Бессонов И. А.
Заметки для будущих издателей Пушкина

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ЗАМѢТКИ ДЛЯ БУДУЩИХЪ ИЗДАТЕЛЕЙ ПУШКИНА.

Письма къ С. Д. П--му.

Вмѣсто вступленія.

   ...Занимающіеся нашею литературою съ убѣжденіемъ о важности ея для общественнаго образованія, не переставали изъявлять своихъ сѣтованій, что изданія сочиненій писателей нашихъ, всѣ, болѣе или менѣе, дѣлаются у насъ на-скоро, кое-какъ, не по обдуманному плану и безъ надлежащей системы. Сожалѣнія эти, явственнѣе, нежели когда-нибудь, слышались при появленіи въ свѣтъ "Сочиненіи А. Пушкина" (изд. 1838--1841 г.). Въ Пушкинѣ, каждый, даже мало-образованный и рѣдко заглядывающій въ наши книги, привыкъ видѣть любимаго представителя нашей образованности и нашего роднаго слова. При изданіи его сочиненій, наблюденіе за нимъ приняли на себя по собственному вызову извѣстнѣйшіе наши литераторы, связанные съ поэтомъ чувствами дружбы и родствомъ талантовъ. Публика въ правѣ была ожидать изданія достойнаго и имени сочинителя и именъ тѣхъ, въ которыхъ, послѣ Пушкина, она видѣла даровитѣйшихъ и любимѣйшихъ своихъ писателей. Ожиданіе не было, къ-сожалѣнію, оправдано по причинамъ, -- вѣроятно, уважительнымъ -- независѣвшимъ отъ гг. попечителей, но тѣмъ не менѣе огорчительнымъ для всѣхъ почитателей поэта, рано похищеннаго смертію для отечественной славы. Недостатки и небрежность этого изданія были замѣчены въ разное время нашими періодическими изданіями. Но сколько мнѣ кажется, всѣ замѣчанія эти не имѣли той подробности, послѣдовательности и опредѣленности, которыхъ требовали какъ самый предметъ, такъ особенно цѣль подобныхъ замѣчаній. Между-тѣмъ, время идетъ. Отъ появленія послѣднихъ трехъ томовъ "Сочиненій Пушкина" (IX, X и XI) прошло около пяти лѣтъ,--а ничего еще не предпринято,-- по-крайней-мѣрѣ гласнымъ образомъ,-- къ исправленію замѣченныхъ, вкравшихся въ изданіе ошибокъ и упущеній. Они даже не оговорены, какъ бы то слѣдовало, ни при послѣднемъ томѣ сочиненій, ни въ видѣ особыхъ замѣчаній или прибавленій.
   Пользуюсь свободнымъ временемъ и постараюсь привести въ порядокъ замѣчанія, которыя вызвали у меня недостатки, встрѣченные въ изданіи Сочиненіи Пушкина. Не требуйте отъ этого перваго опыта человѣка мало-письменнаго -- строгой системы и изящества изложенія. Не долгъ ли, не обязанность ли каждаго изъ насъ стараться, по мѣрѣ своихъ силъ и способностей,-- замѣчаніями своими и указаніями, добросовѣстными и усердными, содѣйствовать дѣлу справедливости и тѣмъ отклонять отъ себя упрекъ въ равнодушіи и нерадѣніи объ общественной пользѣ? Въ кругу жиэни и дѣятельности человѣческой такъ все тѣсно связано одно съ другимъ, что отъ малаго зависитъ почти всегда большое.

И. Б.

"Всякая строчка великаго писателя
становится драгоцѣнной для потомства."
Пушкинъ.
(Современникъ, Т. III. стр. 158).

Письмо I.

Современникъ (1836) и Сочиненія А. Пушкина (изд. 1838--1841 г.). Сочиненіе текстовъ того и другаго. Hесходства. Пропуски. Добавленія. Ошибки. Пиръ Петра Перваго. Скупой Рыцарь. Путешествіе въ Арзрумъ. Разборъ Сочиненій Конисскаго.

   Современникъ. T. I. 1856. Въ этомъ томѣ помѣщены были самимъ Пушкинымъ: Пиръ Петра Перваго, Скупой Рыцарь (оба безъ подписи имени {Подъ Скупымъ Рыцаремъ была поставлена буква Р., ненаходящаяся въ изданіи сочиненій и о которой ничего не сказано. Замѣтить также не лишнимъ будетъ; что, сколько извѣстно Ченстоновой траги-комедіи The Caveteous Knigth, изъ которой, будто-бы, Пушкинъ заимствовалъ свои сцены "Скупаго Рыцаря",-- вовсе не существуетъ.}), и Путешествіе въ Арзрумъ. Эти произведенія вошли въ полное собраніе сочиненій и находятся: первое въ т. III, стр. 30--32; второе въ т. I, стр. 415 --439, и третье въ т. VIII, стр. 135--207.
   1) Пиръ перепечатанъ безъ измѣненія текста, но съ нѣкоторыми орѳографическими отличіями. На-прим., въ стихѣ "и раздался въ честь Науки" "Современникъ" напечаталъ заглавную, а издатели полныхъ сочиненіи, строчную букву Н, въ словѣ Науки; въ стихѣ и въ чело его цалуетъ издатели напечатали вмѣсто ца--цѣ, что не маловажно въ словѣ, о которомъ идетъ споръ у нашихъ составителей грамматикъ и когда еще не такъ давно воспрещено было именно писать: цаловать (См. Справоч. Мѣсто Русскаго Слова 184-3 г. изд. второе). Любопытно знать, что сказалъ бы на это воспрещеніе Пушкинъ, такъ глубоко проникавшій тайные изгибы языка нашего! Я рѣшительно того мнѣнія, что въ такой пьесѣ, какъ Пиръ Петра, гдѣ поэтъ проникнутъ духомъ того времени и заимствуетъ изъ тогдашнихъ письменныхъ памятниковъ слова Питербургъ-городокъ,-- не могъ онъ иначе сказать, какъ цалуетъ,-- языкомъ старой, до-петровской Руси, въ противоположность нововведеніямъ, зашедшимъ въ ея языкъ вмѣстѣ съ ея учрежденіями {Это не совсѣмъ-справедливо: Пушкинъ всегда и вездѣ писалъ: цаловать , вм. цѣловать. По-крайней-мѣрѣ, такъ это слово попадается во всѣхъ его рукописяхъ. Ред.}. Въ словѣ "науки", Пушкинымъ поставлена заглавная буква Н, очевидно по той причинѣ, что онъ, какъ поэтъ, олицетворялъ въ своей мысли это слово и придавалъ осязаемость и форму выраженію, безъ того слишкомъ сухому и отвлеченному.
   2) Подобныя словоизмѣненія приняли на себя издатели, замѣнивъ въ стихотвореніи Скупой Рыцарь начальныя буквы словъ: Нимфы, Музы, Геній (стр. 428) вмѣсто заглавныхъ строчными. Они также вмѣсто гнѣдова напечатали гнѣдаго (стр. 419), и вмѣсто заклада -- закладу. Опять не хотѣли вникнуть, что Пушкинъ, желая придать языку дѣйствующихъ лицъ колоритъ прошедшихъ временъ, заставляетъ Альбера говорить гнѣдова. Еслибъ Пушкинъ писалъ это стихотвореніе на нѣмецкомъ языкѣ, то, я увѣренъ, онъ выразился бы стариннымъ, а не современнымъ словомъ. Что же касается до закладу, то издатели навязываютъ поэту несовсѣмъ еще и въ наше время установившійся образъ словосочиненія, и о которомъ длится споръ неразрѣшенный. Въ другой пьесѣ Пушкина: Галубъ (т. IX, Сочинеп. стр. 117), правда, есть стихъ: "когда съ домашняго порогу"; но въ томъ же стихотвореніи (стр. 112) въ стихѣ: "и не прыгнулъ къ нему", сказано съ утеса, а не съ утесу, какъ бы слѣдовало по примѣру стиха вышеприведеннаго. Не принимая на себя рѣшенія вопроса, не разрѣшеннаго людьми болѣе меня знающими, замѣчу, что издателямъ слѣдовало руководствоваться текстомъ Современника кромѣ видимыхъ ошибокъ и опечатокъ уже потому, что помянутыя стихотворенія взяты изъ этого журнала, редакція первыхъ четырехъ томовъ котораго производилась при жизни и подъ наблюденіемъ самого автора.
   3) Путешествіе въ Арзрумъ напечатано (въ ѴШ томѣ сочиненій стр. 135 --207) согласно съ текстомъ Современника; но здѣсь слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ о стихотворномъ отрывкѣ изъ сатирической поэмы, сочиненной будто-бы янычаромъ Аминомъ-Оглу, и котораго только переводчикомъ или перелагателемъ выставлялъ себя Пушкинъ. Оба текста, согласные между собою, представляютъ замѣчательныя различія и несогласности съ третьимъ, именно стихотвореніемъ Начало поэмы, помѣщеннымъ въ томъ же изданіи Пушкина (т. IX, стр. 212--214). Издатели сочиненій Пушкина, помѣщая въ IX томѣ вышеприведенное стихотвореніе подъ названіемъ Начало поэмы, не сочли нужнымъ оговорить въ примѣчаніи, что отрывокъ изъ нея; съ тѣми отмѣнами, которыя мы увидимъ ниже, былъ ими помѣщенъ уже въ VIII томѣ въ статьѣ Путешествіе въ Арзрумъ; а также гдѣ отъисканы ими, и у кого, включенные цѣлая строфа и варіянты текста. Представимъ здѣсь оба текста и попросимъ гг. издателей объяснить намъ, который изъ нихъ долженъ почесться согласнѣйшимъ съ рукописнымъ сочиненіемъ покойнаго поэта, и кому именно принадлежатъ тѣ поправки, прибавки и измѣненія, которыми изобилуетъ послѣдній? Что касается до меня, я въ настоящемъ случаѣ не считаю себя въ правѣ вѣрить иному тексту, какъ тексту Современника, кромѣ того развѣ, когда объяснено будетъ , что въ него вкрались небрежности и пропуски безъ вѣдома автора, и рукопись доказываетъ то ясно и положительно. Я соглашусь лучше принять въ первомъ его видѣ сочиненіе Пушкина съ пропусками , нежели видѣть его дополненнымъ неизвѣстно кѣмъ, по какому праву и на какомъ основаніи. Самые недостатки знаменитаго писателя могутъ быть поучительны во многихъ отношеніяхъ. Добавленія же и поправки, дѣлаемыя въ послѣдствіи времени, безъ призванія и права,-- всегда остаются сомнительными и подаютъ поводъ къ толкамъ. Вотъ оба текста. Пусть каждый читатель обсудитъ ихъ собственнымъ умомъ и чувствомъ:
   Текстъ Современника (т. I, стр. 76 и 77) и Сочиненія Пушкина (т. VIII, стр. 198 и 199) согласныхъ между собою:
   
   Стамбулъ Гяуры нынче славятъ,
   А завтра кованной пятой,
   Какъ змія спящаго раздавятъ,
   И прочь пойдутъ -- и такъ оставятъ:
   Стамбулъ заснулъ передъ бѣдой.
   
   Стамбулъ отрекся отъ Пророка;
   Въ немъ правду древняго Восток
   Лукавый Западъ омрачилъ.
   Стамбулъ для сладостей порока
   Мольбѣ и саблѣ измѣнилъ.
   Стамбулъ отвыкъ отъ поту битвы
   И пьетъ вино въ часы молитвы.
   Въ немъ вѣры чистой жаръ потухъ,
   Въ немъ жены по кладбищамъ ходятъ,
   На перекрестки шлютъ старухъ,
   А тѣ мужчинъ въ харемы вводятъ
   И спитъ подкупленный евнухъ.
   
   Но не таковъ Арзрумъ нагорный
   Многодорожный нашъ Арзрумъ,
   Не спимъ мы въ роскоши позорной,
   Не черплемъ чашей непокорной
   Въ винѣ развратъ, огонь и шумъ.
   
   Постимся мы: струею трезвой
   Святыя воды насъ поятъ;
   Толпой безтрепетной и рѣзвой
   Джигиты наши въ бой летятъ;
   Харемы наши недоступны
   Евнухи строги, не подкупны,
   И смирно жены тамъ сидятъ.
   
   Текстъ стихотворенія: Начало Поэмы, напечатаннаго въ Сочиненіяхъ Пушкина (т. IX стр. 212--213):
   
   Стамбулъ Гяуры нынче славятъ
   А завтра кованной пятой
   Какъ змія спящаго раздавятъ,
   И прочь пойдутъ, и такъ оставятъ:
   Стамбулъ заснулъ передъ бѣдой.
   
   Стамбулъ отрекся отъ Пророка
   Въ немъ правду древняго Востока
   Лукавый Западъ омрачилъ.
   Стамбулъ для сладостей порока (,)
   Мольбѣ и саблѣ измѣнилъ (;)
   Стамбулъ отвыкъ отъ поту битвы (,)
   И пьетъ вино въ часы молитвы.
   Въ немъ вѣры чистой лучъ потухъ (:)
   Въ немъ жены по базару ходятъ,
   На перекрестки шлютъ старухъ,
   А тѣ мужчинъ въ гаремы вводятъ
   И спитъ подкупленный евнухъ.
   
   Но не таковъ Арзрумъ нагорной,
   Многодорожный нашъ Арзрумъ (:)
   Не спимъ мы въ роскоши позорной,
   Не черплемъ чашей непокорной
   
   Въ винѣ развратъ, огонь и шумъ.
   Постимся мы (;) струею трезвой
   Одни фонтаны насъ поятъ;
   Толпой неистовой и рѣзвой
   Джигиты наши въ бой летятъ;
   Мы къ женамъ какъ орлы ревнивы,
   Гаремы наши молчаливы
   Евнухи наши въ нихъ не спятъ.
   
   Алла великъ! Къ намъ отъ Стамбула
   Пришелъ гонимый Янычаръ.
   И буря долу насъ погнула
   И палъ неслыханный ударъ
   Отъ Рушука до старой Смирны,
   Отъ Трапезунда до Тульчи,
   Скликая псовъ на праздникъ жирный,
   Толпой ходили палачи:
   Треща въ объятіяхъ пожаровъ,
   Валились домы Янычаровъ;
   Окровавленные зубцы
   Вездѣ торчали; угли тлѣли;
   На кольяхъ, скорчась, мертвецы
   Окоченѣлые чернѣли.
   Алла великъ! тогда султанъ
   Былъ духомъ гнѣва обуянъ.
   
   Принося издателямъ благодарность за дополненіе прекраснаго стихотворенія Пушкина лишнею и прежде ненапечатанною строфою, -- не могу, впрочемъ, не замѣтить, что измѣненія, послѣдовавшія въ предпослѣдней строфѣ и состоящія въ перемѣнѣ словъ: гаремъ, вмѣсто харемъ; одни фонтаны, вмѣсто святыя воды; толпой неистовой, вмѣсто безтрепетной; гаремы наши молчаливы, вмѣсто харемы наши недоступны; Евнухи наши въ нихъ не спятъ, вмѣсто Евнухи строги, неподкупны,-- еслибъ они сдѣланы были и самимъ авторомъ при его жизни -- мнѣ кажутся не только не усиливающими поэтическихъ достоинствъ, но напротивъ, своимъ неологизмомъ и какою-то натянутостью много-вредящими сжатости и цвѣтистому, пахнущему Востокомъ содержанію первоначальнаго текста. Въ немъ можно было замѣтить одну неточность, въ-отношеніи нравовъ азіатскихъ. Стихъ "въ немъ жены по кладбищамъ ходятъ" не могъ, какъ кажется, быть написанъ мусульманиномъ, который, родясь и живя на Востокѣ, знаетъ, что ни одной изъ женщинъ мусульманскихъ не вмѣняется въ предосужденіе посѣщеніе кладбищъ, могилъ предковъ. То, что не воспрещено обычаями, а напротивъ, увѣковѣчено и освящено ими, въ глазахъ восточнаго человѣка есть свято и неприкосновенно, и не можетъ сдѣлаться для него предметомъ насмѣшекъ и сатиры. Другое дѣло на Западѣ, гдѣ мы часто не щадимъ обычаевъ самыхъ древнихъ и вовсе невинныхъ, потому только, что они намъ кажутся смѣшными и незаключающими съ себѣ идеи. Женамъ ходить по базару, -- вотъ что можетъ казаться соблазнительнымъ и страшнымъ для восточнаго человѣка, хотя бы то дѣлалось женами съ намѣреніемъ вовсе невиннымъ.
   Здѣсь снова повторяю, что издателямъ Пушкина слѣдовало ненапечатанную въ Современникѣ строфу, включивъ въ статью Путешествіе въ Арзрумъ, оговорить гдѣ она отъискана и на какомъ основаніи сдѣланы вообще измѣненія, замѣченныя мною выше, а не помѣщать отдѣльно всего стихотворнаго отрывка, взятаго изъ Путешествія и приписаннаго самимъ Пушкинымъ восточному поэту, подъ названіемъ Начало поэмы, какъ-бы имъ самимъ задуманной и написанной. Безъ этого объясненія, историкъ литературы, который на этотъ разъ забылъ бы Путешествіе въ Арзрумъ, тщетно сталъ бы ломать голову по какому случаю, гдѣ и когда была сочинена Пушкинымъ поэма въ восточномъ вкусѣ, и по этому случаю вдался бы въ догадки и предположенія на-счетъ способностей поэтовъ предугадывать чувствомъ, инстинктомъ, такія вещи,-- которыя узнаются другими только лишь однимъ долгимъ и тщательнымъ изученіемъ. Я думаю, что безъ поѣздки Пушкина на Востокъ, какъ приведенное выше, стихотвореніе, такъ и другія, какъ на-примѣръ: Галубъ, -- не носили бы на себѣ такого яркаго колорита мѣстности. Онъ былъ и прежде на Востокѣ, скажутъ мнѣ. Да, на Востокѣ Европейскомъ... и потому, можетъ-быть, его поэмы, избравшія мѣстомъ дѣйствія Кавказъ и Тавриду, не смотря на огромность поэтическаго таланта, представляютъ очерки, правда мастерскіе, но довольно-блѣдные, безъ запаха и теплоты Востока. И какъ обвинить его въ томъ! Онъ видѣлъ полинявшій, поблекшій, выдохшійся Востокъ. Можно сказать, думаю безошибочно, что послѣ построенія одной христіанской церкви въ какомъ-либо восточномъ государствѣ, послѣ первой книги, прочтенной народу не муллою, и послѣ перваго бокала вина, выпитаго мусульманиномъ,-- Востока и человѣка восточнаго искать было бы трудомъ тщетнымъ. Можно найдти на этомъ Востокѣ борьбу прежняго съ настоящимъ, развалины, но не прочныя стѣны. Крестъ, вознесясь однажды надъ луною, поглощаетъ ея слабый и холодный свѣтъ въ другомъ яркомъ и животворномъ свѣтѣ, -- называемомъ цивилизаціею.
   Разборъ сочиненій Георгія Конисскаго, перепечатанъ изъ "Современника" въ VIII томъ "Сочиненій Пушкина" (стр. 208 -- 236) безъ прибавокъ и выпусковъ. Можно только замѣтить, что слова Езуиты и Уніяты замѣнены словами Іезуиты и Уніаты, можетъ-быть и правильнѣйшими, но не соотвѣтствующими духу статьи Пушкина, въ которую онъ переносилъ не только выраженія, но и орѳографію той эпохи, въ которой жилъ и писалъ Конисскій. Не-уже-ли сомнѣвались издатели въ знаніи Пушкинымъ вещей столь обыкновенныхъ? Кажущееся имъ ошибкою не было ошибкою въ глазахъ Пушкина. Она повторяется не одинъ разъ. Надобно было напечатать какъ есть -- и предоставить ему отвѣтственность. То же самое скажу и о замѣнѣ заглавныхъ буквъ во многихъ словахъ -- строчными.
   Здѣсь не неумѣстно, можетъ-быть, напомнить читателямъ объ изданной Пушкинымъ повѣсти въ стихахъ Виланда: Вастола, или желанія (С. Петербургъ, 1836 г., въ 8-ю долю), и подавшей поводъ, какъ сама редакція "Современника" (т. I, стр. 303) объяснила, одному изъ журналовъ подозрѣвать, что издатель "Вастолы" хотѣлъ присвоить себѣ чужое произведеніе. Въ этомъ объявленіи, Пушкинъ рѣшительно и категорически очистилъ себя отъ такого страннаго обвиненія. Кажется, дѣло тѣмъ и кончилось. Издатели сочиненій Пушкина не сочли себя, какъ видно, въ правѣ входить въ дальнѣйшія изъисканія, которыя, можетъ-быть, объяснили бы темное и загадочное объясненіе. Я хочу этимъ сказать, что фантазія и причуды ея у поэтовъ неистощимы, и что, можетъ-быть, участіе Пушкина при изданіи означенной повѣсти ограничивалось не однимъ изданіемъ. Кто разрѣшитъ подобныя сомнѣнія? А между-тѣмъ, Повѣсти Бѣлкина, изданныя Пушкинымъ, всѣмъ памятны...
   

Письмо II.

Современникъ. Сочиненія А. Пушкина. Сличеніе текстовъ того и другаго. Записки Дуровой. Родословная моего героя. Отвѣтъ на критику Исторіи Пугачевскаго Бунта. Несходство. Пропуски. Опечатки. Критическія статьи Пушкина.

   Современникъ 1856 года, томъ II. Во второмъ томѣ Современника статей, подписанныхъ именемъ Пушкина, не было. Тѣмъ не менѣе, книжка эта замѣчательна для всѣхъ почитателей его разнообразнаго таланта. Въ ней явственнѣе, нежели гдѣ-нибудь, обозначенъ образъ воззрѣнія издателя на русскую литературу, примѣчательнѣйшія ея произведенія и на другіе важнѣйшіе вопросы современной русской и европейской гражданственности. Любопытно, конечно, было бы знать, какую степень участія принималъ самъ покойный Пушкинъ въ редакціи критическихъ разборовъ и академическихъ отчетовъ, вошедшихъ въ составъ втораго тома. Для поученія же, въ которомъ нуждались всегда многіе, впрочемъ, достаточно примѣра, какъ должны быть составляемы и писаны критики, уважающія самихъ-себя и уважающія тѣхъ, которые подлежатъ ихъ разбору и сужденію. Если критики первыхъ двухъ книжекъ "Современника" не удовлетворяютъ, можетъ-быть, въ наше время (мы такъ шагаемъ проворно!) вѣрностью своихъ взглядовъ и выводовъ, что составляетъ сторону условную, -- то со стороны остроумія, вкуса, приличія и языка общежительности, они не оставляютъ желать, кажется, ничего большаго. Прочтите разборы поэмы Э. Кине (князя Вяземскаго), Ревизора Гоголя (князя Вяземскаго), статью О враждѣ къ просвѣщенію, замѣчаемой въ новѣйшей литературѣ (князя В. Ѳ. Одоевскаго). Считаю нужнымъ также обратить вниманіе будущихъ издателей Пушкина на статью "Вступленіе къ Запискамъ Н. А. Дуровой" и увѣдомленіе отъ редакціи, касающееся Хроники Русскаго, печатавшейся въ "Современникѣ" модъ псевдонимомъ Э. А. (Эолова Арфа, Александръ Ивановичъ Тургеневъ). Если эти статьи и не принадлежатъ перу самого Пушкина, чти до времени должно оставаться еще для насъ вопросомъ, то довольно, что онѣ, съ его вѣдома и согласія, помѣщены въ его журналѣ и доказываютъ нѣкоторое согласіе въ намѣреніяхъ и вкусѣ. Этого достаточно, кажется, чтобъ не оставить ихъ безъ вниманія. Для исторіи нашей критики они многоцѣнны.
   Современникъ 1856 года, томъ III. Въ этомъ томѣ находятся пять статей, признанныхъ издателями Пушкина за его сочиненія, именно: 1) Родословная моего героя, 2) Полководецъ; 3) Вольтеръ; 4) Отрывокъ изъ неизданныхъ записокъ дамы, съ французскаго (Рославлевъ), и 5) Джонъ Теннеръ,-- нашедшихъ себѣ мѣсто въ изданіи его сочиненій, первыя двѣ въ IV, третья и пятая въ VIII, а четвертая въ IX томахъ. По этому слѣдовало бы заключить, что Пушкину болѣе ничего не принадлежитъ въ этомъ томѣ; но я дозволяю себѣ на-счетъ этого нѣкоторыя сомнѣнія и сообщу вамъ мои убѣжденія и доводы, которые не знаю покажутся ли основательными. Не стану повторять сказаннаго мною выше о степени участія, которую мы въ правѣ предполагать со стороны издателя въ критическихъ разборахъ, появлявшихся на страницахъ его журнала. Предположенія такого рода могутъ назваться гадательными. По что сказать о такихъ статьяхъ, въ которыхъ издатель, разумѣется, стоящій на высокой степени таланта и значенія литературнаго и не подписывая своего имени, явно обличаетъ свое непосредственное участіе манерою, языкомъ ему свойственнымъ, и взглядами, которые мы привыкли встрѣчать въ другихъ его произведеніяхъ, неспорно ему принадлежащихъ?
   На основаніи этого заключенія, невыдаваемаго мною, впрочемъ, за неопровержимое, я беру смѣлость сказать, что обязанностью издателей такого автора, какъ Пушкинъ, было и должно быть -- если не внести цѣликомъ въ полное собраніе его сочиненій критическія статьи, появлявшіяся въ его журналѣ, никѣмъ не подписанныя, то по-крайней-мѣрѣ упомянуть о нихъ, какъ о сочиненіяхъ, подлежащихъ еще сомнѣнію въ отношеніи ихъ автора и, слѣдовательно, подлежащихъ изъисканію исторіи литературы. Я отношу къ числу такихъ спорныхъ статей: О мнѣніи М. А. Лобанова и Ѳракійскія Элегіи. Но какое объясненіе можетъ дать издатель, на-прим., въ томъ, что онъ не счелъ нужнымъ помѣстить находящагося въ "Современникѣ" (томъ 111, стр. 109--134) Разбора статьи, напечатанной въ Сынѣ Отечества, въ январѣ 1855 года, объ Исторіи Пугачевскаго Бунта, подписаннаго буквами А. П., въ которомъ авторъ говоритъ вездѣ отъ своего лица: я имѣлъ; мое показаніе; я полагалъ себя въ правѣ ожидать отъ публики благосклоннаго пріема? Какую причину можетъ представить онъ тому, что отвѣтъ Пушкина не находится ни при его "Исторіи Пугачевскаго Бунта" (томы V и VI), ни въ другихъ томахъ сочиненій? Нѣмцы ужаснулись бы такого покушенія на собственность исторіи! Я назову это упущеніе равнодушіемъ или настойчивостію системы, однажды принятой; но недопускаю мысли, чтобъ это произошло только отъ забывчивости. Нѣтъ, тутъ видна система! Желательно было бы знать, что сказали бъ ея основатели, еслибъ вопросъ имъ предложенъ былъ не мною, невѣдомымъ и маленькимъ крохоборомъ, глядящимъ сквозь увеличительное стекло на вещи мелкія, но любопытныя, нерѣдко попираемыя равнодушными стопами устремляющихъ свой взоръ къ болѣе-важнымъ вещамъ и явленіямъ? Что они скажутъ нашему возрастающему, юному еще поколѣнію, которое спроситъ у нихъ Пушкина, всего, какъ онъ былъ -- съ его огромными достоинствами и съ его недостатками,-- Пушкина поэта и Пушкина прозаика, Пушкина историка и Пушкина критика? Что они скажутъ иностранцамъ, изучающимъ литературу нашу? Не-ужели, по мнѣнію ихъ, въ глазахъ будущаго, важнѣе покажутся его неоконченныя повѣсти, неоконченныя поэмы, ничего неприбавляющія ни къ его славѣ, ни къ его качествамъ, нежели его критическіе разборы, его историческая критика, обнаруживающія степень его образованія, духъ времени, въ которомъ онъ жилъ, вліяніе историческихъ школъ и начитанность, и наконецъ, еще одну новую и многозначительную сторону этого много-постигшаго и много-обильнаго таланта?-- Вы, конечно, не считаете меня до такой степени избалованнымъ надеждами и не думаете, что я жду на всѣ эти вопросы надлежащихъ отвѣтовъ. Ни сколько! Отвѣтъ долженъ состоять, какъ вы видите, въ новомъ и достойномъ Пушкина, достойномъ нашего времени изданіи его сочиненій. Но развѣ такое ожиданіе можетъ осуществиться прежде того, какъ насъ уже не будетъ; прежде того, какъ мы встрѣтимся съ разгнѣванною тѣнью поэта на берегахъ Стикса, и для умилостивленія ея, повергнемъ къ стопамъ ея наши усердныя, хотя слабыя замѣтки? Пусть онѣ пробудятъ, на сомкнутыхъ смертію устахъ, ту улыбку, которую пробуждали въ жизни его равныя человѣческія глупости и странности!-- Въ полное собраніе сочиненій должны бы войдти и объявленія, дѣланныя редакціею Современника перваго года, и всѣ примѣчанія къ статьямъ журнала, подписанныя издателемъ (Изд.). Въ нихъ могутъ сокрываться вещи, достойныя вниманія, какъ за-примѣръ примѣчаніе на стр. 329 подъ статьею изо Твери, подписанной А. Б., и рѣшеніе этого принадлежать должно публикѣ.
   Обращаюсь теперь къ сличенію статей, признанныхъ отъ издателей неспорными,-- помѣщенныхъ въ III томѣ Современника, а послѣ перешедшихъ въ собраніе сочиненій Пушкина.
   1) Родословная моего героя (Сочин. Пушк. T. IV, стр. 320--325) не представляетъ различія въ текстѣ, кромѣ того, что заглавныя буквы въ такихъ словахъ, какъ царямъ, царей -- не слѣдовало замѣнять строчными, а должно было сперва вникнуть въ значеніе, съ которымъ они употреблены сочинителемъ. Въ этой пьесѣ, явно понималось не философское или политическое опредѣленіе слова,-- а болѣе близкое, дѣловое, личное, т. е. не доставало только присовокупить къ нимъ имя царя-Царь Михаилъ, Царь Алексѣй. Въ стихѣ: "пріяло крещенье во Царьградѣ,-- сочтено нужнымъ измѣнить букву "ѣ" на "е" и написано: Цареградѣ,-- тоже, какъ думаю, не совсѣмъ удачно, и не въ духѣ цѣлаго сочиненія. Разсказывая намъ родословную своего героя, Пушкинъ не только хотѣлъ передать ее языкомъ старины, которымъ писались подобные документы, -- что и составляетъ главную прелесть этого стихотворнаго lour de force, -- но желалъ языку его придать даже какую-то осязаемость. Отъ слова въ "Царѣградѣ" съ его орѳографіею не вашего времени, такъ и вѣетъ плесенью хартій и розряднаго архива: не-уже-ли было необходимо эти отрытые въ пыли пергаменты подвергать окуркѣ хлориномъ и мускомъ нашей утонченной современной письменности, о правильности которой, между-прочимъ, мы же сами споримъ каждый день только-что не до слезъ?-- Какъ не пришло на мысль, что отъ этой окурки могутъ поблѣднѣть иногда самыя письмена и утратить свой, для насъ драгоцѣнный смыслъ?
   Изъявивъ такое сожалѣніе мое о измѣненіи, такъ-сказать, техническомъ, наружномъ, и измѣненіи едва-ли удачномъ, -- перехожу къ внутреннему содержанію и смыслу всего стихотворенія, которое много утратило, не бывъ пояснено коментаріями и сближеніями. Что могутъ значить для будущихъ историковъ литературы и біографовъ Пушкина стихи, какъ на-примѣръ нижеслѣдующіе;
   
   "Я самъ -- хоть въ книжкахъ и словесно
   "Собратья надо мной трунятъ --
   "Я мѣщанинъ, какъ вамъ извѣстно,
   "И въ этомъ смыслѣ демократъ.
   
   Или:
   
   "Мнѣ жаль, что нашей славы звуки
   "Уже намъ чужды; что спроста
   "Изъ баръ мы лѣземъ въ tiers étal" и пр.
   
   Вамъ извѣстно! да это слово и въ наше время заставить многихъ задуматься о его значеніи, а лѣтъ черезъ сто или двѣсти, оно будетъ рѣшительно не разгадываемымъ, въ родѣ извѣстныхъ "Ураній витійствующихъ въ школахъ {Эпиграфъ, ошибочно заимствованный у Державина "Ураніею", ежемѣсячнымъ журналомъ, изданнымъ Зельницкимъ въ 1804 г. въ Калугѣ.} и марморовъ въ песокъ преобращенныхъ" {См. Сѣверную Пчелу сего 1846 года нумеръ 34, статью: "Библіографическія Лѣтописи".}. Эти слова, не поясненныя современниками Пушкина, для которыхъ рѣдко остаются непроницаемыми литературные грѣхи юности, могутъ возжечь споръ нескончаемый, потому-что спорить будутъ уже не объ одной буквѣ, а о духѣ и направленіи всей словесности въ извѣстную эпоху жизни величайшаго изъ царствъ, въ которомъ главнымъ представителемъ этой словесности, въ-продолженіе двадцати лѣтъ, былъ, можно сказать безъ преувеличенія, Пушкинъ. Кто догадается, что въ этихъ милыхъ строкахъ заключены, намекъ на что-то прошлое; покаяніе въ ошибочныхъ мнѣніяхъ; злая насмѣшка умнаго и немножко-скептическаго человѣка и надъ самимъ-собою, и надъ людьми,-- можетъ-быть благонамѣренными, съ побужденіями и цѣлями несвоекорыстными, но непонявшими ни своего времени, ни положенія вещей, и торопящимися обогнать общественное мнѣніе, еще невысказавшееся. Мы, современники, мимо которыхъ промелькнуло столько фантасмагорій общественнаго устройства; столько теорій, составленныхъ послѣ неудачнаго появленія на балѣ, или не приглашенія на этотъ балъ,-- мы понимаемъ, что хочетъ сказать авторъ, говоря о демократическихъ копытахъ, лягающихъ геральдическаго льва.-- Мы прочли и другую "profession de foi politique" автора, которую должно рядомъ поставить съ Родословною моего героя, для того, чтобъ убѣдиться въ томъ, какъ у насъ были въ одно время еще шатки и неясны убѣжденія въ основныхъ началахъ, ныньче не подвергающихся сомнѣнію, какъ возможны были уклоненія отъ пути, указаннаго всѣмъ нашимъ прошедшимъ -- въ умахъ даже самыхъ мощныхъ и свѣтлыхъ. И послѣ этого, какъ утѣшительно то убѣжденіе, что здравый и неискаженный смыслъ народа разумнаго всегда бралъ верхъ надъ минутными и необдуманными порывами, и обращалъ насъ къ смиренію, терпѣливому изученію самихъ-себя и страны насъ воспитавшей.
   Вѣроятно, многіе прочли въ рукописи пьесу, всѣми приписанную Пушкину, -- и какъ видимъ, отъ него самого почти-явно признанную, появившуюся за нѣсколько лѣтъ до "Родословной моего героя "и называвшуюся" Моя родословная" -- эту исполненную остроумія, довольно съ виду заносчивую, но въ сущности незлобную и вовсе-невредную пьесу. Замѣчательна въ моихъ глазахъ она тѣмъ, что отъ умысла ли автора или случайно, не знаю, но только сдѣлала навсегда смѣшнымъ покушеніе нѣкоторыхъ молодыхъ умовъ отрываться отъ историческаго прошедшаго и жить между небомъ и землею. Другихъ, высказанными довольно-непріятными истинами, должна была она образумить въ томъ отношеніи, что заслуги и значеніе предковъ не могутъ быть правомъ для такого, напримѣръ, поколѣнія, которое въ недостойной разсѣянности и бездѣйственномъ усыпленіи лѣниво глядѣло бы на проходящіе предъ нимъ историческіе моменты, не понявъ, часто не замѣтивъ ихъ, и легкомысленно проматывая свое значеніе, допустило бъ обгонять себя груду и заслугамъ другихъ. Тонъ обоихъ стихотвореній вообще представляетъ много сходства. Это какъ-бы двѣ половины одной и той же лѣтописи, писанной однимъ и тѣмъ же лѣтописцемъ и разорванной надвое. Но въ первомъ стихотвореніи слышится еще упрекъ, и упрекъ мало-основательный, какимъ-то внѣшнимь-непріязненнымъ обстоятельствамъ: въ послѣднемъ же, мы внимаемъ человѣку уже созрѣвшему, убѣдившемуся, что причины упадка какого-либо сословія, всегда болѣе или менѣе заключены въ немъ-самомъ; что возвращаться къ отжившему исторически порядку вещей невозможно, сѣтовать о немъ безразсудно и слабодушно, и что больше достоинства въ томъ, чтобъ умѣть сродниться съ настоящимъ положеніемъ, содѣйствуя по мѣрѣ силъ и призванія къ его постепенному совершенствованію. Словомъ, въ концѣ всего, смыслъ обѣихъ пьесъ Пушкина, поставленныхъ такимъ образомъ одна возлѣ другой, явно говорилъ бы, что только трудящееся и исполняющее свои обязанности сословіе можетъ гордиться своимъ родомъ, не отрекаясь отъ него, а продолжая, такъ-сказать, его существованіе и не помрачая славнаго имени, завѣщаннаго исторіею.
   Вотъ почему, какъ вы знаете, въ этомъ отношеніи я совершенно раздѣляю мнѣніе одного журнала, гдѣ недавно еще, такъ остроумно и глубокомысленно, Пушкинъ былъ опредѣленъ, какъ консерваторъ. Опредѣленіе весьма справедливое. Такой ясный и постигшій опытомъ труднымъ умъ, въ связи ихъ: и страну, въ которой явился, и время, въ которомъ жилъ, -- не могъ долго оставаться подъ вліяніемъ впечатлѣній молодости, можетъ-быть благонамѣренныхъ, но невозникпіихъ изъ народной почвы, научныхъ, а не опытныхъ, рановременныхъ, и потому безплодныхъ. Послѣ всѣхъ этихъ сближеній и выводовъ, не знаю, удовлетворяющихъ ли васъ, для меня остается загадочнымъ, ни какимъ причинамъ сказанная мною пьеса не могла быть помѣщенною въ собраніи сочиненій Пушкина, если не въ полномъ ея видѣ, то съ сокращеніями. На сокращенія всегда соглашался и самъ авторъ, знавшій, какъ далеко иногда заноситъ демонъ вдохновенія поэта, не чуждаго, какъ человѣкъ, ни страстей, ни пристрастія. Не могла остановить, конечно, та мысль, что стихотворенія не явно-признаннаго и неоглашеннаго самимъ авторомъ никто невъ правѣдѣлагь гласнымъ, потому-что, въ такомъ случаѣ, этого права нельзя было простирать и на другія произведенія, оставшіяся въ рукописи. Если же находили ее, по какимъ-либо уваженіямъ, преждевременною, то все-таки упоминовеніе о ней или ссылка на нее въ примѣчаніи были совершенно, по мнѣнію моему, необходимы и умѣстны, а для историковъ литературы весьма-важны.
   
   Я полагаю, что вы и многіе другіе останетесь довольны, если хотя нѣсколько строфъ изъ указаннаго мною стихотворенія Пушкина сохранится въ печати отъ забвенія. У насъ не много подобныхъ но прелести изложенія и удачности выраженій, какъ-бы подслушанныхъ у исторіи. Я привожу ихъ на память, и потому, не мудрено, если вкрадутся какія-либо неточности. Вотъ нѣсколько строфъ:
   
   "Мой предокъ съ дѣтства въ службѣ бранной
   Святому Невскому служилъ,
   Его потомство гнѣвъ вѣнчанный --
   Иванъ IV-й пощадилъ.
   Водились Пушкины съ царями,
   Изъ нихъ былъ славенъ не одинъ
   Когда тягался съ Поляками
   Нижегородскій мѣщанинъ.
   
   "Смиря крамолы и коварство,
   И ярость бранныхъ непогодъ,
   Когда Романовыхъ на царство
   Звалъ въ грамотѣ своей народъ,
   Мы къ оной руку приложили:
   Насъ жаловалъ страдальца сынъ;
   Въ то время нами дорожили...
   Но я, я темный мѣщанинъ.
   
   "Подъ гербовой моей печатью
   Я свитокъ грамотъ сохранилъ,
   И по сближаясь съ новой знатью,
   Я крови спѣсь угомонилъ.
   Я неизвѣстный стихотворецъ,
   Я Пушкинъ просто, не М...
   Я самъ большой, не царедворецъ --
   Я грамотѣй, я мѣшанинъ.
   
   "Видокъ Фигляринъ (*), сидя дома,
   Рѣшилъ, что дѣдъ мой Ганнибалъ
   Былъ купленъ за бутылку рома
   И въ руки шкиперу попалъ.
   Сей шкиперъ былъ тотъ Шкиперъ славный,
   Кѣмъ наша двигнулась земля,
   Кто придалъ мошно бѣгъ державный
   Кормѣ роднаго корабля.
   
   "Сей Шкиперъ дѣду былъ доступенъ,
   И сходно-купленный арабъ,
   Возросъ усерденъ, не подкупенъ --
   Царю наперсникъ, а не рабъ.
   И былъ отецъ онъ Ганнибала,
   Предъ кѣмъ средь гибельныхъ пучинъ
   Громада кораблей вспылала,
   И палъ впервые Наваринъ...
   (*) Пушкинъ изъявлялъ подобное негодованіе въ Родословной Моего Героя, гдѣ между прочимъ въ одной строфѣ онъ говоритъ:
   
   "Мнѣ жаль, что всѣхъ родовъ Боярскихъ
   Блѣднѣетъ блескъ и никнетъ духъ;
   Мнѣ жаль, что нѣтъ Князей Пожарскихъ,
   Что о другихъ пропалъ и слухъ,
   Что ихъ поноситъ и Фигляринъ,
   Что русскій вѣтреный бояринъ
   Считаетъ грамоты царей
   За пыльный сборъ календарей,
   Что въ нашемъ теремѣ забытомъ
   Растетъ пустынная трава,
   Что геральдическаго льва
   Демократическимъ копытомъ
   Теперь лягаетъ и оселъ:
   Духъ вѣка вотъ куда зашелъ!"
   (Современникъ. T. III (1836) стр. 156. Сочиненія Пушкина т. IV (изд. 1838) стр. 324.)
   
   Сколько благородной гордости, сколько достоинства, самаго чувства въ этихъ воспоминаніяхъ!.. Но за то и стихъ, и величавость выраженій -- достойны подобныхъ чувствъ и воспоминаній...
   Будущіе издатели обязаны, ради имени Пушкина, ради пользы и назиданія молодаго поколѣнія, обратить свое вниманіе на указанное многозначительное и многостороннее созданіе такого поэта, каковъ былъ Пушкинъ, и не наводить, своею странною осторожностью и умолчаніемъ, тѣни сомнѣнія на полноту убѣжденій автора, который въ послѣднія минуты своей жизни, когда человѣкъ не имѣетъ нужды обманывать, произнесъ слова, отозвавшіяся во всей Россіи:
   "Скажи Государю, что мнѣ жаль "умереть; было бы весь его. Скажи, что я ему желаю долгаго, долгаго царствованія, что я ему желаю счастія въ его сынѣ, счастія въ его Россіи".

(Продолженіе будетъ.)

"Отечественныя Записки", No 4, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru