнь, В. А. Крыловъ написалъ свое первое стихотвореніе. Написалъ онъ его, проснувшись среди ночи. Вотъ оно:
"Прекрасный шелкъ зеленой травы, которымъ столькіе любовались! Какъ ты клонишься передъ острой косой, какимъ жалкимъ лежишь ты въ ногахъ прохожихъ! Опали листки съ цвѣтовъ, которыми любовались дѣвицы, и птички клюютъ эти листки. Насъ людей, тоже на свѣтѣ цѣлый міръ, который смерть безвременно коситъ. Ея коса -- причина нашихъ мукъ, лишаетъ насъ всего".
Мы приводимъ это первое литературное произведеніе В. А. Крылова въ такомъ, именно, видѣ, въ какомъ оно цитируется въ упоминавшемся нами не разъ автобіографическомъ очеркѣ. "Почему такъ случилось" -- спрашиваетъ В. А. тамъ-же: -- "что, именно, этой ночью разыгралась моя фантазія, и какъ могла прійти такая тема въ голову 14-лѣтнему мальчику, настроенному самымъ веселымъ образомъ (я ѣхалъ въ Петербургъ очень охотно) -- все это для меня совершенно непонятно, какъ и многое другое въ дальнѣйшемъ моемъ творчествѣ".
Въ сущности, это далеко не такъ ужъ непонятно. Тема эта пришла В. А. въ голову, очевидно, просто потому, что она очень шаблонна и употребительна. Кто изъ юныхъ поэтовъ не дебютировалъ воспѣваніемъ мрачнаго отчаянія, разочарованности, унынія, смерти?
Съ переѣздомъ въ Петербургъ, въ жизни В. А. Крылова начался новый періодъ, періодъ первыхъ попытокъ сознательнаго творчества и безсознательнаго подготовленія къ литературной карьерѣ; и въ тоже время эпоха своеобразной трудной жизни въ грубой и необычайно оригинальной обстановкѣ закрытаго военно-учебнаго заведенія среди всяческихъ удивительныхъ традицій.
II.
Прежде, чѣмъ мы приступимъ къ изложенію этого новаго періода жизни В. А. Крылова, намъ необходимо ознакомиться съ обстановкой и нравами того заведенія, въ которомъ онъ принужденъ былъ теперь продолжать и впослѣдствіи закончить свое образованіе. Обстановка его школьнаго воспитанія слишкомъ характерна, чтобы игнорировать ее... Школьный періодъ жизни, вообще, чрезвычайно важенъ въ жизни каждаго изъ насъ, такъ какъ школьныя воздѣйствія и вліянія падаютъ на наиболѣе воспріимчивую почву -- въ душу взрослаго ребенка, уже пріученную къ сознательной, умственной и духовной работѣ, но еще сохраняющую всю рѣзкую воспріимчивость ранней молодости...
Мы не знаемъ, какъ воздѣйствовала на В. А. Крылова его первая школа -- т. е. московская гимназія, но, во всякомъ случаѣ, ея вліяніе не могло быть особенно значительнымъ, такъ какъ В. А. тогда еще жилъ въ домашней, семейной средѣ, и вліяніе семьи, несомнѣнно, было сильнѣе какихъ-либо постороннихъ воздѣйствій.
Другое дѣло петербургское училище, гдѣ В. А. пришлось жить уже вдали отъ семьи и притомъ въ четырехъ стѣнахъ самого училища... Что-же это было за училище?
В. А. Крыловъ самъ считалъ необходимымъ увѣковѣчить обстановку и бытъ своего школьнаго петербургскаго періода жизни и описалъ ее въ отдѣльномъ очеркѣ: "Маленькая республика въ большомъ государствѣ". Отсылая читателей къ этой интересной статьѣ, мы ограничимся лишь нѣкоторыми указаніями и цитатами оттуда.
Главное инженерное училище, куда былъ отданъ вмѣстѣ со своимъ старшимъ братомъ В. А. Крыловъ, имѣло своей задачей готовить военныхъ инженеровъ.
Это было въ высшей степени оригинальное и своеобразное заведеніе, отличавшееся отъ обычныхъ военныхъ учебныхъ заведеній очень многими характерными чертами. Прежде всего уже самая внѣшность его была, необычна: Инженерное училище помѣщалось въ знаменитомъ Михайловскомъ замкѣ, въ бывшей неприступной крѣпости-резиденціи Императора Павла I, нашедшаго тамъ-же, въ суровыхъ крѣпостныхъ стѣнахъ ея, свою трагическую кончину. Затѣмъ, въ это училище принимались мальчики 14-лѣтняго возраста, т. е. дѣти на рубежѣ между отроческимъ и юношескимъ состояніемъ, глядѣвшія уже болѣе, или менѣе сознательно на свое положеніе и свои занятія. Передъ этимъ они, обыкновенно, уже проходили нѣсколько классовъ гимназіи и привыкали къ общественной товарищеской жизни съ ея обычаями и традиціями. Но при всемъ томъ это были еще чистыя души, склонныя къ возвышеннымъ понятіямъ и чуждыя мелкой расчетливости и эгоизма. Поэтому въ ихъ средѣ легко культивировались понятія рыцарства и своеобразной товарищеской солидарности и чести и не менѣе своеобразной товарищеской дисциплины...
Въ описываемое время (въ 50-хъ годахъ) въ Инженерномъ училищѣ царилъ въ высшей степени оригинальной modus vivendi, и учащимся, кромѣ школьнаго ученія, приходилось пройти еще тяжелую выучку школьнаго общежитія, исполненнаго разныхъ, иной разъ совсѣмъ необыкновенныхъ и нигдѣ не виданныхъ порядковъ и воздѣйствій.
Прежде всего не слѣдуетъ забывать, что тогда было время царствованія Николая I и притомъ самый разгаръ тяжкаго николаевскаго режима. Все трепетало и сжималось подъ суровой абсолютной волей и властью Государя. Монархизмъ въ Россіи тогда достигъ своего апогея. Чувствовался онъ,-- и, конечно, очень сильно -- и въ Инженерномъ училищѣ:-- николаевскій суровый "духъ" находилъ въ немъ полное отраженіе во многихъ чертахъ училищнаго режима и быта. Но при всемъ томъ -- странное дѣло -- монархизмъ иногда вступалъ въ стѣнахъ инженернаго училища въ коллизію съ училищными нравами и порядками и встрѣчалъ тамъ сопротивленіе... Правда, пассивное, но все-же сопротивленіе. Въ другихъ частяхъ россійской имперіи это было-бы невозможно, но вся остальная россійская имперія, съ ея законами, была инженерному училищу не указъ...
Въ своемъ очеркѣ, "Маленькая республика", В. А. приводитъ одинъ очень характерный эпизодъ, ярко иллюстрирующій только-что сказанное нами. Попутно этотъ эпизодъ иллюстрируетъ и нравы училища.
Ученики однажды сильно поколотили и выгнали на улицу одного новичка. Битье и драка, какъ увидимъ ниже, были обыкновеннымъ явленіемъ въ училищѣ, и данный эпизодъ самъ по себѣ не могъ бы вызвать никакой сенсаціи ни у учащихъ, ни у учащихся. Но побитый новичекъ былъ сынъ вліятельнаго придворнаго генерала, и генералъ пожаловался самому царю. Николай I сильно разгнѣвался и, пріѣхавъ въ училище въ неурочное время, приказалъ собрать подъ барабанный бой все училище. И когда ученики, офицеры училища и директоръ собрались въ залѣ, Николай I произнесъ суровый выговоръ и въ заключеніе крикнулъ:
-- На колѣни, мерзавцы!
И всѣ, находившіеся въ залѣ, упали на колѣни. Государь повернулся и ушелъ, а весь составъ училища такъ и остался стоять на колѣняхъ, не смѣя нарушить Высочайшее повелѣніе... Отмѣнить таковое повелѣніе могъ только самъ Государь.
Начальство и учащіеся стояли на колѣняхъ часъ, другой, третій... Доложили высшему военно-учебному начальству. Оно пріѣхало, пособолѣзновало, но заявило, что ничего подѣлать не можетъ. Доложили, наконецъ, наслѣднику, который пріѣхавъ, объявилъ, что и онъ никакого распоряженія сдѣлать не смѣетъ, но готовъ взять на себя ходатайство предъ Государемъ, если воспитанники дадутъ честное слово, что впредь подобныя избіенія не повторятся.
Но воспитанники отказались дать ему въ этомъ слово и заявили, что могутъ дать честное слово только въ томъ, что "употребятъ всѣ усилія, чтобы этого больше не было".
Никакія убѣжденія не помогли, и дать честное слово въ первой редакціи учащіеся такъ и отказались. Это было, конечно, сочтено ослушаніемъ воли Императора. Воспитанники (а заодно съ ними и начальство: зачѣмъ не уговорили!) простояли за такое дерзновеніе на колѣняхъ цѣлый день, и только къ вечеру получили разрѣшеніе встать. A затѣмъ была получена резолюція: сдать въ солдаты, въ кавказскіе полки каждаго десятаго изъ воспитанниковъ старшихъ классовъ.
Этотъ эпизодъ, сдѣлавшійся потомъ одною изъ училищныхъ легендъ, даетъ понятіе о томъ, каковъ былъ духъ въ инженерномъ училищѣ, каковы были нравы учащихся и ихъ образъ мыслей.
Въ училищѣ царили самыя противоположныя и парадоксальныя понятія и нравственныя директивы: съ одной стороны -- преклоненіе предъ верховной властью и суровая воинская дисциплина, съ другой -- упорное сопротивленіе той-же власти и заурядное, вошедшее въ норму, игнорированіе училищной власти. Съ одной стороны -- великое уваженіе къ честному слову и связанное съ нимъ нравственное единеніе учащихся, съ другой -- право сильнаго и великое злоупотребленіе этимъ правомъ. Наконецъ, всевозможныя дикія драки и побоища и жестокое битье направо и налѣво -- и на ряду съ этимъ утонченная вѣжливость во взаимныхъ отношеніяхъ избивающихъ и избиваемыхъ.
Но всѣ эти взаимоисключащія и парадоксальныя нормы объединялись и регулировались тѣмъ "республиканскимъ духомъ", о которомъ часто и съ любовью упоминаетъ въ своемъ очеркѣ В. А. Крыловъ. Духъ этотъ преимущественно заключался въ покорности училищнымъ традиціямъ, каковая покорность связывала всѣхъ учениковъ инженернаго училища въ одно сплоченное цѣлое. Какъ это ни странно, но въ этомъ учебномъ заведеніи главную власть надъ учащимися имѣло не начальство и не казенное распорядки и правила, но установленные самими учащимися внутренніе законы и товарищеская солидарность. Этотъ училищный "республиканскій" духъ былъ такъ могущественъ, что само училищное начальство находило выгоднымъ пользоваться имъ и для этого поддерживало его.
Очеркъ В. А., "Маленькая республика" даетъ намъ чрезвычайно интересныя подробности о нравахъ и обычаяхъ инженернаго училища въ описываемую эпоху.
Въ училищѣ было 126 воспитанниковъ, которые распредѣлялись на 4 класса, и всѣ эти классы, вмѣстѣ, составляли "роту". Воспитанники оффиціально именовались "кондукторами", а рота -- "кондукторскою ротою".
Но кромѣ оффиціальнаго дѣленія на 4 класса существовало гораздо болѣе важное, неоффиціальное, дѣленіе всѣхъ воспитанниковъ на двѣ касты: новичковъ (или "рябцовъ", какъ прозвалъ ихъ Великій князь Михаилъ Павловичъ) -- безправныхъ и избиваемыхъ, и старшихъ юнкеровъ -- полноправныхъ и избивающихъ. Младшіе, т. е. "рябцы", находились въ полномъ подчиненіи у старшихъ, исполняли всѣ ихъ прихоти и затѣи и подвергались всякимъ измывательствамъ и потасовкамъ, проходя какъ-бы нѣкій искусъ закаливанія и уподобляясь въ этомъ отношеніи, какъ говоритъ В. А. Крыловъ, древнимъ спартанцамъ: "тутъ было нѣчто вродѣ того, что испытывали юноши Спарты, считавшіе доблестью не пикнуть, не показать ни малѣйшихъ проявленій страданія, когда ихъ безжалостно истязали, воспитывая въ нихъ терпѣливость, выносливость, убивая въ нихъ всякій признакъ малодушія и трусливости".
Здѣсь было, добавимъ мы, тоже самое, что практиковалось нѣкогда у нѣмецкихъ студентовъ, такъ-же измывавшихся надъ "фуксами". Такіе-же нравы царили тогда (да и позже!) и въ огромномъ большинствѣ другихъ русскихъ закрытыхъ учебныхъ заведеній... Вообще, это было въ духѣ времени.
Закаливаніе и "спартанское воспитаніе" состояли между прочимъ, въ слѣдующемъ:
Старшіе кондукторы, по установленному внутреннему (неоффиціальному) правилу, считали своей обязанностью слѣдить за поведеніемъ и внѣшней исправностью "рябцовъ". Этобылоосновой нравовъ заведенія. Начальство и воспитатели могли въ это не вмѣшиваться: учащіеся сами заботились о сохраненіи дисциплины и порядка внутри заведенія и внѣ его.
И, вотъ, слѣдя за своими младшими товарищами, кондукторы безжалостно наказывали ихъ за малѣйшее уклоненіе отъ правилъ и возводили эти наказанія въ какой-то культъ избіенія. "Малѣйшая провинность", говоритъ В. А.-- "разстегнутая пуговица куртки, плохое ученье во фронтѣ, плохо сложенное на табуретѣ платье, всякая неряшливость -- все это подвергалось наказанію отъ старшихъ"...
Наказанія иногда употреблялись оффиціальныя, т. е. тѣ-же самыя, которыя употреблялись и начальствомъ: стоянье подъ ружьемъ, лишеніе отпуска и т. н., но гораздо чаще -- неоффиціальныя, заключавшіяся во всевозможныхъ избіеніяхъ. Нерѣдко такія избіенія облекались въ торжественную ритуальную форму:
-- Явитесь ко мнѣ въ полной кавалергардской формѣ! -- приказывалъ старшій младшему.
И младшій обязанъ былъ вечеромъ, предъ спаньемъ, явиться къ старшему въ одномъ бѣльѣ и съ линейкой въ рукахъ.
-- Станьте въ позу! -- приказывалъ старшій, взявъ у него линейку.
Младшій нагибался, а старшій безпощадно билъ его по ягодицамъ линейкой -- "по большей части ребромъ" -- говоритъ В. А.: "Случалось" -- добродушно добавляетъ онъ: -- "что линейка при этомъ трескалась...
Но били и не только за провинности и не ради закаливанія. Иной разъ у старшихъ кондукторовъ, просто, что называется, руки чесались, и они били злосчастныхъ "рябцовъ" безъ всякаго повода.
Интересующихся отсылаемъ за другими подробными примѣрами къ интересной статьѣ В. А. Крылова. Для насъ же, для обрисовки училищныхъ нравовъ достаточно и того, что уже сказано... Училищное обычное право создало однако и нѣкоторыя ограниченія въ этомъ бойлѣ: воспрещалось драть за уши, за волосы, такъ какъ это значило бы ставить избиваемаго на уровень мальчишки, а кондуктора, согласно духу заведенія, "уважали личность другъ у друга", а потому, напр. не могъ имѣть мѣста такой случай, чтобы старшій далъ младшему пощечину. Вообще, изъ всѣхъ этихъ избіеній старательно устранялся позорящій элементъ и какое-бы то ни было издѣвательство, и въ нихъ проглядывала, дѣйствительно, какая-то педагогическая тенденція "закаливанія"...
В. А. Крыловъ относится къ "спартанской закалкѣ" рябцовъ скорѣе, съ добродушной ироніей, чѣмъ съ негодованіемъ...
Въ училищѣ строго соблюдалась своя особая училищная и корпоративная честь, и за ея сохраненіемъ строго надзирали всѣ кондуктора, особенно старшіе. Не говоря уже объ исправной внѣшности, за чѣмъ очень строго слѣдилъ товарищескій надзоръ, не менѣе, если не болѣе строго слѣдилось за соблюденіемъ общей порядочности и нравственности. "Каждый младшій кондукторъ*,-- говоритъ В. А.: "былъ на чеку, боялся малѣйшимъ образомъ проштрафиться. За нимъ присматривали не два-три надзирателя, а сотня глазъ товарищей, отъ которыхъ ничего не могло укрыться: никакая ничтожная вина, или нерадѣніе не оставалось безъ строгаго наказанія"...
Уйти изъ подъ этой товарищеской опеки, столь чувствительно отражавшейся на ихъ бокахъ, младшіе могли только во время классныхъ занятій. Во все остальное время они постоянно были на виду и въ предѣлахъ досягаемости старшихъ. Этому способствовало и самое расположеніе училища. Оно помѣщалось въ двухъ этажахъ Инженернаго замка. Вверху находились классныя комнаты, внизу -- спальни, рекреаціонный залъ, столовая и прочія жилыя помѣщенія. Наверху учащіеся распредѣлялись по классамъ и по окончаніи уроковъ немедленно сходили внизъ; внизу-же вслѣдствіе того, что воспитанники распредѣлялись по камерамъ по росту, а не по классамъ, и кондукторы всѣхъ классовъ были перетасованы, а также и вслѣдствіе устройства комнатъ, жизнь воспитанниковъ протекала сообща. Каждый шагъ каждаго кондуктора былъ на глазахъ у всѣхъ. И только по праздникамъ, во время отпусковъ, воспитанники уходили отъ этого всевидящаго товарищескаго ока.
"Республиканскій духъ" училища и приверженность кондукторовъ къ своимъ традиціямъ были такъ сильны, что училищное начальство, какъ уже мы упоминали, считало нужнымъ считаться съ ними.
-- Можетъ быть, васъ тутъ и пощиплютъ сначала немножко, а вы стерпите! -- говаривалъ директоръ училища "рябцамъ" -- новичкамъ:-- A пуще всего, чтобъ не выносить сору изъ избы!
Училищные воспитатели, прямо, не дерзали притѣснять кондукторовъ (старшихъ) въ ихъ льготахъ, которыя были установлены все тѣмъ же внутреннимъ закономъ училища. Льготы эти состояли въ томъ, что кондукторы двухъ старшихъ классовъ позволяли себѣ нѣкоторыя вольности и отступленія отъ правилъ, за что сами они такъ жестоко истязали младшихъ. Вольности эти были своего рода habeas corpus училища, и начальство не посягало на нихъ. Иначе, воспитанники не задумывались вступать въ самыя жестокія столкновенія съ начальствомъ, и начальство покорялось и иногда даже извинялось передъ кондукторами.
Такова была нравственная атмосфера въ училищѣ.
В. А. Крыловъ отзывается объ этой атмосферѣ съ похвалою:-- "Отъ всей этой жизни въ училищѣ, говоритъ онъ:-- "остались въ бывшихъ его воспитанникахъ привычки къ самовоспитанію, къ дисциплинѣ, уваженіе къ принципу, упорство въ трудѣ, въ борьбѣ за правду, въ достиженіи намѣченныхъ цѣлей. Кондукторская жизнь вырабатывала характеръ человѣка, его энергію, его иниціативу. При всемъ, повидимому, униженіи новичковъ, оно не ослабляло ихъ самолюбія. Оно являлось только временною непріятностью и шло объ руку съ твердымъ отстаиваніемъ своихъ традицій, предъ которыми преклонялось всякое начальство. Человѣкъ не стирался въ повседневной рутинѣ. Его дарованія потомъ прорывались самобытнымъ творчествомъ.
Съ этими словами В. А. Крылова, конечно, нельзя согласиться въ полной ихъ мѣрѣ, и мы считаемъ необходимымъ отнестись къ нимъ cum grano salis. Во всякомъ случаѣ, безпросвѣтное битье "рябцовъ" такъ, что "линейка иногда трескалась", и всѣ "дикія" (по выраженію самого же В. А.) побоища едва-ли могутъ быть причислены къ отраднымъ явленіямъ, хотя-бы даже они и производились исключительно съ педагогической цѣлью закалки на спартанскій манеръ. "Униженіе" новичковъ тоже должно было имѣть мѣсто, по крайней мѣрѣ, по отношенію къ натурамъ деликатнымъ, ибо всякое физическое насиліе, всякое "рукоприкладство", несомнѣнно, имѣетъ элементъ униженія личности. Самъ В. А. сознается, что вся эта трепка въ первые два года пребыванія воспитанниковъ въ училищѣ ложилась на природу иного юноши очень тяжело"... Да, конечно, иначе и быть не могло!
Но съ другой стороны, несомнѣнно, училищный режимъ давалъ и хорошіе результаты.
Во первыхъ "закалка" такъ, или иначе, дѣйствительно, достигалась. Достигалась также и пріобрѣтенная этою горькой выучкой привычка къ порядку и аккуратности и отсутствіе какого-либо разгильдяйства.
Во вторыхъ-же, (и это главное), "республиканскій духъ", несомнѣнно, развивалъ въ воспитанникахъ сознаніе товарищеской солидарности, сознаніе своего долга и уваженіе къ слову. Этотъ-же духъ внушалъ имъ нѣкоторыя понятія о гражданской независимости и самозащитѣ гражданской личности отъ придавливанія ея лицами власть имущими. Для того времени такой духъ былъ болѣе, чѣмъ необыкновененъ, и остается только удивляться, какъ могла уцѣлѣть эта маленькая гражданская община въ огромномъ морѣ тогдашняго абсолютизма и подавленія всякой гражданственности! В. А. Крыловъ правъ: "Человѣкъ" въ инженерномъ училищѣ, дѣйствительно, не стирался. Личность не задавливалась безличнымъ и тупымъ "не разсуждать!" Отъ товарищей "личность" терпѣла заушенія и удары линейкой, но сверху надъ ней никакого гнета не было. Повторяемъ, такой очагъ гражданственности въ в_о_е_н_н_о_м_ъ училищѣ да еще въ николаевское время -- явленіе, положительно, необыкновенное... По истинѣ, наша родина,-- страна всевозможныхъ наглядныхъ несообразностей !
Навѣрное, именно эта сторона училищнаго режима и прельщала В. А. Крылова. И несомнѣнно, она-же заставила хорошо отзываться объ инженерномъ училищѣ и другихъ извѣстныхъ питомцевъ его: Д. В. Григоровича, И. М. Сѣченова и Ѳ. М. Достоевскаго. Что касается этого послѣдняго, то о немъ мы имѣемъ безусловно авторитетное свидѣтельство: вдова знаменитаго писателя сама говорила В. А. Крылову, что Ѳ. М. Достоевскій всегда поминалъ инженерное училище добромъ...
В. А. Крыловъ, съ своей стороны, имѣлъ полное основаніе остаться довольнымъ тѣмъ режимомъ, которому онъ подпалъ въ училищѣ. Хорошая сторона училищнаго быта, т. е. "республиканскій духъ", была усвоена будущимъ драматургомъ во всей ея полнотѣ и повліяла на весь дальнѣйшій ходъ его жизни и на весь складъ его характера:
В. А. Крыловъ на всю жизнь остался свободнымъ въ своихъ стремленіяхъ человѣкомъ. Училище не только не поработило его личности, но, наоборотъ, выдвинуло ее... A сверхъ того оно дало ему устойчивость въ житейскихъ передрягахъ и упорство въ достиженіи намѣченной цѣли. Оно пріучило его къ суровой борьбѣ съ дѣйствительностью, что было, прямо, необходимо для такого мягкаго идеалиста, какимъ былъ въ свои юношескіе годы В. А. Крыловъ. Однимъ словомъ, инженерное училище дало ему дѣйствительную "закалку", какую врядъ-ли дала-бы ему семья.
Таковы были нравственные результаты училищной жизни В. А. Крылова. Посмотримъ теперь, что дало ему училище въ смыслѣ знаній, и чѣмъ содѣйствовало ему оно въ развитіи его писательскаго таланта?
-----
Въ этомъ отношеніи оно дало ему, къ сожалѣнію, слишкомъ мало...
Съ талантливымъ юношей повторилась, въ сущности, та-же исторія, что и съ многими другими выдающимися людьми: онъ пошелъ не по своей дорогѣ; и то, чего онъ пытался достигнуть и могъ-бы достигнуть при другихъ условіяхъ вполнѣ легко и безболѣзненно, было достигнуто имъ съ большими нравственными уколами и съ огромной лишней затратой силъ, не говоря уже о потерѣ времени...
Въ самомъ дѣлѣ, какой смыслъ былъ будущему писателю-драматургу изучать инженерныя науки, созиданіе крѣпостей, наводку понтоновъ и т. н.? Какой для него смыслъ имѣли военныя экзерциціи и усиленная шагистика? Несомнѣнно, что всѣ эти науки были для него самой злостной потерей времени, и только одно обстоятельство и могло-бы оправдать отдачу В. А. Крылова въ это заведеніе: это, именно, "духъ" училища, а также и то, что въ тѣ времена оно считалось лучшимъ учебнымъ заведеніемъ. Чему-же учили въ этомъ лучшемъ учебномъ заведеніи того времени? И какъ учили?
Какъ и во всѣхъ военно-учебныхъ заведеніяхъ, въ инженерномъ училищѣ на первомъ планѣ стояла шагистика, т. е. фронтовое ученье.
"Послѣ утреннихъ занятій въ классѣ" -- говоритъ В. А. Крыловъ:-- "дѣлалось ежедневно фронтовое ученіе, въ то время довольно-таки затруднительно. Маршировку начинали упражненіемъ въ три пріема, и приходилось долго стоять на одной ногѣ, пока другая тихо и высоко поднималась. Отъ этого переходили къ тихому шагу съ высокимъ поднятіемъ ногъ, и только послѣ этого къ обыкновенному скорому шагу и военнымъ поворотамъ"...
Всѣ эти балетныя упражненія имѣли въ виду одну главную цѣль, чтобы воинскія эволюціи происходили, какъ можно, красивѣе и граціознѣе. Существовало требованіе показнаго великолѣпія; существо-же дѣла, какъ въ шагистикѣ, такъ и во всемъ остальномъ было въ загонѣ. Такъ, напримѣръ, и въ ружейныхъ пріемахъ главное вниманіе было обращено не на смыслъ ихъ, а на быстроту и показной блескъ -- и блескъ этотъ давался съ великимъ трудомъ... "Я помню" -- разсказываетъ В. А.: -- "что великимъ достоинствомъ фронтовика считалось, чтобы ординарецъ, подходящій на парадѣ къ Государю, умѣлъ такъ сразу остановиться и сдѣлать ружьемъ на караулъ, чтобы у него при этомъ не дрогнула ни одна мышца, ни одинъ краешекъ одежды... И, вотъ, готовясь къ параду, иной ординарецъ ставилъ себѣ на голову кружку съ водой и добивался такой правильности и увѣренности движеній и остановокъ, что кружка съ головы не падала, и вода не проливалась".
Но наряду съ этимъ фокусничаньемъ, на которое уходила масса времени, кондуктора не умѣли стрѣлять изъ ружей! Въ училищѣ почти совсѣмъ не существовало упражненій въ стрѣльбѣ, и В. А. говоритъ, что онъ, пробывъ въ училищѣ четыре года и выйдя въ офицеры, не сдѣлалъ за все это время ни одного выстрѣла!
Повидимому къ такой же показной внѣшности сводились въ значительной мѣрѣ и спеціально-инженерныя науки и занятія. Напримѣръ, главное вниманіе обращалось на внѣшнее изящество чертежей, на отдѣлку горъ красивыми штришками и т. п. Содержаніе чертежей считалось уже менѣе важнымъ. Главной задачей лѣтнихъ упражненій кондукторовъ была наводка понтоннаго моста въ присутствіи Государя. При этомъ опять-таки требовалось какое-то сверхъестественное и совершенно излишнее изящество исполненія, на которое тоже тратилась зря масса времени...
Но спеціальныя военно-инженерныя науки все-таки еще были поставлены въ училищѣ на нѣкоторую должную высоту и давали кое-какія знанія. А, вотъ, съ общеобразовательными предметами дѣло обстояло гораздо хуже. A они-то и были такъ настоятельно необходимы для будущаго писателя!
"Гуманитарныя науки", говоритъ В. А. Крыловъ: -- "хромали"...
Но В. А. выражается въ данномъ случаѣ черезъ чуръ мягко. Науки болѣе, чѣмъ хромали. Исторія преподавалась кратко, лживо, темно. Литература еще хуже. О Гоголѣ и даже о Пушкинѣ воспитанники только слышали кое-что на плохихъ лекціяхъ; но самихъ произведеній этихъ авторовъ почти не читали. Въ этомъ виноваты, впрочемъ, были не одни учителя, но, главнымъ образомъ, то глухое и страшное для литературы время. Новыя изданія Пушкина, Гоголя и другихъ знаменитыхъ писателей не разрѣшались, а старыя совсѣмъ исчезли изъ продажи. Четыре томика повѣстей Гоголя тогда съ трудомъ можно было купить за 50 рублей!
О прогрессивномъ движеніи журналистики, о Бѣлинскомъ, Тургеневѣ, Герценѣ, конечно, и не упоминалось. Преподаватель литературы, Плаксинъ, удѣлялъ весьма много времени и Георгію Конисскому и Ѳеофану Прокоповичу и Ломоносову и Державину, но о Гоголѣ говорилъ только вскользь, сопоставляя его съ Булгаринымъ, при чемъ пальму первенства предоставлялъ этому послѣднему.
Таково-же было преподаваніе и иностранной литературы. Преподаватели знакомили воспитанниковъ съ начатками литературы, съ придворными классиками Людовика XIV, но тщательно избѣгали при этомъ всего, что было, по выраженію В. А. "недостаточно монархично".
"Мы всѣ учились понемногу, чему-нибудь, и какъ-нибудь!" Правъ былъ нашъ великій поэтъ, говоря это... Этими двумя строчками онъ охарактеризовалъ все русское просвѣщеніе николаевской эпохи -- и, увы, онѣ были вполнѣ примѣнимы, даже къ лучшему учебному заведенію того времени"!
-----
Таково было то училище, куда попалъ В. А. Крыловъ -- уже 14-лѣтній юноша, имѣющій опредѣленныя стремленія и порядочную подготовку для достиженія этихъ стремленій.
У насъ нѣтъ достаточныхъ свѣдѣній о томъ, какъ жилось Крылову въ училищѣ, по крайней мѣрѣ, въ первые годы. Но нѣтъ никакого сомнѣнія, что жилось ему тамъ нелегко.
Привыкшій къ порядочной семейной обстановкѣ и къ теплому домашнему очагу, юноша попалъ сразу подъ надзоръ сотни глазъ, въ шумное общежитіе, въ суровую казарменную обстановку. Наравнѣ съ другими "рябцами", онъ вставалъ и одѣвался "по барабану", маршировалъ въ строю въ классы и столовую и чинно готовилъ по вечерамъ уроки у своего столика предъ казенной сальной свѣчей въ мѣдномъ подсвѣчникѣ. Тутъ-же онъ и спалъ, аккуратно сложивъ на табуретѣ свое платье. Наравнѣ съ товарищами, онъ скудно и скромно питался и пилъ жиденькій казенный чай съ чернымъ хлѣбомъ. A по воскресеньямъ и праздникамъ уходилъ въ отпускъ къ своей теткѣ.
О внѣшней сторонѣ своей жизни въ училищѣ В. А. Крыловъ умалчиваетъ, но зато довольно подробно говоритъ о своихъ занятіяхъ литературой -- о томъ, какъ и въ какихъ условіяхъ протекало тамъ охватившее его творчество.
И нужно сознаться, что условія школьной жизни отнюдь не благопріятствовали его неустаннымъ попыткамъ писательства. Еще менѣе благопріятствовали эти условія страсти В. А. къ театру, хотя въ этомъ послѣднемъ отношеніи въ училищѣ иногда кое-что и предпринималось. Въ своихъ воспоминаніяхъ В. А. упоминаетъ о домашнемъ спектаклѣ, устроенномъ кондукторами въ рекреаціонномъ залѣ. Пьеса для этого спектакля была написана кѣмъ то изъ товарищей, и въ ней изображался какой-то заговоръ, причемъ заговорщики, потрясая казенными кондукторскими тесаками, восклицали: -- "Да здравствуетъ революція!" -- И суровое "николаевское" начальство смотрѣло на эту вопіющую нецензурность сквозь пальцы... Полковникъ, который при этомъ присутствовалъ зрителемъ, только пожалъ плечами и замѣтилъ:-- Что за охота кричать такія глупости! Кричали-бы лучше: -- "Да здравствуетъ кондукторская рота!"
Но эта попытка обращенія къ музамъ въ инженерномъ училищѣ осталась лишь попыткою и лишь подтвердила классическое правило:-- "Inter arma silent Musae"... Во всемъ остальномъ училище упорно чуждалось музъ, предпочитая имъ разныя "серьезныя" занятія: фронтовое ученье, изящество ружейныхъ артикуловъ и военно-инженерныя науки. И будущій писатель былъ здѣсь, по правдѣ говоря, совсѣмъ не ко двору.
Онъ немало подвергался насмѣшкамъ товарищей за то, что горячо любилъ литературу и съ первыхъ-же классовъ училища сталъ заниматься писательствомъ. "Моимъ наклонностямъ къ литературнымъ занятіямъ", говоритъ В. А.: -- "тѣмъ труднѣе было развиваться, что въ товарищахъ по училищу я встрѣчалъ слишкомъ мало сочувствія тому, что меня увлекало. Наиболѣе даровитые и прилежные изъ этихъ юношей считали несерьезнымъ то, что не относилось къ ихъ спеціальности -- къ наукамъ фортификаціи, механики и строительнаго искусства. Лѣнивые и неталантливые были одинаково равнодушны и къ спеціальнымъ и постороннимъ предметамъ, и я подпадалъ подъ насмѣшки и тѣхъ и другихъ...
Случалось, товарищи выкрадывали у меня мои стихи, насмѣшливо переиначивали ихъ и крупно писали ихъ на классной доскѣ для посмѣшища всему классу. Я сердился, писалъ на товарищей плохія и злыя эпиграммы, показывая ихъ развѣ-только самымъ близкимъ друзьямъ"...
"Такъ, съ первыхъ шаговъ моей жизни" -- съ горечью прибавляетъ В. А.: -- "я попалъ въ глупую передрягу безцѣльныхъ нападокъ, отравлявшую и позднѣе мое дѣло и мою жизнь"...
Однако, несмотря на всѣ эти огорченія, В. А. Крыловъ упорно занимался своимъ любимымъ "несерьезнымъ" дѣломъ. По его признанію, въ Петербургѣ, по вступленіи въ училищѣ, онъ "окончательно увлекся стихотворствомъ". Каждую свободную минуту, всякій досугъ свой онъ посвящалъ писанію стиховъ и литературному чтенію. И такъ тянулось втеченіе всего четырехлѣтняго пребыванія его въ инженерномъ училищѣ.
Но развитіе его таланта было, къ сожалѣнію, всецѣло предоставлено лишь ему самому. Будущій писатель и драматургъ не находилъ никакого достойнаго руководительства въ своихъ начинаніяхъ. "По вѣчной моей робости", говоритъ онъ: -- "я не умѣлъ заводить знакомствъ и не видѣлъ вокругъ себя никого, кто-бы могъ озаботиться моимъ развитіемъ. По воскресеньямъ я ходилъ въ отпускъ къ старой вдовѣ-теткѣ, вѣчно озабоченной и не имѣвшей ничего общаго съ литературой"... И въ концѣ концовъ литературное воспитаніе будущаго драматурга свелось къ старательному чтенію всякой литературы; но читалъ онъ совершенно безсистемно и безъ надлежащаго выбора.
При полномъ отсутствіи надлежащаго руководительства, наставниками В. А. по этой части явились мелкіе апраксинскіе книгопродавцы, которые, конечно, сбывали неопытному и несвѣдущему юношѣ все, что попадало имъ подъ руку -- всякій хламъ и заваль, на что только хватало у покупателя средствъ. A средства его были очень скудны. В. А. Крыловъ, въ бытность свою въ училищѣ, получалъ отъ родителей по рублю въ мѣсяцъ на мелкіе расходы, да рублей 15 въ годъ накапливалось подарками отъ нихъ и отъ дяди. И все-таки даже на эти гроши В. А. ухитрялся удовлетворять свою ненасытную страсть къ литературному чтенію...
Но что, именно, онъ читалъ?
Во всѣхъ книжныхъ лавченкахъ Апраксина двора тогда въ большомъ количествѣ встрѣчались толстые томы сочиненій Булгарина -- его романы: "Иванъ Выжигинъ", "Дмитрій Самозванецъ" и т. п. Встрѣчался довольно часто одинъ и тотъ-же томъ сочиненій Жуковскаго, относительно котораго В. А. увѣряли, что онъ заколдованъ, и оттого появляется всюду. Книги эти продавались сравнительно дешево; видъ у нихъ былъ внушительный, имена авторовъ знаменитыя. И В. А. покупалъ ихъ и читалъ, пичкая себя этой, въ большинствѣ случаевъ, совершенно непитательной и безполезной умственной пищей.
Хорошія книги и настоящіе знаменитые авторы были тогда совершенно недоступны скромному карману "кондуктора". Сочиненія Пушкина и Гоголя стояли тогда въ такой высокой цѣнѣ, что Крыловъ никоимъ образомъ не могъ раздобыться ими.
Любимымъ его писателемъ въ первые годы училищной жизни былъ Державинъ. Сочиненія Державина В. А. привезъ съ собой еще изъ Москвы и многія изъ его стихотвореній зналъ наизусть -- тѣ самыя, надъ которыми такъ маются и злобствуютъ современные гимназисты: "Фелица", "Богъ", "На рожденіе порфиророднаго отрока", "Фонарь", "Снигирь" и т. п.
Въ болѣе позднее время В. А. Крылову удалось значительно пополнить свою библіотеку и вмѣстѣ съ тѣмъ свое художественное образованіе. Начало этому пополненію было положено удачнымъ для него случаемъ: ему довелось однажды заработать собственнымъ трудомъ (въ первый разъ въ жизни!) немного денегъ -- и онъ конечно, немедленно употреблялъ ихъ на пріобрѣтеніе книгъ.
По курьезной случайности, эти первыя заработанныя имъ деньги дало ему драматическое произведеніе -- правда, на этотъ разъ еще покуда чужое. Однажды потребовалось для "Отечественныхъ Записокъ" переписать пьесу Писемскаго, "Ветеранъ и Новобранецъ". Секретарь редакціи встрѣтилъ Крылова у знакомыхъ и предложилъ ему эту переписку. Редакція торопилась съ перепиской, искать профессіональнаго переписчика было некогда. Подвернулся 15-лѣтній воспитанникъ военнаго училища -- ему и поручили.
Великъ былъ восторгъ Крылова! За работу онъ получилъ цѣлый рубль серебромъ и, къ великой своей радости, ему удалось раздобыться на этотъ рубль сочиненіями Озерова...
Потомъ пріобрѣтеніе книгъ стало дѣлаться для него все легче и легче. Въ бытность В. А. въ старшихъ классахъ училища, съ новымъ царствованіемъ (Александра II) повѣяло свѣжестью и въ обществѣ и въ литературѣ. Книги сразу подешевѣли; въ продажѣ появились такія сочиненія, которыя прежде были библіографической рѣдкостью. В. А. употребилъ всѣ усилія, чтобы скопить побольше денегъ, и купилъ Пушкина въ новомъ изданіи Анненкова и воспоминанія С. Аксакова. Эта послѣдняя книга произвела на него чрезвычайно сильное впечатлѣніе. Онъ зачитывался ей съ замираніемъ сердца, потому что книга эта была переполнена разсказами о театрѣ и объ актерахъ.
Въ это-же, болѣе позднее время своего пребыванія въ училищѣ, В. А. ближе сошелся съ окружающими, пересталъ быть одиночкой и пріобрѣлъ товарищей.
Впрочемъ, въ его классѣ товарищей у него все-таки не оказалось, и В. А. выбралъ друзей изъ другихъ классовъ. Сошелся онъ, конечно, только съ тѣми, кто былъ родствененъ ему по вкусамъ и наклонностямъ, т. е. по любви къ литературѣ и театру. Таковыми оказались: извѣстный нынѣ композиторъ Цезарь Кюи, философъ-литераторъ Лесевичъ, и братъ драматурга, А. Н. Островскаго, П. Н. Островскій.
Кюи и Лесевичъ были старше В. А., и онъ относился къ нимъ съ особымъ довѣріемъ, полагая на ихъ судъ всѣ свои первыя произведенія (въ ихъ числѣ цѣлую поэму -- "За Богомъ молитва, за царемъ служба не пропадаетъ"). Оба пріятеля благоволили къ В. А., сочувствовали его стремленіямъ и хвалили его стихи. В. А. чрезвычайно цѣнилъ это теплое отношеніе друзей къ себѣ и своему творчеству и чѣмъ болѣе сердился на насмѣшки своихъ одноклассниковъ, тѣмъ сильнѣе, съ болѣзненной нервностью и восторженностью привязывался къ друзьямъ. "Всегда благоразумный Кюи", по словамъ Крылова:-- "иногда даже охлаждалъ эти порывы восторга, вызваннаго простымъ одобрительнымъ словомъ, и приглашалъ своего экспансивнаго пріятеля не очень-то довѣряться похваламъ друзей". Такъ напримѣръ Кюи однажды писалъ Крылову:-- "Вы слишкомъ довѣрчивы и слишкомъ готовы привязаться (къ лицу, или мнѣніямъ его) всего силою вашей поэтической души. Для вашего-же счастья будьте холоднѣй... Остерегайтесь слишкомъ частыхъ изліяній: они могутъ надоѣсть".
Эти строчки довольно ярко рисуютъ намъ характеръ В. А. Крылова въ то время. Спокойный и уравновѣшенный человѣкъ въ остальное время своей жизни, онъ въ тѣ времена отличался пылкой восторженностью и экзальтированностью. И, вотъ, что говоритъ онъ самъ по этому поводу:-- "Я былъ одинокъ... Безъ всякаго руководства, безъ всякой интеллигентной поддержки, я тѣмъ съ большей горячностью относился къ участію человѣка, гораздо болѣе счастливаго, чѣмъ я, и откликавшагося на мои первыя попытки литературнаго творчества. Я радовался этому участью, я жилъ, я питался имъ. Я въ немъ лелѣялъ надежду на осуществленіе моихъ завѣтныхъ желаній, моего любимаго дѣла".
Съ Кюи В. А. Крыловъ сошелся потомъ еще ближе -- въ эпоху позднѣйшей юности, когда оба они перешли изъ училища въ инженерную академію... Были у нихъ даже попытки кое-какого совмѣстнаго творчества; такъ, В. А. написалъ либретто для двухъ оперъ Ц. Кюи. Кромѣ общихъ вкусовъ и стремленій, обоихъ друзей сблизила также и ихъ участь; подобно В. А. Крылову и Кюи былъ одинокъ въ стѣнахъ училища и подвергался насмѣшкамъ за свои художественные вкусы...
Въ большой дружбѣ В. А. состоялъ и съ П. Островскимъ. Съ нимъ онъ зачитывался сообща книгами, разсуждалъ о театрѣ, спорилъ...
-----
Вторая половина пребыванія В. А. Крылова въ училищѣ, вообще, прошла для него въ гораздо болѣе свѣтлыхъ и отрадныхъ ощущеніяхъ чѣмъ первая.
Въ училище мало по малу проникли новыя вѣянія приближавшихся шестидесятыхъ годовъ.
Уѣзжая на праздники и на вакаціи въ свои семьи, кондукторы стали урывками знакомиться съ произведеніями новой, освободительной и обличительной литературы. Они читали Некрасова, Тургенева ("Записки охотника") Григоровича ("Антонъ Горемыка"), прислушивались къ разговорамъ о Бѣлинскомъ и Герценѣ. Многое изъ прежнихъ вѣрованій стало меркнуть и постепенно замѣнялось новыми понятіями. Старыя училищныя традиціи стали представляться уже въ иномъ свѣтѣ, и многое въ нихъ казалось уже нелѣпымъ и недостойнымъ. Въ нравахъ кондукторской роты проявлялось нѣчто новое, какая-то нежданная перемѣна къ лучшему, къ большей нравственной и умственной культурности.
Прежде всего у старшихъ воспитанниковъ возникъ чисто-гамлетовскій вопросъ: "Бить, или не бить"? Прежнее безудержное битье "рябцовъ" стало казаться дурнымъ дѣломъ. И какъ это ни странно теперь для насъ, этотъ вопросъ вызывалъ у кондукторовъ не только серьезныя размышленія, но даже и серьезную войну. Вопросъ о недостойности дракъ разрѣшился, именно, дракою... Первый (старшій) классъ считалъ битье "рябцовъ" дѣломъ непристойнымъ, а второй классъ, т. е. кондукторы младшіе, только что вышедшіе изъ подневольнаго положенія въ положеніе господствующее, заявили себя сторонниками стараго режима. Дѣло кончилось крупною стычкою, причемъ побѣдилъ новый режимъ, т. е. первоклассники.
Въ своихъ воспоминаніяхъ В. А. Крыловъ описываетъ, какъ тотъ-же первый классъ еще до этого событія собрался однажды тайно (!) въ холодномъ цейхгаузѣ, чтобы обсудить, какъ уничтожить жестокое обращеніе съ "рябцами"? Онъ даже воспѣлъ это тайное собраніе и происходившіе на немъ горячіе дебаты въ юмористической поэмѣ.
Въ атмосферѣ всѣхъ этихъ новыхъ гуманныхъ вѣяній, въ предчувствіи занимавшейся зари шестидесятыхъ годовъ, въ лучшую эпоху всего XIX вѣка нашей исторіи, В. А. Крыловъ кончилъ курсъ въ инженерномъ училищѣ и вышелъ изъ него съ офицерскимъ чиномъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ вступилъ и въ жизнь. Учебная эпоха у него еще не закончилась, потому что онъ непосредственно изъ училища перешелъ въ инженерную академію. Но пребываніе въ этой послѣдней уже не было такимъ изолированнымъ отъ окружающей жизни. какъ въ училищѣ. Школьные годы прошли, и наступили годы студенческіе, со всѣмъ ихъ обаяніемъ со всею прелестью перваго проникновенія въ жизнь и даже болѣе того: въ общественную дѣятельность. В. А. Крылову было тогда 18 лѣтъ...
III.
Почти у всѣхъ выдающихся людей бываетъ въ жизни свой "Sturm und Drang Periode" -- періодъ особенно кипучей дѣятельности, когда они только-что попадутъ на желанную дорогу, или, по крайней мѣрѣ, завидятъ ее уже совсѣмъ близко. Былъ такой періодъ и въ жизни В. А. Крылова, и наступленіе его какъ разъ совпало съ его пріобщеніемъ къ общественной жизни по выходѣ изъ училища.
18-лѣтній юноша (теперь уже офицеръ!) сразу окунулся въ жизнь и началъ принимать дѣятельнѣйшее участіе во всѣхъ проявленіяхъ столичной общественной жизни, довольно кипучей и своеобразной въ то время, и, конечно, прежде всего и паче всего устремился къ литературно-театральной дѣятельности и къ соотвѣтствующимъ знакомствамъ. Прежняго одиночества и прежней зависимости какъ не бывало. Одиночество смѣнилось постояннымъ общеніемъ съ множествомъ новыхъ знакомыхъ. Болѣе полному соприкосновенію съ общественной жизнью и болѣе полной независимости способствовало уже то одно обстоятельство, что офицеры академіи не были интернами, но жили на частныхъ квартирахъ внѣ стѣнъ учебнаго заведенія.
В. А. Крыловъ и квартиру подобралъ вполнѣ по вкусу себѣ.
Онъ поселился вмѣстѣ съ товарищемъ на маленькой квартиркѣ въ домѣ очень извѣстнаго въ то время театрала-любителя, М. Я. Слатвинскаго. "Это былъ типъ своего рода" -- говоритъ о немъ В. A. и, прибавимъ отъ себя, типъ вполнѣ во вкусѣ В. А. Крылова!
Отставной семеновскій офицеръ, Слатвинскій имѣлъ страстное влеченіе къ театру. Онъ ежегодно устраивалъ одинъ или два любительскихъ спектакля въ небольшой залѣ своей квартиры. В. А. не безъ юмора разсказываетъ объ этихъ спектакляхъ... Для спектакля, по его словамъ, ворошили всю квартиру. Устраивался помостъ, порталъ, сцена, уборныя для актеровъ -- чтобы все напоминало настоящій театръ. Не бѣда, что на сценѣ было тѣсно, что суфлерская будка была несоразмѣрно велика, и что домочадцы должны были на это время лишиться спальни... Театръ устраивался по всѣмъ правиламъ искусства, и даже приглашались съ Императорской сцены суфлеръ и парикмахеръ.
Актеръ онъ (Слатвинскій) былъ посредственный, но опытный. Труппа у него была не выдающаяся, но не смотря на все это, спектакли Слатвинскаго бывали довольно удачны, особенно, когда въ числѣ участвующихъ попадалъ какой-нибудь талантливый актеръ-любитель.
В. А. Крыловъ конечно, немедленно познакомился съ такимъ восхитительнымъ домохозяиномъ и воспользовался первымъ же спектаклемъ, чтобы выступить на сценѣ въ качествѣ актера. Это былъ его первый сценическій дебютъ, потому что хотя В. А. до этого и участвовалъ въ двухъ спектакляхъ, но игралъ въ нихъ незначительныя роли, да и самые спектакли были ужъ слишкомъ домашніе.
Спектакль, въ которомъ В. А. Крыловъ выступилъ у Слатвинскаго, состоялъ изъ водевилей: "Петербургскія дачи" и "Путаловъ". Въ первомъ изъ этихъ водевилей В. А. игралъ роль какого-то брандмейстера и имѣлъ, по его словамъ, "блистательный успѣхъ". Ему очень много апплодировали, и въ публикѣ, шутя, говорили:-- "этого брандмейстера за прекрасную игру надо произвести въ брандмайоры!".
Нечего и говорить, конечно, что В. А. плавалъ, какъ рыба въ водѣ, въ этой театральной атмосферѣ. "Съ тѣхъ поръ", говоритъ онъ:-- "я постоянно участвовалъ въ спектакляхъ Слатвинскаго и съ ненасытной жадностью искалъ всякаго знакомства, которое давало бы мнѣ возможность выступить на сценѣ, или хоть читать публично на литературномъ вечерѣ".
Позднѣе, это послѣднее желаніе В. А. Крылова исполнилось въ полной мѣрѣ, но что касается его театральныхъ успѣховъ, то въ качествѣ актера ему не было суждено прославиться. Самъ В. А. объясняетъ это тѣмъ, что ему приходилось сравнительно рѣдко выступать на сценѣ, и что у него было поэтому мало актерской практики. Но гораздо правильнѣе предположить, что у него, просто, писательскій талантъ преобладалъ надъ талантомъ актерскимъ. Тѣмъ болѣе, что и выступалъ-то онъ въ качествѣ актера вовсе ужъ не такъ рѣдко.
Театральная среда, въ которой вращался В. А., постепенно все расширялась и росла. Вначалѣ театральное дѣло въ столицѣ было развито еще очень слабо, и такимъ театраламъ, какъ Крыловъ, приходилось плохо... Императорскіе театры пользовались монополіей. Не было ни частныхъ, ни даже клубныхъ театровъ. Существовали благотворительные спектакли, но и тѣ были "довольно затруднительны", какъ выражается В. А.: разрѣшеніе на устройство такихъ спектаклей приходилось выхлопатывать черезъ министра Двора и чуть-ли не отъ самаго Государя. И театралы которымъ хотѣлось заявить себя и выступить передъ публикой въ качествѣ актеровъ, поневолѣ должны были умѣрять свои страсти, или-же, въ лучшемъ случаѣ, участвовать на такихъ (притомъ очень рѣдкихъ!) спектакляхъ какъ спектакли Слатвинскаго...
Но потомъ положеніе вещей стало рѣзко измѣняться. Съ каждымъ годомъ, даже съ каждымъ мѣсяцемъ эти затрудненія стали исчезать, и столицу охватилъ настоящій театральный вихрь. Благотворительные спектакли, начавшись съ спектаклей въ великосвѣтскихъ кругахъ, возникли теперь уже безпрестанно, участіе въ нихъ принимали лица самыхъ разнообразныхъ ранговъ... И появились даже спеціальныя залы для такихъ спектаклей. (Пассажъ и залъ Руадзе -- нынѣ залъ Кононова)... "Время было кипучее" -- разсказываетъ В. А. въ своихъ воспоминаніяхъ:-- "Въ залѣ пассажа устраивались благотворительные спектакли съучастіемъ извѣстныхъ писателей. Ал. Потѣхинъ, къ удивленію всѣхъ исполнилъ роль Фамусова, съ бородой, которую, конечно, не хотѣлъ сбрить ради одного спектакля. A. H. Островскій съ тонкимъ юморомъ сыгралъ роль Подхалюзина въ своей-же пьесѣ ("Свои люди, сочтемся"...) Въ залѣ кн. Бѣлосельскаго состоялся такой-же "литераторскій" спектакль. Давали "Ревизора", причемъ А. Ѳ. Писемскій появился въ роли городничаго, П. И. Вейнбергъ -- Хлестакова, а купцовъ, приносящихъ Хлестакову деньги, весьма типично изображали Достоевскій, Островскій и Тургеневъ...
Однимъ словомъ, театръ возвысился. Театральное дѣло стало на одной доскѣ съ литературой. Театральнымъ искусствомъ интересовались всѣ, и участія въ подобныхъ спектакляхъ добивались многія лица съ положеніемъ. Добивался въ нихъ участія и скромный подпоручикъ, ученикъ инженерной академіи, В. А. Крыловъ.
Ему удалось войти въ кружки наиболѣе ревностныхъ устроителей спектаклей, и онъ участвовалъ въ нѣсколькихъ видныхъ спектакляхъ, исполняя видныя роли. Такъ, онъ игралъ тогда Чацкаго, Кузовкина ("Чужой хлѣбъ", Тургенева) и Жадова ("Доходное мѣсто"). Особенный успѣхъ В. А. имѣлъ въ "Доходномъ мѣстѣ". Эта пьеса въ то время была запрещена цензурой и еще не шла въ Императорскихъ театрахъ, но любители рискнули сыграть ее. В. А. Крыловъ игралъ Жадова прекрасно и въ послѣднемъ дѣйствіи съ такимъ искреннимъ увлеченіемъ произнесъ монологъ о честномъ трудѣ, что весь театръ разразился рукоплесканіями, и публика такъ долго кричала "bis", что Жадову пришлось повторить весь монологъ цѣликомъ...
Доступъ въ эти театральные кружки и всего этого театральнаго благополучія В. А. добился, благодаря все тому-же Слатвинскому.
"У Слатвинскаго", говоритъ онъ: -- "я познакомился съ П. Каратыгинымъ (авторъ извѣстныхъ въ свое время водевилей), со старикомъ Пименомъ Араповымъ (знаменитый театралъ николаевскаго времени и авторъ "Лѣтописи русскаго театра") и съ балетными артистами Стуколкиными. Младшій Стуколкинъ былъ женатъ на актрисѣ Стрѣльской. Я сталъ бывать у нихъ и познакомился съ тогдашней звѣздой Александринскаго театра, Снѣтковой 3-ей"...
В. А. не безъ юмора разсказываетъ о подробностяхъ этого знакомства. Разсказъ его о первой встрѣчѣ съ Снѣтковой интересенъ въ томъ отношеніи, что рисуетъ нѣкоторыя любопытныя подробности тогдашняго житья-бытья первостепенныхъ актерскихъ знаменитостей. Но еще интереснѣе онъ тѣмъ, что даетъ намъ яркій обликъ самого "подпоручика" и "офицера-слушателя инженерной академіи", В. А. Крылова... Въ каждой его строчкѣ такъ и чувствуется задорный и въ тоже время робкій и конфузливый юноша, восторженный поклонникъ искусства и принципіальный, можно сказать, ярый демократъ и "республиканецъ" -- приверженецъ "гражданскихъ" идей 60-хъ годовъ...
"Мнѣ забавно вспомнить мою первую встрѣчу съ тогдашней лучшей актрисой Александринскаго театра, Снѣтковой 3-ей" -- разсказываетъ онъ: -- "Я тогда былъ едва 20-лѣтнимъ офицеромъ и еще не напечаталъ ни одной строки, но я съ успѣхомъ подвизался въ любительскихъ спектакляхъ и потому чувствовалъ себя знатокомъ сценическаго искусства. Я встрѣтилъ Снѣткову на именинахъ у ея подруги, актрисы В. В. Стрѣльской. Пришелъ къ ней и почтенный старичекъ, горячій театралъ, Пименъ Араповъ, и по обычаю добраго стараго времени, принесъ именинницѣ подарокъ, шляпку. Мы, трое, были самые почетные гости и удалились въ маленькій кабинетъ хозяина (мужа В. В. Стрѣльской, Стуколкина), гдѣ за ломбернымъ столомъ пощелкивали кедровые орѣшки и разговаривали о театрѣ. Я млѣлъ отъ восторга въ этой, такъ страстно любимой мною театральной атмосферѣ, лицомъ къ лицу съ красавицей-актрисой, любимицей публики... И, странное дѣло: мой восторгъ сказывался не похвалами, а порицаніями. Я разбиралъ игру актрисы съ большимъ уваженіемъ къ ея таланту, но постоянно выставлялъ на видъ ея промахи, недостатки, эгоизмъ ея замкнутой актерской жизни, отсутствіе въ ней гражданскихъ интересовъ (что значитъ увлеченіе идеями той эпохи!) Мнѣ какъ будто хотѣлось отогнать отъ этой прелестной дѣвушки все, что я мало-мальски считалъ недостойнымъ ея. Это прорывалось даже въ коемъ обращеніи къ ней: ея имя было Ѳеодосья Александровна, но оно не нравилось ни ей, ни ея приближеннымъ, и потому ее звали всегда Фанни Александровна. Меня коробила эта невинная фальшь, и я съ грубою и правдивою прямотою моего времени во весь разговоръ называлъ ее "Ѳедосья Александровна". Должно быть, все-таки теплы и искренни были мои рѣчи: онѣ нисколько не обижали артистку. Напротивъ, повидимому, ей нравился этотъ непривычный для нея тонъ. Она была со мной чрезвычайно любезна, просидѣла до 12 часовъ ночи и только, какъ-бы не думая, взяла мѣлъ, приготовленный для картъ, и написала на сукнѣ стола свое имя "Ѳеодосья", вставивши букву "о" и смягчая этою вставкою неблагозвучную вульгарность простой "Ѳедосьи*.
Впечатлѣніе этой встрѣчи вылилось у Крылова въ изящномъ стихотвореніи "Беззаботная жизнь передъ вами"... Онъ посвятилъ это стихотвореніе Снѣтковой, но при всемъ его юношескомъ задорѣ и радикализмѣ скромность его была такъ велика, что онъ не рѣшился даже ознакомить вдохновившую его артистку съ посвященнымъ ей стихотвореніемъ! Онъ могъ въ лицо упрекать знаменитую актрису за недостатки ея игры, онъ могъ съ грубымъ демократизмомъ звать ее "Ѳедосьей", но поднести ей посвященные ей стихи -- было выше его силъ!..